ПРЕДКИ И ДЕТКИ


Какие это были времена для самого Владика – он сказал вслух уже юношеским резким голосом: паршивые на всю катушку. В яслях болело ухо, объяснить толком не умел и вообще не понимал, что болит изнутри, а не потому, что по уху нынче дали. В детсаду оно тоже болело – в мертвый час привязывал веревочку к теплой батарее, другим концом наматывал на ухо. Помогало. Витька Анохин начал бить еще в яслях, теперь бил каждый день.

Ну да! В яслях я его бил – сам не помню, а он, сука, помнит – в детсаду бил, теперь в школе бью. В армию вместе пойдем – там вообще убью на фиг, придурка.

Татьяна Сергевна говорила: давай сдачи, учись. Не выходило: остальные держали сторону сильного Витьки. Хорошо было в основном Юрию Майорову, отцу Владика: он тогда еще любил Нину, Владикову мать, и ему всё было по фигу. В воскресенье стоял одетый у лифта, держа за уши на весу велосипедик. Глядел в открытую дверь, как жена одевает вырывающегося из рук сына. Одевает-приговаривает: не у всякого мальчика есть такие рейтузики… не у всякого мальчика есть такие сапожки. Ворковала на восемьдесят процентов непосредственно для Юры, двадцать процентов доставалось Владику как сыну от любимого Юры. После наступило привыкание, и что от чего пошло, курица от яйца или яйцо от курицы? он ее не ласкал или она не сияла? только росло как снежный ком и всё под себя подмяло. Владику еще кой-что перепадало: мама завяжет ему ушанку покрепче, чтоб ребенку не заболеть, самой не забюллетенить, и поцелует привычно в нос. Юре же ничего не доставалось, кроме подозрительных взглядов. Потом подозренье сменилось презреньем, и новый расклад был: Владику десять процентов вниманья, остальное проваливалось в черную дыру.


Бродит, ненужный, по дому. Закрыть глаза, чтоб его не видеть. Расписан со мною, прописан, общим ребенком повязан. Думала удержать – вот вам и удержала. Хожу на какие-то демонстрации, только бы на людях быть. Ельцин, Ельцин – написано на каждой стене. Может, что-то еще у меня и начнется, но только такая кругом толчея и такая нас, женщин, тьма, хоть начинай отстрел. Р-раз… и нету.


Сколько их, куда их гонят, и почему они всё время меня теребят? Носом к носу столкнулся на демонстрации с Ниной. Она была так на других похожа, что стало не по себе. Дома ходил по углам,

шаркая тапками (Нина),

силился вспомнить, что мне так нравилось в ней. Пел вызывающе то, что пела когда-то мать довольно задорным голосом (теперь уже не поет)… чистейшее ретро:


Если б ты не жила

На соседней лесенке,

Если б ты по утрам

Мне не пела песенки,

Всё равно бы любил

Я тебя, родная,

А за что, ну а за что, а за что, ну а за что –

Я и сам не знаю.


Если б косы твои

Не были шелковые,

Если б речи твои

Были бестолковые,

Всё равно бы любил

Я тебя, родная,

А за что, ну а за что, а за что, ну а за что –

Я и сам не знаю.


Пусть целует меня

Хоть сама Извицкая,

А с экрана люблю

Мне кричит Быстрицкая,

Всё равно бы любил

Я тебя, родная,

А за что, ну а за что, а за что, ну а за что –

Я и сам не знаю.


Вот так он, Майоров-старший, шибался об стены. Не мог простить жене ее обыкновенности. У него, обыкновенного, на то не хватало не то что великодушия – обыкновенной справедливости. На какое-то время у моего героя возникло даже тотальное женоненавистничество с устойчивым депрессивным состоянием: желтое лицо, чернота под глазами. Он спохватился, объявил войну себе-неинтересному и сел писать стихи. Когда неустроенные строки кой-как сходились в рифму, испытывал долгожданное облегченье.


В общем-то я не Владик, а Влад, Владимир. В классе ребята не те, что были в детском саду. Но Витька Анохин здесь, и снова все за него, а он стал еще лютее. Бывает такой у крыс самец, его моряки отбирают в крысиных боях. Потом запускают в трюм – все крысы бегут. Бросаются за борт, плывет шевелящийся серый остров.

Сам ты крыса, очкарик долбаный. Я на тебя крысиный яд еще подберу. Поумничаешь у меня.


Я по ночам качала Владика – плакала, что не буду больше никогда молодой и свободной. Только любовь меня утешала. Погасла – не стало этой мороке ни малейшего оправданья. Фиктивный муж мне не нужен, и сын без мужа не нужен. Вслух сказать я этого не решусь – крикну в глубокую яму и яму землей забросаю.

Черт возьми, кто из них более обыкновенен? может, всё-таки он? (автор)


Чувство собственной исключительности пришло к Юре (в России до седых волос Юра, и до гробовой доски всё Юра) легко и просто. Свобода слова плясала на всех площадях, журналы тогда выходили чудовищными тиражами – не знать имен поэтов серебряного века теперь у Юры не вышло. Со временем стал писать чуть лучше, но в гениальности своей ни разу не усомнился. Мать его померла, успев приватизировать однокомнатную хрущовку. Юра жилье унаследовал, сдал – и потерял работу. Нина ее потеряла тоже. Юра таскал по утрам с женою на рынок клетчатые баулы, а так сидел и творил. И растворился.


Да, так мы и выживали. Я торговала тряпками, Юра валял дурака – корчил гения. Тогда никто не думал о пенсии, было не до того. Успеется. Мне было тридцать шесть, ему тридцать восемь.

А мне пятнадцать. Эти отцовы стишки когда находил – смеялся. Надо же так мяукать. Ругался про себя и пел с балкона во двор: связанные одной целью, скованные одной цепью.


В литобъединении были одни тетки, в среднем лет на пятнадцать постарше Юрия Майорова. Стихи все писали одинаково – майоровские отличались лишь окончаниями глаголов. Содержание: оповещение окружающих о своем одиночестве. Овладев худо-бедно искусством версификации, могли наконец поведать миру о бессловесной дотоле нужде. У Юрия имелось два лишних очка по отделкадровской шкале: мужской пол и сравнительная молодость. Шквал похвал обрушился на Юрину голову. Хошь не хошь надо присутствовать, чтоб зёрна славы не осыпались наземь. Присутствовать, не соответствовать. Русские солеа, в отличие от испанских, воспринимались трудно: ощущалась полная неспособность залить степной их пожар. Беспокойные биополя накладывались, подавляли, лишали последних сил. Юрия быстро затрепали, задергали. Депрессия прогрессировала: желтизна в лице усиливалась, тени под глазами достигли пугающих размеров. С того света выходец. Дома Нина пела лучшую русскую песню-солеа, написанную вполне выраженным мужчиною Суриковым:


Что стоишь, качаясь,

То-онкая рябина,

Го-оловой склоняясь

До самого тына.


Голос Нины волей-неволей подтягивался к обезоруживающему совершенству песни. На этом фоне Юрий выглядел дурак-дураком.

Не выглядел, а был (Нина).


Рябина росла на краю оврага и расцветала гроздьями мусорных белых цветочков. Дуб стоял за высохшим ручейком, превращавшимся в бурный поток весною. Ни дуб к рябине и ни рябина к дубу. Напрочь забыла, не помню, как Юра ходил ко мне вброд, засучивши выше колен тренировки, а кеды, связав шнурками, вешал через плечо. Допустим, мы разведемся. Прописан он по-прежнему здесь. Трехкомнатная квартира приватизирована в долях. Разменяет как пить дать. Наследство его мамаши – однокомнатная – от Владика уплывет. Пока развод, пока что – сыну уже восемнадцать, и никаких алиментов (непонятно, с чего их и брать). Выйдет: студент у меня на шее, с платою за учебу (учится он кое-как). А Юра – вольная птица, закон на его стороне. Тут скоро мне будет сорок, тут скоро и песенка спета. Мерзнуть весь век на рынке между глупых узбеков, повязав поверх шубы серый курчавый платок. Пенсии не предвидится, вместо любви черт те что. Не стала бы прогибаться, знай я, что он за дуб.


Я на третьем курсе, провожаем уходящий миллениум. Это просто понты, на самом деле встречаем двухтысячный год миллениума – последний. Ништяк, всего лишь договоренность. Нас двенадцать, в метро переходим с Охотного ряда на арбатско-покровскую линию. К Ленке не поспеваем – бьет полночь. Кругом все такие же. Только старая женщина тащит за руку древнего старика, тот озирается: ищет свой тонущий мир. Откупорили шампанское – пьем, льем, поем:


Красный колпак – крутой колпак,

Я не дурак и ты не дурак.

Время для нас, время просто класс.

Дом на слом – не будь ослом.


Кто такой Витька Анохин - я забил. Встречу, узнаю – набью ему морду. Очков давно не ношу, косоглазие выправил. Живу не у предков – у Тёмки Томилина. Тёмкины предки купили квартиру в элитном доме, сыну оставили двухкомнатную хрущобу. Я давно уже весь в друзьях, мы с Тёмой ботаним в трех местах, включая свой институт – наладка компьютеров. Сейчас оттянулись в вагоне, вышли в Измайлове – сразу звонят все мобилы: идите уже, половина первого. Идем, горланим – слова мои, музыка Тёмкина. И непонятно чья веселая вьюжная тьма.


Я издал за свой счет вторую книгу,

величиною опять с ладонь (Нина),

собрал информацию о функционирующих на сегодняшний день союзах писателей,

их хоть пруд пруди (Нина),

произвел разведку боем и в результате вступил

в кучу дерьма (Нина)

цыц! (автор)

в Московскую писательскую организацию. Активные люди: издают за счет авторов поэтические сборники. Маститых поэтов -

это которые уже пустили корни (Нина)

приглашают бесплатно.

Остальным зато еще дороже обходится (Нина).

Потом арендуют зал,

за их же счет (Нина),

например - малую сцену театра на Таганке, и устраивают чтения коллектива авторов.

Парад бездарностей (Нина).

Завистливая паршивка! (автор)

Когда я, неофит, пришел впервые послушать товарищей, как раз заканчивал выступленье такой приглашенный ради весомости сборника известный автор. Я услыхал лишь самый конец стихотворенья:


По-христиански простим его,

Если он изблюет свое жало.


Хоть бы он все кишки свои изблевал, этот автор (Нина).

Два моих стихотворенья войдут в следующий сборник (Юрий).

Мнимый поэт. Мольеровская ситуация (Нина).

Нине очко (автор).


Дежурим с Тёмой вечером в компьютнрном классе. Дежурю я, он пришел в половине десятого с другой работы – мы с ним меняемся. Ребята из общежитья ботанят - доделывают допоздна лабы-курсовики. Сидим в стеклянном тамбуре с видом на темный парк. У нас в закутке туалет, чайник тифаль на столе и брусничные вафли. В углу к майским праздникам собраны байдарки и рюкзаки. Послезавтра поедем прямо с работы – отсюда прямой автобус к Савеловскому вокзалу. Заснем ненадолго в поезде, с рассветом выйдем к реке. Дубы за стеклом стоят голые, газоны уже подстригли и обкорнали кусты – хоть ложись на них и гляди в апрельское нежное небо. Заканчивайте, парни. Давай сюда мышь. Уходите вместе, чтоб не избили. В зале шумит дискотека, пахнет вовсю пирогом с черносливом, крутятся отсветы на стене. Сдаем вахтеру ключи, и – пешком на Речной, там наш дом. Хорошо без предков.


Я устал от сугубо женского общества -

еще бы (Нина)

и рад видеть в Московской писательской организации молодых людей с военной выправкой.

Гитлерюгенд (Нина).

Ну, пошла-поехала (автор).

Но женщины! какие там женщины!

Закачаешься! (Нина).

Неопределенного среднего возраста, отнюдь не склонные к полноте, с лихорадочным румянцем на скулах,

неестественного происхожденья (Нина),

в глазах разноцветные искорки. Стерто-славянского типа, с короткой стрижкой, в однотонных прозрачных костюмах, на чуть скошенных каблуках. Женщины, хоть раз в жизни познавшие, что такое успех. И многое другое познавшие.

Не сомневаюсь (Нина).

У них мистические стихи! стихи о религии!

Небось, на первом курсе были в бюро ВЛКСМ (Нина).

Я попросил друга-художника сделать рисунок к моему стихотворенью «Волна», вошедшему в будущий сборник: наяда, выходящая из воды.

Ага. Как те курортные тетки, что фотографировались в пене прибоя, а снимки печатались с надписью внизу: Евпатория, или: Ялта.

Нине еще очко.


Как повяжешь галстук – береги его. Я успел поносить пионерский галстук полгода. Я не успел впитать в себя ихней лжи. Помню – еще не забил – блеклые акварели на стенках дома пионеров (теперь дом детского творчества). Бесцветные, как отцовы вирши. Вижу иногда краем глаза по телевизору цветные советские фильмы на шосткинской пленке – дохлые, тусклые, тухлые. Лица лгут, лгут прикиды – рукав фонариком, и тупоносые туфли лгут. Я не хочу для себя такого прошлого - цунами его поглоти.


Я примирилась с тем, что Владик жить дома не будет. Теперь хорошо бы развестись, разменять квартиру: я с Владиком, Юра один (на самом деле и я одна). Но Влад заявил сразу, что он меня не поддержит в этом деле. Упрямый, черт.


Река на равнине петляет - не знает, куда податься. Подмывает крутой берег, наносит на отмель песок. По отмели разгуливают незнакомые нам птицы, иной раз выскочит рыба – блеснет, плеснет и уйдет. Хорошо на новой стоянке забрести по колено в воду, засучив штаны еще выше, и почище набрать воды. Мы все здесь парни крутые, один к одному подобранные, и не найти среди нас ни одной паршивой овцы. Мы жесткие, насмешливые, ушедшие в отрыв от предшествующих поколений, узнающие мир с нуля. В который раз кончилось время, его отсчет пошел заново, опять динозавры вымерли, и хватит, и точка ru.


На рынке живут в общем дружно, но выпендриваться нельзя. Если ты что прочла хорошего - позабудь. Если крутят плохую музыку - промолчи. Присмотри за чужим товаром, присмотрят и за твоим. Покупателей меньше, чем продавцов, ажиотаж давно схлынул. Но минимальный заработок хозяин тебе гарантирует, и если его чуть-чуть обмануть, то, при наличье квартиры, с грехом пополам проживешь. Влад у нас ничего не берет. Юра готовит себе отдельно – всякую дрянь, и честно участвует в общих расходах. Сумок на рынок мне больше не носит – весь в творчестве, с позволенья сказать. Остаток денег от квартирантов идет у него псу под хвост.


Не псу под хвост, а на пользу российской культуре (Юрий).

Прискорбное заблужденье (Нина).

Никогда не женюсь (Влад).

Слепой сказал: посмотрим (автор).


Сдаем фильтрацию сигнала по отстойному учебнику. Зато метод подсказки вполне современный: из соседней аудитории по мобилу, СМСками и передачей изображенья. У доцента Никифорова шерсть растет из ушей. Он сильно волочит ногу: девятого мая на даче свалился тепленький с лестницы. Уж если он сам воткнул, то всех заставит воткнуть. Мы не против: того, во что он въехал, не так уж много. Зарабатываем раза в четыре больше него, и плевать мы хотели. Кто мог уйти с преподаванья – давно ушел. Остались такие вот. Особенно кроликов не разводят: по-тихому принял экзамен, и на природу. Мы с Тёмой платники, нам достаточно тройки. Еду сейчас по вызову: у богатого лоха завис компьютер. Сколько денег осело на руках у глупых людей!


Месяца два назад мне предложили участвовать в почетном издании. В прекрасном тисненом переплете с золотом – стихи Ахматовой, Гумилева, Цветаевой, Мандельштама, Киплинга -

кого еще не вспомнили? (Нина)

и троих современных поэтов. Заранее платить ничего не надо, потом только выкупить два экземпляра. Очень выгодное предложенье. Я с благодарностью согласился и отобрал пять лучших стихотворений. Цена определиться чуть позже, в рабочем порядке.

Дурак, они тебя разденут. Будешь сидеть голодный – я тебе щей не налью. Тоже нашелся Киплинг… ты его и прочел два дня назад. Чукча не читатель, чукча писатель (Нина).

Это правда… чтение других поэтов сбивает меня с собственного стиля (Юрий).

А у тебя он есть? в чем состоит, опиши (Нина).


Лето летит. Тёмкины предки в Испании, мы с Тёмой на ихней даче. Темные тени деревьев, плетеные кресла, фонарь на крыльце – сидим балдеем. Тёмкина сестра Вика притусовалась к нам. Ей семнадцать, только что поступила на юридический – пирсинг, наклейки, негритянские косички, собранные в пучок. Тёмка сказал: гляди – она к тебе клеится. Ладно, вперед, я за… пусть лучше ты, чем другой. Фишка в том, что я не люблю им сдаваться, я хотел бы сам выбирать. Но не выходит: уж очень они достают, и отбиваться стыдно. Опять получилось ни то ни се.

Сам ты ни то ни се… всех вас приходится расшевеливать (Вика).

Кого это всех? не одобряю. Но предкам – не бойся – не сдам (Артём).


Мои два экземпляра лежали ждали меня. Я благоговейно взвесил один из них на ладони. Полистал: современные авторы, как и должно быть, в конце. Достал бумажник, вынул деньги, вопросительно посмотрел на издателя. Услыхавши цену, сел на стул, вытер лоб платком. Стал просить продать мне лишь один экземпляр. Ответ был: нельзя. Всё или ничего. Мерзавец, видно, решил для верности возложить все расходы по изданию книги на несчастных троих современных авторов. Я поехал занять денег. Вернулся очень нескоро, но господина издателя на месте застал. Выхожу с драгоценным грузом. У ворот, возле летнего кафе, растерянно топчется мой товарищ по сборникам в складчину Марк Поташов. Я поспешил похвастаться своим сокровищем. Он с ходу полез в конец книги, нахмурился, достал из полиэтиленового пакета точно таких же два тома. Не совсем: современные авторы в конце были приброшюрованы другие, и в частности Марк Поташов. Сколько же нас оказалось таких дураков? Мы зашагали молча в магазин «Летний сад». Знакомый переплет на прилавке бросился нам в глаза. Скромно просим у девушки посмотреть. Никаких современных авторов в конце не было, и цена была названа умеренная. Итак, я владелец двух бутафорских томов. На худой конец можно показать их дамам, знающим имена хоть половины известных поэтов, там фигурирующих. Но дамы и без Киплинга сверхактивны, а с Киплингом и вовсе замучат. Ни в каких деловых ситуациях столь явная липа не пройдет, только влипнешь. Забей, как сказал бы Влад. Укорять издателя мы не пошли.

И правильно сделали… что с возу упало, то пропало (Нина).

Я голодал цельный месяц. Однако же щей Нина мне налила, и не однажды, в силу чего между нами чуть было не установились прежние отношенья.

Чуть-чуть не считается (Нина).


У решетчатой железной калитки мягко остановилась вот такая тачка. Вышла Вика, помахала парню за рулем. Тёмка стриг газон, крикнул мне: открой! Открыл, стою торможу: опустив стекло, на меня уставился точно удав на кролика Витька Анохин. Не я один изменился, он тоже: бритоголовый, дочерна загоревший качок, шея во, плечи во – торчат из открытой майки. Посигналил мне, что узнал, и уехал. Вика вошла, толкнув меня боком. Вика, откуда ты знаешь такого крутого? –. А ты откуда? по виду у вас ничего нет общего. Не рассказать же ей, как он пятнадцать лет меня бил. Тёмка освободился – я рассказал ему. Сразу забеспокоился, побежал предупредить, чтоб Вика Витьку не наводила на мой след. Тёмочка, опоздал: Виктор сейчас мне звонил, спрашивал про одноклассника, я ему всё что могла рассказала. – Ну, дура.

Я знал, что ты мне еще попадешься. Учти, я тебя не искал. Но раз так – не жалуйся. Свое получишь (Виктор).


В литфонд я смог вступить не сразу (мой дядя самых честных правил). В литфонд я не сразу смог вступить (я волком бы выгрыз бюрократизм). В общем, там была чехарда и грызня. Били стекла, охрана никого не впускала, на двери висели вырезки из газет.

Сводки с театра военных действий (Нина).

Я уж было сдал анкету с фотографией и заявление, но через месяц лица были совсем другие, и бумаг не нашли.

Осуществился передел собственности – вернее всего, не последний (Нина).

Нине очко. Как в воду глядит.

Заполнил еще раз. К лету успели принять, и я заказал

кого, чудо? (Нина)

путевку в дом творчества Переделкино. С пятнадцатого июля. Соберусь с деньгами и оплачу.

А то тебе тут условий для творчества и для отдыха нет. Тимирязевский лес рядом. Я на рынке с утра до вечера, без выходных. Один в трехкомнатной квартире… хоть катайся на роликах (Нина).

Я бы охотно попробовал… на тех, из которых Владик вырос – они мне как раз подойдут (Юрий).

Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало (Нина).

Отставить ролики! мне нужно пробиваться, делать себе имя (Юрий).

Ну, на дерьмо сошел (Нина).

Опять Нине очко. Забивает по всем статьям (автор).


Празднуем мой день рожденья у Тёмы на даче. С институтом еще не совсем расплевались: у второго курса практика на ВЦ – мы с ними нянчимся. Но уж бакланим по полной программе. Вика пытается изобразить из себя подружку виновника торжества – мы с Тёмой ей не даем… много хочет. Спать не гоним – пусть скажет спасибо. Ветер ночной налетит, зашумит, разбросает пустые одноразовые стаканы и стихнет. А ты не зевай, наливай себе сам, я уже задолбался. Фонарь у калитки качается. Кто там стоит? Доллар, ты почему не лаешь? Доллар щетинится, пятится и молчит. Тощий чужой человек глухим голосом просит: налейте. Налили полный стакан. Выпил и не уходит. Чего еще? – Дайте план. –Нету, иди гуляй. – Вот у него! и вобще он ширяется. Показывает на Павлина. Ну и нюх! как у таможенного поросенка. Павлин вялым шагом подходит, дает ему что просил. Так вот, я не вру: двадцать три человека видели. Маньяк схватил Павлинову руку – разжать ее не дает и тащит к себе сквозь решетку. Ты, статуя командора, - начитанный Павлин говорит, - между прутьями я всё равно не пролезу. Отпусти… у тебя уже глюки! ложись в больницу. Мы отнимали Павлина у командора втроем: Тёма палкой ударил статую по руке, я вцепился в холодные ее пальцы, пытаясь разжать. Олег обхватил Павлина и со всей силы тянул от решетки прочь. Только когда алкаш исчез в темноте, Доллар решился тявкнуть.


Разместился я в старом корпусе,

удобства все в коридоре (автор),

выхожу на общий балкон. Вспоминаю писателей, которые здесь творили. Уйду из жизни – другой поэт будет смотреть в этот парк.

Почти по Муру: Those evening bells (автор).

Размышляю о том, какой подвиг совершает человек, терпеливо сносящий насмешки окружающих и продолжающий писать, пока не получит подобно мне всеобщего признанья.

Он имеет в виду свое вступленье в Московскую писательскую организацию (автор).

Идиот! Такие стихи как у тебя, в стране пишут минимум пятьдесят тысяч человек. Интернет это наглядно показал (Нина).

Висит в воздухе вроде чеширской кошки. Воздух – ее стихия: она водолеиха. Продолжает низводить Юрия – следующим текстом.

Ну, положим, в советское время ты мог бы переводить с подстрочником стихи поэтов малых народностей. В подлиннике звучит примерно так:

Тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын природа,

Тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын райком.

Тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын народа,

Тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын обком.

Но госзаказа больше нет. Что ты станешь делать со своей недавно проклюнувшейся способностью к версификации? (Нина)

Термины знает… где только набралась (автор).

Твои стихи – версификация нуднейшего подстрочника подсознанья. Поэтический нюдизм. Самовыражаясь, ты выражаешь зауряднейшую сущность (Нина).

Раскрылась, контра. Всё ясно: Юрия угрызает нестандартная тетка, смолоду косившая под дурочку. Плохи дела. Зря она на Юрия наезжает: его помешательство благородного свойства, и к тому же довольно распространенное. Кыш, кыш, пошла из воздуха. Нина исчезает – перед балконом темные туи.


Тёмкины предки вернулись из Испании – тут же примчались на дачу. Теперь в Испанию отправились мы с Тёмою, никому не сказавшись и денег у предков не взявши, даже у Тёминых, у крутых. Бомжуем, ночуем в парке, сидим на бесконечной скамейке с рисунками. Потом едем к морю, смотрим, как облака теснятся, и повторяем по очереди: Гибралтар… пролив Гибралтар. Синхронно плаваем и синхронно думаем: мы двадцать лет назад родились в стране, из которой не выпускали.


Писательские вдовы на скамейке перемывали кости умершим – не своим, как я понял, чужим. Они меня приняли благосклонно и даже устроили слушанье в холле второго этажа – я принес стулья из их номеров. Однако же, кроме вдов в расширенном составе – хватило б на пять или шесть скамеек – никто не пришел. Я был востребован как мужчина – это уже не новость – и не был востребован как поэт… вот это действительно новость… ведь объявленье висело. Вдовы что-то мне обещали: знакомый редактор, то се. Но, чувствуя ответственность перед будущими биографами, на опрометчивые шаги я не решился.

Вылитый Козьма Прутков… один к одному… нарочно не придумаешь (Нина).

Брысь, женщина! не подслушивай мыслей мужа! не решился – и хорошо… меньше сраму тебе и ему (автор).


Не знаю, какое там привиденье висит в Переделкине у балкона. Я на рынке, Петровско-Разумовская. У входа в мою палатку на вешалках тряпье – его берут узбеки, наши давно насытились Хозяин – барин, ему видней… торгую, чем он велел. Прячусь под тентом – жарко и нудно. Хорошо ли мне было в Гидропроекте? теперь уже трудно понять. Бежали утром, боялись на пять минут опоздать. Вздрагивали, если входил начальник – он измывался над нами: обыскивал наши столы, выбрасывал туфли в помойку. Однако был хоть какой-то флирт, спорили шепотом, ходили вместе на митинги в поддержку Ельцина (после локти кусали). Размножали широкой печатью Фрейда. Учили тайком английский. Читали толстые журналы, когда в них стали публиковать без цензуры. Передавали друг другу, зачитывали до дыр. Кому-то впрок не пошло, а меня зацепило, и насчет Юркиных жалких стихов небось меня не проведешь. Сижу, располневшая тетка обыкновенной наружности. Сорок один год, углы губ опущены, жесткий взгляд. Кругом молодые нацмены к одиноким москвичкам шьются. Я не одна, я гораздо более одинока. Месяц назад начало деяться чудо. Пришел тут один изможденный, небритый – лет пятьдесят – и с раскладного стола хотел торговать кошельками. Загородил мне вход, я его облаяла. Стал неловко сматывать удочки – уронил мои вешалки. Подбирали вдвоем. Первое же прикосновенье решило дело. Сытый голодного не разумеет, а мы были равные. Не только в этом. Он инженер по холодильным установкам. Лучше пошел бы чинить холодильники, чем торговать кошельками. Нет, говорит… схвачено. Живет один! в однокомнатной! на улице Костякова, возле бывшего своего института, так и прозванного: холодильник. Там зимою всегда обтаявшие тротуары. Нам по дороге… мне на Соломенную Сторожку. Сдавши баулы в камеру, ходили пешком домой. Юра отчалил в Переделкино. Время тикало, Павел медлил, я нервничала – боялась попросить меня проводить, такую самостоятельную. Отвязанным Владикам-Тёмкам нас, затюканных, не понять. Вскоре Павлом занялась моя соседка по рынку, двадцатисемилетняя хохлушка Наташа. Мужик проявляет, активность, есть квартира – надо хватать. Куй железо, пока горячо. Чудо не состоялось. Но меня ровно подменили. Безо всяких на то оснований я хорошею и жду.


Я тебе вчера говорил: повидаю мать, пока нет занятий, пока отец в Переделкине разыгрывает дурака. На семьдесят втором почти от нас – от улицы Лавочкина, до Дмитровского шоссе. Сижу с плеером, мне не в лом. Шагаю от остановки и вижу на той стороне: идет, молодая, тихая, с высоким худым мужиком. Я поскорей свалил… хорошо, что не позвонил. Что ты об этом думаешь, Тёма? кудряво? нет, ты скажи.


Юра вернулся из Переделкина вконец рехнувшийся. Развесил на стенах фотографии: он читает в сумрачном холле. Аудитория состоит из весьма немолодых дам. Те какое-то время звонили: беспокоились о Юриной литературной судьбе. If I know anything about anything, никакой литературной судьбы Юре не полагается. Если не дай Бог прорвется – бывает – из этого гадкого утенка такой выйдет гусь! всех защиплет. Ни вкуса, ни слуха, ни чувства меры. Что, что? я злобная тетка, а он гений? мы всегда пробрасываемся? японцы скупают изобретенья, в патентованье которых Россия отказала? Полно, милочка. Вы нашли бледную поганку в моем огороде. Что? он просто беззаветно влюблен в российскую словесность? для него не важна победа, а важно участие? не похоже, голубушка. Такие, уж коли вылезут наверх – никому больше взобраться не дадут. Царь горы – есть такая игра. Да, я вышла за него… он тогда был скромный парень - дурь нашла на него позже. Развод? может быть… не сейчас. Прощайте, дорогуша. Конец связи.

Ишь как заговорила, вражина. Долго прикидывалась. Нет, дело не в одном Гидропроекте. Из какой щели выползла? К стенке! немедля! я тебя породила, я тебя и убью (разгневанный автор).


Шла первая – неполная – учебная неделя. Сухой сентябрь, шелестящие жесткой листвой дубы. Я дежурил: отправил ребят, ремонтировал плату, ждал Тёму – дискотека подходила к концу. Он позвонил: не успевает, ботанит. Давай без меня, выходи только со всеми. Мне было по барабану – со всеми или без всех. Иду, не слежу за базаром. Витька с тремя парнями вырос из-под земли. Я пригнулся и принял удар ниже пояса как легкий толчок в плечо. Потом оказалось: нож ткнулся в ключицу, соскользнул и упал. Я метнулся обратно к крыльцу – тут высыпала дискотека. Кто-то окликнул: Влад! и сразу семь-восемь наших парней бросились наперерез, чтоб отогнать тех четверых от стоянки. Но пятый прятался в тачке – стартанул и сумел посадить четверых при выезде со двора. Отработано. Рана – пустяк, взяли ватный тампон у девчонок. Кто-то звонил Тёме, вез меня на Речной. И никаких ментов, а то дискотеке конец. У предков бываю редко… отмечусь, когда заживет.


Я увидала шрам сразу – Влад молчал, точно партизан. В другой раз пырнут посильнее, ну а Юре на всё плевать (Нина).

Парень вырос – нечего делать… за ручку его не возьмешь. Владик, пойдем в зоопарк! Кончай пилить, отвяжись (Юрий).

Пусть Нина бесится сколько угодно – мне снится мое Переделкино. Там, у сожженного молнией дуба с дуплом, забитым железом, я поклялся идти своим путем, не оглядываясь назад.

Очень хорошо. Не оставляйте старанья, маэстро, не убирайте ладони со лба. Юрочка, персонажик мой! Зачем ты даешь свои детские клятвы в таком замусоренном месте? ты бы прошел чуть вперед, поднялся на узкий холмик – и клянись себе сколько угодно, глядя, как мимо бегут четыре сливочные вагона электрички первого класса.

Ее когда пустили? в каком году? Кажется, позже 2000-ого года (Нина).

Какое твое собачье дело? (автор)


У Тёмкиных предков сейчас по крутой тачке. Тёмке отдали жигули – одиннадцатую модель – вот в таком состоянии. Он заезжает за мной – сто пудов. Не могу так любить ни Вику, ни мать, ни отца. Таинственное это дело, и ненависть тоже. Витька долго надо мной издевался, вошел во вкус – теперь жаждет крови. Фашист.

Ага, фашист, угадали. Тряситесь, ублюдки (Виктор).

Уже попадает и Тёме (автор).


Все говорят в один голос – самые разные люди: я похудела и похорошела. А ведь любовь моя накрылась – так вроде бы не с чего. Мужчины стали ко мне внимательны, и собственный сын сказал: «Знаешь что, мама? давай разводись. Я согласен на тот размен, что ты предлагала».


Вика явилась к нам на ВЦ, закинула ногу на ногу – сапог на сапог – на улице двадцать пять, аномально жаркий сентябрь. Сказала: я знаю, за что он тебя… он запал, а я не с ним – я с тобой. Я молчал, но только теперь догнал, как много в ней Тёмкиного… улет.


Как они все обрадовались моему будущему разводу, засуетились!

Освобождается одна мужеединица (Нина).

Стали предлагать всевозможные варианты размена в мою пользу – я отмалчивался.

Не фига… на чужую кровать рот не разевать (Нина).

Моя жестокая жена бегала по квартире, пела свою тонкую рябину неподходяще счастливым голосом. Владик ходил довольный – спрашивается, чем?


Тёмка остался прежний – Вика и я изменились. Хоть бы меня еще раз, только не до смерти – пусть, если за это так любят. Вика сказала: не надо… буду любить всю жизнь. – Что ты об этом знаешь? жизнь длинная. Мои предки вроде любили друг друга – теперь такая байда… как у всех. – У всех, только не у нас. – Молчи, постучи об стол.


В материной квартирке возле Филевского парка – на улице Алябьева – мне спокойно. Комнату в коммуналке, полученную при разводе, сдал. Живу тихо, в платных изданиях не участвую. Работай – и будешь востребован, рано ли, поздно ли. До пенсии далеко, там гонорары пойдут.

Откуда, несчастный? (Нина)

Знаешь что, моя персонажиха? отселила его – отцепись. Всяк по своему с ума сходит. Не фига висеть в воздухе промеж тополей возле балкончика, на котором со времен твоей свекрови свалены трехлитровые банки.


Тёмкины предки прикололись: уезжая на год в Швейцарию, элитную квартиру закрыли, а Вику выперли к брату. Про меня даже не спросили – не стали себя грузить. Сделали ей кредитную карточку: деньги будут каждый месяц перечислять на счет. Хорошо, что ей еще нет восемнадцати. Они, блин, вообще перестраховались: покупая год назад новую хату, выписались вдвоем, а хрущёвку оставили как коллективную собственность детей. Крутые все хитрожопые. Будешь хлопать ушами – не больно-то разбогатеешь. Там какой зять попадется, какая невестка. А тут уже схвачено. Всё в шоколаде. Идет холодный дождь, я раскладываю в три тарелки макароны по-флотски, и мне улыбаются дружно два похожих лица.


Я одна в двухкомнатной квартире на Щелковской – Уральская улица, за окном темнота. Моя нагота отражается в зеркале – я красива. Меня теперь никто не сможет в этом разубедить. На рынке мельканье ненужных лиц и досадная суета. Но я не спешу, я знаю: чудо бывает. Чуть-чуть не хватило до чуда. Теперь чуть-чуть подождем.


Снег ложился и таял. Приближался новый две тыщи первый год – настоящая календарная смена миллениума. Вика повторяла римское право к зачету. Тёмка учился аккомпанировать себе на гитаре – в детстве его насильно учили на фортепьяно. Тихонько пел в углу: Владимирский централ, и ветер северный. Я чистил картошку. Было так клёво, что даже стрёмно: не оборвалось бы. Заиграл Тёмин мобильник: союз нерушимый республик свободных. Тёмка нажал на зеленый, потом сказал, не глядя на нас: Павлин… передозировка… не откачали.


Я носил свои стихи во все уважаемые журналы – и никакого разбора, никакой критики. Иногда рукопись просто отодвигали мне обратно через стол со словами: завалены материалом. Или же, подержав немножко, отвечали: в настоящее время опубликовать не имеем возможности. Еще так говорили: не наш формат. Я пытался найти у них на страницах стихи, сходные с моими. Не удавалось: мои значительно отличались.

Пока в худшую сторону, мой друг (Нина).

Тебе-то что? радуйся жизни и заткнись (автор).

Я заметил: каждый журнал без конца тасует свою колоду имен.

Парень не лишен наблюдательности (автор).

В таких условиях нужно создать нечто исключительное, чтоб тебя впустили в круг.

В добрый час… только откуда оно, это исключительное, возьмется? ты еще только начинаешь дорастать до общих мест. Потом, почему ты решил, что они жаждут исключительного? они все сами пишут, и очень средне. Раскинь мозгами – сравнений не в свою пользу никто не любит (Нина).

Следит, сволочь. Витает над его письменным столом, не имея даже ключа от квартиры. Пошла, пошла прочь! занимайся своей внешностью (автор).


Каникулы. Втроем катаемся в Пиринеях на сноубордах. Балдеем от сосен, снега, солнца и высоты. Предки звонят на мобилы – не спросят, где мы… дебилы! Живы? о'кей, отбой. И занялись собой. Моя семья – брат с сестрою Томилины. Распишемся с Викой – возьму их фамилию. А предкам, тем и другим, не скажем. Сами они не воткнут.


Чудо не разгуливало на востоке Москвы – ни возле Щелковской, ни в Черкизове, где я теперь торговала парфюмерией. Вместо чуда во Владовой комнате на Уральской поселился молодой молдаванин по имени Герасим, мой новый сосед по рынку. Он таким путем экономит деньги за квартиру: дома у него трое детей. Влад с ним носом к носу не сталкивался, но вещички его видел и лишних вопросов не задавал.

Сталкивался. Это уже другой. Черный, круглоголовый, круглоплечий – он отпирал квартиру. Я прошел выше, на четвертый этаж. После спустился, свалил в туман. Ей сорок два – поколенье давно сменилось. Ну, выходи из игры… не смеши меня, мать.

Тоже Гамлет нашелся… вот тебе будет сорок два, а я на тебя посмотрю (автор).


Не могу пойти и сказать: здравствуйте, я гениален. Нужно, чтоб за меня это сказал другой. Я присмотрелся: в писательском кругу хвалят себя по кругу: Петров Иванова, тот Сидорова, Сидоров снова-здорово Петрова. Нужна группировка.

Не так уж глупо! на этот раз Юре очко. Он вообще неплохо говорит. Почему ему не приходит в голову прямо вот так и писать? (автор)

Ну как успеет развернуться? ни на чем, на дерьме. Времени у него впереди навалом… Владик дурак, он не смыслит (Нина).


Восьмое марта, капель, светлые сумерки. Туса на томилинской даче. Мы привезли Снежану с Олесей: Тёма нарыл на два курса моложе. Вика зато не поехала: будет у Златы в Черемушках. Злате исполнилось восемнадцать – предки ее вселили в двухкомнатную хрущёвку, как у вас. Не сказала: у нас. За Викой заехали двое парней в вишневом опеле. Ревность… это не по-нашему. Надо и глазом не сморгнуть, пусть все видят: тебе по барабану. Иначе ты не их человек. То есть не наш… сам не свой… я запутался. Когда Вика приехала через неделю на Речной за вещами, там уж жила Снежана, так что и повод свалить нашелся. Обо мне речи не было. Не заводись. Забей.


Стал сколачивать вокруг себя писательскую группировку – в почтовом ящике всё же был небольшой начальник.

И даже кандидат тех еще наук (автор).

Организационные навыки у меня сохранились. Собрал команду – подговорил скинуться деньжонками, раскрутить сайт и никого кроме учредителей на него не пускать. Нас оказалось пятнадцать – все поэты, кроме двоих. Меня единогласно избрали главным редактором. Мое художественное чутье определит лицо сайта.

Ну и лицо, ну и рожа будет у этого сайта! (Нина)

Уймись, женщина! обстирывай своего Герасима… вари щи для его Муму (автор).

А что, есть и Муму? (читатель)


Тёмка меня не предал. Сказал: ты клей кого хочешь, будем жить вчетвером. Ладно, Тёма, проехали. К матери с этим ее Герасимом (они завели и вправду собаку) я не поехал. Отец поставил мне раскладушку посреди комнаты и оказался вовсе уж не таким дерьмом. Ходит, бормочет в рифму… я снова чищу картошку… не за падло… голова свободна, и на дворе апрель.


Ах, какие удивительные ночи! Позавчера долбанул машину – бежим со Снежанкою через парк, на Речной. Дубы цепляются сучьями за Снежанкины волосы: она их расчесывает лишь когда моет и красит через дуршлаг. В парке не ходят пары, тут стрёмно. Нас обогнали наши же уругвайцы – их нельзя не узнать: такие носы, отпад! Торопятся в общежитие, на Фестивальную. Не получилось: их встретили в тени, между двух фонарей, сбили с ног. Я рванул туда, но Снежанка повисла на мне. Кто-то из тех сказал: девчонка, блин… и мы свалили.


Придумав несколько псевдонимов, мы стали писать на самих себя критические разборы.

Хвалебные (Нина).

Оказалось невероятно трудно. Среди нас был лишь один человек с филологическим образованьем – дама, всю жизнь,

довольно долгую (Нина),

проработавшая референтом директора НИИ.

В юности закоренелая двоечница (Нина).

Зато с пятым пунктом у всех было благополучно (Юрий).

Это утешает. Юрка, в тебе погиб кадровик (Нина).

У большинства из нас сохранились отзывы, данные на наши стихи (прозу) при вступлении в московскую писательскую организацию. Они оказались в значительной степени идентичными.

Не удивляюсь (Нина).

Из такого типового отзыва мы смогли взять несколько ключевых фраз: вплетено в общую ткань культуры… затрагивает болевые точки современного человека. Всех выписок не хватило и на половину развернутого отзыва в интернете. Засели в библиотеках, изучили критические статьи на страницах толстых журналов. Там всё было очень конкретно, с цитатами: кто от кого ведет начало. Мы считали себя ведущими начало от .Пушкина.

Всё равно что от Адама (Нина).

Нине очко (автор).

Но доказать своего утверждения с цитатами в руках не сумели. С величайшим трудом организовав по одному положительному отзыву на человека и два на меня самого, мы перешли к интервью с авторами. Дело пошло быстрей: достаточно смотреть ток-шоу по телевизору. Кто Ваш любимый поэт?

Пушкин! Пушкин forever (Нина).

Чертова перечница! (автор)

Какое у Вас хобби? как Вы проводите досуг?

У Юры сплошной досуг. На диване, конечно (Нина).

Похоже, она не заметила, что Влад теперь живет у отца (автор).

И вообще – не хотите ли взять интервью у членов семьи? я охотно открою парад (Нина).

Уволь, матушка. Ты как начнешь лить грязь, так и не кончишь. Интервью у бывших жен берутся в исключительных случаях. Ты что – соломенная вдова Абрамовича? (автор)

Поймала, поймала! это будет позже – громкий развод Абрамовича! не в две тыщи первом году (Нина).

Кликуша! Доживешь ли ты до газетного скандала с Абрамовичем – решать мне. Ишь развела тут кьоджинские перепалки. Не встревай, пиши сама (автор).

Довольно с нас одного Юры (Нина).

Что правда, то правда (автор).

Я мог бы, пожалуй, сейчас высказаться об отце. Стихи – отстой, но борщ он варит классно. Главное, наливает мне полную тарелку с краями (Влад).

Вот видишь, дрянь этакая! А ты – на диване. Обихаживай своего Герасима и молчи в тряпочку (автор).

Мужская солидарность у них… дескать, женщины обидели… стервы этакие (Нина).

Ага, вникла наконец в ситуацию. Стерва и есть: комнату на сына оттяпала, а кто ему борщ варить будет? Пушкин? (автор)

Пушкин по ресторанчикам (Нина).

Не огрызайся! ты думала, Влад у товарища век проживет? а жениться кто будет? Пушкин?

Нина выкидывает белый флаг.


Пришел домой, Снежанки нет, сидит Вика. А где Снежана? – Выгнала… я тут прописана… наша коллективная собственность, блин. Юристка хренова! А что, у Златы тебе надоело? или без Влада соскучилась? – Не смеши мои тапочки… блин, любовь… старомодно. А на Снежанку за что наехала? – Она мою тушь для ресниц взяла. Я понял тогда еще, в парке: мне по фигу, Снежана или Олеся. Или венчаться, тогда она по жизни одна, или по барабану.


Начали отзывы приходить на наш сайт. На женщин женщины писали отрицательные рецензии, а на мужчин мужчины.

Всё равно как с собакой гуляешь… у Вас девочка или мальчик? (Нина)

Потом одна дама принялась меня крепко хвалить. Но выяснить, сколько ей лет, не удавалось.

У любой общественной деятельности, будь то хоть защита животных, хоть что, одна подоплека. Так делаются революции (Нина).

Умная, черт (автор).


Я не поплыл с парнями на майские: со своим бивнем-отцом поехал вдвоем на рыбалку. Не знаю, что меня так заглючило. Всплыла вдруг такая картинка: мать меня маленького одевает, а он стоит одетый у лифта, и на руке у него велосипедик висит. Было ведь? правда?


Рыба не клевала. Влад сидел тихий, как ненастный день.

Из Пушкина, но в кассу (Нина).

Неужто подтянется, станет на высоту своих притязаний? (автор)

Вот так поиздеваешься и доиздеваешься (Нина).

Я глядел на Влада – он сейчас похож на одну из моих молодых фотографий.

Ага, с мутным взглядом. У Влада бывает, у тебя хронически (Нина).

Слушай, ты заткнешься или нет? дай им спокойно побыть вдвоем (автор).

Попадись мне эта Вика – ремнем бы выдрал (Юрий).

Так она тебе и попадется… фигушки (Нина).

Вот так бы и писал… попроще. А то выйогиваешься… наяды, блин (автор).


Отец ничего не поймал. Всё равно ему со мною маза. Они все какие-то без энергетики. Мать заряжается от Герасима, отец вот теперь от меня. Ладно, не жалко. Почему вокруг секса столько, блин, наворочено? Кролики вон плодятся, и без проблем. У нас иной раз такой улет… и расшибаешься на фиг.


Молдаванки с рынка стукнули Герасимовой жене – та приехала на майские и Герасима забрала, с собакою вместе. Была бы комната, а холявный жилец найдется. Не помню, как Юра ходил ко мне вброд с кедами через плечо, а помню, как шла с Павлом под руку летним вечером… только раз.

Черт возьми! Джульетта отдыхает (автор).

Кончай чертыхаться, полоумная тетка (Нина).


С Тёмкой я вижусь в институте – на Речной не хожу: там Вика. Когда тебя так кидают,

не путайте с «покидают» (автор),

то лучше любой другой человек, а с ней – запрещенная операция… компьютер выкидывает крест.

Ага, ставит крест (автор).

Один выхожу с дежурства, еду к Филевскому парку. Отец не спит – ждет меня.

Однажды я его не дождался. Его мобильник не отвечал (Юрий).

А что, я встретила Виктора. Он только спросил: живешь у предков? – Нет, на Речном. – Всё с этим? – Каким??? нет, с Тёмкой, с братом, вдвоем (Вика).


Сестричка, дрянь! хватило такой информации - выше крыши. Опять нечаянно, дура, подставила? или хотела снова запасть? разберусь – убью. Позвонил дядя Юра… я в тачку, и к институту. Еле успел – на красный свет – до больницы его довезти. После набрал ноль два и Витьку Анохина сдал. Так и сказал: Влада Майорова достает его одноклассник Виктор Анохин – с парнями. И про первый раз рассказал. Дал свой адрес и телефон… и дядиюрин тоже… и адрес больницы.


Владик! Господи, бледный какой… глаза совсем мутные… как у Юры. Ты слышишь? будешь жить у меня… я Герасима выгнала.

Брешешь, зараза! жена его увезла. Зря Бога гневишь… еще сын еле-еле (автор).

Сама ты брешешь! ремесло такое брехливое (Нина).

Поогрызаешься у меня! распишу как размажу (автор).

Будешь жить у кого захочешь! главное – будешь жить (Нина).

Вот так-то лучше (автор).


Открыл глаза – в глазах всё плывет. Сидит у постели, а кто – не догнал. Потом прояснилось, увидел…

мать? (автор)

не, эту. Сидит ревет. Пошевелил языком – язык как чужой. Она взяла мою руку и говорит: въехала… Витька не потому, что на меня запал… ему завидно с детсада… очень уж ты хорош. Руку отнять не могу, послать ее не могу. Радуюсь, что живу и что она пришла.


Сто пудов, гражданин следователь… из-за девушки. Я любил – он отбил. В школе? в школе все дерутся. Брат? а он видел? Девушка? разве скажет? Восемнадцать ей, сто пудов. Когда исполнилось? (мнется)

В мае, отморозок! Влад без сознанья лежал (Артём).

Да, я телец! Под знаком Венеры (Вика).

Ладно, Венера! проехали (Артём).

Я что, не нужен? (следователь)


Витьку судили и посадили – дружбанам чуть меньше дали срок. Отец приезжал из Переделкина,

два раза (Нина),

мать иногда приносит пожрать.

Нина поперхнулась

Кто-то опять у нее живет: звонил на мобильник – скажи, где компот.

Нина безмолвствует.

Вика в Испании с той же компанией: Злата и двое парней. Тёмка ботанит по-черному, но заезжает трижды в неделю – точняк. Мой день рожденья отпраздновали в палате.

Отдельной… (автор)

Пять человек пустили, только пить не велели. Мне двадцать один – совершеннолетье по всем мировым стандартам. На подоконнике хлеб, и птицы его клюют… больничный уют.


Я стал писать о том, что случилось с Владом. Втянулся – не смог уже ни о чем другом.

Заставь дурака Богу молиться – так он лоб расшибет (Нина).

На чтениях меня слушали сочувственно, давали больше времени, чем другим. Я говорил стихами о тяжком труде отцовства, о своем горе, о преступной молодежи, для которой нет ничего святого.

Дурак! ну что это был за брак… жизнь с идиотом (Нина).

В конце октября меня приняли в поэтический сборник бесплатно: сами не предложили, но отказать не посмели.

На дерьме сливки собирает (Нина).

Дальше пошло по инерции (Юрий).

Пустил корни (Нина).


Поздняя осень за окнами… учим Влада ходить – я и Вика. Сестренка моя насчет верности не въезжает, но только увидит Влада – сейчас пускает слезу. У Влада академический, будем на разных курсах. Витька придет из тюрьмы – я его сам убью.

Это нескоро… еще успеешь остыть (автор).


Некогда мне – сбиваюсь с ног: место Герасима занял его односельчанин Иван, постарше и построже. Может, я на молдаванок зря грешу – это он настучал? Бегаю перепелочкой, всё ему подаю на вытянутых руках. Забыла, не помню, как шла летним вечером с Павлом по улице Костякова.

Зато я помню (Влад).


На днях наступит две тыщи второй. Я до сих пор в больнице: задет позвоночник, хожу хромаю.

До свадьбы заживет (лечащий врач).

Тонкий намек на толстые обстоятельства (автор).

Всадил нож в спину, отморозок! так, ни за что! придушу (Артём).

Ну, зациклился (автор).

Тёма сделал мне здесь интернет – читаю, что пожелаю. Во Франции, чтоб получить гражданство, надо пролить за нее кровь в рядах иностранного легиона. Вике нужно, чтоб я пролил кровь за любовь. Твердит: не из-за меня он тебя, а сама думает: из-за кого же? Приехали предки Томилины, забрали Вику к себе. Приходит, водит меня по палате, гладит под больничной пижамой глубокий расползшийся шрам… я тащусь. Гонит пургу, как все на нее запали в группе. Может, и правда – телец, венерантный знак.


Поехал на Новый год в Переделкино – сказали: там будет весь литературный бомонд. Бомонда не было – были такие же всё как я, дорого заплатившие за скромный праздничный ужин.

Горбатого могила правит (Нина).


Встречаем Новый год у меня в палате. Торчим как можем. Ко мне пустили десятерых и разрешили шампанское – форменное ЧП. Я на год отстал от ребят – или опередил их? Мог быть парализован… чуть-чуть не хватило. Знаю, что значит смерть.


В Переделкине в праздничную ночь произошло свое ЧП: некто совершенно посторонний помер с перепою.

Или с чего другого. Вспомни Павлина, Владова друга. (Спохватывается). И это тоже будет позже … лет на пять (Нина).

Уймись, ясновидящая. Я пишу художественное произведение, а не документальную прозу (автор).

Я помог расшить ситуацию, за что дирекция ресторана осталась мне благодарна. Мои организационные способности проявились в полной мере.

Шестерил на всю катушку. Жмурика таскал. Лучше б за кем поухаживал (Нина).

Он влюблен в славу (автор).

Дикарка слава избегает тех, кто тащится за ней толпой послушной (Нина).

Тебе очко. Но хозяйка я… захочу-раскручу (авторша).

Чтоб тебе кануть в лету и не вынырнуть (Нина).

Уж ты утопила бы! мов котенят. Меня, его – в одну кучу (авторша).


Я говорила дочери: кончай свою благотворительность. Неясно, каким он встанет, насколько будет здоров. Mutter, речь не о браке. Мы так решили с Тёмой. Вам-то что беспокоиться? прописана я не у вас.

Действительно… не возникай… их дело (отец семейства).

Ребята гораздо честней. А это та еще шваль (автор).


В феврале, без костылей, я вышел из этих дверей. Девять месяцев больница носила меня во чреве. Воздух был легок и сладок, Тёмкина тачка надраена и отражала солнце как медная бляха-муха. Вылезла Вика, сапожки бережно ставя. Поцеловала в нос, как некогда мать – откуда ей знать? точное попаданье. Снег не почистили, тачка тащилась, и я тащился. Улицы улыбались… блики на лужах, блин.

Жизнь продолжалась (Нина).

Твоя с Иваном – во всяком случае (автор).


И вдруг на восьмое марта по сотовому звонок: Нина! с праздником! как мы давно не виделись. – Павел! я живу на Уральской. Щелковская… зайдешь? – Зайду! позвоню. В тот же день я Ивана выгнала. Сказала – сын придет из больницы (пришел уже месяц назад). Иван не поверил, обиделся и ушел. Куда – мне до фени. Я запах Ивановых сигарет выветрила. Мыла пол через два дня на третий. Готовила – еле съедала. Он не звонит. Прошло уже семь недель. Ни слуха ни духа. А я всё хожу хорошею.


Наши все на дипломе, а я еще год студент. Тёмка мне достает программированье на дому. Боюсь, что это понты – должно быть, он кормит меня. Вика живет у предков, таскает для нас еду,

очень клёвую (автор).

Мои верят в Тёмкины сказки, что я вот такой программист.

Апрель стоит офигенный (автор).

Я снова чищу картошку – такая моя судьба.


Апрель над крышами витал, и Павел попался мне навстречу в толпе на черкизовском рынке (я сказала ему, где живу – не говорила, где торгую). Он меня не заметил – окликнула я. Отощал еще больше. На счастливого человека не похож даже отдаленно. Я обняла его за плечи –

кто несчастлив, имеет мало прав на гордость, это относится к ним обоим (автор) –

и мы пошли собирать мне баулы.


На майские Тёма взял меня пассажиром в байдарку. Мы без девчонок, одни только парни – нести и грести мне не дали. Позднее половодье после суперснежной зимы. Отвязанная весна несла, крушила, ломала. Ушедший от смерти, в том-то и фишка, видит заново мир. Будто вчера его создали.

Кого, тебя или мир? (автор)

Без разницы. Только что сотворили (Влад).

Кто? (Влад досадливо морщится).


Людмила Колодная – нет, не холодная, просто с развитым чувством собственного достоинства – на наших совместных чтениях долго не замечала меня. Но, когда сам Петербурженко отметил гражданственность моего нескончаемого цикла о сыне, всё-таки подошла. Спросила: Вы с какого числа в Переделкине? – Как всегда… с пятнадцатого июля. – Я тоже буду, и в тех же числах.

Распустил хвост и надулся от гордости (автор).


Я сдаю сессию за четвертый курс – у наших уже предварительная защита. Мне с прошлого года оставили дефицитнейшие тетрадки, и в коридоре крутая группа поддержки. Но препы меня не достают, держа за христьанского мученика.

Боли у него были – озвереть. Всё же позвоночник. Он молчал, чтоб не кололи морфий… боялся подсесть (Артём).


Я вышла за Юру, родила сына – об Иване и Герасиме лучше не вспоминать. Я могла бы всю жизнь ничего не узнать о любви – наверное, половина женщин так и не знают. Буду ходить тихонечко меж людьми, не в силах им ничего объяснить и поведать.


Празднуем на Тёмкиной даче их защиту дипломов, мое окончанье сессии. Гудим по полной программе. Но тень Павлина молча стоит у решетки. Я вижу, а кто еще видит – не знаю… я никому не сказал. Доллар всё поджимает хвост и не отходит от Вики.


О радость! я знал, я чувствовал заране! Людмила Колодная заняла номер рядом с моим.

Не с твоим, а с женским туалетом (Нина).

Я перечитал ее стихи, чтоб процитировать при беседе. Правильно будет назвать ее православной поэтессой.

Новая официальная идеология (Нина).

Не оскорбляй чувства верующих, паршивка (автор).

Это ты из других десятилетий вспомнила. (Сообразила, что забыла огрызнуться.) От паршивки слышу (Нина).

А кто обещал ходить тихонечко? (автор)

Нина тушуется.


Тёмку взяли в крутую фирму. У нас на поездку всего две недели. В Грецию! втроем! но Вика опять тормозит: у нее какие-то шашни. Всё как в плохом сериале. Ништяк. Нас двое мужчин, я снова тащу рюкзак, и нас, двоих одиссеев, заманивают острова.


Мы с Людмилой Колодной –

подколодной (Нина) –

заехали в один день. Вернее, в один вечер – здесь это разрешается. Она поздно спустилась к завтраку – я встретил ее в дверях, выходя. Попросила показать, где я сижу – за столом оставалось место, там и расположилась.

Выпьем за голубя, который сидит и воркует, и за голубку, которая слетит и сядет рядом с ним (Нина).

Нина! ведь ты счастлива! выше крыши! ты что, забыла? утихни (автор).

Да-а… мы с Павлом на рынке жаримся (Нина).

Так ведь же ж на одном? (автор).

Нине нечем крыть. Действительно – теперь на одном.


Я получила того, кого сама выбрала. В юности, с Юрой, было наоборот: он меня полюбил, и он меня добился.

Ну конечно, моя сварливая персонажиха:


На щечках у малютки

Огонь любви горит,

А сердце у малютки

Стужа леденит.


Всё это, друг мой милый,

Пройдет само собой:

На щечках будет стужа,

В сердечке летний зной.


Знаешь эти переводы? Закон жизни… против него не попрешь. Ты же умная тетка (автор).

Сама сварливая (Нина).

Лучше скажи: сама умная (автор).


Влад у меня как второй брат, а Ярослав такой классный! Братья мои вернулись, а мы с Ярославом улетали в тот день на Канары. Ништяк, созвонимся потом, через две недели.


Людмила всерьез занялась моими делами. Повела меня к администраторше ресторана, напомнила, кто есть кто. Да-да, конечно… он так нам тогда помог. Договорились о персональном чтении. Как обычно, скромное угощенье за счет ресторана. Шампанское, мороженое, дыня и виноград. И по тарелке хвороста с сахарной пудрой на каждый стол. Так я сама напечатаю объявленье на Вашем компьютере? Да-да… садитесь сюда. Мы ходим вдвоем по парку, я читаю свои стихи - до ее стихов не доходит: она альтруистка.

Когда выгодно (Нина).


Я познакомился с Павлом – мать меня попросила. Какой-то по жизни уступчивый, я бы так не сумел. Ботаню в Тёмкиной фирме – он меня сам и возит. С деньгами проблем не будет… остальные решим.


Вот теперь я собрал аудиторию.

Не ты, а шампанское с мороженым (Нина).

Не забудь дыню, виноград и хворост (автор).

В три часа дня, по окончании обеда. Еще полчаса подождали, пока опоздавшие подтянутся. Посидели в непринужденной обстановке. Наконец Людмила – за председательским столиком – открыла вечер,

скорее день (Нина),

представила меня слушателям,

на сей раз обоего пола (Нина),

и я начал благословясь. Слушали, затаив дыханье.

Ой ли? (Нина)

А шут их знает. Всё может быть (автор).

Когда я исчерпал свое индивидуальное время, состоялось краткое обсужденье. Первой выступила Людмила. Сказала, что ее почитаемый учитель Петербурженко, благодаря своей редкостной проницательности, распознал в Юрии Майорове второго Некрасова.

Эк куда хватила! (Нина)

Дрянь буду, если она его сегодня не раскрутит (авторша).

Пока не дошло до шампанского, я успел услыхать о себе много лестного. Ум хорошо, а коллектив лучше. Когда я сочинял положительные рецензии для нашего сайта, мне в голову не приходило столько дельных мыслей.

Вот так живешь и всё себе цены не знаешь (Нина).

Нине очередное очко. Нахватала, однако (автор).

Когда откупоривали шампанское, Юра уже был классиком. Официантки глядели на него с открытой веранды как заворожённые. Охранники у ворот, услыхав устроенную ему овацию, повыскакивали из будки, решивши: где-то взорвалось. Людмила Колодная, раскрасневшись, принимала поздравленья. А Нина, висевшая в воздухе вниз головой возле веранды с муслиновыми гардинами, посрамленная, по воздуху же и удалилась, крикнув на прощанье неприлично громко: cherchez la femme!


Мы с Тёмой сидим на шестнадцатом этаже классного офиса – фирма строила под себя. Тёма мой босс – он мне создал режим, при котором могу ради понта ходить иногда в институт. Отрываю глаза от дисплея и вижу город – живой, растущий, крутой. И коротко стриженный Тёмин затылок, и белый воротничок.


После триумфа я был награжден любовью прекрасной дамы.

Она тебя для себя и раскручивала (Нина).

А тебе завидно? как в тебе всё это уживается? (автор)

Все они недоделанные… их надо доделывать в рабочем порядке (Людмила).


Торгую сейчас рядом с Ниной в Черкизове – она парфюмерией, я зонтами. Мои шербурские зонтики подмигивают ее кремам. Почему нам выпала вся эта мелодрама – не знаю. Со мною она вдруг становится юной, теряется, и издевательская действительность уходит на задний план.


Я загорела вот так на Канарах – долго могу не ходить в солярий. Хочешь быть смуглой? хочешь быть стройной? и сексапильной? yes! У Ярослава еще и Злата – мне можно бы взять еще и Влада. Но Влад тормозит: ему не в кайф, когда еще кто-то есть.


С утра Людмила меня прогуливает по парку – я держу ее под руку, поправляю на ней шаль. После сажает писать – а в голове моей пусто, и на бумаге пусто, и вообще ни к чему.

Всё ясно: у мужика не осталось свободной энергии. Скрытая цель достигнута, стимул пропал. Что будет, что будет! (Нина)


Ничего особенного. Людмила оприходовала имеющиеся в наличии Юрины стихи – их оказалось до фига: был отменно плодовит все эти годы. Подправила, надставила, переделала, дописала – вполне профессионально – и отдала в журналы не отходя от кассы (не покидая пределов Переделкина). Комментировать Юрин творческий кризис не стала – была не глупее Нины, скорее наоборот. И по приезде из Переделкина вселила Юру к себе.


Среди технической интеллигенции завалялось много хорошего. Павел, мне кажется, даже торгуя зонтами, долго продержится на подкожном запасе культуры. Мой нос пока там беды не учуял. А вот Людмила за Юрочку сначала попишет, а потом, когда он выдохнется на любовном фронте, думаю, крепко унизит. Он еще дерьма нахлебается. Впрочем, черт их всех знает. Они уже пошли действовать помимо меня, и все мои прогнозы читай с точностью до наоборот.


Я заглянул в сентябре в институт, и какая-то первокурсница, рыжая, как апельсин, ко мне подскочила. Здрассьте… я Таня Краскова… мы издаем интернет-газету. Так это Вы Влад Майоров, которого дважды ножом пырнули здесь во дворе? первый раз чуть-чуть, а второй как следует? А что… ничего хорошего. Пырнули, год пропустил. Наши все получили дипломы, а я еще тут ботаню. Ну, и не только тут. В фирме тоже, под крышей у друга Тёмы. Вот так я давал интервью. Хорошо ей быть молодой и рыжей как апельсин, блин.


В октябре мне уже предложили открытым текстом бесплатно участвовать в поэтическом сборнике. Я сказал: позвоню Вам завтра. И спросил у Людмилы. Та поморщилась: без гонорара? ладно, в последний раз.


Мы с Таней ходим октябрьским рыжим днем у прудов, позади института. Шуршим дубовыми жесткими листьями – мои кроссовки, ее кроссовки. Я ей рассказываю про Тёму, какой он классный: спасал меня, выхаживал и кормил. Как гнал пургу насчет моих заработков на дому. Про Вику молчу. Ну, в общем, Танька заочно запала на Тёму. Когда я привел ее на Речной – всё стало ясно: она к нему так и бросилась с порога… точняк, без понтов. Тёмкино гонево, что я хороший, было не в кассу… не помогло.

На кой ты ее привел? веди, блин, откуда взял. Жениться я не хочу, так просто – нехорошо: она наивна, как валенок. Не хватало проблем (Артём).


Мы сдали квартиру на Костякова – Павел живет у меня.

Кто там не жил – только не Влад (автор).

Стараюсь чем-то порадовать Павла. Выходит – он к деньгам равнодушен, к еде равнодушен, к одежде тоже. Не знаю, что и придумать.

Вот так. Получила, кого полюбила. И что ты с ним станешь делать? (автор)


Ноябрь моросит дождем со снегом. У Тани глаза на мокром месте. Она довольно понятлива и не просится на Речной. Если такая байда случилось, надежда теперь на кого-то третьего. Выходит, я ее и подставил. Не хлюпай, возьми мой платок.


В декабре выборка из моего цикла «Стихи о сыне» вышла в «Дружбе народов».

Вымысел, читатель! не лезь проверять (автор).

Успех был колоссальный. Особенно отозвались на мою боль материнские сердца женщин.

Телефон оборвали. Кажется, я перестаралась (Людмила).

Людмила, я заметил, не очень довольна таким резонансом. К сожалению, зависть не исключена и внутри семьи.

Да, я полностью переписала этот цикл. Вошла в роль. Он бессовестно выбрал слезливую тему – я развернулась вовсю. Как-никак окончила литературный институт имени Горького (Людмила).


Прочел чего там отца напечатали. Кудрявей, чем раньше. А по сути дела стыдно, что он устроил такой цирк. Павел этот и то лучше. Ничего не пивши, вдруг разговорился: Витька Анохин – волк. Существует для того, чтоб уничтожать отбившихся от стада. Ты, Влад, отбился еще в яслях. Я подумал – точняк. Только потом отбилось целое поколенье. Волков не хватит, чтоб всех загрызть.


В том же судьбоносном две тыщи втором году меня кооптировали на освободившееся место в приемную комиссию московской писательской организации.

По рекомендации самого Петербурженко (Людмила).

Вот это да! ну и Юра! трех лет не прошло. (В сторону): Не вздумай проверять, читатель. Всё сказки. (автор).

Мне предстоит серьезная работа. Я за строгий отбор. Формалистические изыски нам ни к чему (Юрий).

Заучил формулировки. Мимо него теперь пройти – как кораблю мимо Гибралтара. Уж он всех построит. Поставит планку на той высоте, которую сам может взять (автор).

Девяносто сантиметров (Нина).

Утихни, девочка (Павел).

Будем надеяться, что претендентам на вступленье в московскую писательскую организацию за глаза хватит… желающих устанавливать рекорды не будет (автор).

А что… бывают слабее Юры? (Нина)

Автор безмолвствует.


На подходе две тыщи третий. Мелькают, как верстовые столбы. У меня преддипломная практика – для понта… препам часы, вот и всё. Группу свою знаю мало. Ну так, всех по разу видел и редко кого по два. Таня тусуется с первым курсом, Вика встречает у Златы. У нас новогодняя корпоративная вечеринка – нам с Тёмой скучно. Зеваем, прикрывши рты.

Молодые люди! Вы что-то тормозите. Выпейте за наше корпоративное процветанье (девушка чуть постарше, в костюме сорок второго размера).

Тёма с Владом дружно вздыхают.


Желтизна с Юриного лица благополучно сошла, черные круги под глазами ликвидировались, тон разговора с Людмилой изменился. Людмила быстро взяла в толк происходящее и о загсе не заикалась, во избежанье серьезных ссор. Она было потянулась редактировать новые Юрины стихи – а такие были. Юра на нее строго покосился: не треба. Обучающийся автомат, он стал писать очень близко к недавнему Людмилиному переложению своих печально знаменитых «Стихов о сыне». Сочинительство на таком уровне больше не представляло для Юрия непреодолимых трудностей. Уже кое-что: ведь он литинститутов не кончал. Каюсь: обманулась в своих ожиданиях. Я думала – Людмила его пососет и выплюнет. Волнуюсь за Нину: неужто и там не угадала? Как бы чего не вышло: уж очень Павел ее приручил, а человек он сложный – аж стрёмно. В общем, беспокойтесь… подробности письмом.


На диплом я был распределен еще до больницы к профессору без докторской степени Корешкову. У него всё схвачено, под каждый диплом заключен договор на десять тысяч. Ему же шли и часы за мою как бы преддипломную практику. Возьмет у меня электронную версию диплома, его негры – мои ребята с ВЦ – подправят шапку, то се, и получит денежки. Если что – можно и отсканировать. Всех построил… кудряво. Я особенно ботанить не стану: в фирме меня уже знают, пусть хоть бы и тройка. Шиш ему.

Я те покажу шиш. Такой способный парень… я из тебя докторскую себе выжму (профессор Корешков).

Крутая пошла жизнь, однако (Артём).

Ага (Влад).


Март пришел – у Павла депрессия. Ветер с юга, летят над головой пятна лазури, зажатые тучами. У Павла нет сил на вёсну – ветер выдул душу из усталого существа. Все нервы дрожат. Мы - Нина и авторша – сидим на спинке мокрой скамьи в начале Гоголевского бульвара. Нина, глядя на свои сапоги, говорит: «Откуда это берется? мы не годимся для поздней стадии цивилизации? женщины кое-как выносят, а мужики ломаются?»

Ни фига они не ломаются. Проходят сквозь вязкое время, точно проволока через брус сливочного масла (Влад).


Мне командир группы звонил: не придешь опять за стипендией – блин, пропьем. А было первое апреля. Я хотел приколоться: без проблем… пропивай. Но всё же пошел через несколько дней. И встретил ту рыжую плаксу. Она мне вернула платок – выстиранный, глаженый, пахнет духами. Полгода с собой носила. И говорит: у нас в интернет-газете теперь концерты. От твоих рэпов ребята тащились… приди, запишем… о'кей? – Да у меня там в ранних Тёмкина музыка. А он не знаю пойдет или нет. Поморщилась: ты без Тёмки ни шагу. Пой те, которые только твои. Гитару дадим… играешь? кивнул. Повзрослела. Похорошела. И улыбается мне.


Если честно говорить – Людмила для меня старовата. Морщины… и вобще не фонтан.

Сленг предков (Влад).

Просто у меня живая мимика (Людмила).

Морщины! еще какие! (Нина)

Тебе-то что? (автор)

И вобще у меня есть фанатки (Юрий).

Ну-ну (автор).


Спасибо, Витька Анохин, что ты меня крепко пырнул, а то я не встретил бы Таню. Пошел где жил, узнал где сидит и написал ему. И даже посылку послал, блин.


Ну, Павла я откачала. Колола ему Б12… транквилизаторы всякие. Но он не вернулся к любовному состоянью. Повис на мне, точно Юра… мы это уже проходили.

No comment (автор).


Куда мне податься на майские с новым счастьем в зубах? С братом Тёмой нельзя – еще не совсем проехали. Я плыву с первым курсом в роли их рэп-кумира. Байдарку взял в институте и в рыжий затылок гляжу.

Гонит! в роли инструктора. Так было записано, когда брали байдарки. Ладно… и рэп-кумира тоже (Таня).


Нина меня отправила. Моя квартира на Костякова была сдана. Предупредив квартирантов о выезде, я бомжевал две теплых июньских недели. О, сколько я видел! хватит на толстый роман. Проститутки мне ставили кружку пива. Охранник рынка мне разрешил спать на тележке, покрытой горою драных мешков.

Из синтетической соломки (Нина).

Женщина! ты что, не можешь от него отключиться? у тебя серьезный сдвиг (автор).


Я защищаю диплом – в белой рубашке (привык уже в фирме) и сером коротком костюме.

Вырос… парни растут до двадцати пяти… сто пудов (Таня).

На бельевых прищепках развешено семь плакатов – всякая там байда. Препы устали и разбрелись. Сидят только Корешков – он член комиссии – и наш завкафедрой Плёнкин. Отбарабанил, выскочил, и Таня следом за мной.


Я еще не уехал в Переделкино – позвонил Влад: мать в больнице, в Ганнушкина… не тормози, навести. Понедельник, среда и пятница с четырех до восьми. – А этот ее Павел? – Не въехал… кажется, на Уральской больше он не живет. Проходная… всех впускать, никого не выпускать. Перед входом дежурит какая-то правозащитница. Спрашивает: у Вас никто насильно не госпитализирован? Я развел руками: бывшая жена здесь, причины пока не знаю. В сетчатых низких вольерах играют дебилы всех возрастов – некий дебильный детсад. Лестница, глухая вплоть до четвертого этажа. Двойная железная дверь выпирает на лестничную площадку. Щелкнул замок, медсестра отворила. Спросила: к кому: Теперь у Нины в лице желтизна и черные круги под глазами. В глазах – отсутствие интереса к жизни. Про Павла я не спросил. Отдал фрукты и посидел с ней за столиком.


Мама…хрен с ними со всеми. Ты знаешь… я скоро женюсь. Хочешь, будем жить вместе? Сорок четыре года… с ума сойти… это круто. Забей. Нас теперь будет трое, потом еще кто-то родится.

Нина слушает безучастно. Потом равнодушие сменяется враждебностью.


В Переделкине я начал новый цикл «Стихи о Нине».

Кудряво: о сыне, теперь о Нине. Не лишено изящества (автор).

Уйдите… не мучайте (Нина).

Я писал о дурном человеке, который отнял у меня возлюбленную и вверг,

куда, куда? говори прямо (автор),

то есть поверг – в психическую болезнь.

Вверг, поверг… изверг! (автор)


Влад провожается с Таней, я еду один из фирмы домой. Тачку уже сменил, ту хочу отдать Владу. Решил жениться – и хрен с ним… пусть возит своих детей. Живет не у меня – на Уральской, а тетя Нина в дурдоме. Что-то ей хуже и хуже, не воткну почему.


Больница ничего не дает, а только всё отнимает. Юрий мне позвонил на Костякова, и я помчался. Дождь прибил на газонах траву, по ней пошла желтизна. Нина меня с трудом узнала и отказалась со мной говорить. Я положил ее голову к себе на плечо, терся щекой о щёку. Что-то мелькнуло в ее глазах, только не понял что. Женщина, не вынесшая силы своей любви. Что делать с такими женщинами? обходить стороной?


Яркий сентябрьский день. Свадьба с приколом в конно-спортивном комплексе под Можайском. Форма одежды – ковбойская. Я пригнал Владу свои малоезженные жигули, одиннадцатую модель. В большой тусовке только пусти по кругу идею женитьбы – тут же все переженятся: станет девчонкам завидно. Я уцелею – мне это по барабану. Если бы еще в церкви, а нет – тогда всё фигня.


В октябре «Стихи о Нине» вышли в «Октябре».

Читатель! помни, что это выдумка, и не взыскивай – не взыщи – не взыскуй? с меня (автор).

Гонорар, мне сказали, платят пока за четвертый и пятый номер. Когда дойдет до десятого – мне позвонят. Но я отвез Нине в больницу торт.

Ага, как Эйнштейн отдал нобелевскую премию – в смысле деньги – Милеве Марич (автор).

Поковыряла одноразовой вилкой и уронила кусочек на пол. Стала весьма неряшлива… выпадение функций… нянечки ругаются. Пришлось показать паспорт: мы в разводе. Врачи ее к Владу не спихивают: какой-то для них интересный случай… чья-то, небось, диссертация. И то хорошо: Влад живет на Уральской.


Мне написали парни, что ты, отморозок, женился. Посылочку твою съел, а тебя всё равно найду. Такого козла как ты жени не жени – без разницы. Нам этих святых не надо… блин, добрый… мы мочим таких (Виктор).


Надо было не бомжевать, не спать на тележке, а действовать. Сразу понять, что это болезнь. Может, сумел бы хоть что-то назад отыграть (Павел).

Интересно, что ты мог предпринять? человек или счастлив, или несчастлив. Всех не осчастливишь. И даже одного человека на всю жизнь не осчастливишь. Полная безнадега (автор).

Ничего не безнадега (Влад).

Тебе-то конечно (автор).

Нет! боюсь… в окно заглядывает (Нина).

Кто к тебе на четвертый этаж заглянет… ложись! вот всыплю! (нянечка).


Таня завязывает мне галстук. Сейчас завезу ее на занятья – и в фирму, там с десяти. О маме она не спрашивает… не приходится гнать пургу. Давай сюда свой пакет. Хорош целоваться, пошли.


Мои встречи с Аней начались сразу после Переделкина и происходили на ее территории.

Какая такая Аня? а, востроносенькая, с виноватыми глазками, посаженными близко к переносице… глазки в кучку (автор).

Людмила очень скоро пронюхала и стала устраивать по скандалу в день.

Это тебе не бедняжка Нина. Как она висела в воздухе возле переделкинского балкона! Кто теперь заглянет к ней в зарешечённое окно на четвертом этаже, выходящее к забору? (автор)

Квартирантов из своей комнаты в коммуналке я изгонять не стал, так же как из материной однокомнатной. Переселился к Ане.

До следующего романа (автор).


Я говорю Ярославу: может поженимся? Влад вон женился, и без понтов. Квартиру мне предки купят… куда они денутся. Стал надо мной подшучивать: жениться? может, на Злате? у Златы уже квартира. Я дала ему по уху, и больше мы не встречались.

Ну, началось. Я сразу воткнул: девчонки теперь нас достанут (Артём).


Ане пришлось довольно много помогать деньгами. У Людмилы единственный сын в Америке – у Ани здесь дочь, неудачная и неудачливая. Анины маленькие говорящие глаза постоянно выражают просьбу.

Юрий говорит всё интеллигентнее. Вообще он адаптирующийся человек. Начинаю им слегка гордиться (автор).

Литературные дела Ани неплохи. Она не стесняется заучить, кого из живых, а чаще мертвых писателей не любят влиятельные переделкинские старики. Подходит к ним в подходящий момент с очередной гадостью в адрес ненавидимого покойника.

Черт возьми, Юра и обтесывается, и умнеет. Только таланта не прибавляется. Этого не отрастишь (автор).

При таком положении вещей Аня успела еще летом воткнуть мои стихи в «Новый мир».

Не цепляйся к слову, читатель… всё фантазии. Еше: воткнуть здесь не в смысле понять, а в смысле впарить (автор).

И в декабре они вышли. Этакая гребенка из стихов о сыне и о Нине.

Ну что ж… с Богом (автор).

К черту! (Аня)


К новому две тыщи четвертому году я послал Витьке еще письмо и посылку. Посылка где-то затерялась, а письмо вернулось нераспечатанным за смертью адресата. Позвонил с напрягом его матери. Та сказала: убит в тюремной разборке. Видно, нашелся крысиный самец посильней… там место такое. А Витька, блин, не прогнулся, и вышла сплошная байда.

Ну, теперь можно вздохнуть свободно… точняк. Витька был волк, а кореши его – так, шакалы… шестерки (Артём).

Новый год мы с Тёмой праздновали у Влада (Вика).


Я решил, что на Ане дешевле жениться. Она успокоится, перестанет так сильно тратиться на косметику. Аня моложе Людмилы на шесть лет.

Абсолютный возраст обеих дам – военная тайна (автор).

Моими делами она занимается даже успешнее. Достала мне переводы с подстрочника из туркменских поэтов – не членов правительства, но всё же сравнительно близких к власти.

Надо же, кто-то еще в этом заинтересован. Грустно комментировать Юрия – это была Нинина добровольно взятая на себя обязанность. Как там у нее дела? (автор)

Паршиво (Влад).

Он ходит платит нянечкам (Таня).

Угу (Влад).

Разучилась пользоваться мобильником (Таня).

Влад молчит.


Нет, я не разучилась – просто ушла вовнутрь. Вижу во сне рынок, натянутую сверху маскировочную листву. Махровые полтенца с тиграми и дельфинами. Ломкие вешалки, голые манекены. Столик и кошельки с шариками-застежками. А дальше всё обрывается, и я не знаю, где что.


Зачем мы уходим из юности? Я поехал в Андору без Влада. Февральское солнце, и скорость, и снега полно. Но люди другие – не брат мой Влад, и фиг ли мне в этой Андоре.


Я подарил себя Ане к восьмому марта – свадьба состоялась шестого. И начал писать цикл «Стихи об Ане».

Читай на диване... эк сел на своего конька (автор).

Писал о прекрасной женщине, которая понимает своего возлюбленного и вдохновляет его на возвышенный труд. За переводы из современных туркменских поэтов получил вполне ощутимый гонорар.

Это тебе не с Киплингом печататься (автор).


Мать умерла в начале апреля – сказали, что от инсульта. Перед смертью казалась совсем здоровой, хотели выписать – не успели.


Влад сказал, что пойдет на майские с нами, только просил взять Таню. Для нас ЧП, но мы взяли. Пусть тащится.

Не в смысле восхищается, а в смысле плывет потихоньку (автор).


В июне я получил золотую есенинскую медаль.

Золоченую бляху от КПРФ – их выдали сто пятьдесят штук (автор).

В Переделкине в честь этого знаменательного события мне устроили персональный вечер с фуршетом на открытой веранде и морем букетов.

Через два дня явилась молодая подмосковная поэтесса с точно такой же бляхой на сиреневой блузке, но все предпочли не заметить (автор).

Есенинские медали давали на три года позднее. Эта авторша соврет – не дорого возьмет (призрак Нины).

Колдунья! куда ушла, откуда следишь, каким образом прозреваешь? Не верю я в твои инсульты (автор).

И я не верю (Павел).

Да, я совру – не дорого возьму. И что мне теперь – идти по кругу? рассказывать, как у Тани в ноябре две тыщи четвертого родился сын Михаил? ну, это, положим, правда. Как сейчас, в октябре две тыщи седьмого, Влад стоит в дверях на Уральской, держа на весу ядовито-зеленый пластиковый велосипедик с электронной шарманкой? как Таня натягивает комбинезон на вырывающегося Мишку, приговаривая с укором: папа вчера пришел поздно… нехороший какой. Как растет подобно снежной лавине отчужденье, начавшись много раньше, чем в предшествующем поколенье? как дерзки девушки за компьютером в фирме? это вы сами знаете. Не стану врать. Они – другие, иначе распорядятся собой. Как бы то ни было – выгуливайте Мишек. Это имеет абсолютную ценность: жить в будущем им, а не нам.


Я прозевал рождение внука Мишки – не видел Таню с экзотической конной свадьбы. Пошел с подарком, когда исполнился месяц. Он так похож был на Влада в младенчестве, что сделалось неуютно: не то состоялось клонирование, не то возвратилось время. Скорей второе – я решил про себя.

Культурно стал говорить, однако (автор).

Все младенцы одинаковы. Что твой внук, что моя внучка (Аня).

Вот как? есть и такая? (автор)

С тех пор как я здесь, для меня это не проблема. И время может вернуться, и человек еще раз придти. В ту же самую оболочку или в иную. После того, как тот ушел или может быть, раньше (Нина, витающая в воздухе).

А где находится твое «здесь»? (автор)

Ответа не воспоследовало.


Как говорят в крутых сериалах – у натуралов такая трудная жизнь. Влад приходит к нам на Речной отдохнуть. Вика клеит его по-черному. На Уральской ночует теща – мне это было бы за падло. Танька сдала почти все зачеты – она молодая, и ей не в лом. Клёво я от нее увернулся, а то все подгузники были б мои. Фишка в том, что неизвестно, кто вырастет. Чтоб вышло кудряво, надо ботанить вот так. Чуть-чуть до результата не дотянул – вышла форменная байда. Без труда не выловишь и рыбку из пруда. Бедные натуралы.

А ты-то кто? (Вика)

Я пограничный. Я сдвинутый натурал. Маргинал (Артём).

Ты, Тёма, верно воткнул. Я в это во всё не полезу. Вырастут, блин, мутанты. Стрёмно подумать, блин (Вика).

Ты их лепишь плоховато,

Ты их любишь маловато,

Ты сама в том виновата,

А никто не виноват. (поет Нина, порхающая за окном).

Вика крестится не в ту сторону.


Я начал цикл «Стихи о Мишке». Выйдут отдельной детской книжкой. Аня договорилась с издательством за полгода вперед. В честь договора отнес на Уральскую олимпийского медвежонка – ровесника Влада. Мишка пялил глаза на елку и пускал пузыри.


Снова Новый год у Влада – на этот раз две тыщи пятый. Танька глазеет на Викин прикид, мы с Владом пьем от души, поминаем студенческое веселье и зеваем, как бегемоты. Я улетаю завтра в Андору с новой компанией – из фирмы, и наша с Владом прежняя жизнь уходит за горизонт.


Не хожу не смотрю, как Мишка растет. Сижу пишу, вспоминаю Влада. Аня всё-таки правит мои стихи, а я не мешаю: женщина, ей видней. Тоже окончила литинститут имени Горького.

Тоже? как кто? (Аня)

Можно бы всё же мне жену помоложе, но помогает довольно толково. Всё мне печатает на компьютере… и печет пироги.


Восьмое марта, иду несу Тане мимозу-духи. Что-то свободное в воздухе, но не въезжаю что. Будто еще не всё случилось, что-то еще случится. Фирма по фигу, и кварнтира, и тещины мощи по фигу.


Мои «Стихи об Ане» вышли в «Москве» еще в декабре две тыщи четвертого.

Не спи, читатель, не верь (автор).

А в апреле вышла рецензия на них в «Знамени».

Бди! (автор)

Аня сама ее написала, подчеркнув помимо достоинств стиха собственные достоинства. Отвезла на подпись влиятельному лицу, которое и получит за рецензию гонорар. Подготовила также разбор будущей книжки – «Стихи о Мишке».

Поскольку я ее фактически пишу, то мне и знать, чем сердце успокоится. Могу не ждать окончания Юриного великого сидения за столом. Дам на подпись подруге – гонорар пополам (Аня).


Апрель. Два года сегодня исполнилось, как Таня во дворе института мне вернула платок. Облом: я не вспомнил. А Таня воткнула и положила мне утром в карман этот самый платок. Почему они любят нас больше, в чем фишка? Просто их молодая жизнь стопудово кончается с первым ребенком – им ничего и не остается, кроме как нас любить.


В апреле две тыщи пятого я стал председателем приемной комиссии нашей писательской организации.

Читатель, ты как – проявляешь бдительность? ты ведь не лох, правда? (С жаром): Ну и карьера! за пять-то лет (автор).

Петербурженко пошептался со всеми нужными людьми и провел меня единогласным голосованьем.

Теперь уже с подачи не Людмилы, но Ани. (Бурно): Прямо ангел-хранитель этот Петербурженко! (автор)

Надеюсь, наша организация обретет наконец подлинный свой облик.

О да, без сомненья! sans doute! (В сторону): Уж ты-то, Юрочка, прирожденный советский кадровик (автор).

Я ему всегда говорила! (Нина, реющая ранней ласточкой в апрельском небе).


Наши байдарочные походы накрылись: эпидемия браков. Тёмка гонит: напрасно прошлый раз взяли Таньку… женщина на борту – не к добру. На май я влился в фирменную компанию Тёмы. Летим сегодня в ночь на Майорку. Тёма меня подставил: сказал Татьяну не брать, а сам взял Вику… она на дипломе. На самом деле я рад… Артём угадал мое желанье… точняк.


Книгу моих стихов взяло издательство «Время».

Achtung! Аchtung! не верь мне, читатель (автор).

По нулям – ни я не плачу, ни они мне.

И так много чести (автор).

Я ночами сидела, всё переделала… камня на камне не оставила (Аня).

Алла очень радуется моим успехакм (Юрий).

Что??? какая Алла? я не в курсе (автор).

Зато я в курсе. Пухленькая такая (Нина – тянется в окно, прикинувшись кленом).


Мы с Викой тайно встречаемся на Речном – Тёмка, баклан, подстроил. Чего он хотел? чтоб время вернулось? оно не вернется – мы стали взрослей. Я, может, чудовище, но любовь ради рожденья ребенка чем-то меня не устраивает. Слишком уж тут на поверхности, блин, инстинкт. Щелкнет капкан – отпилишь, блин, ногу и убежишь. Инстинкт у меня не работает. Блин, объясните мне, зачем живут люди. Вспомнил о Павле и позвонил ему.


Да, он мне позвонил. В старых советских кедах иду с ним по Усовской ветке – вровень, ноздря в ноздрю. Загаженные грязными одноразовыми тарелками, робко цветут ромашками заброшенные поля. Я еще тут щипал стручками зеленый горошек и даже, вечно голодный, его собирал в пакет. Взяли землю с оврагами, и с болотцами, и с обрывом. Спускается уступами к реке кирпичный забор. Великая китайская стена отдыхает. Влад, мы с тобой впилились в технократический век. От чего-то мы тащимся, чего-то не можем стерпеть. У зверя в клетке инстинкт не работает. Ты просто сказал это вслух. Влад послушно кивает и смотрит мимо меня.

Что вы знаете, мои любимые! вот я – я теперь знаю (Нина, витающая облаком впереди).


Покуда Влад проверяет на Павле свои догадки о смысле жизни, дома у него творится сущий бардак. Танька ушла сдавать последний экзамен за третий курс – теория информации и кодирование. Завтра, воскресным утром, Влад отвезет их с Мишкой до сентября на дачу к тёще Любовь Владимировне. Танька туда не хочет: Влад будет редко ездить. Но молодая бабушка Мишку так не берет. Тогда на Майорку Танька просилась – Мишку уже не кормила - вся распухла от слез. Любовь Владимировна с досадой наконец согласилась. Но Влад сказал: отбой… с таким, блин, скрипом не надо. На самом деле Тёма был против: ему по-прежнему с Танькой неловко. Влад друга не выдавал… кто знал, блин, что теща дрогнет. И вышло, блин, то, что вышло - всё пошло под откос. Сегодня теща уверена: зять не в фирме – сидит с ребенком. Но Танька едва за порог – Вика Влада, блин, подменила, уже, блин, не в первый раз. Балдеет от Влада и Владова сына. Балдеет оригинально: смотрит свадебные фотографии, мерит Танькино белое платье, Мишка же в другой комнате ползает по ковру. Уснул, положив голову на плюшевого медведя – Вика даже, блин, не воткнула… не въехала… полный отпад.

Да ладно! стал медведем медвежонок, стал оленем олененок, оба стали мужиками, а никто их не лелеял, не лелеял не баюкал, не баюкал не качал (тень Нины на стене).


Алла… Алла вступала в нашу писательскую организацию с откровенно слабыми стихами.

Как некогда ты, мой друг (Нина, сидящая бабочкой на подоконнике).

При всём при том была молода и нарядна.

Вся из себя (Нина, сидящая всё в той же позиции).

Я принял в ней горячее участие, породившее обоюдную симпатию. Нежная дружба сменилась страстной любовью, которую мы условились скрывать, покуда я не сдам в издательство согласно заключенному договору детскую книжку.

Ну конечно… ведь писала эта… с лисьей мордочкой… Аня (бабочка Нина).


По Усовской ветке полно таких пней – на двоих. У Павла хорошая энергетика, клёво с ним – мать въехала верно. Ручеек жур-жур-жур, мобильник звонит. Сдала? пятерка? черт, не дает осечки! ну, потусуйся с группой. Вдвоем с Белорусского поехали на Уральскую: Павел посмотрит на Мишку. Вику домой отправили, а она забыла помаду. Чтоб Таньку не огорчать, сунули Павлу в сумку. Вика и в классной форме, и в классной фирме – едва защитила диплом, буквально вчера – у неё всего до фига. Жалко, что невозможно родить ребенка без женщины. Жалко, что он, ребенок, так долго и трудно растет – вся жизнь, блин, уходит. Вон у лесных зверей – одно лето. Нет, у медведей, кажется, два. Светлый июньский вечер за окнами, Мишка устраивается спать. Павел читает ему наизусть красивым голосом… мать, блин, тащилась:


Светило солнышко, устало солнышко

И спать ушло за горы солнышко.

Листья на ветках устали, листья друг другу сказали:

Светило солнышко, устало солнышко –

И нам пора уснуть до утра.

На ветке иволга пела – песню свою допела,

Допела, дощебетала и так себе сказала:

Светило солнышко, устало солнышко

И спать ушло за горы солнышко.

Листья на ветках устали, листья дрожать перестали –

И мне пора уснуть до утра.

Прыгала белка по веткам, искала орехи деткам.

Напасла орехов и шишек – стала баюкать детишек:

Светило солнышко, устало солнышко

И спать ушло за горы солнышко.

Листья на ветках устали, листья дрожать перестали.

Иволга долго пела – иволга спать захотела.

И нам пора уснуть до утра.

По лесу шел охотник – волков стрелять охотник.

Присел отдохнуть на пень, промолвил: окончен день.

Светило солнышко, устало солнышко

И спать ушло за горы солнышко.

Листья на ветках устали – листья дрожать перестали.

Иволга долго пела – иволга спать захотела.

Белка спрыгнула с веток, белка баюкает деток –

И мне пора уснуть до утра.

На небо вышла луна, сказала: а я одна.

Светило солнышко, устало солнышко

И спать ушло за горы солнышко.

Листья на ветках устали, листья дрожать перестали.

Иволга долго пела – иволга спать захотела.

Белка спрыгнула с веток, белка баюкает деток,

Охотник отправился спать – буду светить и сиять

Ночным голубым светом, одна над всем светом.


В начале июля, практически без опозданья, я сдал в печать «Книжку о Мишке» - таково было окончательное названье.

Всю доработку по замечаниям рецензента я сделала (Аня).

Заранее. Замечания были придуманы самой Аней для приличия (автор).

Ориентируясь на срок сдачи книжки, я загодя освободил от жильцов материну квартирку возле Филевского парка. Переселился накануне отъезда в Переделкино. Развод не столь важен… не к спеху. Главное – изыскать литературные заработки. Я уже дозрел, чтобы жить ими.

Невероятно! (голос невидимой Нины).

Кто бы мог подумать! (автор)


Сижу на даче в Сушкинской с Мишкой. Влад отпраздновал свой день рожденья и улетел вместе с Тёмой

и Викой (автор)

на Сейшелы. Мама тогда собиралась в Анталию. Вернулся, нас навестил – это еще без мамы. И снова пропал: ему в лом при маме бывать. В Москву меня мама не отпускает: ей трудно с Мишкой одной. Я в этом Бермудском треугольнике – мама, Мишка и Влад – пропаду. Мне двадцать лет, я уже подурнела, а дальше - полный облом.


Этим летом в Переделкине многие пытались завязать со мной знакомство, но я вел себя осмотрительно.

Помня о будущих биографах (полтергейст с голосом Нины).

Из гроба достает (автор).

Организовал свое чтение в детской библиотеке имени Корнея Чуковского.

Сам! без Людмилы, без Ани (автор).

По приезде в Москву заключил договор с издательством на следующую детскую книжку.


***


Тоже сам (автор).

Надо, чтоб Алла мне помогала – у ней сейчас выходит совсем даже неплохо:


Восьмое марта, женский день,

Торт и цветы в подарок маме.

Сегодня никому не лень,

Мы комнаты прибрали сами.


Ну да! тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын природа. Нашел себе экологическую нишу, Юрочка (хорошо знакомый читателю полтергейст).

Какой-то прямо по жизни литературный сутенер. Уж кого-нибудь да пошлет на литературную панель (автор).

Я сама рада ему помочь. И вообще я люблю детей. И вообще у меня скоро будет ребенок (Алла).

Разводись скорей, Юрочка. Время поджимает (автор).


Два года нашей с Владом свадьбы праздновали нескладно. Тёмка пришел с Викой – Мишка пошел к ней на ручки и весь вечер около нее терся.

Я очень сильно любил их обеих в какое-то разное время. Сейчас мне строго параллельно (Влад).

Ви! Ви! (Мишка)

Надо же… папа и мама не говорит, а тут – нате вам (Таня).


Алла поставила меня перед фактом. Чем жить – непонятно. Помог всё тот же Петербурженко.

Я его попросила (Алла).

Нет слов (автор).

Ведь я кандидат наук, хотя и технических. Имею диплом СНС.

Не путайте с СМС (автор).

Меня устроили на доцентскую ставку в литинститут имени Горького преподавать информатику. Прямо сейчас в сентябре – с опозданьем на две недели.

Компьютер он, правда, в последние годы освоил неплохо (автор).

Петербурженко сказал, что временно. Потом мне дадут поэтический семинар.

Помни, читатель, что это враки, и не ищи его там (уставший повторять, но побаивающийся наезда автор).

В общем, я подал на развод (Юрий).

Ах! огласка… я не хотела. Людмила! что он за тип! (Аня)


Двенадцатое ноября, день рождения Мишки – ему исполняется год. Тёма и Вика, всё крепче дружные, всё больше похожие друг на друга, везут на Уральскую детский спортивный комплекс и белого плюшевого арктического медведя длиной в человеческий рост. На четверых один детеныш… блин, вымираем. Тёмка всю жизнь будет думать – это мог быть его сын. И Вика никак не догонит, что Мишка, блин, не ее. Станут дарить подарки – им это, блин, не в лом. Морозец, Вика скользит по льду каблучками. Возьми медведя, ступай в подъезд. Тёма снимает спортивный комплекс с багажника – вышел Влад помогать. Держи, Вика, лифт… уедет. Что за грязь – офигеть. Целый месяц мы не были… с Танькиного дня рожденья… засвинили еще сильней. Оставь на вторую ездку. Заходи… нажимай.

Месяц не были! зато Влад с Речного не вылезал... там тоже хрущёвка… и грязь, блин, не меньше (автор).


Успел получить развод, успел расписаться с Аллой. В феврале, сказал врач, у нас будет дочь.


***


Я очень просила Петербурженко скорее дать Юре поэтический семинар – в компьютерном классе вредно. Сказал: в феврале. Юрин класс уже набран (Алла).

Бедные кролики! Что, этот Петербурженко – ректор? проректор? (Нина, из тонких миров)

Не дергайся, Нина! всё бред. И ты, впрочем, тоже (автор).


Приходит новый две тыщи шестой – мы с Викой у Влада. Мишка не спит, сидит верхом на белом медведе, глазеет на елку в зажженных свечах. Он незаметно стал центром нашей уродской семьи: Майоровых и Томилиных. Влад держит Мишку под мышки, Таня и Вика режут салат. Я рад, мне маза с любимыми. Теперь и Татьяна тоже – что ни скажет, всё в кассу. Как молодая мать она ничего, сойдет.

Нелюбимая мать любимого сына… мне эта роль не под силу. Помогите, спасите! (Таня)


В январе вышла моя книга в издательстве «Время».

Ложь, читатель! наглая ложь (автор).

Не детская – взрослая. Я назвал ее «Разговор с сыном». О жизни, о вере, о любви, об отцовстве.

Месиво, винегрет, обрезки с Людмилиной и Аниной кухни (Нина – из ноосферы).

А вообще – где она? в тонких мирах, блин, в ноосфере? кто ее туда запустил? не я (автор).

И в январе – врач немножко ошибся – увидело свет еще одно мое произведенье: дочь Мария.


Еду из института – сдала экзамен. Мать сидит с Мишкой – делает мне одолженье. В мире холодно. Жду автобуса, надвинув шапку и подняв воротник.

Не видно волос золотых (автор).

Со мною на остановке пьяный рабочий. Сидит на скамейке и говорит в темноту: «Вот женщина – хорошая женщина. Один раз обожглась, теперь никому не верит. Если я что скажу – она не ответит». Точняк, не отвечу… это он верно воткнул.


Я увидел свой поэтический семинар в феврале – одиннадцать девочек, один низкорослый мальчик. Хоть Маша и не давала мне поначалу спать, я много продумал. Сосредоточусь на православной тематике… так разумней. Людмила поможет мне – уже помогает.

Что-то не догоняю, где он живет. Звоню на Алябьева – там никогда его нет (Влад).

На Алябьева – бишь на Филевский парк. Не Маша стала спать крепче, а Юрий стал спать в другом месте (автор).

Ты долго будешь, блин, издеваться над своим несчастным героем? (губы Нины, накрашенные бледной помадой, шевелятся в воздухе).

По-моему, это ты начала (автор).


Каникулы зимние кончились, вроде бы я учусь – всё понты. У Мишки теперь тетя Машка на год его моложе. Лет через двадцать пять у Влада родится неведомая зверушка от молодой жены. Я буду тогда нянчить внуков. Куда уйдет моя жизнь – догоняете?

Псу под хвост (губы Нины дергаются в пустоте).

Эк спелись… снылись (автор).

Так я разнесу свое стойло в щепки, блин (Таня).

Это уже серьезно (автор).


Восьмого марта начал цикл, посвященный Людмиле. Людмила – она заслужила. Подвел итог своим жизненным достижениям,


***


несколько рано (автор),

которыми я в значительной степени ей обязан:


Я расцвел как поэт и теперь превратился в доцента,

Петербурженко сказал, что я молодец.

Так не смейся, родная, что я пишу с одесским акцентом

И поверь мне, родная, что осень еще не конец.

Жутковатая разница в возрасте всё же смущает,

И к тому же ты выше меня на один сантиметр.


Да, Людмила будет малость повыше Юры. На этот раз я не совру, а скажу серьезно. Слушай в оба уха, читатель. Все якобы Юрины стихи с ничтожной перекомпановкой и вкраплением по ходу дела фамилии Петербурженко взяты мною из реально существующей книги. Насчет же Юриного одесского акцента. Людмила права. Смотри ниже, читатель (автор).

Многих знаний иссушает разум,

В голове остался только бренд -

бренд? может быть, бред? поправить? нет? (корректор) –

И надежда, трепетная ваза,

Ваза-символ, как учил нас Фрейд.

И от этих вазиных вибраций

Начинаешь трепыхаться сам.

Многое на свете, друг Гораций,

И не снилось нашим мудрецам.

Крыша едет – дом стоит (Влад).

Если хочешь сил моральных

И физических сберечь,

Пейте соков натуральных,

Укрепляет грудь и плеч (автор – с одесской вывески).

Не преуменьшая роли моей музы,

то есть в данном случае Людмилы (автор),

я всё же старался подчеркнуть, что мой убедительный успех не есть результат детально продуманного плана, а в некотором смысле перст судьбы:

Петербурженко учил – если думать о будущем много,

Если жить, о каждой мелочи беспокоясь,

Первым шагом, друзья, окончится ваша дорога,

И вы скоро поймете – ушел ваш поезд.

Полно, мой персонаж… пощади! А кстати, насчет одесского акцента… откуда? я не въезжаю. Как мало, однако ж, я знаю своих героев (автор).

Петербурженко из Одессы! Юра нарочно придуривается (язвительно скривленные губы Нины).

Великолепно! кто придумал? кто этот гений лести? неужто Людмила? (восхищенный автор).

Нет, я… (Аня, скромно).

Ласковый теленок двух маток сосет (автор).


Апрель, три года нашей с Владом любви – что от нее осталось? Надела рюкзачок для переноски ребенка, просунула Мишкины ножки в специальные дырки. И мы поехали вместе первый раз в институт. Через месяц ему исполнится полтора года - застрелись, моя моложавая мать, клей кого хочешь. Руководитель диплома мне назначен – за год вперед. Это их там кухня, препов – с нагрузкой. В парке яркое солнце, ботаны с ноутбуками забиваются в тень. И младший парень, взъерошенный как воробей, меня попросил научить его нянчить детеныша. Потом на своих расхлябанных жигулях повез нас двоих на Уральскую. Дай, запишу тебе номер. Дима. Ага, записано. Завтра в десять заеду. Обогреватель бутылочек включим в машине… о'кей?


Алла с Машенькой переехала к матери в Химки – так ей легче (Юрий).

Потому переехала, что Юра меня с Алябьева попросил. В Химках формально хватает жилплощади, на Юрину недвижимость я не имею прав. Сказал: не сдам квартиры – не с чего будет вам помогать. Сдал, но денег дал с гулькин нос.

Не с гулькин нос, а четверть доцентской зарплаты (Юрий).

Мама торгует на рынке и кормит меня (Алла).


У института на гранитном барьере, распустив кудрявые золотисто-рыжие волосы, сидела с ребенком, я сразу не въехал, женщина или мадонна… супер! Долго думал - что ей сказать, и наконец придумал: блин, научи меня нянчить дитя… всё равно у меня, блин, будут.


Нина! где ты, давняя моя оппонентка? почему так долго не показываешься? Юра твой злополучный столько уже напортачил! что за дела? явись (автор).

Авторша! я устала. Сколько еще мне около вас витать? Вон Анна Андревна Ахматова как говорила?

Но я предупреждаю вас,

Что я живу в последний раз.

Ни ласточкой, ни кленом

Не стану я людей смущать

И сны людские посещать

Неутоленным стоном.

А ты, чумовая тетка, меня заставляешь маячить и маячить. Отпусти душу на покаянье.


Сколько веков тащились художники, глядя на молодых матерей! Мадонна старше меня на три года, и вышел полный улет. Такой отпад в сравненье с девчонками – хоть их вовсе не будь. Держать топорщащегося ребенка тоже, блин, хорошо. Будто поймал большую рыбу… будто поймался сам.


Когда я развелся с Аней, они с Людмилой стали подругами.

Да, не разлейвода (невидимая Нина).

Прорезалась наконец-то (автор).

Людмила теперь поделилась,

похвасталась лучшей подруге (Нина неосязаемая),

какой блистательный цикл я ей посвятил. Аня мне позвонила и пригласила его почитать. Хотела сравнить со «Стихами об Ане», что вышли когда-то в «Москве». Почему бы и нет? pourquoi pas? пошел да там и остался.

Не хвались (Нина вездесущая).

«Стихи о подруге» - имени Людмилы я не упоминал – уж были приняты в «Знамя»,

стараниями самой «подруги» (Нина всеведущая).

Читатель, ты не развесил уши? Однако, как он их быстро печет и как, блин, шустро пристроил! как он достал меня, этот Юрий! пошел, блин, шататься по кругу… скоро появится в Химках, держу пари. А в прочем, все они стали действовать самочинно, а я, блин, мышей не ловлю (автор).


В день смерти Нины пораньше ушел с рынка. По дороге звоню на Уральскую. Мне отвечает Таня – я с ней не знаком – неожиданно ласково. Влад будет после двенадцати… я тети Нины не знала… но Вы приходите… Мишку увидите… супер. И я поехал. Их было трое: юная женщина, мальчик и молодой человек.

То есть я (Димыч).


***


Что у других искусственно – то у нее свое. Волосы сами вьются, светятся солнечным светом. Голос такой радостный…

Просто отпад… улет… сам тащусь (Димон).

Мишка меня узнал (Павел).

Ага… воткнул сразу (Димосфен).

Какой святой предстоит мадонне - не знаю (Павел).

Дима… привез Таню из института… и вот немного застрял (Дим-дим).

Во всяком случае, он сияет. Даже младенец здесь не центр композиции. Живописного дара мне не дано. Я музыкален, но музыке не учен. Остались стихи… это самое трудное. Юрий Майоров, конечно, отчаянно смел.

Нахален (Нина, незримо сидящая на подлокотнике Павлова кресла).

Я не посмел бы. Уж слишком они прекрасны (Павел).

Поэты – ты, Влад… кто угодно, только не Юрий (Нина, вылетающая в форточку).


Аня пишет внутренние рецензии на материалы, присылаемые в «Новый мир».

Не поддавайся, читатель, не верь (автор).

Говорю ей на ушко, что писать. Людей, характеры в этом кругу как-никак знаю. Вытащишь, а он же тебя потом и предаст.

Интересно, что в писательском мире называется «предать»? не взять в свой журнал заведомо слабую вещь? (не сдающаяся Нина)

Чрезвычайно важно, чтоб никто, нигде, ни под каким видом. Если человек прорвется с сильной вещью, включается общественное мнение, и он становится неуправляемым. Задержать… на сколько только можно. Способные люди неустойчивы, это закон. Перестанет писать, запьет, попадет в психушку, выбросится из окна.

Ну конечно, уж вы-то стоите намертво. Действительно, бедняга может подумать, что глухо… оставь надежду навсегда (пребывающая поблизости Нина).

И вообще – от корсара, печатающегося по праву, как от козла молока. Ни денег, ни приглашения в ресторан или какой встречной услуги по части публикаций. Пустой номер. Одни горькие завидки (автор).


Печальный ноябрь, безрадостный месяц, когда рождаются сильные, всевыносящие, всё превозмогающие люди. Люди, которые ложатся под время, как под несущийся поезд, пережидая его, доколе не излютуется. Воскресенье, но Влад не дома – там по умолчанью находится Димка. Влад не против, он справедливый человек. Разлюбил - так не сиди как собака на сене. А почему с человеком случается это разлюбленье -

не случается, а однозначно происходит (всеведущая Нина) –

поди знай. Кто догадается, тому Нобелевская премия. Сидят на Речном как всегда втроем, и никто им больше не нужен. Как будто и нету фирм, крутых начальников, белых воротничков. Юность forever. Жизнь до упора, жизнь до упада. Холодный туман за окнами, крутая музыка, мрачный приблудный бобик у Тёмкиных ног. Включай на всю катушку. Оказалось – уже одиннадцать. Соседи-уроды позвали ментов. У безымянного бобика были с ментами счеты, поэтому тяпнул ихнего главного за колено. Сукно прокусил и до крови ногу. Стали шить дело: оказано сопротивленье - и не хватило денег отмазаться. Отправили Вику к любимым предкам побираться… машину она уже водит. Выкрутились… всё в шоколаде. И бобику дали конфетку.


Я сам решил возглавить издательство – Аня мне предложила и обещала взять на себя техническое руководство. Мы разместились в той же комнате, где заседает раз в месяц приемная комиссия. Вступившему в нашу организацию предлагаем не отходя от кассы принять участие в совместном поэтико – прозаическом сборнике с новыми товарищами. Свой альманах мы назвали скромно: «Мыслитель». И на обложке Роден – Аня придумала.

Ты, Юрочка, про Родена позавчера услыхал (въедливая Нина).

Ну, когда-то ведь надо. А ты, моя радость, стала почти осязаемой. Скоро вочеловечишься вновь (автор).

Альманах должен приносить неплохой доход – об этом я позабочусь: у Юры есть имя (Аня).

Почему речь идет о прозе? я ее стал писать (Юрий).

Ага… лета к суровой прозе клонят (очень хорошо видная Нина).

Пока воспоминанья о встречах с интересными людьми (Юрий).

Они тебя обходили за три версты (неуемная Нина).

А ты откуда знаешь? много на себя берешь (автор).

Я давно уже твоя соавторша (неглупая Нина).

Вместо стихов пишу афоризмы и максимы (Юрий).

Мистического толка. Имеют большой успех (Аня).

И вид у Юры стал таинственный… фу ты ну ты (автор).

Главный мистик Российской Федерации (Аня, с гордостью).


Новый две тыщи седьмой встречаем у Тёмки на даче. На Уральской Димка в роли деда Мороза. Оторвемся до сноса башни.

До сноса крыши (Вика).

Снег идет, заполняя собою весь мир. Причудливый внешний мир, с которым так же трудно сладить, как со своим внутренним. Рядом со мной сидит Вика, которая меня то выхаживала, то предавала. Которую я то любил до потери сознанья, то не любил, то надвое – и любил и ненавидел. Очень красивая, спокойная взрослая Вика, про которую все здесь знают, что она моя женщина. Несчастье Танино и проблема. Вика, у которой на меня прав не меньше, чем у Тани. Но что вообще такое эти права – я не въезжаю… всё добровольно. У Тёмы женщина с семилетним сыном, и он наконец-то любит ее. Привязаться к кому-то кроме меня и Вики для Тёмы целое дело. Мальчик здесь, его зовут Ваней. Смотрит влюбленными глазами на елку, срубленную в лесу. Она не сильная, зато свеженькая. Шары на ней одноцветные, темно-розовые, на каждом написано имя одного из гостей. Ванина мать незаметная, с ласковыми глазами. Не сразу воткнул, что это она. Еще позднее догнал: ее зовут Ольгой. Но оторваться не получилось при ней.


Мой альманах в продажу не попадает: авторы раскупают его полностью.

Еще бы… ты, Юрочка, эту школу прошел – впарить сумеешь (Нина, сменившая на том свете прическу).

Практически у нас представлены одни поэты - прозаик один лишь я. Становлюсь неплохим критиком.

Час от часу не легче (автор, не поспевающий за стремительным продвиженьем своего героя).

Помещаю в «Знамени» рецензии на книги наиболее продвинутых наших поэтов.

Ну, во-первых, читатель, не слушай меня, дурочку. А во-вторых, речь идет о самых богатых клиентах (автор).

Авторы дарят экземпляры «Мыслителя» друзьям и лицам из литературного мира,

которые неукоснительно относят их на помойку, аккуратно завернув в полиэтиленовый пакет от дождя и снега – кладут в сторонке для любознательных граждан (автор),

а также оставляют на подоконниках в редакциях толстых журналов (Юрий),

наивно веря, что им, авторам, не хватает именно известности, а не таланта (автор).

Как бы то ни было, «Мыслитель» существенно поправил наши финансовые дела (Аня).

Что и требовалось доказать (ехидная Нина).

Пристала, как банный лист! далась тебе Юрочкина литературная карьера. Ну, ошиблась ты в своих предсказаньях… подумаешь, сивилла. Появилась бы разок, взглянула на внука: он уже так вырос (автор, укоризненно).

Ладно… как-нибудь повидаю (рассеянный в воздухе призрак Нины – рассеянным тоном).


Мы с Викой остались вдвоем: Тёма живет у Ольги, пытаясь воспитывать одичавшего Ваню. Пока не воткнул, в чем фишка.

Стараюсь… уж как выходит (Артём).

Нам с Викой без Тёмы трудно: будто встали ребром нерешаемые вопросы. Мы были Тёмкина команда, и всё в шоколаде. Теперь не догонишь кто. У Тани последняя сессия перед дипломом. В субботу я Мишку в тачку – и на Речной: он Вику давно не видел, всё больше Димку. Узнал – в первый раз сказал полностью: Вика. Долго глазел на ее красоту – дети въезжают в это. Как всё, однако, запуталось.


В феврале я был приглашен в Дом литератора на примечательный вечер одного прозаика, имя которого слышал к стыду своему впервые. Меня просили о кратком выступленье, но книгу заранее не дали. Я думал – пойму по ходу дела и что-нибудь да скажу. На входе был непривычный двойной контроль. Пускали по пригласительным билетам, мое же имя было на входе в списке. Сам автор, по виду олигарх, солидно молчал. Никаких отрывков из обсуждаемой прозы я не услышал. Известные люди хвалили, но без цитат. Наконец один изобретательный человек всё же привел цитату: «Он повернулся невыразительным затылком». Действительно, очень умно.

Это Кирилл взял грех на душу – сам придумал… нельзя же совсем без цитат. А книги никто не видел. Зато какой был фуршет! десять заслонов поставишь. (Аня).


В начале марта Тёма венчался в церкви - он всегда считал, что так нужно, а расписываться не в счет. Привенчали и Ваню: водили вокруг аналоя – отца у него нет. Меня назначили шафером – я повел Тёму к венцу. С утра рассиялось, пятна синего неба играли в пятнашки меж облаков. Вика со строгой прической держала витую свечу, и на душе было тихо, и никакого сомненья не было, что существует душа. Свадьба была негромкая – в квартире на Руставели, двадцать пять человек. Таня сидела рядом со мной, после сказала: надо было и нам. Я ничего не ответил.


Всё-таки я женат на Алле и должен заботиться о малолетней дочери. Четверть доцентской зарплаты – не густо. Я организовал Алле постянную работу в «Мурзилке» -

во брехня (автор) -

она делает большие успехи в детской поэзии:


Где же наши кулики?

Вон, гуляют у реки.

А чего они хотят?

Накормить своих ребят.

Где же дети? на песочке.

Сколько их? сынок и дочка

Ходит дочка не спеша,

Очень дочка хороша.


Взято без малейшего изменения из детской книжки и без зазрения совести приписано Алле (автор).

Девочка прехорошенькая и на меня похожа (Юрий).

Вот и славно (ботичеллиевская Нина с воздушными волосами).


Нет ничего кудрявей апреля. Димка возит Мишку в прогулочной легкой коляске. Пока ему это нравится – не Мишке, конечно, а Димке. Мишке больше нравится возить ее самому. Вместо любви постоянной я получила временную, но сейчас она классная - просто полный улет. Я знаю про эту Вику… сейчас мне по барабану. Красивая, блин, девчонка, но я ничего не боюсь. Вот защищу диплом – тогда, блин, и буду думать. Я подумаю завтра… сегодня мне хорошо.


На Пасху я поехал во главе делегации православных писателей в Сербию. Она нас встретила изрядной разрухой, но радостно. Пили и пели, качаясь: дэ-то далэко… Читали друг другу стихи – всё понимали.

Слова понимали, но насколько бездарно, во всяком случае с нашей стороны – не въезжали (автор).

Колокола звонили, и Людмила была в делегации. Было так здорово, что мы с ней вернулись вместе, и я припоздал явиться домой к Ане. Прошло незамеченным - я умудрился скрыть.

Где твой дом, Юрочка, никто уже толком не знает (обворожительный призрак Нины).

Теперь у меня две музы – поэзии и прозы. А вообще-то муз девять (Юрий).

Ну девять так девять… вербуй, набирай. Я такой музы прозы не знаю. Но невозможно отрицать - Юрочка делает успехи на сексуальном фронте (ангелоподобная Нина).

Нина, голубка, что ты зациклилась на Юрочке? ты Павла вообще помнишь или нет? ну? на подлокотнике кресла сидела… совсем недавно (автор)

Не… я этого тут не помню… (Нинины потупленные глаза, еле видные – безо всякого телесного сопровождения)

Тут – это где? (автор)

Ответом Нина меня не удостоила.

Зато я помню. Помню юную улыбку и сияющее лицо, на котором всё читалось черным по белому. Это было преображенье… на дороге не валяется. Если б мне показали, где пресловутое «там» находится, и сказали, что я ее там опять такую застану, я бы попер хоть к черту на рога. Ну Вы же автор… сообразите что-нибудь (Павел).

Никакой дельной мысли в голове (автор, виновато).


Опять плывем на байдарках, как безденежная молодежь. Мой сын не от Вики остался дома, и Таня с Димоном воркуют над его головой. Тёмка плывет со своими – Ольгой и Ваней, я с Викой. Опять высокие берега – река прорывается сквозь возвышенность. Там, наверху, деревни угадываются крышами. Над крышами легкое небо - того гляди улетит. Ваня не сводит глаз с Артёма. От нашей байдарки они слегка отстают, мы их ждем и идем бок о бок. Без Вики я уже не могу… это не сразу сделалось. Хвалился, что разлюбил – нет, гнал, блин… она меня приручила, я теперь беззащитен. Что хочет, то со мной сделает… разлюбит – и я пропал. Чужая душа потемки, но и своя потемки. Кто бы во всё в это въехал… я всё бы отдал ему.


После воспоминаний об интересных людях я начал писать православную прозу. Возобновившиеся отношенья с Людмилой мне в этом существенно помогли – она наделена глубоким религиозным чувством.

Ханжа крашеная (насупленная Нина).

Я писал о провинциальных священниках, об их больших семьях – заботливых матушках и послушных, богобоязненных детях. О чудесах, мироточивых иконах, о помощи бедным. Об исцеленьях, диковинных избавленьях, обетах и их исполненье.

Ты же, Юрочка, когда был небольшим начальником в почтовом ящике, вступил в партию. Воинствующий атеист (памятливая Нина).


***


Да полно тебе! кто старое помянет, тому глаз вон (автор).

Издательство «Благовест» уже заключило со мной договор на будущую книгу.

С изрядным гонораром (Людмила и Аня – хором).


Грести вместе с Владом просто супер – он сильный, и мы гребем слаженно. Еще не знает, что у нас будет сын. Именно сын – УЗИ показало. Артём Томилин. Я не хочу, чтобы он разводился… буду скрывать от него до последней возможности… гнать пургу по-черному. Дарственную на ту, щелковскую квартиру – Татьяне – он с моей подачи уже оформил и через Мишкины лапки вручил. Я ничего не загадываю. Жалко, блин, хорошей работы в фирме. Ништяк, найму няньку. Кругом всё сияет – смотрю глазами Влада, и мне ничего не надо.


А я всё знаю – нашел спрятанные ею медицинские бумажки. Взял ее в поход – без нагрузки, предлог она сама симулировала: ногу потянула! Пусть такой родится, какими мы всё начинали в точке слома: не знающий, что впереди и ничего на свете не боящийся. Вот повернет река – тогда увидим. Увидим и выгребем. Татьяна пока не знает, но и Вика Татьяны не знает. Сама подаст на развод безо всякой дополнительной информации. Верней всего в момент получения диплома. И фамилию возьмет девичью – она гордая. Как бы я ее любил, если б не Вика! А я буду Владимир Томилин, еще в юности задумал. Жизнь крутая штука, она нас очень редко когда спрашивает. Только в загсе стандартными словами. Не жизнь, а вестерн. Вон, чуть с Тёмой не столкнулись. Один Артём Томилин с другим, будущим. Что Вика разрешит мне так его назвать, я ни минуты не сомневаюсь. Оля, табань! Ваня, за правую веревку тяни! правую, я сказал… сено-солома!


Я уже подала на развод, перед самыми майскими. Влад еще не знает. Написала – фамилию хочу взять: Краскова. Не стала ждать защиты диплома. Пусть там стоит правильная фамилия. Дядя Паша меня одобрил. Спустил Мишку с колен, порылся в потертой сумке, достал дарственную на квартиру: улица Костякова, дом шесть. Отдал не через Мишку, а прямо в руки, с прекрасной улыбкой. Дядя Паша, у Вас что, крыша поехала? Вам всего пятьдесят семь. И тут только я заметила, как он похудел в последнее время и как слабо, но устойчиво от него пахнет спиртным. Перестройке обрадовался, а против рыночной стихии выгрести не сумел. Вынул из той же облупленной китайской сумки помятую репродукцию. Посмотри, говорит Димычу – похоже на Таню? это мадонна с цветком. Димыч вежливо кивнул и дарственную припрятал в стол. Сдает за второй курс и достаточно повзрослел, чтоб стать самым обыкновенным человеком. Павел Алексеич снова взял Мишку на колени, но вроде будто ему тяжело, уж больно тот стал здоров. «У него бабушкины широко открытые миру глаза. Нет, нет, не смотрите на фотографию… такой ее видел только я, и то недолго». Вообще я дядю Пашу всегда понимаю, что он хочет сказать. Неформальное родство, приходящее ниоткуда.


Еще мои «Христианские были» на прилавки не поступили – меня представили к государственной премии. Результат предрешен – сказал Петербурженко. Столь прекрасного образца религиозной прозы не видано.

Читатель, я устала тебя предупреждать. Хочешь верить – верь, я умываю руки. Времена неверия прошли (автор).

Я счастлива, что моя дочь носит знаменитую литературную фамилию (Алла).

Ну, Мишка ее тоже носит по инерции – ни к селу ни к городу… отец будет Томилин, мать Краскова, а он Майоров (автор).


Актовый вечер. Татьяна Краскова получает диплом с отличием. Под дубом с юной, еще не жесткой листвой, на жердочке (гнутой трубе) ее ждут трое болельщиков: бутуз кукушкин сын Мишка Майоров; Павел Алексеич, рыцарь печального образа, разбрасывающийся квартирами, как Нико Пиросмани швили домами; не такой уж пушисто-юный, слегка задубевший Димыч. И тут к ним подходит женщина, несколько неясных очертаний, грузная и легкая одновременно. Слегка растрепанная, скверно одетая, с опущенными долу глазами и молодой улыбкой невыразимой прелести.

Господи, Нина! я тебя совсем потеряла из виду. Наконец-то ты пришла повидать внука. Лучше поздно, чем никогда (автор).

Не… не внука (по-прежнему не подъемлющая глаз Нина).

Нина! это Павел… ты помнишь его, ведь правда? не прикидывайся (автор).

Дед! дед! (Мишка теребит его и хнычет).

Алло, скорая! Кронштадтский бульвар двадцать три… в парке института… сердечный приступ… пятьдесят семь… нет, не преподаватель (Димыч с мобильником мечется по аллее).

Когда утихомиривается и оборачивается – Мишка спокойно играет в песочек, пересыпая его ошметком картонной папки. Далеко, у самых ворот женщина вовсе не балетного сложения уплывает чуть повыше стриженого газона, уводя с собой таким же манером мужчину в помятых, спадающих от худобы брюках.

А государственную премию я всё же получу. Петербурженко поговорил конфиденциально с каждым членом комиссии. Где же виновница торжества? (Юрий, появляющийся из-за дуба с большой коробкой конфет).

Пошел на три буквы! и выбрось свои паршивые конфеты… на ружейный выстрел не подпущу! (автор)

Ничего, у меня и без того сюжетов хватит. Я начал разрабатывать золотую жилу… даже две – православие и мистика (Юрий Майоров, за которым и остается последнее слово).


ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги