Найди свое счастье

VI

Утром в воскресенье, когда Дорис еще только одевалась, зазвонил телефон. Поскольку Тед должен был вот-вот заехать за ними, она вышла в коридор и наклонилась над перилами на верхней площадке лестницы, чтобы лучше слышать голос дочери. Она надеялась, что это был не Тед, что он не отменял и не откладывал поездку. Она жаждала увидеть его вновь.

Вчера был необыкновенный день. Он обнимал ее, улыбался, признался, что любит ее. Господи, он даже разоткровенничался, поделился с ней своим нелегким прошлым.

И ей было любопытно, что принесет сегодняшний день.

— Эй, бабуська! — донесся снизу детский голос. Дорис вздохнула с облегчением — это звонила ее мать.

Она уже повернулась, чтобы пойти в ванную комнату, когда ее остановили слова дочери:

— Мы сегодня будем завтракать с Хэмфри, новым маминым другом. Он скоро заедет за нами. Он никогда не опаздывает. Он морской пехотинец, а им не разрешают опаздывать, ты знаешь. Он куда-то повезет нас, а потом я не знаю, что мы будем делать.

— Благодарю тебя, дочка, — пробурчала Дорис, входя в ванную комнату. Теперь мать будет любопытствовать, что это у нее за новый "друг", постарается разузнать все о нем, задаст миллион вопросов в той тревожной манере, которая всегда проявлялась у нее, когда возникал разговор о каком-либо мужчине, едва появившемся на горизонте.

Иногда ей казалось, что мать против нового замужества и хочет, чтобы она провела остаток своей жизни вдовой, верной Грегу, тоскующей о своей единственной истинной любви и чахнущей от одиночества. Ее устраивало нынешнее положение вещей: взаимоотношения Джеймсонов, Тейлоров, Дорис и Кэтрин. Если же она вновь выйдет замуж, ее новый избранник и его семья — если таковая окажется — нарушат существующий баланс. Тейлоры будут вытеснены со своего естественного места, и матери — Дорис была почти уверена — не понравилось бы это.

Она сказала однажды родительнице, что не дает ей поводов для беспокойства. Те немногие мужчины, с которыми она встречалась в недавние годы, не представляли какой-либо опасности для взаимоотношений Тейлоров и Джеймсонов. Ни один из них не вдохновил ее даже на подобие той дружбы которая была у нее с Грегом; ни один из них и близко не подошел к тому, чтобы пробудить в ней ту страсть, которая влекла ее к Теду.

Но когда она говорила это матери, Грег давно уже был мертв, а Тед оставался лишь мечтой из прошлого.

Но сейчас он вернулся.

Глядя на свое отражение в зеркале, она забрала волосы назад и закрепила их тяжелым деревянным гребнем. Потом побрызгала на себя духами и стала надевать свои "драгоценности": серьги из китового уса, маленькую дурацкую булавку на грудь, часы на левую кисть и золотую цепочку — на правую. В белом керамическом блюдечке, в котором хранились часто надеваемые украшения, осталось только обручальное кольцо.

Кольцо, подаренное Грегом.

Поколебавшись, Дорис взяла его и поднесла к свету. Оно нуждалось в чистке — бриллианты потеряли свой блеск. Симпатичное колечко стоило больше, чем Грег мог себе позволить на свою зарплату в морской пехоте при его-то расточительности. Она всегда подозревала, что большую часть стоимости кольца оплатили его родители, но никогда не спрашивала их об этом, а они молчали.

Женщина неторопливо надела его на палец левой руки, как и полагается, потом сняла и примерила на правую[3]. Не по размеру — пальцы на правой руке были тоньше.

Слишком свободное для одной руки, но неуместное для другой.

Зажав кольцо в кулаке, она прошла в свою спальню, открыла небольшую деревянную шкатулочку на туалетном столике и положила его туда. Закрыв крышечку и отвернувшись, она вспомнила, как Тед говорил накануне об опыте освобождения. Сейчас стало понятно, что именно имел он в виду.

Впервые за десять лет она почувствовала себя действительно свободной.

Дорис уже спустилась до середины лестницы, когда ее позвала Кэт:

— Ма, телефон!

Одновременно затренькал дверной звонок.

— Скажи бабушке, что я не могу подойти сейчас к телефону, — велела мать, направляясь к двери.

Не подчинившись, дочка бросила трубку на пол и выбежала ей навстречу.

— Я открою дверь, а ты поговори со своей мамой.

— Детка, делай то, что тебе сказали.

Девочка притворно вздохнула.

— Я не собираюсь обманывать ее.

— Я и не прошу тебя обманывать. Скажи ей, что у меня гость и я позвоню сама. Попозже, если удастся.

Она дождалась, пока Кэт вернется в гостиную, прежде чем открыть дверь. На крыльце стоял Тед, разговаривавший с хозяином соседнего дома. При ее появлении он закончил разговор и внимательно посмотрел на нее. Она выбрала сегодня короткие и свободные шорты цвета хаки и легкую белую блузку, чтобы чувствовать себя удобно и не страдать от жары, но от одного его взгляда ей показалось, будто она совершенно раздета.

А ведь хотелось бы!

— Прекрасно, — только и сказал он, но так, что у нее сердце замерло.

— Хэй, — хрипло приветствовала она гостя.

Его взгляд остановился на ее лице, и он улыбнулся.

— Хелоу, Дорис.

— Хелоу, — отозвалась она. — Смотришь на меня такими глазами и говоришь только "Хелоу, Дорис". Не слишком ли это официально?

— Какими глазами?

Отступив на шаг назад, она подвергла его такой же инспекции, и замершее было сердце приятно ожило. О Господи, как же он красив! Стройный, сильный, темный, как сам грех, и вдвойне опасный. От одного его вида она вся слабеет, у нее просыпается жажда. И ее взор не в силах скрыть это.

— Ах, такими глазами, — ухмыльнулся он. — От такого взгляда меня одолевает желание…

Прежде чем он успел продолжить, распахнулась дверь и на веранду выскочила Кэт.

— Хэй, Тед. Куда мы поедем на ланч? Я уже проголодалась.

Ему понадобилась секунда, чтобы оторвать свой взгляд от Дорис, всего секунда, за которую трепетный жар, уже охвативший ее, удвоился.

— Это решать тебе и твоей мамочке, — ответил он, взглянув на Дорис.

— Что если нам поехать на огастонские пляжи? Там форт со старинными пушками, — подсказала она.

— А нельзя ли подальше от всего, что стреляет и пахнет войной, — изобразил он испуг на лице.

Девочка наградила его снисходительным взглядом.

— Ну, вы ошибаетесь. Там уже давно не стреляют, как в ваших лагерях. Это же музей, где можно только смотреть.

Дорис обняла дочь и притянула к себе.

— Вот здорово, Кэт, спорю, что туристы в Огастоне с удовольствием послушают тебя. — Теду она пояснила: — Это чудесный старый портовый городок с историческими достопримечательностями, отличными ресторанчиками. И самое прекрасное — расположен довольно близко от дома моих родителей в Флоренсвилле.

С самым бесхитростным видом Кэт подтвердила:

— Мама права. В Огастоне есть замечательные ресторанчики. А если мы окажемся близко от бабушкиного дома… Бабуська сказала, что я сегодня могу переночевать у нее, а завтра меня привезут домой.

Тед прислонился к перилам веранды и сложил руки на груди.

— Почему же ты ходишь вокруг да около вместо того, чтобы прямо попросить об этом?

— Вокруг да около, — передразнила она, растягивая гласные. — Мне нравится это выражение. Ну, я хожу вокруг да около потому, что маме попадет от бабушки за то, что она отказалась сейчас поговорить с ней по телефону. Она велела мне сказать бабуське, что ее нет…

— Кэт, — прервала ее Дорис, но дочка не обратила на это внимания.

— …и что ее срочно увезли на пикник…

— Кэтрин!

— Но я сказала, что мама еще на веранде со своим другом и что такому маленькому и наивному ребенку, как я, лучше бы не соваться туда, чтобы не видеть, что она там делает.

— Кэтрин, хватит уже! — взмолилась мать, сильно покраснев. — Ты хочешь провести ночь в доме бабушки?

— Ха, разве я непонятно говорю?

— Тогда поднимись наверх и упакуй свою сумку. Не забудь зубную щетку… И оставь там свою дурацкую бейсбольную кепку.

Когда дверь захлопнулась, Дорис зажмурилась и тяжело вздохнула. — Этот ребенок то еще сокровище, — огорченно проговорила она.

— Ты прекрасно знаешь, что так оно и должно быть. Я сам пережил это, а как может быть иначе без отца. Мне было любопытно, как ты живешь. Если бы я знал, что у тебя есть Кэт, проявил бы хоть чуть забо… внимания.

Внимания? Ее судьба даже заботила его? Оговорка Теда тронула ее.

— Как жаль, что ты ни разу не позвонил мне за последние десять лет, — с тоской проговорила она. — Обидно, что сама не сделала этого.

— Ты же не знала, где я нахожусь.

Но она могла разыскать его. В любое время за все эти годы можно было поехать в их воинскую часть и объяснить начальству ситуацию. Его бы нашли, где бы он ни был размещен, и сообщили бы, что он стал отцом, что у него есть маленькая дочурка, которая очень в нем нуждается.

Вина за то, что она этого так и не сделала, всегда мучила ее. Вот и сейчас…

— Так что за неприятность приключилась у тебя с матерью? — напомнил он своим вопросом о новых заботах в придачу к старым печалям.

— Кэт преувеличивает, но в основном все правда. Я воспользовалась твоим приходом как предлогом, чтобы отложить разговор с матерью. Послушай, Тед…

Она заколебалась. Ей так хотелось провести с ним сегодня как можно больше времени, но если он разделит сомнения, которые она собирается высказать ему, это станет невозможным. И все же она должна это сделать, иначе может поставить и его, и себя, и родителей в неловкое положение.

— Я могу завезти Кэт в Флоренсвилл после ланча. Тебе не придется туда ехать.

Какое-то время Тед изучающе смотрел на нее. Вначале ему показалось, что она просто не желает, чтобы он поехал с ними. Но в ее лице не было и намека на желание поскорее распрощаться с ним. Дорис выглядела смущенной, будто стыдилась чего-то.

— Есть какая-то причина, по которой мне не следует ехать?

— Ну, родители, разумеется, не поведут себя невежливо, однако… Понимаешь, я не очень-то бегала на свидания после смерти Грега. Не могу даже припомнить, когда это было в последний раз.

Это вдохновляло. Ему и самому нечем было похвастаться. Он смутно припомнил свое последнее свидание и то только потому, что женщина поставила ему ультиматум: будь мужчиной или убирайся. Он убрался и совершенно не жалел об этом.

— Как бы то ни было, но мои родители, особенно мать, думают, что я все еще принадлежу Грегу.

— И их может возмутить то, что ты с другим мужчиной.

Она пожала плечами.

Если посмотреть на это с казуистической точки зрения, то он мог посчитать слова Дорис за подобие комплимента — ведь родители воспримут его вторжение как угрозу ее положению неутешной вдовы. Но чисто по-человечески это выглядело несколько иначе. Вместо того, чтобы бороться за Дорис с самим Грегом, что следовало делать десять лет назад, сейчас ему придется выступать против ее родителей и, хуже того, — против отца их внучки.

Он оказался не в состоянии побороть соперника во плоти. Как же можно посягать теперь на память о павшем герое?

— А ты как думаешь, Дори? — поинтересовался он. — Кем ты себя чувствуешь? Вечной вдовой? Маминой дочкой? Или одинокой матерью, женщиной, полной нерастраченных чувств?

Она посмотрела на свои руки, и он заметил отсутствие кольца с бриллиантами. От него осталась только полоска бледной кожи. Он провел пальцем по этой полоске, почувствовав небольшое углубление. Женщина носила это кольцо годами — более трех тысяч шестисот дней, — а сейчас сняла его. Сейчас она избавилась от него.

— Грег мертв, — ответила она едва слышно, сжав пальцы Теда. — А я жива. Мы были женаты, но жили вместе только четыре дня. И уже десять долгих лет я его вдова. До каких же пор вдовствовать?

Пора снять кольцо? Пора начать жизнь заново? Он не стал спрашивать. Его вполне удовлетворило отсутствие кольца. Это уже хорошо для начала.

— Так… — Он осторожно потянул ее за руку, и она придвинулась ближе. — Ты предпочитаешь позавтракать здесь, в Огастоне или в Флоренсвилле?

Такой простой вопрос, а вызвал такую чудесную улыбку.

— В Огастоне есть замечательные ресторанчики.

— Ладно, — согласился он, — поедем в Огастон.

После ланча Кэт стала показывать дорогу Теду, сидевшему за рулем машины Дорис, — вдоль пляжа, налево к мосту и в Флоренсвилле через весь город к дому бабушки и дедушки. Он бывал там и раньше, в тот день, когда они с Грегом перевезли вещи невесты в ее новую квартиру. Тогда, еще не познакомившись с девушкой, он проявил интерес лишь к соседнему дому, принадлежавшему Тейлорам. Знакомство же с Дорис все изменило. С тех пор никто не интересовал его больше.

Дом Джеймсонов не был очень уж эффектен, но довольно-таки внушителен. Большой, трехэтажный, с высокими колоннами и широкими верандами, он стоял посреди широкой лужайки, спускавшейся сзади к ручью. Дом был ослепительно белым, трава — изумрудно-зеленой, а вся картина в целом — типичной для юга.

Прекрасное место для выросшей здесь Дорис.

Кэт выпрыгнула из машины и понеслась к дому. Мать покачала головой, подходя к багажнику, из которого Тед извлекал сумку девочки.

— Она ведет себя так, словно не видела их целую вечность.

— Они, конечно, трепещут от восторга, завидев ее, и переживают, что она так по ним скучает. — Из сумки выглядывали бейсбольная кепка и плюшевый медвежонок. Сунув запретную шапочку под лохматого зверя, он застегнул сумку плотнее. — Забавно, вот уж не думал, что ей нравятся мягкие игрушки.

— Девочка умерла бы от стыда, если бы ребятишки прознали, что она все еще спит со своими зверятами. Наверное, вещи из прошлого служат своеобразным талисманом. Для нее это мягкие игрушки, для меня — мое стеганое одеяло.

На мгновение Тед замер. Ее стеганое одеяло… Черт, оно навеяло сладкие воспоминания. Как только они затащили всю мебель Дорис в квартиру, Грег побежал в магазин за холодным пивом и закуской, оставив Теда собирать кровать… с ее помощью. Они быстро закончили сборку, и Дорис тут же принялась застилать матрасы кружевными простынями и этим самым стеганым одеялом. Когда она уложила подушечки, они с минуту стояли и смотрели на постель, давая волю своему воображению. Девушка, без сомнения, думала о первой ночи с Грегом на этом ложе. А он… Господи, чего бы он только не отдал за то, чтобы провести с ней несколько часов под этим одеялом.

В конце концов он получил свое и понял, что готов принести в жертву все что угодно ради любимой. Даже дружбу с Грегом.

И за прошедшие с тех пор годы все осталось по-прежнему. Он не пожалел бы ничего ради любви этой женщины.

Сообразив, что она ждет, он подхватил сумку и тут же услышал смех Дорис.

— Ты мошенник. Не думай, что я не видела эту кепку, которую ты так старательно упрятал.

Он посмотрел на нее невинным взглядом.

— А что ты имеешь против бейсбольных кепок?

— Ничего, но я против этой грязной, потерявшей форму, рваной вещицы, которой место только на помойке. Дома у нее есть новые кепки, но она предпочитает эту.

— Наверное, она чем-то ей дорога. — Как оставшийся от отца ножик или когда-то подаренная ему Дорис книжка. Как ее стеганое одеяло, наконец, с которым связаны самые сладкие воспоминания. — Ты же сама напомнила о своем талисмане. Значит, и у тебя есть что-то свое, памятное, заветное.

На секунду задумавшись, она решительно покачала головой.

— Нет. Самое заветное в моей жизни это Кэт.

Когда он закрывал крышку багажника, его внимание привлекло какое-то движение в конце тщательно подстриженного газона. По нему прыгала Кэт, с веранды спускались ее бабушка и дедушка, в двойных дверях застыли две молодые женщины — сестры Дорис? Итак, на встречу вышло все семейство. Ему еще повезло, решил он, что в подкрепление не было вызвано семейство Тейлоров.

— Знаешь, — тихо произнес Тед, — я могу подождать здесь, пока ты с ними поговоришь.

Дорис проследила за его взглядом.

— Трусишка, — ухмыльнулась она. — От моей семейки так легко не отделаться. Они могут подойти и сюда, на подъездную дорожку заговорят тебя не хуже, чем в доме. Пошли.

Когда они ступили на пешеходную тропинку, она добавила:

— Кстати, Тед, я говорила тебе, что даже тогда, когда ходила на свидания, не познакомила ни одного из мужчин со своими?

Это должно было означать только одно: ее родители воспримут его появление здесь как нечто необычное. Нечто знаменательное. Черт, он на это и надеется. Всю свою жизнь только и ждал чего-то знаменательного, чего-то большего, чем три коротких часа с Дорис.

— Нет, не говорила.

Она одарила его самой обаятельной улыбкой.

— Тогда считай, что я тебя предостерегла.

Ее отец был дружелюбен, сестры Кэрол и Софи — откровенно кокетливыми, а мать — вежливой. Вежливость же Элизы Джеймсон — Дорис знала это по своему опыту — не предвещала ничего хорошего. Матери понадобилось несколько минут, чтобы присмотреться к гостю, после чего она заманила дочь на кухню под нехитрым предлогом приготовления чая. Дорис использовала отпущенные минуты, чтобы подготовиться к вопросам матери, но оказалась не готова к ним.

— Ладно, этот мужчина когда-то был лучшим другом Грега, — повторила Элиза слова дочери. — А что он значит для тебя?

— Он друг, — холодно ответила она.

— Он тебе нравится?

— Очень. Он чудесный человек.

— Но он действительно нравится тебе? Все же, Дори, ты позволяешь ему проводить время с Кэт, позволяешь ей называть его по имени. Как далеко у вас зашло?

— Мам, мне скоро тридцать, — Дорис не сумела скрыть свое раздражение. — И не допрашивай меня, я этого не заслуживаю. Не так часто я завожу знакомства с мужчинами, и всякий раз ты начинаешь подозревать меня Бог знает в чем.

Мать помолчала, наполняя стаканы льдом.

— Что-то мне не нравится, как он ведет себя с Кэт. Слишком уж он расположен к ней, если принять во внимание, что вы знакомы совсем недавно.

— Я знаю его уже десять лет — треть всей жизни!

— И мне не нравится, как он поглядывает на тебя.

Ах, мама, если бы ты знала, как он умеет поглядывать!

Дорис вспомнила тот момент, когда несвоевременное появление Кэт прервало разговор с Тедом на веранде ее дома. Он не отрывал от нее глаз. Ах, этот взгляд, от которого ей хотелось прильнуть к нему. А тут дочь — не могла подождать еще несколько минут…

— Дорис! — отвлек ее голос матери.

— Что, мам?

— Возьми, пожалуйста, стаканы. Я приготовлю поднос и салфет… — Женщина внезапно замерла, с изумлением уставившись на протянутую руку дочери. Нервно облизнув губы, Дорис взяла кувшин и начала разливать чай.

— Ты заложила кольцо?

— Нет, мама.

— Сдала в чистку или ремонт?

— Нет. Оно в моей шкатулке для драгоценностей, там и останется. Рука не самое подходящее место.

— Понятно. Итак, этот джентльмен вернулся домой после десяти лет отсутствия, и ты уже готова забыть о Греге.

На языке Дорис так и вертелось, что они с Тедом забыли о Греге за несколько месяцев до его гибели, и что это счастье для всех, ибо иначе не было бы Кэт. Но она сдержала себя и холодно проговорила:

— У этого джентльмена, мама, есть имя — Теодор. Если ты не можешь заставить себя называть его так, обращайся к нему "мистер Хэмфри" или "сержант артиллерии Хэмфри", а лучше вообще никак не называй. А теперь… Нам чаю не надо. Мы с Тедом возвращаемся домой.

Она успела дойти до двери, когда мать остановила ее, ошеломив вопросом:

— Дорис, ты спишь с ним?

Вытаращившись на родительницу, Дорис стояла как вкопанная. Поборов желание отделаться грубостью и, хлопнув дверью, уйти, она с достоинством ответила:

— Я достаточно взрослая, чтобы мне задавали подобные вопросы.

— Он живет в твоем доме? Остается у тебя на ночь? И все это на глазах у моей внучки?

Дорис нервно сплела пальцы, до хруста сжав их.

— Когда погиб Грег… — а Тед не вернулся ко мне, добавила она про себя… — я нашла поддержку у тебя с папой, у мистера и миссис Тейлор. Я очень нуждалась в вашей помощи. К несчастью, я забыла о том, что я взрослый человек, и вы не задумались об этом. Я позволила всем вам обращаться с собой, как с беспомощным ребенком, что вы и продолжаете делать. Вы все еще считаете, что имеете право принимать решения за меня и указывать, как мне жить.

— Тебе было девятнадцать, когда погиб Грег. Вряд ли этот возраст можно назвать зрелым.

— Я была замужем! Была женой и готовилась стать матерью! — Дорис отошла от двери и остановилась напротив родительницы. — Ты спрашиваешь у Кэрол о ее сексуальной жизни?

Женщина отмахнулась от нее:

— Кэрол совсем другая. Она более…

— Что более? Взрослая? Ответственная? Я овдовела в девятнадцать. Я одна вырастила свою дочь. Я содержала ее и себя без чьей-либо помощи. Только не говори мне, что моя двадцатичетырехлетняя сестра, все еще живущая дома, самостоятельнее меня.

— Опытней, — твердо парировала мать. — Кэрол опытней в отношениях с мужчинами.

Дорис зашлась в смехе.

— Это уж точно. У нее было за два последних года больше любовных связей, чем у меня за всю мою жизнь.

— В том-то все и дело, дорогая. Ты жила слишком беззаботной жизнью. У тебя не было друзей среди мужчин, кроме Грега. Ты не гуляла ни с кем, не принимала ухаживаний. Верно, к двадцати ты уже побывала замужем, овдовела и родила, но была так невинна. И продолжаешь оставаться такой.

Дорис вздохнула, так и не умерив в недолгом молчании свое раздражение и даже гнев, перерастающий в открытый бунт против родителей.

— Я не собираюсь оставаться на всю жизнь живым памятником Грегу Тейлору только потому, что всех это устраивает. Я не знаю, к чему приведут наши отношения с Тедом. Это касается его и меня и совершенно не касается вас. Если, как ты говоришь, ты озабочена Кэт, не волнуйся. У меня здоровая, жизнерадостная, ухоженная и любимая мною дочь. Я не сделала еще ничего, что причинило бы ей вред, и никогда не сделаю.

Она снова подошла к двери и обернулась.

— Если ты привезешь Кэт, когда я буду еще на работе, оставь ее в доме Кларков. И не забудь напомнить ей, чтобы она почистила на ночь зубы.

Приветливо кивнув, Дорис вышла.

Семья собралась на тенистой веранде в северном крыле. Входя на нее, Дорис состроила ослепительную улыбку.

— Кэтти, иди поцелуй меня.

— Уже уезжаешь? — спросил отец.

Дорис присела на подлокотник его кресла, и Кэт прильнула к ней.

— Мне пора домой, папа. Вы уже давно не приглашали к себе эту маленькую обезьянку. Я собираюсь насладиться свободой от нее.

Кэт бросила на мать обиженный взгляд.

— Ты будешь скучать по мне каждую минуту.

— Не так уж много у меня будет этих минут, моя сладкая. В этом доме не поймут, что такое тишина, пока не поживут с тобой и не отошлют обратно. И все-таки ты мое золото. — Она прижала дочь к себе. — Слушайся всех.

— Даже тетю Софи? Она сама еще совсем ребенок, — запротестовала Кэт с преувеличенным возмущением, и двадцатилетняя сестра Дорис швырнула в племянницу подушку через всю веранду.

— Даже тетю Софи. До свидания, моя любимая. — Она поцеловала Кэт в лоб, потом расцеловалась с отцом и сестрами.

Несмотря на возражения родных, она подтолкнула Теда к дверям и потащила к машине, не пожелав попрощаться с матерью. Дорис испытывала облегчение и мысленно похваливала себя за то, что не допустила никаких грубостей, избежала неприятностей. Но ведь все еще впереди…

— Должно быть, тебе здорово досталось, — прервал ее размышления Тед.

— О чем ты?

— У тебя, кажется, был "приятный" разговор с матерью. Ну и чем беседа закончилась?

Он подал машину задом к подъездной дорожке и подрулил к шоссе, которое должно было привести их в Уэст-Пирс.

Дорис устроилась поудобней, готовясь к продолжению диалога на заданную матерью тему.

— Она желает мне добра, и я это понимаю, но иногда ее любопытство и заботливость доводят до бешенства. Ох, эта родительская опека.

— Матерям и положено квохтать над своими птенцами. — Он пожал плечами. — Элиза же тебя любит. А чего ты от нее ожидала?

— Она любит ту маленькую девочку, которой я когда-то была, а не женщину, которой я стала. Моя мать ничего не смыслит в отношениях с детьми. Она даже не представляет себе, что родителям полагается смириться с самостоятельностью старшего ребенка, быстро взрослеющего, быть построже со средним и холить и лелеять младшего. Она же позволяет Кэрол делать что угодно, забывает о Софи и пытается жить моей жизнью вместо меня.

— Обстоятельства вынуждают ее, как я понимаю, пристально следить за тобой. Еще совсем юной тебе пришлось многое пережить.

Дорис поискала по приемнику станцию, которая не передавала бы бейсбольный матч или автомобильные гонки.

— Ну, спасибо, Тед. Давай, становись на ее сторону, — саркастически бросила она. Найдя песню в стиле "кантри", она откинулась на спинку сиденья. — А какой была твоя мать? Тоже заботливой?

— Только не к детям. В общем, ей было на нас практически наплевать.

— Если повернешь здесь, мы избежим потока машин с пляжа, — подсказала она, однако ее мысли занял его ответ. После такого признания удобно ли выуживать подробности? Вероятно, нет. Но как узнать о нем что-либо, не задавая неприятных вопросов? Можно просто попросить.

— Расскажи мне, пожалуйста, о своей семье.

— Что тебя интересует?

— У тебя есть братья, сестры?

— Была сестра…

— Ты упомянул отчима прошлой ночью, твои родители развелись?

— Нет, отец умер, когда мне было девять. Мать вновь вышла замуж примерно через четыре недели.

— Я поняла, вы не были близки с твоим отчимом. А как с отцом?

В замершем лице Теда чувствовалась некая отчужденность. Естественно, его воспоминания уходили в прошлое на двадцать пять лет — довольно далеко.

— Отец был отличным человеком. Мы проводили все свободное время вместе, многое делали вдвоем. Он вкалывал на заводе, очень любил нас и посвящал себя семье. Не гулял с друзьями, всегда был занят по дому, что-то мастерил. Папе было тридцать три, когда его не стало. Несчастный случай на производстве.

— Представляю, как тяжело было вам с сестрой.

Тед огорченно кивнул и умолк. Дорис уже пожалела, что затеяла этот разговор, но он невесело продолжил его.

— Джуди исполнилось семь. Она даже не понимала, что такое смерть. Думала, что отец просто уехал куда-то и что однажды откроется дверь и войдет он. Но тут мать вышла замуж во второй раз, и ее муж стал жить с нами.

И это, мрачно подумал Тед, стало началом конца для Джуди.

— Та фотография у тебя дома — девушка с печальными глазами, — это твоя сестра?

Печальные глаза. Он вспомнил некогда популярную песенку "Моя грустная крошка". Именно такой была Джуди в последние годы ее жизни.

— Да, это ее последняя фотография. А в детстве она была другой…

Тед помнил сестру счастливым и беззаботным ребенком, полным уверенности, что все должны любить ее. Она любила всех и все обожали ее. Смерть отца, повторное замужество матери и неприязнь отчима к чужим детям положили начало падению сестры, жизнь которой так трагически оборвалась.

— Она была такой же забавной и самоуверенной, как и Кэтрин. И похожа на нее внешне: темные волосы и темные глаза, но не была таким сорванцом. Наряжалась в платья и кружевные носочки, вплетала ленты в косички и обожала играть в дочки-матери с куклами.

Молчание Дорис заставило его бросить на нее взгляд. Женщина сидела обхватив колени и закрыв глаза.

— Она ведь умерла? — услышал он ее негромкий голос.

— Да, через год после моего поступления на военную службу. Ей исполнилось всего семнадцать.

— Сочувствую, Тед. Я не хотела… Нам не обязательно говорить обо всем этом. Это слишком больно…

Как в аду.

— Мы были очень близки, — продолжил он. — Она была моим лучшим другом, и я впервые вспоминаю о ней вслух за все эти годы.

Они хранили молчание на протяжении долгих миль. Когда он заговорил снова, ей стало приятно, что он так доверчив и откровенен с нею.

— Мне пришлось пойти в морскую пехоту. Я закончил школу, начал работать, зарабатывал немного, а отчим собирался выгнать меня из дома. Служба казалась мне единственным выходом. Я обещал Джуди, что она сможет жить со мной, как только закончит школу. Примерно через десять месяцев от нее пришло письмо. Она хотела бросить школу и приехать уже тогда. Писала, что не может дольше терпеть, что дома ей все опостылело. Я ответил, чтобы она не смела это делать и подождала до получения аттестата.

"Нет, Джуди, не сейчас. Осталось только два месяца. Потерпи уж". Он уговаривал ее в письмах. А надо было выпросить увольнительную и слетать к ней, может быть, и забрать с собой.

Его нерешительность стоила жизни уже двум людям.

— Через пару недель я был на занятиях, когда меня разыскал капеллан. — Он ясно помнил подробности того дня — обычного, рутинного вплоть до момента, когда армейский священник произнес его имя. По поведению старика он сразу же понял, что его ждет плохое известие и что касается оно Джуди. Но даже эта внезапная уверенность, даже отчаяние, проступавшее в последнем письме сестры, не подготовили его к сообщению о ее смерти.

— Ее нашли в заброшенном здании с иглой в руке. Следователь установил, что она случайно ввела себе слишком большую дозу наркотика.

Дорис притронулась маленькой теплой рукой к его плечу.

— Ты в это не поверил?

Он печально улыбнулся.

— Мне хотелось верить, что она не намеренно убила себя. Следователь ведь не знал ее при жизни. Он и не представлял, как несчастна она была, до какого отчаяния дошла. Но я-то знал.

Проклятие, еще как знал!

— Это не твоя вина, Тед. Может, все произошло случайно. Но даже если и нет, если она выбрала этот выход, ты же в этом не виноват.

— Если бы я разрешил ей приехать…

— В любом случае она могла бы поступить так же. Если сестра оказалась загнанной в угол, ты уже не мог ей помочь. Мог бы любить ее, но решать за нее все проблемы, заставить ее жить…

— Если бы я сам поехал к ней!

— Тед, ты не должен взваливать на себя ответственность за чьи-то поступки. У каждого свои мозги, здравый смысл и логика или таковые отсутствуют. Мы принимаем решения на основе свободной воли, исходя из собственных побуждений. Не ты сделал сестру несчастной. Не ты повлиял на ее решение прибегнуть к наркотикам. Воспользовалась ли она ими ради развлечения, временного избавления от тягот жизни или с целью самоубийства, это был ее выбор — ее и больше никого.

Он притормозил перед красным светом. Они уже находились на окраине Уэст-Пирса, в паре миль от центра городка, а там уже и рукой подать до его квартиры и ее дома. Когда машина остановилась, он перевел взгляд на Дорис.

— Не нравится мне подобная философия, — спокойно произнес он, — но уверен, что ты просто пытаешься успокоить меня.

— И на том спасибо. Я и сама ловлю себя на мысли, что иногда поступаю иначе, чем нужно.

— Ты пойми, что я мог бы помочь сестре. Хотя бы забрав ее подальше от отчима. Если бы я сделал только это, кто знает, как все повернулось бы в ее жизни.

Дорис махнула в сторону светофора, Тед взглянул на него и нажал на газ.

— Тебе было девятнадцать, — повернулась она к Теду, — у тебя не было собственного дома и вообще в таком возрасте ты не мог отвечать за сестру-подростка.

— А тебе было на год больше, когда родилась Кет, и я, дорогуша, в девятнадцать чувствовал себя взрослее и ответственней, чем ты в двадцать.

— Перестань спорить со мной.

— Ты бы не сердилась, если бы я был не прав.

Она действительно сердилась, но на себя: незачем ворошить чужое прошлое. А как от него уйти? Через покаяние к искуплению? Этот шаг предстоит сделать ей самой. А он уже сделал, потому что совестлив и беспощаден к себе. И все же…

— Все дело в том, Тед, что Джуди нашла свой выбор. То была ее жизнь, ее решения. Как бы тебе ни было больно, ты не должен считать себя виновным в ее смерти.

Притормозив, Тед свернул на Роуз-стрит и, миновав свой дом, проехал до ее коттеджа. На подъездной дорожке он выключил двигатель и повернулся к Дорис. Кажется, я ни в чем не убедила его, подумала она. Придется выслушать исповедь до конца.

— Ты убеждена, что моя совесть чиста? А если я, сделав или не сделав что-то, причинил боль тебе? Ты и тогда будешь так чертовски уверена, что не следует меня винить?

Дорис растерянно посмотрела на него.

— Не знаю, что ты имеешь в виду. Но я испытывала самую большую боль, когда ты не навестил меня после возвращения вашего батальона из Кореи. Ты хочешь покаяться и в этом грехе?

— Что если бы… — его пальцы с силой выдернули ключ зажигания, — если бы я сказал тебе, что я мог сохранить Грегу жизнь? Ты опять бы уверяла, что это была его жизнь, его решение? Считала бы, что я не несу ответственности за его гибель?

Не выдержав его взгляд, женщина отвела глаза.

— Здесь очень душно, — судорожно произнесла она, забирая у него ключи. — Давай войдем в дом и включим кондиционер.

Она успела открыть дверцу и выставить ноги наружу, когда его рука легла на ее плечо:

— Ты так и не ответила, Дорис, — с горечью сказал он. — Легко философствовать, когда дело тебя не касается, не так ли?

— Хорошо, Тед, покайся в вине за смерть еще одного человека.

Он вздрогнул, услышав ее слова. Господи, ну почему бы ему не помалкивать. Она не винила его в смерти Джуди, незнакомого ей человека. А что будет, когда речь пойдет о любимом ею мужчине, об отце ее дочери?

Но он обязан рассказать ей правду, пока дело не зашло слишком далеко. Пока они не сблизились еще больше. Что бы ни случилось, все будет зависеть от нее. Возможно, она не пожелает больше его видеть, никогда не простит…

Дорис первой вошла в дом, бросила свою сумочку на столик в коридоре и поставила регулятор кондиционера на "холод", прежде чем усесться на софе в гостиной. Он не сел рядом, а подошел к полкам и взял в руки фотографию.

Грег. Красивый, улыбающийся, жизнерадостный. Чертовски забавный, прекраснейший человек, с каким только можно было познакомиться. Друг и приятель всем. Отец Кэт. Муж Дорис. Ее любимый.

— Ты знаешь, что взрыв произошел рано утром — примерно в шесть…

Он-то знал точно, что это случилось в шесть ноль девять. День обещал быть ясным и солнечным — природа осталась безразличной к тому, что в то утро погибли девяносто шесть человек.

— Ты бегал, а Грег спал, — грустно заметила Дорис. — Он любил поспать подольше.

Тед все еще разглядывал снимок. Он был сделан в доме Тейлоров на какой-то вечеринке. Грег все время смеялся и подшучивал над гостями. Все друзья считали его самым веселым сукиным сыном, какого они когда-либо знали.

— В то утро мы должны были бежать вместе, — продолжил Тед. — Иногда он это делал.

— Значит, передумал. Бог свидетель, Грег часто так поступал. Гордился тем, что он самый ленивый во всем корпусе морской пехоты.

Тед поставил фотографию на место.

— Он не передумал, Дорис. Это я все решил за него. Мы договорились, что я разбужу его до побудки и вытащу на пробежку. Но я не поднял Грега, боялся, что он прожужжит мне все уши о тебе. Накануне он получил кучу писем от тебя, а мне уже невмоготу было слышать все эти разговоры о вашем будущем, обо всем, что вы собирались делать после его возвращения домой.

Он стоял, опустив голову, словно шок от взрыва вновь напомнил о себе.

— В то утро я отправился без него и на протяжении всей пробежки думал об одном: если он уберется с моего пути, у меня появится шанс заполучить тебя. Если он уйдет из нашей жизни. Если он исчезнет.

Потрясенная признанием Теда, женщина впилась в него глазами.

— Ты понимаешь, что я сделал? Я оставил его спящим в казарме. Если бы он был со мной, даже царапины бы не получил и был бы сегодня здесь. Но из-за своего гнева, из-за своей ревности я предал его.

Тед умолк, сделал глубокий вдох и, проклиная себя последними словами, закончил:

— Я-таки навлек на него смерть, Дорис.