Не проси прощения (СИ) - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Анна Шнайдер (ч. 2)

На следующий день, как Виктор и обещал, они с Дашей отправились в ювелирный салон, и всю дорогу девушка сияла от предвкушения. И отчего-то постоянно поглядывала на экран мобильного телефона, но Горбовский не обращал на это внимания. Он любовался юным и одухотворённым лицом Даши и чувствовал себя возле неё моложе и красивее. Проходя мимо витрины, даже понедоумевал — и почему такая молодая и симпатичная девушка влюбилась именно в него? Пятнадцать лет разницы, да и внешность специфическая — лысый здоровенный мужик с пудовыми кулаками, на романтического героя не тянет.

Ну что ж, на романтического героя он и правда не тянул, зато на наивного оленя — вполне.

Вся жизнь Виктора рухнула в тот момент, когда он стоял перед Ирой и детьми в ювелирном салоне, от шока не обращая внимания на то, что Даша предусмотрительно взяла его за руку. А потом жена побледнела и стала падать…

Ни разу в жизни Горбовскому не было настолько страшно, как в тот миг, когда он понял, что сердце у Иры не бьётся. Это был какой-то запредельный, невероятный страх, сжигающий все лишние чувства. Все до единого… Остался только страх. И пульсирующая от напряжения мысль, что Виктор сам, почти что своими руками убил Иру…

Все последующие события смешались в сознании, и он едва помнил, что тогда происходило. Вот Ира лежит на полу магазина, а Виктор делает ей искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Сквозь звон и шум в ушах слышно, как где-то рядом плачут близнецы. Ира начинает дышать, сипло и прерывисто, и на мгновение мир вокруг словно озаряет яркой вспышкой радости — но почти сразу Виктор понимает, что радоваться пока нечему. Это подтверждают и фельдшеры скорой помощи, которые прибывают очень быстро и тут же, не медля, кладут Иру на носилки и несут к машине.

В какой момент ушла Даша, Горбовский не знал, да и не волновало его это — ни тогда, ни сейчас. Скорее всего, как упала Ира и он начал реанимировать её, так Даша и поспешила убраться. И в ближайшие несколько часов, сидя вместе с Мариной и Максимом в больнице, Виктор о Даше и не вспоминал.

Приехала тёща и, злобно что-то прошипев Горбовскому в лицо, пошла уговаривать близнецов поехать домой — время уже подходило к полуночи. Дети агрессивно отказывались, не желая уезжать от мамы даже с бабушкой, и Виктор попытался внести свою лепту в этот разговор, заметив:

— Лучше и правда езжайте, вы ничем маме не поможете…

Договорить он даже не успел.

— А ты прям поможешь! — рявкнули хором Максим и Марина, и Горбовский внезапно похолодел. Ему показалось, будто его разом окунули в прорубь…

Это был тот самый момент, когда он осознал, что потерял не только Иру, но и детей. Но тогда Виктор ещё думал, что способен всё исправить…

Наталья Никитична всё же уговорила Марину и Максима уехать из больницы, но не к ним домой, а к себе. И Горбовский хорошо помнил, каким взглядом она его наградила перед тем, как выйти на улицу, — такое в этом взгляде плескалось разочарование, что Виктору немедленно стало тошно и стыдно.

О том, что операция прошла успешно, ему сообщили ближе к утру. Как и о том, что его вмешательство до приезда скорой спасло Ире жизнь. Утешением для Виктора это не стало, скорее наоборот — сам, всё сам… Сам едва не угробил, сам с того света вытащил. Герой!

Находиться в больнице действительно не было смысла — Ира лежала в реанимации, куда никого не пускали, и в лучшем случае её обещали перевести оттуда в обычную кардиологию через неделю. Жена даже в сознание ещё не пришла. Поэтому Виктор заказал такси и поехал домой.

По пути вытащил мобильный телефон из кармана, посмотрел на экран — и заметил пропущенные от Даши. Только в этот момент Горбовский вспомнил о её существовании. И ему неожиданно стало мерзко.

Ещё вчера улыбнулся бы, увидев на дисплее телефона её имя, но сегодня всё было по-другому. И перезванивать Даше Виктор не стал.

Виктор

Дома Горбовский попытался поспать хотя бы несколько часов, но у него толком ничего не вышло — сон оказался беспокойным, прерывистым, и отчего-то утомлял гораздо сильнее откровенного бодрствования. В конце концов, отчаявшись справиться с собственным взбудораженным событиями подсознанием, Виктор встал, принял душ и, сделав себе кофе прямо в чашке, позвонил в больницу.

Состояние Иры было прежним и оценивалось как удовлетворительное и стабильное. От наркоза жена отошла успешно, и Горбовскому от этих новостей стало немного легче. Он глотнул кофе… и закашлялся, скривившись — за годы счастливого брака с женщиной, которая вкусно готовила абсолютно всё, отвык от такого кофе, заваренного, словно чайный пакетик, в кружке. Жуткая гадость! А может, он слишком мало порошка насыпал, и надо было больше? Или наоборот — меньше?!

Виктор выплеснул напиток в раковину, помыл чашку и полез в шкаф, но нигде растворимого кофе не нашёл. Пришлось делать себе чай, который получился гораздо лучше, чем кофе, — пакетик всё же сложно испортить, — и Горбовский, выпив сразу половину, решил позвонить детям, чтобы сообщить новости о маме.

Ни Марина, ни Максим трубку не брали. И Виктор уже забеспокоился, когда ему позвонила тёща.

— Не трогай их, — сказала она каким-то словно замороженным голосом. — Не хотят они с тобой разговаривать.

Горбовский растерялся. Он ни разу в жизни не оказывался в подобной ситуации, чтобы его собственные дети отказывались разговаривать. Обычно всё было наоборот — Марина и Максим стремились общаться с отцом как можно больше, висли на нём в любое свободное время. Сейчас уже меньше, всё-таки тринадцать лет, но раньше…

— Я хотел про Иру… звонил в больницу… — пробормотал Виктор обескураженно, но Наталья Никитична его опередила:

— Мы тоже звонили, всё знаем. И дальше будем сами звонить, можешь не беспокоиться.

Говорила тёща без раздражения, но Горбовский чувствовал — злится.

— Наталья Никитична… — начал он, но она не дослушала, положила трубку. В принципе, Виктор мог её понять. Что ему сказать, чтобы объяснить свой поступок? Он и сам не знал. Даже хорошо, что тёща прервала разговор, не пришлось блеять невнятные оправдания, которые даже ещё не сформировались в его воспалённом от усталости мозгу.

И тут телефон снова зазвонил, но на этот раз Виктора решил потревожить его собственный отец и по совместительству один из лучших кардиологов города.

— Это правда? — холодным голосом произнёс в трубку Андрей Вячеславович, даже не поздоровавшись. — То, что мне рассказали внуки про тебя. Правда?

Горбовский знал — отец не поймёт. Он всю жизнь был верен матери, а к мужчинам, которые гуляли от жён, относился с лёгким презрением. Виктор отлично помнил историю, когда отец перестал общаться с одним из своих лучших друзей, после того как тот завёл любовницу и имел неосторожность рассказать об этом Андрею Вячеславовичу. Для отца всегда была важна честность, любой обман вызывал у него резкое неприятие — без полутонов.

— Правда.

— Сын, — голос Андрея Вячеславовича похолодел ещё сильнее, хотя изначально казалось, что это уже невозможно, — ты меня разочаровал. Я чему тебя учил?

— Пап…

— Давай без демагогии. Я разве учил тебя лгать и обманывать? Я разве говорил, что можно изменять близким? Своей связью с другой женщиной ты опозорил не только Иру и причинил боль Максу и Ришке — ты предал нас с матерью!

Виктор сглотнул, не зная, что сказать. О таком взгляде на свою связь с Дашей он и не думал никогда… Надеялся ведь, что никто не узнает. А теперь узнали все. И стыдно-то как, Господи!

— Пап…

— Короче говоря, запомни, — перебил его Андрей Вячеславович. — Ни я, ни мама не будем с тобой общаться, пока Иру и детей не вернёшь. А пока считай, что нет у тебя больше родителей.

И бросил трубку.

Виктор

Андрей Вячеславович Горбовский был человеком слова — и Виктор действительно не разговаривал с отцом вот уже двенадцать лет. Иногда он звонил матери, которая, конечно, отвечала на звонки, но каждый их диалог ощущался тяжёлым и так давил на психику, что Виктор старался беспокоить её как можно реже. Их встречи за последние годы можно было и вовсе по пальцам пересчитать. Мама, как и отец, была разочарована в нём. В его лжи и позорной связи, в его неспособности вернуть Иру и детей. И полностью поддерживала решение мужа. А на звонки Виктора отвечала и на встречи соглашалась, потому что жалела и любила, но… простить то, что он предал семью, так и не смогла.

В отличие от него, родители Горбовского общались с Мариной и Максимом — близнецы ездили в их загородный дом, и в альбоме, который отдала Ира, было несколько фотографий оттуда. Ну, хоть бабушки и дедушки Виктор своих детей не лишил, связавшись с Дашей, — и на том спасибо. Если бы Марина и Максим спроецировали возникшую к отцу неприязнь на его родителей, было бы совсем плохо. Хотя Ира вряд ли допустила бы подобное… Впрочем, Виктор не сомневался: она и по отношению к бывшему мужу пыталась смягчить близнецов, но они же в его породу пошли — упрямые, как два барана.

Самый первый день после того, как Ира попала в больницу, прошёл словно в тумане — потом Горбовский и вспомнить не мог, чем занимался и что делал. Разговоры с тёщей и отцом остались в памяти, но больше — ничего.

Хотя… нет. Ещё разговор с Дашей.

Она вновь позвонила ближе к вечеру. К этому времени Виктору всё же удалось немного поспать, и, наверное, поэтому в голову вдруг закралась мысль: каким образом Ира с детьми оказались в ювелирном салоне? Обычное совпадение? Если бы он находился с Дашей в продуктовом магазине, тогда да, ещё можно было бы списать на совпадение. Но ювелирный салон?! Хорошо, допустим, Ире нужно было купить подарок кому-нибудь. Но Виктор хорошо знал свою жену — она не потащила бы детей в ювелирный. Она вообще не водила их туда, где им будет скучно.

Всё это попахивало откровенной подставой, но кто мог её организовать? Ведь точно не Даша. Потому что представить, что организатором «случайной» встречи Виктора и его семьи была эта нежная девочка, он не мог. Даша казалась ему едва ли не ангелом во плоти, бескорыстно влюблённой и честной девушкой, неспособной на подобную подлость. Вот только кандидатов, кроме Даши, и не имелось.

Поэтому, когда она позвонила, Горбовский взял трубку: действительно хотел поговорить.

— Витенька, — выдохнула Даша, услышав его слегка хриплое от долгого молчания «алло», — как ты?

— Замечательно, — ответил Виктор, сам на себя удивляясь: оказывается, он ещё способен на самоиронию. Хочется удавиться, а он шутит. Наверное, так и приговорённые к расстрелу — до последнего смеются над собой и собственным невезением. — Как я ещё могу быть?

— Ну-у-у… — протянула Даша, и Горбовского неожиданно передёрнуло. Он вдруг ощутил, насколько нарочито сладко-медовым звучит её голос. — Не знаю… Всё-таки ситуация неприятная… И… как твоя жена, Витенька?

К сладости добавилось заискивание, и настолько неискреннее, что Виктор даже оторопел. И раньше так было? И он просто не замечал? Не могло ведь прорезаться сегодня!

— Жену прооперировали. Пока состояние стабильное.

— Ох, я рада, что всё в порядке, — произнесла Даша слишком быстро, словно торопилась скорее перейти на другую тему. — Я волновалась. Но, раз она в больнице, мы же можем видеться чаще? Да?

У Виктора было такое чувство, будто его ударили кулаком в лицо, да так сильно, что мозги внезапно встали на место.

Циничность Даши, которая легко и просто предлагала встретиться, когда накануне Ира едва не умерла у них на глазах, поразила до глубины души. И Виктор словно увидел всю ситуацию, в которой оказался, со стороны. Себя, счастливого семьянина, которому просто наскучило однообразие и который, как говорят в народе, зажрался настолько, что решил заиметь проблем на ровном месте. Беспринципную молодую девчонку, которая использовала легенду о влюблённости и образ хорошей девочки, чтобы втереться в доверие и получить свою выгоду. Только выгода её и интересовала, и плевать было на семейный статус Горбовского, на наличие двоих детей.

Ходить по головам — возможно, не приобретённое, а врождённое умение? Иначе как объяснить, что одни могут, а другие нет?

Виктор потёр загоревшееся от стыда лицо. Какой же он придурок! Ради чего решил пожертвовать собственным счастьем? Правильно ему всё отец сказал.

— Можем, — глухо ответил Горбовский, в зародыше задавив желание бросить трубку и заблокировать телефон Даши. — Через час приеду к тебе.

— Ох! — едва не взвизгнула девушка. — Как здорово, Витенька! Буду ждать! Тебе… приготовить что-нибудь, может? Ты голодный? Ну… — Она хихикнула. — Не только в том смысле…

— Не нужно, не утруждай себя, — сказал Виктор и отключился.

Виктор

Он медленно оделся и спустился вниз, к машине. Посмотрел на часы: девять вечера. Люда, его однокурсница и отличный хирург-стоматолог, как раз должна заканчивать смену.

Когда Виктор решил организовать свою стоматологию, Люда перебежала работать к нему в клинику одной из первых. И она была единственным хирургом, не считая Горбовского, которому ассистировала Даша.

— Да, — ворчливо произнесла Люда сразу после первого гудка. — Горб, только не говори, что ты опять собираешься в загул. Я уже устала тебя подменять! Совесть имей!

— В загул? — повторил Виктор едва ли не по слогам. Думал, ослышался, и Люда имеет в виду отгул, но…

— А куда ещё?! Слушай, я всё понимаю, кризис среднего возраста, но ты совсем уже охренел, прости. Ты хочешь своих пациентов растерять, что ли? Целый месяц вместо работы бл**вом занимаешься! Не знаю, как у других, а у меня уже заканчивается терпение. Если в ближайшую неделю не соизволишь вернуться к нормальному рабочему графику, я увольняюсь!

— Стоп-стоп, — рявкнул Виктор, прерывая возмущённый монолог бывшей однокурсницы. — Я уже понял, что про… меня и Дашу ты знаешь. И… что думаешь?

— Что ты козёл, — ответила Люда безапелляционно. — И прочие эпитеты, или как там это называется. Тут без вариантов, уж извини. Если бы мой муж так себя вёл, как ты, я бы ему яйца оторвала и в глотку запихнула. Но ты мой начальник, поэтому я молчу и не в своё дело не лезу. Но сказать могу. Сволочь ты, Горб!

Люда рассерженно дышала в трубку, и Виктору очень хотелось хоть как-то оправдаться — выглядеть козлом перед подругой было непривычно и неприятно. Тем более что раньше она считала его приличным человеком. И в подобном тоне не разговаривала вообще никогда.

— Люд… — Горбовский кашлянул. Можно было бы сворачивать диалог, но ему хотелось задать ещё один вопрос. Скорее всего, для того, чтобы стало ещё больнее. — А что ты думаешь о Даше?

— Сучка, — отрезала Люда с той же безапелляционностью. — Как ассистентка хороша, сосёт, видимо, тоже неплохо — тебе лучше знать, — но как человек дерьмо. Перед тобой она всегда хвостом вертела, но, как ты из поля её зрения выходил, разворачивалась на сто восемьдесят градусов. Один раз нашу Катю-администратора даже до слёз довела!

— До слёз? А почему Катя мне не сказала?

— А чего тебе говорить, если ты на Дашу едва слюной не капал? — хмыкнула подруга. — Нарываться только на скандал. Все ждали, когда ты с ней натрахаешься и она тебе надоест. Ты же не собираешься из семьи уходить? Или совсем башкой повредился?

— Не собираюсь, — вздохнул Горбовский, отлично понимая, что этот ответ уже не имеет значения: Ира-то наверняка собирается. И дети… — Ладно, спасибо тебе. Не переживай, завтра я буду на работе.

— Спасибо, шеф, облагодетельствовал, — фыркнула Люда и положила трубку.

Вот так и понимаешь, что весь коллектив-то в курсе… а Виктору ещё казалось, что он хорошо шифровался.

Ну не дебил?

Виктор

Ни разу Горбовский не приезжал к Даше без цветов — до этого дня. Но сегодня заходить в цветочный было выше его сил, даже ради того, чтобы она не заподозрила неладное прямо с порога. Впрочем, дальше было ещё сложнее — Даша, как только увидела Виктора, сразу по привычке полезла целоваться, и он с трудом отлепил девушку от себя.

Удивительно, но ещё два дня назад организм недвусмысленно реагировал на любую близость к Даше, будь то поцелуй или откровенное прикосновение. Теперь тоже… отреагировал. Но наоборот — Виктору стало настолько неприятно, что захотелось немедленно развернуться и уйти. Однако он всё-таки остался — чтобы разобраться в случившемся и узнать правду.

Хотя, может, и стоило уйти, ведь на самом деле в тот момент Горбовский уже всё отлично понимал.

— Что случилось, Витенька? — Даша с показной нежностью провела ладонью по его щеке — естественно, небритой — и надула губы. — Ох, ты не брился… Что же ты? Ты же знаешь, тебе не идёт.

— Пойдём в комнату, поговорить надо, — сказал Виктор нарочито спокойно и, приглядевшись к Даше, заметил, как она напряглась.

Квартира, которую он снял девушке, была небольшой, всего-то однокомнатной, но очень приличной и уютной. Для Даши, которая ютилась в однушке меньшей площади с матерью и братом и у которой не было ничего дороже рыночной одежды — мать всю жизнь пахала, чтобы прокормить детей, и не имела лишних денег, — это наверняка было счастьем. Зачем же она полезла в семью Виктора? Мало было? А может, просто надеялась, что женится на ней в итоге? Всё-таки Даша молодая ещё, глупая… хотя и умнее Горбовского, как выяснилось.

Виктор сел на диван и, когда Даша по привычке опустилась к нему на колени, осторожно ссадил её на место по соседству.

— Витя?.. — Глаза девушки округлились и повлажнели. Горбовский наблюдал за этим почти с исследовательским интересом, диву даваясь на себя — как он умудрялся не замечать притворство и фальшь? Может, просто не хотел замечать, поэтому и не замечал? — Ты сердишься на меня?

— Это ведь ты как-то выманила Иру и детей в ювелирный салон? — совсем не деликатно поинтересовался Виктор, и не собираясь юлить. Он всегда был человеком прямолинейным, в чём-то даже бесхитростным, и интриговать, выпытывая нужную для себя информацию, не умел. — Скажи мне правду, Даша.

— Что ты, Витенька… — Девушка захлопала глазами и молитвенно сложила ладошки. — Нет! Клянусь тебе мамой и братом, самыми своими близкими людьми клянусь — я здесь ни при чём!

Подобная клятва Горбовского смутила. Разве можно клясться близкими, будучи виноватым? Это же совсем… Даже не дно, а глубже.

Может, он не прав, и Даша не виновата?

— Тогда кто мог это сделать? — вздохнул Виктор, уже не зная, что и думать. — Я никому не говорил, куда собираюсь пойти. А ты, Даша?

Она опустила глаза и, шмыгнув носом, призналась:

— Говорила… Подружке своей, Кате. Она… завистливая… Может, она как-то… Не знаю, Витенька! — Даша вновь подняла голову и бросилась ему на шею, чтобы секундой позже начать обцеловывать лицо. — Клянусь, не знаю! Не сердись на меня, я так тебя люблю! Что хочешь для тебя сделаю!

— Что хочешь… — пробормотал Виктор и, с силой сжав Дашины плечи, вновь ссадил девушку с себя. — Тогда собирай вещи.

— Что?.. — Её глаза вспыхнули, но не страхом, а радостью. — Ты… возьмёшь меня жить к себе?! Витя!

— Нет, — отрезал Горбовский, и Даша сразу изменилась в лице. Испугалась. — Я отвезу тебя обратно в твою квартиру, к матери и брату. Завтра зайдёшь в клинику, получишь расчёт, и закончим на этом.

— Витя… — Даша всхлипнула и потянулась к нему, но Виктор, поморщившись, отвёл в сторону её руку. — Но я ведь не виновата. Или ты не веришь?

Да, он не верил. Несмотря на клятву — совсем не верил.

Потому что думал: если девушка способна спать с женатым мужчиной, то она легко может пренебречь и другими нормами морали. Подумаешь, клятва. Он как атеист тоже не считал, что из-за подобного молния может ударить в голову. Однако истинно порядочных и честных людей удерживает от плохих поступков не неотвратимость наказания, а совесть. Совесть! А у Даши её явно не было.

Хотя у него, наверное, тоже, раз он…

— Да неважно, верю я или не верю. Главное, что я виноват. И хватит с меня этой вины, не хочу больше. Мне нужно быть рядом с женой и детьми, а не с тобой.

— Значит, ты решил меня выпнуть из своей жизни? — усмехнулась Даша, и настолько желчно, что Виктор даже оторопел. Он ни разу не видел у неё настолько циничной и злобной усмешки. — Думаешь, можно так — попользовать девушку, а потом её пинком за дверь и гуляй, Даша? Не выйдет! У меня есть телефонный номер твоей жены. И, если ты поступишь так со мной, я ей много всего интересного пришлю. У меня есть! И аудио, и видео, и фотки. — Даша сорвалась на визг, и голос её стал угрожающим. — Посмотрим тогда, как ты после такого будешь прощение вымаливать!

На самом деле Виктор ожидал нечто подобное. Однако всё равно застыл от неожиданности, переваривая мгновенное преображение из невинной милашки в злобную фурию.

— Значит, это всё-таки ты устроила встречу в ювелирном салоне? — спросил Виктор как мог невозмутимо, хотя после всего услышанного ему безумно хотелось просто взять и разбить Дашину голову о стену. — Написала Ире что-то… да?

— Ты ничего не докажешь, — хмыкнула девушка, сложив руки на груди. — И только попробуй причинить мне вред! Я и в суд тогда пойду. Скажу, что ты шантажом меня заставил и угрожал уволить. Тебя, может, и оправдают, но репутации клиники и твоей лично будет хана!

Виктор

Настоящее лицо человека… Каким оно бывает? Иногда и не знаешь, пока не окажешься в какой-нибудь неприятной ситуации. А до этого общаешься, улыбаешься, чай вместе пьёшь, спишь в одной кровати — и не знаешь, что рядом с тобой находится монстр.

— И что ты хочешь от меня? — криво усмехнулся Горбовский. — Денег?

— Я хочу квартиру! — мило улыбнулась Даша. — Не эту, а свою. Двухкомнатную. С работы, так уж и быть, можешь увольнять, новую найду. Квартиры мне будет достаточно.

Достаточно, значит…

Даже если бы у Горбовского были деньги на квартиру, он не стал бы тратить их на Дашу. Во-первых, потому что она и этим может не удовлетвориться и будет шантажировать его потом всю жизнь. А во-вторых — ещё не хватает вознаграждать за подлость.

Нужно действовать как-то иначе. Но… как?

В любом случае сначала следовало потянуть время.

— Хорошо, будет тебе квартира. — Удивительно, но сказать это получилось спокойно, и в лице ничего не скривилось и не дёрнулось — хотя Горбовский откровенно врал. Он скорее удавил бы Дашу, чем что-то ей подарил или заплатил. — Не сегодня, естественно. Надо найти подходящий вариант и подготовить документы. — Виктор встал с дивана и нисколько не удивился, когда Даша с улыбкой провела ладонью по его паху.

— А хочешь?.. — начала она, соблазнительно-призывно облизывая губы, но Горбовский покачал головой и сделал шаг назад, уходя подальше от девушки.

— Нет. Я уже сказал — хватит с меня.

— Ой, да ладно! — фыркнула Даша, глядя на Виктора с разочарованием. — Ты же хочешь, чего сдерживаться? Кому от этого будет легче?

— В чём-то ты права, — усмехнулся Горбовский, вновь чувствуя острое желание взять Дашу за голову и ударить ею об стену. — Легче теперь уже точно никому не будет. Но в другом не права. Я не хочу.

— А чего так? Проблемы с потенцией? — съязвила девушка, раздражённо поблёскивая глазами.

— Типа того, — ответил Виктор, решив больше не тратить на эту лицемерку своё время, и быстро вышел из комнаты. Стремительно обулся, оделся и выскочил в подъезд, подсознательно радуясь тому, что провожать его Даша не вышла.

На улице Горбовский подошёл к машине и, забравшись внутрь, опустил голову и ткнулся лбом в руль.

Так хотелось, чтобы всё случившееся за последний месяц оказалось дурным сном… И чтобы проснуться сейчас — а на дворе октябрь, и не было ни этой позорной связи с Дашей, ни инфаркта Иры, ни обиды детей, родителей и тёщи. Снова обрести свою семью… это было единственным желанием Виктора — и в тот вечер, и во все последующие вечера, и сегодня, спустя двенадцать лет.

…Пять минут он ещё позволил себе посидеть в ступоре, но затем всё же выпрямился, вытащил из бардачка бутылку, высадил сразу половину отвратительно тёплой воды и достал телефон.

Среди пациентов Виктора попадались разные люди. Были молчаливые, о профессии которых он ничего не знал, независимо от того, сколько раз они к нему приходили. Были разговорчивые, но бесполезные — обычные люди. Но попадались и не совсем обычные.

Подполковник милиции Юрий Емельянов был как раз из таких — не совсем обычных и разговорчивых. Виктор много раз делал ему зубы — Емельянов работал в уголовном розыске, а там может случиться всё что угодно. Подполковник сам дал Горбовскому свой номер, заявив:

— Звони, если что. Лучше, конечно, без этого, но мало ли.

И теперь Виктор взволнованно слушал гудки в трубке мобильного телефона. Поздновато для звонков — почти одиннадцать, — но ждать до завтра он не мог. Если Емельянов не ответит, тогда придётся изобретать что-то другое. И если помочь не сможет — тоже.

— Алло.

Сердце в груди взволнованно трепыхнулось.

— Юрий Михайлович, это Виктор Горбовский. Стоматолог.

— Да узнал я тебя, — вздохнул Емельянов. Он был старше Виктора лет на пятнадцать и «тыкал» с самого начала. Впрочем, Горбовский не сомневался — подполковник наверняка мало кому говорит «вы». — Говори, что случилось. Надеюсь, никого не убили?

Виктор

Рассказ обо всём, что произошло за последний месяц, занял от силы минут пять. Странно, что так бывает — эти события полностью изменили жизнь Виктора, а говорил о них он совсем недолго.

— М-да, — вздохнул Емельянов, выслушав Горбовского. — Не буду читать тебе нравоучения, полагаю, выводы ты сделал. От меня чего хочешь?

— Я не знаю, что делать, Юрий Михайлович. Я не могу купить Даше квартиру, сами понимаете…

— В этом нет смысла. Такие, как она, не отстанут, так и будут всю жизнь деньги сосать. Значит, ты хочешь просто, чтобы она отстала? Или?..

— Нет, вполне достаточно.

— Договорились.

Виктор несколько секунд молчал, переваривая услышанное.

— А-а-а… Так просто?

— А ты думал, будет сложно? — хмыкнул Емельянов. — Честно, Витя, ставить на место зарвавшихся девчонок — удовольствие ниже среднего, но это несложно.

— Вы сами с ней поговорите? — уточнил Горбовский, и подполковник расхохотался так, будто услышал отличную шутку.

— Говорить?! Ох, Витя, теперь я понимаю, как она умудрилась тебя облапошить, — ты же наивный как младенец. Какие разговоры? Люди наподобие твоей Даши не понимают слов. Даже угроз. Раз ты с ней говоришь — значит, пытаешься договориться, а для неё это слабость. Она понимает только силу. Грубую силу, которой не может ничего противопоставить.

— Тогда… как? — уточнил Горбовский осторожно. То, что говорил Емельянов, было неприятно по многим причинам. Какой бы сукой Даша ни была, она всё-таки женщина…

— Не волнуйся ты, цела она останется, — хмыкнул подполковник, правильно истолковав замешательство Виктора. — Ну, может, не совсем цела, но это мелочи, издержки производства. И не жалей ты её. Она же не пожалела ни тебя, ни твою жену.

— Я не жалею. Просто хочу знать.

— Зачем? — удивился Емельянов. — Ты человек… хм… определённого склада личности, будешь переживать. Обидели, мол, девчонку. А то, что эта девчонка сама кого хочешь обидит…

— Всё-таки скажите, Юрий Михайлович. Что вы сделаете?

Подполковник устало и укоризненно вздохнул.

— Я — ничего. Ребят попрошу. Есть у меня… должники. Потолкуют с ней правильно, по понятиям. Чтобы не рыпалась.

— Изнасилуют?

— Какой ты, Витя, въедливый! Как клещ. Если тебе будет спокойнее, попрошу, чтобы не трогали. Помнут только немножко, но уж извини, без этого она не проникнется.

Виктор решил не уточнять, что значит «помнут». Если учесть специфику работы Емельянова, значить это могло что угодно.

Не стал Горбовский спрашивать и то, кто будет «толковать» с Дашей — ребята из органов или… откуда-то ещё. Да и подозревал, что Емельянов всё равно не скажет.

— Спасибо вам, Юрий Михайлович.

— Да не за что, — хмыкнул подполковник. — Удачи тебе с семьёй, Витя.

Горбовский нажал отбой и некоторое время просто сидел, тупо глядя в пространство перед собой.

С семьёй… А есть ли у него теперь семья?

Виктор

На следующий день Даша не пришла на работу. И трубку не брала, сбрасывала звонки. И Горбовский даже успел забеспокоиться, что девушку «помяли» сильнее, чем он договаривался с Емельяновым, когда она наконец явилась — ровно через полутора суток после разговора с подполковником. И выглядела… действительно помято. С опухшим, словно от слёз, лицом, небольшой ссадиной на щеке, какая-то нервная и дёрганая. На Виктора, который столкнулся с Дашей случайно, выходя из кабинета, глянула испуганно и пролепетала:

— Я только документы забрать и расчёт получить…

— Похвально, — кивнул Горбовский, провожая бывшую любовницу настороженным взглядом. Он всё ещё опасался, что Даша что-нибудь выкинет, невзирая на явно красноречивые предупреждения. Но девушка не была дурой, смекнула, что здоровье по-всякому дороже квартиры, и слилась тихо и быстро, собрав вещи и бросив ключи в почтовый ящик. Виктор потом наводил справки на всякий случай — Даша вернулась к матери и брату, но прожила там недолго, подцепила какого-то мужика старше себя на двадцать пять лет и вновь умчалась в съёмную квартиру. Такие люди не меняются, это Горбовский теперь знал точно. И что с Дашей сейчас, не имел ни малейшего понятия, но надеялся, что свой бумеранг она получила.

Каждый день Виктор звонил в больницу, узнавал состояние Иры, и новости радовали — жена шла на поправку. Но дети по-прежнему не желали с ним общаться, и родители тоже. Тёща… она разговаривала с Горбовским дольше всех, но исключительно формально. И когда через пару дней после увольнения Даши Виктор всё же осторожно поинтересовался, как так получилось, что Ира и дети оказались в ювелирном салоне, ответила на вопрос. Сухо и лаконично, но ответила.

— Ире на телефон смс-сообщение пришло. «Приходи сегодня к семи часам вечера в салон «Изумруд» по такому-то адресу, будет интересно». Ира его и не видела даже, Марина и Макс прочитали во время обеда. В шпионов решили поиграть, сказали ей, что там их будет ждать одноклассница с какой-то тетрадкой.

— Почему там? — удивился Виктор. — В ювелирном?..

— А они соврали, что она с родителями подарок будет выбирать.

«Значит, Ира не знала…» — с горечью подумал Горбовский и зажмурился от стыда, представив, в каком шоке была жена, когда увидела его с Дашей. У неё даже сердце остановилось…

— Позволю дать тебе совет, — говорила между тем тёща. — Пока Ира лежит в больнице, займись разводом, Витя.

— Наталья Никитична… — прохрипел он, пытаясь сказать, что не согласен, но женщина продолжила с той же жёсткостью:

— Не мучай ты её, имей совесть. Ты едва в могилу Иру не свёл, думаешь, она выдержит, если ты начнёшь ей глаза мозолить и канючить, как хочешь домой вернуться? Не надо мне ничего объяснять, я достаточно пожила на этом свете, чтобы понимать — ты разводиться не желаешь. Но мир не вокруг тебя вертится, Витя. Поэтому займись разводом.

Наталья Никитична положила трубку, и Горбовский потом долго не мог прийти в себя, прокручивая в голове их диалог, точнее, её требование о разводе.

«Думаешь, она выдержит?..»

Виктор холодел и покрывался потом, когда пытался представить, как станет просить прощения у Иры — а её сердце вновь не справится со стрессом и остановится. Такое ведь вполне может быть, ему это и врач говорил. Никаких, мол, волнений, пациентке нужно находиться в покое, иначе всё может повториться.

Покой с возвращением к мужу был несовместим, Виктор это понимал. Но смириться не получалось.

Было больно и обидно. За себя и за Иру. Столько счастливых совместных лет! И всё потеряно почти в одночасье. Словно он по-настоящему не ценил то, что между ними было. Словно не дорожил ни любовью, ни семьёй.

Тогда Виктор отмахивался от подобных рассуждений — нет, не может быть, конечно, дорожил и ценил! А теперь вот думал, что так оно и было.

Виктор

За прошедшие годы Горбовский много и упорно думал и рассуждал о случившемся — хотел понять (и, желательно, принять) самого себя. Принять так и не получилось, по крайней мере, до конца — Виктору, как и практически любому человеку, хотелось быть лучше в собственных глазах. Но, как говорила Ира, «не выходил у Данилы-мастера каменный цветок».

А вот понять… Да, пожалуй, получилось. Хотя понимание далось нелегко и больно.

Ира, несмотря на то, что сопротивлялась ещё до замужества, досталась Виктору в целом легко. Он сильно влюбился и получил желаемое быстро — и трёх месяцев не прошло. Потом они стали жить вместе, Ира забеременела, они поженились. Простая и старая как мир история любви без особых страданий. Горбовский даже не думал никогда — по крайней мере, до развода, — как ему повезло, что всё получилось именно так. Другие люди годами не могут найти своего человека, а когда находят, он может оказаться занят. Приходится, если хочешь семью, жить не со «своим»…

И, как это часто случается с тем, что получил без должного старания, в сознании Виктора не закрепилась мысль, что семьёй надо дорожить. Нет, формально он это понимал, тем более что его родители всегда дорожили друг другом и Горбовский впитывал это с детства. Но только формально. Никогда раньше не сталкиваясь с кризисом в браке — миновали их с Ирой извержения вулканов, увы, — Виктор попросту не имел понятия, как с ним справляться.

Подобное знание далось ему слишком дорого. Зато теперь Горбовский мог как по нотам разложить собственные поступки и рассказать, как нужно было действовать, чтобы не попасть в то дерьмо, в котором он жил сейчас. Да, всё стало очевидным. Однако понимание не снимает вины за случившееся, да и надежды на прощение не даёт. Если только на Божественное прощение… Богу-то, если он существует, наверное, проще заглянуть в душу и увидеть там всё, о чём Виктор передумал за годы одиночества. Какие выводы сделал, глубоко ли раскаяние, принято ли искупление. Людям объяснить это всё… практически невозможно. Особенно если они не желают слушать, как Максим и Марина. И как Ира.

Через десять дней после операции жену перевели в обычную палату, но Горбовский в больнице не появлялся. Во-первых, понимал, что Ира не захочет его видеть, более того, Наталья Никитична по телефону прямо сказала, что насчёт него предупредили и охрану, и заведующего кардиологией, и медсестёр — к жене в палату никто Виктора и не пропустил бы. Ну и во-вторых, он и сам не рвался, и не только потому, что стыдно было до невыносимости. Опасался навредить… Всё вспоминал, как делал Ире массаж сердца и искусственное дыхание, и холодел от страха, что подобное может повториться.

О том, что Иру выписывают, Наталья Никитична Виктору сообщила, хотя он боялся — не скажет. Но нет, сказала. Но не затем, чтобы он приехал в больницу, конечно.

— Приезжать не вздумай! — заранее резко отчитывала его тёща. — Всё равно с тобой никто не хочет разговаривать. Просто я решила, что ты должен знать о выписке. Понимаю, что переживаешь. Ире ещё долгая реабилитация предстоит, но теперь хотя бы не в стационаре.

Поначалу Горбовский действительно не собирался приезжать, но не выдержал — так хотелось увидеть жену и детей. Хотя бы издалека!

Только издалека и получилось. Ира и близнецы, заметив стоящего неподалёку от входа в приёмное отделение Виктора, попрятались в машину Толи, брата жены. Наталья Никитична, сложив руки на груди, осталась стоять у двери, как грозный страж, а Анатолий вылез с водительского места и пошёл на Горбовского, и лицо у него было такое, что Виктор подумал — сейчас будет бить. И приготовился не сопротивляться.

Однако ничего подобного не случилось.

— Ты русского языка не понимаешь? — угрожающе-холодным тоном поинтересовался Толя. Ему тогда было двадцать пять, и он работал инструктором по плаванию в спортивной школе. Крепкий и красивый парень, но серьёзный — у него была постоянная девушка уже года четыре. — Мама тебе сколько раз говорила, чтобы ты к Ире не лез? Ты её в могилу свести хочешь?

Виктор вздохнул… и внезапно принял решение.

— Нет. Я просто хотел сказать, что сам займусь разводом. Пусть ни о чём не думает. Квартиру им с Максом и Ришкой оставлю, конечно. И… не только. Всё будет по-честному, обещаю.

— Благородно, — язвительно хмыкнул Толя, засовывая руки в карманы. — Ладно, я передам. Что-то ещё?

Сердце болело так, что Виктору казалось — у него самого сейчас инфаркт случится. Но разве можно было иначе? После всего случившегося настаивать на диалоге с Ирой, пытаться её вернуть? Как это делать, если любым неосторожным словом, да даже просто своим присутствием, можно убить человека?!

— Нет. Ничего.

— И прощения просить не будешь?

В глазах брата жены было столько презрения, что Горбовского затошнило. А ведь когда-то у него были отличные отношения с Толей… Хотя тот, конечно, меньшая из его потерь.

— А смысл? — Виктор пожал плечами и опустил глаза. — Я виноват, но Ира ведь не простит.

— И не только Ира, — припечатал Толя, развернулся и пошёл к машине, буркнув насмешливое: — С наступающим тебя. Будь счастлив.

Удивительно, но, оказывается, пожелание счастья может вместить в себя столько боли и яда, что от него задыхаешься, как будто резко перекрыли кислород…

Виктор

— Виктор Андреевич? Виктор Андреевич!

Горбовский помотал головой и перевёл расфокусированный взгляд на Олю, администратора его клиники, которая стояла перед ним, махала руками и едва не подпрыгивала, пытаясь привлечь внимание.

— Что? — прохрипел он полузадушенно, не до конца осознавая, что происходит. Так погрузился в воспоминания о прошлом, что настоящее отошло в сторону почти целиком и никак не хотело возвращаться.

— У вас закончился обеденный перерыв! — с вытаращенными глазами выпалила Оля. — И пациент уже пять минут ждёт! А вы… вы даже чай, что ли, не допили?! И бутерброд не доели…

Виктор опустил взгляд. Да, действительно — его обед до сих пор был практически не тронут.

— Задумался, — вздохнул он, вставая из-за стола. — Ладно, пойду. Через пару минут позовёшь пациента в кабинет.

— А обед? — растерянно пискнула Оля. Милая девочка и старательная. Совсем не как Даша. И на Виктора смотрела как на начальника, только и всего. Впрочем, других он с тех пор и не держал в клинике.

— Подождёт. Не переживай, не помру.

«А хотелось бы», — с горечью подумал Горбовский, уже шагая по коридору по направлению к своему кабинету. Действительно хотелось бы. Ради чего жить-то?

Последние годы Виктор жил не ради, а скорее, вопреки. И по инерции. Привык как-то…

С трудом продержавшись до вечера, Горбовский, недолго думая — чтобы не сомневаться, — совершил набег на магазин детских товаров. Накупил всего, чего только можно было накупить, и заказал доставку на дом Марине. Благо Ира, когда Виктор попросил её написать адрес, упомянув, что хочет прислать подарок, не стала возражать. Будто и сама хотела, чтобы он что-нибудь подарил внучке.

И… не только внучке.

Ирина

Спала она плохо — несмотря на все лекарства, поддерживающие спокойный и долгий сон. С её диагнозами спать не менее восьми часов в сутки и без перерывов было жизненно важным. Обычно получалось, но не в последние несколько дней.

Вот что сделала встреча с Виктором. И спектакль Ирина так и не посмотрела нормально, и спит теперь отвратительно. Он в этом не виноват, конечно. В этом — точно нет.

Может, ещё разговор с Машей Вронской настроил на такой… беспокойно-сентиментальный лад. Даже вдруг стало вспоминаться прошлое — нет, не измена и развод, а те годы, когда они с Витей были счастливы. Там было что вспомнить хорошего. Точнее, только одно хорошее и вспоминалось — Ирина вообще была из числа людей, которые забывают плохое. В одном только программа дала сбой, и предательство Виктора она ни забыть, ни простить по-настоящему не смогла. Наверное, потому что не понимала, по каким причинам он на него пошёл. И не хотела понимать. Понимание — шаг навстречу, шаг к примирению, но мириться с Виктором было выше её сил.

Утром в среду Ирина отправилась к Марине, чтобы повидаться и с дочерью, и с внучкой, а заодно немного помочь. Посидеть с Улей, пока Марина будет мыться или отсыпаться, в магазин сходить за какой-нибудь мелочью. А ещё… понемногу готовить почву для разговора о Викторе.

Дочь была уставшей, как и любая другая мама на её месте, и Ирина, заметив, как Марина едва не засыпает над кружкой с чаем, понимающе улыбнулась, вспомнив себя в первые несколько лет жизни близнецов.

— Ты чего такая довольная? — проворчала Марина, хлопая сонными серо-голубыми глазами. Отцовскими. У Ирины оттенок был более серый. — Случилось что хорошее?

Хорошее… Можно ли встречу с Виктором назвать хорошим событием? Ирина, как ни странно, затруднялась с ответом. Однако знала, что назвать плохим нельзя точно.

— Нет. Просто вспомнила, как с вами обоими намучилась, когда маленькими были. Первые годы казалось, что могу стоя заснуть. А потом вы выросли… и стало даже удобнее — всегда друг за другом приглядите, и поиграть есть с кем, не скучно. Но поначалу это был кошмар.

Марина тоже засмеялась и сразу стала выглядеть лучше. Глаза заблестели, румянец на щеках появился.

— Боря вот сказал, что хотел бы близнецов, как мы с Максом. И жаль, что я от тебя это не унаследовала.

— Не уверена, что это наследуется, — хмыкнула Ирина. — Но не помню точно. А вообще жаль — думаю, у вас с Борей получилось бы и близнецов воспитывать, несмотря на то, что с бабушками и дедушками напряжёнка. Особенно с дедушками.

Дочь сразу резко помрачнела и посмотрела на Ирину с недовольством.

— Мам, ну ты опять? Сколько раз уже на эту тему говорили. Я не передумаю. Ни видеть, ни слышать его не хочу. Неужели ты забыла, как сама едва не умерла из-за него?!

Вот уже двенадцать лет Марина ни разу не произнесла «отец» или «папа». Только «он». Макс как-то подтаял, стал вновь упоминать Виктора в разговорах, а вот Марина ни в какую.

Её обида пустила настолько глубокие корни, что Ирина не имела ни малейшего понятия, как её выкорчевать. Ни тогда, ни сейчас.

— Я помню, Ришка, — ответила она мягко и спокойно. — Такое не забывается. Но, несмотря на это, он всё ещё ваш с Максом отец. И дедушка Ульянки.

— Я сама решу, кто дедушка, а кто не дедушка, — грубо отрезала дочь и встала из-за стола, едва не расплескав чай. — Пойдём, Улю поднимать пора.

Чуть позже, играя с проснувшейся дочкой, Марина повеселела, и Ирина сняла отличное видео с ней и Ульяной. А ещё через пару часов, подумав — а почему бы и нет? — взяла и отправила его Виктору.

Ирина понимала, что ему наверняка будет больно и неуютно, но… что же теперь, совсем внучку не показывать? Нехорошо. И Ирина очень надеялась, что Марина всё-таки со временем поймёт, насколько это нехорошо, и позволит Вите общаться с Ульяной.

Из него получится отличный дедушка. И отец был отличный, и дедушка будет замечательный. Обязательно будет! Даже жаль, что она вряд ли это увидит.

Но, возможно, оттуда ей легче окажется и забыть, и простить?

Ирина

Когда несколько часов спустя Ирина писала Виктору адрес Марины, она серьёзно сомневалась, что правильно поступает. Не станет ли это эскалацией конфликта? С другой стороны, надо же когда-то начинать их сближать, так почему не сейчас?

А ещё она малодушно надеялась, что успеет уехать прежде, чем подарок Виктора доставят, и Марина будет беситься не при ней, а при муже — Борис как-то умел быстро и ловко гасить приступы её темперамента, у Ирины так не получалось. Вот у Вити получалось когда-то, а потом, когда они развелись, у Макса. Теперь вот — у Бориса. Видимо, Марина так устроена — ей нужно «подчиняться» мужчине.

Тем вечером подарок от бывшего мужа всё же не принесли — доставка была оформлена на утро. И когда Ирина пришла к дочери утром следующего дня, то застала мрачную и злую Марину в окружении коробок на диване в гостиной.

Ни одна из них распакована не была.

— Что это? — поинтересовалась Ирина как можно спокойнее, делая невозмутимое лицо. Дочь фыркнула и закатила глаза.

— Только не говори, что не в курсе! Хотя да, подарок анонимный. Но больше ведь не от кого!

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — пожала плечами Ирина, решив уйти в глухую несознанку. Увидела по реакции Марины, что так будет лучше. — Что это за коробки?

Дочь, с подозрением прищурившись, сложила руки на груди и откинулась на спинку дивана.

— Доставка из магазина детских товаров, — проворчала в конце концов и скривилась. — Я ничего не заказывала, Макс и Боря утверждают, что ни при чём. Ты, судя по всему, тоже. Значит, остаётся он!

— Он — это кто?

— Ты знаешь, — прошипела Марина. — И не верю я, что не знаешь! Кто-то ведь должен был дать ему мой адрес. И это был не Макс!

И тут Ирина решила использовать тяжёлую артиллерию. Слишком уж гневно сверкали глаза дочери — значит, она пошла вразнос и не остановится, если её специально не остановить.

Поэтому Ирина медленно опустилась на пол, прижимая ладонь к груди.

— Ой! — воскликнула Марина, тут же подрываясь с места. — Мама! Что с тобой?! Вызвать скорую?!

— Не нужно, — качнула головой Ирина и обняла дочь, которая щупала её так, словно проблемы с сердцем можно было определить при помощи тактильного контакта. — Это ерунда, просто распереживалась из-за тебя и этих коробок.

— Не надо, не переживай! — тут же безапелляционно заявила Марина. — Хочешь, я их выкину?

— Зачем же выкидывать? Давай лучше откроем.

— Откроем? Но… — Дочь запнулась, вновь нахмурилась, вздохнула тяжело, а потом махнула рукой: — Ай, ладно. Не сибирская же язва.

— Думаю, не она, — кивнула Ирина с полной серьёзностью.

И, пока Ульяна спала, они начали открывать то, что принёс курьер службы доставки из магазина детских товаров. Поначалу Ирина удивлялась количеству всего набранного Виктором, но потом перестала.

Учитывая тот факт, что бывший муж много лет не поздравлял Марину ни с одним из праздников, он, наверное, решил сейчас отыграться за все пропущенные годы…

В одной из коробок они обнаружили отличный мобиль на кроватку со звуком и подсветкой — Ирина видела похожий в интернет-магазине, и стоил он как самолёт, только что не летал. В другой — шикарную куклу в платье, с соской, бутылочкой, мягкой игрушкой и заколками для волос. В третьей — светящийся автобус на батарейках. В четвёртой — игрушку на присоске для столика в виде слона на шаре. В пятой — всякие прибамбасы для коляски. В шестой — набор постельного белья для кроватки, пелёнки и два детских пледа: шерстяной и хлопковый. В седьмой…

— Мама… МАМА?!

Марина едва не завизжала, достав из последней коробки мягкую игрушку — реалистичного манула.

Она с детства обожала манулов, рисовала их везде, просила покупать игрушки, если попадутся. Но в то время таких игрушек и не было — чтобы, с одной стороны, до такой степени похож на настоящего, а с другой — по-игрушечному милый и пушистый.

Марина плюхнулась на пол, прижимая к себе манула, начала его щупать и тискать, восторженно вздыхая… а потом вдруг разрыдалась.

— Риш, ты чего? — Ирина, перепугавшись, села рядом.

— Я всё равно его никогда не прощу! — заявила Марина решительно, шмыгнула носом… и разревелась ещё пуще.

Будто и сама была расстроена собственным выводом.

Виктор

Он волновался. Зная характер Марины, предполагал, что подарки вполне могут полететь в мусорное ведро или в окно — смотря в каком дочь будет настроении. В конце концов, Марина даже ни разу не сняла деньги со счёта, который Виктор для неё открыл, ни копейки не взяла. Что ей какие-то подарки?.. Принципы важнее. И да, будь Горбовский на её месте, он наверняка поступал бы так же — всегда был категоричен. Как и его собственный отец, который взял и обрубил всё общение с сыном.

Кроме того, Виктор отлично помнил рассказ Макса о том, как Марина разбила или выкинула абсолютно все его подарки, которые он делал дочери первые тринадцать лет её жизни. Ещё и по этой причине Горбовский после развода никак не напоминал о себе — только деньгами на счёте, — понимал, что всё будет выброшено, да и доводить дочь не хотелось. На упоминания о нём Марина всегда реагировала исключительно нервно… И сейчас наверняка тоже так отреагировала.

Было тревожно за Ирину: как она с этим справится?..

Виктор весь день неосознанно крутил мобильный телефон в руках, когда имел такую возможность — рабочий день никто не отменял. Но сообщение пришло уже после окончания двенадцатичасовой смены — в девять вечера. Горбовский как раз садился за руль.

«Марине всё очень понравилось, — писала Ира. — Хотя она поначалу… ты понимаешь. Но потом ничего, смирилась».

Виктору стало жарко, и он ослабил воротник пальто. Почему-то горели уши, словно от стыда, и слезились глаза — строчки расплывались, и Горбовский с трудом набрал ответ.

«А манул ей как?»

Воздух в груди совсем кончился, когда Виктор увидел следующее сообщение Иры:

«Расплакалась».

Горбовский потянулся к бардачку, открыл его и достал бутылку с водой. Выхлестал сразу половину, пытаясь успокоиться. Ему же сейчас домой ехать, а он в таком состоянии. Первый же столб встретит с распростёртыми объятиями!

«Почему?»

Ира печатала долго. Надпись «Печатает…» то появлялась, то исчезала, будто бывшая жена подбирала слова. И наконец…

«Я думаю, она скучает по тебе. Несмотря на то, что злится до сих пор. Она ведь очень сильно тебя любила, была папиной дочкой. Ей не хватает этого. Но пойти навстречу пока не хочет. Я очень надеюсь, что со временем захочет».

Виктор отложил телефон и потёр лицо ладонями, ощущая, как у него нервно дёргается веко правого глаза. То ли просто от усталости, то ли от волнения.

«Я очень надеюсь…»

Зачем это Ире? Её ведь дети никак не обделяют общением. А Виктор… заслужил, разве нет? И двенадцать лет всех всё устраивало, а сейчас вдруг… что-то изменилось. Что?

Страх внутри него шевельнулся, сворачиваясь кольцами и капая ядом, словно змея, заметившая свой потенциальный обед. А если… Ира всё это не просто так? Она ведь не здоровый человек. Мягко говоря. Ещё тогда, после операции, врач говорил Виктору, что прогноз благоприятный, но, возможно, лет через десять Ире понадобится ещё одна операция. Прошло больше. Делала ли она эту операцию?

Чёрт, и ведь не узнаешь никак правду! Спроси в лоб — не ответит. Если бы Ира лечилась последние три года в России, можно было бы задействовать связи. Но никаких знакомых в Израиле у Виктора не было, если не считать Машу Вронскую, которая скорее согласится плюнуть ему в рожу, чем ответит даже на один вопрос.

Ладно, он подумает об этом потом. А сейчас — домой.

Легко сказать… Думал всё равно, пока рулил по заснеженной Москве, и удивительно, как в аварию не попал. А когда доехал, поразился до глубины души, осознав, что оказался не возле своего дома, а там, где сейчас снимала квартиру Ира.

Виктор

Горбовский ошеломлённо смотрел на возвышавшуюся перед ним многоэтажку с игриво светящимися, словно огоньки у новогодней ёлки, окнами и недоумевал — как он умудрился ни разу за всю дорогу не подумать о том, что едет не туда? Ведь он был здесь всего однажды, да, недавно, но к себе-то ездит много лет!

Тогда, двенадцать лет назад, после Ириной выписки Виктор собрал вещи и на некоторое время переселился в гостиницу. Квартиру приобрёл быстро, причём не заморачивался: взял не самую большую однушку, только ремонт сделал нормальный, современный. Жильё побольше Горбовский не стал покупать не только из-за денег, которых было не особенно много — тем более что жене и детям он оставил более чем приличные суммы, — но и потому, что в то время Виктор ещё не собирался заводить новую семью. Подобные мысли казались кощунственными. Какая новая семья? Ему были нужны только Ира и близнецы.

Но шли годы, и Горбовский пытался. Знакомился и встречался с женщинами, желая построить нормальные отношения. С одной даже жил несколько месяцев… Пока не понял: всё не то. С человеком, которого выбираешь в спутники жизни, должно быть комфортно. Об уюте Виктор и не мечтал — хотя бы комфортно: чтобы не раздражала каждая мелочь, чтобы не хотелось засунуть свою партнёршу в шкаф и закрыть там. Увы, но даже это оказалось недостижимо, и любые отношения, кроме необременительных, Горбовского напрягали и тяготили. И вроде бы женщины были не самые плохие, обычные, но… всё равно — не то. Не Ира. По-видимому, ни с кем, кроме неё, Виктору уже не суждено было построить семью.

Поначалу это угнетало невозможностью всё исправить и получить желаемое, но со временем он смирился. Кажется, есть такая фраза у верующих… Что-то про крест, который у каждого свой. Значит, одиночество — крест Виктора. Когда он это понял, осознал и перестал стремиться к чему-то другому, тогда и пришёл покой. Стало абсолютно всё равно, что не с кем встречать Новый год и, случись что, некому вызвать скорую помощь. Если действительно случится — значит, судьба такая, а в остальном… Всегда можно включить телевизор, посмотреть какой-нибудь фильм или почитать книгу. Виктор, стыдно сказать, даже полюбил любовные романы. В них всегда и всё было отлично — хороший финал, свадьба, дети, счастье… Отличное лекарство от собственных душевных ран. И даже неловко не было, что он, словно какая-то баба, читает про любовь. Ещё бы семь кошек завёл! Но нет, даже если бы кто-то узнал и стал подкалывать его этим, Виктор только пожал бы плечами. А что тут, собственно, скажешь?

Да, он привык после работы уезжать к себе, особенно последние года три, — ни с кем не встречался по вечерам. Была одна женщина, с которой Горбовский поддерживал связь, — из породы стопроцентных карьеристок, её интересовали только ни к чему не обязывающие отношения в горизонтальной плоскости, но с ней он виделся лишь по выходным, и то пару-тройку раз в месяц. Ему хватало. В молодости Виктор был темпераментным, любил секс и постоянно зажимал Иру: хотелось. А теперь вот… И не сказать, что проблемы со здоровьем, просто не нужно уже в прежнем количестве. Да и вообще как-то… брезгливо, что ли. Горбовский прекрасно понимал, что не один бывает в постели своей постоянной партнёрши, и от этого было неприятно.

Наверное, Ире было так же неприятно, когда она поняла, что он…

Виктор вздохнул, обводя взглядом дом, где сейчас жила его бывшая жена. Интересно, она дома? Он хорошо помнил и номер квартиры, и этаж. Зайти бы… Без задних мыслей: просто увидеть, поговорить. Но не поймёт ведь, прогонит, а может, и разнервничается, с сердцем плохо будет. Не нужно её тревожить.

Горбовский потянулся за телефоном и, не дав себе возможность остановиться и подумать о том, что делает, напечатал:

«Человеческий мозг — странная штука… Я сегодня после работы вместо того, чтобы поехать к себе, приехал к тебе. Даже не понял, как это получилось, честно».

Отправил… ругая себя на чём свет стоит. Зачем? Что она может ответить? Да ведь ничего хорошего. Надо было развернуться и уехать, поступить по-честному, как и собирался. А он…

Телефон завибрировал.

«Ты хочешь зайти?»

Эти вопросом Ира выбила из его лёгких весь воздух. Виктор сидел и, забыв, как дышать, таращился на буквы на экране мобильного, не представляя, что, зачем и почему. Она из вежливости так написала? Или ей всё равно, зайдёт он или нет? Или…

Горбовский, к своему стыду, осознал, что абсолютно не понимает сейчас бывшую жену. Раньше он мог со стопроцентной уверенностью сказать, как отреагирует Ира на ту или иную новость, что ей понравится, а что нет, что интересно, а что не очень. Но теперь она неожиданно оказалась для него какой-то незнакомкой… причём порой вела себя так, словно между ними не было пятнадцати лет совместной жизни и его отвратительной связи с Дашей. Как будто заморозила все чувства и эмоции…

Для прежней Иры подобное было невозможно. Но вдруг всё это — притворство? Ей ведь нельзя нервничать, и поэтому она замораживает свои реакции, старается быть нейтральной. Тогда — да, понятно. Непонятно другое: зачем? Зачем жертвовать собственным покоем? Ну не ради же благополучия Виктора!

Вновь подняла голову и зашипела змея, сотканная из страха…

И Горбовский быстро напечатал:

«Я после двенадцатичасовой смены, но не отказался бы от чая».

И уже почти не удивился, прочитав краткое:

«Поднимайся».

Ирина

Уходя от дочери, Ирина столкнулась в дверях подъезда с Борисом. Слегка удивилась — зять обычно приходил позже, — но всё стало ясно, когда он взял её за локоть и сказал:

— Ирина Витальевна, я хотел с вами поговорить. Пятнадцать минут, не дольше. Пойдёмте в мою машину, хорошо?

— Да, конечно, — она кивнула, соглашаясь и предполагая, о чём может пойти речь.

Виктору Ирина не соврала: ей действительно нравился Борис. До него Марина встречалась с какими-то абсолютными олухами, и на их фоне он вообще казался человеком без недостатков — симпатичный, серьёзный, основательный, он напоминал Ирине её брата Толю — тот тоже всегда был человеком разума, а не эмоций. А вот Максим и Марина пошли в отца…

Они сели в машину, и Ирина поинтересовалась:

— А Ришка тебя не хватится?

— Нет, я ей не сказал, что буду раньше. Хотел вас перехватить и пообщаться. — Борис ослабил воротник пальто и задумчиво потёр подбородок. — Судя по сообщениям, которыми меня сегодня забрасывала Марина, её отец активизировался. Вы что-нибудь знаете об этом?

— Знаю. Он хотел купить подарок, я дала ему адрес. Извини, что не спросила.

— Я без претензий, — качнул головой Борис, чуть развернулся и посмотрел прямо на Ирину. Прямо и внимательно. У него всегда был такой взгляд: будто бы даже немного препарирующий, и Ирина порой задумывалась, как этот взгляд должен действовать на клиентов Бориса. — Вы ведь знаете, что я в основном занимаюсь бракоразводными процессами. Дела в семейном праве бывают грязнее, чем в уголовном, — так рвут друг друга бывшие супруги. Я пытался апеллировать к фактам, уговаривая Марину вновь начать общаться с отцом, но… думаю, вы понимаете.

— Понимаю, — Ирина грустно улыбнулась. — Она упрямая. Когда… в общем, я поломала о свою дочь немало копий, в итоге не выдержала и плюнула. Точкой стало то, что они с Максом через несколько месяцев после моего развода решили поменять фамилию и отчество…

— Вот это вообще безобразие, — вновь качнул головой Борис. — Как ваш бывший муж только разрешил…

— Я не могу отвечать за него, — медленно произнесла Ирина, на мгновение отводя взгляд. Ей до сих пор было стыдно, что она не смогла уговорить близнецов не совершать столь жестокий поступок. Да, с их стороны это была месть — они знали, что сделают отцу больно, и хотели сделать больно. Как будто Виктору было мало боли! — Но мне кажется, что он понимал: они всё равно это сделают, так или иначе. Не в четырнадцать, так в восемнадцать, когда уже не требуется разрешение родителей. И хотел пойти навстречу, показать им, что он ради них на всё готов. Они только восприняли это иначе: так, будто ему всё равно. Однако это неправда. Витя был хорошим отцом.

Борис тяжело вздохнул. Ирина не понимала, о чём он думает — в отличие от Виктора, у которого на лице частенько всё было написано большими буквами, её зять умел скрывать собственные чувства. Видимо, натренировался за годы работы с не самыми приятными клиентами.

— Ирина Витальевна, скажите: вы не будете против, если мы начнём общаться с вашим бывшим мужем?

— Конечно, не буду, — ответила она горячо и быстро. — Я буду за!

— А Марина уверяла меня, что вы будете против, — Борис усмехнулся, — и страшила, что если я начну с вами на эту тему разговаривать, то у вас будет плохо с сердцем. Я ей верил.

— Не думаю, что она сознательно врала тебе. Скорее…

— Да, скорее всего, она так думает. Но сегодня я, получив ворох её сообщений о подарках, засомневался в этих словах. Ясное дело, что если не Макс, то вы дали адрес, больше некому. Поэтому я и решил обсудить… Мне кажется несправедливым тот факт, что Ульяна не будет общаться с дедушкой. Я согласен, что когда-то он плохо поступил с вашей семьёй, но Уля здесь ни при чём. Лишать её дедушки — делать хуже в первую очередь ей.

— Я совершенно согласна с тобой, Боря, — с облегчением выдохнула Ирина. Не зря ей всегда нравился Борис! Хоть один разумный человек должен в их семье присутствовать. — Но Марина…

— Да, — кивнул зять, хмыкнув. — Марина — это проблема. Однако любую проблему можно решить. Вот что… Я хотел бы с ним увидеться.

— С кем? — не сразу поняла Ирина.

— С вашим бывшим мужем. Хочу познакомиться и составить о нём собственное мнение, а не только со слов жены. По её-то словам он стопроцентный гад и сволочь, но вряд ли это истина в последней инстанции. Даже если судить по тому счёту, о котором я только недавно узнал…

— Да, счёт уже внушительный.

— Несколько миллионов. И ни-ни, брать оттуда ничего нельзя, потому что это «деньги отца». Я как бы и не собирался брать, дело не в этом, а в том, что подобное явление — огромная редкость в моей работе. В настоящий момент никому из вас отец Марины и Максима ничего не обязан платить, он давно не является частью вашей семьи. Но он исправно переводит каждый месяц определённые суммы на три счёта. Я хочу понять, зачем и почему он это делает. Познакомите меня с ним?

— Конечно, познакомлю, — кивнула Ирина, отчего-то подумав, что Виктор от подобных новостей прослезится от радости.

Она доехала до дома, переоделась в домашний костюм, налила себе чаю и как раз собиралась писать Виктору о разговоре с Борисом, когда бывший муж написал сам, да такое, что Ирина едва не уронила кружку на пол.

Сюда приехал, надо же… Интересно, на самом деле случайно или специально? Впрочем, какая разница. Всё равно нужно рассказать о предложении Бориса. И Ирина, дождавшись ответа, пригласила Виктора в квартиру.

Пока он поднимался, она отставила в сторону чашку с чаем, поднялась со стула и пошла в коридор, по пути заглядывая в зеркало и сама на себя немного удивляясь — было отчего-то не всё равно, как она выглядит. Хотя в тёплых чёрных штанах с начёсом и старой голубой толстовке — хорошо хоть без пятен — выглядеть привлекательно было сложно. И без макияжа, и волосы растрепались… Ирина пригладила их ладонью и пошла открывать дверь.

Сердце встревоженно ёкнуло, когда серьёзный Виктор со взволнованно блестящими глазами шагнул через порог…

Виктор

Какая же она была милая! И в полутёмном коридоре — освещение здесь оставляло желать лучшего — казалось, будто Ире вновь девятнадцать и они только начали жить вместе. Если бы не короткая стрижка вместо косички… и отсутствие улыбки… и почти равнодушные, холодноватые глаза…

— Проходи, — кивнула Ира и бросила перед ним резиновые тапочки. — Мой руки и иди на кухню, я буду там.

Бывшая жена исчезла так стремительно, что Виктор даже не успел ничего ответить. Но послушно разделся и разулся, надел тапочки, прошёл в ванную, быстро умылся и отправился на кухню.

Ира сидела за небольшим квадратным столиком у окна, накрытым клеёнчатой скатертью с ромашками, и пила чай из небольшой белой чашки. Напротив стояла ещё одна чашка, гораздо массивнее, и от налитого туда горячего напитка шёл аппетитный парок.

— Извини, закуски у меня нет, — сказала Ира, глядя на Виктора с равнодушием врача-патологоанатома. — Я у Марины поела и не стала заходить в магазин. В холодильнике только яйца и молоко, но готовить не буду.

— Ничего страшного, я не голоден, — быстро соврал Горбовский. — И вообще не хочу тебя стеснять.

Он сел на табуретку, от растерянности схватился за чашку и, прежде чем Ира успела хоть что-то сказать, сделал большой глоток.

— Осторожнее! — воскликнула бывшая жена, но Виктор уже и так понял, насколько облажался — губы, язык и вообще вся глотка словно огнём загорелись. Не в силах проглотить кипяток, Горбовский некрасиво выплюнул всё обратно в чашку и открыл рот, пытаясь охладить ошпаренное. — Витя! Ну как ты так?!

Ира подорвалась с места, подскочила к холодильнику и, достав оттуда бутылку молока, протянула её Виктору, подойдя настолько близко, что он мог бы дотронуться до её тонкой талии, если бы протянул руку.

Но в их случае это было бы безумством, поэтому Горбовский сдержался. Кивнул, взял молоко, отвинтил крышку, сделал глоток — и едва не застонал от удовольствия, насколько сразу стало легче.

— Надеюсь, ты не заболеешь, — ворчливо произнесла Ира, глядя на него с беспокойством. И от этого беспокойства, которое так резко пришло на смену равнодушию, было приятно и немного радостно. Значит, всё-таки он не совсем ей безразличен…

Глупости всё это. Ира просто добрая. Всегда была доброй, такой же и осталась — даже его мерзкий поступок не заставил её ожесточиться и возненавидеть.

— Не заболею, — ответил Виктор слегка косноязычно — рот он всё ещё держал раскрытым. — Ерунда, сейчас пройдёт.

Ира фыркнула, покачала головой и села обратно за стол.

— Надо было разбавить тебе этот чай холодной водой, — произнесла она со вздохом. — За прошедшие годы я уже успела забыть твою дурацкую привычку хватать всё со стола, не разобравшись, что это такое и зачем оно тут стоит. До сих пор помню, как ты съел тесто для драников.

Виктор засмеялся, ощущая себя так, словно Ира внезапно погладила его по голове. На самом деле она просто смотрела не равнодушно, а иронично. И даже немного… с теплотой, что ли.

— Ириш, я думал: это салат. И, кстати, было вкусно.

— Понятное дело.

Они замолчали, глядя друг другу в глаза, и на мгновение Горбовскому показалось, что Ира вот-вот станет прежней, потеплев от воспоминаний, — но она опустила голову и негромко сказала:

— Боря хочет с тобой познакомиться.

— Кто? — не понял Виктор, от досады не сразу сообразив, что это имя зятя. Уж очень хотелось поговорить с Ирой о прошлом, вспомнить что-то забавное и милое, а ещё, конечно, попросить прощения. Но слишком уж красноречивыми были её опущенные глаза.

— Боря. Ришкин муж.

— Да? — Горбовский удивился. — А-а-а… зачем?

— Если вкратце… — Ирина сделала глоток из своей чашки и продолжила: — Боря — здравомыслящий парень. Тем более что его собственные родители пару лет назад погибли в автокатастрофе, и кроме нас с тобой у Ульяны больше дедушек и бабушек нет.

«Нас с тобой»… Эта бесхитростная фраза, сказанная явно без задней мысли, ударила по нервам, словно лопатой по стеклу.

«А что, есть мы с тобой?» — хотелось спросить Виктору, но он в очередной раз сдержался. Это Ира может действовать ему на нервы, а он ей — нет.

— В общем, Боря считает, что ты должен общаться с Ульяной, — продолжала между тем бывшая жена, и после этой фразы Горбовский на некоторое время потерял дар речи. — Мы говорили с ним сегодня, он спрашивал, не буду ли я против. Я ответила, что нет, и тогда он попросил о встрече с тобой.

Виктор сидел, не шевелясь и только моргая, — даже про ожог свой забыл. Сжимал в ладонях бутылку с молоком и смотрел на Иру, которая пила чай, не глядя на бывшего супруга.

— Это было бы замечательно, — выдохнул он в конце концов и поставил бутылку на стол. Ира, услышав глухой стук, подняла голову и поглядела на Виктора с прежней холодной проницательностью — как на чужого мужчину. — Когда?

— Думаю, в выходные. Ты не работаешь в выходные?

— Нет, только в будни, не считая среды. В выходные я совершенно свободен, могу подъехать, куда он скажет.

— Хорошо, — кивнула Ира. — Я передам.

Ирина

Когда Виктор ушёл, в квартире неожиданно стало слишком тихо. И холодно. Ирина, поёжившись, накинула на плечи тёплый платок и села на диван, поджав под себя ноги.

Так было всегда — Витя был шумным и разговорчивым, Ирина — тихой и молчаливой. И до развода ей казалось, что это хорошо — в конце концов, если бы и она была столь же взрывной, что бы творилось у них дома? А так Ирина старалась смягчать Виктора, уменьшая громкость его речи, и какие-то длительные скандалы между ними практически не случались. И да, она думала, что у них с Витей идеальная семья: взаимная любовь, уважение, достаток и дети. Но, видимо, так думала только она… и близнецы, конечно. А вот Виктору чего-то не хватало, не было у него ощущения идеальности. Может, того самого и не хватало, что начисто отсутствовало у Ирины в характере? Импульсивности, эмоциональности, в конце концов, инициативы в сексе? Она ведь всегда была ведомой, делала только то, что говорил Витя, и полагала, что ему это нравится. Он был лидером по натуре, в отличие от Ирины. Её вполне устраивала роль домохозяйки и хранительницы очага, стать бизнес-леди она не стремилась. А может, надо было? Настоять на том, чтобы не увольняться с работы, меньше бывать дома, вместо постоянной готовки заказывать доставку из ресторана. Может, тогда Виктор не стал бы разрушать семью?

Ирина вздохнула и вытерла неожиданно заслезившиеся глаза. Вот всегда так: стоит только вспомнить прошлое, как тут же текут слёзы. И в сердце саднит… А вот это уже плохо, это нельзя. Любой стресс уменьшает её время, а оно пока нужно. Ещё как-то Марину с отцом мирить… Да и Макса хорошо бы подтянуть, убрать то абсолютно презрительное отношение, которое он демонстрировал все эти годы. Нельзя так: с одной стороны, презирать отца, а с другой — брать его деньги. Марина поэтому и не брала, а вот Макс, по-видимому, считал, что папа ему что-то должен. За моральный ущерб, наверное. И ладно бы он при этом относился к Виктору если не тепло, то хотя бы нормально, но нет — сын тоже слегка кривился при любом напоминании об отце.

Хотя Ирина не могла сказать, что совсем не понимает детей. Нет, она понимала — и частично даже разделяла их обиду. Не зря же столько лет даже фотографий бывшему мужу не отправляла. Но он и не просил! Это потом она сообразила, что Виктор, скорее всего, боялся причинить вред её здоровью одним напоминанием о себе и предпочёл самоустраниться. Но в то время Ирина не понимала, как он мог просто дать ей развод и исчезнуть. И из её жизни, и из жизни детей. Да, они сами передали через бабушку, что не желают общаться, но можно ведь было попытаться? А Виктор сдался настолько быстро, будто только этого и ждал.

Конечно, не ждал, глупо было так думать, но Ирина в то время не могла адекватно анализировать случившееся. Зато могла сейчас. И поэтому теперь иначе относилась к поступкам бывшего мужа. В том, что он любил её, у неё были сомнения — но близнецов Виктор, безусловно, любил. И, скорее всего, поначалу выжидал, пока остынут. Ещё и хотел показать, что уважает их желания. Потом надеялся постепенно растопить Макса и через него добраться до Ришки, но… не вышло.

Слишком много обид и боли. Ирина и сама не представляла, как их топить.

Наверное, так всегда и бывает — чем больше любви, тем больше боли, когда она уходит.

Ирина

В высокого парня с кудрявыми тёмными волосами и крупноватыми чертами лица она влюбилась сразу, как увидела на дне рождения Маши Вронской. А он сказал какую-то глупость про филфак, и влюблённость тут же съёжилась, словно цветок, который вынесли на мороз. Захотелось ответить, да так, чтобы у этого наглеца щёки покраснели! Но Ирина сдержалась, только фыркнула и ушла. Потому что с дураками связываться — себя не уважать!

А Витя потом поехал за ней в родной город. И ухаживал так, что сердце замирало. Ирина не верила, что он серьёзно, думала: просто столичная блажь, развлечение обеспеченного мальчишки. Поэтому практически до конца лета не могла решиться на что-то большее, чем простые прикосновения. А затем подумала: вот, сейчас они вернутся в Москву, и Витя думать о ней перестанет. Так, может… остаться на ночь у него в квартире? Хоть воспоминания будут…

И Ирина решилась. Ни на что не рассчитывая и не надеясь — просто хотела, чтобы её первым мужчиной стал именно этот парень, в которого она так отчаянно влюбилась. А Витя потом пришёл к ней в общагу, предложил вместе жить, с родителями познакомил…

Ирине казалось, что она попала в сказку. Её, обычную девочку из другого города, без денег и связей, хорошо приняли в семье обеспеченных и известных врачей! Она, понимая, как ей повезло, изо всех сил старалась быть для Вити самой лучшей — чтобы дома был порядок и уют, еда вкусная и сытная. Она даже медицинские книги начала читать — чтобы быть способной поддерживать разговоры в семье Горбовских хотя бы на уровне любителя. В общем, всегда — и до брака, и после — из кожи вон лезла, дабы быть идеальной женой. И Ирине казалось, что она справляется, что Витя счастлив.

А потом случился тот вечер, когда близнецы потащили её в ювелирный. В конкретный ювелирный в торговом центре у метро возле работы Виктора — Ирина там сроду не бывала. Удивилась, но Максим и Марина уверяли, что очень нужно по учёбе, одноклассница должна передать тетрадку или учебник — за давностью лет Ирина уже и не помнила, что именно они тогда ей наплели. Она всегда верила детям — сама не врала им, и они ей не врали, по крайней мере, раньше. Но в тот день всё было одно к одному…

До сих пор та сцена стояла у неё перед глазами. Как Виктор, посмеиваясь, ходит за молоденькой фигуристой девчонкой, смотрит на неё сальным взглядом и, довольный, хлопает ладонью по заднице. А потом ещё и этот жест, когда девица взяла мужа Ирины за руку…

Всё было предельно ясно и без его объяснений и оправданий в стиле «ты не так поняла». Но Виктор молчал — только глядел на них с Мариной и Максимом с каким-то первобытным ужасом. «Виноват» — было написано на лице мужа. Всю жизнь Ирина умела читать его мысли, и тот вечер не стал исключением.

А потом мир померк, и в следующий раз Ирина очнулась уже в реанимации, в окружении пищащих приборов и длинных трубочек. И понадеялась, что это всё ей приснилось… мало ли, что может сниться людям под наркозом? Но нет.

— Ты не помнишь? — осторожно поинтересовалась мама, когда Ирине дали телефон и она позвонила ей — узнать, как дети и Виктор. — Что случилось перед тем, как ты… не помнишь?

— Значит, правда… — прошептала Ирина и закрыла глаза. Сердце вновь заболело, да с такой силой, что медсестра вырвала телефон из её руки и немедленно позвала врача. А после, когда Ирина немного успокоилась, сказала, погладив по голове, словно маленькую:

— Слушай, жизнь у тебя одна. Не стоит так переживать из-за людей, которые этого не стоят.

— Одна… — прошептала Ирина, вздыхая. — Вот я эту жизнь ему и отдала…

— Теперь, значит, для себя поживёшь.

«Для себя поживёшь…»

Да, так она и решила сделать после выписки, когда поняла, что Виктор не собирается ничего исправлять, а просто даёт ей развод, оставляет квартиру и деньги. Плюнула на бесконечные рассуждения о том, что сделала не так, почему он поступил подобным образом с ней и детьми, и постаралась не думать о прошлом. Занималась близнецами, у которых после развода была психологическая травма размером с чёрную дыру, продавала квартиру, вышла на работу… Через год, поддавшись на уговоры Маши Вронской, начала встречаться с мужчиной. Ничего особенного — рестораны-кафе, театр, прогулки, секс без обязательств. Ирина сразу сказала, что отношений не желает, озвучивая причиной детей, которые ни за что не примут нового мужа, каким бы хорошим он ни был. Даже не врала… если только совсем немного — она и сама не собиралась замуж. И вообще привязываться к мужчинам больше не получалось. Даже если бы захотела — не вышло. У Ирины отчего-то постоянно возникало ощущение отстранённости — будто бы всё, что происходит, случается не с ней. Сон какой-то. И не выходило проникаться сном, воспринимать серьёзно отношения с другими мужчинами. Проводить с ними время, чтобы отвлекаться от действительности, — это пожалуйста, но строить семью? Нет, хватит, построила уже… воздушный замок.

Свою жизнь последние двенадцать лет Ирина не могла назвать счастливой. Спокойной и нормальной — пожалуй. Но не счастливой.

И прощаться с ней будет не жаль.

Виктор

Всю пятницу, находясь на работе, Горбовский нет-нет да и вспоминал о будущей встрече с зятем. Волновался ужасно — как школьник перед итоговой контрольной работой. Потому что прекрасно понимал: если понравится этому Борису, то приобретёт в его лице неоценимого союзника, с помощью которого можно будет подобраться ближе к Ульяне. Насчёт того, чтобы вновь начать общаться с Мариной, Виктор и не мечтал — дочь с её твердолобым характером скорее умрёт, чем позволит себе смягчиться. Конечно, если будет шанс, он постарается им воспользоваться, но Горбовский всегда был реалистом. Наладить отношения с зятем и внучкой — да, это реально. А вот Ришка… вряд ли.

Но хотелось, безумно хотелось. Не менее сильно, чем вернуть Иру. Виктор постоянно вспоминал детство близнецов — как он гулял с ними, общался, читал вслух книжки, объяснял что-то. Как помогал делать уроки в младших классах. Как дул на ссадины на разбитых коленках и локтях, как прикладывал к ним подорожник. Как заглядывал в детскую во время болезни, чтобы убедиться — дышат, и нос не заложен…

Удивительно, но воспоминания, оказывается, могут быть одновременно и счастливыми до дрожи, и горестными до боли и спазмов. Потому что не уберёг, потерял, предал.

А как близнецы всегда смотрели на него! Особенно Марина. Она просто обожала отца, он для неё был непререкаемым авторитетом, абсолютным положительным примером, идеалом мужчины. Был, да… И Ришка мечтала стать врачом, как Виктор и бабушка с дедушкой. В итоге пошла учиться в экономический, причём вместе с Максом. Почему? Виктор ли в этом виноват? Или хотя бы в этом нет его вины, а просто дочь передумала?..

В пятницу вечером, когда Горбовский уже был дома, написала Ира насчёт завтрашней встречи.

«Мы с Борей будем ждать тебя к полудню в кафе недалеко от их дома. Адрес…»

Горбовский несколько минут не мог дочитать сообщение: так завис на словах «мы с Борей». «Мы»… И дело было даже не в том, что Ира собиралась присутствовать на этой встрече, а просто в используемом местоимении, на которое Виктор теперь не имел права. Он ни с кем не был «мы» — ни с детьми, ни с родителями, ни с Ирой. Сказать «мы» Горбовский мог только по отношению к своему рабочему коллективу, и всё.

Вот так… дожил почти до полтинника, стал обеспеченным и успешным, но всех родных людей умудрился отвернуть от себя. И никто даже не попытался с ним поговорить, понять, что-то исправить…

«А чего тут понимать? — вздохнул Виктор, сохраняя присланный Ирой адрес. — Тоже мне, уравнение Шрёдингера. Все всё правильно поняли. А исправлять должен был я, а не они».

Оглядываясь назад, Горбовский понимал, что хотел бы поступить иначе. Встретиться с детьми, а не ждать, пока перегорит, пытаясь показать, что ценит их мнение. Убедить, уговорить, попросить прощения. Хоть миллион раз попросить прощения! Понадобится — плакать и на коленях стоять. Сделать их своими союзниками и сообща вернуть Иру.

Но лучше бы, конечно, просто не связываться с Дашей. Теперь уже Виктору казалось, что это было совсем не сложно…

В субботу с самого утра на улице вновь мело, да так, что Горбовский из своего окна не видел ближайшее дерево, а уж дорогу внизу — тем более. Мерзкая погода, в такую только дома сидеть, чай пить, но… нет, не сегодня. Сегодня слишком важный день, чтобы даже обращать внимание на снегопад — и Виктор действительно практически не обращал на него внимания, ну метель и метель. Раньше бы раздражался, ворчал, но теперь мысли были о другом. О том, поладит ли с зятем, позволит ли тот увидеть Ульяну не только на фотографиях?

А ещё Виктор думал об Ире. И о том, что вновь встретится с ней, такой родной, несмотря на всю её холодность, и о том, по какой всё-таки причине бывшая жена затеяла это именно сейчас. Да, Ира всегда была добрым человеком, но… тем не менее в голову лезли дурные мысли. Что у неё со здоровьем, Горбовский не знал, но понимал, что нужно узнать.

Потому что, если всё действительно так, как он подозревает… тогда дело плохо…

Виктор

Борис понравился ему с первого взгляда. Спокойный, с умными и внимательными глазами, и внешность приятная. Виктор ещё из переписки с Ирой понял, что зять, кажется, парень надёжный, но теперь убедился в этом окончательно.

И сразу как-то от сердца отлегло. Может, хотя бы Марине повезёт и в её жизни не будет предательства со стороны мужа? Глядя на Бориса, не верилось, что он способен на подобные поступки.

— Здравствуйте, Виктор Андреевич. — Зять встал из-за столика и подал Горбовскому руку. — Борис.

— Очень рад. — Виктор пожал протянутую ладонь, тёплую и сухую. Почему-то он всегда обращал внимание на руки собеседника — на цвет и форму ногтей, влажность кожи. И делал выводы не только о здоровье, но и о характере собеседника. Борис явно был здоровым и уверенным в себе молодым человеком, опрятным, в чём-то даже чересчур. В подростковом возрасте Марина наверняка назвала бы его занудой. Значит, дочь повзрослела, раз для создания семьи выбрала именно ответственного «зануду».

Они сели за столик. Здесь же сидела и Ира, кивнувшая Виктору, как только он посмотрел на неё, опустившись на диван рядом. Так уж получилось, что они с бывшей женой оказались на одном диванчике, а Борис — на другом, напротив. Словно Виктор и Ира по-прежнему были семьёй…

— Как это вы умудрились убежать от Марины в выходной день? — шутливо поинтересовался Горбовский, ощущая дичайшую неловкость. Будто на смотрины пришёл, причём смотрят, оценивая, именно на него.

— Мы ненадолго, — понимающе улыбнулся Борис. — Я вроде как вышел передать документы клиенту, а Ирина Витальевна сказала, что будет часам к двум. Поэтому времени у нас немного.

— Клиенту… — повторил Виктор, припоминая то, что когда-то писала ему Ира по поводу зятя. — Вы юрист?

— Да. Адвокат по бракоразводным процессам.

Горбовский ошеломлённо моргнул — и, кажется, его шоковое состояние не укрылось от собеседников, потому что улыбка Бориса наполнилась иронией — впрочем, вполне доброй, — а Ира сдавленно фыркнула.

Однако… Виктор даже не знал, как к подобному относиться. Тем более что его собственные воспоминания о юристах по бракоразводным процессам были далеки от приятных. Несмотря на то, что их с Ирой развод прошёл без сучка и задоринки — Горбовский оформил всё сам, никаких споров в суде в принципе не было. Правда, адвокат Виктора немного помотал ему нервы, убеждая, что не стоит оставлять жене и детям больше половины собственности, но быстро заткнулся, когда увидел кулак Горбовского перед собственным носом.

— Что ж, давайте перейдём к делу, — произнёс Борис, никак не прокомментировав замешательство Виктора. — Я хотел встретиться с вами лично, чтобы обсудить тактику поведения. Марина — сложный человек, и мне бы не хотелось, чтобы она слишком сильно нервничала.

— Нервничать она будет в любом случае, — заметил Горбовский, и Борис кивнул.

— Да. Тогда перефразирую — я бы хотел обойтись без психов. Поэтому нам с вами понадобится время, которое я использую, чтобы настроить Марину в положительном ключе. И заранее прошу ничего не делать без моего ведома. Не присылайте подарков и уж тем более не пытайтесь встретиться, пока я не разрешу.

— Я и не собирался.

— Отлично. — Борис, кажется, вздохнул с облегчением. — А то я опасался, что мне придётся вас убеждать. Тогда есть вопрос… Нужно, чтобы вы посылали Марине подарки. Не каждый день, конечно, но периодически. Какие и когда, я скажу.

— Я и сам могу придумать… — проворчал Виктор, и Борис вновь улыбнулся, но теперь гораздо теплее. И в его голубых глазах мелькнуло что-то такое… похожее на искреннюю симпатию.

— Не сомневаюсь, поэтому жду ваших предложений. Но вопрос в другом. Вы будете покупать всё за свой счёт, или мне…

— Конечно за свой! — перебил зятя Горбовский, почти возмутившись. — Речь же о моей дочери! И о моей внучке!

— Хорошо, — кивнул Борис, ничуть не смутившись от громкого заявления Виктора. Видимо, к эмоциональным высказываниям он был привычен. — Тогда давайте обменяемся телефонами. Вечером спишемся и договоримся о следующем шаге.

Пока они с Борисом перезванивались, Ира, до сих пор молчавшая, встала из-за столика и, тихо сказав, что отойдёт ненадолго, пошла по направлению к выходу из зала. Виктор проводил её взглядом, а когда Ира вышла в соседнее помещение, отвернулся — и встретился с понимающими глазами Бориса.

— Хотите вновь сойтись с бывшей женой? — без обиняков спросил зять, и Горбовский даже вздрогнул от подобной бесцеремонности. Видимо, это была ещё одна черта Бориса — не склонен парень к лишним расшаркиваниям. А может, Виктор просто не заслужил ещё, чтобы тот считался с его чувствами?

— Мало ли чего я хочу… — пробормотал Горбовский, вздохнув. — И кстати… почему вы так решили?

— Можете называть меня на «ты». Почему я так решил? Потому что много раз видел подобное выражение лица у своих клиентов. И обычно — у мужчин. Далеко не все разводятся с радостью, как вы понимаете. Многие делают это буквально из-под палки, потому что им не оставили выбора. И потому что не знают, как исправить то, что испортили.

— Я тоже не знаю. А ты — знаешь?

— Откуда? — Борис пожал плечами. — Я всего лишь адвокат, а не Бог. Надо смотреть на конкретный случай. И в вашей ситуации, скорее всего, вам будет проще поладить с Мариной, если вы вернёте жену. Это некий спусковой крючок — то, что Ирина Витальевна до сих пор одна и несчастна.

— А она несчастна? — Виктор зацепился за эту фразу, словно за спасательный круг.

— А что — счастлива? — парировал Борис с лёгкой насмешкой. — Видно же, что нет. Вот и сделайте её счастливой. И Марина, увидев довольную маму, постепенно оттает.

— И как это сделать?

— Не знаю, — повторил Борис и откровенно удивил Виктора, добавив: — Но абсолютно уверен, что это знаете вы.

Ирина

Она сполоснула лицо холодной водой и внимательно посмотрела на себя в зеркало.

И зачем пошла на эту встречу? Виктор и Борис справились бы и без неё. Тем более с самого утра плохо себя чувствовала. Но… нет, всё-таки сегодняшние события касаются её семьи, дочери и внучки. И Ирина хотела присутствовать по крайней мере на первом разговоре Виктора с зятем.

Что ж, кажется, они поладили. Теперь можно быть спокойной: если Боря взялся за дело, то он своего добьётся. Он так же и Марину добился — целенаправленно и методично ухаживал, и если поначалу дочь фыркала и называла его нудным, то потом смотрела в рот, ловила каждое слово и провожала влюблённым взглядом. И даже стала как-то спокойнее, рассудительнее, словно заразилась у Бориса обстоятельностью. Но и смеялась: говорила, мол, потому и полюбила его настолько сильно, что с ним иначе невозможно — только серьёзно, только до гробовой доски.

— А ещё он не такой, как… ну, ты поняла! — сказала Марина однажды. Она редко упоминала отца вслух, а если и упоминала, то только в подобной уничижительной форме. — Не подлец и не кобель!

Подлец и кобель… Если бы Витя услышал такое, ему было бы очень больно. Поэтому Ирина не передаст ему эти слова. Да и в целом…

Она вновь наклонилась над раковиной и окунула ладони в ледяную воду.

Не был Виктор подлецом. Да и кобелём, наверное, тоже. Ирина не знала, сколько продолжалась его связь с любовницей, но отчего-то думала, что эти отношения были недолгими. Вспоминала тогдашнее поведение мужа, его напряжённость, бегающие глаза… Она ведь сразу заметила, поняла — что-то не так. Но и предположить не могла, что речь идёт об измене. Думала, проблемы на работе или со здоровьем, просто говорить не хочет. Верила она мужу, верила. И такого поведения всё-таки не было раньше — значит, та девушка была у Виктора первой связью на стороне. И последней…

Но это всё равно ничего не меняет.

Ирина вытерла лицо бумажными салфетками и вышла в зал. Перешла в соседний, где по-прежнему сидели и разговаривали за столиком зять и бывший муж, и решительно направилась к ним, стараясь не обращать внимание на лёгкое головокружение.

— Ну, мне пора, — сказал неожиданно Борис, когда Ирина села за столик рядом с Виктором. — Мы всё обсудили, нужно возвращаться к Марине. Ирина Витальевна, я вас оставлю.

— Я могу пойти с тобой. — Она даже начала приподниматься, но зять решительно мотнул головой.

— Не стоит. Вы же сказали Марине, что будете после двух. Отдохните пока, съешьте что-нибудь. А то знаю я её — не накормит ведь толком.

— Да? — тут же поинтересовался Виктор. — Это как? Ришка плохо готовит?

Ирина тихо вздохнула. Спелись — на её голову… Хотя она понимала зятя — всё-таки у него, по собственному признанию, давно была профессиональная деформация. И Борис оценивал мужчин (впрочем, и женщин тоже) не по тому, как они вели себя в браке, изменяли или нет, а по тому, что творили в процессе развода. Как он однажды сказал… Ирине даже понравилось: «Истинное лицо людей открывается, когда они делят деньги».

— Вот заодно и расскажете, — хмыкнул Борис и быстро встал. — Ладно, я пойду. До встречи, Ирина Витальевна, Виктор Андреевич.

Ирина проводила взглядом высокую фигуру зятя, а затем поднялась и пересела на сиденье напротив — туда, где только что сидел Борис.

— Тебе неприятно находиться рядом со мной? — тут же спросил бывший муж, слегка нахмурившись. — Я…

— Не в этом дело, — перебила его Ирина, махнув рукой официанту. Борис прав, действительно лучше пообедать. — Я просто люблю смотреть в глаза людям, с которыми разговариваю. До этого вы общались с Борей, и я могла сидеть где угодно. А сейчас лучше так. Можно меню? — поинтересовалась Ирина у подошедшего молодого человека в форме, и тот положил перед ней коричневую кожаную папку. — Спасибо.

— Вам тоже? — поинтересовался парень у Виктора и, когда тот кивнул, дал меню и ему.

— Так вот, по поводу Марины… — Ирина открыла папку и начала листать её в поиске раздела с супами. — Готовит она хорошо, но, в отличие от меня, не любит это дело. Накормить может, но без фанатизма, и, если есть возможность увильнуть — увильнёт. Да и из-за Ульянки времени немного. Поэтому, когда я у Марины, чаще всего готовлю сама, а она ест. Ничего не изменилось.

— Понимаю дочку, — хмыкнул Виктор. — С тобой всё равно сложно конкурировать. Готовишь ты потрясающе.

— Предполагаю, что это был единственный мой талант, — усмехнулась Ирина и даже не сразу поняла, отчего за столом повисла такая тишина. Подняла голову — и замерла, столкнувшись с напряжённым взглядом бывшего мужа.

Виктор был бледен. Странно, только что производил впечатление цветущего мужчины, а сейчас неожиданно казался нездоровым. И лоб подозрительно блестел, словно бывший муж внезапно вспотел.

— Ириш, — выдохнул Виктор, и с таким чувством, что она оторопела и не успела его остановить, — конечно не единственный. Пожалуйста, не думай так о себе. Я знаю, ты наверняка пыталась понять почему. Так вот…

— Вить… — Ирина поморщилась, и он остановился. — Не надо. Давай не будем портить друг другу настроение и аппетит. Тем более что это всё давно уже не важно.

— Ладно, как скажешь, — покладисто согласился бывший муж. Да, он всё-таки изменился. Когда они жили вместе, чтобы остановить Виктора, который желал что-то ей сказать, нужен был бульдозер, не меньше. — Ты выбрала? Позвать официанта?

— Да, — кивнула Ирина, откладывая в сторону меню.

Виктор

«Давно уже не важно».

Что ж, возможно, Ирине это и не было важно, хотя Виктор думал, что бывшая жена не совсем искренна с ним. Если бы было неважно, она бы вообще не стала говорить ту фразу про единственный талант, ей ничего подобного не пришло бы в голову. А раз сказала…

Потом, когда они уже развелись, Горбовский много читал о том, что происходит с человеком после измены. Не с тем, кто изменил, а с его жертвой — женой или мужем. И в том числе в тех психологических статьях говорилось о том, что многие начинают обвинять себя, искать недостатки и в конечном итоге приходят к выводу: «Если бы я вёл себя иначе, то и измены не было бы».

Виктор судил по собственному опыту, поэтому знал точно, что это лютая чушь. Иначе как объяснить, что одни люди, сталкиваясь с трудностями в браке, и не думают о том, чтобы выяснять содержимое чужих трусов, а другим там словно мёдом намазано? А потом начинается нытьё по поводу того, что быт достал, жена растолстела, дети замучили, на работе стресс, давно отпуска не было и вообще всё это не серьёзно, а так — ну, всё равно что порнуху посмотреть. Не будешь же к порнофильму ревновать, правильно? А это то же самое!

И психологи, умелые манипуляторы человеческим сознанием, вовсю поддерживали идею о том, что причину следует искать не только в том, кто изменил, но и в том, кому изменили. А вот ни хрена подобного!

Виктор до сих пор злился, когда вспоминал те статейки. Лучше написали бы: «Дорогие женщины и мужчины, которым изменил партнёр! Не ищите причину в себе — не вы принимали решение о загуле. Все причины — на той стороне! А вы теперь только разгребаете последствия».

И как бы ему хотелось сейчас объяснить Ире, что ни в чём она не виновата, тем более — в его тогдашнем кобелизме. И талантов у неё всегда было море. Намного больше, чем у Виктора, по правде говоря. Но не желает ведь слушать…

— А какие книги ты пишешь? — поинтересовался Горбовский, когда официант, приняв заказ, удалился. Надо напомнить Ире, сколько у неё талантов, хотя бы подобным образом. — И где публикуешься?

— Всего понемножку, — она слабо улыбнулась, смотря на Виктора слегка расфокусированным взглядом — будто не на него, а внутрь себя. — На разных сайтах. Стихи пишу, детские сказки, но это не для денег, а так, для души. А для денег — любовные романы. Тоже, по сути, сказки, только для взрослых.

— Почему сказки? — поинтересовался Горбовский, отчего-то постеснявшись признаться, что после развода полюбил читать такие истории. Они дарили ему надежду и веру в лучшее. — Сказки — это, скорее, фэнтези или фантастика…

— То сказки по форме, а обычные любовные романы — по содержанию. Там всегда хороший конец, несправедливость наказана, смертельно больные выздоравливают, герои решают все трудности, рожают детей, строят дом, сажают дерево… — Голос Иры наполнился скептицизмом, от которого Виктору внезапно стало дурно. — А в жизни… Всё совсем не так.

— Почему же? — возразил Горбовский. По правде говоря, он тоже думал подобным образом, но не мог признать это перед Ирой. — Думаешь, в жизни не бывает хороших концов?

— В жизни вообще не бывает концов. Даже смерть — не совсем конец, скорее, новое начало, — вздохнула бывшая жена, и Виктора отчего-то бросило в дрожь после этих слов. — Но если без демагогии… Конечно, бывают счастливые люди. И удачные браки. На сто неудачных — один удачный. Так себе статистика.

— Ириш, я не думаю, что всё настолько фатально…

— А на сколько? — Она язвительно фыркнула. — Много ты счастливчиков знаешь? Я вот только твоих родителей, храни их Господь. Ты с ними так и не общаешься?

— Нет, — покачал головой Виктор, и Ира посмотрела на него с осуждением.

— Позвони отцу. Да, я в курсе, что он когда-то тебе сказал, мне это тоже было озвучено. И он давно уже жалеет о собственной категоричности, поверь. Просто не может позвонить сам — ты ведь знаешь, какой он принципиальный.

— Я много раз хотел, — грустно улыбнулся Горбовский. — Но потом представлял, как он пошлёт меня далеко и надолго ещё раз… И понимал, что второй отповеди просто не выдержу. Тем более что мама не делала никаких намёков…

— Да делала она тебе намёки! — почти воскликнула Ира, внезапно разозлившись. И это было впервые, когда Виктор увидел на её лице по-настоящему сильную, живую эмоцию. — Просто ты же тупой, как пробка, в том, что касается намёков! Тебе надо прямо в лоб, а намёки ты не понимаешь, Витя! Ох, чёрт…

Ира вдруг покраснела, а затем побледнела и, откинувшись на спинку дивана, прикрыла глаза, дыша глубоко и тяжело.

Горбовский перепугался до полусмерти. Тут же вскочил с места, сел рядом с Ирой, нащупал её ладонь — холодная, влажная… Но пульс есть, хотя ему казалось, что он какой-то неровный, хаотичный.

— Ириш, что с тобой? Скорую вызвать? Лекарства какие есть с собой? Ириш, не молчи, скажи что-нибудь!

— Всё в порядке, — ответила бывшая жена, открывая глаза. Посмотрела на Виктора — и он вздрогнул, увидев в её взгляде боль и усталость. — Это из-за атмосферного давления. Я всегда была метеозависимой, ты же помнишь.

— Ириш… — Горбовский хотел спросить, зачем она врёт, он ведь не дурак, всё прекрасно понимает. Но подумал, что Ире не стоит волноваться, и замолчал. — Хорошо, как скажешь. Мне отсесть?

— Да, будь добр, — она кивнула и, пока Виктор пересаживался, всё-таки выпила какие-то таблетки, которые достала из сумки. В этот момент принесли их заказ, и Горбовский, посмотрев на самолично заказанный обед почти с отвращением, понял, что от страха сейчас в горло ничего не полезет.

А вот Иру, казалось, ничего не смущало. Она выпила воды из бокала, взяла ложку и начала медленно есть свой суп. С такой невозмутимостью и таким спокойствием, что Виктор даже на пару мгновений успокоился и сам.

Но нет, в любом случае он не оставит эту тему. Просто правду нужно узнавать не у Иры…

Виктор

— Ты не ответила насчёт книг, — сказал Горбовский через несколько минут, когда Ира доела суп и приступила ко второму блюду — куриному шашлыку с овощами. — Точнее, ответила, но неполно. У тебя есть псевдоним или…?

— Думаешь, я пишу под именем «Ира Васильева»? — Бывшая жена едва заметно усмехнулась. — Хотя могла бы, конечно… Но это как-то неинтересно. Нет, я — Риша Максимова. В честь близнецов, как ты понимаешь.

— Кто? — От шока Виктор едва не задохнулся, подавившись воздухом. — Риша?..

— Ну да. А что тебя так удивляет? Нормальный псевдоним.

— Да нет, просто… — Сразу пошёл на попятную Горбовский, заливаясь краской, словно студентка-первокурсница, которую преподаватель застал за рассматриванием порнографических картинок. Но не мог же он сознаться, что читал все Ирины романы под этим псевдонимом и ему ужасно нравилось! Она же будет смеяться, наверное! Или нет? — Как-то не ожидал… И как… — Горбовский кашлянул, — успехи?..

— Да по-разному, — пожала плечами Ира, а потом, взглянув на Виктора поверх собственной тарелки, поинтересовалась, слегка нахмурившись: — А почему ты ничего не ешь? Невкусно?

— Вкусно, просто увлёкся разговором с тобой. — Виктор сразу схватился за ложку и зачерпнул ею суп. Отправил в рот, едва не захлебнувшись от подобной поспешности, но не пожалел — гороховый суп с копчёностями оказался потрясающим. — А что тебе больше нравится писать — фэнтези или современные романы?

— И то и другое — под настроение, — ответила Ира, а потом, замерев, с удивлением спросила: — А откуда ты знаешь, что я пишу и то, и то?

— Так ты сама сказала, — попытался откреститься Виктор, вновь слегка покраснев, — что всего понемножку…

— Нет, я не так сказала. Я стихи упоминала и сказки. Почему ты решил, что я пишу ещё и фэнтези, а не, допустим, фантастику?

— А ты пишешь фантастику? — попытался переключить разговор Горбовский, но Ира не повелась.

— Нет. Поэтому я и удивилась, что ты так уверенно спросил именно про фэнтези и современные романы. Я бы подумала, что читал, но…

— Почему «но»? — вздохнул Виктор, поняв, что поменять тему не получится. И лгать откровенно не хотелось. Его единственная Ире ложь обернулась настоящей катастрофой. Пусть лучше знает правду, тем более что не такая уж она и страшная. Скорее, забавная. — Действительно читал. Ты будешь смеяться, но я… после всего случившегося увлёкся любовными романами. Своеобразная терапия, наверное. Мне хотелось читать только что-то позитивное, можно весёлое, с хорошим концом. Чтобы без трупов и треша, без войн и катаклизмов. Любовные романы подходили лучше всего.

— Почему я должна смеяться? — Ира смотрела на него с удивлением, но без насмешки. И так, будто увидела бывшего мужа впервые. — Это, конечно, раньше тебе не было свойственно, ты даже мелодрамы сроду не смотрел. А я… Ты, наверное, не помнишь, но одна из моих любимых книг называется «Старик, который читал любовные романы». Отличная, между прочим, история, и герой прекрасный. Если мужчина читает любовные романы, это не делает его женщиной. Книги — способ уйти от реальности. Кому-то нравится читать детективы, а кому-то про любовь.

— Я знаю. — Виктор приободрился. Ему бы не хотелось, чтобы Ира смеялась над ним. — А книжку эту я помню, зря ты думаешь, что нет. «Никто не может отобрать небеса у другого человека. Никто не может забрать небо с собой при расставании». Я перечитываю эту историю каждый год.

Бывшая жена удивлённо подняла брови.

— А раньше ты вообще отказывался её читать, хотя я и советовала. Надо же…

— Старею, видимо, — хмыкнул Горбовский с лёгкой неловкостью. — А ты согласна с этой цитатой, кстати?

— С какой? — Ира мгновенно отвела глаза.

— Про небо.

— Конечно.

— А я нет. Не согласен. Небо, может, и остаётся на месте, но смотреть на него уже не хочется. И вообще ничего не хочется.

— Ладно тебе, — пробормотала бывшая жена, старательно отворачиваясь, и полезла в сумку. Виктор покосился на Ирины ладони — и заметил, что они слегка дрожат, как от волнения. — Давай без этого пафоса…

— Это не пафос, просто факт. — Горбовский, опасаясь, что Ира вновь разнервничается, решил поменять тему. — Ты доела? Попросить счёт, может?

— Я — да, — кивнула она, не поднимая головы. Достала из сумки телефон и начала нарочито вертеть его в руках. — Но ты ведь толком и не поел…

— Я не хочу. Дома поем.

— Тебе кто-то готовит? — Ира спросила это спокойно, без ноток ревности, и Виктору стало досадно. Он ведь ревновал её, думать не мог о том, что кто-то может целовать Иру, спать с ней в одной постели, готовить для неё кофе по утрам. Хотя ей, наверное, нельзя кофе теперь.

— Нет, я сам справляюсь.

— Сам? Ты же не умеешь.

— Ир, — он вздохнул, перегнулся через столик и взял бывшую жену за руку, пытаясь всё-таки поймать её взгляд. И получилось — Ира посмотрела на него, смятенно и будто бы расстроенно. — Прошло двенадцать лет. Ты сказала, что ничего не изменилось, при первой встрече, и была не права. Изменилось очень многое. Я, например, изменился. Я живу один, у меня никого нет. Раз в неделю приходит женщина из клининга, убирается и гладит бельё. Готовлю я себе сам, либо заказываю доставку еды. А ещё я сам чищу себе обувь, при необходимости глажу рубашки и даже, представляешь, мою унитаз!

Горбовский сказал это с нарочитой торжественностью, и Ира рассмеялась, не отнимая ладонь.

— Да, последнее прям удивительно. А как же женщина из клининга? Она не моет унитаз?

— Наверное, моет. Но его надо мыть чаще, чем раз в неделю.

— Витя, это похвально, — серьёзно ответила Ира, по-прежнему не отбирая у него своей руки. — Но к чему ты? Что ты хотел этим сказать?

Виктор вздохнул, набираясь смелости. Ему было сложно это произносить, но… он должен попытаться.

— Давай попробуем ещё раз. Заново.

Она покачала головой — ожидаемо, — но глаз не отвела.

— Не стоит.

— Ты не хочешь… по какой причине? Не любишь меня больше?

А теперь её взгляд вздрогнул, заволновавшись. И сердце Виктора забилось сильнее, едва не выпрыгивая из груди.

Значит, всё-таки не разлюбила?..

— Витя, не в этом дело, — ответила Ира чуть дрожащим голосом. — И пожалуйста, давай не будем. Тяжёлый разговор, а мне и так нелегко.

Давить на Иру Горбовский ни в коем случае не планировал, поэтому кивнул и, отпустив её руку, отодвинулся, откинувшись на спинку дивана.

Ира всё ещё смотрела на Виктора настороженно, с опаской — будто не верила, что он действительно не будет продолжать разговор.

— Я попрошу счёт, — произнёс Горбовский, невесело улыбнувшись, и позвал ближайшего официанта.

Виктор

Проводить себя до дома Марины Ира не позволила, но Виктор и не настаивал — понимал, что, если дочь вдруг случайно увидит его даже из окна, скандал будет колоссальный. Поэтому они просто попрощались, и Горбовский пошёл к своей машине. Сел за руль, достал из кармана пальто телефон и задумчиво повертел его в руках.

Номера Маши Вронской, которая, скорее всего, единственная могла помочь ему в вопросе Ириного здоровья, у Виктора давно не было — после его развода с Ирой бывшая однокурсница заявила, что не считает теперь Горбовского своим другом, и заблокировала ему возможность позвонить. Потом Виктор несколько раз менял телефоны, и Машин контакт, которым он давно не пользовался, где-то затерялся. Да и действителен ли её старый номер? Неизвестно. Но можно и нужно выяснить.

Общие знакомые у них, разумеется, были, и много, и Горбовский, полистав телефонную книгу, набрал номер одной из однокурсниц, которая общалась с Машей и даже ездила к ней в отпуск в Израиль, но с Ирой знакома была только шапочно. Отличный стоматолог, и Виктор обязательно переманил бы её к себе, но Галине в его клинику было слишком неудобно и далеко ездить.

Недолгий разговор о том о сём — и Горбовскому был выдан номер Вронской. Без лишних слов, вопросов и уточнений, зачем ему, если его голос — последнее, что Маша желала бы слышать в жизни. Может, Галина доверяла Виктору, а может, догадывалась, по какой причине он просит номер лучшей подруги бывшей жены.

— Го-о-орб… — выдохнула Маша в трубку на третьем гудке. — Так и знала, что ты позвонишь, сирота казанская.

— Почему сирота? — спросил Виктор, опешив от подобной реакции.

— А что, не сирота? Хочешь сказать, у тебя кто-то есть? Ну, кроме тараканов.

— У меня нет тараканов.

— Ага, ну конечно. Тараканы у всех есть, — ответила Вронская в свойственной только ей ехидно-язвительной манере. — Особенно те, которые в голове.

Виктор не выдержал и рассмеялся, и этот смех, как ни странно, уничтожил часть его напряжения, которое копилось в нём с самого утра. А после, когда Ире стало нехорошо в кафе, и вовсе достигло апогея.

— Ты не изменилась, Машка.

— Предполагаю, что ты тоже. Хотя Иришка мне ничего не рассказывает. Каждый раз, как спрашиваю про тебя, стрелки переводит. Она всегда так делает, чтобы не нервничать. А ты чего звонишь-то? Вернуть её хочешь, да?

— Да, — признался Виктор, прикрыв глаза. Вернуть… Нет, это неверное слово. Он знал точно: вернуть нельзя. Можно начать заново, точнее, попробовать начать. Но как сделать так, чтобы Ира этого захотела?

— А мне-то чего звонишь? Узнать что-то хочешь? Про мужиков её, что ли?

Горбовский аж вздрогнул. Про мужиков… нет, вот про это он точно не хотел знать. Меньше знаешь — крепче спишь. Кто и в каких количествах был у Иры за эти двенадцать лет — не его дело. Тем более что он тоже не святой и целибат не принимал.

— Так вот, у неё… — попыталась что-то рассказать Маша, но Виктор её перебил:

— Нет, не надо! — решительно воскликнул Горбовский, и Вронская замолчала. — Я не про это хотел узнать. А про здоровье Иры. Она… понимаешь, мне кажется, что Ира темнит, скрывает своё состояние. Я думаю, у неё не всё в порядке сейчас. Ты в курсе этого или нет?

— Не-е-ет, — протянула Маша обескураженно, но Виктор и не сомневался, что она так ответит. Ира была бы не Ирой, если бы посвятила подругу в свои проблемы, заставив её нервничать и переживать. Особенно если эти проблемы были… близки к фатальным. — Ничего такого Иришка мне не говорила. И выглядит она вроде бы хорошо. У неё, конечно, и отёки бывают, и одышка… но я не заметила, чтобы состояние ухудшалось… Хотя… она же не всё время рядом со мной, могла и скрывать. Ты же её знаешь.

— Знаю. Поэтому и спрашиваю. А она не ходила к врачу здесь, в Москве? Если бы ходила, я бы постарался добраться до её медицинской карты.

— Я по этому поводу ничего не слышала, — вздохнула Маша. — Но вот что, Витя… Я попробую узнать. Лечащий врач у Иришки здесь — наш мужик, я с ним знакома. Может, хоть намекнёт на что, если я объясню ему ситуацию.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Виктор бывшую однокурсницу и даже прижал ладонь к груди. — Серьёзно, Маш, благодарен тебе очень. Боялся, что ты меня слушать не захочешь.

— Ну, ещё пару лет назад не захотела бы, — понимающе хмыкнула Вронская. — Знаешь, сколько за эти годы на тебя от моего имени проклятий свалилось? Если у тебя там были с потенцией проблемы или ты чесался в неожиданных местах, то знай — это я. Злилась на тебя ужасно. Я не такая, как Иришка — она сразу отпустила злость, не свойственна она ей. Ни злость, ни ненависть, вообще никакой негатив к ней не липнет. А я не могла, аж трясло меня, когда думала о том, что ты с моей подругой сделал. И с детьми. С семьёй вашей, которую я считала образцовой, идеальной!

Виктор слушал молча, не перебивая. Он хорошо понимал чувства Маши, поэтому знал, что она должна выговориться.

— А ты… — продолжала между тем Вронская. Она говорила зло, едва не кричала. — Чуть не убил Иришку, всё разрушил. Я тебе каждый день зла желала, Витя, серьёзно. Ругала так, что ты бы наверняка полысел, если бы к тому времени уже не был лысым. Мне кажется, я даже к своему бывшему мужу такой неприязни не испытывала, как к тебе в то время. Веришь?

— Верю. А теперь что изменилось?

Маша пару мгновений молчала, будто задумавшись.

— Честно — не знаю, — вздохнула, понизив голос. — Может, выгорела вся — нельзя ведь столько времени ненавидеть. А может, просто Лёня меня смягчил. Это муж мой второй, отличный мужик. Если сможешь вернуть Иру и сделаешь её счастливой, я вас познакомлю.

— А если не смогу? — грустно улыбнулся Горбовский. Хотя ситуация к улыбкам не располагала.

— Тогда не познакомлю. Но ты уж постарайся. В конце концов, сколько уж можно? Не получается у вас ничего по отдельности, безысходность какая-то. Или, скажешь, у тебя не так?

— Так.

— Ну вот. Может, вместе вы будете счастливее? Ты, конечно, сволочь, Витя, и нет — я тебя никогда не прощу. Но мне хочется, чтобы Ира хотя бы раз нормально улыбнулась. А не этой своей улыбкой, похожей на тень. Она вообще похожа на тень с тех пор, как вы развелись. И вроде бы старалась влиться в жизнь, но… никак. И виноват в этом ты!

— Я знаю, — ответил Виктор негромко. — И поверь мне, Маша, даже если Ира меня простит, сам я себя никогда не прощу. И про проклятья свои не думай — никто не мог меня сильнее проклинать, чем я сам.