Не любо - не слушай

ДАМА ИЗМЕНА

Одна достойная мать пришла на работу без юбки. Сняла пальто – юбки нет. Собирала в садик детей, они то пи-пи то ка-ка, а на себя не взглянула. Ей дали халат уборщицы, в нем и работала до звонка. Это не анекдот, мы так жили. Попробуйте жить иначе. Получится – не получится.

Охранник Паша жужжал какое-то время газонокосилкой в дальнем углу участка, потом притих, присел у ворот на скамью, прилип глазами к кухонному окну – там Таня посудой звякала. Пузырились занавески, локти тропининской кружевницы мелькали, локоны вермееровской. Таня, забывшись, запела «Зачем вы, девушки, красивых любите». Красивый Паша сдержанно кашлянул, склонившись к шезлонгу хозяйки – Таня испуганно поперхнулась, пряча вглубь кухни и локти и локоны. Ольга Евгеньевна снова уткнулась в журнал, но страницу перевернула не скоро. Ирина Иванна, от которой не требовалось красоты, а требовалась образованность, привела Андрюшу с детской площадки. Тот, увлекаемый в ванную комнату, помахал измазанной ручкой маме. Зазвонили у Преображенья. Отложила журнал, повязала косынку и неспешной походкой прошла мимо вежливо лыбящегося Паши, который взглядом через решетку проводил ее до поворота. За поворотом она прибавила шагу. Паша отнес на веранду шезлонг и журнал, да скорее на кухню. Покуда следить не просили – не стоит себя утруждать. А коли попросят – такая проколется быстро. Уж кто другой, а Паша их повидал.

***

Если смотреть на Переделкино сверху, откуда слетает звон, видно: тоненькие две женщины идут друг за другом в храм. По мостику, мимо часовни, на горку и в синеву, поднявши хрупкие плечи, спрятав поглубже глаза. В длинных размашистых юбках, в блеклых вязаных кофтах и в прозрачных косынках, трепещущих на ветру. Эта не Ольга и та не Ольга. Вон она, Ольга, совсем в другой стороне. Озирается вдоль улицы, рассеянно прикасается к обрезанным бутылкам, нахлобученным на штакетины (забор защищен от дождя). Вытаскивает потаенный гвоздь, открывает калитку и поскорее прячется под сенью плюща… похоже, кто-то идет. Прошел. Пошарив под ковриком, достает заржавленный ключ. Стремглав взбегает по лестнице в запущенную мансарду, нависшую над двором. Борис, ты спишь? белый день! ты что-нибудь ел? Вот деньги – муж дал, вчера приезжал… на поминанье, на подаянье, пожертвованья и свечи. (Новые русские набожны, и козья ностра давно воцерковлена). Что, ты не нищий? а кто же? поэт? мой прекрасный возлюбленный? Дай мне вон ту корзинку, я соберу тебе яблок… белый налив поспел – погляди в окно. Потом? хорошо, потом. И только плющ шелестит.

***

Сделав изрядный крюк, идут как будто из церкви. Ольга одна впереди, Борис за нею поодаль тащит корзинку яблок. Поближе к дому она понесет сама, а Борис слиняет. Вдруг замедлила шаг, взяла его под руку. Борис, не оглядывайся… не поднимай головы… сзади нас джип с темными стеклами… едет шагом… впереди идут трое в черном, шарят глазами по кустам. Еще один джип стоит возле газораспределительного пункта, где им бы нужно свернуть. И трое в черном сидят по дороге к дому творчества, на ограде из гнутой трубы. Борис, у них тут стрелка… не верят друг другу… может начаться стрельба. Налево нельзя… пошли к дому творчества, мимо тех, на трубе. Прошли… погоди, не беги… иди тихо. Уфф… калитка открыта. Нырнули к котельной и лишь за воротами дома творчества отдышались. Ольга, а вдруг твой Олег был в джипе? вдруг он нас видел через дымчатое стекло? – Ну что ты… эти намного круче… солнцевская элита. – Ты что, не поняла, за кого выходила? – Нет… он сказал: у меня свой бизнес. Зачем я тебя только впутала. Пойдем мимо нового корпуса… если заперто, перелезем. Нет, отворились ворота. Устала? давай я тебя понесу… ну хоть пару шагов. Не трогай забора, он еле дышит. Ты завтра придешь? (Легкомысленен до полного пренебреженья опасностью. И она не лучше.) Старушка идет впереди – туда, к «распивочному» магазину. Обернулась на красивую пару с корзинкой яблок, кивает в сторону дорогого коттеджа. С гордостью поясняет: наши строятся… солнцевские… дай им Бог.

***

Борис, проводивши Ольгу чуть не до дома, возвращается без корзинки и громко читает заборам:

Любовь, любить велящая любимым,

Меня к нему так властно привлекла,

Что он со мной пребыл неразделимым.

Любовь вдвоем на гибель нас вела.

Играет опасностью. Доиграется.

***

Возле Преображенской церкви на лужайке пасутся лошади – рядом патриаршее благоустроенное подворье со скотным двором и конюшней. Престольный праздник, нарядные толпы. Ольга проходит в пепельно-голубом, точно летняя тучка над морем, идущая со своим своевольным ветром. Наскоро ставит свечу празднику и, едва не задев лошадиных ноздрей разлетевшейся юбкой, спешит мимо кладбища, неодобрительно провожаемая глазами сотни портретов. Речка Сетунь полощет зеленую траву-отраву, будто русалкам устроила головомойку. Головоломка: куда это Ольга торопится? Мимо придорожного магазина, позадь которого стол со скамейками – люди пьют пиво, им ведь не к спеху. Миновала дом творчества, свернула на Серафимовича - изразцы на кирпичных столбах, дом Чуковского и, наконец, забор с обрезанными бутылками. Добежала, вошла. Фарфоровые медальоны кладбища сплетничают про Ольгу – памятники сошлись в тени бузины перемывать ей косточки, дурной прихожанке. Олег в это время на другом, востряковском кладбище навещает милые сердцу могилы. Это в той стороне, про которую местные жители говорят простодушно-неосудительно «где бандиты лежат». На каждого двадцать квадратных метров, еврогазон – что твой стадион. Все с шестьдесят пятого года, ну с шестьдесят шестого. Ровесники Ольгиному Олегу. Только пахан постарше. Трогательные надписи: «и жалеем, и зовем, и плачем». Что, наш Олег один уцелел в какой-то крупной разборке? жалеет, зовет и плачет, платит за уборку могил по порученью Семьи (мафиозной, конечно, я не имею в виду Ольгу с Андрюшей). Прямо как в фильме «Однажды в Америке». Отдай за мафию жизнь – она тебя не забудет. Олег заехал к Преображенью перекрестить усердный лоб. Ольги в толпе не видал – должно быть, у самого алтаря. Вернулся домой в умиленных чувствах. Ольга пришла много позже с просвиркою для Андрюши – Бог ее знает, когда и где умудрилась взять.

***

Это было весною, в зеленеющем мае – один советский квартал тому назад. От церкви за Ольгою шел человек, страшно щелкая ножницами. Догнал, спросил: «Вы знаете, как постригают в монахини? Послушница трижды ножницы настоятельнице подает, та их дважды бросает». Так Ольга и не узнала, откуда-куда шел с ножницами молодой человек. Он не хотел объяснять ей своих резонов. Потом были дни любви и обмана мужа. Ольга сама приходила незваная каждый день. Потом был замок на двери, и никаких концов. Ни телефона, ни уговора. Ходить проверять – приехал ли – было стыдно. Жизнь текла своим омерзительным чередом. Потом в июле он вдруг окликнул Ольгу на том же месте и в тот же час. Не пригласил к себе, но проводил почти до самого дома. Взглянул, присвистнул и продолжил игру. Чужая душа потемки – опасность ему понравилась. Небольшие Ольгины деньги были тут не при чем, я думаю. Плата за страх уж слишком невелика. Но увести у мафиози жену - это круто. Все равно что у полицейского шлем.

***

Ольга сидит у гадалки – писательская вдова, их полно в Переделкине. Вдовы что совы… хлопает крашеными глазами. Говорит: Вы скорпион последней декады: Марс и Венера, астрологический изначальный марьяж. А вот он выпал на картах: червонный король и червонная дама. Как имена – Ваше с мужем? Олег и Ольга? тем более. Будет Вас носить на руках всю жизнь. – Любовь Степанна, а этот валет? – Трефовый? нет, не к добру… кругом одни пики. Ольга платит. Плачет, покинув сивилллин вертеп.

***

Трефовый валет не поэт. Казалось бы – нестандартная внешность и нестандартное поведенье. Вскормлен из соски хорошими, блин, стихами. У матери-земли из груди так ничего и не высосал. Не первичный – вторичный он человек. Воспитывали и довоспитывались. Пережарили, пересушили – самостоянье не состоялось. Искусствовед получился, но не поэт. Культура затюкала собственную энергетику. Взял в руки перо – и точно оглох. Не слышу – в ушах бананы. Преувеличенное вниманье к мелочам повседневной жизни, слабые всплески невольного подражанья:

И, невкусный завтрак позабыв,

Выхожу один с утра в аллею.

Ты же, помнится, орал на всю аллею Данте-Лозинского. Знаешь, зараза, как можно писать, не придуривайся. По жизни способен на браваду – в стихах сплошная бескрылость. Зато начитался до одури про чайку по имени Джонатан. Но Ольга слушает Бориса не шелохнувшись, а по дороге домой истекает слезами восторга и гордости. Хорошо мужчинам. Легко мужчинам. Что ни сваргань, стяжаешь обильные лавры в ущерб, блин, качеству супов. Не фига издеваться. Надо скорей издаваться, делать себе имя (именем тут и не пахнет). Рифмовали – веселились, подсчитали – прослезились. С благотворительных Ольгиных денег собирать слишком долго, и полиграфические расценки ползут, Борис говорит.

***

Муж наличных и не разбрасывал и вообще при себе не держал – всё по кредитной карточке. В доме по-современному пусто, не украдешь у себя самой. Продукты покупает Татьяна, всё необходимое для Андрюши – Ирина Иванна. Ольгины драгоценности в сейфе, туалеты ей Олег выбирает сам. Стоит в супершопе промеж зеркал под ручку с женой, надувшись. Проверяет, насколько наряд супруги соответствует его имиджу (респектабельного бандита). А тут приехал не позвонивши, бросил на подзеркальник разбухший от денег пояс и поспешил куда царь пешком ходит. Ольга неслышно вошла, неслышно молнию расстегнула и застегнула неслышно. Закрылась в другой ванной комнате подсчитать и припрятать добычу. Утром на востряковском рынке кому-то выстрелили в затылок из бесшумной, блин, пушки. Осел за прилавок. Все побежали с рынка, бросая товар. Не обсчитывай мафию – себе, блин, дороже. Крыша есть крыша, и закон есть закон.

***

Свиданье было уговорено на воскресенье – сюрприз еще оставался сюрпризом. В церкви отпевали кого-то. Покупая свечу, положила сумочку возле локтя. Женщина сказала другой, стоявшей в затылок: «Сашку хоронят Коловёртнова… он нашим солнцевским семьдесят тысяч недодал». Ольга метнулась со свечой к ближайшему образу. Свеча очень долго не загоралась. Где сумка? вернулась – сумка на месте, а денег нет. Ни семидесяти, блин, тысяч, ни Ольгиной мелочишки. Кого облагодетельствовал своей смертью Александр Коловёртнов – осталось неведомым. Борис вообще ничего не узнал: ни про деньги, что профукал Олег, ни про невинно убиенного Сашку (батюшка, впрочем, его таковым не назвал). А уж какие были у Сашки детки, про то и Ольга не услыхала. Благотворительностью не занималась, всё больше любовью, и сунуться в дом кристально честного по отношению к мафии Сашки не рискнула – еще разразит на пороге гром. Стихи Бориса Серпухова валялись по всей мансарде до следующей оказии. Любовь же Степанна, частично посвященная в Ольгины радости-горести, отлично зная переделкинскую среду, промолвила так: «Не понимаю авторов, которые издают никому не нужные книги на деньги, столь нужные их семейным». Были ли у трефового валета семейные, Ольга не знала. Кто не будет спрашивать, тому и не солгут.

***

Были. Жены, правда, не было – на то его вольная воля. Без меня меня женили – так не водится. Существовали мать и тетка, сестры-погодки, неказистые с виду. Верно, отец был шибко красив, то и не задержался долго. Бориса растили две серые птички, стриженные ершиком когда модно и когда уж не модно. Ольга увидела их ненароком: сестры предупредили о своем грядущем визите – Борис поначалу забыл, потом пообщался полчаса со своими двумя матерьми и смылся. Женщины воззрились на Ольгу, как на диковинную птицу, залетевшую в их палисад. Спохватились, вежливо отвели глаза. Валерия Львовна. Калерия Львовна. - Ольга Евгеньевна… просто Ольга. – Чай готов, варенье вишневое. Борис здесь любит бывать один. Мы приезжаем редко, и без того живем в Красногорске. А у Бориса комната на Гоголевском бульваре – там летом нечем дышать. (Хоть какая-то скудная информация. Всё равно – не станет же Ольга рыскать по Гоголевскому бульвару, когда он исчезнет. У них с Олегом квартира на улице академика Янгеля. Впрочем, у Олега еще что-то есть на Подсолнечной, но в это жена не посвящена. Кто не будет спрашивать… слишком много тайн для завитой головы.) Ольга Евгеньевна, этот джип не за вами? Вас дома ждут? Допейте хотя бы чай. (Калитку я не закрыла и дверь я не заперла. Олег идет ко крыльцу с косынкою, взятой дома… в сумке моей другая. Нарочно придумал предлог… знает адрес.) Олюшка, ты обронила косынку. Она об забор зацепилась, а я заметил. Возьми. (Взяла. А сестры вдруг закатили глаза и шарят по столу, словно слепые.) Так Вы муж Ольги Евгеньевны? сделайте милость, выпейте с нами чаю. Мы ведь всё знаем: Вы сами послали жену в бедный дом… награди Вас Господь! – Спасибо, я пил. Отвезти тебя, Оля? – Нет, поезжай один. Вымою чашки и повожу моих дам по аллее. Им нужно ходить понемножку, я говорила с врачом. (Становится к раковине с тремя чашками. Держится на ногах, покуда джип не отъехал. После валится на пол, звякнув оброненной ложкой. Актрисы с трудом сажают ее на диван. Нет, вскочила. Уходит не в той косынке, в какой пришла. И снова муж встречает ее умиленно. После тяжелой работы (надо было вытрясти из кого-то должок) ему умиленье необходимо как воздух. А повод всегда найдется, при такой-то жене.

***

Когда должник не отдает денег, вексель можно продать «волкам» за полцены – те взыщут все сто процентов своими методами. Олег был с утра злей волка: бдительный Паша наябедничал на Ольгу. Ее несчастный муж размазал должника по стенке и взял двести тысяч с хвостиком лишку – в свой карман. Должник (уже не должник) собрался с силами – чиркнувши зажигалкой, поднес к холодному пламени вексель и слабо помахивал им, пока не остался прикрытый дрожащими пальцами уголок с траурной горелой каймой. Потом положил на стол тяжелую голову и отключился. Ох и досталось не в меру усердному Паше по возвращении хозяина из дома слепых сестер! Вряд ли охранник еще раз решится делиться с боссом досужими наблюденьями. Движимый чувством вины перед своей дездемоной, Олег принял чисто христьянское решенье: оказать двум женщинам, столь ревностно призираемым Ольгою, единовременную помощь в размере трети нонешнего своего прибытка, что составило опять таки семьдесят тысяч рублей. Каковую сумму он и вручил жене за ужином. (Сборник стихов Бориса Серпухова почитай что в кармане.) Олюшка, денег не потеряй. Может, послать с тобой Пашу? – Нет, я сама… тут спокойно.

***

Но он нескоро приехал, Борис. Ольге пришлось до конца сентября прятать в корсаже деньги и ежедневно ходить на Серафимовича в надежде отдать. Пора уезжать в Москву, а солнце всё шпарит как нанятое. Уговорила мужа праздновать пятилетье Андрюши здесь, в Переделкине. Как Олег загорелся! его бы энергию да на мирные цели. Погода не пакостила – не пришлось нанимать самолет, чтоб осаждал на пути к Переделкину тучи. У дома творчества стояла повозка, запряжённая белыми лошадьми. На козлах король в короне катал ребятишек, каких удалось наловить – с двух детских площадок. Огромная цифра пять из лампочек горела в венке из цветов. В фургоне приехала лама из зоопарка. Когда-то Андрюша упорно писал вместо «мама» «лама». Теперь Андрюшу фотографировали на ламе верхом. Клоунесса расхаживала на ходулях, дети мазали друг другу носы кремом с торта. Осенние обитатели дома творчества робко глазели. Господи, вон Борис! впрочем, Ольга его всё время видит, в любом молодом человеке высокого роста. Нет, помахал ей рукой. В туалете Ольга вынула деньги из-за корсажа, завернула в лист с поздравленьем Андрюше и написала: это на книгу, не растрать, ради Бога. Выбежала – его уже нет. Вернулась ни с чем к туалету – Борис на бильярде целится в несуществующий шар. Оглянулась. Чужие пьяные люди обсуждают план созданья международной мафиозной макросемьи. Держись, интерпол. Сунула деньги в руку Борису и побежала вверх по лестнице, а та наподобие эскалатора будто несла ее вниз. Завтра отъезд. Ну, хотя бы до послезавтра. Нет, Оля. Погода должна наконец оборваться. Вещи уложит прислуга, тебе только сесть с Андрюшей в машину. (На самом деле кончается квартал – аврал мафиозных выплат: не добром, так с принудой.) И никакой надежды. Весна никогда не придет.

***

На улице Янгеля квартира в двух этажах – те же шестеро, семья и прислуга. Олег почти всегда на Подсолнечной, появляется неожиданно, поздним вечером и назавтра в полдень исчезает опять. Его джип, да еще две тачки. Паша возит Татьяну по хозяйству, Андрея в школу искусств – Ирина Иванна. Ольга водит машину сама – ездит в храм «где Пушкин венчался», где парный памятник на углу. Муж от такой ее тонкости тащится. Оля, ты там нашла себе подопечных? у нас тут одни крутые. – Конечно! батюшка указал. В старых домах, в переулках. (К дорожке Гоголевского бульвара примерзли мокрые листья. Ветер распахивает на Ольге норковую голубую накидку. Вот обогнал высокий юноша. Борис! оглянулся. Совсем другое лицо. Теперь ноябрь. Тянуть время, ждать чуда.

Чудо явилось. Борис стоял на троллейбусной остановке – руки в карманах, отсутствующий взгляд. Мягко затормозила, открыла дверцу – он сел. Как с книгой? – Пока никак. – Деньги целы? – Почти. Мне только на типографию, а сверстаю я сам. Вон мой дом. (Вышел – не оглянулся. Через пару минут засветилось в наступающих сумерках окно на втором этаже. Третье окно от угла, знакомая тень на стене.)

***

Подъезд номер два, код нехотя сообщила вышедшая из него старушка (Г4515, запомнила). Квартира четвертая (скорей вниз). Почтовый индекс, одержимая, узнала от женщины, катавшей коляску в соседнем дворе (записала). Здорово задержавшись, попала в зверскую пробку. Ситроен то обгонял ее, то пропускал вперед. Мужчина за рулем небрежно глядел на Ольгу. Андрюша уж спал, когда мама вернулась. Паша, встретивши на пороге хозяйку, должно быть, считал с ее воспаленного мозга всю информацию и разместил в своей пустой голове. Счет один-один: у Бориса Ольгин сотовый номер (ни разу не позвонил), у Ольги почтовый адрес Бориса. Валентинки она ему что ли начнет посылать? с нее станется.

***

На Гоголевском бульваре большая комната-сапожок (как в книге Оруэлла: не просматриваемое телескрином убежище) принадлежала Борису с матерью Валерией Львовной. Жильцы коммуналки повыехали, остался склад-офис подпольной редакции да Борис, получавший немного денег за исполняемую здесь работу, сам факт существованья которой не разглашал. Однокомнатную квартиру в Красногорске получила до перестройки тетушка Калерия Львовна от почтового ящика за многолетний труд. Валерия и Калерия жили вдвоем в Красногорске, найдя подработку к пенсии. Мансарда в Переделкине им досталась от отчима. Борис носил фамилию двух своих матерей (об отце старались не помнить), унаследовал их культуру и, по их мненью, обязан талантливым быть.

Да, я талантлив, бесспорно, а Ольга сверхзаурядна. Растормошить монахиню или надуть мафиози – это, конечно, можно.

(Ты, парень, достукаешься.)

Бледная тень моя на стене… я выбрал нищую жизнь.

(Растратил за месяц десять тысяч, выбитых Ольгиным мужем из незадачливого должника.)

Не растратил, а отдал долги. Дела мои не блестящи. Разве что Ольга, быть может, поможет мне раскрутиться.

(Нашел таки свой интерес и в Ольге. А то всё воротит нос.)

***

Прислуга дружно болеет гриппом, Ольга гуляет с Андрюшей у снежной горки. Никто кроме них не катается. Полная тишина. Измученная душа (или астральное тело?) поднялась (поднялось?) над зубцами-домами. Силится разглядеть, где Гоголевский бульвар. Не видно – вдалеке и в тумане. Замечает пустые санки (сверху такие маленькие), а мальчика рядом нет. Свалилась с неба: Андрю-ю-юша-а! ты где? – звонит ему на мобильник. Ответил мужской голос: «Ваш сын у меня в машине. Скорость у нас приличная. Сейчас свяжусь с Вашим мужем». И тут же звонок Олега: «Иди немедля домой».

Олег привез Андрюшу наутро. Отдал деньги Семьи, у самого таких не было. Надейся лишь на Семью – ее ресурсы бездонны. Сын молчит третий день, отец запретил его спрашивать. Ольга поведала шепотом: его вырывали из рук, он плакал, она кричала… мобильник упал в снег. Андрюша гуляет с Пашей, Олег хочет взять еще Петю – «чтоб ездил с тобою в церковь». – «Нет, батюшка не одобрит. Паша посадит в машину, встретит потом у подъезда – я ему позвоню».

***

Четырнадцатого февраля Борис получил валентинку без почтового штампа: «Ухожу от мужа. ТВОЯ». И наконец позвонил на мобильник Ольге. Ольга, ты где? – Стою в пробке. Думаю о тебе. – Ты говорила с мужем? – Нет… сегодня скажу. – Не говори, не велю. Книга вышла, нужна раскрутка: презентация в ресторане. Без Олега не обойтись. Завтра встретимся… буду дома.

Завтра! А денег нет, и сколько нужно – неясно. Позвонила Любовь Степанне. Та сказала: «Я помогу. Закажу, приглашу кого надо. Всё должно быть роскошно, иначе они не пойдут. (Цифра была чудовищная. Ольга забыла двигаться в пробке. Все на нее гудели, пальцем крутя у виска.) Ольга, если б стихи были Ваши, муж раскрутил бы сам. Вы, Ольга, не цените мужа. Это даром Вам не пройдет… вот увидите, я ручаюсь».

Не в сейфе – на ней - одно кольцо с довольно большим бриллиантом. Скажу – потеряла. Заехала к ювелиру. Дал цену вдвое меньше, чем оно стоит (заподозрил неладное). Не хватит… обойдусь без Любовь Степанны, своими силами. Борису про ее предложенье не говорить. (Ольга, что ты отдашь за следующее свиданье? заложишь свою буйну голову и пойдешь в кабалу?)

***

Любовь Степанна, спасибо ей, приняла участие в акции (Ольгины деньги были как раз в обрез). Заказала банкет в ЦДЛ, малый зал и большую афишу – якобы ради ее юбилея читает ее ученик. С бору да с сосенки собрала переделкинских жителей – в основном писательских вдов, при жизни мужей вступивших в союз, так же как и она. Валерия-Калерия и того б не сумели. Бедное Олюшкино колечко – светлое золотце, чистой воды алмаз. Ольга предупредила Пашу, что будет домой поздно: в приходе похороны ее подопечного, который долго болел. Бориса шумно хвалили – Любовь Степанна подругам расписала меню. Пришли молодые люди с недавним писательским стажем, похожие на Бориса – ну, в общем, не хуже его. Случайно ли, не случайно один червонный валет сидел за столом рядом с Ольгой (Борис не удостоил посадить ее подле себя). На следующий день Ольге звонок на мобильник – угадайте с первого раза, кто дал ее телефон. Гадалка, она же сводня. Видно, трефовый валет не показался ей (не фига привередничать, клин вышибают клином). Дама не любит мужа – это в порядке вещей. А мы червонный марьяж дополним червонным валетом (кстати, моим племянником… будем двигать его). Раскрутка Бориса закончилась, началась эпоха Ильи. Ольга винится мужу: она продала кольцо – похоронить бедняка и утешить семью.

***

Давно ли Ольга писала на валентинке ТВОЯ. Теперь выводит ИЛЬЯ на рыхлом снегу возле горки и поскорей стирает (Паша Андрюшу катает). Я не смеюсь над нею, не смею. Как быть любимой? как с крыши вагона шагнуть на крышу встречного, блин, вагона и не попасть под колеса, и не упасть под откос? не исчерпав одной любви, закрутить другую? как перемагнититься? (С треском – оне отвечали). Постоянство карается страшными бедами, лучше не лезть на рожон. Ольга с Гоголевского бульвара переместилась на Пресню. Меркурий, бог обмана, прикрыл ее отступленье. Олег, ты ослеп. Жестокое ремесло лишило тебя разуменья. Олег, ты богат, но рогат. Измазали – не отмыться. Наивный убийца, благодетель несчастных (дающие руки в крови). Робин Гуд, блин, с улицы Ангела. Козья ностра – русский варьянт. Вот с тебя я правда смеюсь. В России что ни разбойник, то кудеяр. Каемся, маемся. Только ленивый нас не обманет.

***

Червонный валет – блондин во всех отношениях, предупредительный и кудрявый. Бориса немного знает (не одобряет). Борис, между прочим, от Ольги не отказался, произошедшей перемены не отследил. Думает, что на полгода вперед себя утрудил. Такой вот балет: трефовый валет, червонное па-де труа. Илья – не Борис. Борис, во многих отношеньях дрянцо, всё ж был отдушиной в другой мир, каковой мог с жадностью пользоваться всякий вблизи стоящий. Писал пока что паршиво, должно быть, от самомненья, но вчуже истинную поэзию боготворил и чувствовал ее в жизни. Вот такой парадокс. Нет, Илья не Борис.

Ольга с Ильей в коммуналке на Пресне, бульвар лейтенанта Шмидта. Старушка за стенкою, оплывшая как свеча, от Илюшиной гостьи в восторге. Все женщины от Ольги в восторге, мужчины отнюдь не все. Она – элегантное воплощенье женских слабостей и заблуждений. И снова вопрос, на который так трудно ответить: «Ты меня любишь? скажи…»

Подарочный, белокурый Илья Айзенберг – племянник покойного мужа бездетной Любовь Степанны. Она дружна и с Илюшей, и с соседкой его Тамарой Ароновной – с ней судачит про Ольгу (Ольга дала к тому повод). Шепотом, чтоб Илья не слыхал, излагается love story Ольга-Борис. Любовь Степанна из третьих уст повторяет: такие женщины… за ними бы надо семь лет ухаживать… тратить на них состоянье… вешаются на шею. Не ценят своей красоты. (Ольга, если строго разбираться, не то чтоб очень красива – ухоженная, нарядная, умеет себя вести). Илюша сам не гордец – рад новой любви. Работает в фирме, «встречается» с Ольгой по воскресеньям и ничего пока из нее не тянул, несмотря на намеки тетушки. Откопал свое старое стихотворенье, из-за явной слабости коего оно в книгу стихов Ильи не вошло: выбросила составительница, та же Любовь Степанна. Посвятил этот опус Ольге (якобы для нее написал):

Золотистая, чистая, ясная,

Как весенняя песня ручья –

Я люблю Вас, Елена Прекрасная,

Я люблю тебя, прелесть моя.

Невзыскательная Ольга от такого шедевра была на седьмом небе. О робкий Илья, знал бы ты, во что влип! Тебе и в страшном сне не приснится. Чтоб насмеяться над мафиози, хотя бы втайне, нужны бретёрские гены, а у тебя их нет.

***

Все поели-попили и про Бориса забыли. Даже вступленью Бориса в какой-никакой союз его слушатели и сотрапезники ничем не могли помочь. Не тех нарыли, не на тех накрыли. Некоторое время Борис ходил в приподнятом настроенье, потом оценил положенье и позвонил «своей» Ольге. Та рассмеялась в лицо мобильнику и запела беспечным голосом: я потеряла свое колечко во сосновом да во бору. Знает кот, чье мясо съел: про колечко Борису сказала Любовь Степанна. Но что приключилось с Ольгой, рабою любви? Бунт на борту… всех на рею! Раба на звонки Бориса больше не отвечала. Послал СМСку: жду на Гоголевском в среду. Не пришла… где это записать?

***

СМСку я поспешила стереть. Сотовый номер Бориса (завел мобильник) туда же. Фотографий Бориса в моем мобильнике не было. Силюсь представить себе его лицо, ну хотя бы тень от профиля на стене - не могу. Не один высокий прохожий на улице больше не кажется мне Борисом. Ильей тоже не кажется – Илья не запечатлелся. Он со мной, никуда не делся и не денется. (Ты ошибаешься, женщина.)

***

Вырвалась из капкана. Проще пареной репы. Клин клином… чисто сработано. Борис уязвлен в лучших чувствах – впрочем, довольно вялых. Звонит Любовь Степанне. Та будто и ни при чем – предлагает ему погадать. Пошел, и с деньгами в кармане. Вот и родня зеркального шкафа – послевоенный с вязаной скатертью стол. Вертеть такой было бы затруднительно, а для гадания в самый раз. Поэт, хоть и не талантливый, но красивый, ждет объявленья своей участи. Смотрите: червонная дама не с трефовым валетом – с червонным. А у червонного короля, посмотрите – большие деньги. «Ну да, - подумал Борис, - знали бы Вы, откуда». Ушел с неприятным чувством, не у сводни ли был.

А то! конечно, у сводни. Она предложила племяннику летом бывать в Переделкине – назначать у нее на даче свиданья Ольге Евгеньевне. О радость! пусть приходит весна – она не страшна. Олег, а когда мы поедем? – Олюшка, хоть сейчас. О долгожданный час! В воскресный день по аллее спешить навстречу любви, как хошь ее назови, Борисом або Ильей.

***

Дама Измена уж приехала в Переделкино с наследником и со свитой – стоит глобально потеплевший апрель. Цветет всё что может цвести и что уж никак не может. Вдовы и редкие время от времени пишущие женщины набились в дом творчества мов сельди в бочку, не дождамши сезону. Какой у них тут интерес – про то не знаю, у Ольги же свой, червонный. Дача Любовь Степанны раньше была обиталищем советского драматурга. Теперь здесь как в сказке про теремок: изо всех окошек выглядывают. Тропинка разматывается будто коврик под ноги. Приводит к крыльцу Любовь Степанны – дощатому, не крытому, далёко вынесенному, с перильцами и скамьей. Редко посаженные клены раскидисто распускаются. Ольга топчется на виду, ковыряя ключом в замке. Над ней нависает мансарда из выпученных потемневших досок. Но там живут – часы кукуют… не домовой же подтягивает их гирьку. Серед лужайки кой-где раскопано, кой-что посажено. Не все богаты. Из-за угла выходит стройная гувернантка с дитятей, называющим ее по имени-отчеству. Не все бедны. Живут бок о бок, не привлекая вниманья скандалами, поскольку все на птичьих правах. Ольга никак не могла задвинуть шершавый ключ Любовь Степанны на нужную глубину. Дверь открыли изнутри – от неожиданности гостья чуть не слетела с крыльца, похожего на лобное место, и червонный валет, никогда не опаздывающий на свиданья, принял ее в свои вежливые объятья. Только бы не назвать его Борисом. (Не беспокойся, даже и назовешь - он проглотит).

***

Любовь Степанна гадала раньше Борису: чем сердце успокоится? злом. Шел, рассекая волны весеннего воздуха, к даче кассандры. Адрес узнать раз плюнуть: всего лишь зайти в дом творчества. Вдовы ему объяснили и как пройти и что он найдет там. Шел в запахе лопающихся почек – красивый, холодный, любящий риск, и плана не было в голове. Стоит свистнуть… там будет видно. Сидел спокойно на открытом крыльце и грыз фисташки. Потом ушел за угол и стал наблюдать. Ольга вышла одна и не оглянулась. Чуть погодя - Илья, озираясь по сторонам. Борис подошел. Они были слегка знакомы – достаточно, чтоб обратиться друг к другу на ты.

Что такое информационная дуэль? Вы обрушиваете на голову противнику неприятную информацию. То, о чем он не догадывался. Или то, о Вашем знании чего он не подозревал. Ольга Евгеньевна финансировала твою презентацию, Борис? было прекрасно организовано. – Знал бы ты, на какие деньги! ее муж Олег из братвы… невысокого ранга… исполнитель, мясник. (Изменился в лице. Теперь начнет выяснять – и выяснит. Нет, выяснять побоится. Откажется от Ольги без выяснений. Попало в цель.) Нам по пути, Илья? пошли. (Илья молчит всю дорогу. Вот так расправился с соперником аполлонический человек.)

***

Они меня избегают – не пойму, почему. Любовь Степанна вешает трубку. Илья перевел городской телефон на автоответчик. Борис по мобильному мне не ответил. Я проходила не раз мимо забора с бутылками, но не решилась войти. (В телесерьялах шкодливые сценаристы отлично передают пустоту, тягомотину жизни. Им выгодно: время буксует, количество серий растет, развязка не наступает, а деньги текут рекой. Столь слабый жанр оказался на деле столь умным. Пусть падает доллар, взрывается дом, разбивается самолет – любовь проплывает над нами как дирижабль, бросая огромную тень. Не отрываешь глаз – голова оторвется. Заденет (если уж очень вырос) – снесет башку. Башке так и так конец – за тобой приплыло.)

***

Май, с которого всё началось – год миновал. Прошла святая неделя. Олег подъехал к церкви, поставил в отдаленье машину и шустро вскинул руку – перекреститься. Так шустро, что пуля вместо сердца ушла в предплечье. Нарочно упал, почти не ударился. Две женщины подбежали к нему – открыл глаза. Они тоже вылупили глаза, абсолютно зрячие – те две Ольгины подопечные. Сел с пулей в кости за руль, отвез их сначала домой. Они лопотали что-то о чуде. Он так и не понял – чудо прозренья слепых или чудо его спасенья. Высадил дам, поехал к себе и Ольге о них ничего не сказал. Ольга явилась поздно, хирург только что ушел. Паша отмыл машину от крови, Андрюшу отмыли от слез.

***

Валерия-Калерия нашли нужным узнать у Бориса Ольгин сотовый номер – уведомить о случившемся. Версия о глазной операции, сделанной на деньги Олега, пришла им в голову – сразу обеим. Когда Ольга смогла отойти от одра Олега, она была уж подкована на все четыре ноги. Вернувшись из церкви, упомянула о том, что благополучно прооперированные сестры увидели наконец лицо своего благодетеля и спрашивают о его здоровье. Настоящей цены офтальмологических операций наивный разбойник не знал, а Паша раз навсегда встревать закаялся. Даме Измене везло на ложь. Олег не только поверил, но и дал «исцеленным» разрешенье себя навестить. Он остро нуждался в истинности этой версии. Как в «Огнях большого города» - преступленье ради доброго дела. Теперь уж Ольге пришлось разыскивать «подопечных». К счастью, сохранила в мобильнике их красногорский номер. И вот дамы Серпуховы в доме у мафиози. Отчаянные, скажу я вам, дамы – Борису есть в кого бесшабашиться. Смотрят на простое лицо с расплывчатыми чертами, ловят печальный взгляд. Просят позволенья подвязать больную руку «на косынку». Милостиво разрешил. Выглядит он неважно. Сунул им на прощанье денег… ну прямо цирк.

***

Снова-здорово, как в плохих сериалах: Борис тронул Ольгу за локоть на шоссейном мосту. Он считал: раз однажды поставил на ней свое клеймо, так она на его лугу и пасись. Ольга ничего не считала: взяла его под руку и пошла с ним, шепнув: ты похож на персидского принца. Борис удивился: только-то и всего?

***

Военный хирург Иван Андреич, доставший из Олега пулю, теперь лечивший рану, охотно упражнялся на солнцевской братве – подрабатывал. Имел с такой подработки коттедж поблизости, преподавал в новопеределкинском филиале медицинского института. Был человек образованный - сразу сказал фразу из фильма «Красная борода»: такой как ты потерпит. Бандитам без обезболивающего, из принципа. Сам хорош, не скули. У Куросавы бандита играл Мифунэ. Как мало похож на него Олег! Мягкое, безвольное с виду лицо. Среднерусский нос утоплен в щеках. Хирург же был парень жесткий: впалые щеки, впалый живот, бритая голова, седая щетина - и ростом под потолок. Зыркнул на Ольгу быстрым глазом, а много ли женщине надо. Ты свистни – тебя не заставлю я ждать. Тут же переметнулась. Ее красоте давно было скучно с ее порядочностью. Ну уж такого-то Иван Андрейча нечем пугать. Сам кого хошь напугает. Падишаху Борису шах и мат. Он успел при последнем свиданье с удовольствием капнуть Ольге, куда подевался Илья. Ольга не долго сердилась. До следующей любви.

Я не ищу этих перемен… лишь бы мной не пренебрегали. Сын меня почему-то не трогает. Если б я любила отца… не знаю, запуталась. Иван, обними меня. (Смотрит в выцветшие глаза. Бьюсь об заклад – она ему надоест.)

***

Лето уж каблуки стоптало на гравиевой дорожке, разгуливая вдоль рельсов в пыльных ветлах и лопухах. Хирург наконец прекратил добросовестные визиты к обманутому им мужу. Рана была непростая – сильно задета кость. Олег вернулся с неписаного бюллетеня к повседневной работе: сбор за крышу, взыскиванье долгов. Паша переключил свой собачий нюх с хозяйки на Таню, бывшую не без греха – это его гораздо сильней задевало. Андрюше скоро исполнится шесть. Олег считал: немедленно в школу. Ольга стояла насмерть: жалко, пойдет немного раньше шести. Сердце ее проваливалось на дно глубоченной ямы: Ивану Андреичу нечего делать в Москве – тут у него и практика и преподаванье. Она не лжет относительно своей верности: честно пытается (без поддержки с другой стороны) сохранить что налажено. Но Олег переспорил. Прощай, Иван… до весны… поцелуй меня на прощанье. (Запрещенный прием – обойми, поцелуй. Хошь бы и на прощанье - какая, блин, разница.) Серенький день, чужой сад, к которому Ольга не успела привыкнуть. Рябина в светло-оранжевых гроздьях. Кирпичная защитная стенка возле мангала с подветренной стороны, штампованные ярко-красные кресла. Его неизвестная жизнь.)

***

Паша возит Андрюшу в школу – в простую, в школу искусств и на фигурное катанье в ледовый дворец. Ирина Иванна делает с ним уроки. Мне ездить некуда (нечего делать, ты хотела сказать). Я знаю даже сотовый номер Ивана Андреича, он отвечал на звонки, но с таким удивленьем в голосе, что я это дело прекратила. Ответил мне и Борис, неожиданно нежно. Ольга, я причинил тебе зло, сбил тебя с толку… но женщину, столь нуждающуюся в любви, любить очень трудно, я так устроен… если кто-то устроен иначе, я буду рад… и запомни: чтоб видеть людей, надо быть хоть к чему-то причастной. (Это последнее замечанье было принято Ольгой как руководство к действию.)

Ситуацию в церковных приходах Ольга отлично знала. Нет, нет и нет. Общества охраны животных? pourquoi бы и pas? Там тоже сплошные женщины, но помоложе и пококетливей. И вот уж Ольга – в крутой машине, в узорчатом длинноворсном пальто (в шубке нельзя, табу) ездит в городскую управу организовывать Бог весть что. Никто не знает, за кем она замужем. Главное – замужем… коротко и прилично. В интернете вывесили ее фотку с бродячей собакою на руках. Андрюша видел и никому не сказал. Его самого бранили, если брал на руки кошку. Ольга фотогенична. В жизни и так и сяк, а в интернете красавица. Нашелся и молодой человек, который любит животных Не всякий квартиру имеющий юноша спешит взвалить на себя семью. Такова сейчас c'est la vie. Хватит ли у меня мужских имен на это повествованье? Уж как-нибудь. Этого зовут Леонид.

***

Паша не просто охранник – он охранник от мафии. Приставлен к Олегу свыше: служить, следить, доносить. В какой-то момент он счел нужным доложить по начальству: у хозяина крыша поехала. Жена давным-давно скурвилась, а ему дураку ни к чему. Кончится плохо для дела: кто-то к бабе вотрется в доверие из конкурирующей группировки и, блин, подставит всех. Что, вы думаете, отвечали? Прими удар на себя… сам занимайся дамочкой, и будет тогда о'кей. Послушался? нет, не послушался. Такие, блин, пироги.

Не знаю – я догадался, не догадался. Чур меня, мысли. Стала каплю теплей – я рад. Или верить – тогда она вроде мадонны. Не верить – тогда убивать. Посередине провал, и что в нем – не вижу. Света не взвижу. (А разрешат ли ему убить? он член Семьи… не спросясь ни на кого руку поднять не может. И никто не поможет.)

***

Вообще-то у нас не Семьи, у нас это называется «группировки». Солнцевская, балашихинская, люберецкая. И психоаналитик у нас называется «психотерапевт», будто от него какой прок. А напустить его на Ольгу – он живо с ней разберется. Неприязнь к своему первому мужчине. Мафиозная причастность тут не при чем, я полагаю. Даже занятнее.

Ольга пришла к психотерапевту. Пришла, притащилась. Того звали Виктор Петрович. Нам с вами не всё равно, как его звали: он будет задействован в нашей повести – такая у Ольги планида. Строгино, большое окно на залив, двадцатый этаж. Мокрый март, синева не сплошная, но глубина весеннего неба – убиться. Приснится – и то не поверишь. Виктор Петрович, я лета боюсь. Кой-как наладилась (не ахти какая) любовь. А летом я буду жить в Переделкине, я его не увижу. Слово за слово выясняется: у этой дамы есть муж. Окончательно проясняется небо, взор уходит за горизонт. Там попросторней, и вроде бы без приблем. Ждем лета.

Леонид, как мы будем видеться летом? (Ты бы лучше спросила – с кем я буду видеться летом. В интернете собаколюбивых дам что собак нерезаных. Или же чёрта в ступе любящих дам.) А коли так – мне, автору, лень придумывать этому Леониду внешность, характер, адрес. На время не стоит труда. – Авторша! дрянь! я люблю Леонида… он милосерден к животным… на нем отлично сидит хороший костюм… ты посмотри… он ростом не очень высок, но ладен… взгляд строгий. – Ладно, ступай в Строгино к своему психолекарю. – И пойду, и пойду. – Для Бориса, небось, слова находила. Так хорошо начинала – и на дерьмо сошла. – Разве я виновата? ты меня так создала. – Жизнь, ты хотела сказать. – Я сказала то, что сказала.

Как распускаются листья! Каждый лист – ловящая дождь ладонь. Птица поет незнакомую фразу – долетает аж до двадцатого этажа. Виктор Петрович, меня Леонид не любит… ему безразлично кто. Пустое! я Вас зато люблю. Опять меня, автора, обдурили. Этот весь обтекаем: плечи, спина, сужденья. Глаза водянистые. Водяной. Утянет на дно реки - и привет. Люди скажут: утопла дамочка от несчастной любви.

По камушкам, по желтому песочку

Протекала быстрая речка.

В быстрой речке гуляют две рыбки –

Две рыбки, две малые плотички.

Слыхала ль ты, рыбка-сестрица,

Про вести наши речные:

Красна девица у нас утопилась,

Утопая, мила друга проклинала.

Только которого? или всех скопом? Не Паша (по должности), а психодоктор принял удар на себя: занялся моей Ольгой вплотную. Ненадолго: озабоченных пациенток хоть пруд пруди. У кого другого – у него уж точно. Увы мне! я просто теряюсь.

***

Ура! мы едем на дачу! школа такая гадость. Ирина Иванна тоже училка. Зануда. Пашка дурак, Татьяна дуреха. Папа всегда командует. Мама похожа на принцессу. Хочу быть с ней и больше ни с кем. Английский выучу, буду играть «Элизу» - только пусть никуда не уходит. Вырасту – буду ее защищать. У папы в столе большая пушка, я видел. Мама-лама велит говорить «пистолет».

***

Площадка молодняка в доме творчества – клуб гувернанток. Ирина Иванна чуть в стороне, где треугольный столик в пятнистой кленовой тени. Андрюша со сложной стрижкой – черт те что и сбоку хвостик – бегает вдоль писательских окон. В комнатах всё равно никто не работает, а если спят, то стараются окончательно не проснуться и на его победные крики к окошку браниться нейдут. Наина, красивая гувернантка из дома Любовь Степанны, и очень хорошенькая Марина прохаживаются на счет Ольги. Их подопечные – Кирилл и Зураб – сидят на каштане. И пусть сидят. Говорят две женщины громко, чтобы Ирина слыхала. Знают всё и еще кое-что. Борис Серпухов, Илья Айзенберг – поэты. Хирург Иван Андреич Черных. И психотерапевт Полянский Виктор Петрович. А это откуда известно? Как же, он здесь практикует. Видится с Ольгой у той же сводни Любовь Степанны, которую он наблюдает бесплатно в ее истериках и капризах. Ну, и Ольга что-то ей дает от себя. Кого упустили? да – Леонида собаколюбца. Любовь Степанна со слов Полянского о нем рассказала. Картина ясна. И худенькая Ирина Иванна краснеет за Ольгу Евгеньевну, слыша такое от рядом прогуливающихся подруг. Тут Андрюша чуть с ног не сшиб Бориса Серпухова – легок тот на помине. Борис Андрюшу узнал: видел когда-то верхом на ламе. Показывай живо, где твоя гувернантка… я на тебя нажалуюсь. Подсел на скамеечку и забыл, зачем шел. Отпустил Андрюшу в свободный полет. Об Ольге ни слова. Наина с Мариной зря напрягали слух. Клены качались, те двое шептались – и пошло, и пошло. Робкая учительница географии, по счастью знающая неплохо английский и французский язык. Борис, бездарный в стихах, был по жизни талантлив на всяческие приколы. Жена мафиози – кудряво, но гувернантка их сына – совсем не избитый сюжет.

И вдруг она оказалась такая прелесть! Во-первых, день ото дня хорошела, будто бы отражая его красоту, заражаясь ей, заряжаясь – не знаю. Скамейка с прибитым к двум соснам столиком превратилась в место свиданий. Наина с Мариной рвали-метали, Андрюша метался по парку без наставлений. Легко Борису: пришел – она неизменно здесь. Надо признать, и он ее честно старался напрасными ожиданьями не изводить. Любовь под кленами длилась всё лето. Радуясь как дитя происходящему чуду, она при том неожиданно трезво указывала, что в его стихах хорошо и что мелко. Начисто лишена самолюбия и самомненья, но никак не достоинства, выгодную площадку для игры предоставляла ему. Была скорее согласна унизить себя, чем его, полагая в нем свою гордость. Об их подростковой любви (они оба ее недополучили когда-то) знали и гувернантки, и вдовы писателей. Знала Любовь Степанна и почему-то молчала. Виктор Петрович тем временем был готов, настроился сбыть Ольгу с рук. Борис испугался некогда слишком сильной ее любви. Все остальные чувствовали, что их не любят, вернее, любят не их. Итак, Ольгу по боку. Наина с Мариной, подскажите, в который раз? В пятый, в пятый! (Ишь как ликуют. А Ольга ярится.)

Пригнул я веточку весной,

Из тысячи одну.

Она не спорила со мной,

Пока была в плену.

Когда же я ее домой

Отправил, в вышину –

Какой был шум, какой был свист!

Разрезав воздух точно хлыст,

Она ушла к другим ветвям,

Послав меня ко всем чертям.

***

Клены зеленые, слушайте. Борис, мне обидно-завидно, когда по каналу культура крутят во всех ракурсах грудастых мраморных нимф. Хочу для тебя быть красивой, лезу аж вон из кожи, а мне остается только любоваться тобой. Не нагляжусь, не нарадуюсь и жду всякий час облома. Ты очнешься, отчалишь, а я отчаюсь любить. - Ну да… ты худа… конечно. Не то что грудастые нимфы. Уж чего нет, того нет. Жалко, но что поделаешь. Все остальные женщины точно столы или стулья, одна только ты живая и оживляешь меня. Каждое прикосновенье я наизусть запомнил, будто током тряхнуло…все они наперечет. Меж нами стоит дуга, как многоцветная радуга, и ничего форсировать ни ускорить нельзя. – Мне стыдно, что я тебя старше. – Это уже неважно. Из нас двоих я мужчина, и старшинство мое. Когда мы с тобой будем вместе? – Не знаю… ведь ты командуешь. Если я стану командовать, получится ерунда. – Мои стихи изменились, в них стихии клубятся, вот как сосны раскрылись над твоей головой. Чудо дышит где хочет. (На коротком ходило уж давно поводке и наконец-то поймалось, потому что ты изменился.) Подошел Андрюша, он внимательно слушает. Не мешай, пускай слушает… не боись, не поймет.

Нет, неправда, я понял и никому не скажу. Она не такая зануда. И не такая уродина, даже наоборот.

Je ne suis pas si vilaine

Avec mes sabots,

Car le fils de le roi m'aime

Avec mais sabots.

Это она так пела, переводила мне. Всё как будто в кино. Я думал – так не бывает. Бывает. Значит, надо терпеливо расти и ждать.

***

Виктор Петрович Полянский был гений на злые дела. Вечно сталкивал в группах избегающих встречи людей, всем обещая разное. Называл «групповой терапией». Со времени она знал от Ольги, еще как врач, а не как любовник, сотовые номера Бориса. Ильи, Ивана Андреича и Леонида собаколюбца. Выжимал из нее что угодно. Теперь назначил встречу на Эльбе в доме Любовь Степанны – среда, шесть часов пополудни. Борису с Ильей сказал – его как психолога интересует «Ваша, именно Ваша поэзия». Для хирурга Иван Андрейча придумал легенду: мой конек – послеоперационные психические состоянья. А Леониду наврал, что поражен его выступленьями в интернете. Блажен де муж, иже скоты милует. Придите на диспут о милосердье. Ольгу позвал без объяснений – она прибежала первая. Ну уж в последний раз. После такой экзекуции оставит его в покое. Задумано было хитро – пошло наперекосяк. Мужчины сидели кто где на захламленной веранде, сидели-недоумевали, и оскверненное стройкой поле виднелось в открытую дверь. Полянский позвал из комнаты Ольгу. Та поглядела на всех пятерых и поняла: западня. Ольгу выручил обморок, глубокий и непритворный. Стукнувшись лбами, бросились ей помогать. Придя в себя, дама Измена всех называла Борисами. Всем ее было жаль и стыдно всем пятерым. Об этой подлой затее Борис рассказал Ирине. Та перестала считать себя лишь гувернанткой Андрюши – сделалась домочадицей в обреченной семье. Ирина Иванна! теперь Вы похожи не на Золушку, на принцессу… а мама наоборот. – Наоборот? ты что имеешь в виду? (Молчанье.)

***

Иринушка! я люблю лишь Бориса. Все остальные дублеры: с досады, с обиды, чтоб доказать неведомо что неизвестно кому. Нет! неправда! я ищу совершенной любви, безликой и недоступной. Олег однажды прозреет – пускай я одна погибну, и кто угодно еще, только не он, не он. – Ольга Евгеньевна! ох как я Вас понимаю. – Тогда обними. – Не могу. (Ольга не требует объяснений. Вьется, плетется венок: кого-то любят, кого-то нет. Два цветка на одном стебельке, а вот обломанный стебель. На воду брось венок – не завянет и не потонет, будет качаясь плыть до безбрежных морей.)

Жена свела дружбу с гувернанткой. Не одобряю. Бьюсь-бьюсь (бью-бью), чтоб был респектабельный дом. Благотворительность – очень прилично. А прислугу надо держать в ежовых рукавицах. Андрей на листе бумаги обводит кленовый лист, закрашивает зеленым, сажает принцессу с принцем, и лист летит среди облаков, словно ковер-самолет. (Глупец, это твоя респектабельность фью-ю-ю улетает. Олух царя небесного, твоей женою пренебрегли, и никакие деньги тут не помогут.)

Борис с Ириной ведут Андрюшу мимо «дома с бутылками». Ребенок просит позволенья поколотить по ним прутиком. Борис разрешает – забор выдерживает. Ирина, давай отберем мальчишку у Ольги. Он ей не нужен. Будем его втихаря воспитывать в нашем духе. – Какой же такой наш дух? – Сам не знаю. Выяснится в рабочем порядке. Духовный киндэпинг. А? Борису машут из-за забора: явились Валерия и Калерия. «Борис, познакомь нас, пожалуйста, со своими друзьями». Стоят, разговаривают через забор. «Извольте. Андрюша, сын Ольги Евгеньевны. Ирина Иванна, его учительница. А это мои две матери – Валерия и Калерия Львовны. Входи, Андрей, дай им лапку». - «Нате. Я бы так согласился… мама и еще одна мама… папы совсем не надо». – «Минутку, Андрей! я занесу их сумки». Скрывается в доме. Отец, которого вовсе не надо, лёгок, черт его побери, на помине, останавливает у забора с бутылками джип. «Андрюша, ты решил навестить маминых подопечных? без мамы, с Ириной Иванной? тогда отдай им вот это». Сует кошелек. Дамы приняли с благоговейными минами, сделав глубокий кникс. «Ирина Иванна, поедете или пойдете? ну, погуляйте еще». Уехал, думая: «Значит, жена подружилась с Ириной Иванной, чтобы привлечь ее к благотворительности. Тогда понятно. Мне повезло с женой, она у меня святая. А я… мочу кого велено». Тем временем вышел притаившийся за дверью Борис, которому тоже везет на невстречу с Олегом. Три женщины дружно хохочут, перебрасываясь кошельком. «Андрей, твой отец Робин Гуд». – «Это как?» - «Не говорите ему, Ирина Иванна. Пусть подрастет». – «Можно в вашем саду баловаться?» - «Конечно. Мы будем рады. Борис давно уж притих». Ветер качает сосны, где-то галдят птенцы. Страшное ходит рядом, а этим всё нипочем. Идут дальше по улице, стреляют косточками от вишен. «Кто такой Робин Гуд?» - «Щедрый к бедным разбойник». – «Ладно, пускай он будет… две мамы и два отца». – «Быстро он нас оприходовал». – «Ты сам ведь того хотел». В общем, от Ольги всё ушло: забор с бутылками, глубина заросшего сада, мансарда, беспечность Бориса, игра непризнанных двух актрис – его матерей, и даже любовь Андрюши.

Да, и мансарда. Львовны уехали в Красногорск. Другие владельцы дачи давненько не появлялись. Андрей на детскую площадку больше не ходит – ему понравилось в одиночестве торчать у Бориса в саду. Наверх подниматься нельзя. Никто не запрещает, сам догадался. Пусть они там… их тайна. Осины в серебристых монетках – звенят, считают и не сочтут. Сидеть верхом на скамейке всё равно что на ламе. Мама крадется мимо забора с бутылками, не окликая сына. Что-то блеснуло в ее руке.

***

Олег сегодня оставил дома пушку бишь пистолет. Ништяк, и без пушки управился с кем приказано – так палач у Платонова обошелся без топора. Трудные будни мафии. Ехал домой с привычной мыслью: жена моя ангел, что угодно замолит. Ребенок будет учиться… спаси его и сохрани. Экономист, юрист… бизнесмен. Не то что я. Приехал – стол его взломан. Пушки ли пистолета нет. Паша! не слышит… у Таньки в комнате. Наконец, блин, договорились, через столько-то лет. Павел! мать твою так! Выскакивает, застегивает ремень. Кто здесь был? где оружие? куда смотришь? убью! – Никого, Олег Палыч. Свои. - Где жена? – У обедни. – Где сын? – На площадке с учительницей. – Садись в машину, поехали. На площадке их нет. Не видели две недели, Наина сказала. И, отведя глаза: Вы знаете, где забор с обрезанными бутылками?

Как вышли в сад Борис с Ириной, Андрей к ним бросился сразу. Дети быстры – Ольгина голова не успела остановить ее руку. Джип подлетел к калитке. Паша несет бездыханного мальчика к бесчувственному отцу. «Сын ей только мешал… ее подсознанье сработало», - так сказал Любовь Степанне Виктор Петрович Полянский. А он собаку съел на таких делах. Подите к нему – не раскаетесь. Семейная психоблинтерапия. Уладит, отвадит и заодно острижет. Простите, что-то жжет, горит – мешает, блин, говорить.