Научить писать нельзя, а что можно?

Что такое школа «Хороший текст»?

То, о чем я вам рассказала, все эти принципы, весь этот взгляд на мир, на природу писательства был воплощен в школе «Хороший текст», и я хочу вам кое-что о ней рассказать не для того, чтобы ее рекламировать, а для того, чтобы объяснить каким образом мы решаем эту задачу, как мы учим учеников.

У нас нет никаких учебников, никаких прописей, мы ненавидим слова креатив, творческое письмо. Мы приглашаем учить только тех, кто сам что-то сделал, кто сам что-то хоть один раз существенное написал. Это очень особенные люди — не умеют выступать, они никогда не в состоянии сделать какую-то презентацию, они не бросаются терминами, у них нет во-первых, во-вторых, в-третьих, они вообще плохо понимают про технологии, потому что люди, которые прошли через одержимость и писали какую-то существенную вещь, потом не в состоянии осознать, что с ними было.

Например, на последней школе мы мучили Сергея Гандлевского расспросами про его книгу «Трепанация черепа». Он очень плохо мог объяснить, как он так написал, но тем не менее мы заставляем наших учеников видеть писателей, общаться с ними. Это не творческая встреча, писатели в муках пытаются рассказать как и что они делали, как и что они чувствовали. Ученик школы «Хороший текст» видит за одну рабочую сессию 12—15 учителей, слушает их лекции, ходит на их семинары, показывает свои тексты, он заражается от них энергией, которая позволяет им видеть текст чужой и свой.

Это очень важная задача научиться видеть свой текст. Самый частый вопрос, который задают ученики, когда приходят в школу: «Я хороший текст написал? А это хороший текст?», и, действительно, когда вы находитесь внутри своего текста, вы не знаете ответа, потому что не можете быть одновременно внутри и снаружи. Вы не можете, закончив текст, сразу его увидеть.

Однажды мы позвали Фаину Гримберг рассказать нам про свою поэму «Андрей Иванович не возвращается домой». Она вышла перед учениками и стала читать, она читала ее двадцать шесть минут, рыдая. Некоторые ученики тоже не выдерживали и выходили, у них слезы текли из глаз. Я вела этот ее урок, и я ее спросила в конце: «Фаина, скажите почему у вас во всех произведениях героя зовут Андрей, Андрей Иванович?», на что она говорит: «Я не знаю. Я читала свое стихотворение как поэт. Для того чтобы мне увидеть свой текст со стороны, мне надо перестать быть поэтом — я сейчас не могу». Это я говорю к тому, что человек, конечно, в момент, когда он закончил текст, не понимает хороший текст или плохой, но его можно научить потом, когда он вышел из этого состояния; научить его понимать, что он написал, что вышло хорошо, а что плохо.

Конечно, очень здорово, если у вас есть человек, которому вы доверяете, есть человек, который может прочесть и сказать аргументировано, что он думает о вашем тексте, но на самом деле, очень важно научиться знать, понимать это самостоятельно. Мое глубочайшее убеждение, что только сам писатель знает получилось у него или нет. И до тех пор, пока он бегает и спрашивает: «А что вы думаете? Скажите, пожалуйста, а вот это хорошо или плохо?» — он не доделал свой текст, он не дописал его, потому что, когда он его допишет, когда он его доделает, когда он его проживет — он будет точно знать получилось у него или нет.