2002 год. Антон
– Я не хочу таскаться с ней в школу! – обиженно складываю руки на груди и отворачиваюсь.
– В школу не надо, только со школы, – мягко говорит мама, пододвигая ко мне бутерброды. Умаслить меня хочет, но не выйдет! Я эту мелкую отраву с собой на хвосте таскать не буду! – У тети Люды отпуск закончился, и она не может с работы отпрашиваться, чтобы Ангелочку забирать, а папы у них нет, ты же знаешь.
– У нас тоже нет! – взрываюсь я. С некоторых пор. И это ужасно злит, ненавижу, что он взял и бросил нас. Никогда ему этого не прощу!
– У нас – есть, – твердо говорит мама, – просто с нами не живет, а у них…
Краем глаза улавливаю, как мама складывает руки на столе и опускает голову. Ну да. Если бы мой папа умер… представить страшно, сразу глаза щипать начинает. Хотя предательство – хуже смерти. Никогда больше не буду с ним разговаривать!
– Нужно помогать тем, кому трудно, Антош. Когда-нибудь помогут и нам.
– Нам не нужно помогать! – возмущаюсь. Я уже взрослый и смогу решить любые вопросы, и никто нам с мамой не нужен.
– И все же… Мы же с тобой порядочные люди? – мама дожидается моего согласного кивка и продолжает. – Значит, важно делать добрые дела. Ангелочка еще совсем маленькая, а от школы идти далеко, ты, как старший товарищ, должен ей помогать.
– Но я ее терпеть не могу, – вздыхаю, переводя взгляд на бутерброды с колбасой. А есть-то хочется.
– Антош, ну ты старший, будь умнее.
– Она все время задирается, – протягиваю руки к тарелке и хватаю бутер.
Это чистая правда. Эта козявка жить не может без того, чтобы меня не выбесить. Липнет, как банный лист, таскается повсюду за мной и всегда позорит перед друзьями. Еще и со школы ее забирать – пацаны засмеют.
– Тогда давай договоримся так: ты помогаешь, а на Новый год Дед Мороз тебе принесет, что захочешь.
– Мам, – смотрю на нее со снисхождением. – Ну мне тринадцать, а не три! – беру кружку с чаем и отхлебываю, запихиваю в рот бутер.
– Приставку тебе купим, которую хотел, – улыбается она.
– Что, Сони Плейстейшен? – чуть не поперхнувшись, выдавливаю.
– Какую скажешь, – улыбаясь еще шире, встает из-за стола, чтобы достать с верхнего ящика конфеты.
Кладет целых три штуки передо мной и выжидательно смотрит.
Конфеты и обещанная Сонька делают свое дело: я сдаюсь. Старую Сегу давно пора на помойку, она уже не тянет. И пацаны просто лопнут от зависти.
– Ладно, – хватаю конфеты и сую в карман олимпийки, пока мама не передумала. Лимит конфет на сегодня уже превышен.
– Какого хорошего сына я вырастила, – треплет по голове, разлохмачивая волосы.
Я морщусь от этого жеста и уворачиваюсь, терпеть не могу эти телячьи нежности. Но чего только не стерпишь ради Соньки. И конфет.
– Сегодня после школы тогда не забудь Ангелочку забрать с продленки. Я вам тут суп оставила, придете, поедите.
– Что, ее к нам тащить? – бурчу я.
– Ну не оставлять же ее одну, Антош!
– Тогда еще три конфеты. Сейчас, – иду ва-банк.
– Тебе нельзя столько сладкого, ты знаешь, – хмурится мама.
– Я все сразу есть не буду, – вру я.
– Ладно, – мама кивает, снова лезет за пакетом на верхнюю полку пенала. Я краем глаза примечаю, куда она прячет их на этот раз. Сто пудов перепрячет, когда я уйду, но попытка – не пытка.
Младшие классы находятся в другом крыле школы и, чтобы не запалиться перед друзьями, приходится обежать здание с левого крыла и зайти с отдельного входа. Тут все как я помню: мультяшки на стенах, низкие скамейки и пахнет булками. Столовая совсем рядом. Поправляю рюкзак на плече и, выдохнув, стучусь в дверь первого “Б”. Училка мелкой смотрит на меня с удивлением, но отпускает ее со мной без вопросов.
Козявка морщит нос при виде меня, но без вопросов встает, хватает ранец и выходит.
Подходит ко мне и больно бьет огромным рюкзаком в живот. Да что она там камни носит?
– Понесешь, – вместо “спасибо”.
– Обойдешься, – кидаю рюкзак в нее.
Она не ловит, и тот с громким грохотом падает на пол. Зараза упирает руки в бока и поджимает губы. Два белобрысых хвоста смешно раскачиваются на голове.
– Я все маме расскажу!
– Нашла, чем напугать, – фыркаю.
– Твоей! – вредно добавляет она.
У-у-у, мелочь пузатая! Так бы и взгрел портфелем!
– Значит так, – ей только покажи слабину, сразу под дых ударит. – Рюкзак тащишь сама. Идешь молча. Не бесишь. Иначе сама ходить будешь, поняла?
– А вот и пойду! – разворачивается на пятках так, что два хвоста описывают дугу и чуть мне в лицо не бьют и шагает в сторону раздевалки.
Ну что за вредина! Подхватываю оставшийся на полу ранец и тащусь за ней. Мама меня убьет, если узнает, что эта… сама домой поперлась. “Сонька и конфеты. Сонька и конфеты” – повторяю про себя.
Мелкая натягивает куртку, хватает пакет со сменкой и отбирает у меня из рук свой рюкзак. Пыхтит, одевая последний, и чуть не заваливается, когда рука не попадает в лямку. Бросает такой взгляд, что становится не по себе. На всякий случай прикрываю руками штаны, не знаю кто ее научил, но последний раз, когда я получил от нее коленом, мне не понравилось.
Из школы выходим молча. Заноза громко пыхтит, держась за лямки рюкзака, и время от времени подпрыгивает на месте, чтобы его поправить. Она слишком мелкая для огромного ранца с “Утиными историями”, да и для своего возраста. Вот была бы не такой противной, я бы помог. А так пусть терпит. Я же ее терплю.
– Что тебе мама пообещала за то, что будешь со мной ходить? – спрашивает неожиданно.
– Соньку. А тебе?
– Киндер, – вздыхает малявка, не отрывая взгляд от своих ног в блестящих ботиночках.
– Это ты продешевила, – смеюсь над ней.
– Я люблю Киндер, – тихо отвечает она.
По упрямо поджатым губам я понимаю, что она пытается не заплакать. Она давно уже не воет по каждому пустяку, но я всегда знаю, когда хочет. Неожиданно мне становится неприятно. Не надо было говорить так, не красиво. Я же знаю, что у них не так много денег.
– Эй, семечек хочешь? – толкаю ее в плечо, останавливаясь возле ларьков.
– Нет, – зло говорит она.
Но я все равно подхожу к бабулькам у ларьков, достаю три рубля и прошу отсыпать стакан.
– Тебе в кулек или в карман? – спрашивает улыбчивая бабулька с ярко-рыжими волосами.
– В кулек. И жвачку, – достаю рубль.
– “Турбо”?
– “Барби” – вздыхаю, кидая взгляд на мелкую, которая топчет комок грязи своими красивыми туфельками. Вот дурочка.
Забираю семечки и стягиваю с плеч мелкой рюкзак.
– На, держи, – протягиваю ей жвачку. – Мир?
Она задирает лицо и смотрит на меня своими огромными глазами. Они меня всегда пугали, слишком уж большие. Потом широко улыбается, выдирает у меня из рук жвачку, распаковывает и быстро закидывает в рот, разглаживая фантик пальцами.
– Ни-ваф-то, – говорит, энергично жуя. А на губах все такая же вредная улыбка.
– Ну и дура.