Натюрморт из Кардингтон-кресент

Глава 1

Миссис Пибоди раскраснелась и запыхалась от быстрой ходьбы и летней жары. Тугой корсет и платье с модным турнюром[1] были слишком тяжелы, не позволяя бежать следом за своенравной собачонкой, стремительно исчезнувшей за чугунными воротами церковного кладбища.

— Кларенс! — рассерженно крикнула миссис Пибоди. — Кларенс! Вернись немедленно!

Но Кларенс, упитанный песик средних лет, юркнул в какую-то лазейку и пулей бросился по высокой траве, росшей среди кустарников, к другой стороне ограды. Придерживая одной рукой шляпку, упрямо съезжавшую ей на глаза, миссис Пибоди попыталась другой рукой открыть ворота пошире, чтобы протиснуться внутрь.

Покойный мистер Пибоди предпочитал женщин с роскошными формами и частенько рассуждал на эту тему. Жена, говорил он, должна отражать положение мужа в обществе: внушительное и величавое. Увы, требовался куда больший апломб, нежели тот, которым отличалась миссис Пибоди, чтобы сохранить величавость, если кто-то вдруг заметил бы, как она, в сбившейся набекрень шляпке, бюстом застряла в кладбищенской ограде, а в десятке шагов от нее, словно обезумевший демон, визжала собачонка.

— Кларенс! — вскрикнула она снова и, вздохнув поглубже, навалилась бюстом на ворота. Увы, ее вопль возымел на песика эффект, обратный желаемому. Издав вопль отчаяния, миссис Пибоди с трудом протиснулась внутрь, с ужасом чувствуя, что турнюр предательски съехал на левый бок.

Заливаясь истерическим лаем, Кларенс принялся что-то вытаскивать из-под кустов. За неделю не выпало и капли дождя, так что земля была сухой. Роясь в ней, пес поднимал лапами клубы пыли. И все-таки он нашел то, что искал. Как оказалось, это был большой, как будто слегка промокший сверток из коричневой бумаги, перевязанный бечевкой. Благодаря стараниям Кларенса, теперь он был в нескольких местах надорван и частично развернулся.

— Брось! — приказала миссис Пибоди. Кларенс пропустил приказание хозяйки мимо ушей. — Немедленно брось! — повторила она, сморщив от отвращения нос. Сверток и впрямь был малоприятным на вид; скорее всего, кто-то завернул в него кухонные отбросы, возможно даже, протухшее мясо. — Кларенс!

Пес, даже не думая ее слушать, оторвал внушительный кусок бумаги. Мокрый от крови, тот отделился от свертка удивительно легко. И тогда миссис Пибоди увидела кожу. Человеческую кожу, мягкую и бледную. Женщина испуганно вскрикнула. Но Кларенс уже отодрал зубами новый кусок обертки, и она вскрикнула снова, а затем еще и еще раз. Казалось, от крика у нее вот-вот разорвутся легкие. Ей не хватало воздуха. Окружающий мир покачнулся вокруг нее, застилая все красноватой дымкой. Не замечая ни Кларенса, продолжавшего рвать зубами сверток, ни напуганных прохожих, которые пытались протиснуться в полуоткрытые ворота, она без чувств рухнула на землю.

Инспектор Томас Питт поднял голову от заваленного бумагами стола, обрадованный возможностью заняться чем-то новым.

— Что случилось?

В дверях стоял констебль Страйп. Его лицо и шея, стянутая тугим воротником, раскраснелись. Он растерянно моргнул.

— Извините, сэр, но поступил доклад о происшествии на церковном кладбище Святой Девы Марии в Блумсбери. Пожилая дама впала в истерику. Вполне респектабельная особа, известная всей округе. Никогда не употребляла даже капли джина. Муж ее, покуда был жив, также являл собой пример трезвенника. В прошлом никаких неприятностей с законом.

— Может, она больна? — предположил Питт. — Может, ей нужно что-то большее, чем присутствие констебля? Услуги врача?

— Видите ли, сэр, — ответил, переминаясь с ноги на ногу, Страйп, — похоже, что ее собачка сорвалась с поводка и откопала в кустах некий сверток. Дама же решила, что это часть человеческого тела. Вот у нее и случилась истерика.

— Что, позвольте вас спросить, вы имеете в виду под словами «часть человеческого тела»? — раздраженным тоном поинтересовался Питт. Ему нравился юный Уилберфорс Страйп. Обычно он проявлял себя как толковый, проницательный и надежный молодой человек. И рассказ про даму с собачкой был совершенно не в его духе. — Что же оказалось в свертке?

— Видите ли, мистер Питт… э-э-э… сэр. Дежурный констебль утверждает, что, прежде чем принести сверток сюда, он не прикасался к нему более, чем того требуется, сэр, но, судя по его словам, в свертке оказалась часть женского тела. Э-э-э… — Страйп был явно не в своей тарелке. Он не хотел показаться невежливым, однако понимал, что служитель закона должен быть предельно точным в изложении фактов. Одну руку он приложил к собственной талии, вторую — к шее. — Вот так, сэр, верхняя половина туловища, сэр.

Питт встал, и бумаги с его колен полетели на пол. Прожив семнадцать лет в Лондоне, в этом сердце империи, он знал, что фешенебельные особняки здесь порой располагались на расстоянии броска камня от трущоб с их ужасающей нищетой; трущоб, где шаткие дома едва не валились друг на друга, где в одной комнате жили, а подчас и умирали до пятнадцати человек одновременно. Но даже спустя семнадцать лет он не переставал содрогаться от дикости творимых здесь преступлений. Его разум отказывался осознавать, как такое возможно, однако боль отдельного человека все еще могла растрогать его.

— Тогда нам лучше отправиться туда и увидеть все своими глазами, — ответил Томас, не обращая внимания на царивший вокруг него беспорядок. Он даже не стал брать цилиндр, оставив тот висеть на рожке вешалки, куда забросил, придя в свой кабинет утром.

— Совершенно верно, сэр, — ответил Страйп и зашагал следом за Питтом по коридору мимо дежурных констеблей.

Вскоре они вышли на жаркую пыльную улицу. Мимо них прогрохотала колесами пустая двуколка — возница не счел нужным остановиться перед Питтом. Кому нужен клиент со съехавшим набок галстуком и развевающими полами сюртука? Облаченный в синюю форму Страйп тем более не вызвал у него интереса.

Томас сбежал со ступенек крыльца и взмахнул рукой.

— Кэбби! — сердито окликнул он кучера. Гнев в его голосе был адресован не только этому вопиющему пренебрежению к его персоне, но и всем преступлениям в городе, в том числе и тому, расследованием которого он намеревался заняться в самом ближайшем будущем.

Возница натянул вожжи и хмуро оглянулся в его сторону.

— Да, сэр?

— Кладбище церкви Пресвятой Девы Марии, Блумсбери.

Питт забрался в экипаж и открыл дверцу для Страйпа.

— Восточная или западная сторона? — уточнил возница.

— Задние ворота, с другой стороны улицы, — подсказал Страйп.

— Спасибо, — поблагодарил за подсказку Питт. — Поехали!

Кэбби щелкнул кнутом, и экипаж, грохоча колесами, тронулся с места. Ехали молча, каждый был погружен в собственные мысли.

— Вам сюда нужно было, сэр? — наконец с сомнением в голосе уточнил кучер.

— Да, сюда, — ответил Питт, уже заметив кучку людей, окруживших растерянного констебля. Это было ничем не примечательное, довольно убогое пригородное церковное кладбище.

— Что здесь у вас? — строго осведомился Питт.

Констебль, не повернув головы, ткнул локтем в сторону высокой ограды с заостренными прутьями, похожими на копья. Лицо его было бледным, на лбу и щеках блестели крупные капли пота. Вид у него был измученный.

— Верхняя часть женского тела, сэр, — доложил он, сглотнув застрявший в горле комок. — Кошмарное зрелище, сэр. Останки были спрятаны среди кустов.

— Кто обнаружил сверток и когда?

— Некая миссис Эрнестина Пибоди. Она выгуливала своего пекинеса по кличке Кларенс, — ответил констебль и заглянул в записную книжку. Питт прочитал вверх ногами запись: «15 июня 1887 года. 3:25 пополудни. Вызван на церковное кладбище Св. Марии. Женщина в истерике».

— Где она сейчас? — поинтересовался Питт.

— Сидит на скамье в вестибюле церкви. Немного не в себе, сэр. Я сказал ей, что, как только вы поговорите с ней, сэр, она может сразу идти домой. Таково мое мнение, сэр, поскольку нам от нее будет мало пользы.

— Пожалуй, вы правы, — согласился с ним Питт. — Где этот… сверток?

— Там, где я нашел его, сэр. Я больше не прикасался к нему, чтобы убедиться, что ей ничего не примерещилось. Знаете, после стаканчика джина всякое бывает.

Питт подошел к массивным чугунным воротам и проскользнул в небольшую, около фута, щель. Ворота не закрывались — мешал присохший к нижней их части плотный слой грязи. Оказавшись внутри, Томас, не оборачиваясь, зашагал вдоль ограды в направлении зарослей кустарника. Страйп следовал за ним по пятам.

Сверток был квадратной формы, восемнадцать дюймов в поперечнике. Он лежал там, где его оставил Кларенс, содравший с него кусок оберточной бумаги. В образовавшуюся дыру проглядывал кусок похожей на сырое мясо человеческой плоти и несколько дюймов белой кожи, перемазанной кровью. Над свертком уже начали роиться мухи. Питту не нужно было трогать кожу, чтобы понять, что перед ним часть женского торса.

Он поспешно выпрямился. Ему тотчас сделалось дурно, и он испугался, что того и гляди рухнет среди могил без чувств. Он сделал глубокий вдох, затем еще и еще раз. Стоявший рядом Страйп отскочил в сторону, где беднягу вырвало возле надгробия, украшенного каменными херувимами.

Питт какое-то мгновение разглядывал пыльные камни, примятую траву и крошечные желтые пятнышки на листьях лавра, однако затем заставил себя снова повернуться к злосчастному свертку. Следовало изучить ряд подробностей — сорт бумаги и ее цвет, тип бечевки, которым был обвязан сверток, особенности узла. При обращении с веревками и бечевкой люди всегда оставляют свой почерк: затягивают узлы слишком крепко или, наоборот, слабо, делают бант или скользящую петлю, перевязывают узлом каждое пересечение или просто закрепляют петлей. Существовали десятки способов перевязки пакетов и свертков.

Освободив разум от всяких мыслей, Питт опустился на колени, чтобы внимательно осмотреть зловещую находку. Изучив верхнюю часть свертка, он осторожно перевернул его. Бумаги оказалось два слоя, причем сама она была плотная, а с внутренней стороны гладкая, как будто слегка лакированная. В такую бумагу часто заворачивали белье перед отправкой в стирку. Она была прочной и при прикосновении обычно поскрипывала, хотя в данном случае пропиталась кровью и потому не издала ни звука, даже когда Питт развернул сверток. Под ней оказалась еще одна обертка, тоже в два слоя, из коричневой промасленной кухонной бумаги, какой обычно пользуются мясники. Чьи бы руки ни произвели этот жуткий сверток, человек этот явно рассчитывал на то, что бумага не размокнет от крови. Бечевка оказалась необычной — грубый мохнатый шпагат, скорее желтоватый, нежели белый. Злоумышленник дважды перетягивал сверток вдоль и поперек; на каждом пересечении тот был перевязан узлом и затянут петлей с двумя чуть разлохмаченными кончиками, каждый примерно в пару дюймов длиной. Питт вытащил записную книжку и занес в нее сведения о находке, понимая, что иначе все забудет. По крайней мере, постарается выкинуть из памяти все. Если сможет.

Вскоре, стыдясь проявления собственной слабости, вернулся Страйп. Он не знал, что сказать. Вместо него первым заговорил Питт.

— Их должно быть больше. Следует организовать поиск останков.

Страйп откашлялся, прочищая горло.

— Больше. Да, мистер Питт. Согласен. Но с чего нам начать? Ведь их могли подбросить куда угодно.

— Они вряд ли найдутся далеко от этого места, — возразил Томас, поднимаясь с колен. — Такое невозможно унести далеко. Даже безумец не осмелится сесть в омнибус с подобной ношей. Остальные части тела следует искать в радиусе примерно мили от этого кладбища.

Страйп удивленно выгнул брови.

— Вы пройдете милю, сэр? Я — вряд ли. От силы пять сотен ярдов.

— Пять сотен ярдов во всех направлениях, — ответил Питт. — Примерно в пятистах ярдах отсюда. — Он сопроводил свои слова энергичным жестом.

— В каждом направлении? — в голубых глазах Страйпа читалось недоверие.

Питт попытался объяснить констеблю суть поисков.

— Это части одного тела. Таким образом, мы имеем где-то шесть свертков. Убийца не мог унести их все сразу, если, разумеется, не воспользовался ручной тележкой. Но я сомневаюсь, что он был настолько глуп, ибо непременно привлек бы к себе внимание прохожих. Он вряд ли стал бы брать ее напрокат, а у кого могут быть ручные тележки, кроме уличных торговцев? Но мы это выясним. Опросим всех, кого видели в этом месте с тележкой вчера или сегодня.

— Да, сэр. — Страйп явно обрадовался тому, что получил точные, недвусмысленные указания. Уж лучше бегать по городу, чем беспомощно стоять рядом с кошмарным свертком, над которым жужжат мухи.

— Отправьте сообщение в участок. Пусть нам в помощь пришлют с полдюжины констеблей. Заодно пусть отрядят сюда погребальную повозку и врача.

— Будет выполнено, сэр.

Страйп покосился разок на злосчастную находку, как будто в том, чтобы уйти, не одарив ее прощальным взглядом, было нечто непристойное. Ведь снимают же мужчины при виде катафалка шляпу, даже не зная, кто, собственно, умер.

Питт прошел между надгробий, украшенных резьбой и заросших сорняками, и вскоре вышел на посыпанную гравием дорожку, что вела ко входу в церковь. Дверь была не заперта. Внутри оказалось удивительно прохладно. Потребовалось какое-то мгновение, чтобы глаза приспособились к полумраку и тусклым пятнам света, проникавшего сквозь цветные стекла витража. На деревянной скамье полусидела-полулежала немолодая полная женщина. Ее шляпка лежала рядом, на полу. Воротничок платья был расстегнут. Жена церковного сторожа, держа в одной руке стакан с водой, а во второй — пузырек с нашатырем, что-то негромко говорила ей, явно пытаясь успокоить. Услышав гулкие шаги Питта, обе женщины испуганно огляделись по сторонам. А вот рыжий пекинес, мирно дремавший на солнышке в проходе, не удостоил его вниманием.

— Миссис Пибоди?

Женщина посмотрела на него одновременно подозрительно и выжидающе. Все-таки приятно оказаться в центре внимания, пусть даже в такой щекотливой ситуации, как эта. С другой стороны, любому понятно, что она не имеет к находке ни малейшего отношения, а является невинным свидетелем, случайно втянутым в эту драму.

— Да, это я, — ответила женщина, хотя в этом не было необходимости.

Питту и раньше доводилось встречать таких миссис Пибоди. Так что он хорошо знал не только то, каково ей в эти минуты, но даже какие ночные кошмары будут преследовать ее спустя неделю. Томас сел на скамью на расстоянии примерно в ярде от нее.

— Вы, должно быть, чрезвычайно расстроены, — начал он, однако, заметив, что она уже набрала полную грудь воздуха, чтобы возразить ему, поспешил добавить: — Поэтому я постараюсь причинить вам как можно меньше беспокойства. Когда вы в последний раз выгуливали вашего песика возле этого церковного кладбища?

Брови миссис Пибоди возмущенно взмыли едва ли не до линии волос.

— Вряд ли вы способны понять меня, молодой человек! Я не привыкла к подобным находкам… к таким… таким…

У миссис Пибоди не нашлось слов, чтобы выразить, какой неподдельный ужас охватил ее в те минуты.

— Согласен, — ответил Питт. — Не будь в кустах свертка, Кларенс ничего не нашел бы.

Несмотря на пережитое потрясение, миссис Пибоди проявила себя как особа, которой не чужд здравый смысл. Она сразу все поняла.

— Я проходила этой дорогой вчера днем, и Кларенс не стал… — Мисс Пибоди не договорила, не желая произносить неприятные слова вслух.

— Понятно. Благодарю вас. Вы не помните, Кларенс вытащил сверток из-под куста, или тот лежал рядом с ним?

Миссис Пибоди отрицательно покачала головой.

Впрочем, это не имело значения. Разница заключалась лишь в том, что, лежи сверток на открытом пространстве, его заметили бы чуть раньше. Можно было с уверенностью утверждать, что тот, кто оставил его в кустах, имел время его спрятать. Свидетельницу было больше не о чем спрашивать, разве что уточнить полное имя и адрес. Питт вышел из церкви на жаркий душный воздух и задумался о том, каким образом организовать поиски. На часах было половина пятого.

К семи часам вечера были найдены остальные части тела. Поиски вылились в безрадостное, малоприятное занятие. Сыщикам пришлось наведаться в самые разные места, в том числе и заброшенные. Они поднимались и спускались по лестницам, копались в мусорных баках, до которых можно дотянуться с улицы, заглядывали под кусты и за ограды. Так были найдены и извлечены один за другим остальные части расчлененного женского тела. Самая омерзительная находка обнаружилась в узком грязном переулке примерно в миле от церковного кладбища, среди зловонных трущоб Сент-Джайлса. Она могла бы старь первым ключиком к установлению личности убитой, но, как и в случае с двумя другими свертками, первыми его обнаружили уличные коты, привлеченные запахом крови и неутолимым чувством голода. Увы, установить личность жертвы не удалось — лицо было изуродовано до неузнаваемости, хорошо сохранились лишь длинные светлые волосы. А еще был проломлен череп.

В этот долгий летний день стемнело лишь в десять часов вечера. Питт переходил от двери к двери, спрашивал, умолял, в отдельных случаях запугивал, вынуждая несчастных служанок сознаваться в мелких домашних проступках вроде заигрывания с представителями противоположного пола, в результате чего они задержались на заднем крыльце дольше обычного. Но никто не признался в том, что видел нечто хотя бы отдаленно похожее на то, что предполагал Питт. Ни уличных торговцев, кроме тех, кого они знали и кто на законных основаниях занимался торговлей на здешних улицах, ни местных жителей, ни незнакомцев, которые несли бы загадочные свертки; никого, кто подозрительно спешил бы куда-то. Заявлений об исчезнувших людях также не поступало.

Питт вернулся в полицейский участок, когда кроваво-красное солнце низко повисло над крышами домов, а на улицах зажглись газовые фонари. Воздух в кабинете был затхлым. Пахло пылью, чернилами, новеньким линолеумом на полу.

Полицейский врач уже ждал его: рукава рубашки деловито закатаны и забрызганы кровью, воротничок застегнут не на те пуговицы. Вид у него был измученный. Кроме того, он умудрился выпачкать кровью нос.

— Итак? — устало спросил его Питт.

— Молодая женщина, — ответил врач и без разрешения сел на стул. — Светлые волосы, светлая кожа. Насколько я могу судить, она была красива. Скорее всего, из приличной семьи, никак не нищенка. Руки чистые, сломанных ногтей нет, хотя она много занималась домашней работой. Мое первое предположение — горничная, но это всего лишь догадка. — Врач вздохнул. — Кроме того, убитая была женщиной рожавшей. Ее ребенку должно быть около года, может, чуть меньше.

Питт сел за свой стол и поставил на него локти.

— Можно точнее?

— Боже милостивый! Да откуда мне знать? — сердито ответил доктор. Его жалость, отвращение и полная беспомощность выплеснулись на того единственного, кто в эти минуты оказался рядом: на Питта. — Вы даете мне тело, рассеченное на полдюжины частей, как будто это куски говядины от чертова мясника, и ждете, чтобы я сказал вам, кто она такая? Да как я могу это сделать?! — Врач встал, опрокинув при этом стул. — Это была молодая женщина, возможно, состоявшая где-то в услужении, и какой-то безумец убил ее, несколько раз ударив по затылку. Одному Богу известно, почему он разрезал ее на куски и разбросал их по всему Блумсбери и Сент-Джайлсу! Вам чертовски повезет, если вы вообще когда-либо узнаете, кто она такая. Не говоря уже о том, чтобы выяснить имя убийцы. Есть тысячи разных способов лишить человека жизни, и удар по голове — еще не самый жестокий. Вы бывали в доходных домах в Сент-Джайлсе, Уоппинге, Майл-Энде? Последний труп, который я видел, принадлежал двенадцатилетней девочке. Умерла при родах… — голос врача был готов сорваться на рыдание. Он умолк и, бросив на Питта негодующий взгляд, выскочил из комнаты и с силой захлопнул за собой дверь.

Томас медленно встал, поднял упавший стул и вышел из кабинета вслед за врачом. Как правило, он возвращался домой поздно вечером, когда на улице уже было темно. Впрочем, идти нужно было всего пару миль.

Но сейчас на часах было уже одиннадцать, он же смертельно устал и проголодался. Да и ноги в этот вечер болели сильнее обычного. Не думая о деньгах, которые придется заплатить, Питт остановил кеб.

Фасад дома было практически невозможно различить в ночной темноте. Томас ключом открыл дверь и вошел внутрь. Служанка Грейси уже давно легла спать, оставив свет на кухне. Питт не сомневался, что Шарлотта его ждет. Вздохнув, он с облегчением разулся и прошел по коридору, чувствуя через носки прохладу выстланного линолеумом пола.

В коридоре появилась Шарлотта. В свете газового рожка ее каштановые волосы отливали медью, обрамляя нежную выпуклость щеки.

Она молча обняла мужа и на удивление крепко прижала его к себе. На какой-то миг Томас испугался, не случилось ли чего, не заболел ли кто-нибудь из детей. Но тотчас понял: это Шарлотта прочла вечернюю газету, в которой сообщалось о сегодняшней жуткой находке. Даже если в заметке не упоминалось его имя, она все равно догадалась по его опозданию, что ее муж имеет к расследованию этого дела самое прямое отношение. Томас не собирался рассказывать ей о том, чем именно занимался сегодня. Хотя Шарлотта была в курсе большинства его дел, он полагал, что ее следует ограждать от жутких подробностей происшествий.

Большинство мужчин привыкли считать дом надежным пристанищем, тихой гаванью, в которой можно на время найти прибежище от житейских бурь и мерзостей окружающего мира, местом, где можно отдыхать телом и душой, прежде чем возвратиться в скорбную земную юдоль. Женщины — часть этого нежного, спокойного, красивого места.

Но Шарлотта редко поступала так, как от нее ожидали, — еще до того, как повергла в ужас свое добропорядочное семейство тем, что вышла замуж за полицейского. Это был поступок настолько радикальный, что ей крупно повезло, что родственники не отвернулись от нее.

В следующее мгновение она выпустила мужа из объятий и с тревогой заглянула ему в глаза.

— Тебе поручили это расследование, верно, Томас? Несчастная женщина, найденная на кладбище рядом с церковью Святой Девы Марии? Я угадала?

— Да, — ответил Питт и нежно поцеловал ее, затем еще раз, надеясь, что она не станет выспрашивать подробности. Он был измотан за день, да и рассказывать особенно было нечего.

Со временем Шарлотта научилась держать свои мысли при себе, однако сейчас был явно не тот случай. Она со смешанным чувством ужаса и жалости прочитала экстренное приложение к газете, подала мужу ужин, который успел безнадежно остыть, и теперь ожидала, что Томас хотя бы поделится с ней мыслями и ощущениями, которые владели им весь этот день.

— Ты ведь намерен выяснить, кто она такая? — спросила Шарлотта, направляясь в сторону кухни. — Скажи, ты что-нибудь ел сегодня?

— Нет, ничего не ел, — устало признался Питт, шагая за ней следом. — Но не нужно ничего для меня готовить, прошу тебя.

Шарлотта удивленно вздернула брови, но, заметив выражение его лица, промолчала. Из стоявшего на плите чайника вырывались струйки пара.

— Будешь холодную баранину, пикули и свежий хлеб? — нежно спросила она. — Ну, или хотя бы чашку чая выпьешь?

Несмотря на скверное настроение и страшную усталость, Питт улыбнулся. В конце концов, будет легче и приятнее сдаться.

— Да, чаю выпью.

Повесив сюртук на спинку стула, он сел. Шарлотта мгновение помедлила, затем мудро решила, что будет лучше приготовить чай и лишь после этого приступить к разговору.

Через пять минут она подала мужу три ломтя хрустящего хлеба с горкой домашнего чатни[2], — у Шарлотты превосходно получались чатни и джем, — несколько ломтей мяса и чашку дымящегося чая.

Она сдерживала любопытство довольно долго.

— Так ты надеешься выяснить, кто она такая?

— Я сильно в этом сомневаюсь, — ответил ей Питт с набитым ртом.

Шарлотта с тревогой посмотрела на него.

— Неужели никто так и не заявил о ее исчезновении? Блумсбери — вполне приличный район. Если в доме есть горничная, хозяева непременно заметили бы, что она пропала.

Несмотря на шесть лет замужества и расследования, к которым она имела хотя бы мало-мальское отношение, Шарлотта, как и подобает благовоспитанной даме, по-прежнему сохраняла некую девичью наивность, ибо выросла защищенной от суровой действительности и мирских соблазнов. Начать с того, что воспитание Шарлотты неизменно приводило Томаса в благоговейный ужас. Порой она даже раздражала его своей наивностью. Но в большинстве случаев его раздражение растворялось в куда более важных вещах, которые объединяли их, — таких, как смех над абсурдными сторонами жизни, нежность, страсть, гнев по поводу несправедливости.

— Томас!

— Моя дорогая Шарлотта, эта несчастная женщина не обязательно должна быть из Блумсбери. Но даже если это и так, сколько, по-твоему, служанок исчезло по самым разным причинам, от банального воровства до интрижки с хозяином дома? Другие убегают с возлюбленным — по крайней мере, так считается, — либо бесследно растворяются в ночи, захватив с собой фамильное серебро.

— Горничные не такие! — возразила Шарлотта. — Неужели ты не станешь расспрашивать о ней?

— Мы уже расспросили, — устало ответил Питт. Неужели ей невдомек, насколько все это тщетно? Он уже и так сделал все, что в его силах. Неужели она так плохо изучила его за все эти годы?

Шарлотта склонила голову и принялась разглядывать скатерть.

— Прости. Наверное, ты никогда не узнаешь.

— Возможно, — согласился Томас, беря в руки чашку. — Это письмо на каминной полке — оно, случайно, не от Эмили?

— От нее, — подтвердила Шарлотта. Эмили, ее младшая сестра, по мнению родственников, вышла замуж куда удачнее, нежели она сама. — Она сейчас гостит у двоюродной бабушки Веспасии в Кардингтон-кресент.

— Мне казалось, что Веспасия живет в Гэдстон-парк.

— Она там и живет. Сейчас же они все гостят у дяди Юстаса Марча.

Питт простонал. Добавить к этому было нечего. Он испытывал глубокое уважение к элегантной, острой на язычок леди Веспасии Камминг-Гульд. А вот о Юстасе Марче слышал впервые и не испытывал особого желания с ним познакомиться.

— Похоже, ей сейчас плохо. Она ощущает себя несчастной, — продолжила Шарлотта, пытаясь найти у него понимание.

— Бывает. — Томас отвел глаза в сторону, не осмеливаясь встретиться с ней взглядом, и потянулся за очередным куском хлеба и к плошке с чатни. — Боюсь, мы бессильны что-либо поделать. Я бы осмелился предположить, что ей просто скучно. — На этот раз он посмотрел жене в глаза. — И не вздумай никуда ездить, тем более в Блумсбери, пусть даже с тем, чтобы навестить давнюю подругу, собственную или подругу Эмили. Ты поняла меня, Шарлотта?

— Да, Томас, поняла, — ответила она, глядя ему в глаза. — В любом случае у меня нет знакомых в Блумсбери.