Не сдавайся!

Глава восьмая

– А ты обычно сама гладишь свою форму или родители? – Кажется, я уже знаю ответ.

– Папа гладил, – отвечает Полли с дивана, даже не поднимая глаз от телефона.

– Ясно. Что ж, тогда я ее тебе сегодня поглажу. – Все равно придется что-то и себе гладить – как-никак пора на работу, первый день в офисе. – А ты уверена, что готова вернуться? Я могу поговорить с твоим руководителем в школе, если тебе нужно больше времени.

– Я иду в школу завтра, – говорит Полли.

– Как скажешь, ты начальник.

Я прикусываю и так обгрызенный ноготь большого пальца, оглядывая такой обычно прибранный дом Эмми с Дугом. Повсюду царит настоящий бардак, каждая вообразимая, да и невообразимая, поверхность завалена хламом. Постиранные вещи кое-как развешаны на стульях и батареях, не до конца высохшие полотенца почему-то пахнут хуже, чем до стирки. На столе с одного края видны пятна джема с арахисовым маслом (во всяком случае, я надеюсь, что это арахисовое масло), а на другом конце опасно близко к краю балансирует неряшливая стопка писем и журналов. Из мусорного пакета что-то высыпалось, пока я его доставала, но вынести не успела. Не знаю, куда его деть, – опять забыла, что мусоровоз уже приезжал и на этой неделе не вернется, так что в большом баке снаружи скопилось мусора уже не за две, а за три недели.

В гостиной тропинка из игрушек ведет к эпицентру хаоса: Тед перевернул две плетеные корзинки игрушек и ту, что поменьше, надел себе на голову. Поднявшись на ноги, он направляется прямо к камину, и я бросаюсь вперед, уже ожидая, что через две секунды он почувствует боль и неизбежно начнет плакать, но, к моему удивлению, Тед не плачет вовсе, а смеется в своем новом плетеном шлеме. Усевшись обратно на ковер, он, как веслами, разгребает ручками море игрушек. Я наблюдаю, как часть из них улетает под диван, где уже валяется наполовину съеденный банан, до которого не дотянуться. Вот мама-то отведет душу, когда приедет… У меня большой соблазн просто взять и затолкать под диван все остальное и подумать об этом позже, но перспектива отмывания игрушек от банановой каши останавливает.

И я решаю сделать то же, что и всегда, когда количество навалившихся дел просто зашкаливает, – то есть ничего. Маме просто придется принять нас такими, какими увидит. Не думаю, что обнаруженное зрелище ее порадует, но и вряд ли сильно удивит – очень уж часто за последнее время она переглядывалась с папой и неодобрительно цокала языком. В среду, когда я в мессенджере спросила ее, есть ли у Эмми фольга или пищевая пленка, чтобы я отложила на потом часть чили, которое она нам приготовила, она тут же перезвонила в панике, только чтобы сказать, что разогревать рис больше одного раза смертельно опасно.

– Мне кажется, ты чуточку драматизируешь, – заметила я, но, погуглив «смерть от отравления рисом», обнаружила, что она не совсем слетела с катушек и поводы опасаться есть.

Я правда не понимаю, каким образом я должна все это просто раз – и знать. Как так может быть, что в школе меня учили замечать ономатопеи [8] в хрестоматии и играть «Братца Якова» на пианино и в то же время ничего не сказали о том, что простой дважды разогретый рис может привести к смерти? Почему нас не научили таким жизненно необходимым навыкам? Будь в школе обучение более практичным и полным, уверена, многих ляпов мне удалось бы избежать. Как и если бы я съехала от родителей и научилась сама стирать свои вещи до того, как мне исполнился тридцать один год, но уж как вышло.

Зато сегодня утром мы с Тедом хотя бы одеты, в отличие от Полли, которая так и сидит в пижаме, приклеившись к своему смартфону, – это, похоже, ее состояние покоя. Знаю, не мне говорить об интернет-зависимости. До недавнего времени я часто засыпала с красными глазами и скрюченными, будто еще держащими телефон пальцами, после того как проверяла соцсети одну за другой, но с момента аварии бездумного листания ленты в моей жизни стало значительно меньше. Мне уже начинает этого не хватать, что на самом деле очень глупо, учитывая, что все мои уведомления обычно сообщают, что кто-то из бывших одноклассников объедается «шикарным» бранчем из яйца пашот и тоста с авокадо, который они по каким-то причинам фотографируют и тут же загружают с хештегом #здоровыйзавтрак. Терпеть не могу, когда «шикарным» называют все подряд, без разбора. «Шикарная пинта», «шикарное печенье», «шикарная девчонка». Джори как-то сказал, что я слишком остро реагирую из-за неуместного употребления слова «шикарный», и теперь каждый раз меня дразнит. Я чувствую укол боли, вспоминая о всех тех часах, когда мы с Джори болтали обо всем и ни о чем. Может, и скучаю я не по бездумному листанию ленты, а просто по свободному времени.

– Хочешь чаю, Пол?

Она отказывается, даже не подняв головы. И так она отвечает на все. Нет, она не хочет есть, не хочет разговаривать, нет, ей ничего не нужно. Да, знаю, что мы не были особенно близки прежде, но всегда ладили и хорошо проводили время, а теперь, когда ее мамы и папы нет рядом, между нами будто пропасть. И каждый раз, стоит мне открыть рот, собираясь заговорить с ней о чем-то кроме еды, я слишком долго медлю и так и закрываю его, боясь своими словами лишь расширить эту пропасть.

Тед спокойненько играл себе на полу, но я чувствую, как он начинает злиться. Он пытается запихнуть целую армию человечков в свою пожарную машину через одну дверь и все больше расстраивается, когда они вываливаются из другой. Он разочарованно бросает машинку об пол, и у нее отваливаются обе дверцы, а личико Теда сморщивается в сердитой гримасе.

– У меня не получает-ся-а-а-а! – ноет он, как всегда в таких случаях. Подходит ко мне с машинкой в одной руке и двумя маленькими красными дверцами в другой. – Тетя Бет, чини, – требует он, толкая мою руку с чашкой чая, который тут же выплескивается на футболку.

Я ставлю уже пустую чашку и забираю у него игрушку, сделав себе мысленную пометку вытереть лужу чая с кофейного столика. Прикрепив на место дверцы, я возвращаю ему машинку. Он дергает за водительскую дверь, и та снова отваливается.

– Она опять сломалась!

– Вот почему надо быть аккуратнее. Смотри, я покажу, – предлагаю я.

Сажусь на корточки, снова ставлю на место дверцу и показываю, как открывать и закрывать ее не так резко. Он бросается вперед и выбивает игрушку у меня из рук, а потом в отчаянии падает на колени. Ничего более анекдотичного я в жизни не видела.

– Тед, не валяй дурачка, – сделав глубокий вдох, начинаю я. – Я просто показывала тебе, как открывать дверцы, не ломая. Хотела тебе помочь. Почему ты злишься?

– Мое! – неожиданно кричит он мне прямо в лицо, и так пронзительно, что звук будто вибрирует у меня в черепушке.

Я пока не привыкла к его способности переходить от нуля до шестидесяти по шкале ярости за пару секунд. Как может такой маленький человечек быть таким сердитым и громким? Его вопль срабатывает как искра для пороха.

– Что ж, в таком случае можешь сам чинить чертовы двери! – Еще не договорив, я уже жалею о своих словах.

– Эй, не ругайся на него. – Полли смотрит на меня с дивана, нахмурившись. Как мило с ее стороны дождаться самого пика ссоры и только потом вмешаться.

– Я не ругалась на него. – Не уверена, что «чертов» считается ругательством, и вообще, я сердилась на игрушку с ее дурацкими дверцами, а не на Теда. Ну, может, чуть-чуть – на Теда.

Он плачет, прижимая к груди пожарную машинку и дверцы. Все малыши такие. Кричат, вопят, бесят тебя, а через секунду печально выпячивают губки, иногда засунув большой палец в рот для пущего эффекта, и ты тут же злишься уже на себя за то, что потерял самообладание.

Я поднимаю руки, признавая ошибку:

– Ты права, я не должна была ругаться. Мне очень жаль, простите меня, Полли, Тед. Может, получится закрепить дверцы прочнее. Спросим дедушку Джима, что он посоветует. А пока найдем тебе что-нибудь еще, хорошо? – Я обвожу рукой гору игрушек на полу.

Тед бредет к ней и выбирает похожую машинку с ненадежными дверцами.

– Полли, а ты могла бы пойти и одеться? Твои бабушка с дедушкой приедут с минуты на минуту.

– И что? – с чисто подростковым недовольством и соответствующим выражением лица тянет она. И нос еще морщит, будто я грязь какую в гостиную притащила.

– И то, что уже почти обед, а ты еще в пижаме. Пожалуйста, просто приведи себя в порядок. – Последняя фраза звучит умоляюще, и она это знает. Как же жалко я выгляжу.

– Ты беспокоишься о моем внешнем виде только потому, что тебе за него попадет. Почему тебя волнует, в пижаме я или нет, – понятия не имею. Посмотри, на что похож дом – да и ты сама. – Отклонившись, она выглядывает из окна. – В любом случае уже поздно.

Только в этот момент до меня доходят ее слова о моем внешнем виде, и я смотрю на залитый чаем топ и треники, стараясь не принимать замечание на свой счет, хотя именно этого Полли и хотела.

Вслед за знакомым маминым стуком в дверь в замке поворачивается ключ. Эти ее «тук-тук-тук» – скорее оповещение о прибытии, чем просьба открыть дверь. Она все равно зайдет. Тед бежит здороваться. Надеюсь, он не расскажет, что его тетушка Бет сказала слово «чертов».

– С добрым утром, дорогие! – Мама обнимает Полли с Тедом, а мне достается только хмурый взгляд: – Что за жуткий запах?

– Помойное ведро. Не волнуйся, я как раз собиралась его вынести.

Вслед за мамой входит папа с сумкой, в которой, как я предполагаю, наш обед. Он целует меня в щеку:

– Как ты, милая?

Я замечаю, как он через мое плечо оглядывает царящий в комнате хаос. Мама уже завязала мусорный пакет и идет выставлять его за заднюю дверь. И это она здесь только тридцать секунд.

– Мам, я через минуту все сделаю. Чай? Кофе? – вымученно улыбаюсь я.

– Было бы чудесно, чашечка чая не помешает, – отзывается мама из-под раковины, откуда вытаскивает рулон мусорных мешков. – Ведро хорошо бы помыть антибактериальным гелем или отбеливателем.

– Я же сказала, что все сделаю через минуту. – Очевидно, я говорю сама с собой, так как она уже надевает резиновые перчатки.

– Конечно, сделаешь, я просто заметила, что мусорные ведра нужно время от времени мыть, иначе завоняют.

– Воняющие ведра, поняла, – соглашаюсь я. – Полли как раз собиралась пойти переодеться – правда, Пол?

Полли бросает на меня сердитый взгляд, но наконец встает с дивана.

В шкафу не осталось чистых чашек, а посудомоечную машину я еще не запускала, так что хватаю две грязные чашки с разделочного столика и макаю их в воду в раковине. Мама прерывает свою антибактериальную деятельность и озабоченно смотрит на меня.

– Я собиралась разобраться с посудой и всем остальным через минуту, – произношу я, не глядя ей в глаза. – У нас выдалось что-то вроде ленивого утра.

– Это я вижу, – откликается мама. Наступает неловкое молчание, пока я отжимаю чайные пакетики ложкой, а потом мама хлопает в ладоши: – Что ж, сейчас будем есть. Я почти все приготовила дома, пара минут – и можно садиться за стол, так что успеем выпить чая и потом немного здесь прибраться.

– Супер! – Я ставлю им кружки на обеденный стол рядом со своей чашкой и саркастично поднимаю большие пальцы вверх.

Папа ставит что-то похожее на крамбл в холодильник, а потом обнимает меня. Он сознательно игнорирует состояние дома, отчего у меня появляется чувство, будто он на моей стороне.

– Как ты, милая? Готова к выходу на работу?

Я опускаю голову ему на плечо.

– Да, нормально.

– Нормально или прямо нормально-нормально? Когда твоя мама говорит, что все нормально, я знаю, что все совсем наоборот. – Он бросает взгляд на маму, но она не слышит его, потому что вытащила пылесос и сейчас ворчит, заметив в прозрачном цилиндре крошечные детальки игрушек. Она вглядывается пристальнее:

– Похоже, тут еще и осколки стекла. Стекла, Бет! Пожалуйста, скажи, что ты ничего не разбивала и потом не пыталась запылесосить осколки?

Вообще-то да, разбивала и пылесосила. Ну конечно, я всегда во всем виновата. Чувствую папин взгляд и неожиданно – подступающие слезы. Ничего у меня не нормально, но ему об этом говорить не хочу, потому что тогда точно не сдержусь и разрыдаюсь. А после слез я обычно ощущаю такое опустошение, будто могу проспать целую неделю, а мне просто нельзя спать неделю – даже одну ночь поспать не могу. Прошлой ночью после полуночи Теду приснился кошмар.

– Не пускай слизняков! Не пускай! – повторял он снова и снова, пока я вытирала его вспотевшее личико, понятия не имея, о чем он говорит. Только час спустя, когда он наконец перестал хныкать и просить закрыть все двери, я догадалась, что он не так понял мои слова о том, чтобы не пускать в дом сквозняки. Если я настолько устала сегодня, даже не знаю, в каком состоянии буду завтра.

Полли спускается вниз в, судя по всему, более чистом варианте утреннего наряда. Незадолго до аварии Эмми отправила мне видео Полли с подругами, где они танцуют в кроп-топах и тренировочных штанах популярное видео из «Тик-тока», все трое прямо как «Спортивная Перчинка» из Spice Girls, только брови у них не ниточки. А Полли даже не знает, кто такая Мел Си, солистка, и я почувствовала себя девяностосемилетней старушкой.

Полли остановилась перед нами:

– Тетя Бет, можно я переночую у Рози в пятницу?

Я прищуриваюсь. Может, конечно, Рози позвала ее к себе в эти пять минут, пока Полли была наверху, но подозреваю, она специально ждала, пока приедут бабушка с дедушкой. Может, это часть моего испытательного срока, еще одна проверка? Как действовать, если подростки хотят остаться на ночь у друзей? В четырнадцать, наверное, это нормально, но без официального пакета инструкций для начинающего опекуна двух детей я никак не могу узнать правильный ответ.

– Хм. Не знаю.

– Микаэла будет. И Сэм. То есть, конечно, Саманта, – смеется она. Глаза у нее горят, и мне тут же хочется разрешить ей все, что она попросит. Интересно, знает ли она, что счастливое лицо гораздо эффективнее раздраженного молчания?

– Что ж, оставь мне телефон мамы или папы Рози, я с ними переговорю. Но почему бы нет.

– Да! – торжествующе выбрасывает кулак в воздух Полли. – Только можешь не звонить, а написать ее маме? Ну, чтобы не делать из этого целое событие? Это просто ночевка у подруги.

– Знаю. Я просто… ну, пытаюсь быть ответственной, быть на связи с другими взрослыми. – Я говорю это все ради мамы. Ответственный тон мне удается с трудом – интересно, его надо специально тренировать перед зеркалом?

Полли все еще сомневается в выбранном мной методе:

– А ты не можешь проявить ответственность в сообщении? Я только что переслала тебе контакт мамы Рози в «Ватсапе». Ее зовут Сьюзи. Можешь уже сегодня написать?

– Ага, – соглашаюсь я.

– Можешь прямо сейчас?

– О боже, ну хорошо. Напишу прямо сейчас. – Хватаю телефон и быстренько составляю короткое сообщение с вопросом, удобно ли им, чтобы Полли осталась на ночь. Даже не успеваю убрать телефон, как приходит ответ: «Конечно, без проблем. Я прослежу, чтобы они правда поспали, хоть немного! Сьюзи» – и эмодзи с сердечком.

Показываю это сообщение Полли. Мама, уже отложившая пылесос и разогревающая на плите подливку, подходит и гладит Полли по голове, ласково убирая волосы с лица.

– Не знаю, как ты живешь, меня бы эти волосы перед глазами с ума бы свели. Девичник с ночевкой звучит весело, да, милая? Тебе полезно выбраться из дома, чем-то заняться с друзьями.

– Ночевка! – К нам с круглыми глазами бежит Тед.

Я подхватываю его на руки. От него пахнет апельсиновым соком и кукурузными палочками.

– Твоя сестра собирается на ночевку к друзьям в следующие выходные. Может, и мы что-нибудь интересненькое придумаем? – Только я понятия не имею, что именно.

Он качает головой:

– Тед хочет ночевку!

Отлично. Теперь он снова во мне разочаруется.

Мама передает мне губку и кивает в сторону раковины. Я послушно иду в заданном направлении. Просто поразительно, как у нее получается: только появляется – и сразу же все берет под свой контроль. Она тем временем еще и посудомойку перезагрузила заново – я ведь правильно посуду поставить не могу – и налила воды в раковину для остальной посуды, успев помыть пару стаканов, которые теперь стоят на сушилке. Мне хочется разозлиться на такое командирское поведение, но чувство облегчения пересиливает. По пустякам вроде бардака я обычно не волнуюсь, но то, во что превратился дом сейчас, уже достало даже меня.

– Тед может остаться на ночевку у нас, – предлагает мама. И это скорее утверждение, а не вопрос.