Приезжаем к дому, о котором говорил Ярослав. Он расположен на окраине частного сектора.
Вдалеке виднеется роща. Воздух здесь свежий. Красиво, наверное, но мне сложно оценить сейчас, потому что на душе слишком темно. И все же я отмечаю, что мне здесь нравится.
Сам домик небольшой, но ухоженный. Стены из красного кирпича, одна стена увита виноградом, крепкий забор, новые ворота.
— Говоришь, от родителей дом достался? — осматриваюсь в небольшом дворике.
— Не совсем так. Мама в городе жила, но все мечтала в тихое место перебраться. И вот, я ей дом этот купил, ремонт тут начал. Но… не успел.
— И что, мамы уже нет в живых?
— К сожалению, — кивает грустно Яр. — Год назад ее не стало. Ну а дом вот остался. Я продать хотел, но жалко стало. Теперь приезжаю иногда, как на дачу. Тут речка рядом, лес.
Чувствую в его словах скрытую боль. Да, родителей терять тяжело.
— Жаль маму. Сочувствую. Моих тоже не стало три года назад. И вот, теперь я одна.
Боль потери резко оживает в душе и накладывается на свежие раны от предательства мужа.
— Все хорошо будет, — Яр кладет руку мне на плечо. — Я рад, что здесь кто-то будет жить. Когда дом пустует, он быстро ветшает, сама знаешь.
— Да, — киваю устало.
Я благодарна Яру, но сейчас мне очень хочется остаться одной, чтобы забиться в темный угол, зализать раны.
Малыш в моих руках просыпается, начинает хныкать.
— Т-ш-ш, — покачиваю его. — Тише, мой маленький.
— Пойдем, покажу вам все. И малого как раз уложишь.
В доме немного пыльно. Видно, что давно здесь не было приложено женской руки. Но все необходимое есть. Ванная блестит новой сантехникой. Кухонный гарнитур, диванчик. Спальня просторная.
— Ну как? — улыбается Ярик.
— Здорово. Жаль, что с мамой так получилось. Ей бы понравилось.
— Давай не будем о плохом.
— О хорошем мне пока не думается, — вздыхаю через силу.
Потому что плита на груди легче не становится.
Но о страданиях приходится быстро забыть. Темочка просыпается окончательно и теперь уже в полный голос требует внимания.
— Мне чемодан мой нужен, — оглядываюсь на машину, прикидывая, во что могу быстро переодеть ребенка. Как хорошо, что для малыша я все купила заранее, и мой муж великодушно все это свалил в огромный чемодан.
Хотя, я сомневаюсь, что он делал это сам. Скорее всего, поручил кому-то, и детские вещи собрали за ненадобностью вместе с моими.
Надеюсь, к ним не прикасалась его омерзительная любовница?
Нет, не буду думать об этом. Разбрасываться вещами в моем положении глупо. Это на эмоциях я швырнула деньги тому амбалу в лицо. Сейчас бы я уже, наверное, так не поступила.
— Да, сейчас принесу, — Яр сбегает.
А я задумчиво смотрю в окно на то, как Яр открывает багажник, достает мои пожитки. Машина поразительно похожа на ту, на которой он возил меня раньше. Только дверь со стороны водителя смята и крыло.
Яр возвращается.
— Откуда у тебя эта машина? — хмурюсь.
— Заметила, да? — усмехается невесело.
— Да, вообще-то.
— Ее твой муж можно сказать на свалку выкинул. Вместе со мной. Сказал, что этот трахадром на колесах ему не нужен. Видишь, злость сорвал на мне и машине немного досталось. Ну хоть не убил, и на том спасибо. А я не гордый. Чего добру пропадать. Окна разбитые вставил, вмятину убрать не успел, но это мелочи.
— Странно это все, — качаю головой. — Не похоже на Орлова. Или его деньги так круто изменили, а я и не заметила?..
— Не думай об этом. Думай о сыне, — предлагает Ярик.
— Ты прав. Прав на все сто. Я в спальню пойду. Отнеси туда чемодан, пожалуйста.
Пока я вожусь с малышом, Ярик гремит посудой на кухне. По комнатам разносится аромат еды.
Желудок урчит, но есть мне совсем не хочется. Внутренний нервный комок вызывает скорее тошноту.
Но… Мне нужно кормить ребенка, а значит придется есть, хоть и через силу.
Быстро меняю моему крохе памперс, потому что в доме прохладно. Но Ярик уже точно включил отопление, потому что я чувствую, как нагреваются батареи.
Беру Темочку на руки и замираю, рассматривая моего самого родного малыша. Он бесподобный. Умные серые глазки рассматривают меня в ответ.
Я читала, что новорожденные практически не видят, и поэтому их взгляд трудно назвать осмысленным, но мне кажется, что сынок уже все-все понимает.
Прикладываю его к груди. Тут же присасывается так, что первые секунды даже чувствую боль. Но это ерунда. Все быстро проходит, а остается ощущение нашего полного с ним единения и материнского счастья.
Да, приправленного огромным количеством горечи от осознания, что мы оказались брошенными на обочине жизни его отцом, но… Мы обязательно справимся.
И когда-нибудь, Дима, я еще посмотрю в твои виноватые глаза. Уверена, ты приползешь и будешь просить прощения…
Только к тому моменту мое кровоточащее сердце уже превратится в камень. А камень не способен ни любить, ни прощать…