Не прощай мне измену (СИ)

Глава 42

Утром я снова горю. Будто издалека слышу голос Томочки, она почему-то по-русски ругается с Марко из-за лечения, а тот что-то спокойно ей отвечает. Сил — на донышке, не могу даже открыть глаза, будто плыву в густом белом тумане, который немного рассеивается, лишь когда дают лекарства и чай, купают и укладывают. Выныривать не хочу, потому что этот туман по-прежнему пахнет Тимом, и его глубокий голос шепчет: “Выздоравливай быстрее, маленький”.

В следующий раз открываю глаза в одиночестве. Подушка рядом примята, в ванной комнате шумит душ. Выползаю из спальни, чтобы отпустить свою “сиделку” — мне правда лучше и за ночь точно не умру. Голова отвратительно кружится, сползаю вниз по дверному откосу, дожидаясь, пока кто-то из друзей закончит водные процедуры. Снова уплываю.

— Сим-Сим, вот ты балда, зачем встала?.. — Тим тихонько ругается, сгребая в охапку и опуская на постель. Тим?!

Его руки, плечи, его голос. Трогаю ладонями — просто убедиться, что это не горячечный бред. Мокрая голова, гладкий подбородок, мята зубной пасты и терпкость лосьона после бритья. В комнате темно, но я вижу, как улыбка подсвечивает его глаза:

— Ну хоть не отбиваешься, — усмехается, — уже хорошо. Но я понял, что Марко ничего не светит. Он, кстати, теперь тоже в курсе.

Трогает лоб губами.

— Наконец-то температура упала. Привет, горячий Сим-Сим.

Укутывает меня покрывалом, сам ложится поверх него. Барахтаюсь в попытках выбраться, устаю и сипло выдавливаю вопрос:

— Откуда ты тут?

— Тшшш, не болтай. Завтра поговорим. Чаю хочешь? Или поесть? Твоя Тома куриный бульон принесла, тёплый ещё. Будешь?

Кажется, я кивнула. Наверное. Не уверена. Но Тим воспользовался возможностью и быстро принёс большую чашку свежайшего, ароматного бульона. И пока он поит меня, пытаюсь успокоить мысли, сталкивающиеся друг с другом в мутной голове. Тим здесь. Рядом. Настоящий. Когда приехал? Почему не предупредил? Сколько времени он в Берлине? А если бы я уехала? И ведь уехала! И на сколько…

— Пей спокойно, — убирает со лба розовые кудряшки — проснёшься, всё расскажу. Теперь — спать.

И я послушно засыпаю — мне так хорошо и спокойно, как было только в прошлой жизни.

Рано утром — снова лекарства. Притворяюсь спящей, пока не отрубится Тим, чтобы всласть его рассмотреть. И почувствовать, как рада видеть. Скоро второе заседание о разводе, потом третье, и мы станем чужими людьми. Юридически. Потому что я не понимаю, как можно так сильно соскучиться по реально чужому человеку.

Отвыкла. Когда видишь кого-то каждый день, он для тебя будто в контровом свете — есть аура, образ, а дальше мозг сам достраивает внешние черты. Со временем перестаёшь замечать мелкие морщинки в уголках глаз, детский шрам на лбу, упрямые, ровные брови. И даже если по профессии тебе положено видеть детали, то дома, когда ты переобуваешься в уютных панд, эта способность выключается. Рядом с тобой просто близкий человек.

Нет, если он сбреет брови или выкрасит пряди в малиновый, это, конечно, бросится в глаза, но так… чтобы в мелких подробностях… Как будто знакомый и незнакомый одновременно. Новые мозоли на кистях, много. Мышцы предплечий прорисовались ярче, пресс стал ещё суше. Пошёл на кроссфит, как и хотел? А вот ниже ничего не изменилось. Утро… Чёрт! Смущённо утыкаюсь в подушку. Сплю.

— Сим-Сим, просыпайся, — тихий, бархатный голос мужа сопровождают поглаживания по спине. От шеи до поясницы, слегка прожимая позвонки костяшками больших пальцев. Так приятно потягиваться в этот момент. Я как будто в параллельной Вселенной, где всё, как раньше.

После процедур вместе с покрывалом утягивает меня на руки лицом к себе, заворачивая нас в кокон. Трётся кончиком носа о мочку моего уха, прочищает горло и шепчет:

— Я приехал поговорить, маленький. Выслушаешь?

Киваю, стараясь унять острое чувство необратимости происходящего. Чудится запах озона, как перед штормом с грозой. И малодушно хочется оттянуть момент, когда будет пройдена точка невозвращения. Наивно казалось, что это случилось тогда, в марте. Нет, мы подошли к ней сейчас. Совсем другими.

Впервые слышу подобную интонацию в голосе мужа. Уверена, если сейчас загляну ему в глаза, то увижу там уязвимость, которую больше некому прикрывать. Снова знобит, наверное, поднимается температура или это от страха? Обнимаю Тима покрепче, руками и ногами, по старой привычке ища защиты и защищая одновременно. Он мне гладит спину, затылок и плечи, покачивает нас в коконе, также по привычке успокаивая.

Его сердце тяжёлым молотом стучит мне в грудную клетку. Моё — дурной птицей бьётся в ответ. Пусть и они поговорят, может, у них лучше получится. Утыкаюсь Тиму в шею, вдыхая родной запах кожи.

— Когда приехал? — колючий ёж в горле лишает голоса.

— Позавчера вечером.

— Это ты меня встречал с Томой?

— Я, — перебирает пальцами пряди на затылке.

Значит, не показалось, это правда был он. Не Марко.

— А как тебе разрешили остаться в номере? Тут строго.

— Томе спасибо. Она порешала с вашим куратором, сказала, тебе нужен присмотр. Напугала ты всех тут, Сим-Сим. Никак без приключений, да?

Лёгкий шлепок по попе.

— Я тут вместе хотел, но уже не успеваю. В общем… — неловко копается в заднем кармане и достаёт что-то гладкое, небольшое, квадратной формы. Вкладывает мне в руку — чёрная ювелирная коробочка. Смотрю на правую руку, боже, нет обручального кольца! Сипло протестую. Не надо! Но Тим лишь прикрывает губы пальцем и подмигивает.

— Это тебе, Сим-Сим.

Ещё перед Гамбургом мы на практике оформляли огромную стену и по уши изгваздались в краске. Боялась испортить, сняла и по рассеянности не надела. Что Тим подумал? Что я уже всё? Отказалась от нас? Пошла дальше? Мне, наверное, должно быть всё равно — мы разводимся, но сожаление жжёт где-то под диафрагмой. Пытаюсь всё объяснить, только Тим серьёзнеет и снова притягивает меня к себе, укладывая голову на плечо.

Усмехается:

— Мать его, так и не научился разговаривать.

Делает глубокий вдох, как перед погружением на глубину, а я, наоборот, перестаю дышать… Началось?

— Я трус, маленький, — переходит на шепот.

Что?

Пытаюсь подняться и посмотреть на него, но Тим придерживает затылок, чтобы так и лежала.

— Помнишь мамин день рождения?

Да. Обычный, как и все предыдущие. Родители, Сашка с семьёй, пара друзей…

— Что ты делала до приезда родителей?

Да, ничего такого… Мы отмечали дома у Саши — королева Марго не любит хлопоты, и день рождения ей устраивают дети. Юля попросила присмотреть за Булочкой, пока накрывают на стол и переодеваются.

— Ты так тогда смотрела на Булку, Сим-Сим… Нюхала макушку, целовала пальчики. Боялся, не отдашь Юльке — с такой тоской вы с малой расставалась…

Вздыхает.

— Я ведь думал, что чувствую тебя, Сима. Мысли, желания… Ты была такая счастливая рядом, всего хватало… меня хватало. Оказалось, нет?

Легко целует в мочку уха. Шёпот становится тише:

— Сим, чего молчала, что хочешь детей?

Нечего ответить. Как я могла сказать, если решила, что он сам не хочет? Если даже себе в этом не признавалась… А Тим, выходит, почувствовал всё.

— Первый раз в жизни так испугался. Струсил, что если появятся дети, то потеряю твою любовь. Сколько её мне останется?

Не могу даже пошевелиться, моргаю, и первые слёзы беззвучно льются ему на плечо. Я ведь смогла бы, правда. Любила бы всех ещё больше.

— Помнишь тот вечер в гостинице в день Валентина? У тебя как раз кончился срок действия инъекции, и я хотел предложить… попробовать. Ждал, что напомнишь, заговоришь, мы вместе спланируем… Но ты промолчала, Сим-Сим, — шумно вдыхает. — Потом прокручивал всё в голове и так разозлился… Кретин. Решил, что ты хочешь обманом… Ну, типа, случайно, — сглатывает комок в горле.

— Вся наша жизнь вдруг показалась неправдой, притворством. Столько планов и ожиданий, сам себе завидовал, так хорошо было. И всё — ложь.

Всхлипываю:

— Я даже не вспомнила, — и не вру. Тогда вообще в облаках витала, он всё красиво устроил и так… горячо. Мы ещё на сутки там остались.

— Да-да-да, — часто шепчет Тим, — я понял. Потом. Когда ты уехала, вообще столько всего осознал…

Подаёт чашку с чаем. Пью, постукивая зубами о керамический край. Отставляет. Пробует лоб губами, удовлетворённо кивает и заворачивает нас плотнее, укладывая меня на другое, сухое плечо.

— И Алёна… — тупая попытка попробовать жить без тебя, — вжимает моё тело в себя. Его сердце колотится как сумасшедшее. — Мне нечеловечески жаль, маленький, что заставил пройти через это, — голос рвётся. — Когда дошло, сколько натворил, думал, не простишь никогда. Столько ошибок… Сам бы себя не простил. Вот и пытался тебя оторвать от себя… с мясом. Дурак. Только сделал обоим больнее. То, что сказал тогда, про "надоела"… — пауза, — Господи, Сим-Сим, я ведь так не думаю, ты же понимаешь? И не думал никогда! Надеялся, что не поверишь, и ждал, что поверишь. Решил, так будет проще меня… вычеркнуть.

Голову протыкает раскалённая добела металлическая спица. Тру пульсирующий висок и могу сообразить, как это с нами произошло. Наверное, когда-нибудь оно уложится в понимание, но сейчас… Шторм бушует вовсю, раз за разом кидая нас на острые камни. Больно слышать, больно чувствовать, больно жить.

— Я ведь сразу же пожалел об этом, знаешь. На следующий день примчал, хотел объяснить всё, просить прощения… но пока собирался с духом на лестнице, ты проскочила мимо не заметив. И выглядела так… Просто не смог остановить. Должен был, но не смог. Снова струсил. Побоялся увидеть последствия своих ошибок… — сжимает челюсти и прикрывает глаза, ресницы дрожат, голос хрипнет. — Те фото никогда не забуду, Сим-Сим…

Обнимает моё лицо ладонями и беспорядочно покрывает поцелуями лоб, щёки, глаза, подбородок…

— Как же ты выжил, маленький, как сохранился, — прижимает к себе, целует в макушку, — как же я виноват… Знаю, что потерял право даже просить прощения, но… хочу спросить…

Слёзы катятся без остановки, жар в груди раздирает до горла, трясёт всё сильнее. Не хочу больше слов, от них столько горя.

Тёплые губы целуют глаза.

— Посмотри на меня, пожалуйста?

Наши взгляды впервые встречаются. Тим всегда говорил, что красивая, даже когда поплачу. Вот и сейчас он с нежностью оглядывает цветные кудряшки, сухие губы и возвращается к глазам. В его — больше нет темной бездны силы и власти, только очень глубокая боль, сожаление и мука.

— Скажи, Сим-Сим, у тебя осталось ко мне хоть немного доверия? — хотя голос Тима садится в ноль, слышу надежду…. И понимаю, что не смогу обмануть. Шторм разрушил и разметал всё внутри, и только волны тихо выносят на берег скупые обломки. Всё, что осталось от Тима и Симы.

Смотрит не отрываясь. Ловит все мои мыльные пузыри, как делал это всегда.

Смаргиваю скопившиеся слёзы и отвожу глаза. Прости.

Понимающе кивает несколько раз, аккуратно ссаживает меня на диван и уходит в ванную комнату.

Появляется уже одетый в вырвиглазную футболку цвета “Лазерный лимон”. Обычно муж носит её, когда мы бываем в людных местах в поездках — площади, рынки, вокзалы. Чтобы, если я потеряюсь, могла заметить его издалека.

Садится рядом с диваном на пол. Манит ладонью, чтобы придвинулась и… целует. Без страсти, без надрыва, без отчаяния. Он просто… прощается.

— Я поеду, Сим-Сим, скоро самолёт.

— Как самолёт?

— А, это долгая история, — мотнув головой идёт в сторону двери, у которой стоит собранный рюкзак. Обувается. Открывает замок.

Горько всхлипываю и захожусь в рыданиях. Долгую историю я уже не узнаю. Необратимость во всём своём блеске: больше нет прошлого. Нас не реанимировать, не починить, только оплакать.

Немного постояв спиной ко мне, возвращается обутый. Крепко сжимает в объятиях, практически распластав у себя на груди, и шепчет:

— Всё будет хорошо, маленький, не реви.

Стирает слёзы большими пальцами, грустно улыбается, чмокает в нос и выходит из номера.

И, кажется, из моей жизни, потому что через несколько дней позвонит адвокат и сообщит, что Тим появился в суде, и мы больше не муж и жена.