Настоящая комедия

Действие первое

Дафна (в трубку). Алле… Алле! Это вы, Сандерс? Могу я поговорить с мисс Синтией?.. Хорошо, я подожду… алле… Синтия, дорогая, это Дафна… да… ты одна? Слушай, я сейчас… ты знаешь где. Да, да… Нет, он еще не проснулся… Здесь никого нет… Нет, в спальне для гостей. Я только что встала, еще не оделась и все такое… Об этом говорить не могу, сюда могут войти в любую минуту… Если кто-нибудь позвонит из дома, ты поклянешься, что я провела ночь у тебя… Дорогая, ты обещала… В этом случае скажи, что я в ванной или… Да, как только оденусь… думаю, где-нибудь через час… Разумеется… Мне просто не терпится рассказать тебе обо всем… Хорошо.

Дафна кладет трубку на рычаг и идет к двери для слуг. Ее отделяют от двери два-три шага, когда в студию входит мисс Эриксон. Тощая, невзрачная шведка, домоправительница. Она в ситцевом платье, в перчатках, на ногах, стоптанные шлепанцы. Курит сигарету.

Дафна (чуть нервно). Доброе утро.

Мисс Э. (без малейшего удивления). Доброе утро.

Подходит к окнам и раздвигает шторы.

Дафна (следуя за ней). Когда вы подниметесь к мистеру Эссендайну?

Мисс Э. Когда он позвонит.

Дафна. А когда он обычно звонит?

Мисс Э. Зависит от того, когда он ложится спать.

Она идет к камину. Дафна следует за ней.

Дафна (торопливо). Боюсь, вчера мы пришли довольно поздно, видите ли, были на вечеринке и мистер Эссендайн великодушно согласился отвезти меня домой, а потом выяснилось, что я забыла ключ от двери в подъезд, и я знала, что до слуг мне не достучаться, они спят под самой крышей, вот мистер Эссендайн и сказал, что я могу остаться на ночь здесь… я и осталась.

Мисс Э. Если вы приехали поздно, он, скорее всего, будет спать до полудня.

Дафна. Ох. А вы не могли бы зайти к нему?

Мисс Э. Увы, нет, мы никогда к нему не заходим, пока он не позвонит.

Дафна. Как вы думаете, удобно мне попросить, чтобы принесли кофе, апельсиновый сок или что-то в этом роде?

Мисс Э. Я посмотрю, что можно сделать.

Она выходит через дверь для слуг. Дафна, довольно мрачная, садится на краешек дивана. Входит Фред, личный слуга Гарри. Он одет с иголочки, в черном пальто из шерсти альпаки. Дафна вскакивает с дивана.

Дафна. Доброе утро.

Фред. Доброе утро.

Дафна. Вы не знаете, в какое время обычно просыпается мистер Эссендайн?

Фред. Он может проснуться в любое время, потому что записки не оставлял.

Дафна. А не могли бы вы заглянуть к нему?

Фред. Он разнесет эти стены по кирпичикам, если я случайно разбужу его. А уж о том, чтобы зайти к нему в спальню, не может быть и речи.

Дафна. Как вы думаете, я смогу позавтракать?

Фред. А что бы вы хотели?

Дафна. Кофе, пожалуйста, и апельсиновый сок.

Фред. Бу сделано.

Фред уходит. Дафна бродит по комнате, пока вновь не присаживается на диван. Моника Рид, секретарь Гарри, появляется из холла. Она в шляпке, в пальто, с пачкой писем. Моника — миловидная, строгого вида дама. Ей сорок с небольшим.

Дафна. Доброе утро.

Моника. Доброе утро. Я — секретарь мистера Эссендайна. Могу я вам чем-нибудь помочь?

Дафна. Боюсь, все так неловко вышло… видите ли, вчера вечером мистер Эссендайн отвез меня домой после вечеринки, а я по глупости забыла ключ от двери подъезда, вот он галантно и предложил мне провести ночь здесь, в спальне для гостей.

Моника. Надеюсь, вы не замерзли.

Дафна. Нет, благодарю вас.

Моника. Дело в том, что в спальне для гостей довольно прохладно.

Дафна. Я не выключала обогреватель.

Моника. И это правильно.

Дафна. А теперь, я вот думаю, может, кто-нибудь сможет сказать мистеру Эссендайну, что я… ну… здесь.

Моника. Я полагаю, он вспомнит о вас, когда проснется.

Дафна. Мне не хочется уезжать, не попрощавшись и не поблагодарив его.

Моника. На вашем месте я бы позавтракала и переоделась, а если он к тому времени не проснется, вы сможете оставить ему записку. Вы уже попросили принести вам завтрак?

Дафна. Да, я думаю, мне принесет его мужчина, который сюда приходил.

Моника. Вы давно знакомы с мистером Эссендайном?

Дафна. Нет, не совсем… то есть я, разумеется, знаю его целую вечность. Всегда знала, что он — замечательный, но познакомились мы только вчера, на вечеринке у Морин Джерратт.

Моника (насмешливо). Понимаю.

Дафна. Я думаю, вне сцены он еще более обаятельный, чем на ней? Вы согласны?

Моника (с легкой улыбкой). Никак не могу прийти к определенному выводу.

Дафна. Вы давно с ним работаете?

Моника. Без малого семнадцать лет.

Дафна (с энтузиазмом). Как чудесно! Наверное, вы знаете его, как никто.

Моника. Не так близко, как некоторые, но лучше многих.

Дафна. Он счастлив, как вы думаете? Действительно счастлив?

Моника. Насколько мне помнится, никогда его об этом не спрашивала.

Дафна. Иногда у него в глазах появляется такая грусть.

Моника. Так вы тоже это заметили?

Дафна. Прошлым вечером мы так долго с ним говорили. Он рассказал мне о том, как пробивался на сцену.

Моника. Часом, не упомянул, что жизнь проходит мимо него?

Дафна. Да, что-то такое говорил.

Моника (снимает пальто и шляпку). Ох-хо-хо!

Дафна. Что с вами?

Моника. Ничего.

Дафна. Вы и представить себе не можете, как я вам завидую. Работать с ним! Но, наверное, вам все завидуют. Должно быть, это божественно.

Моника. Скучать, во всяком случае, не приходится.

Дафна. Надеюсь, вы не думаете, что я поступила ужасно, оставшись здесь на ночь… я хочу сказать, это выглядит не совсем пристойно, не так ли?

Моника. Если уж на то пошло, мисс… мисс?..

Дафна. Стиллингтон. Дафна Стиллингтон.

Моника. Мисс Стиллингтон… это не мое дело, не правда ли?

Дафна. Да, пожалуй, не ваше, но мне бы не хотелось, чтобы вы подумали…

Моника. Семнадцать лет — долгий срок, миссис Стиллингтон. Подобные мысли уже не приходят мне в голову.

Дафна. Понимаю.

Фред входит через дверь для слуг с подносом, на котором кофе, апельсиновый сок и гренок.

Фред. Вы позавтракаете здесь, мисс, или в спальне?

Дафна. Здесь, с вашего разрешения.

Моника. Я думаю, в спальне вам будет гораздо удобнее. После одиннадцати в студии начинается суета. Приходят люди, звонит телефон…

Дафна. Как скажете.

Моника. Я дам вам знать, как только он проснется.

Дафна. Буду вам очень признательна.

Фред с подносом проходит в спальню для гостей. Дафна следует за ним. Моника уходит в кабинет и появляется вновь, чтобы встретиться с Фредом, который как раз выходит из спальни для гостей.

Моника. В ванной есть мыло?

Фред. Да, но кран там хитрый. Его нужно вертеть до Второго пришествия, иначе горячая вода не потечет.

Моника. Ты ей сказал?

Фред. Она сама разберется.

Моника. Лучше пошли к ней мисс Эриксон.

Фред. Она ушла за продуктами, но я ей скажу, как только она вернется.

Моника. Ты был здесь прошлой ночью?

Фред. Нет. Вижу ее впервые.

Моника. Если он не позвонит до двенадцати, нам лучше его разбудить.

Фред. Ты же помнишь, что произошло в прошлый раз.

Моника. Деваться все равно некуда. Он приглашен на ленч.

Фред. Хорошо, но, если рухнет крыша, уж не вини в этом меня.

В этот момент на верхней площадке лестницы появляется Гарри Эссендайн. В пижаме, со всклоченными волосами.

Гарри (в ярости). Полагаю, никому это не интересно, но я крепко, крепко спал и проснулся лишь от того, что все кричат, как баньши. Что у вас творится?

Моника. Я разговаривала с мисс Стиллингтон.

Гарри. Кто, черт побери, эта мисс Стиллингтон?

Моника. Она сейчас в спальне для гостей.

Гарри (спускаясь). Я не спрашивал, где она. Я хочу знать, кто она.

Моника. Мы можем посмотреть в телефонном справочнике.

Фред. Она забыла ключ от двери в подъезд, если вы понимаете, о чем я.

Гарри. Уходи, Фред, и принеси мне кофе.

Фред. Бу сделано.

Гарри. И не говори: «Бу сделано».

Фред. Очень хорошо, сэр (уходит).

Моника. Ты встретил ее на вечеринке, привез сюда, рассказал, с каким трудом пробивался на сцену, и она осталась на ночь.

Гарри. Она такая прелесть, теперь вспомнил. Просто вскружила мне голову. Как, ты говоришь, ее зовут?

Моника. Стиллингтон. Дафна Стиллингтон.

Гарри. Что Дафна — знаю, но понятия не имел, что она — Стиллингтон. Что можешь о ней сказать?

Моника. Очень тревожится.

Гарри. Бедняжка, надеюсь, ты была с ней мила? Ей дали что-нибудь поесть?

Моника. Фред принес ей кофе и апельсиновый сок.

Гарри. И что она сейчас делает?

Моника. Не знаю, наверное, пьет, если не сок, то кофе.

Гарри. Это ужасно, не так ли? Так что же нам делать?

Моника. Она хочет попрощаться с тобой и поблагодарить.

Гарри. За что?

Моника. Вот об этом, дорогой Гарри, я не имею ни малейшего понятия.

Гарри. А почему бы тебе не сказать ей, что она должна тихонько, как мышка, одеться и уйти домой? Ты прекрасно знаешь, какой у нас по утрам бедлам, когда начинают приходить люди и трезвонит телефон.

Моника. Тебе следовало подумать об этом до того, как ты пригласил ее остаться на ночь.

Гарри. Она не могла не остаться. Она же потеряла ключ.

Моника. Чем скорее мы переоборудуем спальню для гостей в библиотеку, тем будет лучше.

Гарри. Она, должно быть, плачет навзрыд.

Моника. Почему бы тебе не убедиться в этом самому?

Гарри. Одолжи мне расческу, и я загляну к ней.

Моника (достает расческу из сумочки). Держи.

Гарри (берет расческу, подходит к зеркалу). Господи, я выгляжу на девяносто восемь.

Моника. Похоже на то.

Гарри. Через два года я стану лысым, как бильярдный шар, и тогда ты об этом пожалеешь.

Моника. Наоборот, только порадуюсь. Потому что, когда твою макушку прикроет паричок, число юных девиц, готовых ради тебя потерять ключ от двери подъезда, заметно уменьшится, и жизнь станет гораздо проще.

Гарри (раздумчиво). Я никогда не буду носить парик, Моника, какой бы большой ни стала моя лысина. Возможно, на сцене я им еще и воспользуюсь, но в жизни — никогда. Я намерен стареть, не теряя достоинства.

Моника. Я уверена, что нам от этого будет только польза.

Гарри. Забирай свою маленькую, мерзкую расческу.

Моника (берет расческу и возвращает в сумочку). А теперь иди, разыграй сцену прощания и как можно быстрее избавься от нашей крошки. Нам нужно разобрать утреннюю почту, и Моррис может прийти в любую минуту. Так что незачем ей путаться у всех под ногами.

Гарри. Я еще не сделал зарядку.

Моника. Сделаешь после того, как она уйдет.

Гарри. Я не могу идти в спальню для гостей в пижаме. Там холодно, как в леднике.

Моника. Обогреватель включен. И работал всю ночь.

Гарри. Какое расточительство!

Дафна выходит из спальни для гостей.

Дафна. Гарри! Я подумала, что слышу твой голос.

Гарри (нежно). Дорогая моя.

Моника. Если я вам понадоблюсь, Гарри, то буду в кабинете.

Гарри (прямо-таки воркует). Спасибо, Моника.

Моника. Вы не забыли, не так ли, что без четверти двенадцать придет мистер Фредерик, чтобы обсудить ваше радиовыступление семнадцатого числа?

Гарри. Не забыл, Моника.

Моника. А ровно в двенадцать придет Моррис, чтобы обсудить, кого из артисток вы собираетесь взять в Африку.

Гарри. Я помню, Моника.

Моника. А на двенадцать тридцать вы пригласили мистера Роланда Моула.

Гарри. Я не забыл, Моника.

Моника. Меня это радует. Прощайте, мисс Стиллингтон. Надеюсь, мы еще встретимся.

Дафна. До свидания.

Моника уходит в кабинет, плотно закрывает за собой дверь.

Дафна подбегает к Гарри, бросается на грудь, обвивает руками шею.

Дафна (уткнувшись лицом в плечо). Гарри. О, Гарри!

Гарри (деликатно отлепляет ее от себя, усаживает диван, садится рядом). Дорогая.

Дафна. Я безмерно счастливо.

Гарри. Я так рад, дорогая.

Дафна. А ты?

Гарри. Счастлив?

Дафна (берет его за руку). Да.

Гарри (мягко высвобождает руку и отворачивается). В счастье есть что-то невыносимо грустное, не так ли?

Дафна. Какая милая шутка.

Гарри. Я и не собирался шутить.

Дафна. Ты мне не доверяешь?

Гарри. Разумеется, доверяю. Почему нет?

Дафна. Я так давно влюблена в тебя.

Гарри (поднимаясь). Нет… не говори этого.

Дафна. Почему? В чем дело?

Гарри. Не люби меня слишком сильно, Дафна! Пообещай мне, что не будешь. Тебе это принесет только страдания. Ничего хорошего из любви ко мне не выйдет… я недостоин любви, действительно, недостоин.

Дафна. Ты достоин любви гораздо больше, чем любой другой человек.

Гарри. Глупый ребенок.

Дафна. Я не ребенок. Мне двадцать четыре.

Гарри (с улыбкой). Двадцать четыре! Если бы я был моложе… Если бы ты была старше…

Дафна. Да какое значение имеет возраст, если люди любят друг друга?

Гарри. Никому, увы, не ведомо знать, как прискорбно часто произносятся эти слова.

Дафна. Но это правда.

Гарри. Посмотри на меня, Дафна. Чистым и ясным, ничем не затуманенным взглядом. Посмотри на морщины на моем лице… на мои редеющие волосы… посмотри мне в глаза.

Дафна. Не выглядишь ты совсем старым.

Гарри (чуть резковато). Я не говорил, что я совсем старый, Дафна. Я лишь попросил посмотреть на меня. Если уж на то пошло, мне чуть больше сорока.

Дафна. Сорок — это немного.

Гарри. Для двадцати четырех — много.

Дафна. Ты хочешь сказать, что не любишь меня?

Гарри. Ничего такого я не говорю.

Дафна. Так ты меня любишь? Скажи это… Любишь?

Гарри. Разумеется.

Дафна. Скажи это.

Гарри. Я люблю тебя, Дафна.

Дафна. О, дорогой…

Гарри (снова садится, берет ее руки в свои). Но это прощание.

Дафна (в ужасе). Прощание.

Гарри. Да. Это неизбежно. Не ради моего блага, дорогая, ради твоего. Прошлым вечером… внезапно… вспыхнул искра. Из нее разгорелось пламя, яркое, бушующее пламя… и это было счастье, немыслимое, удивительное счастье, достойное того, чтобы навсегда остаться в памяти…

Дафна (плачет). Ты другой этим утром… ты не любишь меня… все, что ты мне вчера говорил… на поверку — пустые слова.

Гарри. Юность не понимает. В этом главная беда Юности… они никогда ничего не понимает.

Дафна (вскинувшись). Я не знаю, о чем ты говоришь.

Гарри. Послушай, дорогая моя девочка. Ты влюблена не в меня, не того, кто я есть. Ты влюблена в иллюзию, иллюзию, которой я становлюсь, когда ты видишь меня на сцене. Прошлым вечером я пошел на отчаянный риск. Рискнул навсегда разбить эти чистую, светлую, девичью иллюзию… но не разбил… слава Богу, не разбил… она еще здесь… я вижу ее в твоих глазах… но никогда больше… никогда, никогда больше… я не решусь на такое еще раз… такого, как в прошлую ночь, у меня больше никогда не будет… вот почему мне иногда так одиноко… так отчаянно одиноко… но я хорошо выучил тот горький урок, что преподала мне жизнь, и урок этот — найти в себе силы сказать «Прощай»…

Дафна. Но, Гарри…

Гарри. Позволь мне продолжить…

Дафна. Но я действительно не понимаю, почему…

Гарри.

Дафна. Но, Гарри…

Гарри. Еще минутку, дорогая…

Это Шелли. Прекрасно, не правда ли?

Дафна. Да, но…

Гарри. Шелли знал о любви все, до последней мелочи! Всю радость, всю грусть, всю невыносимую боль…

Дафна. Я не понимаю, почему любовь должна быть такой несчастной.

Гарри (горько рассмеявшись). Причина в том, что бы так молода, так нежна… и с такой жадностью набрасываешься на жизнь…

Дафна. Вчера вечером ты сказал, что я — та единственная, которую ты всегда искал, а теперь вот нашел и уже никогда не позволишь мне уйти.

Гарри (прост, как правда). Так и есть. Я никогда не дам тебе уйти. Ты навсегда останешься в моем сердце.

Дафна (снова плачет). О, Гарри…

Гарри (нежно берет ее за руку). Не плачь… пожалуйста, пожалуйста, не плачь… Так тяжело видеть твои слезы…

Дафна (приникает к нему). Как ты можешь говорить, что я влюблена в иллюзию, а не в тебя, из плоти и крови…

Гарри. Потому что это правда.

Дафна. Нет… нет… прошлой ночью ты был настоящий, не на сцене… ты не играл…

Гарри. Я всегда играю… наблюдаю за собой со стороны… вот, что самое ужасное… вижу себя постоянно, когда ем, люблю, страдаю… иногда думаю, что схожу с ума…

Дафна. Я могла бы тебе помочь, если бы ты позволил.

Гарри (поднимается, прохаживается по комнате). Если бы ты могла, но уже поздно…

Дафна. Нет… клянусь, что нет… Ты увидишь, я тебе это докажу.

Гарри (очень спокойно). Послушай, дорогая моя. Дело не в том, что я тебя не люблю, наоборот, люблю, я понял это в тот самый момент, когда обнял тебя прошлой ночью, но моя жизнь не принадлежит мне. Я не свободен, не могу, как другие мужчины, ухватиться за счастье, которое само плывет мне в руки. Я принадлежу моей публике и работе. Через две недели я должен уехать в Африку. С репертуаром из шести пьес… ты понимаешь, что это значит? Суета, беготня, нервное напряжение… Это и есть моя работа, единственное, чему я должен хранить верность. Когда я вернусь, если вернусь, я снова взгляну на тебя и пойму, с первого взгляда, ждала ты меня или нет… пожалуйста, подойди ко мне и поцелуй, один раз… только один, и уходи…

Дафна (подбегая к нему). Гарри… дорогой…

Гарри (страстно целует ее с закрытыми глазами). Au revoir[2], сладенькая моя… не прощай… только au revoir.

Он мягко отстраняет Дафну от себя, с написанной на лице грустью идет к окну, там застывает, вероятно, пытаясь совладать с чувствами, спиной к ней. Дафна несколько мгновений смотрит на него, не зная, что делать. Потом, плача, уходит в спальню для гостей, захлопывает дверь. Фред входит через дверь для слуг, на подносе завтрак Гарри.

Фред. Будете пить кофе здесь или наверху?

Гарри. Все равно… мне все равно, где.

Фред. Я бы принес завтрак раньше, но услышал все эти вопли и рыдания и решил подождать.

Гарри. Поставь поднос, Фред, и уходи.

Фред. Бу сделано.

Ставит поднос на стол у камина и уходит, посвистывая. Моника появляется из кабинета с другим подносом. На нем вскрытые письма. Звонит телефон.

Гарри (раздраженно). Господи, ни минуты покоя… нигде мне нет ни минуты покоя…

Моника (направляется к телефонному аппарата). Я переключила звонки из кабинета, потому что нам нужно просмотреть письма, а я не могу все время бегать в кабинет и обратно. (Снимает трубку). Секретарь мистера Эссендайна слушает… Нет, боюсь, сейчас он к телефону подойти не может. Могу я что-нибудь… Нет, сейчас он очень занят, думаю, будет лучше, если вы напишите ему письмо… Нет, извините, это невозможно… Очень хорошо… Пустяки… До свидания (кладет трубку на рычаг).

Гарри. Кто звонил?

Моника. Некий мистер Брамбл.

Гарри. Никогда о нем не слышал.

Моника. Он сказал, что ты обещал взглянуть на его изобретение.

Гарри (садясь за стол). Какое изобретение?

Моника. Не имею ни малейшего представления.

Через дверь для слуг входит мисс Эриксон.

Мисс Э. Фред сказал, что я должна зайти в спальню для гостей и поговорить с молодей дамой.

Гарри. Очень хорошо, мисс Эриксон.

Мисс Э. Что мне ей сказать?

Гарри. Честно говоря, не знаю.

Мисс Э. Я ходила к бакалейщику и…

Гарри. Такое начало ничем не хуже другого.

Моника. Просто убедитесь, что у нее есть все необходимое, и наберите ей ванну горячей воды.

Мисс Э. Увы, с этим ничего не получится. Горячая вода из крана не течет.

Гарри. Сделайте все, что в ваших силах.

Мисс Э. Попытаюсь (заходит в спальню для гостей).

Гарри. Кофе пахнет приправой для жаркого.

Моника. Не обращай внимания.

Гарри. Я бы предпочел, чтобы его варил французский шеф-повар, а не шведская спиритка.

Моника. Тебе никогда не избавиться от мисс Эриксон. Она тебя обожает.

Гарри. Все меня обожают, от этого тошнит.

Моника. Если перестанут обожать, станет куда хуже.

Гарри. Что это за синее письмо?

Моника. От Сильвии Лори, они пишет, что должна повидаться с тобой до твоего отъезда.

Гарри. Не повидается.

Моника. Еще письмо от леди Уоррелл. Ленч в пятницу или обед во вторник.

Гарри. Ни то и ни другое.

Моника (протягивает ему письмо). Вот это прочитай, пожалуйста, сам. От молодого человека, которого ты заставил поступить в художественное училище при Лондонском университете, и он очень несчастен.

Гарри. Я его не заставлял. Он спросил у меня совета, и я его дал.

Моника. Он пишет, что обложили устаревшими условностями, его вдохновение вянет на корню, и виноват в этом ты.

Гарри (читает письмо). Чертов болван. Я это понял, как только увидел его.

Моника. В таком случае нечего было делать вид, будто ты так озабочен его будущим.

Гарри. Если людям не нужен мой совет, тогда какого дьявола они приходят и достают меня? (Отдает письмо Монике). Положи его в «Долговую папку».

Моника. Тебе придется просмотреть «Долговую папку» перед отъездом, она уже набита до отказа. А эта открытка поставила меня в тупик.

Гарри (берет открытку, вертит в руках). Она из Бразилии.

Моника. Знаю, так написано на марке.

Гарри (читает). «Я сделал все, что вы сказали, и дело близится к завершению»… Подпись разобрать не могу, вроде бы Пикетт.

Моника. Ты помнишь человека по фамилии Пикетт, которого отправил в Бразилию завершать какое-то дело?

Гарри (возвращает открытку Монике). Порви. Писать следует подробно, или вообще не браться за ручку.

Моника. Второй вариант меня устраивает гораздо больше.

Звонит телефон. Моника подходит к нему, снимает трубку.

Моника (в трубку). Алле… секретарь мистера Эссендайна слушает… Ох, Тони… хорошо, подожди, он как раз рядом… Это Тони, он хочет знать, что ты думаешь о пьесе, которая вчера…

Гарри поднимается, берет у нее трубку. Из спальни для гостей выходит миссис Эриксон. Какое-то время все говорят одновременно.

Гарри (в трубку). Тони… Милая вещица, не так ли? Что убедило Лауру сыграть в ней?.. Да, но роль не так уж и хороша… все это ерунда… Было бы гораздо проще, если бы в программке дали краткое содержание… Нет, рецензии я не читал… Это же невыносимо… если они думают, что имеют право топтать и обливать грязью прекрасную актрису, остается только порадоваться возможности уехать в Африку… Около шести, Лиз уже будет здесь, если не ошибаюсь, они приезжает сегодня… хорошо (он кладет трубку).

Моника. Мисс Стиллингтон уже оделась?

Мисс Э. Почти. Она плачет, а потому все делает медленно. Вода в ванну набралась чуть теплая.

Моника. Тебе лучше подняться наверх, Гарри.

Гарри. Где Фред?

Моника. Мисс Эриксон, скажите Фреду, что мистер Эссендайн хочет принять ванну.

Мисс Э. Я ему скажу.

Мисс Эриксон уходит. Через минуту появляется Фред и поднимается наверх.

Гарри. Тебе бы тоже лучше подняться наверх. С остальными письмами разберемся, пока я буду в ванне.

Моника. Их осталось только два. Приглашение от Гертруды Ловат, она устраивает бал для своей прыщавой дочери…

Гарри. Вежливый отказ.

Моника. И большое письмо от каких-то бой-скаутов.

Гарри. Боже ты мой!

Моника. Судя по всему, ты — покровитель их драматического клуба. Они поставили «Смех на небесах» и хотят получить от тебя приветственное послание.

Гарри (поднимаясь по лестнице). Хорошо… отправь им такое послание.

Моника. И что мне написать?

Гарри (терпеливо). Моника, дорогая, только не говори мне, что дожила до сорока трех лет и не знаешь, что написать в приветственном послании.

Гарри уходит. Появляется мисс Эриксон, забирает поднос с завтраком Гарри. Звонит телефон. Моника подходит, снимает трубку.

Моника (в трубку). Алле… Ох, Генри… да, он здесь, но только что поднялся наверх, чтобы принять ванну… Сегодня? Я думала, ты поедешь только в конце недели… Да, конечно… Нет, ленч у него не раньше половины… Хорошо, я ему скажу…

Моника бросает трубку на рычаг, поднимает поднос с письмами. Звонят во входную дверь. Мисс Эриксон выходит из двери для слуг, идет открывать входную дверью Слышится голос Лиз: «Привет, мисс Эриксон… все дома?» Через мгновение Лиз появляется из холла. Мисс Эриксон идет следом, уходит через дверь для слуг. Лиз — очаровательная женщина старше тридцати. Хорошо, но не изысканно одета. В руках у нее два пакета.

Лиз. Доброе утро, Моника.

Моника. Лиз! Мы думали, ты вернешься только вечером.

Лиз. Я вернулась на пароме, нагруженная подарками, словно восточный монарх. Это тебе.

Моника (берет пакет, который протягивает ей Лиз). Как приятно.

Лиз. Это духи, и очень дорогие.

Моника. Большое тебе спасибо, ты просто прелесть.

Лиз. Где наш Бог?

Моника. В ванне.

Лиз. Я привезла ему халат.

Моника. Какая ты заботливая… у него их всего лишь восемнадцать.

Лиз. Не язви, Моника, ты знаешь, как ему нравится красоваться в чем-нибудь новеньком. Халат очень хороший, из тонкой материи, как раз подойдет для Африки. (Второй пакет она кладет на пианино, снимает пальто и шляпку). Мисс Эриксон сегодня совсем уж странная. Проблемы со спиритизмом?

Моника. На сеансе в ночь с субботы на воскресенье она связалась с давним другом и тот сказал лишь: «Нет, нет, нет» и «Рождество»! Ее это очень расстроило.

Лиз. Надеюсь, у нее окончательно не поедет крыша, и она не сделает что-то ужасное.

Моника. Думаю, что нет. Ее умопомешательство очень тихое.

Звонит телефон.

Моника (подходит). Этот чертов аппарат не замолкает ни на секунду (берет трубку). Алле… Алле… Моррис?.. Нет, он в ванной… Лиз здесь, если хочешь с ней поговорить… да, только что приехала… Лиз, это Моррис.

Моника передает трубку Лиз и, пока та разговаривает, залезает в пакет.

Лиз (в трубку). Доброе утро, дорогой… Нет, на пароме… Да, я видела пьесу дважды… Для Англии нам придется изменить концовку, но я говорила в Вальоном, и он согласен на любые изменения, если в спектакле будет занят Гарри… Я рассказал ему о том, что на роль Элоизы ты предлагаешь Джанет. Он знает, что она — отличная актриса, но ему хотелось бы кого-то еще, не столь похожую на морскую свинку… Cochon d’Inde. Дословно, дорогой, свинья Индии… Он очень милый человечек, и я его обожаю… Нет, за ленчем я встречаюсь и Виолет, но после этого, если хочешь, могу сразу приехать в офис… Да, отделавшись от нее, можешь не волноваться… Хорошо (кладет трубку на рычаг).

Моника (разглядывает флакон со всех сторон). Какой красивый, Лиз. Но открою я его дома.

Фред спускается по лестнице.

Лиз. Привет, Фред, как дела?

Фред. Суета, мисс, все, как обычно.

Лиз. Тебя не затруднит принести мне чашечку кофе… я немного устала.

Фред. Бу сделано, мисс.

Фред выходит через дверь для слуг.

Лиз. Фред с таким упорством продолжает называть меня мисс.

Моника. Наверное, пребывает в полной уверенности, что ты, перестав быть женой Гарри, вновь превратилась в девушку.

Лиз. Я бы не возражала.

Дафна выходит из спальни для гостей в вечернем платье и плаще. Она больше не плачет, но выглядит подавленной. Вздрагивает, даже подпрыгивает, увидев Лиз.

Дафна. Ой!

Моника. Очень сожалею, что с ванной вышла такая незадача, мисс Стиллингтон.

Дафна. Ничего страшного.

Моника. Это миссис Эссендайн… мисс Стиллингтон.

Дафна. Ох!

Лиз (приветливо). Добрый день.

Дафна (в ужасе). Миссис Эссендайн. То есть вы… я хочу сказать… Вы — жена Гарри?

Лиз. Да.

Дафна. Ой… я думала, он разведен.

Лиз. Оформить развод мы так и не удосужились.

Дафна. Понимаю.

Лиз. Так что, пожалуйста, не волнуйтесь… я давным-давно ушла от него.

Моника (с легкой издевкой). Мисс Стиллингтон прошлой ночью забыла ключ от двери подъезда и провела ночь в спальне для гостей.

Лиз (Дафне). Бедняжка, вы, должно быть, окоченели.

Дафна. Вы можете вызвать мне такси?

Моника. Я сейчас позвоню.

Лиз. Не нужно, мой автомобиль внизу, вас довезут, куда скажете.

Дафна. Вы очень добры.

Лиз. Пустяки. У моего шофера ярко-рыжие волосы, фамилия — Фробишер. Вы его ни с кем не спутаете.

Дафна. Премного вам благодарна… вы уверены, что я не причиню вам лишних хлопот.

Лиз (деловито). Разумеется, нет… только скажите ему, чтобы он немедленно возвращался.

Дафна (все еще не придя в себя от встречи с Лиз). Да… конечно, скажу…еще раз спасибо… до свидания.

Лиз (пожимая ей руку). До свидания… я надеюсь, что вы не подхватили простуду.

Дафна (нервно смеется). Нет, думаю, что нет… до свидания.

Моника. Я вас провожу.

Дафна. Пожалуйста, не беспокойтесь…

Моника. Меня это не затруднит.

Моника уходит в холл с Дафной, Лиз закуривает. Фред приносит кофе.

Фред. Хотите что-нибудь к кофе, мисс?

Лиз. Нет, благодарю, Фред, только кофе.

Фред. Я скажу его милости, что вы здесь… думаю, он об этом не знает.

Лиз. Спасибо, Фред.

Фред поднимается наверх, возвращается Моника.

Лиз. Это продолжается давно или она — новенькая?

Моника. Новенькая… когда я пришла утром, она бродила по комнате в пижаме Гарри.

Лиз. Бедняжка, каким ударом стала для нее встреча со мной. Ты могла бы сказать, что я кто-то еще.

Моника. Ничего, пусть жизнь хоть чему-то ее научит. Ей должно быть стыдно за такое поведение.

Лиз. У меня такое ощущение, что она из тех, кого принято называть «леди». Это странно, не правда ли?

Моника. Именно таким свойственны особо дурацкие выходки, а в Лондоне их полным полно. Таскаются по городу без шляп и выставляют себя на посмешище.

Лиз. Как все это печально.

Моника. Я бы не возражала, если бы они оставили Гарри в покое. Утром и без того хватает дел, а они только все усложняют. Думаю, нам пора с ним поговорить. Призвать к порядку, сославшись хотя бы на близость отъезда в Африку.

Лиз. В принципе, он не такой уж ловелас, каким хочет казаться. Просто не может сказать «нет» или «прощай».

Моника. «Прощай» он говорит достаточно часто, но ему всегда удается создать впечатление, что это всего лишь слово, а на самом-то деле ему хочется прямо противоположного. Отсюда и проблемы.

Лиз. Я с ним поговорю. В конце концов, ему уже за сорок, дано пора угомониться.

Моника. Если ты считаешь, что нужно ударить из всех орудий, мы можем позвать Морриса и Генри, и в ночь перед отплытием в Африку задать ему жару. Наилучшего результата мы обычно добиваемся, действуя сообща.

Лиз. Моррис в последнее время очень уж нервный, да и на Генри нельзя полагаться после того, как он женился на Джоанне.

Моника. Тебе она нравится? Джоанна?

Лиз. Милашка, конечно, но больно хитра. Да, пожалуй, нравится.

Моника. А мне — нет.

Лиз. И никогда не понравится. Такие тебе не по нутру.

Гарри, в брюках и рубашке, спускается по лестнице.

Гарри. Кто не по нутру?

Лиз. Джоанна.

Гарри. Она не так уж и плоха, хищница, само собой, этого у нее не отнять, но, насколько я понимаю, нынче все хищники, не в одном, так в другом.

Лиз. Отличная фраза для пасхальной проповеди.

Гарри (механически целуя ее). Доброе утро, дорогая, где мой подарок?

Лиз. На пианино.

Гарри. Еще одна стеклянная лошадка?

Лиз. Нет, халат для Африки.

Гарри (достает халат из пакета). Какая прелесть… то, что мне и хотелось (разворачивает халат). Великолепный халат… спасибо, дорогая, я от него без ума (набрасывает халат на плечи, подходит к зеркалу). Еще раз убеждаюсь, какой же у тебя превосходный вкус.

Моника. Звонил Генри. Сегодня он собирается в Брюссель, и хочет заглянуть к тебе перед отъездом.

Гарри. Хорошо.

Моника. Моррис тоже сегодня подъедет.

Лиз. Ты иди, Моника, мне нужно поговорить с Гарри до приезда Морриса. Это важно.

Моника. Только поторопись, потому что с минуты на минуту должен прибыть мистер Моул.

Гарри. Это кто?

Моника. Ты прекрасно знаешь, что мистер Моул — молодой человек, написавший эту безумную пьесу, наполовину в стихах, который поймал тебя на телефоне, а ты очень уж старался произвести благоприятное впечатление и показать, что успех не испортил тебя, а потому назначил ему встречу на сегодня.

Гарри. Я не могу с ним встречаться… ты должна ограждать меня от таких, как он.

Моника. Тебе придется встретиться с ним, он приехал аж из Акфилда, и путь это будет тебе хорошим уроком: не хватай телефонную трубку, если я замешкалась на пару секунд.

Гарри. Я замечаю, что в последнее время ты сильно изменилась, Моника. Не знаю, может, причина в том, что ты перестала набиваться картошкой, может, в чем-то другом, но с каждым днем ты становишься все более несносной. Уходи.

Моника (берет флакон духов). Ухожу.

Гарри. Кто подарил тебе духи?

Моника. Лиз.

Гарри. Такие подарки принято получать от мужчин.

Моника. Если я тебе потребуюсь, буду в кабинете.

Гарри. Разумеется, ты будешь в кабинете, строить коварные планы и плести интриги против меня.

Моника. Буду, если придумаю хоть один такой план.

Гарри. Уходи, уходи, уходи…

Моника. Лиз, постарайся убедить его начать лечить волосы. Они у него редеют на глазах.

Моника уходит в кабинет.

Гарри (кричит вслед). И переключи телефон.

Моника (из кабинета). Хорошо.

Гарри. Теперь расскажи мне обо всем.

Лиз. Пьесу я посмотрела.

Гарри. Хорошая?

Лиз. Да, очень. Нам придется кое-что изменить, но Вальон согласен на все, лишь бы мы ее взяли. Однако, прежде чем переходить к конкретным договоренностям, мне хочется еще немного подумать. После ленча я встречаюсь с Моррисом.

Гарри. Я сказал ему, что не выйду на сцену раньше ноября. После Африки хочу отдохнуть. Так что времени предостаточно.

Лиз. Мне бы хотелось поговорить с тобой о другом.

Гарри. Не нравится мне твой тон. Так о чем же?

Лиз. О тебе. О твоем поведении.

Гарри. Перестань, Лиз. Что такого я натворил?

Лиз. Ты не думаешь, что тебе пора немного сбавить темп?

Гарри. Не понимаю, о чем ты.

Лиз. Кто та бедная крошка, которую я увидела здесь этим утром в вечернем платье?

Гарри. Она потеряла ключ от двери в подъезд.

Лиз. Они так часто его теряют.

Гарри. Послушай, Лиз…

Лиз. Тебе больше сорока, знаешь ли.

Гарри. Но меньше сорока пяти.

Лиз. И по моему скромному мнению, вся эта неразборчивость в связях просто неприлична.

Гарри. Неразборчивость в связях. Умеешь же ты находить неприятные слова.

Лиз. Пойми меня правильно, я говорю не о нравственном аспекте. От этого я отказалась давным-давно. Мое короткое наставление основано на здравомыслии, достоинстве, положении в обществе и, давай смотреть правде в лицо, возрасте.

Гарри. Ты бы хотела, чтобы я жил в инвалидном кресле.

Лиз. Это многое бы упростило.

Гарри. Хорошенькое дело, приехала из Парижа, где занималась Бог знает чем, и сразу начинаешь наезжать на меня…

Лиз. Я на тебя не наезжаю.

Гарри. Нет, наезжаешь. Самодовольно сидишь на своем чертовом маленьком облаке и мечешь в меня молнии.

Лиз. Не заводись.

Гарри. Кто ушел от меня и оставил на поживу другим? Ответь мне!

Лиз. Я ушла, слава Богу.

Гарри. Вот видишь.

Лиз. Ты бы хотел, чтобы я осталась?

Гарри. Разумеется, нет, ты выводила меня из себя.

Лиз. Слушай, давай перестанем вспоминать прошлое и поговорим о настоящем.

Гарри. Если на то пошло, это самое отвратительное утро во всей моей жизни.

Лиз. Действительно, я помню, что бывали и получше.

Гарри. Когда мы еще жили вместе?

Лиз. Да. Милая крошка, как мне хорошо с тобой… вот я о чем.

Гарри. В каком смысле?

Лиз. Именно в этом. На нынешнем этапе твоей жизни тебя необходимо сдерживать. Ты более не жизнерадостный, безответственный подросток. Ты — известный человек, входящий, пусть и с неохотой, в средний возраст.

Гарри. Да простит тебя Бог.

Лиз. Не трогай Его, лучше послушай. Мы все знаем о твоем неотразимом обаянии. Мы уже двадцать лет наблюдаем, как ты раз за разом пускаешь его в ход.

Гарри. В августе будет одиннадцатая годовщина нашей первой встречи. На тебе была такая нелепая шляпка.

Лиз. Пожалуйста, будь серьезнее. Твое поведение отражается на всех нас. Моррисе, Генри, Монике и мне. Ты отвечаешь за нас, а мы отвечаем за тебя. Ты никогда не упускаешь возможности прочитать нам нотацию или погрозить пальчиком, если тебе не по нраву какие-то наши поступки.

Гарри. Я прав в этом или нет? Ответь мне!

Лиз. Ты прекрасно решаешь проблемы других людей, а вот когда дело касается твоих собственных, получается уже не очень.

Гарри. Не ожидал я от тебя такой черной неблагодарности!

Лиз. Я думаю, тебе пришла пора очень пристально взглянуть на себя и решить, так ли необходимы тебе все эти пиратские набеги. Лично я уверена, что необходимости в них нет никакой. Подумай, как это будет забавно, минуту-другую не притягивать к себе женщин. Из селезня стать серой уточкой. Для тебя это будет чудесное превращение.

Гарри. Дорогая Лиз, ты действительно очень милая.

Лиз (резко). Дорогой, похоже, я с тем же успехом могла говорить на китайском.

Гарри. Не сердись, Лиз. Я понял, что ты хотела сказать, честное слово, понял.

Лиз. Для меня это приятная неожиданность. Твое недавняя агрессивность говорила об обратном.

Гарри (умасливая Лиз). Но я же имею право на перемену настроения.

Лиз. Опять играешь.

Гарри. Ты наговорила мне много неприятного, даже жестокого. Я расстроился.

Лиз (отворачиваясь). Если бы только ты.

Гарри. А если говорить серьезно, не кажется ли тебе, что ты слишком уж сильно насела на меня? Признаю, иной раз я позволяю себе некоторые вольности, но, по большому счету, они никому не приносят вреда.

Лиз. Ты вредишь себе и тем немногим, очень немногим, кому ты действительно дорог.

Гарри. Полагаю, ты обговорила все это с Моникой, Моррисом и Генри?

Лиз. Еще нет, но обязательно обговорю, если не увижу изменений к лучшему.

Гарри. Значит, шантаж?

Лиз. Тебе же очень не нравится, когда мы выступаем единым фронтом.

Гарри (с раздражением, прохаживаясь по комнате). Что меня больше всего поражает в этой жизни, так это человеческая наглость! Она фантастическая! Да вы посмотрите на себя! Сплетничаете по углам, шепчетесь, прикрывшись веерами, указываете мне, что делать, а чего — нет. Это же не укладывается ни в какие рамки. Что происходит, если я хоть на минуту ослабляю узду, в которой держу вас? Катастрофа! Вспомни мои трехмесячные гастроли в Нью-Йорке. Генри тут же заболевает воспалением легких, едет долечиваться в Биарриц, встречает там Джоанну и женится на ней! Я уезжаю на месяц в отпуск в Сан-Тропе и что узнаю по возвращении? Ты и Моррис на пару купили наискучнейшую венгерскую пьесу, когда-либо написанную в этой стране, и начали репетиции, пригласив на главную роль Фебу Лукас. В роли куртизанки Феба Лукас по сексуальной привлекательности сравнима с треской! И как долго шла эта пьеса? Неделю. Лишь потому, что пресса сочла ее похотливой.

Лиз. Тебе не кажется, что мы сейчас говорим о другом?

Гарри. Конечно же, нет. Двадцать лет тому назад Генри вложил все деньги в «Заблудившегося кавалера». И кто играл в этом спектакле, который шел не только по вечерам, но и днем? Я! А кто начал его продюсерскую карьеру в той пьесе? Моррис!

Лиз. Мне бы хотелось, чтобы ты перестал задавать вопросы, на которые сам же и отвечаешь. У меня начинает кружиться голова.

Гарри. Где бы они были без меня? Где была бы Моника, если бы я не вырвал ее из рук злобной старухи-тетки и не дал ей работу?

Лиз. Жила бы со злобной старухой-теткой.

Гарри. А ты! Одна из самых депрессивных, меланхоличных актрис английской сцены. Где бы ты была, если бы я не заставил тебя перестать играть и начать писать?

Лиз. В Ридженс-Парк.

Гарри. Святой Боже, ради этого я даже женился на тебе.

Лиз. Женился, и вот что из этого вышло.

Гарри. Знаешь, я любил тебя дольше любой другой, так что тебе грех жаловаться.

Лиз. Я не жалуюсь. По моему разумению, человек должен испытать все, как бы тяжело ему ни пришлось.

Гарри. Ты обожала меня, знаешь, что обожала.

Лиз. До сих пор обожаю, дорогой. Ты же у нас такой благородный, так ясно показываешь нам, что мы должны благодарить тебя за каждый вдох.

Гарри. Я этого не говорил.

Лиз. Ты, между прочим, точно также зависишь от нас. Мы останавливаем тебя, когда ты становишься транжирой и начинаешь каждые пять минут покупать дома. Мы остановили тебя, в самый последний момент, когда ты вдруг захотел сыграть Пер Гюнта.

Гарри. Я до сих пор уверен, что обессмертил бы себя ролью Пер Гюнта.

Лиз. А прежде всего, мы не позволяем тебе переигрывать.

Гарри. Вот теперь ты зашла слишком далеко, Лиз. Думаю, тебе лучше куда-нибудь уехать.

Лиз. Я только что вернулась.

Гарри (кричит). Моника! Моника! Немедленно зайти сюда.

Моника (появляется из кабинета). Что случилось?

Гарри. Ты когда-нибудь видела, чтобы я переигрывал?

Моника. Часто.

Гарри. Это заговор! Я это знал!

Моника. Если уж на то пошло, ты и сейчас переигрываешь (возвращается в кабинет).

Гарри. Очень хорошо… все против меня… Обо мне никто не думает… О, нет… я всего лишь кормилец… И никому нет дела до того, что меня травят и оскорбляют. Всем наплевать на то, что меня втаптывают в грязь, что подрывается моя и без того хрупкая вера в себя.

Лиз. Если уж говорить о вере в себя, то тут ты дашь фору Наполеону.

Гарри. И посмотри, как он закончил. Умер всеми забытый, в одиночестве, на жалком островке посреди моря.

Лиз. Все острова, знаешь ли, находятся посреди моря.

Гарри. Ты пытаешься шутить, потому что тебе стыдно. Тебе стыдно, потому что ты знаешь, как жестоко ты меня обидела. Я сомневаюсь, что хоть кто-то из вас будет сожалеть, если завтра меня отправят в вечную ссылку. Скорее, вы даже порадуетесь. Теперь понятно, почему вы выпихиваете меня в Африку.

Лиз. Тебе давно уже хочется поехать туда, и ты это знаешь. Но, дорогой, ради Бога, будь осторожен, когда попадешь туда, не бросайся за каждой юбкой, не красуйся, как петух, а не то провалишь гастроли.

Гарри. Я буду жить, как монах. Запрусь в душном номере задрипанного отеля наедине с собой, ни с кем не буду разговаривать, а если умру с тоски, вы, скорее всего, примите мою смерть с чувством глубокого удовлетворения.

Лиз. Теперь о Моррисе. Я хочу, чтобы ты сосредоточился хотя бы на минуту.

Гарри. Как я могу сосредоточиться! Ты приходишь сюда, говоришь всякие гадости, вырываешь сердце из моей груди, бросаешь на пол, топчешься на нем, а потом заявляешь: «Теперь о Моррисе», — словно мы только что обсуждали погоду.

Лиз. Я очень встревожена.

Гарри. Так тебе и надо.

Лиз. Из-за Морриса.

Гарри (раздраженно). Что там с Моррисом? Что он натворил?

Лиз. Ничего определенного я сказать не могу, но кое-что слышала.

Гарри. И что ты слышала?

Лиз. Думаю, тебе пора пустить в ход свой знаменитый пальчик, которым ты так любишь нам грозить. Речь… речь о Джоанне.

Гарри. Джоанне?

Лиз. Судя по всему, Моррис в нее влюблен. Не знаю, как далеко все зашло, мне не известны подробности, но в одном не сомневаюсь. Если слухи родились не на пустом месте, нужно принимать меры, и немедленно.

Гарри. Моррис и Джоанна. Он, должно быть, рехнулся. Кто тебе сказал?

Лиз. Сначала Бобби, когда мы ехали из Версаля, но я не обратила на это внимание, потому что мы все знаем, какой он сплетник. Но буквально через два дня в «Максиме» меня перехватила Луиза. Она только-только прибыла в Париж из Лондона, и никак не могла прийти в себя от этой истории. Ты же знаешь, как трепетно относится она к Генри.

Гарри. Генри что-нибудь подозревает?

Лиз. Не думаю. Подозрений у него может и не возникнуть, ты понимаешь? До того момента, пока доброжелатели не раскроют ему глаза.

Гарри. Не следовало ему жениться на ней. Я всегда говорил, что это серьезная ошибка. Если в такой дружной компании, как наша, появляется типичная, сверкающая бриллиантами сирена, жди беды.

Лиз. Нет у меня уверенности, что Джоанна — типичная сирена, но она, безусловно, опасна.

Гарри. Я всегда обходил ее за милю. Моррис! Не мог он быть таким идиотом!

Лиз. В последнее время он выглядел более печальным, чем всегда. Я чувствовала, что-то не так.

Гарри (встает, прохаживается по комнате). Господи, только этого нам и не хватало! И именно в тот момент, когда мне нужно уезжать! Наш бизнес может рухнуть!

Лиз. Если Генри узнает, рухнет обязательно.

Гарри. Так что же нам делать?

Лиз. Первым делом тебе нужно выяснить у Морриса, правда это или нет, если да, то как далеко все зашло, а потом устрой ему выволочку и отошли отсюда, возьми с собой в Африку, отправь в Китай, но убери из Лондона.

Звонят в дверь.

Гарри. Должно быть, этот жуткий молодой человек из Акфилда, и я дрожу, как осиновый лист. Не могу встречаться с ним. Не могу!

Лиз. Должен, раз обещал.

Гарри. Моя жизнь — сплошная пытка, но всем совершенно на это наплевать.

Лиз. Может, это совсем и не молодой человек, а Моррис.

Гарри. К черту Морриса! Всех к черту!

Лиз. Не идиотничай. Если у Морриса роман с Джоанной, последствия будут непредсказуемые. Возможно, развалится все, что мы так долго строили. И ты это знаешь не хуже моего. Поэтому ты и должен все выяснить. Если тебе это не удастся, выясню я, мы встречаемся в половине третьего.

Гарри. Тебе он ничего не скажет, только придет в ярость и посоветует заниматься своими делами.

Лиз. Я буду дома по четверти второго. Позвони мне после его ухода.

Гарри. Он не уйдет, останется у меня на ленч. А в присутствии Морриса я не смогу дать тебе по телефону подробный отчет о его любовной жизни.

Лиз. Набери мой номер, а когда я сниму трубку, скажи: «Извините, я ошибся номером». И я все буду знать.

Гарри. Что ты будешь знать?

Лиз. Что все в порядке. А вот если ты скажешь: «Я очень извиняюсь, ошибся номером», мне станет ясно, что ситуация критическая, и я тут же прибегу, чтобы поддержать тебя.

Гарри. Интриги! Все мое существование пронизано интригами.

Лиз. Ты меня понял? Обещаешь, что сделаешь все, как мы договорились?

Гарри. Хорошо (в дверь опять звонят). Сейчас я расскажу тебе еще об одной захватывающей подробности моей жизни, если тебе, конечно, интересно. Никто, ни при каких обстоятельствах не открывает дверь в первые полчаса после звонка. (Кричит). Мисс Эриксон… Фред…

Лиз. Так я пошла. Помни, я буду дома, пока ты не позвонишь. Бедняжка Виолет подождет.

Гарри. Бедняжка Виолет только этим и занимается. Мисс Эриксон… Фред!

Мисс Эриксон торопливо входит через дверь для слуг.

Гарри. Дверной звонок, мисс Эриксон, непрерывно трезвонит уже двадцать минут.

Мисс Э. Да, конечно, но у двери черного хода женщина с младенцем.

Гарри. Что ей нужно?

Мисс Э. Не знаю, не успела спросить.

Мисс Эриксон идет в холл.

Гарри. Большую часть столового серебра, полагаю, уже украли.

Лиз. Надо сказать мисс Эриксон, чтобы она сразу давала попрошайкам краюху хлеба и кусок сыра.

Гарри подбегает к двери кабинета, открывает ее.

Гарри. Моника, у двери черного хода какая-то женщина с младенцем. Пойди и разберись с ней.

Моника (входит в комнату). Что она хочет?

Гарри (с трудом сдерживаясь). Об этом можно узнать, лишь спросив ее. Пожалуйста, пойди и спроси.

Моника. Рявкать на меня не обязательно.

Моника уходит через дверь для слуг. Лиз надевает пальто и шляпку. Из холла появляется мисс Эриксон.

Мисс Э. (объявляет о прибытии гостя). Мистер Моул.

Входит Роланд Моул, серьезный молодой человек в очках. Он, безусловно, очень нервничает, но пытается скрыть нервное напряжение вызывающим видом. Мисс Эриксон уходит.

Гарри (направляясь к Моулу, само обаяние). Добрый день.

Роланд. Добрый день.

Гарри. Это моя жена… мистер Моул. Она забежала на минутку, а теперь вот собирается убежать.

Роланд. Ага.

Лиз. Я знаю, у вас встреча с Гарри, так что не буду вам мешать. До свидания.

Роланд. До свидания.

Лиз. Не забудь, Гарри, я сижу у телефона.

Гарри. Хорошо.

Лиз уходит. Гарри указывает Роланду на кресло.

Гарри. Не желаете присесть?

Роланд (садясь). Благодарю.

Гарри. Сигарету?

Роланд. Спасибо, не надо.

Гарри. Вы не курите?

Роланд. Нет.

Гарри. Что-нибудь выпить?

Роланд. Спасибо, не надо.

Гарри. Сколько вам лет?

Роланд. Двадцать пять, а что?

Гарри. Да ничего… просто интересно.

Роланд. А сколько вам лет?

Гарри. В декабре исполнится сорок. Я — стрелец, знаете ли, очень энергичный.

Роланд. Да, конечно (с губ срывается короткий нервный смешок).

Гарри. Так вы приехали аж из Акфилда?

Роланд. Не так это и далеко.

Гарри. А кажется, за тридевять земель.

Роланд (словно оправдываясь). Совсем рядом с Льюсом.

Гарри. Тогда волноваться не о чем, не так ли?

Входит Моника.

Моника. Женщина милая, а ребенку, похоже, нездоровится.

Гарри. Чего она хотела?

Моника. Искала сестру.

Гарри. Надеюсь, у нас ее нет?

Моника. Она живет через два дома, женщина просто ошиблась адресом.

Гарри. Это мой секретарь, мисс Рид… мистер Моул.

Моника. Добрый день… ваша пьеса в кабинете, если вы хотите забрать ее с собой.

Роланд. Премного вам благодарен.

Моника. Я положу ее в конверт.

Моника проходит в кабинет, закрывает за собой дверь.

Гарри. Я хочу поговорить с вами о вашей пьесе.

Роланд (мрачно). Как я понимаю, она вам не понравилась.

Гарри. Откровенно говоря, я подумал, что пьеса неровная.

Роланд. Я ожидал услышать от вас такие слова.

Гарри. Я рад, что не слишком разочаровал вас.

Роланд. Я хочу сказать, пьеса не из тех, что могла бы вам понравиться.

Гарри. В таком случае, почему вы послали ее мне?

Роланд. Просто рискнул. Я знаю, вы, как правило, играете в примитивных пьесках, но подумал, а вдруг вы захотите взяться за что-то серьезное.

Гарри. И что вы полагаете серьезным в вашей пьесе, мистер Моул? Не считая сюжета, который к пятой странице полностью скрывается из виду?

Роланд. Сюжет — ничто, идеи — все. Посмотрите на Чехова.

Гарри. Думаю, помимо идей мы можем поставить в заслугу Чехову и знание человеческой психологии.

Роланд. Вы хотите сказать, что в моей пьесе есть психологические неточности.

Гарри (мягко). Пьеса не так уж и хороша, знаете ли, не так уж и хороша.

Роланд. А я думаю, очень хороша.

Гарри. Я прекрасно вас понимаю, но вы должны признать, что мое мнение, основанное на долголетней работе в театре, может оказаться более правильным.

Роланд (пренебрежительно). Коммерческом театре.

Гарри. Дорогой мой, дорогой!

Роланд. Полагаю, вы сейчас скажете, что Шекспир писал для коммерческого театра, и в драматургию идут только для того, чтобы зарабатывать деньги. Все те же замшелые аргументы. И никак вы не можете понять, что театр будущего — это театр идей.

Гарри. Возможно, но на текущий момент меня интересует исключительно театр настоящего.

Роланд (с жаром). И что вы с ним делаете? Каждая новая роль, в которой вы появляетесь, ничем не отличается от предыдущей, поверхностная, легкомысленная, лишенная интеллектуальной глубины. У вас огромная популярность, вы — сильная личность, но занимаетесь лишь тем, что каждый вечер торгуете собой на потребу толпы. Вы расходуете свой талант лишь на то, чтобы красоваться в сшитых по фигуре костюмах да произносить фразы, вызывающие смех, тогда как могли бы действительно помогать людям, заставлять их думать! Заставлять их чувствовать!

Гарри. Двух мнений тут быть не может. Более отвратительного утра в моей жизни еще не было.

Роланд (встает, нависает над Гарри). Если вы хотите жить в памяти других людей, хотите остаться известной личностью в глазах потомков, вы должны что-то менять, причем быстро. Нельзя терять ни мгновения.

Гарри. Потомки меня не волнуют. Какая мне разница, что будут думать обо мне люди после того, как я отойду в мир иной? Мой главный недостаток в другом. Я слишком тревожусь из-за того, что думают обо мне люди сейчас, пока я жив. Но больше я тревожиться не собираюсь. Я отказываюсь от своих прежних методов, а новые опробую на вас. Как правило, когда у несносных молодых новичков хватает наглости критиковать меня, я отношусь к этому легко, понимая, что подавляю их своими достижениями и репутацией, вот и не считаю себя вправе протыкать острыми предметами раздувшийся баллон их самомнения. Но на этот раз, мой высоколобый молодой друг, снисхождения не будет. Прежде всего, ваша пьеса — не пьеса, а бессмысленный набор сырых, псевдоинтеллектуальных фраз, короче, пустая болтовня. То, что вы написали, не имеет никакого отношения ни к театру, ни к жизни, ни к чему-то еще. И вас бы тут никогда не было, если бы я по глупости не взял телефонную трубку, потому что моя секретарь занималась чем-то другим. Но, раз уж вы здесь, вот что мне хочется вам сказать. Если вы хотите стать драматургом, вам нужно незамедлительно покинуть театр будущего и заняться своим настоящим. Попытайтесь устроиться на работу в театр, пусть и дворником, если они вас возьмут. Уясните на собственном опыте, какие пьесы доходят до сцены, а какие остаются пылиться на полке, какие можно сыграть, а какие — нет. Потом сядьте и напишите одну за другой как минимум двадцать пьес. И если двадцать первую поставят, считайте, что вы — счасливчик!

Роланд (потрясенный). Я понятия не имел, что увижу вас таким. Вы — чудо!

Гарри (вскидываю руки). Господи, за что?

Роланд. Мне очень жаль, если вы подумали, что я — несносный, но с другой стороны рад, потому что вы бы не разозлились, не будь я несносен, а если бы не разозлились, я бы так и не узнал, какой вы на самом деле.

Гарри. Вы совершенно не знаете, какой я на самом деле.

Роланд. Как раз знаю… теперь.

Гарри. Это не имеет никакого значения.

Роланд. Для меня имеет.

Гарри. Почему?

Роланд. Вас это действительно интересует?

Гарри. Да о чем вы говорите?

Роланд. Объяснить несколько затруднительно.

Гарри. Что затруднительно?

Роланд. Объяснить, какие я испытываю к вам чувства.

Гарри. Но…

Роланд. Нет, пожалуйста, дайте мне выговориться. Видите ли, из-за вас я давно уже сам не свой… просто одержим вами. В вашей последней постановке видел вас сорок семь раз, на одной неделе приходил театр каждый вечер, потому что жил в Лондоне, пытался сдать экзамен.

Гарри. Сдали?

Роланд. Нет, не сдал.

Гарри. Меня это не удивляет.

Роланд. Отец хочет, чтобы я стал адвокатом, вот и экзамен я сдавал на поступление в адвокатскую коллегию, но в последнее время я много времени уделял изучению психологии, потому что не мог обрести покой, и, наконец, мало-помалу я начал осознавать, что вы для меня что-то значите.

Гарри. Что именно?

Роланд. Не знаю… пока не знаю.

Гарри. Пока не знаю… как-то зловеще.

Роланд. Не смейтесь надо мной. Если кто-то смеется надо мной, меня начинает тошнить.

Гарри. Вы действительно очень необычный молодой человек.

Роланд. Сейчас я в порядке, прекрасно себя чувствую.

Гарри. Рад это слышать.

Роланд. Могу я приехать и повидаться с вами еще раз?

Гарри. Боюсь, я уезжаю в Африку.

Роланд. Вы примите меня, если я тоже поеду в Африку?

Гарри. Мне представляется, вам лучше остаться в Акфилде.

Роланд. Полагаю, вы думаете, что я — псих, но это не так. Просто на некоторые вещи я очень уж остро реагировал. Но сейчас я чувствую себя гораздо лучше, потому что, думаю, разобрался со своим отношением к вам.

Гарри. Это хорошо. А я вынужден попросить вас уйти, потому что жду своего менеджера, и нам необходимо обсудить кое-какие дела.

Роланд. Да, конечно. Я уже ухожу.

Гарри. Принести вам рукопись?

Роланд. Нет, нет… порвите ее. Вы совершенно правы, ее писала какая-то одна моя часть, теперь я это вижу. До свидания.

Гарри. Прощайте.

Роланд уходит. Гарри ждет, пока хлопнет входная дверь, потом подбегает к двери кабинета.

Гарри. Моника.

Моника (выходя из кабинета). Он ушел?

Гарри. Если этот молодой человек появится снова, избавься от него любой ценой. Он же вдрызг сумасшедший.

Моника. А что он такого сделал?

Гарри. Начал с оскорблений, а закончил тем, что у него со мной какие-то отношения.

Моника. Бедняжка, этот разговор, похоже, совершенно тебя вымотал. Выпей хереса.

Гарри. Вот первые добрые слова, которые я слышу за все утро.

Моника. Думаю, тебе нужно прилечь. (Наливает херес в два стакана. Раздается дверной звонок).

Гарри. Это Моррис. Сколько времени?

Моника. Без двадцати час. Вот… (она дает Гарри полный стакан). Я открою дверь.

Моника уходит в холл. Из двери для слуг появляется мисс Эриксон.

Гарри. Все в порядке, мисс Эриксон. Моника пошла открывать дверь.

Мисс Эриксон скрывается за дверью для слуг. Из холла доносятся голоса. Входят Моррис и Генри, за ними следует Моника. Генри, одетому с иголочки, лет сорок. Моррис чуть моложе, он высокий, симпатичный, на висках пробивается седина.

Генри. На лестнице сидит какой-то странный молодой человек.

Гарри. Что делает?

Генри. Плачет.

Моррис. Чем ты так его достал, Гарри?

Гарри. Я его не доставал. Просто высказал все, что думал о его пьесе.

Генри. Приятно видеть, что ты по-прежнему в форме.

Моника. Налить тебе хереса, Моррис?

Моррис. Не откажусь. (Моника наливает ему стакан).

Моника. Генри?

Генри. Херес тот же, что и всегда?

Моника. Конечно.

Генри. Тогда не надо.

Гарри. А что с ним такое?

Генри. Ничего, просто херес не из лучших.

Гарри. Не следовало тебе вступать в «Атенеум-клаб»[3].

Генри. Это еще почему?

Гарри. У тебя прибавилось самомнения.

Генри. Просто раньше его не хватало. Я всегда боялся вступить в этот клуб.

Моррис. Насчет хереса Генри прав. Вино отвратительное.

Гарри. Если кто-нибудь пожалуется на что-то еще, я сойду с ума. В это утро здесь просто стена плача.

Моррис. Лиз вернулась.

Гарри. Я крайне признателен тебе, Моррис, за столь важную информацию. Пожалуй, мне пора связаться с ней.

Моррис. Моника, что это с ним сегодня? Он просто бросается на людей.

Моника. Лиз провела с ним воспитательную беседу, потом я сказала ему, что переигрывает, так что ему действительно от нас досталось, а окончательно его добил этот чокнутый молодой человек.

Моррис. Не стоит огорчаться, Гарри. Бог на небе, в мире все путем, а у меня для тебя первоклассная плохая новость.

Гарри. Какая же?

Моррис. Нора Фенуик не сможет поехать в Африку.

Гарри. Почему? Что с ней?

Моррис. Она сломала ногу.

Гарри (раздраженно). Это же черт знает что!

Моррис. В принципе, не так это и важно.

Гарри. Естественно, не важно. Пустяк, да и только! Только мне по пути в Африку придется репетировать с новой женщиной шесть главных ролей. И как эта идиотка умудрилась сломать ногу?

Моррис. Упала на вокзале Виктория.

Гарри. Каким только ветром ее занесло на вокзал! Кем мы можем ее заменить?

Генри. Моррис хочет пригласить Берил Уиллард, но я не думаю, что это правильный выбор.

Гарри (в голосе слышится грозный рык). Так ты хочешь пригласить Берил Уиллард, да?

Моррис. Почему нет? Очень хорошая актриса.

Гарри (с нарочитым спокойствием). Она уже сорок лет очень хорошая актриса. А помимо актерского мастерства все эти сорок лет она держит пальму первенства по части феноменального, эпохального, поразительного, несравненного занудства.

Моррис. Да перестань, Гарри. Я не понимаю…

Гарри (набирая обороты). Не понимаешь? Что ж, объясняю. Ни молитва, ни взятка, ни угроза и никакая сила, человеческая или божественная, не заставит меня ехать в Африку с Берил Уиллард. С Берил Уиллард я не поехал бы даже в Уимблдон.

Моника. Он хочет сказать, что Берил Уиллард не в его вкусе.

Моррис. Хорошо, Берил исключается. Кого ты предлагаешь?

Генри. Одну минуту, если вы собираетесь заняться подбором актерского состава, я ухожу. У меня самолет в Брюссель, я только хотел сказать тебе, Гарри, что в театре «Мейфэр» поставить осенью эту французскую пьесу не удастся.

Гарри. Почему?

Генри. Потому что Робертс снял театр на весь сезон, начиная с сентября.

Гарри. Как ты мог это допустить? Ты же знал, что я хочу играть в этом театре?

Генри. «Форум» гораздо красивее, и рассчитан на большее число зрителей.

Гарри. Это заговор! Вы оба уже многие годы пытаетесь затащить меня в этот плохо отапливаемый морг.

Моррис. Театр реконструировали, как зал, так и подсобные помещения.

Гарри. Им придется разобрать все здание по кирпичику, а потом сложить вновь, прежде чем туда ступит моя нога.

Генри. Поговорим об этом позже, хорошо, Моррис? Сегодня он в таком состоянии, что все встречает в штыки. У меня нет времени переубеждать его.

Гарри. А чего ты летишь Брюссель?

Генри. По делам. Простым, обыденным делам, никак не связанным с театром. Мне просто не терпится попасть туда. До свидания, славный ты наш. Надеюсь, к моему возвращению настроение у тебя улучшится. До свидания, Моника. До свидания, Моррис. Между прочим, ты мог бы позвонить Джоанне. Она совсем одна.

Моррис. Позвоню. Завтра вечером я везу ее на премьеру в «Хеймаркет».

Генри. Хорошо… до свидания.

Генри уходит. Моника направляется к кабинету.

Моника. Я тебе пока не нужна?

Гарри. А что? Чем ты собираешься заняться?

Моника. Хочу написать письмо Берил Уиллард. Попрошу ее приехать и пожить с тобой.

Моника уходит.

Гарри. Так завтра ты собираешься взять Джоанну на премьеру в «Хеймаркет», так?

Моррис. Да, а что?

Гарри. Действительно, а что? Почему нет?

Моррис. Я не понимаю, о чем ты?

Гарри. Пожалуй, я тоже пойду.

Моррис. Хорошо, просто отлично. Я снял ложу, места в ней предостаточно.

Гарри. А чего ты в последнее время такой подавленный?

Моррис. Совсем я не подавленный.

Гарри. Как бы не так. Лиз это заметила, да и я тоже.

Моррис. Вы оба ошибаетесь. Я всем доволен и счастлив.

Гарри (раздраженно, прохаживаясь по комнате). Ну, смотри, Моррис.

Моррис. Да в чем, собственно дело?

Гарри. Тебе нравится Джоанна, не так ли?

Моррис. Разумеется, нравится. Она — прелесть.

Гарри. Я бы не стал называть ее прелестью, но, с другой стороны, я не так часто с ней вижусь. В отличии от тебя.

Моррис. К чему ты клонишь?

Гарри. Идут разговоры, Моррис.

Моррис (в голосе появляются резкие нотки). О чем?

Гарри. О тебе и Джоанне.

Моррис. Чушь собачья!

Гарри. Разговоры идут не зря, и ты это знаешь.

Моррис. Ничего такого я не знаю.

Гарри. Ты в нее влюбился?

Моррис. Влюбился в Джоанну? Разумеется, нет.

Гарри. Готов влюбиться? Обычно я могу сказать, когда у тебя начинается очередной период эмоционального безумства.

Моррис. Что ж, твое заявление мне понравилось, можешь не сомневаться. А что насчет тебя?

Гарри. Сейчас речь не обо мне. Да и вообще, в чем меня нельзя обвинить, как это в излишней эмоциональности.

Моррис. Неужели нельзя? А как же Сильвия Лори? Ты же на долгие недели превратился в маньяка. Рыдал, вопил, рвал на себе волосы.

Гарри. Это было слишком давно.

Моррис. Когда — неважно. Главное — было. И если это не эмоциональное безумство, то не знаю, как это называть. Как же ты нас тогда достал.

Гарри. Я заметил, как ловко ты всякий раз стараешься перевести разговор на меня.

Моррис. А теперь послушай, Гарри…

Гарри. Ты клянешься, что у тебя не было романа с Джоанной?

Моррис. Будь я проклят, если позволю тебе допрашивать меня.

Гарри. Да или нет?

Моррис. Занимайся своими делами.

Гарри. Господи, а чье же это дело, как не мое? Если ты завел шашни с Джоанной, а Генри обо всем узнает, что, по-твоему, за этим последует?

Моррис. Я отказываюсь продолжать этот разговор.

Гарри. Можешь отказываться, пока не посинеешь, но тебе все равно придется меня выслушать.

Моррис. Черта с два.

Он поворачивается к холлу, намереваясь уйти, но Гарри хватает его за руку.

Гарри. Так это правда?

Моррис (вырывая руку). Отстань от меня.

Гарри. Сядь, дело действительно серьезное.

Моррис. У меня нет ни малейшего желания выслушивать твой монолог и смотреть на твой грозный пальчик, мотающийся перед моим лицом. Я сыт ими по горло.

Гарри. Много лет тому назад, очень много лет тому назад, когда ты еще не наелся моими монологами, они, и ты должен это признать, очень даже тебе помогали.

Моррис. Разумеется, помогали, и что с того?

Гарри. Мы никогда не лгали друг другу о том, что действительно важно для нас, не так ли?

Моррис. Не лгали.

Гарри. И, наверное, глупо начинать теперь, после стольких лет, которые мы провели бок о бок, помогая друг другу.

Моррис. Хорошо, хорошо, но, насколько я понимаю, пока никто и не лгал.

Гарри. Больше я не задам тебе ни одного вопроса. Даже не собираюсь кричать на тебя, но это уже зависит от того, удастся ли тебе меня разозлить или нет. Я, однако, постараюсь донести до тебя одну мысль, если понадобится, растолковать от а до я. У тебя, Генри, Моники, Лиз и меня есть нечто общее, нечто безмерно важное для нас, и это нечто — взаимное уважение и доверие. Видит Бог, нам далось это нелегко. Оглянувшись назад, мы увидим, что конфликтов у нас хватало, и друг с другом, и друг против друга. Но теперь, дожив до среднего возраста, мы можем признать, что старались не зря. Нас пятеро, мы дружны, делаем одно дело, знаем друг о друге все. И сложившаяся система взаимоотношений слишком важна, чтобы ставить ее под удар лишь потому, что у кого-то разыгрались гормоны. Джоанна — чужая. Она не входит в наш круг и никогда не войдет. Генри это прекрасно понимает, он же далеко не дурак, и, нужно отдать ему должное, никогда не пытался навязывать ее нам. Но не стоит тешить себя надеждой, что Джоанна не представляет собой потенциальную опасность. Наоборот, она очень и очень опасна. Джоанна — женщина до мозга костей, она красива и не знает жалости, когда речь идет о достижении поставленной цели. Если она сможет посеять внести разлад в нашу сплоченную компанию, я тебе гарантирую, она не остановится, пока от созданного нами не останется камня на камне. Она — охотница за головами, это крошка, удачливая охотница, и я прошу тебя об одном. Будь осторожен. Можешь не отвечать мне, но БУДЬ ОСТОРОЖЕН! Это ясно?

Моррис (поднимаясь). Более чем. Думаю, я еще выпью хереса.

Гарри. Налей и мне, пора промочить горло.

Моррис (приносит ему полный стакан). Держи.

Гарри. Спасибо (смотрит на часы). Господи, уже второй час, а я забыл заказать столик.

Моррис. Нет необходимости, мы всегда можем подняться наверх.

Гарри. Наверху пахнет вареными креветками, а на звонок уйдет какая-то минута.

Подходит к телефону, набирает номер.

Гарри (в трубку, ослепительно улыбаясь). Ой, я очень извиняюсь, ошибся номером.

Кладет трубку, вновь снимает и, когда набирает номер,