Не стрелять

- Ты рубай это Ладно, Дем?

И ушел, и долго-долго не появлялся.

Демину было грустно Тоска и страх отошли назад. А напротив села в пустое Славкино кресло печаль. Демин думал о матери вообще обо всем этом о чем ему не хотелось ни говорить ни думать словами, а только вот так: будто б слышится какая-то музыка, а будто б и не слышится...

Ему было грустно и он ел. И не замечал этого. А потом буквально с ужасом увидел, что съел все, что держит в руках последний и притом уже надкушенный бутерброд!

И давясь этим последним хлебом и сыром, Демин бежал! Дома, в конуре своей он разделся кое-как залез под одеяло. Ему сразу стало холодно словно стыд, грусть и вечная его несчастливость лежали вокруг пузырями со льдом.

Но постепенно Демин согрелся. Он же был молодой он же был крепкий парень! Все утихомирилось в душе. Сам не замечая того он стал мечтать - думать как он кормит Славку. Они сидят в доме за столом о чем-то разговаривают интересном и едят - отличное времяпрепровождение! А потом ему приснилось, что он кричит матери "Мам! Принеси котлеты!"

Но говорят мясо снится не к добру. И непременно проснешься испуганный, потом лежишь в темноте и все стараешься вспомнить съел ты кусок или только видел... Но Демин этих примет не знал и не просыпался и всю ночь был счастлив...

Градус проснулся рано лежал весь расслабленный, - как бы ослушивал себя. Нигде ничего не болело и он хоть сейчас готов был на войну. Втайне он гордился своей способностью "не болеть" после выпивок. Он думал, что у него такой организм особый - лучше чем у других. На самом же деле все объяснялось значительно обычней и печальней просто: Градус был еще молод!

С дивана стоящего напротив раздавался какой-то сап Градус тихо повернул голову. Свинцов и во сне был такой весь ухоженный такой уверенный! А как на денежки польстился. Мало денег ему!

Никаких конечно тыщ Градус давать Свинцову не собирался. Надо его как-то заматросить! А то, что Свинцов не заложит, Градус был уверен, утрется пустым рукавом и будет молчать потому, что он же соучастник. Свинцов-то! Градус еще ничего не делал, а Свинцов уже соучастник!

Медленно он стал соображать как все-таки отделаться от Свинцова - не получалось.

Странно подумать - ему мешала та девка про которую вчера рассказал Свинцов. Она снилась Градусу в одной и той же тяжелой и сладкой сцене будто он Градус обнимает ее а девка упирается ему руками в грудь - сопротивляется но по глазам и еще каким-то признакам которые были понятны Градусу только во сне ясно, что и она хочет обниматься.

Чтобы избавиться от наваждения этого Градус поднялся. Стол раскинулся перед ним в том первозданном беспорядке который вчера "в состоянии под банкой" был совершенно незаметен. По недоеденной мойве по голове по выпученным черным глазам ползали две мухи. И было непредставимо, что эти рыбки когда то плавали по совершенно чистой и никогда не виданной Градусом воде! По морю.

"Чегой-то я!" - подумал он с удивлением и даже с каким-то страхом. Вид зажаренных задохнувшихся рыбок почему-то вызвал у Градуса ощущение горечи от неудачности глупости тщеты всего того, что он делает в жизни... Задумал сжечь материн дом...

Чтобы избавиться от этих мыслей он ухватился взглядом за стоящий на улице свинцовский мопед. Представилось как он катает на мопеде ту девку и она едет прижимаясь к Градусовой спине.

Он коленкой толкнул Свинцова в зад обтянутый "суперрайфлом". Свинцов легко перекатился с правого бока на живот потянулся еще во сне и открыл глаза. Увидел Градуса. И Градус понял, что Свинцов ему не очень рад.

- Поехали пленных твоих смотреть! - сказал Градус. Это действительно было правильным делом, но ведь Градусу-то думалось только о девке. Он представил как это может произойти между ними - совсем по-другому чем во сне. Поэтому она едва ли поедет с ним на мопеде и будет прижиматься к его спине!

Нет! Свинцов будет держать ее за волосы башкой к земле а Градус - снимать с нее штаны.

От этой вроде бы вожделенной картины его опять зло взяло и обида. Обида потому, что все в его жизни было не так некрасиво - не по-настоящему.

Задев плечом Свинцова он вышел на улицу.

- Я поведу! - глянул на недовольного Свинцова. - Не жалей! Десять новых купишь!

Алена спала на лавке, подложив под голову ладонь.

Около нее на полу спал Солдат-Юдин.

То ли взгляд был такой прожигательный у Градуса, то ли он всхлипнул от будущего удовольствия, но Алена вдруг проснулась, села. Сразу увидела какого-то дикого парня, который пялился на нее в банное крохотное окошко.

Ей бы прикинуться, ей бы сказать, что, мол, откройте меня, пожалуйста. Но она как-то сразу догадалась:

- он не для того приехал.

- Чего выставился?.. Свинцова давай сюда!

- Ща я тебе все дам! - сказал Градус и улыбнулся.

- Передай своему подонку, я кричать буду!

- Будешь кричать, я тебя... - И, засмеявшись, Градус отошел от окна.

Алена и Юдин остались как бы вдвоем.

- Что это за дурак? - спросила Алена.

- Я забыл, как его звать, - прошептал Солдат. - Он в тюрьме сидел...

- Так! Слушай, Свинца, - начал Градус. Но посмотрел на Крысу: - Шарь отсюда!.. Слушай, Свинца, - продолжал он, когда Крыса отлетел на вполне дипломатическое расстояние. Так сделаем: этого там какого-то вынем, а к ней зайдем.

- Зачем? Ты, что, дурак?

И тут же Свинцов ощутил то, чего не ощущал с тех - пор, как ушел из бокса, - вкус затрещины!

- Ша, киндер!

Молнией перед Свинцовым прокрутилась пленка с кинофильмом про то, что собирался сделать Градус...

Градус это сделает, ему все равно потом убегать! "И если даже я сейчас не буду участвовать - это же я Алену сюда посадил!"

- Ну? Чего запыкнулся? - Градус цепко взял его за плечо.

- Куда я парня-то дену? - Собрав силу и волю, Свинцов сбросил его руку. - Ты тоже умный... А если убежит?..

Вдруг он якобы кое-что сообразил... Он уже заметил, что голова у Градуса была, как говорится, не самым сильным местом.

- Мы с Крысой пойдем, его сперва свяжем, а потом уж... Э! Крыса!

Быстро пошел к бане, Крыса послушно спешил за ним... Откинули щеколду, вошли в полумрак. Свинцов шепнул:

- Быстро дверь припереть! Лавку давай сюда!

Крыса скинул Алену, подтащил лавку.

- Вы чего делаете, скоты?! - закричала Алена. Шум сейчас был даже кстати... Они уперли один конец лавки в дверь, другой удачно уперся в печку.

- Вы чего делаете, подонки?!

- Видала того парня? Ну вот и догадайся, зачем он к тебе приехал...

Извлекли Юдина, который при виде Свинцова сразу залез в угол, как зверек.

- Все за печку ложись! - тихо командовал Свинцов. Может быть, впервые в его команде были смысл и сила. Ему так хорошо вдруг стало, как не было уже много дней.

- За какую еще печку? - Алена бунтовала по инерции, а сама уже присела на корточки - так, чтобы ее не видно было из окошка: сообразила! - Ты, что, обурел?

- У него пистоль, дура! - сказал Свинцов, словно это не он дал Градусу оружие...

Сколько времени прошло, Градус не знал., чтобы как-то скоротать эти ползучие секунды, он решил закурить. Постучал себя по карманам, опять постучал - уже и общупывая: Не было ни спичек, ни сигарет!

Не найдя папирос, он почувствовал желание немедленно, что-то делать, пойти туда самому, связывать Солдата-Юдина или хотя бы в упор смотреть на эту девку.

Он толкнул дверь. А показалось, что толкнул стену: дверь нисколько не поддавалась, она была заперта - это Градус понял сразу. Но. конечно, не поверил себе, толкнул плечом, сильно... Да не может быть! Постучал крепким от нелегкой работы кулаком:

- Э! Свинца!

Какое-то время была тишина, и Градусу представилась странная картина - как звук его голоса летит по каким-то темным пространствам, прежде чем попасть к Свинцову.

- Свинца! - И со всею своей немалой силой Градус стал дергать ручку. А вот это было уж совсем глупо: дверь открывалась вовнутрь. С третьего или четвертого раза ручка отлетела. Он опять стал бить в дверь плечом.

- Я тебя достану, Свинца! Сам открой!

- Ты! Градусов! - Он услышал голос девки. - Лучше уходи отсюда! За мной скоро приедут! Ясно - девка врет... Но, может, она и не врет! И кого-то из этих, сидящих внутри, все равно будут разыскивать. Или вдруг появится грибник... Невольно Градус почувствовал тайно торчащий за поясом пистоль.

И сразу представил, как он пойдет на грибника, вообще на любого, как тот попятится... Сейчас бы и Усач от него попятился! Сейчас бы... На миг он вспомнил всех, кто унижал его и в колонии, и вообще во всей его жизни!

- Ладно! - Запер дверь на тяжелую щеколду. - Я посидел, а теперь вы посидите!

Для чего-то пнул дверь ногой - подметка треснула и наполовину отлетела, у кроссовки получился такой известный классический вид, про который говорят: "Каши просит".

Досада и злость на весь мир охватили Градуса. Он вырвал пистоль, обежал баню, сунул пистоль в окошко:

- Сидите?.. - и нажал курок...

Почувствовал, как револьвер слабо дернулся у него в руке. И одновременно плеснул звук, острый, как пика. И выше этого звука взвизгнул, как чиркнул, еще один: это пуля, ударившись о дикий камень, которым была обложена печь, отскочила в угол, упала бесформенной мертвой пчелой...

Может, Градусу было бы легче, если б он услышал, как Солдат-Юдин завыл от страха, и увидел, как Крыса схватился руками за волосы, словно думал, что они сейчас улетят... Но Градус ничего этого не видел и не слышал. Он гнал по лесной дороге, потом по скалбинским улицам. Вбежал в свой затхлый дом, увидел бутылку на столе. И сейчас, наверное, настоящий блатной должен был опрокинуть стакашек и сесть подумать, как положено. Но ведь Градус не был настоящим... Это он только Свинцову таким казался...

Быстро Градус переодел рубашку. У него как раз была одна чистая и почти новая: сестрица мужнину отдала. Градус сперва вообще не хотел ее надевать. Хотел ее керосином всю облить, а после возить по дому, а после поджечь. Но теперь ему вдруг стало все равно. Он надел эту рубаху... Увидел на стуле забытую Свинцовым кожаную куртку, сбросил пиджак, надел ее. Куртка была маловата, но как-то не хотелось поднимать с пола пиджак... Пнул его ногой. Вынул из-под матраса кошелек с деньгами. Все!

Нет! Побежал в сарай. Там, в углу. видал он, валялась цепь от давным-давно подохшего Джека. Градус поднял ее цепь зазвенела. На секунду он вспомнил рыже-серого Джека, который катал Градуса... Прямо эту цепь Тонька цепляла за передок сделанных дедом санок.

Побежал к мопеду, сунул цепь в ящик под сиденье и потом туда же замок от дома. Теперь больше не надо было запирать: ведь Градус не собирался сюда возвращаться... Подумал: "А не поджечь ли все-таки?.." И понял, что уже нет времени. Уже его могут искать... раз он стрелял! А так тем более пожар, сестре позвонят. А сестра еще могла пригодиться!

Больше уже не взглянув на материнский дом, не думая об улице, по которой ходил всю жизнь, ну кроме того, что сидел в колонии, Градус помчался к станции и еще немного по узкой пешеходной дорожке - туда, где начинался микрорайон и где была та самая сберкасса... Метрах в сорока-пятидесяти торчали какие-то кустики и стояла сосна. Тут они между прочим, тогда и сидели с Усачом, когда... ну и тому подобное. И тут Градус поставил мопед, примотал его цепью к сосне, запер цепь на замок.

Все, начиная с того момента, когда он надел свинцовскую куртку. Градус делал словно по чьей-то команде. Ему всегда тяжело было соображать: одно сделаешь, а чего дальше-то? Сейчас не успевал одно придумать - готово другое! Как будто Усач ходил у него за спиной и подсказывал...

Уже в поезде, сидя, как приличный, с билетом в кармане, он подумал: "В парк Горького пойду". Ему есть хотелось. "Там и пожру! Пивка выпью!"

Треск мопеда пропал. Свинцов радовался этому и... Жалко мопеда было до ужаса. Где его теперь разыскивать? И еще в каком виде найдешь! А уж такой мопедик отлаженный - лучше мотоциклов гонял. И прав не надо!

Тут он заметил: Алена смотрит на него.

- Ну, Свинцов, открывай!

С одной стороны, чего тут, действительно, как жабам под мокрой бочкой... А с другой - вдруг не уехал? Свинцов вспомнил его глаза... какие-то фиолетовые... когда он говорил, что собирается сделать с Аленой...

- Ну чего ты сифонишь, смелый мальчик? - зло спросила Алена. - Самой мне, что ли, эту вашу лавку ворочать? Вон у тебя есть этот... грызун. Пусть очистит мне выход!

- Куда дергаться-то? - нехотя проговорил Свинцов. Посидим пока...

- Я здесь "пока" уже сутки сижу! - Она постояла несколько секунд, ожидая с их стороны какого-нибудь движения. - Ну в чем дело, идиот? Тебя, что ли, изнасилуют?

Крыса смотрел на Свинцова: будет тот реагировать на слово "идиот"?.. Не реагировал. Свинцов думал, как ей ответить, как ей объяснить, что у Градуса кулаки - такие "неподарки". Да если еще в одной руке будет пистоль, то второй он сможет спокойно фингалить тебе лицо, а ты даже пальцем шевельнуть не посмеешь?

- Юдин! Ко мне! Как только выходим, получаешь двадцатник. - Алена похлопала себя по карману джинсов.

Свинцову было смешно и обидно слушать про жалкие двадцатники. Но о потере своей он не мог сказать никому.

- Ты чего там роешься-то? - сказала Алена спокойно и властно. - Иди ко мне!

Свинцов быстро обернулся, словно почувствовал, что в спину его должны ударить Солдат-Юдин, стоя на коленях, что-то тихо искал в углу. И как раз когда Свинцов обернулся, он дернулся и сунул это найденное в карман.

- Дай! - тихо сказал Свинцов. Были в его голосе страх и угроза.

И тут же Крыса догадался, что нашел Солдат-Юдин пулю! И сразу вспомнил малокалиберные патроны, которые вроссыпь валялись у Свинцова по ящикам с инструментами...

А Свинцов, выходит, по-настоящему бандит.

- Крыса! Взять его!

Одно дело - размышлять о преступлениях начальства, но совсем другое - когда тебе в мозг поступает четкий приказ!

Крыса разом вскочил на ноги, как это было показано в одном заграничном боевике.

- Сам отдай! - сказал Свинцов очень мягко, тоже, конечно, подражая какому-то там герою.

- Нету у меня ничего! - закричал Солдат-Юдин и закрыл лицо сведенными крест- накрест руками.

- Бей его, Крыса!

Но как только Крыса сделал шаг по направлению к Солдату-Юдину, Алена быстро заплела ему ноги и сильно толкнула ладонью в затылок, совершенно не думая о том, что Крыса сейчас грохнется лбом о стену.

Свинцов, который следил за Юдиным, услышав грохот, отскочил в сторону, саданулся боком о печку, согнулся от боли.

Тут же Юдин проскочил за спину к Алене в тот крохотный закуток, который служил бывшим хозяевам бани раздевалкой.

- Юдин! Быстро дверь! - А сама ждала, что будет делать Свинцов. Он уже выпрямился, шагнул к Алене. Судьба Крысы сейчас никого не интересовала. Юдин пыхтел за спиной, стараясь вынуть скамью. Не сможет, не успеет. Свинцов протянул руку, чтобы просто отшвырнуть Алену.

У нее еще было полшага, на которые она могла отступить.

- Тихо-тихо! - Она сказала и начала медленно расстегивать рубашку.

В прошлом году к ним в дом приходила одна довольно дикая баба, родители потом с ней раззнакомились - вернее всего, из-за ее как раз дикости.

Так вот эта баба учила женскому каратэ. У них занималось несколько женщин, ну и Алена - на правах дочери - тоже... Один из ее приемчиков был такой - вы начинаете расстегивать пуговицы на блузке или на кофте. И потом наносите ногой удар в пах. И потом убегаете!

"А зачем расстегиваться?" - спросила Аленина мать и оглянулась на Алену.

"А затем! - веско ответила каратистка - чтобы удар был внезапный, чтобы мужики его не ждали".

"Да, мне кажется, они и так не ждут от женщины!"

"Они от женщины всего ждут! - ответила "баба-каратэ" Поэтому расстегивайтесь!"

Теперь Алена увидела, что Свинцов не мог ничего делать, не мог ничего вымолвить. Он только стоял и ждал, когда же из-под рубашки мелькнет Аленин лифчик.

И тогда она его ударила. Даже и не пришлось слишком молниеносно дрыгать ногой. Она ударила примерно с той скоростью с какой футболисты подают угловые удары, то есть могла прицелиться чуть ли не замахнуться.

Свинцов сразу согнулся в те самые три погибели про которые так часто говорят. И тут Солдат-Юдин буквально простонал.

- Не могу Ален!

- Ну-ка вместе! - Она ухватилась за лавку - Раз-два! Взяли!

Пока Градус долбил в дверь, лавка довольно-таки крепко засела там.

- Юдин! - крикнула Алена. - Я не отвечаю за твою жизнь!

Эти слова подействовали и на нее саму Она дергала так, что казалось руки сейчас оборвутся.

Скалясь от боли Свинцов полураспрямился. Бессмысленными глазами смотрел на Алену.

- Дай мне! - Она глядела на Свинцова, а руку протянула назад к Юдину который на корточках от страха сидел за ее спиной. Лишь мгновение она соображала, что это такое перекатывая в пальцах изуродованную пулю.

- Имей в виду Свинцов. Сейчас за мной приедут! Помнишь записочку, нет? Она была зашифрована!

Крыса сел в углу матернулся - тяжело, как взрослый мужик.

- Свинцов! Если этот дурак меня тронет я скажу, что ты дружишь с уголовником!, что ты дал ему пистоль и патроны!

- А я скажу, что ты пришла за пистолем, что это у тебя был пистоль!

Крыса уже более менее очухался. Только по тому месту которым он саданулся об стену стучала боль все пышнее надувая темно синюю огромную шишку. А на самой коже ни царапинки - можно сказать очень удачно упал.

Он представил в скудных мечтах своих, что каким-то образом выбрался отсюда. А эти трое остались внутри. И он Крыса обкладывает дверь хворостом. И бежать- ничего не видеть не помнить.

Но тут в его мечтах получалась пробуксовка. Он хотел убежать с поляны и не мог - так бывает иногда во сне. И поэтому Крыса слышал как они там мечутся в горящей бане и кричат От этих страшных видении Крыса застонал.

Солдат Юдин все сидел на корточках за спиной у Алены его глодал стыд и в то же время он не имел сил подняться, как будто бы весь склеился в этом положении комочка.

- Хорошо, - сказала Алена с волнением но твердо. - Я пришла за пистолем. Но ты, Свинцов виноват куда больше. Ты вот у меня где! - Алена подняла сжатый кулак.

Свинцов вздохнул распрямился окончательно.

- Ладно. Пусть я погорю. - И вдруг крикнул. - Хоть слово скажешь, я тебе!

- А мне зачем? - Алена вдруг усмехнулась. - Нам выйти надо отсюда дурак! И когти рвать! - Дальше она быстро рассказала про милицию, которая приезжала к Славке. - А пистоль мы выкинули понял?

Секунду Свинцов соображал.

- Крыса ко мне!

Он прошел мимо Алены и Крыса за ним. Но Солдата-Юдина не мог отказать себе в удовольствии пнуть ногой. Втроем ухватились за проклятую лавку.

- А-ха! А ха!

Алене пришла в голову совершенно никчемушная мысль, что ее там не хватает как мышки норушки. И здесь раздался отвратительный скрип дерева об дерево, лавка поддалась. Алена сразу хотела выйти.

- Пулю! - Свинцов протянул руку.

Алена усмехнулась ему в лицо.

- Пулю мы выкинем туда, куда мы - все четверо, поняли? выкинули пистоль! Пошли искать место!

Восхищение и ненависть разъедали Свинцову душу. Он смотрел на Алену которая так и забыла застегнуть пуговки на груди.

- Ну ты волчица! - Он покачал головой.

- У Англии нет постоянных врагов запомни это, дружок, у нее есть только постоянные интересы! Или в переводе на твои глупый язык. Ну, открывай дверь-то! Пауки в одной банке должны помириться!

Она прошла к двери взялась за ручку, дернула. В ответ ей железным голосом брякнула щеколда.

Много народу помогало Любе в этом странном деле. Но помощь их получалась какая- то недейственная. Ускользая револьвер оставлял за собой целый шлейф новых свидетелей, соучастников, фактов, а сам неуловимо все бежал впереди зловещим и манящим огоньком. Вот и сейчас Любе "помогли" если бы щеколда не была задвинута и если бы она оказалась чуть менее могучей, то наверное, милиция "узнала" бы, что револьвер лежит на дне болотном, а Виталий Свинцов и его верные друзья просто ходили в тренировочный поход потому, что собираются стать юными полярниками! И привет.

Но получилось неудачно для "юных полярников" и более менее удачно для Любы. Потому, что это Любин отец Петр Васильевич сделал в свое время такую надежную баньку-крепость и поставил такую щеколду - миша-клыкастый не смог бы вырваться. Когда был в силе Петр Васильевич он любил работать крепко. Может, не очень красиво но, чтобы на века!

А при чем здесь Любин отец? А при том, что раньше был на этом месте лесной кордон, жил лесник Марьин со своею семьей. Такие совпадения!

Когда Люба от второго или от третьего свинцовского приятеля выяснила наконец, где этот "лагерь новых-крепких" она как говорится чуть не упала. Ведь Марьиных семья и теперь ездила на бывший кордон. На той прекрасной поляне был отведен им покос. И мать еще рассказывала, помнится, что шуганула оттуда каких-то ребят.

- Туристов? - спросила Люба.

- Да нет, наши скалбинские вроде!

Шуганула, чтобы не вытаптывали траву. Ну да! Этот разговор в мае, в конце был!

А сейчас, в конце августа, капитан Марьина и не вспомнила о нем, потому, что поляна, на которой столько всего хорошего и волшебного случилось с маленькой Любой никак не соединялась с плохим, с преступлением.

И вот теперь на милицейском "козле" она прибыла на поляну своего детства. За рулем сидел Сережа Камушкин, на заднем сиденье Демин и Славка.

Сережа Камушкин подбежал к бане приложил палец к губам, показал на запертую щеколду, шепнул.

- Я начну. - И потом громко. - Все четверо здесь? - с нарочитым звяком отодвинул щеколду. - Выходи.

Они вышли помятые, неловкие, яркий с непривычки свет мешал им смотреть прямо "Тепленькими надо брать" - подумал Сережа.

- Значит, так сперва подумай чего врать, а потом говори. Оружие у вас было. И вы все ответите за его хранение!

- Я-то здесь ни при чем например! - с обидой сказал Крыса и подвинулся к Сереже. - Я его не видал и не держал. Вообще ничего не знаю про это дело!

- Ну положим видел! - заметила Алена. И тут они все на некоторое время заткнулись. "Идиоты", - подумал Свинцов. Он то пока не проронил ни слова. А эти уже признали, что пистоль был тут, что они его видели. Идиоты!

- Кто украл его у Славки? - Сережа смотрел на Свинцова. - Ты?!

В этой наступательной манере тоже был свои фокус. Сережа не спросил кого как зовут. Он их якобы уже всех знал. Вообще знал все. А теперь только любопытствовал кто сколько наврет. Или не наврет.

- Мне он не нужен. - Свиицов пожал плечами.

- Зачем же украл?

- Юдин украл!

"Кто же из них Юдин? - подумал Сережа. - А щуплый!" И повернулся к Юдину.

- Почему понес револьвер к Свинцову?

Юдин, который до этого чувствовал себя самым маленьким тут самым незаметным почти невидимкой вздрогнул и покраснел И в то же время ему не хотелось ударить в грязь лицом перед милиционерами.

- А если вам нужен керосин, вы пойдете в булочную? Солдат Юдин очень прямо посмотрел на Сережу.

У Камушкина была отличная реакция и во время допросов он был готов ко всему Однако ж ему стоило большого труда не произнести глуповатое "Ч-чего?!"

Но и паузы было достаточно для проницательного Солдата-Юдина, чтобы понять его слова произвели впечатление.

- Я же понимал, кому нужно оружие, а кому нет!

- Что ты врешь, шарманка? - возмутился Свинцов.

- А ну тихо! - прикрикнул Камушкин. - Допустим, Виталий, ты его нехотя взял. - И улыбнулся как бы показывая, что уж он-то Свинцова преотлично знает. - Но зачем все-таки?

Свинцов уже понял, что эти люди были дома. И в мастерской наверное тоже. И видели там полусобранный пистоль

- Я для тира. Я тир хотел дома сделать. "Тир - стрелять - заряжен!" - об этом Люба и Камушкин подумали одновременно переглянулись. Сережа кивнул. И повернулся к Свинцову с лицом таким - почти веселым мол свисти-свисти интересно слушать!

- Для тира. Хорошо! А где же оно теперь, твое спортивное оружие? - Не дал и секунды на "подумать". Только не надо мне:, что потерялся, что вы сами на щеколду заперлись.

Это был риск. А вдруг все-таки он ошибся? Вдруг револьвер где-то спрятан? А заперли их совсем по другому поводу?

- Ну? - Сережа улыбнулся. - Конкурс! Называется: "Кто первый скажет правду про..." - довольно-таки натурально сделал вид, что некое имя так и пляшет у него на языке.

"Врет - подумал Свинцов - врет!" Он посмотрел на Алену молчи, не надо трепаться. И еще, что то хотел сказать и хотел поймать глаза Юдина.

- Градус! - вдруг произнес Крыса. Его давно ни о чем не спрашивали и хотелось напомнить о себе.

такое вот чисто денщицкое желание, что, мол, для вас всегда рад стараться!

И опять Сережа Камушкин проявил свою просто отличную реакцию. В секунду пролетела перед ним вся скалбинская шпана, и выскочили нужные данные...

- Только не надо по кликухам, вы ведь не на толковище! Надо было сказать: Гарусов Геннадий...

- Максимович, - кивнула Люба, как будто они это все знали сто лет.

Но обоим так неуютно сделалось. Вот револьвер и доплыл до парня, вернувшегося "из мест..."

Парень, вернувшийся из мест заключения, - это еще не факт для испуга. Но если он вернулся и теперь интересуется огнестрельным оружием...

Заряжен или нет?!

- Я уж вам объяснял вроде. - Сережа как засомневался. Принцип такой: чем больше правдивее, тем лучше... Всем! Знаете, как говорят: в подводной лодке или все побеждают, или все погибают! - Вдруг резко: - Свинцов! А все же как дело было? Вот идешь ты по улице, а навстречу друг Гарусов: "Кореш, дай пистоль!"

У Свинцова в голове шла работа сразу по двум отделам. В одном бегали клерки, высыпали тучи честной и лживой информации, а он, Свинцов, решал, что говорить, что не говорить.

В другом отделе за круглым столом сидело пять или шесть Виталиев Свинцовых. Они смотрели друг на друга, бухали вразнобой, а то и вместе кулаками по столу и кричали друг на друга. "Гад, Крыса, а?! Гад - Крыса!"

И теперь эти, из второго отдела, совершенно не согласуясь со Свинцовым из первого отдела, вдруг гаркнули:

- Никого не встречал я. Это он его привел! - И рука сама поднялась. Палец ткнул в ненавистного Крысу.

Тут же пожалел: зачем?! Еще одна нитка вылезла из клубка. А Свинцов совсем не хотел разматываться до конца. Но Крыса уже задрожал, подумал, что его хотят прижать к стенке, сказать, что он сообщник... Какой ты сообщник, простофиля, сиди молчи, ничего не будет!

Нет! Крыса не молчал. Он вопил. Он за секунду выболтал, чего "менты" в жизни бы не узнали. Про четырнадцать дней, которые дал Свинцову Градус, и про то, что Свинцов велел Крысе стеречь у ворот и - самое плохое Что обещал за это сто рублей!.

- Щедрый ты парень! - резко бросил Камушкин.

- Да я просто так... наврал! - Это могло быть нормальной правдой. Но прозвучало очень неубедительно.

- Следующий вариант! - засмеялся Сережа.

- Ну... он мне в общем-то, Гарусов, тоже обещал...

- За то, что постреляет в тире?! Сколько обещал-то?

Свинцов едва выговорил баснословную сумму. И вдруг подумал даже лучше! Просто подумают, что я дурак... В этот момент он как раз и сообразил, что именно оказался дураком, что Градус никогда ничего давать ему не собирался.

- И, что же он хотел сделать... коли такие суммы отваливал?

- Я не знаю, - ответил Свинцов и потупился. Вот это уж была его личная тайна. Никто здесь не мог его! разоблачить - ни Крыса подлый, ни Юдин, ни Алена... Никто из них не знал, что ради тысяч Свинцов уговорил себя предать отца.

А Сережа и Люба пытались понять, правду сейчас говорит Свинцов или он все-таки знает. По идее преступник не станет открываться какой-то шестерке. Но мог и сболтнуть. У таких "конспирация" не в почете...

Далее. Десять тысяч - это, что-то реальное или простое вранье?.. Но некогда было тут философствовать, в лесных чащах. Надо искать человека с оружием.

- Там есть патроны? - спросила Люба.

- Есть...

Уже сев в машину, Люба оглянулась: они стояли, все шестеро виноватых, и смотрели, как их здесь оставляют посреди леса и посреди страха. Они все стояли отдельно, только Демин и Славка касались друг друга плечами.

- А знаешь, Любовь Петровна, что он хочет?

- Кто?

- Револьвер? Он выстрелить хочет.

- Я, что, давала подписку о невыезде? - Алена требовательно, испытующе посмотрела на мальчишек. - Меня там вообще не было! Надеюсь, вы не забыли?

Демин и Славка переглянулись: не забыли, успокойся.

- Чего тогда вяжетесь? Меня в Москве ждут!

Она скорее хотела уехать, исчезнуть, слинять... А лето, Скалба, дача - все это давно прошедшее, плюсквамперфект.

- Ладно, мальчики, давайте я вас в щечку чмокну.

- Просто дело в том. - сказал Демин неуверенно. - Мы же ей можем понадобиться!

- Кому?! Этой? Со свисточком?

- Что ж, она не человек?

- Человек, человек, успокойся. И хочет как лучше! - Тут Алена усмехнулась презрительно. - Все, солнышки, привет!

И продолжали стоять посреди своей родной улицы Ломоносовской. Каждый был волен повернуться и мотать. Но почему-то никто не уходил - ни Алена, ни ребята.

Про Славку и Демина все было понятно они ее любили. Да вчера злились, презирали, что Алена ее Свинцовым, что Алена нагло воспользовалась их благородством!

Но вот увидели ее и опять полюбили. И поняли в душе благородство с которым они выручали ее из этого дела, не должно требовать оплаты - на то оно и благородство.

А еще стыла в них какая-то обида а может, недоумение, что, неужели она вот так просто возьмет их и бросит здесь? Однако этого ни Славка ни Демин ей не могли произнести. Они и себе этого не могли произнести. Потому, что это лишь у по- настоящему взрослых людей есть такое чувство и такие слова.

"Ты меня хочешь бросить"? - Они говорят друг другу. Хочешь бросить? Стыдись!"

У юных совсем иное пришел человек, ушел человек - имеет право! Они понимают свободу куда просторнее, чем взрослые.

Любовь, обида, недоумение. А, что же Алена? Почему не уходила она? Почему "тупо торчала рядом с этими чехлами"?

Невозможно догадаться. Невозможно! Ее, оказывается удерживало явившееся вдруг удивление вот кто объяснит почему эти двое так ко мне относятся? За, что? Ведь за просто так!

Номер первый Славка. Ходила за его денежку на дискуху, попивала соки-воды, вертела им, как вздумается. Так за, что? За просто так! Когда увидела, что он уже всерьез залипает, да ну тебя мальчишка в баню!

Номер второй Демин. Это уж вообще нигде, никогда ничего. И не светило ему и даже ничем не пахло. Ну влюбился там, ладно, влюбился. Но видит же все... броски мимо денег. Значит успокойся отойди. А он не отходит!

Нет, что-то в ней есть! И это "что-то". Алене важно было понять. Она потому, что при помощи ну в общем того чем приманила Славку и Демина она при помощи этого же собиралась подсобрать в классе, а может и в школе свою собственную группу У Селезневой команда, и у Леоновой команда - ну как теперь? А потом можно и слиться в один дружный коллектив где Алена получается уже на равных как минимум!

Надо только понять, чего в ней такое. И спокойно пользоваться как оружием. Как пистолем!

Может, все-таки красота?

Она не понимала или забыла, что существует на свете так называемое бескорыстное служение - не за славу, не за аванс и получку, вообще ни за, что, а лишь за доказательство того - может быть глупейшего для многих - постулата, что все-таки есть они верность и преданность. То, что обозначается редко употребляемым теперь "устарелым" словом благородство.

Алена еще раз посмотрела на Славку на Демина. Может по блеску их брильянтовых от напряжения глаз и носов удастся определить? Ладно додумаюсь. Главное, оно существует а стало быть. Мысли ее уже тянулись к Москве.

- Все! Прощайте, дети.

И ушла Славка и Демин спустились к речке по мосту перебрались на тот берег. Здесь у сосняка стоял некий странный предмет на двух толстых плахах лежало бревно немного обтесанное поверху. Трудно поверить но это была лавочка!

А соорудил ее Любин отец который, как мы помним, мастер был не очень знаменитый, но делал все прочно. Лет пятнадцать назад прилегающие к Скалбе леса и поля были объявлены лесопарковой зоной. Стало быть для отдыха трудящихся необходимо возвести лавочки. Петр Васильевич и возвел!

Теперь Демин и Славка сели на эту лавку верхом, как на коня, только лицом друг к другу. Каждый хотел сказать важное. Славка уже сделал вдох, чтобы начать свою историю про... Но Демин первым начал, словно ни с того ни с сего стал говорить - о матери, о завоевании сарая. Славке вроде бы и страшно было слушать его и жалко, а в то же время думалось прибавляет! Потому, что он просто не мог в это поверить "благополучный мальчик"!

Демин замолчал и теперь бы Славке начать, что вот и у меня старик тоже. Но ведь никакого "тоже" у - него не было. Имелись некие случаи из школьной практики "как мы один раз Марьяшу довели" и прочие мелочи которые сейчас никак не подходили. Мелькнуло в башке мол, надо и ему, что-то придумать на манер деминского рассказа. И почувствовал это не придумаешь. Это или было с тобой или нет!

Тогда очнулось самое важное, что было в Славке - его душа его умение сострадать. И Славка стал просить Демина, что давай переезжай ко мне к нам. Квартирища трехкомнатная на три рыла жильцов. А родители мои хотя и вроде твоей матушки только...

И тут испугался, вдруг когда-нибудь его мать с отцом сделают с ним то же, что деминская мать с Деминым. И он сказал, что родители такие же только. Посчастливей поудачливей - вот как надо было докончить, но Славка не нашел этого точного слова.

В Скалбе Градус оказался на следующее утро в половине одиннадцатого. Волнение вовсю раскручивало свою динамо-машину... Ну? Сказал Свинца или нет? Словно ктото подтолкнул его в спину "Что ж ты сынок?" Так Усач сказал бы! Свинца? Не должен! На тебя настучать - на себя настучать.

Но страшно было - ноги не шли. "А риск сынок? Взял чемодан и беги. И год живешь без звука. Кто не рискует, тот не пьет шампанское!"

Тебе-то хорошо, сказал он невидимому Усачу... Хотел подняться на платформу - оттуда была видна сосна с мопедом и касса "Стоп! Они тебя разыскивать могут. Девка тебя видала, Крыса раскололся. Но где ты? Может вообще отсюда урыл куда подальше! Надо сесть у сосны и ждать бабу - не мельтешить. Баба приходит от одиннадцати до двенадцати!.."

У сосны Градус оглянулся - никого невольно присел за кусты вынул ключ, стал открывать замок. Спокойно же ты спокойно! Кому я тут на фиг нужен? Если, что увижу - уйду!

Он открыл замок бросил его на землю, чтобы никогда больше не поднять нисколько не думая, что мать этим замочком пользовалась лет двадцать наверное.

И вдруг у него за спиной произнесли:

- Извините, это ваш мопед?

Градус глотнул воздуха "А!" Повернулся резко. Подумал: надо на "вы". И не смог, сказал с диким каким-то хрипом, потому, что за сутки почти не сказал никому ни единого слова.

- Ну мой. А твое какое дело?

Он мог вообще не участвовать в этой истории. Ведь он свидетель был просто свидетель. И показания свои выложил. Но, что-то мешало Александру Степановичу Глебову жить спокойно. И он отправился в милицию... Зачем? Ну просто... Может они его снова порасспросят - что-то всплывет.

Однако милиция была холодна озабоченна никто с ним говорить не хотел. Та симпатичная следовательша куда-то уехала. В ее кабинете сидел капитан Камушкин. А у них как известно, отношения не сложились.

Глебов тихо прикрыл дверь. Опустился на стул напротив Любиной: комнаты буду ждать!

Любы он не дождался, но так вышло, что из-за неплотно прикрытой двери к Глебову приполз разговор. Капитан Камушкин давал кому-то данные для ориентировки.

- Да, Гарусов Геннадии Максимович! - резко кричал он. Девятнадцать. Рост средний., что? Без особых без особых примет говорю! Нос прямой лоб со впадиной, лицо одутловатое, надбровные дуги выражены глаза карие небольшие, глубоко посаженные. Ну, а где я тебе возьму особые? Наступила пауза. Потом Камушкин опять закричал - Мопед у него примета! Черный лакированный на передней вилке золотые змеи. Я не видел так хозяин сказал. На бачке буквы золотом "эс", точка "вэ" точка Все!

Глебов нисколько не верил, что найдет. Да он как бы и искать не собирался. Все же походил часа два по поселку. Кончай, глупости это все! Вернулся домой и словно забыл обо всем. Но не забыл. Когда на следующее утро жена Виктория строго попросила его взять Таню и сходить за огурцами для засолки, он подумал опять поищу!

Овощной был у станции. И здесь Глебов посадил трехлетнюю свою Таню на плечи журавлиным шагом пошел по шпалам - там было он знал сырое место. А Танька распевала модные детские песни и крепко держалась за отцовские уши как за уздечку. Наконец Глебов увидел дорожку. По ней уже можно было пройти к отделению банка и "Овощам-фруктам".

Вдруг в кустах он увидел мопед! Золотые змейки! (На самом деле Свинцов-то пытался изобразить два языка пламени). И буквы на бачке. Глебов испугался. Таня сидела у него на плечах держась левой рукой ему за лоб, а правой за ухо. Он оглянулся. Куда ж Таню-то деть? А! В банк можно!

Он вбежал в помещение так громогласно, что женщина выдающая деньги невольно посмотрела на лежащий у нее под "прилавком" пистолет.

- Мне ребенка надо у вас оставить! - тихо, чтобы не слышала Таня заговорил Глебов - На несколько минут!

Он больше ничего не сказал. Да он и не мог больше ничего сказать. Но женщина, которая только, что при виде Глебова проверяла на месте ли ее оружие теперь произнесла.

- Ну оставьте.

- Это детский сад? - спросила Таня.

- Да, - ответила кассирша. - Это детский сад для одного ребенка. - Она взяла бланк побольше шариковую ручку и сказала. - Все рисуют и ты рисуй!

Ее напарница улыбнулась и покачала головой, но без осуждения. Это было последнее, что увидел Глебов. Он выбежал на улицу. Вот он, автомат! Нашел две Копейки, стал набирать Любин номер - занято!

У сосны никого не было. И мопед стоял на месте, никелированный руль подсвечивал сквозь уже покрасневшие листья - если только знать, куда смотреть. Он набрал снова. Длинный гудок, еще полгудка!

- Капитан Камушкин слушает!

- Здравствуйте! - сказал Глебов... И уже чувствовал, добра не будет от этого звонка - Любовь Петровну Марьину можно к телефону?

- Любовь Петровна на задании.

И короткие гудки.

Отчаяние и злость охватили Глебова. Двушек больше нет это он знал твердо Ничего! В банке же есть телефон... Вбежал! Признаться, милая та женщина опять глянула на свои пистолет.

- Господи!, что же вы так врываетесь?

Таня сказала:

- Па-па! - и продолжала рисовать.

У обоих окошек стояли посетители, и Глебов понял это будет слишком долго и слишком неудобно - ждать, просить, звонить. Уж сам не зная зачем, он опять выскочил на улицу, производя, по-видимому, впечатление пьяного или с ума спрыгнувшего.

И увидел около сосны человека.

Ну, вот и все.

И Глебов пошел к этому человеку. К пареньку, вернее. И даже невысокому "Рост средний..." Тот отстегнул цепь, бросил ее и замок, словно это был ненужный хлам.

Вдруг Глебов понял, что не испытывает перед ним страха. И поэтому не сможет, не смог бы ударить его или напугать резким окриком. И если бы даже в руке у него был тот обрезок трубы

- Извините, это ваш мопед?

Стон, похожий на стон от боли, вырвался из этого мальчишки. Он вздрогнул так крупно, словно его схватила судорога. Произнес глухим, как из подземелья, голосом:

- Ну, мой. А твое какое дело?

- Ваша фамилия Гарусов?

Градус попятился и расстегнул "молнию", за которой на боку тяжело лежал револьвер.

Можно так сказать - "бурчало в душе"! Наверное, нельзя. И все же это было бы самым правильным словом, чтобы описать то состояние, в котором сейчас находится Свинцов. Именно вот бурчало, как иной раз бурчит в животе, когда на вокзале где- нибудь слопаешь так называемый пирожок "с котятами".

У отца "начинался конец месяца" (опять же - если так можно выразиться), и он просто физической возможности не имел "проработать" сына. Он приходил несусветно поздно, а уходил несусветно рано. Вагоны, которые ремонтировали его Мастерские, всем нужны были позарез - могучим валом с юга на север по стране катилась уборочная. В тот вечер, когда Люба заходила к Свинцовым, ей, можно сказать, повезло, что она застала Ивана Витальевича! На следующий вечер - когда и следовало бы поговорить, все выяснить - Свинцов-старший явился уже не "сегодня", а "завтра", то есть после двенадцати часов. Выпил сто граммов "боевых", съел холодный ужин. Эмма Леонидовна сидела напротив, кутаясь в халат.

- Ну, что Виталька? - спросил отец, отдуваясь после еды, как после работы - он был крупный мужчина

- Да.. все обошлось!

- Ладно, мам! Пойдем спать - Иван Витальевич обнял жену, и она привычно уткнулась в его грудь, зажав в своем сердце тревогу, как в кулаке.

Утром, когда Виталий вернулся (из леса, как мы знаем, из "банного заключения") - такой весь не в себе, без мопеда, без куртки (опять куртка фигурировала), мать решила поговорить с ним. Но по святому и железному правилу, унаследованному еще от покойной бабки, а та была женщина мудрая, Эмма Леонидовна "накормила мужика" хорошим плотным завтраком и потом уж приступила к делу.

- Сынок, где ты сегодня ночевал?

- Ну, мама! - И Свинцов изобразил голосом человека, который имеет право провести ночь у женщины. - Я же не все должен тебе объяснять!

- К нам из милиции приходили!

- И, что они приходили?

Но мать не обманул его безразличный голос. Как раз испугал, потому, что она видела его пойманные глаза.

- Расскажи мне! Я ведь тебе не враг!

Свинцов поднялся из-за стола.

- Чего-то не получается у нас разговора. Трудно стало тебе объяснять! - и усмехнулся "со значением".

Это было у них в семье! Во время редких - но как говорится метких - ссор отец решающе-обидным доводом приводил тот, что мать всю жизнь просидела дома, "за печкой". Дипломированный инженер, а интеллекту с гулькин хвост на уровне сельской бабушки - триста километров от железной дороги!

После такого его намека мать обычно уходила в спальню плакать. Отец какое-то время угрюмо сидел за столом а потом уходил за нею - мириться.

Сейчас Свинцов впервые в жизни использовал этот отцовский "довод" - не словом, а почти только голосом. Но матери и того хватило. Она быстро и испуганно посмотрела на Свинцова. Встала и ушла в спальню. А Свинцов продолжал сидеть за столом.

Теперь ему стало еще муторней. А зачем она лезет со своей материнской заботой? Она же о себе заботится-то, о своем спокойствии. А, что на самом деле будет со Свинцовым да плевать им. Родители!

Но долго он не мог думать эти сухие и лживые мысли. Вышел на улицу. Высокие серые облака обклеили небо сплошной замазкой.

Невольно он пошел в сторону противоположную той, где стоял дом Крысы. И так оказался на речке. Ветер подул Свинцов поежился и вспомнил свою любимую куртку с "молниями". И вспомнил где забыл ее. Да плюс еще мопед улика!

Но это уже было все известно милиции, значит не страшно. И тогда Свинцов подумал о пропавших вещах, да плевать мне на вас. Другие будут!

Не доходя до моста Свинцов остановился. Он увидел сидящих Славку и Демина. Демин рассказывал, а Славка слушал. Ничего не было такого особенного в их сидении. Но Свинцов все же сразу как-то понял две вещи, что эти двое вместе и, что он там абсолютно лишний.

Тихо вошел к себе на участок пробрался мимо дома - чтобы мать не заметила и не пристала опять с вопросами. Но мать заметила его, только не стала окликать затаилась отшагнув к занавеске. Увидела, как сын вошел в мастерскую. Потом, минут через тридцать пошла туда - Виталий спал на старом диване уткнувшись лицом в стену. Сердце сжалось у матери, она вошла внутрь - заскрипела дверь, сын сразу повернул голову.

- Чего ты?

- Ничего. Молоток взять. Я отбивные хочу делать на обед - спиртным от него не пахло.

Мать взяла молоток и вышла. Потом еще заглядывала в окошко раза два - он все там же лежал.

Перед вечером он зашел на кухню, молча сел к столу

- Ты не заболел? - она спросила.

- Простыл вроде.

- Выпьешь таблеточку? - Она дала ему таблетку и видела как Свинцов сунул ее в карман, но сделал несколько глотков из чайника, будто правда запивал.

Потом он пошел к себе в комнату и снова лег.

Он очнулся среди ночи и понял, что спать больше не сможет, сколько ни старайся услышал как на кухне ужинал отец и как мать говорила с ним спокойным голосом. И страшно сделалось Виталию Свинцову, он подумал, что Градуса ведь поймают - конечно поймают! - и допросят и Градус скажет, что Свинцов знал про старуху кассиршу.

И если бы можно сейчас подвести проводки к его душе и узнать на приборах о чем он думает, чего боится, то стало бы ясно он боится не за кассиршу которую должны стукнуть по голове "тяжелым тупым предметом", он боится только одного: чем больше Градус наворочает дел, тем ему Свинцову страшнее будет отвечать!

И он решил идти в милицию! Сразу утром. Но был едва только час ночи и, чтобы убить время Свинцов взял "Трех мушкетеров" стал рыскать по книге находя любовь и дуэли. Время от времени ему казалось, что теперь он сможет заснуть тушил свет и сразу начиналось - как он приходит в милицию и... И опять включал торшер. Принимался читать про Миледи и госпожу Бонасье.

Вдруг его прорвало на еду. В темноте он прошел на кухню. Доставал из холодильника, что придется и ел.

Пока он ел окна посинели побледнели полупрозрачно. И в окне Свинцов увидел яблоню, которая на его глазах вытаивала из темноты, яблоню знакомую до последней ветки и дальше, когда темнота совсем поредела, знакомую до последней ветки сосну.

Он встал и пошел к себе опять по темному... по уже разбавленному серой рассветной водичкой коридору...

Дверь в спальню родителей была приоткрыта... Отец спал на спине - огромный, с большой седеющей головой. Грудь его и живот вздымались под одеялом горой. Мать притулилась на его руке, на его плече маленькая и вся принадлежащая ему.

Они и во сне помнили друг о друге. И никто им был не нужен! И Свинцов в том числе! Но эта мысль те тронула его ни обидой, ни болью В доме становилось все светлее. И все страшнее становилось на душе у Свинцова! Лег укрылся с головою - в темноте ему жилось не так жутко. Еще закрыл глаза на всякие случай...

То ли от задушенного едой желудка то ли от страха, то ли от бесконечных Миледи он захотел спать. И потом изо всех сил не спешил просыпаться. И лежал слушал, как бьется сердце. Так мучающийся зубной болью всю ночь клянется себе ранним- рано бежал к дантисту. А утром медлит, стонет и мечтает, что как-нибудь пройдет само...

Наконец Свинцов встал - мать как всегда делала, что-то на кухне. Свинцов быстро надел школьную форму проверил на месте ли комсомольский значок.

Когда вышел дверь на кухню была открыта, мать хотела увидеть Свинцова, но как бы нечаянно, чтобы не вызывать его раздражения.

Он сказал:

- Привет! Я в райком комсомола. Да просто вызывают по делу. Хотят посадить комсоргом школы!

Это даже отдаленно не было правдой Но мать о том знать не могла. Она как и все добрые матери думала, что "дети растут а мы стареем". И конечно же у Виталия свои дела " Тут ей припомнился визит лесниковой дочки и мать быстро отвернулась - будто бы посмотреть не убегает ли молоко.

- Ты мне потом расскажешь?

- Конечно - ответил он уверенно.

Школьная форма отрезала Свинцову все пути кроме как в милицию. Теперь, если бы кто-нибудь его встретил "Ты чегой-то, Виталий Иванович?" Он мог бы ответить: "Да... В милицию вызывают по одному дельцу..." - и подмигнуть.

В любом другом месте он в этом наряде ни под каким видом показаться не мог бы. Но никто не встретился ему. И ни один друг его не провожал на столь страшное дело. Никто даже просто подумать не мог: "Как там все же у Свинцова?"

Он вошел в милицию. Лоб его сам собою сделался хмурым озабоченным, а глаза немного робкими - юный друг милиции. Дежурный так и квалифицировал его. Крикнул:

- Любовь Петровна! К вам тут молодое пополнение!

Из Любиного кабинета высунулся Камушкин.

- что-то новенькое вспомнил? - спросил Сереже без всякого намека на доброжелательность.

- Товарищ капитан! - сказала Люба тихо. - Перестань!

Они энергично принялись выдаивать из Свинцова его сведения. А Свинцов старался говорить так как будто бы он обо всем только сейчас догадался. И о этого получалось медленно.

- Ну счастливым ты будешь парнем Свинцов, если он еще не успел ничего натворить! - сказал Сережа, а сам уже крутил телефонный диск. - Госбанк! Здравствуйте! Капитан Камушкин!

Далее Сережа приказал кассирше из Мастерских денег не выдавать и вообще задержать ее.

- А Наталья Михаиловна после одиннадцати бывает, ответила заведующая.

В это время Глебов звонил, и у Любы было занято.

- Надо ехать Любовь Петровна. У нас полчаса в кармане.

- Прихватим еще кого-нибудь Сереж.

- Да брось ты!, что мне этот "Градусник"! - Сережа усмехнулся криво.

Николая Егорыча сегодня не было - расклеило под плохую погоду, вместо него командовал Камушкин стало быть, он и определял кого и сколько брать на операцию.

Зазвонил телефон Сережа снял трубку услышал раздражающе-интеллигентный голос этого "пострадавшего". Какой то, правда излишне нервический. Но у Сережи у самого было слишком нервически на душе.

- На задании она! - И бросил трубку.

- Кто там? - спросила Люба Камушкин в ответ лишь махнул рукой.

- Ничего существенного.

Он еще забежал к себе в комнату взял из сейфа пистолет. Он был совершенно уверен не понадобится ему эта хлопушка. Но положено. Да и береженого бог бережет! "Газик" был уже готов - Люба сидела за рулем.

- Ваша фамилий Гарусов?

Градус попятился и расстегнул "молнию" за которой на боку тяжело лежал револьвер.

- Дайте его пожалуйста, мне! - Голос Глебова был спокоен и тверд. Это он так подумал про свои голос. А Градусу голос его представился злым и насмешливым: "Пожалуйста" Сволочь!

- Уйди мужик! - выкрикнул Градус и быстро пошел прочь.

Какое-то время Глебов смотрел ему вслед. Так было всегда, что то происходило какое-то событие резкое, а Глебов стоял и смотрел ему вслед. Сейчас Глебов ясно почувствовал, что его участие в этих событиях безопасно. Да нет при чем здесь "безопасно"? Участие необходимо. Вот и все.

Глебов чуть согнул руки в локтях как он делал, когда занимался трусцой, и побежал. Даже и не очень торопясь, потому, что собирался не поймать этого мальчишку а лишь остановить его.

Градус услышал, что за ним бегут обернулся и тоже побежал. Пистоль бил по ребрам и тогда его пришлось вынуть.

- Стойте! - кричал мужик. - Стойте!

Градусу совершенно некуда было деться. К домам микрорайона не побежишь. А на той стороне полотна тянулось болото, за болотом канава, которую Градусу было не перепрыгнуть за канавой перепаханное совхозное поле.

Тут он сообразил, что вооружен и убегает от безоружного.

- Стой-те!

Градус не умел бегать и чувствовал, что задыхается - от сигарет от жизни проклятущей. Подошва на правой кроссовке, которую он испортил когда пнул в дверь бани вдруг подвела его - зацепилась за шпалу. И теперь хлестала и цеплялась на каждом шагу.

Градус опять остановился. Нажал на спусковой крючок. Раздался звук словно хлопнули в жестяные ладони памм! И он почувствовал в руке слабую отдачу. Мужик остановился молча смотрел на Градуса. - Между ними было шагов шесть или семь.

Люба услышала выстрел резко свернула к полотну. Она увидела Градуса и Глебова. И Градус обернувшись увидел "раковую шейку".

- Уйди мужик! - На этот раз он прицелился.

По колдобинам машина ехала не быстрее бегущего человека прав был Усач. Мужик стоял перед ним, как мишень в тире у Свинцова на лбу кружочек, на коленке и на животе чуть повыше куда умелые люди бьют "поддых". Теперь Градус навел пистоль в этот "поддых". И рука его не дрогнула когда-то они со Свинцовым брали тяжелые железки по форме типа пистолета и целились в зеркало. Такое упражнение будто бы делал какой то чемпион мира по стрельбе. Для твердости руки Называется "Не спеши и прицелься" И теперь рука Градуса как бы вспомнила какие мышцы надо закрепить. И закрепила их.

Глебов словно бы увидел полет пули весь ее путь. Почувствовал отдельно как она ударила и как вошла внутрь. И, что-то пронеслось про роман Хемингуэя, где рассказывается о таком же слу...

Он начал падать. И понял как больно ему сейчас будет когда он ударится о камни насыпи раненым местом. И упал. И почувствовал эту ожидаемую страшную боль.

Теперь Градусу путь был свободен. Но страшно было оказаться рядом с упавшим, переступить через него Градус побежал вниз, где были болото и канава прыгнул ухнулся чуть не по пояс, стал выбираться чувствуя как мешает в правой руке револьвер.

Машина остановилась.

Люба выскочила из машины наклонилась к Глебову. А Сережа Камушкин побежал через насыпь.

Все рухнуло. Она представила лица Демина, Славки этой девочки, Свинцова Всех их уже подхватила метель и уносила кружа как бумажных "Осужденные встаньте!"

Единственное, что сейчас могла сделать Люба - это приподнять раненому голову

- Таня там - сказал Глебов. Но тут же понял эта женщина ничего не знает про Танечку. Он хотел сказать, что в банке и, что надо Вику жену. Нет так много ему было не сказать. И он только вымолвил - Дочь.

Попробовал показать глазами в сторону банка. Потом все исчезло.

Сережа Камушкин живо перемахнул насыпь. И увидел преступника выбирающегося из канавы.

- Стой! - крикнул Сережа и пальнул в воздух.

А сам чувствовал несмываемую вину перед тем, что произошло ведь он звонил же этот Глебов.

А сам продолжал делать то, что должен был при задержании убийцы особо опасного преступника. Поставил ноги чуть шире плеч взял пистолет двумя руками. Нашел мушкой правую ногу преступника.

Градус почувствовал удар как будто камнем. Нога его вместо того, чтобы прыгнуть вперед осталась сзади - Градус упал со всего маху Револьвер вырвался из руки. Но лежал рядом Градус вздохнул выплюнул густые, с землею и кровью слюни. Потянулся к пистолю И понял, что впервые в жизни не может встать. Боль веревкой прошла от ноги до самого мозга. Он услышал, что к нему бегут. И заплакал.

В это время на другом конце Скалбы Демин собирал рюкзак, а Славка сидел рядом на чурбане вынесенном из сарая. Они решили ехать сегодня - все таки следовало немного пообжиться.

Рука еще болела. По идее надо бы зайти к этому мужику извиниться или чего-то хотя бы сказать.