НАУЧНАЯ СЕССИЯ, ПОСВЯЩЕННАЯ ПРОБЛЕМАМ ФИЗИОЛОГИЧЕСКОГО УЧЕНИЯ АКАДЕМИКА И. П. ПАВЛОВА (28 июня — 4 июля 1950 г.)

АКАДЕМИЯ НАУК СССР АКАДЕМИЯ МЕДИЦИНСКИХ НАУК СССР

НАУЧНАЯ СЕССИЯ, ПОСВЯЩЕННАЯ ПРОБЛЕМАМ ФИЗИОЛОГИЧЕСКОГО УЧЕНИЯ АКАДЕМИКА И. П. ПАВЛОВА

(28 июня — 4 июля 1950 г.)

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

ДОКЛАДЫ

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР

МОСКВА 1950 ЛЕНИНГРАД

Товарищу И. В. Сталину

Дорогой Иосиф Виссарионович!

Участники научной сессии Академии Наук СССР и Академии медицинских наук СССР, посвященной проблемам физиологического учения И. П. Павлова, шлют Вам, корифею науки, гениальному вождю и учителю героической партии большевиков, советского народа и всего прогрессивного человечества, знаменосцу мира, демократии и социализма, борцу за счастье трудящихся во всем мире, свой горячий привет.

Настоящая научная сессия войдет в историю передовой науки как начало новой эпохи в развитии физиологии и медицины, которые призваны беречь и укреплять здоровье трудящихся, служить делу построения коммунизма в нашей стране.

Мы все с глубокой радостью отмечаем, что сессия происходит в обстановке небывалого общего подъема науки в СССР, связанного с неуклонным ростом могущества нашей Родины, с дальнейшим улучшением жизни советских людей, с Вашей неутомимой, титанической деятельностью.

Благодаря повседневным заботам большевистской партии, Советского правительства и лично Вашей, товарищ Сталин, наука в СССР переживает бурное развитие, обогащается все новыми и новыми открытиями и достижениями.

Вы, товарищ Сталин, продолжая великое дело Ленина, обеспечиваете науке большевистскую идейность, оказываете громадную поддержку всему передовому, прогрессивному в науке.

Великий Ленин и Вы, дорогой товарищ Сталин, оказали неоценимую помощь работам И. П. Павлова, создали все необходимые условия для творческого развития его физиологического учения.

Как корифей науки, Вы создаете труды, равных которым не знает история передовой науки. Ваша работа «Относительно марксизма в языкознании» — образец подлинного научного творчества, великий пример того, как нужно развивать и двигать вперед науку. Эта работа совершила переворот в языкознании, открыла новую эру для всей советской науки.

Вы, товарищ Сталин, поднимаете и творчески решаете самые насущные вопросы марксистско-ленинской теории, мощным светом своего гения озаряете путь к коммунизму.

Вместе со всем советским народом мы горды и бесконечно счастливы, что Вы, дорогой Иосиф Виссарионович, стоите во главе мирового прогресса, во главе передовой науки.

Нынешняя павловская сессия, протекающая под знаком критики и самокритики, вскрыла серьезные ошибки и недочеты в разработке павловского научного наследия. Вместе с тем она намечает грандиозную программу всестороннего творческого развития учения И. П. Павлова.

Вы, товарищ Сталин, постоянно учите нас не останавливаться на достигнутом. Следуя Вашему великому примеру и Вашим указаниям, мы отдаем себе полный отчет в том, что учение И. П. Павлова не застывшая догма, а научная основа для творческого развития физиологии, медицины и психологии, рационального питания, физической культуры и курортного дела, направленного на укрепление здоровья советского человека.

Советский народ и все прогрессивное человечество не простят нам, если мы не используем должным образом богатства павловского наследия.

Мы обещаем Вам, дорогой товарищ Сталин, приложить все усилия для быстрейшей ликвидации недостатков в развитии павловского учения и всемерно используем его в интересах строительства коммунизма в нашей стране.

Да здравствует наш любимый учитель и вождь, слава всего трудящегося человечества, гордость и знамя передовой науки — великий Сталин!

Принято на научной сессии Академии Наук СССР и Академии медицинских наук СССР, посвященной проблемам физиологического учения И. П. Павлова, 4.VII.50 г.

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

ПРЕЗИДЕНТА АКАДЕМИИ НАУК СССР АКАДЕМИКА

С. И. ВАВИЛОВА

____________________

Товарищи, в сентябре прошлого года наша страна во всю ширь от научных учреждений до колхозов с необычайным подъемом праздновала 100-летие со дня рождения Ивана Петровича Павлова. Этот удивительно широкий характер юбилея ученого определился, без сомнения, совсем особенным значением учения Павлова не только для физиологии, не только для науки, но и для всей советской культуры и жизни.

Теперь, почти через год, мы снова собрались под знаменем учения Павлова, но на этот раз не для юбилейных торжеств, не для исторических обзоров и воспоминаний, а для критического и самокритического обсуждения состояния развития павловского наследия в Советском Союзе.

Учение Павлова не просто великая ценность, не только огромное достижение и важнейший итог науки. Павлов раскрыл очень далекие перспективы для нового роста физиологии и психологии, для биологии и естествознания в целом. Павлов нашел важнейшую как в отношении метода, так и результатов магистраль в науке, воздвиг исключительно сильную опору материалистическому мировоззрению в кардинальном вопросе. Об этом вопросе — взаимоотношений материального и психического, или идеального, — товарищ Сталин еще в 1906 г. писал следующее:

«Единая и неделимая природа, выраженная в двух различных формах — в материальной и идеальной; единая и неделимая общественная жизнь, выраженная в двух различных формах — в материальной и идеальной, — вот как мы должны смотреть на развитие природы и общественной жизни… Развитию идеальной стороны, развитию сознания, предшествует развитие материальной стороны, развитие внешних условий: сначала изменяются внешние условия, сначала изменяется материальная сторона, а затем соответственно изменяется сознание, идеальная сторона» (Соч., т. 1, стр. 312-314).

Эти положения И. В. Сталина в самой общей форме предопределяют главный тезис учения Павлова о высшей нервной деятельности во всем его богатстве и сложности.

Как бы отвечая на тезис товарища Сталина, И. П. Павлов в своем «Ответе физиолога психологам» через много лет, после громадной экспериментальной работы, в 1930 г., так резюмирует основной вывод своих исследований: «Человек есть, конечно, система (грубее говоря — машина), как и всякая другая в природе, подчиняющаяся неизбежным и единым для всей природы законам; но система, в горизонте нашего современного научного видения, единственная по высочайшему саморегулированию… Главнейшее, сильнейшее и постоянно остающееся впечатление от изучения высшей нервной деятельности нашим методом — это чрезвычайная пластичность этой деятельности, ее огромные возможности: ничто не остается неподвижным, неподатливым, а все всегда может быть достигнуто, изменяться к лучшему, лишь бы были осуществлены соответствующие условия.

Система (машина) и человек со всеми его идеалами, стремлениями и достижениями — какое, казалось бы на первый взгляд, ужасающе дисгармоническое сопоставление! Но так ли это? И с развитой точки зрения разве человек не верх природы, не высшее олицетворение ресурсов беспредельной природы, не осуществление ее могучих, еще неизведанных законов! Разве это не может поддерживать достоинство человека, наполнять его высшим удовлетворением! А жизненно остается все то же, что и при идее о свободе воли с ее личной, общественной и государственной ответственностью…» (Полн. собр. трудов, т. III, стр. 454).

Этот вывод Павлова, сделанный им за 6 лет до его кончины, однако, вовсе еще не подводит черту. Этот вывод Павлова, в сущности, огромная программа, поставленная перед физиологической наукой. Павлов проложил и далеко вперед наметил новый важнейший путь в науке. В этом его бессмертная заслуга перед родной социалистической страной и перед всем прогрессивным человечеством.

Наследники Павлова, его ученики, сотрудники, продолжатели его дела обязаны в меру всех своих сил развивать гениальные достижения своего учителя. Это — обязательное требование для правильного хода науки, особенно для науки социалистического государства. Мы привыкли и научились планировать исследовательскую работу. Если мы не в состоянии предугадывать заранее творчество Менделеевых и Павловых, то с вершин итогов их деятельности открываются широчайшие перспективы, позволяющие осуществлять рациональное планирование науки. Наша обязанность — итти по павловскому пути, по важнейшему, несомненному, намеченному, показанному им пути. В этом направлении совершенно очевидны новые перспективы громадного значения для теории и практики.

Еще при жизни Ивана Петровича Павлова советское правительство создало небывало благоприятные условия для развертывания его работы. По предложению товарища Ленина, Совет народных комиссаров учредил особую комиссию по обеспечению условий работы И. П. Павлова, был издан специальный правительственный декрет по этому случаю. Для Павлова правительство создало два исследовательских института — Физиологический институт в Академии Наук в Ленинграде и биостанцию в Колтушах, названную Павловым «столицей условных рефлексов». «Хочется долго жить, — писал Иван Петрович Павлов в 1935 г., — потому, что небывало расцветают мои лаборатории. Советская власть дала миллионы на мои научные работы, на строительство лабораторий. Хочу верить, что меры поощрения работников физиологии, а я все же остаюсь физиологом, достигнут цели, и моя наука особенно расцветет на родной почве…» (Полн. собр. трудов, т. I, стр. 31).

Прошло 15 лет с тех пор, как были написаны эти строки. И. П. Павлова больше нет. Огромная помощь партии и правительства и лично товарища Сталина делу развития отечественной физиологии продолжалась с тех пор в степени, все время возрастающей. Наряду с указанными институтами были организованы физиологические институты в Москве, Ленинграде и других городах, возникла Академия медицинских наук, в своей теоретической части опирающаяся прежде всего на физиологические исследования. Советская физиология в наше время приобрела огромный размах.

Можем ли мы, однако, сказать, что развитие советской физиологии в годы без Павлова шло в полном соответствии с первостепенным значением полученного наследства? Научная продукция советских физиологов за эти годы была, без всякого сомнения, очень большой. Об этом с полной очевидностью, прежде всего, свидетельствует обширная советская книжная и журнальная литература в области физиологии, изданная за последние 14 лет. Не приходится сомневаться также, что среди этих работ было немало очень важных и значительных. Но пошли ли ученики Павлова по дороге, им проложенной, по дороге, как уже говорилось, исключительно продуктивной и плодотворной? Насколько можно судить не- физиологу, центр работы советских физиологов, сосредоточившихся в наиболее крупных научных учреждениях, значительно переместился в сторону от павловского учения. Были также случаи, к счастью, не слишком частые, попыток неправильной и необоснованной ревизии взглядов Павлова. Чаще же всего исследовательская мысль и работа шли не по магистрали, а в сторону, по объездам и проселкам. Как это ни удивительно, как это ни странно, широкая павловская дорога у нас обнажилась, по ней последовательно и систематически двигались сравнительно немногие. Павловская материалистическая прямолинейность оказалась фактически не всегда и не всем по силам. Иногда предпочитали свои собственные окольные, но более примиренческие пути.

Легко понять, что в буржуазных странах учение Павлова издавна уже встречало явную или тайную оппозицию, главным образом, как теория по всей своей сущности глубоко материалистическая. Еще при жизни Ивана Петровича, почти в том же году, когда официально иностранные физиологи подносили ему почетный титул «princeps physiologorum mundi», в 1933 г. один из старейших вождей английской физиологии Шеррингтон писал: «Строго говоря, мы должны вопрос об отношении ума к мозгу рассматривать не только как переменный, но даже совершенно лишенный начала приступа к этой задаче». По этому поводу Павлов в среде своих учеников должен был сказать: «Он (Шеррингтон. — С. В.) прямо, совершенно отчетливо говорит, что мы начала не имеем какого-нибудь, хотя бы маленького, для решения этой задачи. Только так и можно понять, что человек к концу жизни стал заклятым дуалистом, анимистом» («Павловские среды», т. II, стр. 446). За Шеррингтоном пошли некоторые американские физиологи. Лиддел считает, например, что теория условных рефлексов Павлова должна быть сдана в архив и что единственное, чем можно воспользоваться, — это павловская методика, техника выработки условных рефлексов. Такого рода высказывания многочисленны и, вероятно, хорошо известны участникам сессии.

С другой стороны, у нас некоторые важнейшие, выдвинутые Павловым, новые направления работы, и прежде всего его учение о второй сигнальной системе, получили очень малое развитие. Ограничусь одним, но очень показательным примером. На страницах «Правды» за последние недели, как вы знаете, развернулась дискуссия по вопросам материалистического языкознания. Ни один из специалистов, выступавших на этой дискуссии, даже не упомянул о том, что учение Павлова пролагает совсем новые естественно-научные пути в учении об языке, как об этом в свое время говорил еще сам Иван Петрович. Не упоминалось ничего об этой важнейшей проблеме потому, что в этом направлении фактически почти ничего не было сделано.

Было ли выдвинуто что-либо в физиологической науке, и прежде всего в области учения о высшей нервной деятельности, более сильное или, по крайней мере, равноценное павловскому учению? Если бы это было так, это могло бы служить известным оправданием временного отхода от павловской линии. Но насколько известно нефизиологам, в частности мне, этого не было, не было у нас, не было за рубежом.

Товарищи, если ясно представить себе положение, создавшееся сейчас в нашей физиологии в итоге такой научной тактики, то станет очевидно, что впору бить тревогу. Развитие нового естествознания со времен Галилея всегда было сильно своей преемственностью, своей последовательностью. Научное наследие предшественников становилось ступенью, трамплином для следующего этапа и притом в нужном, наиболее действенном в теоретическом и практическом смысле направлении. Наш народ и все передовое человечество не простят нам, если мы не используем должным образом богатство павловского наследства. В его развитии — опора нашего дальнейшего понимания самых сложных форм жизни и новые перспективы в медицине.

Тревога за будущее и побудила Академию Наук СССР и Академию медицинских наук СССР собрать настоящую сессию. Мы надеемся, что после вводных выступлений и докладов участники сессии смело критически и самокритически выскажут свое мнение о дальнейших путях советской физиологии в отношении развития учения Павлова.

Вся советская научная общественность, миллионы советской интеллигенции глубоко взволнованы недавним выступлением в дискуссии по языкознанию нашего великого вождя и учителя, гениального ученого и друга науки товарища Сталина. В своей статье И. В. Сталин напоминает нам: «Общепризнано, что никакая наука не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики». Эти слова должны для нас стать руководящими. Товарищи, я призываю участников сессии к творческой борьбе мнений, к свободе критики, не взирая на установившиеся авторитеты, несмотря на давние традиции, не взирая на лица.

Пусть наша работа послужит поворотным этапом в развитии советской физиологии и облегчит выход из затора, создавшегося на пути ее развития. Нет сомнения, что возвращение на верную павловскую дорогу сделает физиологию наиболее действенной, наиболее полезной для нашего народа, наиболее достойной Сталинской эпохи строительства коммунизма.

Слава гению Павлова!

Да здравствует вождь народов, великий ученый и наш учитель во всех важнейших начинаниях, товарищ Сталин!

ВЫСТУПЛЕНИЕ

ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТА АКАДЕМИИ МЕДИЦИНСКИХ НАУК СССР

ДЕЙСТВИТЕЛЬНОГО ЧЛЕНА АМН СССР

И. П. РАЗЕНКОВА

____________________

Великая Сталинская эпоха отмечена блестящими победами советского народа на пути построения коммунизма в нашей стране. Развиваются производительные силы социализма, растет его культура, развивается советская наука.

Всеми своими достижениями советские ученые обязаны неустанной заботе партии и правительства, нашего родного вождя и учителя Иосифа Виссарионовича Сталина.

Важнейшая задача настоящей сессии состоит, прежде всего, в том, чтобы подвергнуть критическому просмотру все проделанное у нас в области разработки павловского наследства, выяснить, правильно ли мы развиваем дальше учение великого физиолога, насколько мы сумели претворить идеи Павлова в практике, особенно в практике социалистического здравоохранения.

Великие вожди советского народа и всего прогрессивного человечества Ленин и Сталин во всей глубине оценили новаторскую творческую деятельность Мичурина и Павлова, проявив отеческую заботу об успешном развитии их идей. Под руководством товарища Сталина передовое мичуринское учение, возглавленное достойным учеником Мичурина академиком Трофимом Денисовичем Лысенко, как известно, одержало решительную победу над реакционным идеалистическим направлением в биологии — вейсманизмом-морганизмом. Теперь мичуринское учение поставлено целиком на службу нашему социалистическому сельскому хозяйству.

Применить физиологическую науку к практической медицине было делом жизни И. П. Павлова. Сам Павлов проложил пути применения в медицине достижений физиологической науки, обобщенных в его гениальном учении о нервизме, о закономерностях высшей нервной деятельности.

Теперь не может быть ни у кого сомнений в том, что учение И. П. Павлова должно быть положено в основу построения всей медицины.

К этому выводу приводят и результаты дискуссии, происходящей среди медицинских работников уже на протяжении нескольких месяцев. Но дискуссия показала также, что наши работники теоретической и клинической медицины до сих пор еще не используют прогрессивных идей корифеев нашей отечественной физиологии — Сеченова и Павлова.

Вина за это прежде всего ложится на прямых учеников и наследников Павлова, которые не выполнили до сих пор заветов своего великого учителя в деле обращения физиологии на службу здравоохранения. Мало того, не приходится закрывать глаза на то, что некоторые ученики Павлова стали отходить от направления его работ, пытаясь эклектически соединить идеи Павлова с идеями западных ученых, по существу вражбедных духу материалистического учения великого физиолога.

Ученики Павлова до сих пор недостаточно боролись и не выступали единым фронтом в защиту материалистического учения Павлова против реакционных вылазок идеалистов-физиологов Запада — Шеррингтона, Лешли, Фультона и других. Мало того, антипавловские настроения культивировались и в нашей стране. Нельзя в этом отношении пройти мимо враждебных, по существу, выступлений академика Бериташвили, давно зарекомендовавшего себя противником Павлова и стремившегося заменить его прогрессивное материалистическое учение эклектической смесью из идей бихевиоризма гештальт-теории.

За неудовлетворительную разработку павловского наследства несет ответственность также и Президиум Академии медицинских наук, который не сумел до сих пор объединить всех советских физиологов и направить их деятельность на плодотворную разработку учения Павлова.

Медицинская академия, имея в своем составе ряд физиологических институтов, которым надлежало бы плодотворно развивать учение Павлова, не может отметить значительных успехов в этом важнейшем деле. Характерна в этом отношении деятельность Института экспериментальной медицины. Выяснилось, что значительная часть работ этого Института, в котором Павлов проработал больше 40 лет, находится в стороне от развития павловского наследства. Большую долю ответственности за создавшееся положение в этом Институте несет бывший директор Института проф. Л. Н. Федоров.

Институт эволюционной физиологии и патологии высшей нервной деятельности им. И. П. Павлова, во главе которого стоит академик Л. А. Орбели, не поднял на надлежащую высоту разработку идей И. П. Павлова в области генетики высшей нервной деятельности. Наоборот, как выяснилось в период исторической сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина (1948), в этом Институте подвизались морганисты-вейсманисты, направление работ которых противоречило основным теоретическим идеям Павлова в учении о наследовании приобретенных условных рефлекторных реакций.

Все мы надеялись, что Л. А. Орбели явится продолжателем работ Павлова и будет плодотворно развивать его великое учение. К сожалению, эти наши надежды он не оправдал.

Другой Физиологический институт Академии медицинских наук, возглавляемый учеником Павлова П. К. Анохиным, лишь в самое последнее время пытается перестроить научную деятельность в направлении развития павловского учения. Насколько эта перестройка действительно осуществится — покажет ближайшее будущее. До последнего времени Московский институт физиологии представлял лишь комплекс отдельных лабораторий, разрабатывающих самостоятельные направления своих руководителей, исходящих из идейно-теоретических основ, отличных от павловского учения.

Сам П. К. Анохин, допуская не раз серьезные уклонения в сторону от павловского учения, увлекался модными реакционными теориями зарубежных авторов вроде Когхилла, Вейса и др. На расширенном заседании Президиума Академии медицинских наук эти идеологические и теоретические срывы П. К. Анохина справедливо подвергались суровой критике и были оценены как форма проявления низкопоклонства перед зарубежной наукой и космополитизма.

Институт общей и экспериментальной патологии возглавляет видный ученик Павлова академик А. Д. Сперанский. Направление А. Д. Сперанского, однако, выступало как особое, новое, отличное от павловского направления.

В порядке самокритики я должен сказать и о себе. Являясь также учеником Павлова, я несу вместе со всеми другими его учениками ответственность за создавшееся положение с разработкой павловского наследства. Итоги работы Академии медицинских наук за прошедшие пять лет по развитию павловского наследства не могут удовлетворить тех требований, которые предъявляли партия и правительство к нашей Академии.

В целях плодотворного развития учения Павлова, правительство решило создать новый Институт физиологии центральной нервной системы, возложив руководство им на видного ученика И. П. Павлова, всеми нами уважаемого академика К. М. Быкова. Выбор этот был не случайным, ибо К. М. Быков, по общему нашему признанию, плодотворно развивает павловское учение, разрабатывая большой важности проблему о связи коры и внутренних органов — проблему экстероцептивных и интероцептивных условных рефлексов, имеющую большое значение в изучении вопросов этиологии и патогенеза многих заболеваний.

Оставляет неудовлетворенность, однако, то, что эти достижения К. М. Быкова и его коллектива еще не находят достаточного применения в клинической практике.

Каковы же причины неудовлетворительного положения с разработкой павловского учения?

Причин, как мне представляется, две. Одна из них, это отсутствие критики и самокритики в нашей научной работе, забвение того, «что никакая наука не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики» (Сталин).

Вторая, не менее важная причина нашего отставания в развитии павловского учения заключается в известном отрыве наших научных работников от запросов практической медицины. Мы, теоретики, порой недостаточно знаем, чего требует от нас практика, и не обобщаем достижений самой практики.

Мы должны осознать всю глубину ответственности, возложенной на нас в связи с работами данной объединенной научной сессии. Весь советский народ, который, как говорил наш любимый Иван Петрович, уважает и чествует науку, ждет от нас, что мы, советские ученые, являясь слугами и патриотами своей великой Родины, с честью справимся с стоящими перед нами задачами по плодотворному развитию нашей науки в соответствии с требованиями, которые ставит перед наукой товарищ Сталин.

Нашей задачей является критический обзор всего того, что проделано до сих пор в разработке павловского учения. Мы должны, не взирая на лица, вскрыть и подвергнуть критике серьезные недостатки нашей научной работы с целью помочь исправить ошибки и направить ее по правильному пути. Эта творческая товарищеская критика не должна иметь ничего общего с заушательской враждебной критикой, которая осуждалась и осуждается нашей партией.

В результате своей работы мы должны наметить конкретные задачи и проблемы планирования физиологических работ, в связи с запросами социалистического строительства, практики здравоохранения, с задачами построения коммунизма в нашей стране.

Особо ответственная задача стоит перед нами в деле воспитания и подготовки учащейся молодежи, которую горячо любил Павлов и которой он оставил свое историческое завещание. Необходимо создать подлинно научные учебники и пособия по физиологии, построенные на павловском учении. К своему стыду мы должны признаться, что наша молодежь пользуется до сих пор переводными учебниками, пропагандирующими чуждую нам идеологию в физиологической науке. Созданные же некоторыми советскими авторами учебники, например учебник под редакцией проф. Бабского и др., умаляют значение павловского учения, излагая его поверхностно. В них нет большевистской партийности в борьбе с проявлениями физиологического идеализма. Физиологический идеализм, как известно, оживился сейчас за рубежом, где лакеи империализма мобилизуют физиологическую науку на службу реакции и идеалистическому мракобесию, с которыми всю свою жизнь страстно боролся наш учитель Павлов.

Таковы основные задачи, которые мы должны решить на данной сессии. Позвольте выразить уверенность в том, что благодаря незаменимой помощи нашей великой партии, советского правительства, нашего родного и любимого вождя товарища Сталина, эти задачи будут с успехом разрешены.

Да здравствует великий советский народ, возглавляющий борьбу за мир во всем мире!

Да здравствует славная партия большевиков — вдохновитель и организатор всех побед советского народа!

Да здравствует передовая советская наука и великий корифей науки товарищ Сталин!

РАЗВИТИЕ ИДЕЙ И. П. ПАВЛОВА

(ЗАДАЧИ И ПЕРСПЕКТИВЫ)

ДОКЛАД

АКАДЕМИКА К. М. БЫКОВА

____________________

НОВЫЙ ЭТАП В ФИЗИОЛОГИИ

Важнейшей основой современной медицины является биология. Закономерности биологии поэтому и лежат в теоретическом обосновании всех кардинальных «вопросов теории и практики медицины. Но поскольку медицинские дисциплины всесторонне изучают организм человека, медицина как в ее теоретическом, так и практическом плане опирается и на так называемые гуманитарные дисциплины. Поэтому всякая попытка создать теоретическое обоснование медицинской науки на основе только биологии или на основе только психологии неизбежно приводила и приводит к грубому механистическому мировоззрению и в конце концов к беспочвенному идеализму и фидеизму.

Биология всегда являлась ареной идеологической борьбы. Эта борьба стала особенно ожесточенной с момента зарождения научной биологии, т. е. со времени появления основного труда Ч. Дарвина — самого прогрессивного в свое время учения. На наших глазах борьба за материалистические основы дарвиновского учения в Советской стране завершилась победой мичуринской биологии, построенной на основе передовой философии материализма.

Одновременно решительный удар реакционным идеалистическим теориям нанес величайший представитель биологической науки — физиолог Иван Петрович Павлов, который на практике показал правильность нового, высшего этапа развития наших взглядов на организм, рассматриваемый в единстве с окружающей природой. Такое синтетическое представление о живой природе явилось результатом правильного представления об основных свойствах растительного и животного царства.

Павлов на основе эволюционного учения построил новую физиологию, как учение о функциональных отправлениях животного организма, начиная с примитивных функций раздражимости живой материи до самых высших проявлений жизни организма, до его психической деятельности. Будучи материалистом по своей идеологической направленности, в своих глубочайших естественно-научных исследованиях он поднимался до широких обобщений при решении самых сложных проблем естествознания.

Юбилейная сессия, посвященная 100-летию со дня рождения И. П. Павлова, показала огромное значение его работ во всех областях науки. Но до настоящего времени великие труды Павлова еще не оцениваются многими в полной мере.

Нужно признать неправильной ту точку зрения, что Павлов якобы дал только дополнение к физиологии или что Павлов создал еще одну главу этой науки. Правильнее будет, если мы всю физиологию разделим на два этапа — этап допавловский и этап павловский. Так же можно разделить и историю психологии. Психология допавловская построена на идеалистическом мировоззрении, психология павловская — по существу своему материалистическая.

Это разделение по этапам в данное время касается и таких наук, как морфология, особенно морфология нервной системы.

Физиология допавловская шла в кильватере так называемой классической физиологии западноевропейского стиля, которая в толковании сложных нервных явлений стояла на идеалистических позициях аналитической физиологии. Иначе, конечно, и не могло быть. Капиталистические условия развития науки исключают возможность раскрытия связи событий и фактов в характере исторического хода явлений жизни и науки. Нежелание видеть классовые корни, питающие те или иные взгляды на вещи, — характерная особенность западноевропейских и американских ученых, которые в оценке роли науки для практики говорят о «консервативности сил природы», тормозя таким образом развитие всепроникающего человеческого ума. Ограниченность мысли и защита классовых интересов буржуазии создавали ложное представление о неизменности растительного и животного организма.

Наиболее совершенные функции животного организма не могли быть поняты и исследованы с точки зрения примитивного материализма. Не могли быть преодолены и рамки аналитического метода исследования, так как синтез предполагает уже признание прогрессивно развивающейся природы, познаваемой на базе единственно правильного метода — диалектического материализма. Попытки наших русских ученых преодолеть ограниченность аналитического метода могли закончиться успешно только благодаря завоеваниям советской власти, благодаря новому взгляду на науку, связанную с практикой и служащую всему народу.

Представитель передовых кругов русского общества — просветителей-демократов — корифей материалистического естествознания К. А. Тимирязев, сумевший установить основные закономерности взаимосвязи солнечной энергии с жизнью на земле и хлорофиллом растений, говорил о новой синтетической физиологии более 50 лет назад. Великому русскому физиологу И. П. Павлову удалось осуществить переход от мышления аналитического к мышлению синтетическому в основных вопросах физиологии животных и человека.

Недаром почти в конце своей деятельности Павлов в ответ на его чествование и признание его значения в мировой науке писал: «Да, я рад, что вместе с Иваном Михайловичем (разумеется Сеченов. — К. Б.) и полком моих дорогих сотрудников мы приобрели для могучей власти физиологического исследования вместо половинчатого весь нераздельно животный организм. И это — целиком наша русская неоспоримая заслуга в мировой науке, в общей человеческой мысли» (Полн. собр. трудов, т. I, стр. 27).

В этих словах Павлова отражено все его устремление и весь путь его исканий и достижений в науке, основанных на целостном представлении о деятельности животного организма.

Еще в период изучения проблем кровообращения и пищеварения Иван Петрович стоял в резкой оппозиции к господствующему с середины XIX в. механистическому направлению в физиологии (И. Мюллер, Дю-Буа-Реймонд и др.), которое привело к грубой вульгаризации представлений о функциях организма и оживило разного рода виталистические концепции.

Несмотря на то, что работы крупнейших представителей физиологии второй половины XIX в. являлись замечательным достижением того времени, Павлов уже тогда не мог признать эти пути исследования правильными и достаточными для решения самых трудных и важных проблем в физиологии. Занимаясь вопросами физиологии кровообращения в лаборатории при клинике основателя современной научной медицины С. П. Боткина, Павлов применил не только метод вивисекции, но и новый метод изучения физиологических функций на целом, здоровом организме животного. Особенного совершенства новый метод экспериментирования достиг в руках Павлова во второй период его деятельности, при изучении процессов пищеварения.

Изучение этой важной области физиологической науки не только раскрыло внутренний механизм изучаемых в павловской лаборатории нервных процессов, но и послужило ему для перехода в новую область исследования — к физиологии коры больших полушарий головного мозга, результатом чего явилось учение о высшей нервной деятельности, обессмертившее имя Павлова и создавшее основу современной медицины и биологии.

Этот революционный переворот в науке был сделан Павловым в самом начале текущего столетия. Сам Иван Петрович так говорил об этом знаменательном периоде: «Неудержимый со времен Г а л и л е я ход естествознания впервые заметно приостанавливается перед высшим отделом мозга или, общее говоря, перед органом сложнейших отношений животных к внешнему миру. И казалось, что это — недаром, что здесь — действительно критический момент естествознания, так как мозг, который в высшей его формации — человеческого мозга — создавал и создает естествознание, сам становится объектом этого естествознания» (Полн. собр. трудов, т. III, стр. 95).

Наш выдающийся физиолог А. А. Ухтомский, оценивая павловские работы по физиологии головного мозга, писал: «Хочется повторить историческую фразу: «двадцать три века смотрят здесь на нас!» Разве легко было прибавить в столь древней области человеческого знания что-либо новое. И однако Павлов создал новое учение о деятельности самого сложного и важного органа высших животных и человека. Вместе с тем, созданная им «настоящая физиология» мозга послужила фундаментом для материалистической психологии. Уже давно нащупываемые поэтами, психологами, философами механизмы мозговой деятельности получили в работах Павлова реальное обоснование, и открылась дорога к экспериментальному изучению сложнейших психических процессов на основе материалистического представления о так называемых душевных явлениях. Это движение, вызванное в науке Павловым, поистине огромно. Настало время всеобщего признания и глубокой оценки значения трудов И. П. Павлова. Важно знать путь, по которому шел великий физиолог, чтобы продолжить, расширить и углубить начатое Павловым и внедрить в практику жизни, как это делал и сам великий новатор науки.

Одно из самых важных явлений в животном организме — это рефлекс. Все процессы в нормальном течении совершаются при помощи рефлекса. До Павлова был известен огромный ряд рефлекторных процессов, с которыми рождается человек и животное. Павлов открыл новый класс рефлекторных процессов, возникающих в индивидуальной жизни, до сих пор незамеченный и неоцененный, класс бесконечно обширный и важный, обнимающий собой все реакции животных и человека, начиная с примитивной рефлекторной реакции отделения слюны на вид, запах, звук, связанный с пищевым веществом, до произнесения слов и употребления письма. «Оказалось, что все, что угодно, из внешнего мира можно сделать раздражителем слюнной железы, — пишет Иван Петрович. — Какие угодно звуки, запахи и т. д. — все можно сделать раздражителями и они будут совершенно точно так же возбуждать слюнную железу, как возбуждает пища на расстоянии. В отношении точности факта — никакой разницы, надо только учитывать условия, при которых факт существует» (Полн. собр. трудов, т. III, стр. 259).

Говоря словами Ухтомского, «Павлов поставил… великую, новую проблему: как делается рефлекс и рефлекторный механизм из тех действий, которые совершаются в организме еще до него и до того, как установилась рефлекторная дуга» (А. А. Ухтомский, «Природа», 1936, № 3).

На основе совпадения во времени возбуждения в двух пунктах центральной нервной системы возникает связь между этими возбужденными пунктами. Павлов представил себе, что происходит замыкание между двумя одновременно или последовательно действующими очагами возбуждения. Это представление о замыкательной роли коры мозга оказалось плодотворным для экспериментирования. В лаборатории И. П. Павлова были образованы новые рефлексы из тех индифферентных раздражений для животного, которые совпадают по времени с врожденными безусловными рефлексами. Открылась возможность изучения всей динамики коры мозга при помощи вновь образуемых рефлексов, названных условными, дуга которых обязательно проходит через кору больших полушарий. Родилась идея и проблема временной связи, имеющей широчайшее применение в биологических науках. Вместе с тем, Павлов сумел перейти непреодолимый для старой физиологии рубеж от механистического представления о раз навсегда предопределенных явлениях в живой природе, на чем стояли все исследователи, изучавшие функции животного организма, к исторической концепции развития животного мира. Павлов выдвинул материалистическое требование объективного изучения поведения животных, строго научного сопоставления воздействий внешнего мира и ответных реакций животного организма. Павлов высказал мысль и сделал первые попытки доказать, что условные рефлексы, будучи индивидуально приобретенными, могут в процессе филогенеза превращаться в безусловные. «Можно принимать, — писал Павлов, — что некоторые из условных вновь образованных рефлексов позднее наследственностью превращаются в безусловные» (Полн. собр. трудов, т. III, стр. 217).

Учение Павлова об условных рефлексах оказало огромное влияние на основные и важные проблемы биологических, медицинских, психологических и философских дисциплин.

ЕДИНСТВО ВНЕШНЕЙ И ВНУТРЕННЕЙ СРЕДЫ ОРГАНИЗМА

Трудами самого Павлова и сотен сотрудников, работавших под его личным руководством, было блестяще обосновано решающее направление физиологических исследований — изучение деятельности животного организма, вызываемой факторами, действующими из внешней среды. Эти классические исследования создали по существу новую физиологию нервной системы, где все этажи центральной нервной системы получили функциональное единство с господствующей ролью коры головного мозга, а функция органов чувств, благодаря законам условно-рефлекторной деятельности, раскрылась в натуральной связи с функциями головного мозга. Принцип временных связей оказался строго научным критерием в анализе процессов, протекающих во всех системах организма как в норме, так и при патологических состояниях.

Одной из следующих задач экспериментального исследования явилось изучение функций головного мозга в отношении внутренней для организма среды и установление законов взаимоотношений факторов внешней и внутренней среды. Эта проблема была предусмотрена Павловым с первых же шагов изучения высшей нервной деятельности, Павлов еще на первых этапах исследования связи организма с внешней средой считал необходимым вытеснение идеалистических воззрений и лженаучных представлений об устройстве «внутреннего мира» животных и человека. Он писал: «…высший отдел (центральной нервной системы. — К. Б.) держит в своем ведении все явления, происходящие в теле» (Полн. собр. трудов, т. I, стр. 410).

Павлов при изучении факторов внешней и внутренней среды животного не разрывал ни способов их исследования, ни анализа сущности протекающих процессов. Единство внешнего и внутреннего во всей жизнедеятельности организма было основой павловского учения. Вот одна из его формул: «Животный организм представляет крайне сложную систему, состоящую из почти бесконечного ряда частей, связанных как друг с другом, так и в виде единого комплекса с окружающей природой» (Полн. собр. трудов, т. II, стр. 452).

При этом Павлов призывал никогда не упускать из внимания основную задачу физиологических исканий. «Пределом физиологического знания, — писал он, — целью его является выразить это бесконечно сложное взаимоотношение организма с окружающим миром в виде точной научной формулы. Вот окончательная цель физиологии, вот ее пределы» (Лекции И. П. Павлова по физиологии — 1912—1913 гг., изд. АМН СССР, 1949, стр. 55).

Характерно, что Павлов в последние годы своей жизни, когда особенно активно начал заниматься клиническими проблемами, все чаще и чаще стал подчеркивать значение внутренних факторов в высшей нервной деятельности, формулируя ее как непрерывный и составной элемент физиологии коры головного мозга. В статье «К физиологии гипнотического состояния у собаки» (1932) Павлов писал, что наряду «с грандиозным представительством внешнего мира… имеется также и широкое представительство внутреннего мира организма, т. е. состояний, работы массы органов и тканей, массы внутренних органических процессов» (Полн. собр. трудов, т. III, стр. 417).

В том же году на римском конгрессе физиологов Павлов вновь ставит вопрос о внутренней среде, но теперь уже в утвердительной форме характеризует ее место в работе головного мозга: «На большие полушария беспрерывно падают бесчисленные раздражения как из внешнего мира, так и из внутренней среды самого организма… Мы имеем, таким образом, перед собой, во-первых, сложнейшую конструкцию, мозаику… А из каждого отдельного состояния корковых клеток (а этих состояний, следовательно, тоже бесчисленное множество) может образоваться особый условный раздражитель… Все это встречается, сталкивается и должно складываться, систематизироваться. Перед нами, следовательно, во-вторых, грандиозная динамическая система» (Полн. собр. трудов, т. III, стр. 487-488).

Не может вызвать сомнения, что в плане дальнейшего развития учения Ивана Петровича Павлова о физиологии больших полушарий головного мозга и органов чувств разработка этой проблемы, указанной самим Павловым, представляет одну из наиболее важных задач советской физиологии.

Созданное Павловым учение о высшей нервной деятельности открыло совершенно исключительные перспективы для нового развития медицины и психологии. Исследование, связанное с приложением учения Павлова к внутренней среде, и вскрытие закономерностей во взаимоотношениях внешнего и внутреннего в деятельности организма, сулит еще большие перспективы внедрения благотворных идей Павлова в психологию и медицину.

Прежде всего необходимо было экспериментально развить павловский тезис о влиянии внешних факторов через кору головного мозга на все без исключения процессы, протекающие в организме. Напомним, что слюнная железа и слюноотделение служили для Павлова только примерами, на которых столь блестяще были выявлены общие законы условно- рефлекторной деятельности. Требовалось продемонстрировать универсальность павловского условного рефлекса для всех внутренних органов, и, что более важно, установить закономерности подчинения вегетативных процессов центральной нервной системы коре головного мозга. Было показано, что на деятельность любого внутреннего органа образуются условные рефлексы, иначе говоря, внешняя среда оказывается в неразрывной связи с внутренней средой. Нашими работами фактически обоснован павловский тезис о господствующей роли коры головного мозга для всего организма; обнаружены общие и частные закономерности функционирования всей системы внутренних органов и найдены основные механизмы управления со стороны головного мозга процессами, глубоко «запрятанными» в организме.

Исследования эти, проведенные в строго павловском направлении, ликвидировали разрыв между работой или состоянием органа и условиями существования животного. Идеи «нервизма» Боткина и Павлова в настоящее время становятся все более и более господствующими в теории и практике медицины.

Не менее решающее значение в развитии проблемы единства внешнего и внутреннего в жизнедеятельности организма имеют и те исследования, которые доказывают влияние со стороны внутренней среды на процессы, протекающие в головном мозгу.

Животное (и человек) только тогда может наиболее благоприятно приспособляться к условиям внешней среды, когда кора головного мозга обнаружит способность точно и тонко улавливать то или иное состояние внутренних органов, срочные и назревающие требования организма, например, в результате изменения обмена веществ и т. п.

Наши исследования, основываясь на учении и методе условного рефлекса, с полной достоверностью показали, что внутренняя для организма среда непрерывно посылает сигналы в центральную нервную систему, в кору головного мозга, создавая специализированную информацию о событиях, совершающихся во внутренних органах. Доказано, что эти сигналы рефлекторно влияют на функциональное состояние головного мозга, отражая в его деятельности все многообразие работы внутренних органов. Важным обстоятельством при этом следует считать точно установленные факты, что раздражения внутренних органов способны превратиться в условный рефлекс, а по природе эти внутренние (интероцептивные) условные рефлексы принципиально тождественны с теми, которые открыл Павлов в отношении внешних для организма раздражений.

Борясь с идеалистами-психологами, с разных сторон пытавшимися опорочить учение о высшей нервной деятельности, И. П. Павлов (1932) написал специальную статью — «Ответ физиолога психологам». В этой работе Павлов в качестве одного из важных аргументов, разрушающих последние позиции идеализма и в то же время подтверждающих всеобщее значение его учения для всех систем организма, приводил наличие условно-рефлекторных сигнализаций из внутренней для организма среды: «…считаю, — писал Павлов, — более чем вероятным существование их даже для всех тканей, не говоря об отдельных органах. По моему мнению, весь организм со всеми его составными частями может давать себя знать большим полушариям» (Полн. собр. трудов, т. III, стр. 430).

Теперь можно сказать, что надежды Павлова осуществлены и его учение полностью восторжествовало в анализе факторов внутренней среды.

Исследование рефлексов (условных и безусловных) из внутренней для организма среды позволяет клинической медицине более точно и с позиций естественно-научной теории распознавать те нарушения в центральной нервной, вегетативной и гормональной системах, которые создаются болезненными процессами во внутренних органах. Следует подчеркнуть, что применение учения Павлова в исследовании всех органов внутренней среды дало возможность описать специальные нервные аппараты, выполняющие также и роль «органов чувств». Эти внутренние «органы чувств», подобно внешним органам чувств, служат для организма теми рецепторами и анализаторами, благодаря которым осуществляется связь между корой больших полушарий головного мозга и всей внутренней средой. В этом пункте реализована догадка отца русской физиологии И. М. Сеченова о единой физиологической природе внутренних (органических) ощущений и тех, которые даются внешними органами чувств.

Изучение влияния внешних факторов на процессы, протекающие во внутренней среде, и влияние факторов этой среды на головной мозг обеспечивают возможность исследования тех сложных взаимоотношений, которые создаются в организме в конкретных условиях его существования. Мы можем теперь утверждать, что высшая нервная деятельность формируется у животного при определенном и непрерывном п ересече н и и факторов обеих сред. Эти данные и труды лаборатории Л. А. Орбели о симпатической нервной системе открыли теперь возможность уничтожить пропасть между вегетативными и анимальными процессами, тем самым опровергнуть тезис Биша и его современных последователей о самостоятельности и раздельности функционирования двух сфер организма — сомы и психики.

СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ПРОБЛЕМ ПАВЛОВСКОЙ ФИЗИОЛОГИИ

Современный этап дальнейшего развития учения Павлова и заключается в том, чтобы совместными усилиями всей советской физиологии завершить наиболее полное описание механизмов взаимодействия всех функций в организме в связи с внешней средой. При этом исходным положением должно служить учение Сеченова — Павлова — Введенского о ведущем звене любых процессов, протекающих в организме, а именно нервном механизме, и о диктующем факторе поведения — условиях существования животного организма.

Нельзя сказать, что работники наших медицинских учреждений как теоретики, так и клиницисты должным образом и последовательно стоят на этой позиции. Большинство руководящих представителей медицины, к сожалению, формально признав учение Павлова, продолжает практически оторванно рассматривать функции головного мозга и функции остальных частей организма. Можно привести сотни примеров горячего желания рядовых врачей приложить учение Павлова к лечебной практике и в то же время безинициативного отношения к внедрению идей Павлова со стороны многих руководителей клиник, медицинских кафедр и институтов, Единицами насчитываются среди ученых медицинского мира пионеры и новаторы, проводящие свои работы с позиций научного мировоззрения Павлова. Отголоски зарубежной буржуазной науки, борющейся против боткинско-павловской концепции, все еще дают о себе знать в советской медицине в замаскированном виде.

Такому положению вещей способствует и та позиция, которую заняли некоторые физиологические учреждения, ограниченно понимающие задачи дальнейшего развития павловского учения. Физиологические кафедры строят свои учебные программы без коренной переработки их на основе павловского этапа современной физиологии.

Такие учреждения, как Физиологический институт им. Павлова Академии Наук, Институт эволюционной физиологии и патологии высшей нервной деятельности им. Павлова, Московский институт физиологии, большинство лабораторий Института экспериментальной медицины Академии медицинских наук и большинство кафедр высших учебных заведений не подчинили всю тематику своих учреждений разработке проблем, поставленных Павловым. В этих учреждениях изолированно от других лабораторий выделено по одной лаборатории для исследования условных рефлексов. В них преимущественно продолжается детализация или расширение того фактического материала, который в принципиальной части разработан самим Павловым. Здесь все еще изучаются варианты и различные формы образования пищевых или двигательных условных рефлексов, или применяется сложная электрофизиологическая аппаратура для регистрации тех явлений, которые, в лучшем случае, только уточняют уже известные нам механизмы.

Исследования эти, разумеется, представляют значительный интерес, но они не могут создавать условий для нового развития учения Павлова и не решают проблем, поставленных Павловым. Если исследования в указанных лабораториях по условным рефлексам проводятся в рамках уже решенных проблем и их значение обесценивается запоздалостью во времени, то работы других лабораторий, изучающих, например, биохимические процессы, деятельность периферической нервной системы, механизмы мышечной деятельности, оказываются вне сферы п а в л о в с к о й физиолог и и. Более того, некоторые из этих лабораторий все еще находятся под влиянием отвергнутых Павловым теорий зарубежных физиологов о примате гуморальных факторов над нервными. Естественно, что эти учреждения своими исследованиями не могут привлечь должного внимания медицинской теории для усваивания новых идей в развитии советской передовой науки.

В Физиологическом отделе им. Павлова Института экспериментальной медицины под руководством П. С. Купалова, к сожалению, только в последние три-четыре года началась разработка наиболее сложных форм нервной деятельности. Изучение этих реакций при последовательном применении павловской теории может дать новые материалы к познанию механизма «произвольной» деятельности.

Тематика бывшей павловской лаборатории в ИЭМ, ведущаяся частью сотрудников, работавших еще при жизни Ивана Петровича, имеет большое значение в том отношении, что она на деле опровергает нападки американских физиологов, которые и по незнанию и по сознательному извращению павловского учения пытаются подорвать его значение, как учения материалистического.

Но следует указать, что термин, введенный П. С. Купаловым, «рефлексы без начала» может повести к неправильному представлению, противоречащему павловскому материалистическому учению о детерминированности высшей (психической) нервной деятельности. Некоторые подобные высказывания Купалова вызывают серьезные сомнения.

Лаборатория Э. А. Асратяна выдвинула очень важную проблему о роли коры в восстановительной и компенсаторной функции при нарушениях двигательного аппарата животного, развивающую учение Павлова и опровергающую ложные концепции некоторых зарубежных физиологов (Бэтэ и др.).

Работы воронежского физиолога И. Н. Журавлева по изучению физиологических механизмов аппетита и жажды несомненно являются дальнейшим развитием павловских идей.

Работы старейших учеников Павлова в Ростовском медицинском институте Н. А. Рожанского и И. С. Цитовича в некоторой части служат продолжением и углублением учения о деятельности коры больших полушарий. Я разумею, главным образом, исследования о связи корковой деятельности с ближайшими подкорковыми ганглиозными аппаратами головного мозга и работы об онтогенезе условных и безусловных рефлексов.

Исследования по изучению филогенеза и онтогенеза условно-рефлекторной деятельности человека и животных по всем предположениям имели все основания проводиться в прекрасно обставленном огромном научном институте в селе Павлово (б. Колтуши), в этой «столице условных рефлексов», где, по мысли самого Ивана Петровича, и должны были в первую очередь развиваться исследования генезиса условных рефлексов.

После смерти создателя нового учения работа в этом учреждении велась не так интенсивно и широко, как ожидалось. Причин к этому несколько. Можно указать на гибель генераций животных, подготовленных к опытам, и другие. Но главное — это сосредоточение внимания большей части многочисленных сотрудников на дальнейшем развитии учения директора института Л. А. Орбели об автономной нервной системе. Развитие учения Орбели о симпатической нервной системе и разработка вопросов так называемой эволюционной физиологии имеют самодовлеющее значение, но следует сказать, что они все же косвенным образом связаны с проблемами, поставленными самим И. П. Павловым. Нельзя ни в какой мере отрицать необходимости и возможности развития учения Павлова с привлечением данных физиологии автономной нервной системы и других разделов физиологической науки, как это делает коллектив Л. А. Орбели, но сущность и пути этих исследований не соответствуют непосредственным целям и задачам, которые ставили И. П. Павлов и его школа.

В этом отношении работы Д. А. Бирюкова и других по изучению высшей нервной деятельности различных представителей животного мира несомненно вносят новые черты в учение Павлова в меру ограниченных возможностей их лабораторий. Изучение онтогенеза высшей нервной деятельности давно и плодотворно проводится на детях и взрослых такими исследователями, как Н. И. Красногорский, А. Г. Иванов-Смоленский и др.

С удовлетворением можно отметить выход книг Иванова-Смоленского и подготовку к печати книги Красногорского, хотя возможности исследования по высшей нервной деятельности человека у Красногорского и Иванова-Смоленского были весьма незначительны по сравнению с бывшей павловской клиникой.

Ограничусь упоминанием этих работ, опуская интересные исследования других, ибо главная задача настоящей сессии заключается в том, чтобы вскрыть недостатки, мешающие дальнейшему плодотворному развитию идей Павлова.

Неясное и смутное впечатление производят многие работы П. К. Анохина, пытающегося дать в некоторых случаях собственную, и подчас неверную, интерпретацию основных положений учения об условных рефлексах, как, например, представление о корковом торможении. В этом следует видеть не раз подвергавшуюся критике тенденцию Анохина «поправить» классическое учение Павлова теоретическими измышлениями зарубежных ученых.

К сожалению, мы должны констатировать, что Л. А. Орбели, который был поставлен во главе всех учреждений, где работал И. П. Павлов, не выполнил в полной мере возложенной на него задачи. Л. А. Орбели не направил имеющийся у него и созданный еще Павловым коллектив работников на развитие прямых павловских идей, на борьбу с влиянием западноевропейских и американских буржуазных теорий, с которыми вел беспрерывную борьбу Иван Петрович.

Павлов в своем учении исходил из основного принципа единства и целостности организма. Напомню знаменитые слова Ивана Петровича: «это — целиком наша русская неоспоримая заслуга в мировой науке, в общей человеческой мысли» (Полн. собр. трудов, т. I, стр. 27).

И. П. Павлов своими экспериментальными исследованиями обогатил марксистско-ленинскую теорию познания, которая признает существование вне нас и независимо от нашего сознания объективного мира, отражаемого в ощущениях и в сознании человека. Великий физиолог дал многое для понимания того, как формируется «субъективный образ объективного мира» (В. И. Ленин, Соч., т. 14, стр. 106) через сложный рефлекторный акт, тем самым обусловливая единство субъективного и объективного, психического и физического.

В своих «Лекциях по вопросам высшей нервной деятельности» Л. А. Орбели игнорирует основной методологический принцип И. П. Павлова, дающий ключ к правильному анализу и правильной оценке всего павловского наследства. Л. А. Орбели в оценке Павлова исходит из проповедывавшейся Эв. Герингом теории психофизического параллелизма, согласно которой между физическим и психическим рядами явлений включается «промежуточное звено» чисто физиологических процессов.

Академик Орбели пишет: «Я умышленно подчеркивал в течение всех этих лекций удивительный параллелизм между выводами, которые сделал Иван Петрович на основании объективного изучения высшей нервной деятельности у собаки… с теми выводами, которые сделаны из данных физиологии органов чувств исследователями, умевшими держаться физиологической базы» (стр. 124). Орбели имеет в виду представителей физиологического идеализма — Гельмгольца, Вундта, идеалиста Эв. Геринга, изучающих органы чувств у людей. Здесь Орбели допускает и другую ошибку, подчеркивая параллелизм между данными, полученными у человека на основе объективных и субъективных методов, считая их равноценными. Далее Л. А. Орбели пишет: «Наблюдая субъективные явления, Геринг, как я уже имел случай говорить, пришел к установлению тех же закономерностей и тех же основных законов нервной деятельности, которые дал Иван Петрович на основе объективного изучения, и это является гарантией правильности и того и другого учения, это является гарантией правильности тех физиологических представлений, которые мы сейчас имеем» (стр. 125).

Л. А. Орбели не нашел ничего у Павлова, что резко отличает его от Геринга и что поднимает его над всей «классической» физиологией органов чувств.

В статье «Эволюционный принцип в применении к физиологии центральной нервной системы» (1945) Л. А. Орбели вновь возвращается к Эв. Герингу, на этот раз для того, чтобы показать, что Павлов якобы повторил и подтвердил «открытие» Геринга об основных нервных процессах, как, например, взаимную индукцию.

Орбели в этой статье подвергает критике метод условных рефлексов и отдает предпочтение субъективным методам исследования. Чтобы не быть голословным, приведу некоторые его высказывания: «…стоя на почве материалистических представлений именно диалектического материализма, — пишет Орбели, — мы не можем себе представить иного пути, как использование субъективных явлений в качестве одного из орудий для изучения физиологии мозга.

В этом отношении у нас есть уже предшественник… Я имею в виду Эв. Геринга, который в философском отношении не был материалистом, держался скорее принципа эмпирического параллелизма» (стр. 206). Орбели не смущает и то обстоятельство, что «предшественник» строго проводит ту мысль, что показания наших органов чувств являются отражением не объективного внешнего мира, а тех закономерностей, которым подчинена нервная система.

Чтобы показать равноценность субъективного и объективного методов, Орбели ставит гениальное учение Павлова на уровень с субъективно-психологическими исследованиями Эв. Геринга, приписывая ему павловские открытия. «Чрезвычайно интересно, — пишет Орбели, — что Эв. Герингу удалось на основании изучения физиологии органов чувств создать о нервных процессах определенные представления, c которыми в значительной степени с о в пали в последующем (разрядка везде моя. — К. Б.) представления Ивана Петровича. Достаточно указать, что такие явления, как индукция — симультанная и сукцессивная, были впервые установлены Герингом на основании изучения физиологии органов чувств» (стр. 206).

Итак, по Орбели, выходит, что Эв. Геринг своим субъективно-психологическим методом сделал собственно то, что в последующем повторил Павлов своим объективным методом *.

____________________

* Ссылки Орбели на Геринга цитируются мною по «Лекциям» Орбели, изданным в 1945 г. в «Вопросах высшей нервной деятельности» (1949), где перепечатана та же статья, эти ссылки на Геринга выпущены автором.

Поставив знак равенства между субъективным и объективным методами, Орбели, однако, в следующем высказывании недооценивает учение Павлова о динамике корковых процессов, пытаясь показать ограниченность метода условных рефлексов. Он пишет:

«Само по себе течение условно-рефлекторных актов дает нам сравнение начального и конечного звеньев, все промежуточные звенья оказываются чрезвычайно трудно доступными нашему наблюдению» (стр. 207). И далее: «Гений Ивана Петровича позволил нам раскрыть эту динамику нервных процессов с большой точностью и большой тонкостью. Но все-таки динамика есть динамика, и канва физиологическая есть канва, а на этой канве вышиты узоры, и никого не интересует одна канва. Всех интересует ковер, который состоит из канвы и наложенного на ней узора» (стр. 207). И, как будет показано дальше, Л. А. Орбели и его школа занимались не столько разработкой павловского идейното наследства, сколько разработкой проблем, поставленных им самим.

Нашедшее широкий отзвук в физиологии и в клинической медицине исследование о взаимосвязи коры больших полушарий головного мозга с внутренними органами и тканевыми процессами, естественно, игнорировалось Орбели в силу указанной недооценки им павловского идейного наследства. Например, выпущенный ближайшими сотрудниками Орбели — Гинецинским и Лебединским — учебник физиологии для медвузов сектантски обходит молчанием широкую область взаимоотношений коры больших полушарий с внутренними органами и тканевыми процессами, и в нем совершенно отсутствуют такие важные проблемы, как вопрос об основных процессах возбуждения и торможения, разрабатываемый другой ветвью, идущей от Сеченова, — школой Введенского. Сотрудник Орбели — Г. В. Гершуни в 1945 г. выступил с объективной оценкой учения о связи коры с внутренними органами. и признанием того, что «в процессе взаимодействия афферентных систем, как весьма существенное звено, должны быть включены интероцептивные системы» (Успехи биологии и медицины в СССР за 25 лет, «Физиологический журнал СССР», стр. 62). В 1947 г. на страницах «Физиологического журнала» (№ 4) он вдруг изменил свою точку зрения, высказав тенденциозный и высокомерный скепсис, «лишив» условные рефлексы с внутренних органов, как он пишет, «ясно очерченного смысла».

Отрицательная настроенность Орбели и его школы к насущным задачам разработки павловского наследства вынуждает его умалчивать о проблеме связи коры с внутренними органами, разрабатываемой нынче во многих лабораториях нашей страны.

В качестве ведущего регулятора Л. А. Орбели признает симпатическую нервную систему и мозжечок, т. е. нижележащие уровни центральной нервной системы. Не подлежит сомнению, что в живом организме любой отдел центральной нервной системы, взаимодействуя с другими отделами, изменяет в известной мере их функции в ту или другую сторону, а тем самым и функцию всего организма, но решающим отделом центральной нервной системы является кора больших полушарий, в активности которой сказывается характерная особенность эволюционного процесса животного мира. «Чем совершеннее нервная система животного организма, — писал за год до смерти Павлов, — тем она централизованней, тем высший ее отдел является все в большей и большей степени распорядителем и распределителем всей деятельности организма, несмотря на то, что это вовсе ярко и открыто не выступает. Ведь нам может казаться, что многие функции у высших животных идут совершенно вне влияния больших полушарий, а на самом деле это не так. Этот высший отдел держит в своем ведении все явления, происходящие в теле» (Полн. собр. трудов, т. I, стр. 410).

Развивает ли школа Л. А. Орбели эту важную проблему учения о высшей нервной деятельности — активную роль «этого высшего отдела» в регуляции всех функций организма? Нет, не развивает. Л. А. Орбели в юбилейном номере «Физиологического журнала» (1949, т. XXXV, № 5) начинает свою статью «Адаптационно-трофическая роль симпатической нервной системы и мозжечка» следующим признанием: «Исходя из соображений, высказанных Иваном Петровичем Павловым еще в 1886 г. при изучении усиливающего нерва сердца… я и мои многочисленные сотрудники разработали проблему адаптационно-трофического влияния симпатической нервной системы на все виды поперечно-полосатой мышечной ткани, на периферические нервы, рецепторы, наконец на различные отделы центральной нервной системы от спинного мозга до коры больших полушарий» (стр. 594). Орбели противопоставляет павловскому положению о том, что высший отдел центральной нервной системы держит в своем ведении все явления, происходящие в теле, что он является распорядителем и распределителем всей деятельности организма, — свой тезис, «что значение симпатической системы как регулятора и стабилизатора и соматических и анимальных функций является уже вполне доказанным и не подлежащим сомнению» (стр. 595).

Мы не собираемся недооценивать исследований школы Л. А. Орбели в различных областях физиологии симпатической нервной системы, внутренней секреции, внешних рецепторов и др. Однако в плане развития идейного павловского наследства и его влияния на практику (клиника, биология) не нашла достаточного отражения работа огромного научного коллектива, возглавляемого Л. А. Орбели.

Не останавливаюсь в настоящем докладе на критике неправильного учения о центральной нервной системе академика И. С. Беритова. Такая критика дана уже в общей печати и специальных статьях, и я надеюсь, что она будет развернута и на настоящей сессии.

Я не касаюсь также стоящих на низком научном уровне работ Штерн о так называемом гематоэнцефалическом барьере, где полностью игнорированы все концепции Павлова, хотя Штерн и пыталась в своих трактовках касаться деятельности головного мозга.

В обучении научных кадров Штерн извращала учение Павлова. Это касается, в первую очередь, принципа временных связей — теории условных рефлексов, которую она вместе с реакционными американскими учеными не считала физиологией. Так же извращалось учение о пищеварении и кровообращении.

Частично такой грех имеется и у многих других физиологов, о чем можно судить по учебникам, особенно по упомянутым нами «Основам физиологии человека и животных» А. Г. Гинецинского и А. В. Лебединского. Странное положение: советский учебник и даже руководство для аспирантов, врачей докторантов, написанное на русском языке, — без основ павловской физиологии! Здесь обойдены работы советских физиологов, а учения Павлова и Введенского представлены как второстепенные достижения в науке по сравнению с исследованиями старых западных физиологов.

Это замечание в какой-то мере относится и к другим учебникам последних 10-15 лет (учебник под моей редакцией, учебник под редакцией Бабского и ряд учебников для специальных школ). В каждом учебнике, конечно, упоминается об условных рефлексах, но не об этом идет речь. Мы все должны признать, что синтетическая физиология Павлова наложила свой отпечаток на все разделы нашей науки. Мало того, все главы должны были бы быть переработаны по-новому, если бы вся наша физиология твердо встала на путь, указанный Павловым.

НЕДОСТАТКИ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ФИЗИОЛОГИИ

В сущности, многие исследователи находятся в плену некоторых идей реакционной и топчащейся на месте зарубежной науки.

Мне кажется, что учение о взаимодействии афферентных систем или критика павловского учения о торможении является отзвуком ограниченного понимания законов развития, так же как, например, и отсталого учения об антагонистических отношениях в организме. Сюда относится антагонизм действия солей калия и кальция и антагонистические влияния между симпатической и парасимпатической нервными системами. Все ученые западноевропейских стран держались за такое деление, хотя совершенно ясно, что самое понятие «антагонизм» было взято из лексикона человеческих отношений.

Антагонизм — слово греческое и значит «противоборство», «противодействие». Конечно, с точки зрения органной физио логии мы можем говорить о противодействии друг другу симпатической и парасимпатической нервных систем, но как только мы перейдем от отдельных органов к целому организму, так сразу же выступают на сцену совершенно другие отношения.

Синтетическая физиология вопрос об антагонизме вегетативной нервной системы ставит по-иному. Можно говорить об антагонизме только в относительном смысле. Антагонизм, как и синергизм, есть две стороны одного процесса.

В этом отношении отечественные физиологи разрешили этот вопрос правильно.

Организм как единая целостная система очень широко использует в своей жизнедеятельности противоположно действующие факторы.

Без симпатической нервной системы современный организм также не может нормально существовать в сложнейшей окружающей обстановке, как и без парасимпатической нервной системы.

Закон единства противоположностей здесь выступает особенно ярко. С точки зрения синтетической физиологии просто неправильно было бы говорить о роли одной какой-либо системы. Во время значительной физической нагрузки существенную роль играет симпатическая нервная система, но если в действие не вступает затем парасимпатическая система, то большой и, главное, длительной работы организм не выполнит. Тренировка заключается не только в упражнении аппаратов симпатической нервной системы, но в такой же мере и парасимпатической. При пищеварении же пусковым механизмом служит парасимпатический нерв — вагус, но следом за ним включается и симпатическая система.

Таким образом, для нормальной деятельности организма требуется наличие обеих систем. Это нужно учитывать и при анализе патологических процессов.

Вот почему попытка при язвенной болезни уничтожить влияние вагуса оперативным путем сейчас как будто бы уже никого не удовлетворяет, точно так же как и попытка освободить организм от влияния симпатической нервной системы при гипертонии и других заболеваниях.

Сложность вопроса заключается еще и в том, что обе системы находятся под общим влиянием коры головного мозга, которая со своей стороны является высшим регулятором всех функций в нормальных условиях существования.

Учение о гормонах за последние 30 лет изолировалось от общей физиологии и патологии в особую дисциплину — эндокринологию. Такой отрыв частной проблемы от общего учения об организме, как целом, привел многих эндокринологов и врачей к ошибочным заключениям о якобы самодовлеющей и автономной роли в жизни организма отдельных гормонов. Это представление привело в тупик и гуморальную теорию.

Я коснулся только нескольких частных случаев жизни организма и постарался показать с точки зрения синтетической физиологии всю несостоятельность прежних представлений по этому поводу.

Не могу останавливаться также и на других вопросах физиологии высшей нервной деятельности, разрабатываемых в Советском Союзе или за рубежом. Однако несомненно, что, несмотря на весьма благоприятные условия научной деятельности у нас, в советской действительности, мы сделали значительно меньше того, что требовало от нас развитие нашей науки.

Таким образом, общее состояние павловского дела далеко не на высоте, и, главным образом, вследствие недостаточной устремленности тех лабораторий, которые претендовали на почти полное, монопольное развитие учения о высшей нервной деятельности.

УЧЕНИЕ О ТРОФИКЕ

Я уже отметил, что павловское учение коснулось всех разделов физиологии и родственных наук, поэтому необходимо остановиться на некоторых важных главах физиологии.

Нет необходимости подробно останавливаться на учении Павлова о трофике. Всем известно, что факторы влияния нервной системы на обмен в органах и тканях, открытые в физиологическом эксперименте Павловым, сыграли в развитии многих проблем огромную роль.

Учение о трофической функции широко разработано в физиологических работах Л. А. Орбели и патофизиологических — А. Д. Сперанского. Орбели приписывает трофическую роль только симпатической системе. Это толкование нельзя признать правильным ни с точки зрения фактов, ни с точки зрения истории развития вегетативной нервной системы из одного источника с соматической нервной системой.

Огромная заслуга Сперанского состоит в том, что он установил ведущую роль нервной системы в патогенезе многих заболеваний. Он сделал попытку создать теорию происхождения всех нарушений нормального хода физиологических реакций, т. е. создать общую теорию патологии. Однако при отсутствии надлежащего физиологического анализа такая попытка, надо сказать, не удалась. Знаменательно, что на всем протяжении своей монографии «Элементы построения теории медицины» Сперанский почти не упоминает имя И. П. Павлова. Это знаменует отрыв его теории от физиологии не только павловской, но от физиологии вообще.

Посмотрим, как А. Д. Сперанский относится к значению физиологии для патологии. На стр. 323 его книги мы читаем: «Пассивное подчинение чужому руководству легко может погубить дело, ибо оно связано с обязательством словесных аналогий, с подбором качественно различных явлений по случайному признаку. В результате вместо объединения мы получаем обезличивание, пртеряем свободу маневрировать и кончим дело призванием варягов. Это уже не раз случалось с патологией, кто только не считал себя вправе здесь хозяйничать».

Говоря о варягах и хозяйничании в патологии, А. Д. Сперанский дальше, в этой же книге, имеет в виду и нормальную физиологию. Отмежевывая ее от патологии, Сперанский пишет: «Вопрос таким образом идет не о степени, а о форме, другими словами, о новом качестве биологических явлений» (стр. 234).

Непонятно, как можно представить новое качество без учета степени, которая, как известно, отражает возникновение качества, а следовательно и его содержание. Совершенно ясно, что патологический процесс является новым качеством, но степень этого качества, его содержание непрерывно связаны с нормальными физиологическими процессами. Это видно на примерах язвенной болезни, гипертонии и других заболеваний, сущность которых стала понятна только после того, как их стали рассматривать, исходя из анализа нормальных функций. Легко убедиться в том, что патологические процессы нельзя рассматривать в отрыве от нормальных, в основе которых лежат одни и те же механизмы. Разрешите напомнить слова Павлова по этому поводу. Он писал: «Почему же патологическое состояние пищеварения не наше дело? Что такое патологическое состояние? Это встреча, соприкосновение организма с каким-нибудь чрезвычайным условием или, вернее, с необычным размером ежедневных условий… Разрушен орган — выпадает его функция. Но это наш обыкновенный физиологический прием, употребляемый нами для выяснения роли органа…»

И дальше: «Если разрушение не остановилось на одном органе, а, цепляясь, распространяется дальше, мы опять еще раз на новый лад изучаем функциональную связь органов и, наконец, определяем тот момент и механизм, когда истощается объединяющая сила организма, как целого… Разве это с начала и до конца не физиология, углубление в связи и значение частей организма? И только какой-нибудь неисправимый схоласт мог бы сказать, что это не наше дело. Напротив, именно физиолог с его компетенцией — в методических и логических приемах исследования жизни — является здесь самым законным работником» (Полн. собр. трудов, т. II, стр. 348).

Основной недостаток в исследованиях патологов заключается в том, что после того, как С. П. Боткиным была высказана идея о ведущей роли нервной системы в патологических процессах, они, не приняв боткинскую мысль, не пошли по линии детального и глубокого изучения получаемых фактов, а стали приспосабливать наблюдения и факты к своей старой концепции. Сперанский и его ученики любят ссылаться на замечательные исследования школы Введенского, а вопроса о дистрофии в нервном стволе касаются «между прочим», тогда как об этом следовало бы говорить не между прочим, а ставить вопрос о нервных дистрофиях в самом нервном волокне специально как вопрос, принципиальный для его концепции.

Совершенно игнорируется Сперанским и проблема об ин- тероцепции, разрабатываемая широко нашими физиологами. Нельзя только парабиоз или «нервную сеть» прилагать к своим синтетическим построениям, к тому же все эти теоретические ссылки проводятся без достаточного собственного анализа. Оттого совершенно неясным и для самого Сперанского является вопрос о гуморальных факторах.

Во всяком случае заслуга Сперанского известна, он снова и со всей страстью выдвинул основную идею нервизма в патологии. Надо с удовлетворением отметить, что в последнее время в статьях А. Д. Сперанского идеи Павлова получили более правильное освещение. Контакт с физиологами и воспитание подлинно научных кадров — ближайшая задача патологов.

УЧЕНИЕ О ФИЗИОЛОГИИ ПИЩЕВАРЕНИИ

Если мы говорим о павловской физиологии, то при этом разумеем всю физиологию, на фундаменте которой возводил новое величественное здание Павлов. Иван Петрович знал блестяще всю физиологию и постоянно пользовался работами самых разнообразных направлений и школ. Он полагал, что развитие современной физиологической науки требует знания и применения самых утонченных физиологических, методических приемов, но непременно исходя из идеи целостного изучения организма, обеспеченного сложнейшей нервной организацией, подчиняющей себе деятельность как гуморальных, так и других систем вплоть до процессов, происходящих в клетке.

Павлов, как все это признают, «пересоздал» физиологию пищеварения, хотя он в свое время сам писал, что общий очерк деятельности пищеварительных органов имелся в науке уже за 50 лет до его работ, но он посмотрел на процесс пищеварения с новой точки зрения.

Идеи Павлова и намеченные им задачи в области физиологии пищеварения получили в нашей стране особенно большое развитие. На первое место здесь нужно поставить работы коллектива, возглавляемого И. П. Разенковым. Он достиг крупных и важных по своему значению успехов в этом разделе физиологии, потому что проводил все свои исследования, руководствуясь основными установками Павлова. В последнее время Разенкову удалось перебросить мост между деятельностью пищеварительных желез и обменом белков в организме.

В подтверждение ведущей роли нервной системы в регуляции пищеварительного процесса приведу следующий новый факт, обнаруженный в нашей лаборатории.

Известно, что в свое время открытие Белиссом и Старлингом гормона, названного ими секретином, как возбудителя поджелудочной железы, вызвало много толков. Тогда чашка весов как будто склонилась к признанию весьма важной роли гуморальных факторов в деятельности органа, осуществляемых независимо и без участия нервной системы. И вот теперь, через 40 с лишним лет, было показано, что секретин действует при участии нервной системы.

Приведенные примеры — яркое свидетельство победы павловских идей и павловских путей в физиологии пищеварения.

Необходимо отметить работы по физиологии пищеварения украинского физиолога Ю. В. Фольборта, изучающего механизм взаимодействия возбуждения и торможения в железистом аппарате.

Можно было бы отметить и другие работы по физиологии пищеварения, выполненные в разных лабораториях Советского Союза, которые расширяют и уточняют исследования Павлова в этой области.

К сожалению, нужно констатировать, что этот раздел физиологии, так прекрасно разработанный в трудах наших советских ученых, сравнительно медленно внедряется в клинику.

Хочется подчеркнуть, какое огромное значение имеет ритмика двигательных и секреторных актов в деятельности целого организма — к сожалению, этот вопрос еще недостаточно изучен.

Так же мало разработаны вопросы о режиме последовательности приемов пищи, регулярности питания для разных возрастных групп, а между тем метод хронических опытов Павлова дает ключ к решению этих важных и жизненных задач. Физиолог должен учить по Павлову, как есть, пить, сохранять способность работать и быть жизнерадостным.

РОЛЬ И. П. ПАВЛОВА В ФАРМАКОЛОГИИ

В первый период своей научной деятельности И. П. Павлов посвятил ряд работ изучению фармакологических проблем. Работы, выполненные им в лаборатории при клинике Боткина и на кафедре фармакологии, которую Павлов занимал несколько лет, способствовали тому, что у Ивана Петровича сложился свой взгляд на этот предмет, интересующий нас и имеющий очень важное значение для наших дней. Иван Петрович охарактеризовал фармакологию как теоретическую медицинскую дисциплину, тесно связанную с практикой. «Фармакология как медицинская доктрина, — говорил он, — конечно, вещь чрезвычайно важная… нужно признать, что первый прием лечения по универсальности есть введение лекарственных веществ в человеческий организм. Ведь какой бы случай ни был, даже акушерский, хирургический, почти никогда не обходится без того, чтобы вместе со специальными приемами не были введены в организм лекарства. Понятно, что точное изучение этого универсального орудия врача имеет или должно иметь громадное значение».

«Однако фармаколог мало-помалу отошел от поставленной ему сначала цели, мало или совсем не озабочиваюсь, не интересуясь лечебным действием данного вещества. Фармакология естественно превратилась в часть физиологии, изучающую действие химических агентов на живое тело и преследующую свои чисто теоретические цели… Но благодаря указанному обстоятельству связь современного фармакологического материала с практической медициной, лежавшая, так сказать, в первоначальном проекте фармакологического эксперимента и напоминающая о себе до сих пор в названии науки, как учения о лекарствах, стала, по крайней мере для данного момента, во многих случаях слабой, а иногда даже и чисто схоластической… Отсюда иногда жалобы на современную фармакологию со стороны врачей. В обоюдных интересах экспериментаторов, как и врачей, фармакология должна пополниться элементами экспериментальной терапии. Имея дело не только со здоровым, но и с больным животным, применяя те или другие лекарства и не только отмечая их действия вообще, но и преследуя, как цель, излечение больного животного, фармаколог… для себя расширит и углубит изучение реакций организма на данное химическое соединение, а также и вообще изучение организма, а для врача уяснит настоящее значение и истинный механизм действия терапевтического агента… Лишь при указанном выше слиянии фармакологии с экспериментальной терапией по всей справедливости рассеются многие терапевтические миражи; с другой стороны, исключится печальная возможность неправильного забраковывания многих средств» (Полн. собр. трудов, т. II, стр. 359-360).

На заседании в 1899 г., посвященном памяти С. П. Боткина, Иван Петрович говорил: «Не натурально ли, видя отклонения от нормы и глубоко вникнув в их механизм, желать повернуть их к норме? Только это и есть последняя проба полноты вашего физиологического знания и размеров вашей власти над предметом. Следовательно, мы естественно пришли к экспериментальной терапии. Отбросьте практическую цель экспериментальной терапии, останется новый и плодотворный способ изучения жизни, потому что вы будете подходить к изучаемой вами жизни с новой стороны…» (Полн. собр. трудов, т. II, стр. 354).

В 1900 г. на 13-м международном медицинском конгрессе Иван Петрович выступил с речью, носившей весьма знаменательное название: «Экспериментальная терапия как новый и чрезвычайно плодотворный метод физиологических исследований». В ней говорилось: «Физиология вызывала и вызывает при своих аналитических исследованиях многие изменения организма, влекущие за собой либо болезнь, либо смерть. Экспериментальная патология воспроизводит в настоящее время множество болезней, подобных человеческим. Какое обширное и плодотворное поле раскрылось бы для физиологического исследования, если бы немедленно после вызвВанной болезни или в виду неминуемой смерти экспериментатор искал с полным знанием дела способ победить ту и другую» (Полн. собр. трудов, т. I, стр. 364). До настоящего времени наблюдалась явная недооценка этих положений Павлова.

БИОХИМИЯ И ПАВЛОВСКАЯ ФИЗИОЛОГИЯ

Не желая перегружать доклад, не могу говорить много и подробно о важнейшей отрасли физиологии — биохимии. Думаю, что всем ясно, какой большой вклад сделал в физиологическую химию И. П. Павлов в период становления этой области науки в нашей стране. Напомню его замечательные совместные работы с Ненцким, открытие в павловской лаборатории энтерокиназы, обратимого хода ферментативных процессов и многое другое. Советская биохимия сделала большие успехи. Нет сомнения, что наша биохимия необычайно

выиграет от тесного рабочего контакта с физиологами и патологами, как это было в конце прошлого и в начале настоящего века во времена Павлова, Ненцкого, Данилевского, Гулевича, Баха.

Большинство наших современных биохимиков работает над актуальными проблемами, имеющими существенное значение для медицины и промышленности. Этот путь — путь единения теории и практики — несомненно приведет к большим достижениям. В работах Энгельгардта нашла свое выражение идея о связи формы с функцией. На этом пути предстоит с новых позиций изучить деятельность, в первую очередь, нервной, мышечной и железистой тканей.

Контакт с физиологами и клиникой поможет биохимикам проникнуть глубже в закономерности химических процессов, совершающихся в нашем теле. Без этого единения физиологов с биохимиками едва ли возможно, в павловском смысле, перенести данные, полученные в пробирках и колбах, на организм.

Путь, который избран биохимиками, изучающими интеграцию отдельных моментов обмена, многообещающий, если исследователи на этом пути свяжут тесно свои искания с идеями Павлова в физиологии и патологии.

Органикам открыта сейчас широкая дорога для поисков анализа и синтеза отдельных ингредиентов сложнейших химических веществ организма.

ФИЗИОЛОГИЯ И ПРОФИЛАКТИЧЕСКАЯ МЕДИЦИНА

Необходимо остановиться на отношении павловского понимания физиологии прежде всего к вопросам профилактической медицины. Важно обсудить, как повлияла и должна повлиять павловская физиология на главную профилактическую медицинскую дисциплину — на гигиену, включая сюда и микробиологию.

Гигиена как наука изучает внешнюю среду, но ее отличие от других наук в том, что внешняя среда рассматривается в гигиене с точки зрения влияния ее на организм человека и на целые коллективы.

Павлов и его школа, как об этом было уже сказано, оперируют в своих исследованиях с целостным организмом.

Когда говорят об изучении организма как целого, то при этом может мыслиться различное содержание.

По старому представлению, идущему от Вирхова и имеющему место еще и теперь, организм представляется как сумма отдельных единиц: клеток тканей, органов, живущих в известной степени индивидуальной жизнью и связанных между собой, как части механизма машины.

Павловская школа имеет иное представление об организме человека: организм не машина, а единство, организм не простое целое, а единое целое.

Первая особенность такого представления — это единство организма, его внутренняя связь, его объединение или, как говорят, интегрирование (а не суммирование), которые обеспечиваются, во-первых, соединением клеток тканей, органов и жидкостей в единую массу, во-вторых, гуморальной связью, а главное, в-третьих, нервной системой, которая связывает все органы, ткани и клетки.

Вторая особенность заключается в том, что на основании огромного фактического материала, накопленного в течение последних двух десятков лет, можно утверждать, что едва ли существует в организме какая-либо функция, которая в своем проявлении не контролировалась бы высшим отделом центральной нервной системы.

Этими фактами координирующей, управляющей деятельности центральной нервной системы в организме определяется и третья особенность представления Павлова об организме — это снятие, уничтожение противоположности между растительной, вегетативной, с одной стороны, и животной, анимальной жизнью организма — с другой. Идеалистическая концепция Биша находит место в физиологии и в гигиене в ряде случаев и в наши дни, когда гигиена рассматривается преимущественно как гигиена растительных процессов организма, когда не учитывается координирующая и направляющая, а иногда и главенствующая при этом роль центральной нервной системы.

Наконец, следующая характерная особенность состоит в признании того, что в течение индивидуальной жизни организма устанавливается тот или иной определенный уровень отношений, известная форма равновесия, организованного корой головного мозга между внешней средой, с одной стороны, и внутренними процессами — с другой. Такой уровень отношений у различных людей имеет определенный динамический стереотип. Нарушение этого установившегося стереотипа вызывает нарушение жизнедеятельности. С характером стереотипа необходимо считаться при всякого рода медицинских воздействиях, в том числе при мероприятиях в области гигиены: профессиональной, школьной, военной, бытовой.

На основе павловских представлений о стереотипе должны быть построены многие мероприятия питания, работы и отдыха.

И. П. Павлов представлял себе внешнюю среду, с которой организмы живых существ сливаются в неразрывном единстве, как единый комплекс.

Среда, в которой живет человек, слагается из элементов (воздуха, кислорода, лучистой энергии, микробов и пр.). Одни из этих элементов являются индифферентными, безразличными для организма, другие — действуют на него, вызывая те или иные изменения в нем. Элементы среды, вызывающие изменения в процессах организма, в гигиене носят название факторов среды.

Можно сказать, что И. П. Павлов открыл новые факторы внешней среды, до него или совершенно неизвестные или находившиеся в тени, вне поля зрения научного экспериментального исследования.

Именно Павлов открыл, что всякий, ранее индифферентный, безразличный для организма элемент внешней среды, может, при известных условиях, сделаться фактором воздействия на организм через центральную нервную систему, через ее рецепторы. Причем, воздействие в этих условиях нейтральных элементов внешней среды может производить глубокое изменение в организме.

Общеизвестны многочисленные опыты павловской школы в этом направлении. Например, у собаки, которой в камере повешен на спину тяжелый груз, вызывается соответственное повышение обмена в виде увеличения поглощения кислорода. В дальнейшем у той же собаки один вид камеры без всякого наложения груза вызывает такое же увеличение обмена. Помещение животного в среду с температурой, значительно низшей или высшей по сравнению с той, в которой оно живет, — обычно вызывает реакцию организма не на наличную температуру, а на всю обстановку, как на комплексный условный раздражитель, в сочетании с которым была выработана временная связь.

Следовательно, такие нейтральные для организма элементы внешней среды, как вид камеры, будут при воздействии, направленном через кору головного мозга, вызывать увеличение окислительных процессов в тканях.

Это и есть открытые Павловым условные рефлексы, которые с гигиенической точки зрения можно представить как новые факторы внешней среды. Это павловское представление имеет практическое значение для гигиены в создании соответствующей внешней обстановки труда и быта.

ФИЗИОЛОГИЯ И КУРОРТНОЕ ДЕЛО

В организации отдыха и восстановлении работоспособности большую роль играет физиотерапия и курортология, которая, однако, до сих пор оторвана от современных проблем физиологии и патологии.

Этот отрыв является следствием того, что экспериментальная курортология шла по путям изучения частных вопросов, вытекающих из узкой курортной практики, тогда как общая физиология, а за нею и патология, начиная с Сеченова и до наших дней, шла по путям изучения не только частных, но и, главным образом, общих закономерностей, лежащих в основе различных функций организма как единого целого.

Неправильное представление о влиянии среды на организм мешало целеустремленному изучению и научному синтезу данных, полученных разными исследователями. Исключение из этого общего положения составляют работы Бальнеологического института в Пятигорске и на группе кавказских Минеральных вод. Эти исследования проводились в свое время в контакте с Иваном Петровичем в лаборатории его имени. Но в настоящее время это научное учреждение находится в упадке.

Центральный институт курортологии в Москве не справился с основной задачей — вести исследования на уровне современных проблем физиологии и патологии. Эти недочеты в организации курортологии как экспериментальной науки являются основной причиной того, что курортная практика до сего времени в значительной степени остается в тисках грубой эмпирики.

Замыкаясь в кругу частных вопросов, она все более и более суживала границы своих исследований в области курортологии и зашла в тупик. Нет в настоящее время и общей теории действия курортных факторов на организм человека. Необходимо, чтобы экспериментальное исследование заняло свое место в системе курортного лечения и подняло бы курортную практику до уровня передовых разделов медицинской науки.

ФИЗИОЛОГИЯ И ФИЗКУЛЬТУРА

Близко по своим задачам к курортологии, климатологии примыкает физкультура, как один из мощных факторов поддержания здоровья и работоспособности.

Еще Сеченовым было указано значение мышечного движения человека для развития деятельности его мозга. Действительно, без мышечных движений невозможно ни познание природы, ни, тем более, переделка ее в процессе труда, ни совершенствование самого человека в процессе воспитания.

Исследования по физиологии труда и физических упражнений должны быть направлены специально на изучение человеческой мышечной деятельности. В этой области особенно необходима дальнейшая широкая разработка учения Павлова.

Требуется выяснение специфических особенностей кортикальной регуляции функции в человеческом организме, характеризующей различные виды человеческой деятельности.

Вспомним, что писал Павлов в знаменитом письме горнякам: «Всю мою жизнь я любил и люблю умственный труд и физический и, пожалуй, даже больше второй. А особенно чувствовал себя удовлетворенным, когда в последний вносил какую-нибудь хорошую догадку, т. е. соединял голову с руками» (Полн. собр. трудов, т. I, стр. 31).

Между тем, современное состояние физиологии мышечной деятельности вообще и физиологии физических упражнений, в частности, оставляют желать лучшего. Вопросами физической культуры и спорта систематически занимается несколько лабораторий, которые дают относительно небольшую научную продукцию. Все они разрабатывают почти исключительно только вопросы рекордной работоспособности и упускают из виду все остальные гигиенические и воспитательные задачи массового физкультурного движения.

Лишь одна из этих лабораторий последнее время стала изучать деятельность центральной нервной системы при физических упражнениях.

А. Н. Крестовников накопил значительный материал о влиянии физических упражнений на различные системы органов. Он сделал также попытку теоретического объяснения действия упражнений с позиции павловского учения.

При этом человеческая деятельность трактовалась на основе экспериментального материала, полученного на собаках. Такая попытка, имевшая в свое время определенный интерес, не может быть признана удовлетворительной сегодня.

Следует сказать, что таким методом трудно достичь значительных успехов. Создание искусственных условий эксперимента или эксперимент только на животных никак не может отразить всего многообразия высших форм регуляции функций и их развития в естественных условиях жизни человека.

Физиологические изменения в организме спортсмена перед стартом представляют результат условно-рефлекторных кортикальных импульсов. Поэтому анализ этого состояния позволяет обнаружить особенности кортикальной регуляции функций перед различными упражнениями в разных условиях и у разных людей.

Этот вывод имеет и более общее теоретическое значение. Появляется перспектива объективного изучения эмоций в плане их возникновения, связанного с мышечной деятельностью. Изучение деятельности скелетной мускулатуры представляет большой интерес и с точки зрения рецепторных аппаратов, заложенных в мышцах. Роль мышц в познании внешнего мира огромна. Сеченов назвал очень красочно мышечный рецепторный аппарат «щупалами», указал, какую большую роль играет мышечная работа в деятельности головного мозга. Пользуясь методом Павлова, можно глубоко проникнуть в эту крайне интересную и важную область физиологии, имеющую теоретико-познавательное, а также и большое практическое значение.

Применение павловского учения в теории физического воспитания невозможно без создания соответствующей лаборатории, тесно связанной в своей деятельности с практической работой по физической культуре и спорту.

Не менее необходимы соответствующие организационные мероприятия в отношении лечебной физической культуры и вопросов медицинского контроля над физкультурой. Профилактическое и терапевтическое действие упражнений до сих пор еще не привлекает внимания научных медицинских учреждений.

Мне кажется, что Академия педагогических наук должна заинтересоваться этими важными вопросами, имеющими такое большое значение не только для физического, но и для умственного развития.

УЧЕНИЕ ПАВЛОВА

О ВЫСШЕЙ НЕРВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

И ПРОБЛЕМЫ ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ ФИЗИОЛОГИИ

Учение И. П. Павлова коренным образом затронуло и общебиологические проблемы эволюции физиологических функций. Уже давно наши выдающиеся биологи обратили на это внимание и в своих работах использовали мысли и проекты Павлова.

В процессе изучения общих функций коры головного мозга мы пришли к мысли выяснить также и некоторые общебиологические закономерности.

Современное представление о регуляции обмена веществ в организме животных и человека возникло во второй половине XIX столетия, когда успехи физических и химических наук позволили установить приложимость основных законов сохранения материи и энергии к живым существам.

В создании учения об обмене веществ большую роль сыграли отечественные исследования второй половины XIX века — Сеченова, Данилевского, Пашутина, Лихачева и др. Эти работы, развивавшиеся иногда параллельно, а часто и опережавшие крупные зарубежные исследования, явились в дальнейшем исходным моментом для известных трудов американских авторов — Этуотера и Бенедикта и большой группы современных исследователей. Концепция Рубнера, принятая, по существу, в качестве основной во всех руководствах по физиологии, построена на сопоставлении, главным образом, анатомических признаков животного и интенсивности энергетических представлений, без учета высших регуляторных функций. Такие основные законы регуляции обмена веществ в организме, как так называемый закон поверхности тела и принцип компенсации, сформулированные Рубнером, учение о коэффициенте полезного действия и другие построены на этих энергетических представлениях, явившихся достижением естествознания в прошлом столетии, но совершенно не удовлетворяющих нашим представлениям об организме и его историческом развитии.

Задача изучения влияния высших отделов центральной нервной системы на уровень обмена веществ в организме не только позволила установить факт наличия этих влияний, но и открыла совершенно новые пути и перспективы в изучении обмена веществ организма в самых различных условиях существования.

Полученные в разнообразных условиях экспериментов факты убедительно говорили о том, что уровень обмена веществ, по существу отражающий общую жизнедеятельность организма, зависит не только от врожденной рефлекторной деятельности, но и от приобретенной в течение индивидуальной жизни сложной системы условных рефлексов. Расширение этих исследований заставило нас покинуть на время лабораторию и обратиться к изучению явлений, происходящих в условиях естественного обитания животных.

Типичный режим функционирования организма, смена температур среды и изменения освещения, влияние трудовых переустройств в среде, где живет человек, и т. д. — все это становится сигналом для возникновения тех или других изменений общей жизнедеятельности организма. Разнообразие объектов и неизменно получаемые на них вполне созвучные результаты окончательно убедили нас в том, что дело идет о чрезвычайно распространенной общебиологической закономерности, имеющей огромное значение в процессе приспособления организма к окружающей среде.

Исследование приемов пищи в отношении их влияния на обмен веществ было произведено с применением знаменитого опыта И. П. Павлова с мнимым кормлением. И здесь оказалось, что сам факт еды является сигналом, изменяющим весь последующий ход энергетических превращений в организме, а также качественный характер процессов обмена веществ. Стимуляция процессов обмена веществ актом еды не идет параллельно работе пищеварительного тракта и представляет другое явление, связанное с образованием временных рефлексов. Удалось выяснить и пути передачи этих влияний.

Не меньшее значение имеют кортикальные сигналы для энергетического расхода при мышечной деятельности, что представляет совершенно особую задачу в исследованиях по физиологии труда и особенно физиологии физического воспитания и спорта.

Огромный материал, собранный по терморегуляции различных видов млекопитающих климатических станций, позволил выявить общие закономерности изменений этой функции у животных в связи с их географическим расселением и образом жизни. При этом было показано, что некоторые специфические особенности физиологических реакций, свойственных данному виду, появляются очень поздно в процессе индивидуального развития и в значительной мере обусловлены деятельностью высших отделов центральной нервной системы.

Практическим результатом этих работ были попытки внедрения павловского метода исследования в практику экологических изысканий.

Нам представляется, что закономерности кортикальных регуляций имеют большое значение для изучения эволюции всей рефлекторной деятельности организмов.

Уже самый факт существования индивидуально приобретенных регуляций обмена веществ и других физиологических функций предполагает существование сложных рефлекторных отношений, где взаимоотношения безусловных и условных рефлексов меняются в процессе эволюции данного вида. Основные виды рефлекторных актов, как пищевые, оборонительные, ориентировочные, половые и другие, описанные И. П. Павловым, постоянно претерпевают многообразные превращения, направленные на уравновешивание организма с внешней средой.

Можно было предполагать, что постоянное пребывание животных в поле, связанное с питанием, повышенной мышечной деятельностью и т. д., приведет к образованию рефлексов на внешнюю среду, возникающих на базе других рефлекторных актов, но приобретающих на известном этапе развития уже вполне самостоятельное значение. Действительность подтвердила эти предположения.

Возможность перехода одних рефлекторных актов в другие в связи с условиями существования (например, в связи с характером питания) показана на примере пищевых слюноотделительных натуральных условных рефлексов у представителей хищников и низших обезьян. Доказано, что реакция слюноотделения вызывается не видом пищи, а неразрывно связана со способом добывания пищи данным организмом.

Для хищников показ пищи вызывает не возбуждение слюноотделения, а его торможение, что обусловлено охотой этих животных и длительным выслеживанием добычи.

Факты с несомненностью говорят о том, что эволюция безусловных рефлексов неразрывно связана с эволюцией условных, постоянно возникающих в процессе приспособления животного к условиям существования. Большой и разнообразный материал указывает на исключительную роль учения о кортикальных регуляциях в развитии советского творческого дарвинизма.

Мне казалось необходимым столь подробно остановиться на фактах, полученных в области регуляции обмена веществ и связанных с ними явлений, так как они непосредственно вводят нас в круг вопросов большой практической важности и открывают большие перспективы для работы в важнейших областях биологии.

Нельзя не отметить, что развитие указанного направления работ как в экспериментальной, так и в практической физиологии и биологии очень ограничено. В этой связи следует подчеркнуть весьма важные начинания в этой области Д. А. Бирюкова.

ФИЗИОЛОГИЯ И КЛИНИЧЕСКАЯ МЕДИЦИНА

Иван Петрович Павлов писал: «Понимаемые в глубоком смысле физиология и медицина неотделимы». Особенно важно и своевременно остановиться сейчас на вопросе непосредственного приложения павловских идей, чаяний и перспектив в лечебной медицине.

Об этой стороне павловского дела неоднократно писалось и говорилось в периодической печати, на различных совещаниях и съездах и указывалось, какое огромное значение имеет павловское учение для лечебной медицины.

В сущности говоря, учение Павлова о деятельности животного организма — это основа современной научной медицины.

Нет отрасли медицины, где не играло бы первую роль павловское представление о деятельности организма животных и, особенно, организма человека. Без преувеличения можно сказать, что, начиная от самых малых специальных медицинских дисциплин до обширных областей терапии, хирургии и психо-неврологии, павловская физиология оказала огромное влияние и создала все предпосылки для нового подъема медицинской науки.

В последние десятилетия нашего века на Западе и в Америке стихийно народилось новое направление в медицине, так называемая «психосоматическая медицина». Это бледный и уродливый отголосок того направления, которое в нашем отечестве давно было обосновано выдающимися клиницистами в виде идеи нервизма, т. е. подчинения всех процессов в организме нервной организации как в норме, так и в нарушенном течении жизненных функций.

Проблемы «психосоматической медицины», как и любой другой науки, базируются на определенном философском фундаменте, являющемся отражением определенных социально-классовых отношений в обществе. И в зависимости от этого философского фундамента та или иная наука развивается или по пути истинной науки или по пути псевдонауки. Последняя в классовом обществе ставит себе целью защищать интересы обреченного класса, выполнять его социальный заказ и тем самым «отгораживаться от народа».

«Психосоматическая медицина» за рубежом, особенно в Америке, где монополистический капитал наиболее нагло проявляет экспансионистские тенденции, вынуждена во всеоружии самых реакционных теорий защищать интересы господствующих классов. Рупором таких реакционных теорий являются издающийся в Америке журнал «психосоматической медицины» и ряд монографий.

Основным теоретическим положением зарубежной «психосоматической медицины» является следующее: «Человеком руководят инстинкты, враждебно-агрессивные импульсы, которые в цивилизованном обществе в значительной мере подавляются». Это подавление, в свою очередь, еще более обостряет инстинкты. «Такая замкнутая цепь отрицательных инстинктов, — читаем мы на страницах указанного журнала, — является одним из наиболее изученных механизмов при психоаналитическом исследовании невротиков».

Причина неврозов, таким образом, коренится в «низменных инстинктах людей» и в «цивилизации», ущемляющей эти инстинкты. Следует подчеркнуть, что как люди, так и «цивилизация» рассматриваются вне классовой структуры буржуазного общества. В заключении большой статьи о гипертонии адепты реакционной науки пишут: «Ведущая роль принадлежит психиатрам, так как именно от них мы ждем исследований современной цивилизации, имеющей влияние на психические конфликты у людей». Эти же авторы постулируют отрицательное влияние цивилизации на гипертонию следующим образом: «Среди дикарей, огражденных от социальной борьбы священными законами, табу и церемониями, гипертония встречается редко. Наряду с этим, среди городских американских негров, которые уже несколько поколений живут в условиях западной цивилизации, гипертония наблюдается часто». Характерно, что при этом авторы ни словом не упоминают о невероятной эксплоатации негров и о бесчеловечной их дискриминации в штатах «демократической» Америки, где таким режимом созданы для негров совершенно невыносимые условия существования. Это указанным авторам не дано видеть.