НАУЧНАЯ СЕССИЯ, ПОСВЯЩЕННАЯ ПРОБЛЕМАМ ФИЗИОЛОГИЧЕСКОГО УЧЕНИЯ АКАДЕМИКА И. П. ПАВЛОВА (28 июня — 4 июля 1950 г.)

Академик Л. А. Орбели считает, что «в тех временных связях, которые изучал Иван Петрович, мы имеем только элементарнейший процесс высшей нервной деятельности» (Физиологический журнал СССР, т. 33, № 6, 1947, стр. 676). А между тем И. П. Павлов в 1935 г. пишет: «Итак, временная нервная связь есть универсальнейшее физиологическое явление в животном мире и в нас самих. А вместе с тем оно же и психическое — то, что психологи называют ассоциацией, будет ли это образование соединений из всевозможных действий, впечатлений или из букв, слов и мыслей. Какое было бы основание как-нибудь различать, отделять друг от друга то, что физиолог называет временной связью, а психолог ассоциацией?» (Полн. собр. трудов, т. III, стр. 561).

В той же, только что цитированной статье академик Л. А. Орбели пишет: «Кроме того выяснилось, что сам по себе механизм образования условных связей уж до такой степени элементарен, что взрослый человеческий организм далеко не гордится выработкой новых условных связей. Он гордится скорее тем, что этой выработке сильно противодействует и очень быстро укладывает вырабатывающиеся рефлексы в известные рамки» (Физиологический журнал СССР, т. 33, № 6, 1947, стр. 676).

А между тем И. П. Павлов говорит о том, что «условная временная связь… специализируется до величайшей сложности и до мельчайшей дробности» (Полн. собр. трудов, т. III, стр. 562), достигая, по его словам, в процессе «широчайшего синтеза» и «тончайшего анализа» сложнейших форм.

Над высшей нервной деятельностью, такой как понимал ее И. П. Павлов, по мнению академика Л. А. Орбели, имеется нечто то противодействующее этой деятельности, то быстро укладывающее ее в известные рамки. Не правильнее было бы сказать, что под влиянием постоянного взаимодействия с внешней для человека, прежде всего социальной, средой в высшей нервной деятельности нередко возникают противоречия, сшибки, борьба и в результате то преодоление одних процессов другими, то объединение их. Следует отметить, что этим противоречиям, этой борьбе, как известно, много внимания уделял и сам И. П. Павлов.

Указывая в своем предисловии к сборнику «И. П. Павлов. Психопатология и психиатрия» (изд. АМН СССР, 1949, стр. 5), что творец учения о высшей нервной деятельности отлично понимал все сложности и трудности, стоящие на пути изучения этой деятельности у человека, Л. А. Орбели отмечает: «Вот почему он полностью и на много лет отказался от пользования при оценке поведения животных терминами и понятиями человеческой психологии». Так ли это? Не подругам ли соображениям отказывался Павлов от психологии?

В 1931 г. он пишет: «Вы имеете перед собой живой организм, до человека включительно, производящий ряд деятельностей, обнаружений силы. Непосредственное, труднопреодолимое впечатление какой-то произвольности, спонтанности! На примере человека как организма это впечатление достигает почти для всякого степени очевидности, и утверждение противоположного представляется абсурдом… не говорится ли и до сих пор, даже исключая человека, о действующих спонтанно силах в животном организме. Что же касается человека, разве мы не слышим и теперь о свободе воли и не вкоренилось ли в массе умов убеждение, что в нас есть нечто, не подлежащее детерминизации. Я постоянно встречал и встречаю немало образованных и умных людей, которые никак не могут понять, каким образом можно было бы когда- нибудь целиком изучить поведение, например, собаки вполне объективно, т. е. только сопоставляя падающие на животное раздражения с ответами на них, следовательно, не принимая во внимание ее предполагаемого по аналогии с нами самими субъективного мира. Конечно, здесь разумеется не временная, пусть грандиозная трудность исследования, а принципиальная невозможность полного детерминизирования. Само собой разумеется, что то же самое, только с гораздо- большей убежденностью, принимается и относительно человека. Не будет большим грехом с моей стороны, если я допущу, что это убеждение живет и в части психологов, замаскированное утверждением своеобразности психических явл е н и й, под которым чувствуется, несмотря на все научноприличные оговорки, все тот же дуализм с анимизмом, непосредственно разделяемый еще массой думающих людей, не говоря о верующих» (Полн. собр. трудов, т. III, стр. 436- 437).

Из приведенной цитаты прежде всего совершенно ясно, что приложение строго-объективного метода исследования к человеку И. П. Павлов считал правильным, целесообразным и закономерным. Более того, в утверждении принципиальной недостаточности, невозможности, нецелесообразности такого приложения он видел проявление идеалистических тенденций, проявление дуализма и анимизма.

Само собой разумеется, что при распространении строгообъективного метода на человека И. П. Павлов имел в виду и речевую деятельность, думая не только об изучении функций первой сигнальной системы, но и об изучении функции второй сигнальной системы, систем, неразрывно связанных друг с другом, постоянно взаимодействующих и в этом взаимодействии составляющих целостную высшую нервную деятельность человека.

Из приведенной цитаты также совершенно ясно, что И. П. Павлов стоял на позициях строгого и последовательного детерминизма, который, видимо, даже до настоящего времени далеко не всем, и в том числе и некоторым из учеников И. П. Павлова, не легко дается.

А между тем В. И. Ленин еще в конце прошлого столетия в своей работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» писал: «Идея детерминизма, устанавливая необходимость человеческих поступков, отвергая вздорную побасенку о свободе воли, нимало не уничтожает ни разума, ни совести человека, ни оценки его действий» (Соч., т. 1, стр. 142).

Мы знаем, что за идею детерминизма в свое время боролся и И. М. Сеченов: «Мысль считается обыкновенно п р и ч и н о й поступк а, — говорит он. — В случае же, если внешнее влияние, т. е. чувственное возбуждение остается, как это чрезвычайно часто бывает, незамеченным, то, конечно, мысль принимается даже за первоначальную причину поступк а… Между тем это величайшая ложь. Первоначальная причина всякого поступка лежит всегда во внешнем чувственном возбуждении, потому что без него никакая мысль невозможна» (Рефлексы головного мозга, 1926, стр. 105).

Как мы видели, взгляды И. П. Павлова и Л. А. Орбели в некоторых принципиальных вопросах учения о высшей нервной деятельности несколько расходятся. Особенно ясное выражение это находит в ряде работ одного из учеников и ближайших сотрудников академика Л. А. Орбели проф. Г. В. Гершуни и сотрудников этого последнего.

Содержание всех этих работ, в основном, сводится к следующему: изменяя интенсивность какого-либо раздражителя, например, звукового, путем словесного опроса испытуемого определяют пороги ощущения. На тот же самый раздражитель вырабатывается какой-либо условный рефлекс. Обнаруживается, что возможны случаи, когда раздражитель, вызывая условный рефлекс и электрореакцию мозга, регистрируемую электроэнцефалографом, якобы не вызывает в то же время никакого ощущения, что выясняется при словесном опросе испытуемого относительно его «субъективных ощущений».

Подобные случаи Гершуни рассматривает как «субсензорную реакцию», как лишенный ощущения «субсензорный условный рефлекс». «Тот уровень организации нервной деятельности, который необходим для осуществления условно-рефлекторных реакций, — пишет Гершуни, — несомненно очень близок к уровню, необходимому для возникновения ощущений. Это, однако, близость, а не идентичность. Возможность в определенных условиях расслоения условных и сензорных реакций… позволяет думать о том, что дифференцированные ощущения отражают некоторую более высокую, чем простые условные рефлексы, степень организации нервных процессов… Как известно, изучение закономерностей психической деятельности человека приводит к заключению, что даже сложные виды этой деятельности могут быть неосознанными [например, Freud (Фрейд, 1924), Jannet, Леонтьев (1940, 1946)]… Что такое с психологической точки зрения субсензорный условный рефлекс? Можно думать, что это есть элементарное выражение неосознанной психической реакции» (Физиологический журнал СССР, т. 33, № 4, 1947, стр. 408-409).

Неизвестно, зачем понадобился Фрейд там, где с гораздо большим основанием следовало бы вспомнить о И. М. Сеченове, говорившем, что «чувственное возбуждение, производящее отраженное движение, может вызывать вместе с тем и определенные сознаваемые ощущения; но последнего может и не быть» (Рефлексы головного мозга, 1926, стр. 62). Нельзя было здесь не вспомнить также и о сеченовских «неопределенных темных ощущениях» (там же, стр. 83).

Три следующие черты характерны для исследований Гершуни:

1. высшая нервная деятельность совершенно искусственно разрывается на две части — одна (якобы более высокая ступень) — изучается с помощью субъективно-психологического метода, другая (якобы более низкая ступень) — исследуется путем павловского строго-объективного метода;

2. полученные с помощью обоих этих методов данные сопоставляются и обсуждаются с психологической точки зрения, причем для этого привлекаются какие-то мнимые «закономерности психической деятельности», будто бы изученные Фрейдом; таким образом не психологический узор укладывается на физиологическую канву, а, наоборот, делается попытка физиологические данные объяснить субъективно-психологическим путем;

3. вместе с тем совершенно игнорируются взгляды И. П. Павлова на взаимоотношения первой и второй сигнальных систем. А между тем данные Гершуни могут быть правильно поняты и объяснены только в свете павловского учения и, главным образом, с точки зрения взаимодействия первой и второй сигнальных систем.

Действительно, во всех работах Гершуни речь идет о следующем: с одним и тем же раздражителем в мозговой коре связаны две различные ответные реакции — одна не посредств енная- в виде условного рефлекса, и другая — словесная, на основании которой почему-то и решается вопрос о том, ощущается или не ощущается раздражитель. Следовательно, оба корковых процесса начинаются рецепцией, восприятием одного и того же раздражителя в первой сигнальной системе, но затем пути их расходятся: первый из этих корковых процессов разрешается ответной реакцией через первую сигнальную систему, второй же корковый процесс — через вторую сигнальную систему в форме речевой реакции, в виде словесного отчета о раздражителе.

При некоторых условиях первый — более простой — корковый процесс, протекающий, в основном, в пределах первой сигнальной системы, происходит беспрепятственно, но второй — качественно иной и более сложный процесс, переходящий из первой во вторую систему, следовательно требующий их совместной деятельности, их взаимодействия, оказывается неосуществленным. Один нервный путь находится в состоянии готовности к действию и достаточно возбудим, чтобы принять и провести раздражение данного качества и интенсивности, другой — недостаточно готов, недостаточно возбудим или даже заторможен.

В зависимости от разных условий эксперимента, от неодинаковой упроченности обеих корковых связей, от особенностей функционального состояния мозговой коры в целом и каждой из сигнальных систем в частности — в различном состоянии будут находиться и оба нервные пути, о которых идет здесь речь.

При одних условиях передача нервного возбуждения из первой сигнальной системы во вторую происходит, и испытуемый адэкватно оценивает раздражитель, при других условиях подобная передача не осуществляется, и словесная квалификация раздражителя отсутствует.

Если раздражитель вызывает реакцию, то это уже значит, что он воспринимается рецепторными клетками коры. Это восприятие может быть то более дифференцированным, отчетливым, то более неопределенным, темным, по выражению И. М. Сеченова.

Таким образом, вопрос о взаимоотношении между ощущением и условным рефлексом, как его формулирует Г. В. Гершуни, для нас представляется в основном вопросом о динамических взаимоотношениях между первой и второй сигнальными системами мозговой коры.

Неправильно резко противопоставлять ощущения и условные связи как субъективные психические явления и объективные нервные процессы. Субъективное и объективное находятся здесь в неразделимом единстве.

Неправильно стремление к одновременному применению павловского строго-объективного метода и субъективно-психологического метода, стремление, исходящее, по существу, от концепции психофизиологического параллелизма. Тем менее оснований данные строгообъективного метода подвергать субъективно-психологической обработке.

Неправильна попытка дополнить и усовершенствовать павловское учение с помощью старой физиологии органов чувств. И. П. Павлов основным недостатком этой последней считал то, что она в преобладающей части построена на «субъективном материале» и полагал, что она может быть улучшена и усовершенствована с помощью учения о высшей нервной деятельности, а никак не наоборот.

Что хотела бы получить патофизиология высших отделов нервной системы от физиологов?

Во-первых, неустанного продолжения разработки Вопроса об основных закономерностях высшей нервной деятельности, что было первой и главной заботой И. П. Павлова; в частности, дальнейшей разработки учения о типах.

Во-вторых, развития исследований в области онтогенеза высшей нервной деятельности животных, вопроса, к сожалению, очень мало привлекающего к себе внимания.

В-третьих, подъема на значительно большую высоту, чем теперь, исследований высшей нервной деятельности обезьян и, в особенности, антропоидных.

В-четвертых, всемерного оживления работы в области изучения высшей нервной деятельности человека с учетом качественных, социально обусловленных ее особенностей.

В-пятых, дальнейшего развития исследований в области взаимодействия первой и второй сигнальных систем. Но при изучении второй сигнальной системы нельзя забывать, что «язык относится к числу общественных явлений, действующих за все время существования общества. Он рождается и развивается с рождением и развитием общества. Он умирает вместе со смертью общества. Вне общества нет языка» (И. В. Сталин, Относительно марксизма в языкознании, изд. «Правда», 1950, стр. 19).

***

Позвольте возвратиться к последнему этапу работы И. П. Павлова в области патофизиологии высшей нервной деятельности — к его работе в нервной и психиатрической клиниках, что, как нам кажется, не лишено значения и интереса и для других областей клинической медицины.

Первая задача, которую ставил в своей клинической работе И. П. Павлов, состояла в том, чтобы понять и объяснить различные невротические и психотические явления с точки зрения учения о высшей нервной деятельности.

Рассматривая ту или другую психопатологическую картину, он стремился выявить те нарушения движения и взаимодействия нервных процессов, те нарушения динамических взаимоотношений между различными отделами нервной системы и, наконец, те нарушения между высшей нервной деятельностью и соматикой, которые лежали в основе данной клинической картины.

Таким путем было установлено, например, что в основе некоторых нервно-психических нарушений лежат явления патологической застойности, инертности возбуждения и торможения, фазовые явления в коре и т. д. Психопатологический узор развертывался на патофизиологической канве.

При этом ни на одну минуту И. П. Павлов не забывал, что перед ним находится живой, часто жестоко страдающий человек. Его подход к больным был всегда проникнут необыкновенной мягкостью, чуткостью и теплотой.

Сравнивая те патологические картины, с которыми он встречался в клинике, с теми нарушениями высшей нервной деятельности, которые открывались перед ним в эксперименте в его лабораториях, И. П. Павлов пристально изучал те специфические особенности высшей нервной деятельности, которые присуши как здоровому, так и больному человеку.

Он уделял много внимания общественным и семейным условиям жизни больного, особенностям его трудовой деятельности и социальным отношениям, условиям его развития и воспитания, особенностям его прошлого жизненного опыта, перенесенным им соматическим и нервным заболеваниям, пережитым им эмоциональным потрясениям, психическим травмам, конфликтным ситуациям. Одним словом, его живо интересовали те общественные условия и взаимоотношения, в которых происходило формирование высшей нервной деятельности больного.

Именно здесь, в клинике, сложилась у Павлова и концепция первой и второй сигнальных систем, последнюю из которых он считал специфической для человеческого мозга, и именно здесь началось клиническое изучение болезненных нарушений взаимодействия этих кортикальных систем.

«В развивающемся животном мире на фазе человека произошла чрезвычайная прибавка к механизмам нервной деятельности, — говорит И. П. Павлов. — Для животного действительность сигнализируется почти исключительно только раздражениями и следами их в больших полушариях, непосредственно приходящими в специальные клетки зрительных, слуховых и других рецепторов организма. Это то, что и мы имеем в себе как впечатления, ощущения и представления от окружающей внешней среды как общеприродной, так и от нашей социальной, исключая слово, слышимое и видимое. Это — первая сигнальная система действительности, общая у нас с животными. Но слово составило вторую, специально нашу, сигнальную систему действительности, будучи сигналом первых сигналов. Многочисленные раздражения словом, с одной стороны, удалили нас от действительности… С другой стороны, именно слово сделало нас людьми, о чем, конечно, здесь подробнее говорить не приходится. Однако не подлежит сомнению, что основные законы, установленные в работе первой сигнальной системы, должны также управлять и второй, потому что эта работа все той же нервной ткани» (Полн. собр. трудов, т. III, стр. 568-569).

Следует подчеркнуть, что через вторую сигнальную систему, носительницу словесного мышления и речевой деятельности, осуществляется, по выражению И. П. Павлова, «межлюдская сигнализация», вся «грандиозная сигналистика речи». Поэтому социальная детерминированность историчен ского развития второй сигнальной системы и развития ее в жизни каждого отдельного человека не подлежит сомнению, но и первая сигнальная система у человека развивается в общественных условиях и в условиях непрестанного взаимодействия со второй сигнальной системой. Таким образом, было бы ошибочно в первой кортикальной системе человека усматривать только биологическую часть его высшей нервной деятельности.

Неразрывная связь развития языка с историей общества, с историей народа была, как известно, особенно ярко раскрыта И. В. Сталиным в работе «Относительно марксизма в языкознании».

Еще в 20-х годах было начато у нас экспериментальное исследование взаимодействия первой и второй сигнальных систем у детей различного возраста, а затем идеи И. П. Павлова в данном направлении получили свое развитие и в области нервных и нервно-психических заболеваний у взрослых людей.

Третье направление работы И. П. Павлова в клинике характеризовалось чрезвычайно типичным для всей его научной деятельности переходом от вопросов патофизиологии к вопросам патогенетически обоснованной терапии. В нервной клинике на совершенно новых основаниях разрабатывалась бромистая и комбинированная (бром — кофеин) терапия при неврозах. В психиатрической клинике впервые стала применяться сонная терапия по показаниям, исходящим от павловской идеи охранительного торможения, впервые длительный наркотический сон стал применяться на новых основаниях.

После смерти И. П. Павлова нервная клиника была, к сожалению, закрыта, но при ее восстановлении сотрудники ее во главе с проф. Б. Н. Бирманом деятельно продолжали разработку идей Павлова в области патофизиологического изучения и лечения неврозов.

Психиатрическая клиника И. П. Павлова, а после Великой Отечественной войны и клиника московского отделения института им. И. П. Павлова, с одной стороны, распространили изучение нарушений высшей нервной деятельности на ряд заболеваний, ранее специально не изучавшихся или совсем в этом отношении не изученных. Сюда относятся реактивные состояния, травматические поражения головного мозга, связанные с боевыми травмами, различные наркомании и т. д. С другой стороны, коллектив клиники (Фаддеева, Гарцштейн, Синкевич, Середина, Стрельчук, Миролюбов и другие) продолжил разработку идей Павлова в области сонной терапии, обоснованной охранительным торможением, применяя ее в различных формах, значительно расширив и уточнив показания для ее применения, и изучая нервные механизмы ее лечебного действия.

Значительно подвинулось вперед благодаря трудам сотрудников павловской психиатрической «клиники, работавших до войны в Ленинграде, а после войны в Москве, исследование патологических нарушений взаимодействия первой и второй сигнальных систем. Эти нарушения были установлены и изучались при шизофрении, циркулярном психозе, травматических поражениях мозга и при других заболеваниях.

Кроме болезненного преобладания одной системы над другой, установленного И. П. Павловым, были изучены различные формы диссоциации взаимодействия обеих систем и, в частности, различные формы возврата на ранее пройденные этапы развития. Изучался также и процесс восстановления такого нарушенного взаимодействия под влиянием различных терапевтических мероприятий.

Идеи И. П. Павлова в области патофизиологии высшей нервной деятельности нашли свое дальнейшее развитие не только в клинике нервных болезней и в психиатрической клинике, где значение их чрезвычайно велико. Огромное значение они имеют и для педиатрической клиники, где уже более чем в течение 40 лет павловское учение с успехом разрабатывается одним из старейших учеников И. П. Павлова Н. И. Красногорским и его сотрудниками.

В последнее время, в особенности благодаря широко известным трудам М. К. Петровой и К. М. Быкова, учение о высшей нервной деятельности привлекает к себе все больше и больше внимания со стороны терапевтов, хирургов, онкологов и представителей других клинических дисциплин, что уже получило отражение в работах Черноруцкого, Ланга, Андреева, Мясникова, Вишневского и многих других.

И для психиатров все ясней и ясней становится теснейшая связь между нарушениями корковой деятельности, расстройствами вегетативных функций и внутренними заболеваниями. И психиатры, и терапевты, и хирурги все отчетливее видят и все больше считаются с тем, что высшие отделы нервной системы и, прежде всего, мозговая кора, играют огромную роль в патогенезе соматических заболеваний, в самозащите организма против вредоносных воздействий, в организации восстановительных процессов периода выздоровления.

Но вместе с тем ряд учеников И. П. Павлова, и прежде всего докладчик, должны признать свою большую вину в том, что они очень мало помогли в освоении учения о высшей нервной деятельности отечественной общей патофизиологии.

Работы самого И. П. Павлова и его учеников Петровой, Быкова, Сперанского, Асратяна, Усиевича, Долина и других убедительно показывают громадное значение нервной системы в поступательном и обратном развитии соматических заболеваний; свидетельствуют о том, что заболевание никогда не ограничивается каким-либо одним органом или одной системой органов, а отражается на деятельности всего организма в целом; неоспоримо убеждают в том, что успешная терапия должна исходить из ясного понимания патофизиологической структуры заболевания и, в особенности, из ясного понимания его патогенетических нервных механизмов.

Эти последние особенно ярко выступают при психогенно обусловленных вегетативных нарушениях, чаще всего относимых к области неврозов, а также при тех внутренних заболеваниях, в этиологии которых значительное место занимают психогенные моменты.

Нарушения правильных взаимоотношений между корковой деятельностью, функциями вегетативной нервной системы и работой внутренних органов могут итти различными путями, но едва ли не наибольшее внимание привлекает к себе следующий путь: под влиянием тех или других неблагоприятных условий, вызывающих перенапряжение корковых процессов, в мозговой коре, на фоне общих динамических сдвигов, возникают как бы функциональные очаги застойного возбуждения и торможения, связанные с устойчивыми, патологически фиксированными эмоциями и аффектами отрицательного характера. Эти явления патологической застойности, распространяясь на вегетативную нервную систему, длительно фиксируют в ней определенное функциональное состояние, соответствующее той или другой хронической отрицательной эмоции, причем эта болезненная застойность, инертность может надолго сохраняться и после того, как устранены вызвавшие ее внешние причины.

Обусловленная кортикально патологическая фиксация вегетативной нервной деятельности, лишая ее нормальной функциональной подвижности, ограничивая гибкость ее адаптации к изменениям, происходящим во внешней и во внутренней среде организма, приводит к явлениям вегетативной и метаболической диссоциации, а вместе с тем и к нарушениям работы внутренних органов. Причем в зависимости от особенностей онтогенеза больного и перенесенных им ранее заболеваний, место наибольшего патологического нарушения и наиболее пострадавшие физиологические функции могут быть в каждом отдельном случае различны. Таким путем нарушения высшей нервной деятельности приводят к соматическому заболеванию.

Повидимому, подобно явлениям патологической застойности, также могут распространяться с мозговой коры на вегетативную нервную систему и так называемые фазовые явления.

Новое понимание значения мозговой коры в патогенезе вегетативных нарушений и внутренних заболеваний (особенно язвенной и гипертонической болезни) ставит новые большие задачи перед фармакологией высшей нервной деятельности, а также перед физиотерапией. Но в особенности это относится к психотерапии, которая, казалось бы, должна быть заново перестроена с учетом основных закономерностей корковой деятельности и кортико-висцеральных отношений, с учетом павловского учения о сонном торможении, гипнозе, внушении и, прежде всего, о взаимодействии первой и второй сигнальных систем.

Попутно нельзя не отметить исключительного внимания к павловскому учению применительно к задачам клиники со стороны украинских психиатров профессоров В. П. Протопопова, К. И. Платонова, Е. А. Попова и Н. П. Татаренко, а также грузинских психиатров профессоров А. Д. Зурабашвили и А. Ф. Гоциридзе.

Каковы же те основные задачи и перспективы, которые открываются перед патофизиологией высших отделов нервной системы в области дальнейшего развития идейного наследства И. П. Павлова?

Думается, что главнейшим здесь является следующее.

Во-первых, всемерное развитие экспериментальных исследований на животных, с целью дальнейшего расширенного и углубленного изучения упрощенных моделей психогенных и соматогенных, функциональных и органических, органических и соматических заболеваний нервной системы; с целью дальнейшего изучения искусственно-нарушенных взаимоотношений между головным мозгом животного, с одной стороны, и внешней и внутренней средой организма — с другой; и, наконец, с целью дальнейшей разработки экспериментальной терапии всех этих нарушений; нельзя здесь же не отметить всей важности работы в области эволюционной, сравнительной и возрастной патофизиологии высшей нервной деятельности.

Во-вторых, всестороннее развитие клинических и, там где это допустимо, экспериментально-клинических исследований высшей нервной деятельности при различных нервно-психических, нервных и соматических заболеваниях; изучение патогенетических нервных механизмов различных заболеваний в аспекте патофизиологии высших отделов нервной системы; изучение вопросов конституции в свете павловского учения о типах нервной деятельности; изучение образовавшихся в процессе эволюции защитных нервных механизмов, как, например, явлений охранительного торможения; изучение нервных механизмов, лежащих в основе терапевтического действия различных лечебных мероприятий, и изучение влияния этих последних на высшую нервную деятельность; изучение восстановительных процессов при нервно-психических заболеваниях и изучение влияния высших отделов нервной системы на восстановительные процессы при соматических заболеваниях; наконец, разработка исходящей из понимания нервных механизмов заболевания патогенетически обоснованной терапии, а также гигиены высшей нервной деятельности.

В-третьих, установление возможно более тесной связи и координации между экспериментальными исследованиями на животных и клиническими исследованиями, между патофизиологией высшей нервной деятельности и практической медициной.

Здесь мы неуклонно должны следовать И. П. Павлову, вся научная деятельность которого была проникнута неустанным стремлением сочетать свои исследования с запросами жизни, с интересами медицины, с клинической практикой.

Но вместе с тем его работа никогда не ограничивалась узкой, специальной, прикладной целью. Мы знаем, что его научные исследования, имея огромное не только практическое, но и теоретическое значение для самых различных областей медицины, далеко выходят по своему значению и за ее пределы, особенно благодаря концепции первой и второй сигнальных систем мозговой коры.

Исследования И. П. Павлова имеют непререкаемую ценность для психологии, для педагогики, для языкознания. Все больше и больше оценивается их значение и для философии диалектического материализма. «На всех этапах своей научной работы, — говорит академик С. И. Вавилов, — Павлов неуклонно шел строго материалистическим путем и его поразительные результаты признаны как постоянная, основная часть естественно-научного фундамента диалектического материализма».

Большой и неотложной задачей, стоящей перед нами, является подготовка новых молодых научных кадров в области физиологии и патофизиологии высшей нервной деятельности.

Итак, в павловском учении содержится много предпосылок, чтобы в дружном объединении общих усилий работников науки и здравоохранения поднять отечественную науку, и прежде всего советскую медицину, на еще небывалую высоту. Борьба за внедрение павловского учения в различные области отечественной медицины есть в то же время забота о здоровье нашего великого народа, о благе и счастье нашей великой Родины, о медицинской науке, в полной мере достойной великой Сталинской эпохи.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

ПРОФЕССОРА

А. Г. ИВАНОВА-СМОЛЕНСКОГО

_____________

17 мая 1938 года товарищ Сталин, как известно, высказал пожелание о процветании у нас той науки, «которая имеет смелость, решимость ломать старые традиции, нормы, установки, когда они становятся устарелыми, когда они превращаются в тормоз для движения вперед, и которая умеет создавать новые традиции, новые нормы, новые установки». К представителям именно такой науки принадлежал и И. П. Павлов. В предисловии к 5-му изданию своего «ХХ-летнего опыта», говоря о том, что эта книга является по существу историей развития учения о высшей нервной деятельности,он писал: «Как во всякой истории тут было и есть много ошибок, неточных наблюдений, неправильно поставленных опытов, недостаточно обоснованных выводов; но зато и много поучительных случаев, как многое из этого было избегнуто и поправлено, а «в целом происходило непрерывающееся накопление научной истины».

Борьба между новым и старым, неуклонный подъем по ступеням развития все выше и выше происходит в советской науке при непременном условии критики и самокритики. Недостатки и ошибки научной работы вскрываются для того, чтобы их преодолеть.

«Общепризнано, что никакая наука, — говорит товарищ Сталин, — не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики».

Мы только что видели, как смотрел на процесс преодоления своих ошибок И. П. Павлов и какое значение этому процессу он придавал. Для всех присутствующих совершенно ясно, что основной задачей данной сессии является вскрытие и преодоление недостатков и ошибок в деле продолжения и развития павловского учения.

Окидывая мысленным взглядом пройденный мною более чем 30-летний научный путь, я вижу много недочетов в своей работе, в большинстве случаев уже преодоленных и исправленных, а в некоторых случаях еще преодолеваемых и исправляемых. По всей вероятности, как у всякого ученого, у меня есть и такие ошибки, которых я не замечаю, и я буду благодарен тем, кто по-товарищески обратит мое внимание на них.

Несомненно было когда-то время, когда при изучении высшей нервной деятельности человека я недооценивал ее качественные особенности; не уделял достаточного внимания связям между корой и вегетативной нервной системой; недостаточно тесно связывал свою научную работу в области учения о высшей нервной деятельности с запросами клиники; недооценивал огромного значения сеченовских работ для изучения высшей нервной деятельности человека; грешил, как впрочем и очень многие другие, в своих работах излишком ссылок на зарубежных ученых. Об одном из крупных недостатков своей научной работы я уже говорил в докладе.

Три следующие вопроса привлекают к себе особое внимание в связи с выступлением академика Л. А. Орбели.

Во-первых. Л. А. Орбели вел в своем выступлении спор с каким-то фантастическим лицом относительно того, существует или не существует субъективный мир, видя при этом в отрицании субъективного мира проявление берклианства. Но уже не говоря о том, что субъективный идеализм, а следовательно, и берклианство, состоит вовсе не в отрицании субъективного мира, а, наоборот, в отрицании внешнего материального мира, в отрицании объективной реальности, не говоря об этом, суть дела заключается вовсе не в отрицании субъективного психического мира. Никто никогда не предлагал и теперь не предлагает академику Л. А. Орбели признать правильным отрицание существования субъективного мира. Речь идет не об отрицании существования внутреннего психического мира, который Л. А. Орбели называет субъективным, а о том, что этот мир, отражая объективную реальность и постоянно получая свое объективное внешнее выражение, является н е только субъективным, но в то же время и объективным, представляет собой единство субъективного и о б ъ е к т и в н о г о.

Считая внутренние переживания и в особенности ощущения только субъективными, академик Орбели идет к субъективному идеализму, а его ученик проф. Гершуни, разрывая объективные нервные процессы и «субъективные ощущения», пытается под идеалистическую концепцию подвести экспериментальную базу.

Во-вторых. Большой интерес представляет полемика, возникшая между академиком Орбели и проф. Гращенковым, относительно непосредственных впечатлений от окружающего мира и словесных обозначений, т. е., другими словами, вопрос коснулся теории символов или иероглифов. Надо признаться, что, кроме путаницы, полемика эта ни к чему не привела. У нас, к сожалению, нет сейчас времени в этом детально разбираться, но позвольте высказать лишь одно соображение.

Как известно, в свое время В. И. Ленин убедительно разъяснил ошибки Плеханова, который, некритически следуя за Гельмгольцем, видел в ощущениях «не копии действительных вещей и процессов природы», как это понимает диалектический материализм, а рассматривал ощущения как условные знаки, символы, иероглифы внешних явлений, ошибочность чего и была показана Лениным.

Необходимо четко дифференцировать от этой «теории символов» установки И. М. Сеченова и И. П. Павлова. Сеченов пользуется термином «символы», но не по отношению к ощущениям. Этот термин он применяет совсем в ином смысле, чем Гельмгольц. Сеченов различает непосредственные «впечатления от предметов и явлений внешнего мира» («Элементы мысли», изд. АН СССР, 1943, стр. 163) и словесные символы или словесные обозначения этих впечатлений (там же, стр. 166). К символам он относит также естественную мимику и жестикуляцию, условную мимику и жестикуляцию глухонемых, речь, письмена, чертежи и всю систему математических знаков (там же, стр. 164).

Конечно, в таком понимании символов нет ничего общего с «символами-ощущениями» Гельмгольца. У Сеченова по существу идет речь о межлюдской, о социальной сигнализации, о средстве общения между людьми.

Павлов говорит о непосредственных впечатлениях от разнообразных агентов окружающего мира и о словах, произносимых, слышимых и видимых (т. е. написанных) (Полн. собр. трудов, т. 3, стр. 576); иначе говоря, Павлов различает непосредственные впечатления и словесные обозначения их. На этой основе построено его учение о первой и второй сигнальных системах головного мозга.

Я привел все эти фактические справки лишь для того, чтобы указать на необходимость чрезвычайной осторожности в обсуждении вопроса о знаках или символах и на необходимость строго различать в данном вопросе, с одной стороны, совершенно неприемлемые для нас установки Гельмгольца, а с другой стороны — установки Сеченова и Павлова. Если это не будет сделано, то неизбежно возникнет та путаница, какая имела место в той полемике, которую вы слышали между академиком Орбели и проф. Гращенковым, — та путаница, которая нашла свое отражение и в выступлениях некоторых учеников академика Орбели, например, Кольцовой.

В-третьих. Академик Орбели, как, впрочем, и многие другие выступавшие здесь, употребляет выражение: «учение Павлова о второй сигнальной системе». В ряде своих статей он трактует о проблеме второй сигнальной системы. Это нельзя признать правильным.

И. П. Павлов всегда и неизменно обсуждал вопрос о второй сигнальной системе в неразрывной связи с вопросом о первой сигнальной системе, из которой в процессе развития вторая сигнальная система возникает и от которой оторвать ее невозможно.

Все типологические и патофизиологические концепции Павлова, касающиеся этих систем, всегда исходят из их взаимодействия. Я глубоко убежден в том, что правильный путь исследования заключается в изучении истории динамических взаимоотношений этих систем. Все наши исследования уже давно идут именно этим путем. К чему приводит обратная точка зрения, показывает следующий пример: на данной сессии неоднократно предполагалось поручить изучение второй сигнальной системы Педагогической академии. Можно ли считать целесообразным, чтобы первую сигнальную систему изучала Академия медицинских наук, а вторую сигнальную систему — Академия педагогических наук? Целостный организм ребенка и взрослого человека в равной мере является предметом изучения как той, так и другой академии.

Академик Орбели в своем выступлении заявил, что докладчики, т. е. академик Быков и я, занимались изложением своих заслуг. К. М. Быков не нуждается в моей защите. Но в порядке самозащиты должен сказать, что упрек академика Орбели совершенно несправедлив. Это может подтвердить каждый, кто слышал или прочитал мой доклад. Я не говорил в нем о своих заслугах. Академик Орбели также заявил, что я будто бы приписываю себе первенство перед И. П. Павловым в вопросе о второй сигнальной системе, но и это не соответствует действительности.

Не понимаю, зачем академик Орбели так стремится приписать мне переоценку своей личности и прямо-таки патологические идеи величия?

Не могу, хотя бы вскользь, не коснуться выступлений профессоров Н. И. Гращенкова и Л. Н. Федорова, последнее из которых мне кажется по существу совершенно правильным. Оба профессора выступают как старые и преданные друзья павловского учения. Но как же понять следующее: в октябре 1937 г. приказами по Народному комиссариату здравоохранения СССР (11 октября) и по ВИЭМ (20 октября) были ликвидированы входившие в состав этого учреждения обе павловские клиники — как нервная, так и психиатрическая, причем последнюю лишь с большим трудом удалось отстоять, а вторая была восстановлена только через два года. Приказы, о которых идет речь, были подписаны исполнявшим тогда обязанности наркома здравоохранения Н. И. Проппер- Гращенковым и директором ВИЭМ Л. Н. Федоровым.

Примерно в тот же период времени были ликвидированы в ВИЭМ лаборатория сравнительной физиологии высшей нервной деятельности и лаборатория по изучению высшей нервной деятельности ребенка. Вот что писала «Правда» 7 июня 1941 г. в статье «На совещании актива ВИЭМ»: «Как хорошо известно, великий советский ученый И. П. Павлов в последние годы жизни, накопив огромный материал, приблизился к цели своих исследований — клинике, практической борьбе с нервными и психическими болезнями. Казалось бы, в ВИЭМ, где работают ученики Павлова, следовало всемерно развивать эти важнейшие, давшие очень обнадеживающие результаты, исследования. На деле же в разработке павловского наследства ВИЭМ, как признает и тов. Гращенков, сделал даже некоторый шаг, если не назад, то в сторону — от клиники, от актуальнейших проблем практической медицины».

Что все это значит?

Несколько слов о выступлении профессора Гинецинского. Чуть ли не единственную ошибку школы Орбели проф. Гинецинский видит в том, что «она выпустила из своих рук экспериментальную разработку проблемы кортикальной регуляции». Другими словами, проявила, мол, явное попустительство и непротивление тому, что этой проблемой занялась школа другого ученика И. П. Павлова, и, таким образом, не монополизировала данную работу целиком в своих руках. Кто мешал одновременной разработке вопросов кортикальной регуляции и в школе Орбели, и в школе Быкова? Как понимать это заявление проф. Гинецинского — как тонкую иронию по поводу самокритики?

Начав свое выступление с чисто декларативного признания ошибочности своих научных позиций, проф. Гершуни все дальнейшее свое выступление посвятил попыткам доказательства их правильности и в конечном счете оказался целиком на своих прежних ошибочных позициях, утверждая, что ощущения — это только субъективные переживания.

Проф. Гершуни считает неправильным мое понимание павловских установок на взаимоотношение психического и физиологического, не согласен с моей критикой его субсензорных реакций, не согласен с тем, что его экспериментальные данные могут быть поняты в свете учения о первой и второй сигнальных системах, и утверждает, что «в данном случае суть не в этом», настаивает на том, что при исследовании временных связей у человека о «субъективной стороне явлений» можно будто бы судить только по «субъективному отчету» испытуемых, и т. д.

Попытка доказать якобы неправильность моих взглядов на соотношение субъективного и объективного ссылкой на «Павловские среды» неубедительна. Записки одного из учеников И. П. Павлова и стенограммы, составляющие три тома так называемых «Павловских сред», никогда не были прочитаны, проверены и подписаны И. П. Павловым.

В них содержится много ошибок, неточностей и искажений подлинных высказываний И. П. Павлова, что полностью относится и к цитате, приведенной проф. Гершуни.

Вопросы, которые задает мне в своем выступлении проф. Гершуни, показывают, что он не очень внимательно прослушал и прочитал мой доклад.

Считая уместным иронизировать по поводу критики его работ, проф. Гершуни заявил, что эта критика «достигла высокой концентрации». Полагаю, что правильнее было бы со стороны проф. Гершуни без всякой иронии позаботиться о надлежащей концентрации его самокритики, находящейся на весьма низком уровне. Ирония проф. Гершуни несомненно имеет общие корни с тем же присущим ему высокомерием, о котором упоминал в своем докладе академик Быков.

Проф. Купалов ответил на мою критику его научных положений следующим образом: «Неужели мы утратили свое право на то, чтобы создавать новые научные термины и понятия и систематизировать новые, нами собираемые факты».

Никто не покушается на право проф. Купалова двигаться вперед и собирать новые научные факты, но отдаляться от Павлова, приближаясь к Беритову, это не значит итти вперед и создавать научные ценности. Вместо того, чтобы ответить на мою критику по существу, проф. Купалов принимает вид незаслуженно обиженного человека. Не думаю, чтобы это было полезным для дальнейшего развития павловского учения. Обижать проф. П. С. Купалова я не хотел, но согласиться с его концепциями рефлексов без начала и без конца — не могу и, как бы он на меня ни обижался, не соглашусь.

Частично признавая некоторые из своих ошибок, проф. Анохин в своем выступлении главным образом занимается самооправданием и упреками по адресу всей павловской школы в целом. Он отрицает, что когда-либо считал павловское учение механистическим. Но даже редакция журнала, в котором была в 1936 г. помещена статья проф. Анохина «Анализ и синтез в творчестве Павлова», сочла нужным в примечании от редакции указать, что философская оценка работ Павлова, как механистических, неправильна и что «объективное значение этих работ далеко выходит за пределы механистических представлений» (ПЗМ, 1936, № 9, стр. 65).

Проф. Анохин отрицает, что он когда-либо занимался ревизией павловской концепции коркового торможения, а вот цитата из его последней работы, напечатанной в сборнике «Проблемы высшей нервной деятельности» в 1949 г. на стр. 93: «Животный организм, как целое, не знает «тормозных реакций», его реакции всегда положительны…» Слова «корковое торможение» и «тормозные реакции» и в этой работе проф. Анохин, как это ему свойственно, неизменно ставит в кавычки.

Проф. Анохин считает, что он недостаточно подчеркивал те источники в павловском учении, исходя из которых он создал якобы понятие функциональной системы. Таким образом, он и до сих пор продолжает утверждать, что понятие «функциональной системности» принадлежит не Павлову и его школе, а создано и сформулировано только проф. Анохиным. Почти все указанные ему ошибки он склонен объяснять, пользуясь выражением К. М. Быкова, как результат только «неясных и туманных формулировок».

Совершенно неосновательно проф. Анохин заявляет, что в докладах Быкова и Иванова-Смоленского не было дано развернутого понимания путей дальнейшего развития павловского учения.

Как я уже сказал, лишь частично и со всяческими оговорками признавая свои ошибки, но стараясь всячески затушевать их значение, проф. Анохин утверждает, что за все 14 лет после смерти Павлова в его школе, исключая работы по интерорецептивным рефлексам академика Быкова, никакого движения вперед и вглубь не было. Это клевета на школу Павлова. Я напомню только о прекрасных работах М. К. Петровой, о работах Фольборта, Асратяна, Усиевича, Долина и многих других учеников и сотрудников Павлова, по мере своих сил и возможностей, с любовью разрабатывавших наследство своего великого учителя после его смерти. Не меряйте всех павловцев на свою мерку, проф. Анохин.

Я утверждаю, что самокритика проф. Анохина не была такой, какой она должна была быть в интересах дальнейшего плодотворного развития павловского учения.

Теперь несколько слов о выступлении психиатров. Было бы несправедливо отрицать, что в них ясно звучала самокритика но только будущее покажет, насколько эта самокритика была действенной, а не декларативной.

В частности, о выступлении проф. Гуревича. Проф. Гуревич отрицает, что Павлов не признавал никакого особого верховного отдела в больших полушариях, и утверждает, что Павлов будто бы многократно указывал на особую верховную руководящую роль лобной коры.

«Наши факты, — говорил Павлов, — решительно противоречат учению об отдельных ассоциационных центрах или вообще о каком-то особом отделе полушарий с верховной нервной функцией» («Лекции о работе больших полушарий», 1927, стр. 327). Но вторую сигнальную систему И. П. Павлов в известной мере считал высшей системой головного мозга, хотя всегда подчеркивал опасность ее отрыва от первой сигнальной системы, от непосредственного отражения объективной реальности.

Таким образом, может итти речь только об относительном приоритете второй сигнальной системы, для которой Павлов действительно признавал важное, но не исключительное значение лобных долей.

«Психозы, — говорит проф. Гуревич, — локализуются в коре». Всякий психоз, по его мнению, корковый, относящийся к тем участкам коры, которые являются человеческими по преимуществу. Один из немецких основоположников так называемой «мозговой патологии» Клейст делит все психические расстройства на корковые и подкорковые.

Проф. Гуревич, идя еще дальше, пытается локализовать психозы в определенных участках коры. Это в корне неправильно. Психозы всегда являются выражением сложного нарушения динамических взаимоотношений как внутри мозговой коры, так вместе с тем и между корой и нижележащими отделами нервной системы, заболеваниями не только коры, а мозга в целом, более того, всего организма в целом.

Проф. Гуревич прекрасно продемонстрировал недостатки того узкого локализационизма, который характеризует подвергнутую критике в моем докладе так называемую «мозговую патологию», недостатки психоморфологического направления.

Проф. Гуревич считает, что субъективное и объективное определяется сознанием. Это неверно. Объективная реальность существует независимо от сознания.

Проф. Гуревич недоволен тем, что авторство так называемого «учения об интеграции, дезинтеграции и реинтеграции функций» я приписываю Шеррингтону и проф. Гуревичу, и считает, что понятие интеграции имеет более раннее происхождение. Хорошо, я согласен, что этим термином пользуется не только английский физиолог Шер рингтон, но еще ранее пользовался английский философ и такой же идеалист Спенсер. Пусть авторами «учения об интеграции и дезинтеграции» будут считаться не Шеррингтон и Гуревич, а Спенсер и Гуревич.

Трудно осваивают павловское учение наши психиатры. Вот, например, академик Орбели уже несколько лет работает в контакте с Московским центральным институтом психиатрии, руководимым проф. Шмарьяном, и имеет даже общих с ним докторантов и аспирантов, но я не видел ни одной работы данного института, в которой получил бы отражение этот контакт по линии применения павловского учения к задачам психиатрии.

Два слова о выступлениях профессоров психологов. И в них несомненно была хорошая самокритика, но в выступлении проф. Теплова, к сожалению, кроме самокритики не было ничего.

Не буду останавливаться на перспективах дальнейшего развития павловского учения, так как говорил об этом в своем докладе.

Присоединяюсь к приветствуемым мною выступлениям академика Быкова (в большинстве его положений), профессора Фольборта, Асратяна, Усиевича, Бирмана, Долина и других моих товарищей по школе И. П. Павлова.

От всего сердца желаю, чтобы эта сессия в конечном итоге устранила все помехи на пути дальнейшего развития павловского учения и послужила к его полному расцвету на пользу отечественной науке и прежде всего советской медицине.

От всего сердца хочу, чтобы с помощью павловского учения и в полном соответствии с пожеланием И. В. Сталина отечественная медицина поднялась на непревзойденную высоту.

Пусть всегда для всех учеников И. П. Павлова и продолжателей его дела служат образцом и примером озаренная неотступным и страстным стремлением к научному познанию, к научной истине жизнь И. П. Павлова, его прекрасный и славный трудовой путь, дерзновенно-смелый взлет его творческой мысли, горячая любовь его к своему народу, к своей Родине, к отечественной науке.

Для всех нас «вопрос чести оправдать те большие упования, которые возлагает на науку наша Родина» (И. П. Павлов).

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

АКАДЕМИКА

К. М. БЫКОВА

___________

Уважаемые товарищи!

Разрешите мне прежде всего остановиться на некоторых общих итогах нашей сессии. Здесь всеми была признана необходимость строить работу по изучению организма человека и животного на основе идей нашего великого учителя Ивана Петровича Павлова. Это относится не только к физиологии, а ко всем наукам, изучающим организм человека и животного.

Надо еще раз подчеркнуть, что мы должны видеть в Иване Петровиче Павлове не только основателя новых глав физиологии, но и преобразователя всей нашей науки, великого естествоиспытателя в самом широком смысле этого слова.

Я думаю, что переход от понимания организма, как суммы отдельно изучаемых органов и систем, к павловскому изучению целого организма в его естественных отношениях с внешней средой был не меньшим подвигом научной мысли, чем переход от мировоззрения Птоломея к системе Коперника.

И так же, как после Коперника, Галилея и Ньютона стало немыслимо возвращение к представлениям астрологов, после Павлова должно быть немыслимо оперирование понятиями Вирхова и Ферворна, Иоганнеса Мюллера и Шеррингтона.

Следование идеям Павлова должно означать полный отказ от метафизических представлений, теперь неминуемо ведущих к реакционным, идеалистическим концепциям буржуазных служителей империализма.

Мы, ученики и последователи И. П. Павлова, с гордостью сознаем, что великое внимание, которым партия, правительство, лично товарищ Сталин и весь советский народ окружили разработку идей нашего учителя, зависит от того, что последовательно-материалистическое учение Павлова служит народу, служит Родине, служит практике и строительству коммунизма. Тем более велика наша ответственность за полноценную разработку павловских идей, тем настойчивее мы должны бороться со всякой самоуспокоенностью, с недостаточностью критики и самокритики.

Развернувшаяся дискуссия на сессии подтвердила, что были все основания считать неблагополучным положение на одном из самых ответственных участков советской науки.

Наш президент правильно подчеркнул, что надо бить тревогу. Мы должны признать, что ряд важнейших сторон павловского учения или вовсе не разрабатывался или разрабатывался недостаточно. Должен подчеркнуть, что ответственность за это несу лично и я. Не разрабатывалось учение о второй сигнальной системе, которая имеет величайшее значение, потому что именно здесь физиология непосредственно подходит к человеку в тех реальных условиях, в которых он живет, работает, творит; не разрабатывалось достаточно учение о внутреннем торможении; развитие столь блестяще начатых И. П. Павловым исследований в психиатрической клинике шло плохо. Здесь не добавлено ничего существенно нового к тому, что успел сделать И. П. Павлов. Много других важнейших вопросов физиологии высшей нервной деятельности, как подчеркнул проф. Асратян, также разрабатывалось недостаточно.

Идеи И. П. Павлова почти не проникли в практику исследовательской и практической работы клиник. Они совершенно не коснулись физиологии сельскохозяйственных животных и потому ничего не могли дать практике социалистического животноводства; принципы Павлова не коснулись ни биохимии, ни фармакологии, ни гигиены. А между тем все эти дисциплины, имеющие своим предметом организм человека и животных, обречены на топтание на месте, пока в основу их работы не будут положены творчески разработанные И. П. Павловым принципы о единстве организма в его взаимоотношениях с внешним миром.

Сессия показала, что мы не вели достаточной работы по широкой популяризации всех сторон учения И. П. Павлова и не давали должного отпора ряду извращений павловских идей. Глубоко враждебные Павлову установки Бериташвили не только не были достаточно раскритикованы, но встречали подчас некоторую поддержку у павловских учеников, например, у П. К. Анохина. Правильно здесь говорили и о наших ошибках. Действительно, открыв новый тип сигналов, идущих от внутренних органов, мы назвали их ошибочно третьей сигнальной системой.

Ряд высказываний Л. А. Орбели мог внести путаницу в представление о действительном характере павловского последовательнейшего материализма.

Мы до сих пор недостаточно осознали, что действенная и успешная разработка и пропаганда учения И. П. Павлова является весьма важным участком идеологической борьбы. Только этим можно объяснить, что реакционные высказывания иностранных ученых и лжеученых не встретили у нас боевой, партийной заостренной критики.

Мы допустили положение, при котором программы всех наших вузов по физиологии не отражают всего богатства идей Павлова, всего их идеологического значения. Ясно, что такому положению должен быть положен конец. Вскрытие больших недостатков, имевших место в нашей работе и отмеченных на сессии большинством выступающих, и определяет, прежде всего, значение данной сессии.

Несомненно, что представители смежных наук не должны ожидать от физиологов, так сказать, готовых рецептов, по которым они будут применять павловские принципы. Замена творческого применения павловского учения какой-то догмой, подмена действенной работы декларациями были бы гибельны для успеха дела.

Здесь надо повторить, что лишь настороженный критицизм в отношении собственных работ, внимание к товарищеской критике может уберечь от ошибок и уменьшить вредность ошибок, которые уже сделаны. Завет Павлова — «не давать гордыне овладеть вами», его совет — «не бояться признать себя невеждой» — должны быть в памяти каждого из нас.

Надо также указать на необходимость выработки таких форм организационной работы, которые бы обеспечили нашу тесную деловую связь друг с другом.

Некоторые из выступавших правильно здесь указывали, что наши центральные институты оторваны друг от друга и от наших товарищей на периферии.

Всякой кастовости, замкнутости отдельных ветвей общей советской школы должен быть положен конец.

Перехожу к отдельным замечаниям.

Должен сказать, что буду выступать по поводу замечаний Л. А. Орбели по его первому выступлению.

Леон Абгарович! Разве мы не понимаем, что когда говорят о монопольном захвате организационных позиций в науке, то вас это и касается больше всего. Из четырех учреждений, в которых работал И. П. Павлов, три возглавляются до последнего времени вами. Таким образом, вам поручена разработка идей Павлова в институтах, которые материально оснащены лучше, чем где-либо у нас в Союзе, а я бы сказал — и во всем мире. Вы получили кадры, работавшие еще с Павловым. Поэтому совершенно законен вопрос: как распорядились вы этими учреждениями, этими кадрами, этим замеча- тельным богатством?

Никакая попытка спрятаться от этих вопросов грубым, чванливым отношением к участникам сессии не поможет. Своим выступлением вы удивили не только нас; вы удивили даже своих учеников.

Я очень рад, что значительная часть молодых ваших воспитанников, несмотря на то, что их умами пытался владеть такой «научный» руководитель, как Гинецинский, совершенно не понимавший Павлова, все же сумела честно признать свои ошибки, критически отнестись и к своему учителю, и к своему научному руководителю.

Я разумею выступления Волохова, Худорожевой, Черка- шина. Эти выступления в значительной степени освобождают меня от ответа вам по существу, тем более, что я не слышал с вашей стороны опровержения своих положений в докладе.

У меня создается такое представление, что вы ничего не хотели понять из того, о чем говорилось на сессии.

Вы обвинили Гращенкова в идеологической неграмотности. Но такой же неграмотностью, по-моему, обладаете и вы.

Как можно, например, отделить Геринка-философа от Геринка-физиолога?

Со второй сигнальной системой вы много напутали. Ваше толкование о знаках, действительно, содержит что-то от Плеханова. Вы не отказались и от своего психофизиологического параллелизма.

Я не могу подробно останавливаться на этом после выступления академика Александрова, который дал подробный анализ ваших взглядов.

Высмеивание нашей проблемы оскорбительно не для меня, а для того широкого круга врачей, которые уже на практике на огромном материале доказали правильность наших идей.

Вы не пожелали «заметить» нашу конференцию по кортико-висцеральной патологии, на которую мы вас специально приглашали, иначе вы могли бы убедиться в этом сами.

Я шел сюда с полным сознанием возможности свободного высказывания своих мыслей и взглядов; то, что я говорил, исходило только из моего желания помочь общему делу. Я был бы рад выслушать критические замечания по своим работам не в порядке озлобленного и грубого наскока, а в порядке деловой, развернутой критики. Поэтому меня это не затронуло нисколько. И я считаю, что я с этой минуты нисколько не в обиде на Л. А. Орбели и прекращаю навсегда об этом разговор.

Моя точка зрения в отношении А. Д. Сперанского за это время мало изменилась. Я всегда говорил и буду говорить об огромной заслуге А. Д. Сперанского в том, что он первый установил значение нервной системы в патогенезе заболеваний, первый поставил вопрос о значении целостности организма в патологии, чем нанес смертельную рану старому консервативному клеточному учению Вирхова. Я с удовлетворением отмечаю желание академика Сперанского вскрыть свои ошибки. То, что он здесь признал свое неправильное отношение к физиологии, что он отказался от тезиса «нервная система организует патологический процесс», признал роль и значение коры, — все это только на пользу и самому А. Д. Сперанскому, и нашему общему делу.

Это могло быть сделано и раньше, если бы ему не мешали некоторые помощники, больше интересовавшиеся другими вопросами, чем великими идеями Павлова.

С удовлетворением я должен констатировать выступление П. К. Анохина, который признал многие свои ошибки в попытках ревизовать учение И. П. Павлова, как он заявил, не только «после смерти», но и при жизни нашего великого учителя.

Я думаю, что как в данном случае, так и в других не должны были бы быть использованы ссылки на устные разговоры с И. П. Павловым для оправдания своих собственных заблуждений как в литературных, так и в экспериментальных делах.

Все-таки нужно признать, что П. К. Анохин не вскрыл существа своих заблуждений и тех мотивов, которыми он руководствовался, пытаясь навязать свои мало обоснованные концепции о его так называемых функциональных системах и учении об интегральной роли коры мозга, правда, заимствованных им у западноевропейских ученых.

Думаю, что П. К. Анохин с его большой работоспособностью и экспериментальным опытом сумеет встать на правильные павловские позиции и принесет пользу нашей советской науке.

Совсем непонятно прозвучало выступление тов. Дзидзи- швили. Вместо того, чтобы дать правильный анализ ошибок своего учителя академика Бериташвили, тов. Дзидзишвили стал на путь замазывания этих ошибок и даже более того — тов, Дзидзишвили попытался многие открытия Павлова приписать Бериташвили. Кому нужна эта детская наивность, если не сказать больше? Вопрос стоит несравненно серьезнее, чем думает тов. Дзидзишвили. Мы являемся свидетелями того, как к нам все время просачиваются консервативные течения из-за границы. Нужно вести борьбу с этим. Особенно важная роль в этом отношении принадлежит молодым работникам советской формации, воспитанным при советской власти.

Странно выступал здесь тов. Шатенштейн в виде кающегося грешника. Он совершенно не дал анализа ошибок отдельных работников коллектива Штерн, которые до сих пор не разоружились. Одними словами тут не отделаешься и общему делу не поможешь.

Удивительное дело, как много появилось на этой сессии «павловцев». К сожалению, эти «павловцы» недавно еще не только не развивали, а разрушали павловское направление. Об этом мы слышали из уст проф. Фольборта и Емченко, которые здесь подвергли резкой критике деятельность тов. Бабского.

Я благодарен Бабскому, что он помог мне в критике моего собственного учебника, но я не считаю это для себя честью. Я сам много раз говорил о своем учебнике, поэтому способ прикрыться за спину другого никого не может убедить. Сначала протаскивание чуждых взглядов, потом борьба с нашими отечественными школами, а потом при разоблачении каяться в своих «грехах» — ведь это же обычная тактика космополитов.

Позвольте привести здесь несколько строк из басни поэта Михалкова:

Я знаю, есть еще семейки,

Где наше хают и бранят,

Где с умилением глядят

На заграничные наклейки…

А сало… русское едят!

Разрешите вернуться к другим высказываниям. Я согласен с тов. Усиевичем, что мы мало заботились об объединении школ вокруг отдельных проблем.

Относительно приглашения на конференцию не совсем верно. Мы старались приглашать всех. К сожалению, не все откликнулись на наше приглашение. Думаю, что проблемные конференции нужно созывать систематически и не только в Москве и Ленинграде.

Я совершенно согласен с теми критическими замечаниями, в которых отмечался наш отход от вопросов самой науки.

Прав Э. А. Асратян, что наша жизнь перегружена совместительствами, административными вопросами, совещаниями и т. д. и т. п., что не дает нам возможности полностью отдаться науке «у станка». Правда, я должен сделать оговорку, что роль «организатора науки» у нас в советской действительности не снимается. Мы не можем копировать в этом отношении заграничного ученого, для которого наука является частным делом и который не заботится о подготовке кадров. У нас наука организуется в общегосударственных интересах, в несравненно больших масштабах, чем за границей, поэтому «уход» от этих вопросов и замыкание в кругу узких лабораторных интересов не является стилем советского ученого. Но я полностью согласен, что научно-организационную работу нужно более смело возлагать на плечи нашей прекрасной молодежи, которая призвана сделать окончательный и полный поворот в науке. Наша роль в этом отношении — всемерно ей помогать.

Необходимо отметить выступления микробиологов и особенно А. В. Пономарева, который осветил достаточно полно значение возможности использования идей Павлова в учении об иммунитете, как защитной функции организма. Он подчеркнул, что до сих пор, несмотря на то, что еще Мечников и другие указывали на роль, которую играет нервная система во многих иммунных реакциях организма, — тем не менее до сих пор павловские идеи почти не были использованы в этой важной области профилактической медицины.

А. В. Пономарев отметил, что проф. Здродовский в своем выступлении говорил об использовании работ Введенского при изучении иммунитета, но лишь в общей форме прилагать и к сложным реакциям идеи об основных процессах торможения и возбуждения без достаточного анализа конкретных фактов об иммунитете было бы нецелесообразно.

По вопросу о значении павловского учения для гигиены мы имели на сессии два выступления: проф. П. Н. Ласточкина и академика-секретаря отделения гигиены, микробиологии и эпидемиологии Академии медицинских наук СССР проф. Ф. Г. Кроткова.

Проф. Ф. Г. Кротков в своем выступлении из всего богатства павловского учения имел возможность рекомендовать применение к гигиене лишь только метода условных рефлексов и притом выразил это в самой общей форме. Он этим резко сузил широкие возможности и перспективы применения учения Павлова, сведя его лишь к лабораторному изучению подобно тому, как это делается в иностранных учебниках. Вместе с тем тов. Кротков не отразил, как это подобало бы секретарю-академику, те крупные достижения, которые имела в период советской власти гигиена. Более того, тов. Кротков совершенно неправильно в своем выступлении формулировал выводы и общий характер выступлений на недавней дискуссии по гигиене в Академии медицинских наук и тем представил в неправильном виде научное направление советской гигиены и, в частности, работы Института общей и коммунальной гигиены и его руководителя А. Н. Сысина.

Проф. П. Н. Ласточкин, напротив, дал развернутый критический анализ с позиций павловского учения основных гигиенических проблем и при этом использовал научные данные павловской школы.

Хочется отметить выступление тов. Плетнева, который обратил внимание и хорошо охарактеризовал роль Павлова в развитии проблем ветеринарии и животноводства.

К сожалению, я не могу остановиться на выступлениях всех товарищей, так же как и ответить на ряд вопросов, которые я получил, тем более, что эти вопросы не являются принципиальными, а затрагивают некоторые отдельные стороны павловского наследства.

Мы должны понять серьезность того большого дела, к которому мы приступаем. Здесь без ломки не обойдется. Хочется привести слова нашего крупного ученого А. Ф. Самойлова по этому поводу: «Всякий, знакомый с современным учением об условных рефлексах, знает, что для того, чтобы овладеть и освоиться с принципами этого учения, нужно пережить известную ломку в способе своего обычного мышления. Судьба многих крупных открытий и новых идей связана с необходимостью такой ломки. Когда впервые была высказана идея о шарообразности земли, то человечество должно было, так сказать, перестрадать эту идею: требуется известное напряжение, известная ломка обычных представлений, чтобы освоиться с тем, что наши антиподы так же твердо и уверенно стоят на своей точке нашей планеты, как мы на своей».

Мы свидетели того, как все человечество сильно реагирует на это требование. В области изучения условных рефлексов от нас требуется также ломка наших обычных представлений. И эту ломку Иван Петрович в своей лаборатории систематически производил.

Заканчивая свое заключительное слово, я должен сказать, что задачи, которые были поставлены перед сессией, достигли своего разрешения. Лишний раз мы можем убедиться, что метод творческих научных дискуссий является плодотворным методом.

Действительно, только этим методом можно скорее всего покончить со старым, отжившим, расчистить дорогу всему новому, прогрессивному.

Сессия уже нашла широкий отклик в нашей стране. Нет уголка, где бы ею не заинтересовались. Мы должны понимать и ценить это отношение великого народа, который любит науку, интересуется ею и переживает судьбы ее вместе с нами.

Мы должны быть благодарны нашему дорогому учителю и вождю, величайшему корифею науки Иосифу Виссарионовичу Сталину, поставившему великую задачу перед советскими учеными — использовать все могущество науки для построения коммунистического общества.

Пусть процветает советская передовая наука во славу нашей Родины и на пользу всего прогрессивного человечества!

Слава нашему народу, который взял на себя историческую роль построить бесклассовое коммунистическое общество!

Слава вождю этого народа, великому Сталину!

ПОСТАНОВЛЕНИЕ НАУЧНОЙ СЕССИИ

АКАДЕМИИ НАУК СССР

И АКАДЕМИИ МЕДИЦИНСКИХ НАУК СССР,

ПОСВЯЩЕННОЙ ПРОБЛЕМАМ ФИЗИОЛОГИЧЕСКОГО УЧЕНИЯ

АКАДЕМИКА

И. П. ПАВЛОВА

____________________

Заслушав доклады академика К. М. Быкова «Развитие идей И. П. Павлова (задачи и перспективы)» и профессора А. Г. Иванова-Смоленского «Пути развития идей И. П. Павлова в области патофизиологии высшей нервной деятельности» и обсудив их, научная сессия Академии Наук СССР и Академии медицинских наук СССР, посвященная проблемам физиологического учения академика И. П. Павлова, полностью одобряет эти доклады.

Созданный великим русским физиологом И. П. Павловым естественно-научный объективный метод изучения жизненных функций организма, а также его оригинальные исследования по физиологии кровообращения, учения о пищеварении и трофической иннервации, в особенности же его гениальное учение о высшей нервной деятельности, знаменуют новую эпоху в развитии творческого естествознания.

Коммунистическая партия, Советское правительство и лично В. И. Ленин и И. В. Сталин, высоко оценив научное творчество И. П. Павлова, уделяли его развитию исключительное внимание. В нашей стране были созданы особенно благоприятные условия для успешного развития научного наследия И. П. Павлова.

В этой области советская физиология имеет ряд существенных достижений.

Широкое развитие получили идеи И. П. Павлова о регуляции всех жизненно важных функций организма корой больших полушарий головного мозга. Эти исследования представляют существенное значение для развития клинической медицины.

Получены новые факты по выяснению условно-рефлекторного механизма в поведении животных, а также по эволюции временных связей. Достигнуты определенные успехи в разработке вопросов патофизиологии высшей нервной деятельности животных и человека, в выяснении зависимости ряда патологических процессов от состояния коры больших полушарий и определении роли коры больших полушарий в восстановлении нарушенных функций поврежденного организма, а также в применении лечения сном при различных болезненных состояниях.

На базе учения И. П. Павлова о трофической иннервации тканей получены новые сведения о трофической роли нервной системы. Достигнуты успехи в разработке идей нервизма Боткина — Павлова в патологии, идеи о значении нервной системы в возникновении, течении и исходе патологических процессов. Имеются успехи в области дальнейшего развития классических исследований И. П. Павлова по физиологии пищеварения. Развиваются идеи И. П. Павлова о внутренних рецепторах организма.

Однако в целом фактические и теоретические результаты работы по развитию научного наследия И. П. Павлова, в особенности исследования по высшей нервной деятельности, далеко не соответствуют задачам, поставленным перед учениками и последователями великого ученого, и условиям, созданным для этой цели советским государством и партией. Разработка научного наследия Павлова во многих отношениях не шла по столбовой дороге развития его идей.

Развитие идей И. П. Павлова и внедрение его учения в медицину и биологию встретило ожесточенное сопротивление со стороны проповедников различных метафизических, лженаучных концепций — Штерн и ее «школки», отражающих влияние носителей реакционной науки капиталистических стран, нанесших вред нашей науке. Необходимо отметить также борьбу против павловского учения академика И. С. Берита- швили и некоторых других идеалистически настроенных физиологов и психологов, а также психиатров и невропатологов.

Академик И. С. Бериташвили с давних пор ведет непрерывную борьбу против идейных основ учения И. П. Павлова о высшей нервной деятельности, не встречая должного отпора со стороны большинства представителей советской физиологии. Не случайно антипавловская деятельность академика И. С. Бериташвили поддерживается представителями реакционной науки.

Развитию идей И. П. Павлова в медицине препятствовало также широкое распространение антинаучных вирховианских идей в патологии.

Некоторые научные работники в ряде ведущих учреждений, на которых было возложено развитие учения И. П. Павлова, не только не возглавили борьбу с лженаучными, анти- павловскими течениями, но и сами в ряде коренных вопросов отошли от дела развития идей И. П. Павлова и подвергли ревизии многие важнейшие его положения.

В ходе сессии было с полной ясностью установлено, что академик Л. А. Орбели и группа его ближайших учеников (профессоры А. Г. Гинецинский, А. В. Лебединский, А. М. Алексанян и др.) пошли по неправильному пути, сбивали исследователей и нанесли ущерб развитию учения И. П. Павлова. Свободная дискуссия, проведенная на сессии, вскрыла всю ошибочность позиции академика Л. А. Орбели, который в ряде случаев подменял взгляды И. П. Павлова своими ошибочными высказываниями.

Бессодержательное выступление академика Л. А. Орбели на сессии, в котором он по существу не дал ответа на критику, направленную в его адрес, с полной очевидностью показывает неудовлетворительность его позиции.

Сессия отмечает, что академик Л. А. Орбели, будучи руководителем основных павловских институтов — Физиологического института имени И. П. Павлова Академии Наук СССР, Института эволюционной физиологии и патологии высшей нервной деятельности имени И. П. Павлова Академии медицинских наук СССР, увел научные коллективы этих учреждений в сторону от разработки основных задач павловского научного наследия и, прикрываясь формальным признанием павловского учения, на деле извратил ряд важнейших его положений.

Вопреки учению И. П. Павлова исследования адаптационно-трофического влияния симпатической нервной системы проводились Л. А. Орбели и его учениками без учета ведущей роли коры головного мозга.

В работах по физиологии органов чувств Л. А. Орбели игнорировал учение И. П. Павлова об анализаторах. В высказываниях академика Л. А. Орбели и некоторых его сотрудников по существу отстаивалась позиция психо-физического параллелизма.

Совершенно неудовлетворительно шло изучение генетики высшей нервной деятельности. Формально-генетические установки академика Л. А. Орбели привели к тому, что эта проблема разрабатывалась в отрыве от принципов мичуринской биологии.

Недостаточно и неправильно развивалось изучение второй сигнальной системы коры больших полушарий мозга человека, притом в отрыве от первой сигнальной системы.

Слабо изучались вопросы патофизиологии высшей нервной деятельности в ленинградских учреждениях, в результате чего ослабела связь физиологических учреждений, руководимых академиком Л. А. Орбели, с клиникой.

В научной жизни коллективов, руководимых Л. А. Орбели, не была развернута научная критика и самокритика, не обеспечивалась свобода критики и борьба мнений. В этих учреждениях господствовало восхваление научных руководителей и слепое преклонение перед их «авторитетами».

Академик Л. А. Орбели, возглавив большую группу исследовательских учреждений, кафедр, комиссий, научных журналов, научных обществ, занял нетерпимое монопольное положение в физиологической науке, что противоречит духу советской науки и мешает свободному ее развитию.

Дискуссия показала, что академик Л. А. Орбели и небольшая группа его приверженцев изолировали себя от основной массы советских физиологов, которые стоят на правильном павловском пути.

Сессия принимает к сведению заявление академика Л. А. Орбели, что он под влиянием развернувшейся критики признает ошибочность своего первого выступления и неправильность своей позиции. Однако и в этом заявлении академик Л. А. Орбели не дал ясной критики и анализа допущенных им ошибок.

Академик А. Д. Сперанский правильно подчеркнул значение нервной системы в развитии патологических процессов и, остро развернув критику вирховианских идей в патологии, допустил, однако, в своей работе ряд ошибок. Разрабатывая учение о нервной трофике, академик А. Д. Сперанский не использовал всего богатого арсенала научного наследия И. П. Павлова.

Академик А. Д. Сперанский рассматривал роль нервной системы в патологии в отрыве от ведущей роли коры больших полушарий в деятельности целостного организма, выдвинув вместо этого расплывчатое представление о «нервной сети».

Не уделив должного внимания раскрытию физиологических механизмов патологических процессов, академик А. Д. Сперанский и его ученики подменили его неопределенным понятием об организующей роли нервной системы.

Профессор П. К. Анохин не двигал вперед павловское учение и на протяжении многих лет занимался ревизией идейных основ материалистического учения И. П. Павлова о высшей нервной деятельности, принижая его значение.

П. К. Анохин, прикрываясь именем И. П. Павлова, характеризовал его научный метод, его учение о высшей нервной деятельности, а также и всю нашу отечественную физиологию, как аналитические и односторонние, что фактически совпало с выступлениями зарубежных «критиков» И. П. Павлова.

Профессор П. С. Купалов в трактовке полученных фактических данных нередко сбивался с позиций учения И. П. Павлова.

Отдельные недостатки были также в работе некоторых других учеников и последователей И. П. Павлова.

Сессия осуждает необоснованные стремления отдельных ученых создавать в физиологии свои собственные «школы» и «школки» и противопоставлять себя тем самым общему направлению учения И. П. Павлова.

Сессия отмечает слабое внедрение павловского учения в медицину; не выполнен завет великого ученого о том, что физиология должна стать научной основой медицины.

Это прежде всего объясняется недооценкой Министерством здравоохранения СССР и его Ученым советом, Министерством высшего образования СССР, а также Отделением биологических наук Академии Наук СССР важного значения учения И. П. Павлова, как естественно-научной основы для биологии и медицины.

В особенности необходимо отметить ответственность Президиума Академии медицинских наук СССР, который не уделял достаточного внимания делу внедрения идей И. П. Павлова в медицину и не сумел обеспечить работу медицинских научных учреждений по развитию павловского учения.

В этом повинны также ученики и последователи И. П. Павлова, многие из которых вели свою научную работу в отрыве от запросов советского здравоохранения и недостаточно пропагандировали идеи И. П. Павлова среди широких масс врачей.

Слабое проникновение идей И. П. Павлова как в медицину, так и в психологию, педагогику, в дело физического воспитания, ветеринарию и животноводство обусловливается тем, что учение И. П. Павлова не нашло ведущего места в программах и учебниках вузов.

Учебное пособие «Основы физиологии животных и человека», составленное профессорами А. Г. Гинецинским и А. В. Лебединским, не только не удовлетворяет элементарным требованиям советского учебника, но отражает консервативную позицию в отношении павловского учения как основы современной физиологии.

Эти же недостатки присущи учебнику, выпущенному под редакцией профессора Е. Б. Бабского. Учение И. П. Павлова и достижения советской физиологии слабо отражены в учебнике, изданном под редакцией академика К. М. Быкова.

Вместе с тем сессия с глубоким удовлетворением отмечает, что идеи И. П. Павлова полностью восторжествовали в советской науке.

Выдающиеся научные достижения И. П. Павлова, установившие обусловленность всех форм жизнедеятельности сложного организма, в том числе и психической деятельности, условиями существования, выдвинули нашу отечественную физиологию на первое место в мире и открыли широкие горизонты для ее дальнейшего развития. Они создали твердый, естественно-научный фундамент для перестройки медицины и психологии на научных началах, дали много ценного для педагогики и физического воспитания и могут дать много ценного для учения о языке. Открытия И. П. Павлова в области высшей нервной деятельности, как величайшее достижение современной науки о мозге, являются могущественной естественно-научной основой материалистического мировоззрения, грозным оружием нашей идеологической борьбы со всеми проявлениями идеализма и мракобесия.

Дискуссия на настоящей сессии с предельной очевидностью показала, что в нашей стране имеются огромные силы научных работников, способных творчески разрабатывать и применять учение И. П. Павлова во всех областях физиологии, медицины, психологии, сельского хозяйства, способных правильно направлять деятельность физиологических и медицинских учреждений страны.

В целях дальнейшего развития учения И. П. Павлова и укрепления связи его с практикой сессия постановляет:

1. Поручить Президиуму Академии Наук СССР и Президиуму Академии медицинских наук СССР в кратчайший срок разработать необходимые организационные и научные мероприятия по дальнейшему развитию теоретических основ и внедрению учения И. П. Павлова в практику медицины, педагогики, физического воспитания и животноводства.

2. Поручить Президиуму Академии Наук СССР и Президиуму Академии медицинских наук СССР, а также просить министерства высшего образования и здравоохранения СССР пересмотреть план научной работы на текущий год и перспективный план научной работы по физиологии и медицинским дисциплинам (внутренние болезни, гигиена, психиатрия, невропатология и др.). В основу этих планов необходимо положить широкое развертывание исследований, развивающих идеи и направления И. П. Павлова, обратив особое внимание:

а) на исследования по физиологии и патологии высшей нервной деятельности животных и человека;

б) на изучение второй сигнальной системы в ее взаимодействии с первой сигнальной системой;

в) на изучение трофической функции нервной системы;

г) на исследования функциональных взаимоотношений коры мозга и внутренних органов;

д) на развитие исследований по экспериментальной генетике высшей нервной деятельности;

е) на развитие работ по физиологии пищеварения, кровообращения и дыхания;

ж) на развитие научных идей И. П. Павлова в области общей патологической физиологии и, в частности, на изучение роли коры головного мозга в восстановлении нарушенных функций организма;

з) на экспериментальное изучение важнейших проблем клинической и профилактической медицины и разработку новых методов лечения, опирающихся на учение И. П. Павлова;

и) на исследования по физиологии и экологии сельскохозяйственных животных.

3. Считать необходимым осуществление следующих мероприятий по линии подготовки кадров в системе Министерства высшего образования СССР и Министерства здравоохранения СССР:

а) пересмотреть программы по физиологии для университетов, педагогических и ветеринарных вузов и сельскохозяйственных вузов, а также программы основных медицинских дисциплин, перестроив соответствующие курсы на основе павловской физиологии;

б) ввести преподавание специального курса основ физиологии (а также патологии) высшей нервной деятельности в университетах, медвузах, педвузах на старших курсах, а также и в институтах усовершенствования врачей, как обязательный предмет;

в) создать путем объявления конкурса в ближайшие два года новые учебники по физиологии и патологической физиологии для университетов, медвузов, педвузов, сельскохозяйственных вузов и институтов физической культуры, составленные на основе идей И. П. Павлова и достижений отечественной физиологии;

г) в целях внедрения павловского метода преподавания широко обеспечить преподавание курса физиологии лекционными опытами и практическими занятиями и восстановить должность лекционного ассистента;

д) включить в программу подготовки аспирантов по медицинским специальностям обязательный курс физиологии.

4. Поручить Академии Наук СССР и Академии медицинских наук СССР:

а) ввести в практику созыв ежегодных научных совещаний, посвященных деловому и критическому обсуждению конкретных проблем павловской физиологии и в особенности проблем физиологии и патологии высшей нервной деятельности;

б) усилить подготовку научных кадров по физиологии и патологии высшей нервной деятельности через аспирантуру и докторантуру;

в) возбудить ходатайство о создании нового специального научного журнала, посвященного проблемам высшей нервной деятельности.

5. На страницах периодических изданий, находящихся в ведении Академии Наук СССР, Академии медицинских наук и министерств высшего образования и здравоохранения, развернуть широкое обсуждение основных проблем павловского учения.

Сессия призывает всех работников в области физиологии и медицины на основе свободной научной критики и самокритики творчески развивать великое учение Павлова на благо народа.

СОДЕРЖАНИЕ

Товарищу И. В. Сталину от участников научной сессии, посвященной проблемам физиологического учения академика И. П. Павлова.

Вступительное слово президента Академии Наук СССР академика С. И. Вавилова… 3

Выступление вице-президента Академии медицинских наук СССР действительного

члена АМН СССР И. П. Разенкова… 8

Развитие идей И. П. Павлова (задачи и перспективы). Доклад академика К. М. Быкова… 13

Пути развития идей И. П. Павлова в области патофизиологии высшей нервной

деятельности. Доклад профессора А. Г. Иванова-Смоленского… 55

Заключительное слово профессора А. Г. Иванова-Смоленского… 107

Заключительное слово академика К. М. Быкова… 116

Постановление научной сессии Академии Наук СССР

и Академии медицинских наук СССР, посвященной проблемам

физиологического учения академика И. П. Павлова… 125

Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета Академии Наук СССР

*

РИСО АН СССР № 4313. Т-03988. Издат. № 2879 Тип. заказ № 481. Подп. к печ. 25/ VII 1950 г.

Формат бум. 60 x 921/16. Печ. л. 8,75

Бум. л. 4,375. Уч.-издат. 9 л. Тираж 50000 экз.

Цена 3 руб., в переплете 5 руб.

2-я тип. Издательства Академии Наук СССР Москва, Шубинский пер., д. 10

ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР

ОТКРЫТА ПОДПИСКА

НА ВТОРОЕ ИЗДАНИЕ ПОЛНОГО СОБРАНИЯ ТРУДОВ

академика

И. П. ПАВЛОВА

в 6 томах (8 книгах)

Во второе издание трудов И. П. Павлова включены дополнительно некоторые работы по кровообращению и условным рефлексам, а также „Лекции по физиологии“, не вошедшие в первое издание. В расположение материала во втором издании внесены изменения: работы группируются по определенным проблемам с хронологической последовательностью публикаций в пределах каждой проблемы.

Дополнительным томом будет издан библиографический, именной и предметно-тематический указатель ко всему изданию.

УСЛОВИЯ ПОДПИСКИ НА ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ ТРУДОВ И. П. ПАВЛОВА

Цена каждого тома 25 руб.

Стоимость издания, включая дополнительный том, 225 руб.

При подписке взимается задаток в сумме стоимости одного тома — 25 руб.

Задаток погашается при получении последнего тома.

Пересылка томов по почте производится за счет подписчика.

При перемене адреса, а также в случае неполучения вышедшего из печати очередного тома подписчик уведомляет об этом экспедицию, от которой был получен последний том.

ПОДПИСКА ПРИНИМАЕТСЯ В МАГАЗИНАХ АКАДЕМКНИГИ

Москва, ул. Горького, 6; Ленинград, Литейный проспект, 53-а; Свердловск, ул. Белинского, 71-в; Ташкент, ул. Карла Маркса, 29; Киев, ул. Ленина, 42; Алма-Ата, ул. Фурманова, 129.

Иногородние подписчики обращаются по адресу:

Москва, Пушкинская ул., 23, Академкнига

Подписка принимается также книжными магазинами и библиотечными коллекторами республиканских, краевых, областных книготоргов.

ГОТОВИТСЯ К ПЕЧАТИ

стенографический отчет научной сессии Академии Наук СССР и Академии медицинских наук СССР, посвященной проблемам физиологического учения академика И. П. Павлова (28 июня — 4 июля 1950 г.).

Предварительные заказы принимает контора Академкнига

Москва, Б. Черкасский пер., 2

Цена 3 руб.