Нельзя воскресить мне. Но только

В сем деле спешить нам не нужно.

Обратно сейчас вы идите;

Когда же пришлю я за вами,

Посланцам моим говорите:

«Негоже своими ногами

Тащиться нам с берега в гору,

Негоже верхами нам ныне,

А будет нам в самую пору,

Коль вы нас к порогу княгини

В ладье на руках отнесете –

И выйдет по вашей охоте!»

С тем Ольга гостей отпускала,

Но только древляне сокрылись,

К себе она слуг созывала,

И слуги толпою явились.

Тут Ольга их всех оглядела

И, гневно нахмурясь, велела,

Чтоб вырыли яму широку,

Велику бы яму, глубоку

На темном теремном дворе,

Да чтобы успели к заре.


Не в небе заря разгоралась –

То кровью земля умывалась,

Не солнце на волнах алело –

То алое пламя кипело;

И пали на травы не росы –

А слезы, горючие слезы, –

Как слуги княгини явились

И земно гостям поклонились.

«Для чести великой княгиня


178


К себе призывает». – «Ну, что же, –

Ответили гости, – но ныне

Пешком нам тащиться негоже.

Негоже нам ехать верхами,

А будет нам, сватам, по чести,

Коль вы нас своими руками

В ладье отнесете к невесте».

На то киевляне вздохнули:

«Неволя нам! Нет у нас князя».

Вздохнули и в воду шагнули,

Приподняли лодку из грязи

(Нести-то далёко-далече!)

Да, охнув, взвалили на плечи. И

в гору пошли, спотыкаясь,

Тропинкой осклизлою, трудной.

Древляне ж, весьма величаясь,

В сияющих бляхах нагрудных

В ладье, избоченясь, сидели

И гордо на встречных глядели:

Мол, зрите! Несут нас к невесте!

Но тут донесли их и вместе

С ладьей крутобокою прямо

Свалили в глубокую яму.

Уж сколько бы ни было брато,

Да вдвое дороже расплата!

Уж как бы ни сладко веселье,

Да втрое тяжеле похмелье!

Тут Ольга к гостям подступила

И сверху с усмешкой спросила:

«Ну, как вам от княжеской чести?

Довольны ли добрые гости?»

Они ж отвечали ей: «Смерти

Нам Игоря – честь твоя горше!»

Княгиня махнула рукою:

«Живьем их засыпать землею!

(Ты мною доволен ли, муже?)»


179


И яму засыпали тут же, До

самых краев завалили И

крепко ногами прибили

На черную муку древлянам,

На шутки и смех киевлянам.

Во тризну о мертвом владыке,

Во славу княгини великой!


Мне скажет читатель: к чему же

Ты вспомнил историю эту?

Побасок нам старых не нужно,

Поскольку морали в них нету.

Не знаю, не знаю, но только

Все снится и снится мне Ольга,

Что стала Еленой потом

В столице царя Константина.

Но это иная былина,

И речь в ней уже об ином!..


1980


180


* * *


Растаял снег. В саду ручей струится.

Промыла синь небесную весна.

А все душе неведомое снится,

Все не прервать ей тягостного сна.


Наоборот, когда все расцветает,

Когда весь мир сдержать не может пыл,

Она еще мучительней страдает,

Боясь, чтоб он ее не разбудил.


О бедная душа! Как ты глубоко,

Как страстно ты все хочешь позабыть.

И только жаждешь рокового срока,

Не в силах ожиданья пережить.


1980


181


* * *


Стужи дыханье, на окнах испарина,

Ветер колотится в дверь.

Много напутано, мало исправлено –

Что же мне делать теперь?


Мало исправлено, много напутано!

Господи! Боль отпусти!

Дай же мне выйти из сумрака мутного

Хоть на исходе пути.


Пусть не лучами весеннего солнышка –

Молнией с небом свяжи!

Лишь бы она просветила до донышка

Темную воду души!


1980


182


* * *


Ветер дальнего юга

Улицею прошел.

Стало тепло и сухо,

Пыльно и хорошо.


Снова дождавшись лета,

В зелень ушли дома.

Запах земли прогретой

Сводит меня с ума.


Вспыхнули в чаще сада

Желтым огнем цветы.

Много ль для счастья надо,

Ежели счастлив ты?


Много ли надо горя,

Чтобы в глаза взглянуть

Ворону на заборе,

Выпятившему грудь?


Солнце лучом вишневым

Блещет в его пере.

Нежный жених, о чем нам?..

Не о любви ж теперь?


Юность ее отпела,

Крыльями мельтеша.

Слишком тяжелым тело

Стало тебе, душа!


1980


183


* * *


Все, что ночью душною бормочется,

Все, что шепчут ветер и трава,

Запишу, но так, как мне захочется,

Изменив их мысли и слова.


Сам в строке расставлю ударения.

Умолчу о чем-то, о другом

Доскажу – и вот стихотворение

Собственным рассыплется дождем.


Стар я стал, чтоб петь с чужого голоса,

В чье-то эхо превращая стих.

Не хочу, чтоб ужас тронул волосы

На висках читателей моих.


Хватит им своей заботы. Знаю я,

Чем чревата нынче для души

Эта песня вкрадчивая, старая,

Что поют над речкой камыши.


Разошлись давно мы, разбежалися.

К ним прийти – себя не уберечь.

Слава Богу, не имеет жалости

В формулы отлившаяся речь.


Слава Богу, что пока не слушаешь,

То не слышишь ветряную дрожь

И живешь еще – пускай не лучшею

Жизнию – а все-таки живешь.


1980


184


* * *


Высокие травы, густая малина, цветущая слива,

И ветер летучий, и тучи, и пыль на углу –

Тяжелой волною, последней волною, волною отлива

Уносит меня в грозовую, в зеленую мглу.

Уносит, несет вместе с домом и старым забором,

Цветами, рассадой, кустами седой лебеды –

В сумятицу молний, на отзвук глухой разговора,

Бегущего грома и пляшущих капель воды.

Постой, погоди! Мне подслушивать слов их не надо,

Они без меня на земле отпечатают след,

Они без меня прорастут среди буйного сада –

Так что ж, что нужны они мне, – если б я им был нужен...

Да нет.

К чему им теперь этот груз неживого сознанья –

Ушедшего брата уже не узнает сестра!

Есть гордость в паденье – она не приемлет свиданья,

Где стыд лишь и горечь – да будет разлука светла!

Да будет светла! Пусть, встречаясь, лицо закрываю,

Пусть взгляд отвожу, чтоб она не сумела признать!

Пусть плачу, и плачу, и плачу – и не понимаю,

Чем жить мне теперь! – пусть мучительно плачу опять.


1980


185


* * *


Были порывы,

Да пыл поугас...


Русла обрывы,

Рыжая грязь.


Пахнет грибами

Мшистый откос.


Тянет из ямы

Гнилью берез.


Синее небо,

Ива в реке...


Жизнь моя – хлеба

Крохи в руке.


1980


186


* * *


Зима ручьями унесла

Свои снега.

Сквозная ранняя весна

Еще тиха.

Сухая грязная трава,

Следы колес.

И слабо брезжит синева

В ветвях берез.

Слегка морозный воздух сыр,

Пусты луга.

И жизнь опять, как этот мир,

Бедна, нага!..


1980


187


* * *


В пору ту лениво-золотую,

Как из яблок сладкий брызжет сок,

От летящих листьев-поцелуев

Зачался у женщины сынок.


В бархатной утробе, в мягком пухе

Прорастал, как в поле семена,

Под ворчанье времени-старухи,

Под напев ее веретена.


И кудель клубилась голубая –

Млечный Путь, свиваемый в тиши, –

От ворот сияющего рая

До его младенческой души.


Рдяный мир судеб еще незрячих,

Мыслью не встревоженный покой –

Первый шаг из вечности горячей

В вечности преддверие иной.


Что узнает там он, что забудет?

О, постой! не надо ничего!

Как он горек – крик! – которым люди,

В мир входя, приветствуют его!


Как бесцельно шепчет, как напрасно

Мать ребенку: что ты! я с тобой!

Он лежит – неумолимо ясно, –

Он уже уводит – путь земной.


188


Он ведет дорогой, бездорожьем,

Одного и с толпами людей –

Зимней стужей, мартовскою дрожью,

Юностью и зрелостью твоей.


Он теряет след в колючей чаще,

Он поземкой вьется по полям,

Он проходит городом гремящим

По задворкам и по площадям.


Сквозь грозы тяжелые раскаты,

Сквозь разлуки, жалобы и стон,

От утраты до другой утраты

Равнодушно пролегает он!


Не давая снисхожденья плоти –

Все вперед – и дальше, и вперед! –

Чтоб душа в его железном соте

Загустела в драгоценный мед.


1980


189


* * *


Этот мир в его основе,

Где с тобой нам вышло жить,

Никогда мне, право слово,

Не хотелось изменить.

Как бы ни было нам горько,

Сердцем верил горячо,

Что и тьма темна постольку,

Есть поскольку свет еще;

Что мучительное горе –

Тоже счастье – и одной

Их несет на берег море

Набегающей волной.


Их слиянье нераздельно –

Так зачем же ты опять

И напрасно, и бесцельно

Их пытаешься разъять?

Неотъемлем смех от стона,

И прекрасен без прикрас

Мир, где слезы Антигоны –

Слезы радости для нас;

Где не знаем мы, страдая,

О страданиях своих,

Что, быть может, жизнь иная

Обретет опору в них.


1980


190


* * *


И. Ф.


Себя преодолеть, в себе найти опору

Смогу ли я? Бог весть... В сырой не виден мгле

Ни сад, ни огород... В глухую ль эту пору

О листьях горевать и думать о тепле?

Дожить бы как-нибудь... Дожить? А разве стоит?

Уж, видно, стоит, брат, коль горько – а живешь,

Как этот сад, как пес, что заунывно воет,

Иззябнув в конуре, – и все чего-то ждешь.


Все ждешь: наступит день и будет солнце снова

Горящее, как медь, и душное, как мед;

Вздохнет просторно грудь и к слову встанет слово,

И речь издалека далеко уведет.

И прежняя любовь придет к тебе и страстно

Откроет губы – горькие, как дым, –

И запоет, что жизнь всегда прекрасна,

Что радость мы, как смерть, не избежим.


Пой, нежная! Ведь истинное чудо

Не в том ли есть, что, вопреки мечте,

За счастьем горе ждет, что мы все те же будем

В гремящей славе, в тихой нищете, –

Что все, что будет, – есть уже! – и ветер

Один несет и зной, и холода,

Что те же листья, оставляя ветви,

Взойдут на них, исчезнув без следа.


1980


191


* * *


С умытых лип струящаяся свежесть,

Скрип тормозов и скрежет на шоссе.

Да! Нет любви. Есть только страсть и нежность!

Огонь в крови и холодок в душе.


Есть две сестры с туманными глазами.

Я их встречал на улицах в Орле.

Весенними сырыми вечерами

Они порой маячили во мгле.


Одну я знал тогда. Другой не знаю

И посейчас. Но знаю, что придет

Еще пора – и в бледный сумрак мая

Она походкой легкою войдет.


Она войдет на краткий миг последний,

Стряхнет с плаща холодную росу,

Вино достанет – и, в ее колени

Упав лицом, я стихну и усну.


1980


192


* * *


На свете счастья нет...

А.С. Пушкин


Нет счастья, это так! Но радость есть, я знаю.

Прожить бы эту ночь – и я дождусь ее.

О, как я мал и слаб, когда я засыпаю,

Как тело холодит мне чистое белье...

Как мучится душа в какой-то муке страстной,

Как быстро и легко шумят в крови миры,

И влажно бормоча, несут, уносят властно Во

мглу безвольный ум пологие валы. Последний

свет погас. И только тьма забвенья... Да я ли это

здесь? Ну, кто расскажет мне?

Как черепки в горсти, обломки сновиденья,

Что память наугад нащупает на дне.

Из них не соберешь ни амфоры, ни чаши. Но

надо ль собирать? Не лучше ли забыть? Как

забываем мы ночные мысли наши, Встречая

новый день, и продолжаем жить. Нет! Счастья

в мире нет! Неполнота ущербна. Но радость

есть еще! Она приходит вдруг, Когда зажжет

весна на розоватых вербах Серебряно-сырой,

густой и нежный пух. Прожить бы эту ночь.

Прожить бы эти ночи. Не оглянись назад! Не

оглянись назад!

Иди сквозь сон, сквозь мрак – пусть из последней мочи:

Там на рассвете ждет в листве зеленой сад.

Пускай он облетит. Пускай мы облетаем. Пусть

путь у нас лежит – и труден, и непрям, Пусть в

страхе и в слезах порой мы засыпаем... Но в

радости еще дано проснуться нам.


1981


193


М Е С Я Ц Е С Л О В


I

В доме свечки мерцают на ели,

Запах хвои плывет и смолы.

От дыханья январской метели

Запотевшие окна белы.


День скользнет, как с накатанной горки,

Сумрак ночи и долог, и жгуч;

Но красней мандариновой корки

Ненароком пробившийся луч.


Пусть гудит и гудит непогода;

Только стихнет сумятица бурь –

Втрое ярче небесного свода

Ледяная сырая лазурь.


Месяц просинец, года начало,

Середина суровой зимы!

Как стоят высоко и печально

Над домами густые дымы;


Как легки, как пронзительно сини

Тени тонких ракитовых лоз;

Как блестит распушившийся иней

На опущенных ветках берез!


Как лежит, ничего не скрывая,

Эта снежная даль впереди!

Как кричу я тебе, догоняя:

«Ну, куда ж ты? Постой! Погоди!»


194


Как в ответ ты смеешься счастливо,

Обернувшись ко мне на бегу,

Как сверкает твой след торопливый

На нетронутом прежде снегу!


Как глаза твои темны от света,

Как нежна их медовая глубь!

Как свежи от студеного ветра,

Как невинны касания губ!


II

Вьюжной ночью закутавши плечи

И зарю разметав в синеве,

Он идет – и лукав, и беспечен! –

Без царя в молодой голове.


Ни любви не тая, ни печали, Он

трубит в ледяную трубу,

Прославляя в заснеженной дали

Лисьи свадьбы да волчью гульбу.


То повалится в снег для забавы –

Видишь, там, где нахмурился дуб,

Возле комля оттаяли травы

От дыханья мальчишеских губ.


То затеет иную потеху,

Января обернувшись лютей,

Так что в страхе дрожит под застрехой

И ни жив и ни мертв воробей.


Пригоняет ветра-буреломы

И крушит, обезумевши, лес,

Необъятные глазом хоромы

Воздвигая до самых небес.


Вдруг устав от сумятицы этой

И – смеясь беззаботно в душе, –


195


Пригрозивши остаться до лета,

Через миг распростится уже.


Постоит, посвистит на пороге

И, тулуп распахнув на груди,

Убежит, второпях по дороге

Растерявши последние дни.


Видишь, след его валенок тает?..

Ну, так что ж ты молчишь? Не грусти!

Пусть уходит. Весна наступает.

Нас прекрасная жизнь ожидает.

Мы еще и не жили почти!


III

Осыпаются с шишки еловой

Семена на высокий сугроб.

Пьет простор голубой и лиловый

Негорячее солнце взахлеб.


Серебрится печальница верба,

На холмах обнажилась трава,

От сырого, от свежего ветра

Словно кругом идет голова.


Ветви лип и берез покраснели,

У осин зеленее кора.

Уж с неделю грачи прилетели,

Уж скворцы возвратились вчера.


Свист овсянки и нежен, и ломок,

Громче дятел стучит по стволу.

Потемнел, оседая, проселок,

Через поле ведущий к селу.


Март нежданный! Предвестие лета!

Как колеблется, тонко звеня,


196


Равновесие мрака и света,

Равновесие ночи и дня.


Синий пар подсыхающей крыши, И

стесненье, и легкость в груди...

Просыпайся, любимая, – слышишь? –

Поскорее в окно погляди!


Погляди на пространства земные,

Улыбнись неизвестно кому!

Пусть сверкают лучи золотые,

Прикасаясь к лицу твоему!


Пусть горит в волосах твоих темных,

Словно мед, собирающих тень,

Искупавшийся в водах студеных

Этот юный и ветреный день!..


IV

Вновь снега 0


отряхает природа,

Вновь надолго забыта метель.

Ледохода пора, ледохода –

По оврагам бушует апрель.


Вешний путь нам – уже не дорога,

По колено утонешь – беда!

Подступает почти до порога,

Широко разливаясь, вода.


Всюду мусор: сухие иголки,

Птичий пух, дровяная кора...

Но зато как пленительно-долги,

Как легки и свежи вечера!


Как искристы и радостны зори,

Как теплы и приветливы дни!

Сколько ясного неба и воли,

Сколько света в прозрачной тени!


197


Доберемся в обход до опушки,

Перейдем через голый лесок.

Как дрожит в приготовленной кружке

Золотистый березовый сок!


Зреет тишь над землею согретой,

Все сильнее печет с высоты.

Зацвели на прогалине светлой

Медуницы душистой цветы.


И, ведя меж собой разговоры,

Уловив ее запах вдали,

К ней летят торопливые пчелы,

К ней мохнатые мчатся шмели.


И стоит она, шею склоняя,

Горделиво потупивши взор,

Словно в доме родном – молодая

Меж своих незамужних сестер!


V

Здравствуй, май! Веселый месяц года!

Пусть опять вернулись холода,

Но душе, почуявшей свободу,

Это горе, право, не беда!


Не беда ей – яростные грозы,

Хмарь сырой ненастной высоты.

Все равно на ветках у березы

Распустились первые листы.


Все равно у рыжего обрыва,

Где гудит стремительно ручей,

Зацвела надломленная ива,

Свесивши сережки до плечей.


Пусть тепло на время отступило,

Но минует день, другой – и вот! –


198


Яркое горячее светило

На промытый выйдет небосвод.


Май идет пронзительно-зеленым

Неизмятым бархатом травы.

Режут крылья ласточек со звоном

Шелк тугой от ветра синевы.


Вся земля весенняя стремится

Расцвести для будущих плодов, –

Уж потомство вывели лисицы,

Потеснивши в норах барсуков.


Уж птенцы проклюнулись наружу,

Жадные распахивая рты.

На кусте на каждом, в каждой луже –

Всюду обновления черты.


Так взгляни ж на них без сожаленья, –

Что стоишь, замешкав, у крыльца? –

Смерти нет, как не было рожденья,

Только жизнь без края и конца!


VI

Зацветает шиповник – ну, что же! –

Теплый ветер приносится с юга,

День стоит молодой и погожий

Посредине цветущего луга.


Золотистое облако света

Не качнется на перьях осоки.

Первый месяц горячего лета –

Синий взгляд и румяные щеки!


Как к лицу тебе краткие грозы,

Как к лицу тебе долгие зори!

Загорелись кукушкины слезы

У опушки и на косогоре.


199


Распустилась фиалка лесная,

Луговые раскрылись герани.

От пурпурных кистей иван-чая

Сладкий запах плывет по поляне.


Солнце дремлет, прикрывши ресницы,

Небо ясно, до ночи далече.

И текучее пламя струится

На твои загорелые плечи.


И опять ощущенье такое,

Словно жить нам и жить не старея,

Словно мы заблудились с тобою

В заповедном лесу Берендея!..


VII

Созревает черника – устало

Провисает, от сока пьяна.

В перелесках уже запылала,

Словно лешего кровь, бузина.


Радость птичья – и посвист, и щебет!

Знойный полдень слоист, как слюда.

В желтых омутах сумрачно дремлет,

Все сильней зацветая, вода.


Сколько ряски, росянок, осоки!

Гуще терна поднялся осот!

И стоит над землею – высокий! –


В небольших облаках – небосвод.

Месяц ласковый – ма0к ушка лета! –

В этом душном лесу мы одни.

До краев переполнены светом,

Словно ведра – горячие дни.


Погоди! не качни их, не надо.

Пусть дрожат, не сгибая травы.


200


Дай напиться влюбленному взгляду

Золоченой твоей синевы.


Дай послушать трещотку сороки,

Не щадящей стыдливость ничью.

Дай еще постоять у дороги,

К твоему прислонившись плечу!..


VIII

Взгляд спокойней, уверенней голос, –

Мы минули вершину горы.

Но довольный стоит гладиолус,

И рудбекий пылают шары.


Ты уже не смеешься наивно,

Ты не просишь меня ни о чем!..

Но багровы, как страсть, георгины,

И настурции пышут огнем.


Обратим же печаль свою в шутку! –

В созревании нету беды!

Хочешь, срежу бузинную дудку,

Просвищу на любые лады?


Улетают стрижи и кукушки,

Но стоит над полями теплынь.

И пылит возле самой опушки

Голубою пыльцою полынь.


Не жалей! – эта жалость нелепа! –

Ни листвы пожелтевшей, ни нас.

Не земля нас вскормила, а небо –

Ну, а небо прекрасно сейчас!


Пусть под вечер становится сыро,

Пусть прохладна лиловая мгла, –

Как сверкает алмазная Лира,

Как созвездие ярко Орла!


201


С крепким медом граненая чарка! –

Не томись, не печаль головы, –

Подымай за узор полушалка

На плечах подгулявшей вдовы!


Подымай, как когда-то хотелось,

И глотком осуши до конца

За Любовь, за нежданную зрелость,

За бесстыдный румянец лица!


IX

На земле белеет паутина...

Ну, и что ж, и ладно! – не грусти.

Снова жаром вспыхнула рябина

И грибов в лесу – не унести!


Каждый час вдвойне теперь дороже.

Нам пора, любимая моя,

Поспешим! На вырубке заросшей

Ждет опят осенних толчея.


Вон, у пня, где перепел кружится,

Их скрывает мокрая трава.

Стоит на колени опуститься –

И до верха полны кузова.


Как грибы и свежи, и пахучи,

Как горят от росного огня!

Ничего на свете нету лучше

Вот такого ласкового дня.


Даже солнце неподвижно, словно

В небесах задумалось сейчас.

И струится медленно и сонно

Время, обтекающее нас.


И, в него ладони погружая,

Мы идем – беспечные! – туда,


202


Где от нас, за елями мелькая,

Наша жизнь уходит навсегда.


Что же, пусть! Чем меньше нам осталось

Этих дней, тем ярче небосклон,

Тем милее знойная усталость,

Крепкий обещающая сон!..


X

Еще легко течет река,

Но все темней вода,

Еще не холодно пока,

Но близко холода.


Стоит осина, на весу

Держа последний лист.

В недавно солнечном лесу

Промытый воздух мглист.


Уже умчались журавли,

Уходит коростель.

Уже насупилась вдали

Раскидистая ель.


Пускай сейчас еще синей

Ее густой наряд.

Но даже ей, но даже ей

Не нужен снегопад.


Увы, от тягостных потерь

Назад не повернуть.

Ну, что же, лес, давай теперь

Простимся как-нибудь.


Пора расстаться. Хватит нам

Бродить в тиши полян.

Все гуще будет по утрам

Их укрывать туман.


203


И скоро около воды,

Где задержались мы,

Засыплет легкие следы

Колючий снег зимы.


Никто не скажет, что нас ждет.

Ты слышишь? – отзовись!

Прощай на миг, прощай на год,

А может быть, на жизнь!..


XI

Облетели заросли малины –

Значит, скоро плотно ляжет снег.

И густы, и тягостно пустынны

Воды замерзающие рек.


Ледостава время, ледостава! –

Свищет ветер в зябком камыше.

Хоть налево глянешь, хоть направо –

Ничего не высмотришь уже!


Только небо с дымными клоками

Облаков – да черные поля.

Как гремит железом под ногами

Сизая морозная земля.


Как ноябрьский вечер хмур и долог,

Как звенят надрывно провода!

В мраке исчезающий проселок

Не ведет, пожалуй, никуда!


Впрочем, нет! Вон что-то показалось!

Скаты крыш чернеются вдали!

Что же, сбрось дорожную усталость,

Вот и мы, любимая, дошли.


Старый дом с горячей печкой русской, –

Пусть в саду и пусто, и темно –


204


Собери, не мешкая, закуску

Да задерни шторою окно!


Не молчи! Ну, улыбнись мне тоже!

Говори! От страхов уберечь

Этой ночью сумрачною может

Только человеческая речь.


Только человеческое слово,

Только слово – и оно одно! –

Возвращает снова нам и снова

То, чему вернуться не дано!..


XII

Опускаются сумерки рано,

Тяжелеют сугробы в саду.

Здравствуй, месяц ветров да буранов,

Самый сумрачный месяц в году!


Он приходит к нам зол да недужен,

Он ворчит, равнодушен и груб!

От колючей пронзительной стужи

Оседает дыханье у губ.


Не вдохнуть и не выдохнуть вольно.

Никнет все – лишь вдали, на лугу,

До небес поднялась колокольня,

По колени в сыпучем снегу.


Да и та здесь давно отзвенела

И уже не ударит, как встарь,

Лишь глядит и глядит онемело

На декабрьскую белую хмарь.


Разве нам отогреть эти дали,

Этот лес заметенный и лог?

Ну, да хватит никчемной печали,

Сожалений пустых и тревог.


205


Ведь и эти унылые чащи

Изнывали когда-то в цвету!

Что с того, что мгновения наши,

Замерзая, звенят на лету!


Хватит их, чтоб подсыпать синицам

Золотого в кормушку пшена,

Хватит их, чтоб достойно проститься,

Чтоб еще постоять у окна.


Хватит их, чтобы, слушая вьюгу,

Под ее нескончаемый вой,

Нам понять, как нужны мы друг другу

На земле этой были с тобой!..


1981


206


* * *


Лист кувырком пронесется по площади,

Ляжет у ног – золотой.

Чайная. Лошадь с телегой. У лошади

Пар из ноздрей завитой.


Кажется, Болхов! А может, Нарышкино?

Залегощь? Кромы? Колпна?

В сизый закат уходящими крышами

Зябкая память полна.


Что же, шепчи мне все нежности, дурости,

Стужей бесснежной укрой.

Слаще портвейна, что пили мы в юности,

Холод свиданья с тобой.


Вот он – проулок, в суглинок которого

Вмерзли следы от колес.

Страстною жаждой успеха дешевого

Пахнет лиловый навоз.


Где вы, красавицы, в шубках потрепанных? –

Лед в колеях, как слюда! –

В ваших браслетах, в накрученных локонах –

Что нас прельщало тогда?


Дронников Витя и Вова Авраменко,

Зайченко Владик – увы! –

Юности нашей глухая окраина,

Мерзлые перья травы!..


1981


207


* * *


Перелесок невзрачный, низина;

Пожелтевшей листвы кутерьма.

Слишком много в полях паутины –

Ох, и лютая будет зима!


Ну, да что нам из этого? В поле

Наше дело не выгонит нас.

Хватит сердцу и собственной боли,

Чтоб чужою томиться сейчас.


Пусть заносит, пускай заметает,

Пусть морозом палит горячо!

Каждый сам за себя отвечает,

Как умеет, как может еще!


В старом доме теплы батареи –

Что с того, что за окнами снег? –

Мы давно уже всех отжалели,

Мы давно уж отплакали всех.


Ожиданья, стремления, цели,

Суматоха надежд и потерь! –

Эту песню с тобою мы спели –

Начинать не с начала ж теперь!


Старый пруд, побуревшая тина,

На откосе сухая трава.

Лучше с плеч обери паутину

Да иголки стряхни с рукава.


208


Хватит, хватит пустого надрыва!

По душе ли нам, не по душе –

Лучше всё позабыть терпеливо,

Как не раз забывали уже!..


1981


209


* * *


Мне снятся мертвые друзья

Уже какую ночь.

Но если в этой жизни я

И мог бы им помочь,

То там, где их скрывает темь, –

Забывшийся во сне, –

Зачем я нужен им? Зачем

Идут они ко мне?

Зачем они, потупив взгляд,

Присев в моих ногах,

Со мной беспечно говорят

О прежних пустяках;

Твердят мне с жаром молодым

До самого утра

О том, о чем давно бы им,

Как мне, забыть пора?


Как мне поверить, что они

Сквозь дали и года

Лишь для бесцельной болтовни

Являются сюда?

Иль правда то, что до сих пор

Я отгонял, как мог, –

И этот легкий разговор –

Их ласковый намек?

Намек на то, что даже там,

Где все они сейчас,

Никто не помогает нам


210


Избавиться от нас;

Что и за крайнею чертой,

От ужаса дрожа,

Наедине сама с собой

Не может быть душа?


1981


211


* * *


Куда мы торопимся? Кто нас

Уносит?.. Остаться?.. Не смею!

Съедает прожорливый Кронос

Детей обезумевшей Реи.


Ты слышишь ли отзвук погони

Дождей, дребезжащих о крыши?

Взгляни мне в лицо и запомни –

Ты больше его не увидишь.


Запомни усталые руки,

И губы запомни, и плечи.

Свиданье – начало разлуки,

Не «здравствуй» шепчу я при встрече.


«Прощай...» – я шепчу тебе тихо.

Ведь всё непрозрачнее воды

За мигом летящего мига,

За годом идущего года.


1981


212


М У З А


Что ж ты, алея от гнева,

Снова кружишь надо мной,

Требуя, чтобы напевы

Я повторял за тобой,

Если небесные звуки,

Словно забыть их спеша,

В песню разлада и муки

Переливает душа?


Иль оттого, что поется Глухо

в просторах земных, Только

ясней превосходства Чистых

мелодий твоих?


1981


213


С Т Р О И Т Е Л Ь К О Р А Б Л Я


Пока ты рубил кормило,

Пока собирал шпангоут, –

На месте, где море было,

Бескрайний поднялся город.


Покуда, не глядя в небо,

Крепил ты обшивку трюма, –

И город исчез – как не был! –

Песком занесен самума.


Когда же, поставив реи,

Вокруг ты взглянул устало, –

И ветер соленый реял,

И море у ног лежало.


1981


214


Х У Д О Ж Н И К


Цветущая ширь долины

И храм на горе лесистой –

Готова уже картина,

Художник отложит кисти.


Прощайте, труды земные!

Прощайте, друзья, до срока! –

Уводит в края иные

Им созданная дорога.


Едва опершись о раму,

Спокойно войдет в картину.

К горящему в солнце храму

Пройдет через всю долину.


Взойдет на крутую гору; Уж

видимый еле-еле, Шагнет в

глубину притвора И тихо

откроет двери.


1981


215


* * *


Поезд промчится в рыданьях и в грохоте,

Мост над рекою дрожит.

Запах железа, мазута и копоти

Медленно тает во ржи.


Бродит петух у пустынной околицы,

Даль синевой залита.

Старая церковь с разрушенной звонницей,

С крышею, но без креста.


Что же тебе не по нраву здесь – вижу я! –

Ну, отвечай, не таи! –

Эта ли насыпь высокая рыжая,

Звон ли стальной колеи?


Брось! Все идет, как тому и положено,

Все, как и должно, поверь! –

Те ли мы видели ломку да крошево,

Чтобы бояться теперь!


Что из того, что литыми копытами

Годы прошли, как стада? –

Вновь поднимаются травы прибитые,

Вновь отстоялась вода.


Здесь над полями, над низкими избами

Ветер гудит горячо.

Званых немало, а много ли избранных?

Были! И будут еще!


216


Или любовь наша к Родине смеряна,

Взвешена вся до конца?

Нет! Ни безверия дни, ни безвременья

Ей не затмили лица!


Не говори мне, что церковь разрушена,

Что не вернуть ничего! –

Истинный храм созидается душами,

Каждый! – строитель его.


1981


217


* * *


Молчи, молчи!.. Я не могу молчать!

Небесный свод нужней земного крова.

Ведь нам равно придется отвечать

За немоту и сказанное слово.


Ведь наша мысль не нам принадлежит!

Ее ли путь ты ограничишь вехой?

Я говорю с тобою, но дрожит,

По всей земле раскатываясь, эхо!


Ты слышишь гул? Ты слышишь этот гул?

Везде и всюду повторяют то же!

Пускай Москва оспорит и Стамбул! –

С восторгом примут Дели и Воронеж!


Весь мир горит на кончике луча!

Душе ль страшны шлагбаумы границы? –

Ничей испуг и ненависть ничья

Не зачеркнут исписанной страницы!


Я говорю! Я повторяю вновь! И снова

повторяю я, и снова: Пространства нет!

Есть время и любовь – Насущное

рождающие слово!


1981


218


* * *


Люблю ли? Не знаю, не знаю...

Кто скажет, что значит любить?

Я просто тебя вспоминаю –

И нечем, и незачем жить.


Я просто тебя вспоминаю,

Как не вспоминал никого.

И мучусь, и не понимаю,

Когда же, зачем, для чего


Все спуталось так, все смешалось –

И ревность, и зависть, и злость,

И нежность твоя, и усталость

Моя – и в дыханье слилось?


В дыханье двойном нашем – тише! –

Как в сумраке этом сейчас, –

Ты слышишь? ты слышишь? ты слышишь?

Сгущается время для нас!


И голос с прощальною лаской

Читает, читает без сна

Нам книгу, в которой развязка

На первой странице ясна.


1982


219


* * *


Ничего не осталось в душе,

Выжгло все, как в нашествие ворога.

Как давно мои руки уже

В дрожь бросает от каждого шороха.

Что имел – не скупясь! – раздарил,

Для друзей и приятелей выставил! –

Думал: все уже, кончился пыл,

Скоро рухну!.. Ан на ж тебе, выстоял!

Как же дальше мне жить на земле?

Где ж теперь собирать, что потеряно?

В этих углях остывших, в золе –

Что по белому свету развеяна?..


1982


220


* * *


Е. Шмидту


Право, и слезы уже не прольются;

Пусть уезжают и пусть не вернутся! –

Вот и последние – нежные! – рвутся,

Соединявшие нас

В гуле пространства и времени – нити!

Я не сужу вас за то, что бежите

В этот мучительный час,

В страхе невольном боясь оглянуться,

Вы от земли, где стенают и бьются! –

Хватит и тех, что на ней остаются,

Чтоб расплатиться за вас!


1982


221


* * *


Этих дней мятущаяся толочь,

Эти губы, сжатые от боли! –

Если вечно что, так только горечь

Памяти морозной – и не боле!


Если вечно что, так только сила

Той волны, что носит нас и крутит!

Разве мы забудем то, что было?

Разве сбережем мы то, что будет?


И напрасно плачешь ты, не веря,

От тоски и ярости немея!

Как бы горьки ни были потери,

Обретенья вынести труднее!


И зачем рукой бессильно машешь?

Ведь давно с тобою понимаем:

То, что мы нашли, – еще не наше,

Наше только то, что потеряем!


1982


222


Е Щ Е Р А З


Теплый дождь прошел по крыше,

Спрыгнул на отлив,

Пробежал по листьям вишен,

Яблонь, груш и слив.


Прошумев, скосил на лето

Миллионы глаз.

Сколько раз я видел это,

Сколько слышал раз!


Мне давно уже понятно

Стало за года

Все, что шепчет он невнятно,

Приходя сюда.


Слабый шелест, слабый шорох,

Свет, ушедший в тень.

Отчего ж так снова дорог

Этот серый день,


Эти мокрые растенья,

Капли на окне;

Отчего ж от повторенья

Все острей во мне


Эта нежность узнаванья

Каждой малости,

Эта радость ожиданья

Прежней радости?..


1982


223


* * *


Давно померкла синева,

Лишь мгла лиловая клубится.

Шумит незримая трава,

Поет невидимая птица.

И трели падают, звеня,

И шум струится по-над садом.

Они живут не для меня,

И хорошо, и так и надо.

Ведь, значит, если я уйду –

А я уйду через минуту! –

То все, что есть сейчас в саду,

Как есть, останется кому-то.


1984


224


В З О О П А Р К Е


А все-таки жизнь хороша

Уж тем, что сменяются лица, –

Мне нынче шепнула лисица,

В морозную сетку дыша.


Я молча кивнул ей в ответ,

Проткнув сквозь стальные сплетенья

Мной купленный в честь воскресенья

За тридцать копеек билет.


И тут же укрыла в зрачке

Она промелькнувшую похоть,

Узнав в этом смятом клочке

Убитого дерева ноготь.


1984


225


* * *


Счастье грядущее, боль миновавшая,

Жизни безудержный пир! –

Где же ты, сердце, всегда принимавшее

С жадною радостью мир?


Да неужели так много ты вынесло

В страстном круженье земном?

Да неужели настолько ты выросло,

Что не вмещаешься в нем?


1984


226


* * *


Как ты любишь рассуждать,

Как внушаешь громогласно,

Что должны мы ожидать

К нам пришельцев ежечасно!

Что в неведомые дни

Ими созданы мы сами;

Что века уже они

Кружат в космосе над нами!


Что ж, мечты и есть мечты! –

Но скажи: и впрямь ли веришь,

Что при встрече сможешь ты

Больше взять, чем сам имеешь?

На какую ж мысль от них

Ты ответа ожидаешь, Что

и дум и дел земных

Тяжкий опыт отвергаешь?


Что в тебе самих миров

Полуночное сиянье

Не родит ни страстных слов,

Ни высокого молчанья?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .


1984


227


В О С Т О Ч Н Ы Й М О Т И В


В дивном море бытия

Воля – парус, жизнь – ладья.


Страсть – туман, любовь – маяк,

Что лучом прорезал мрак.


Совесть – лоция, компас –

Горький стыд, что мучит нас.


Грех наш – мель, а дух живой –

Кормчий, правящий ладьей.


Лишь одно не знаю я:

Кто же ты – душа моя?


1984


228


* * *


С той поры прошло немало дней:

За дождями осени, метелями

Зимними – примчалась на коне

Юная весна, звеня капелями.


И былые мысли о тебе

Потеряли остроту – и горечи

Стало меньше в них. В пустой избе

Я проснулся вдруг в ненастной полночи.


Все, в чем пред тобою виноват

Прежде был, – простил тебе до точки.

И, набросив куртку, вышел в сад,

Набухавший жадно каждой почкой.


И всю жизнь свою припомнив вновь,

Как же рад я был в мгновенья эти,

Что – во мне ожившая – любовь

Ничего не значила на свете.


1984


229


* * *


Никто на земле не спасет никого,

Напрасно свиданию длиться...

Но как хороши вы, друзей и врагов

Безумные страстные лица.

Но как мне вас жалко! Среди суеты,

Тщеты ожиданий вчерашних,

С бесцельной любовью храню я черты

Страданий и радостей ваших.

С каким-то упорством равно берегу,

Оставить боясь без призора,

Все те, что роняли вы мне на бегу,

Слова и любви, и раздора.

Все, словно скупец, про себя их таю,

От каждой потери страдая,

Как будто кого-то и впрямь предаю,

Хотя бы на миг забывая!..


1984


230


* * *


Вот и опять заворочалось,

Давит и давит в тисках...

Как же? Ведь все уже кончилось!

Так отчего же тоска?

Что же минувшею смутою

Дни наполняет опять?..


Сердце, ну что же ты, глупое? –

Хватит меня упрекать!

Ты ведь само все затеяло –

Я ль тебя мог удержать! –

Что же теперь, что посеяло,

Не соглашаешься жать?..


1984


231


* * *


Угли стреляют, сгорая,

В раме стекло дребезжит.

Право, и сам я не знаю –

Было ли это? – скажи.


Было ль? Ну, что ж ты умолкла,

Все растерявши слова?

Ветер колотится в стекла,

Жарко пылают дрова.


Вьюга гудит что есть мочи,

Угли стреляют в печи.

Что ж, промолчи, если хочешь,

Лучше и впрямь промолчи.


Что все вопросы на свете

Жизни, твердящей свое,

Если – и равные смерти! –

Страсти малы для нее.


1984


232


Х Л Е Б


То подъем, а то упадок,

То упадок, то подъем.

То он горек, то он сладок –

Хлеб, который мы жуем.

То он легок, то он труден,

То он мягок, то он сух.

Но хулить его не будем,

Если мы – за ним в погоне –

Ни о чем другом не помня,

Сами свой смиряем дух.

И тем более не надо,

Раскисая от обид,

Вымещать на нем досаду

За нерадующий быт;

Проклинать его за то, что –

Им одним уязвлены –

Мы и в помыслах ничтожны,

И в свершениях бедны!


1984


233


У Р И Я


Да нет, я не брошу укора

В тебя, псалмопевец Давид,

За то, что прельстил твои взоры

Прекрасной Вирсавии вид.


Пожалуй, и судей не хватит,

Коль каждому ставить в вину,

Что смог он, как ты, обрюхатить

Когда-нибудь чью-то жену.


. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


Но с мужем как быть ее, право,

Но что мы поделаем с ним,

Чтоб грех твой покрыть, из-под Раввы

Отозванным в Ерусалим,


И всё же родного порога

Не переступившим, любя! –

Поскольку Израиль и Бога

Превыше вознес, чем себя?..


1984


234


* * *


За часы былых свиданий,

Что дарила вам эпоха,

О друзьях воспоминаний

Не пишите, ради Бога!


Не судите их метанья, Не

хвалите обретенья, – Это

только лишь названья

Суть единого явленья.


Да и можно ли хоть как-то

Взвесить страсть и пыл измерить?

Чем вернее будут факты,

Тем им меньше можно верить!


Ибо путаней стократно

Жизни путаной дороги

Ей и коротко и внятно

Подведенные итоги!


1985


235


* * *


Вижу прошлое: из окон

Свет ложится на кусты.

В нем горит твой черный локон,

Говоришь со мною ты.


Слышу: длятся разговоры,

Повторяются опять.

Мы тогда расстались скоро,

Ты не стала ожидать.


Да и я в разлуке тоже

Ни один не вспомнил раз

Спелый блеск твоих – похожих

На крыжовник – юных глаз.


Тем приятнее при встрече –

Через... сколько ж это лет?..

Заводить с тобою речи

О любви (которой нет!);


Рассуждать о чувстве смутном,

Что таилось в нас всегда,

Зная, что через минуту

Распростимся на года;


Но опять при встрече новой,

Повстречаемся едва,

Повторим за словом слово

Те же самые слова;


236


Ибо то, что мы имели

(Нам признать не тяжело!), –

И ничтожно для потери,

И для зависти мало;


Ибо в ровном гуле буден,

По путям идя своим,

Мы беречь его не будем,

Ну а значит, сохраним.


1984


237


* * *


Что еще вспомнить и что еще встретить

Мне приведется на долгом веку?

Ветер уснул в опустевшей повети,

Взяться б откуда теперь сквозняку

В доме моем?.. А струится, струится,

Лижет мне ноги, ползет со двора

И подвывает... Ах, что-то случится,

Что-то случится, – и, право, пора!


Право, пора уж! В последнее время

Что-то совсем мне не видится снов,

Что-то совсем уж нетягостным бремя

Стало идущих минут и часов.

Как-то, а надо бы это нарушить –

Сколько ж держаться за то, что нашел? –

Право, пора уж обвисшую душу

Выстирать, высушить, бросить на стол, –


Выгладить так, чтобы аж заскрипела

Жестким крахмалом – рукою не смять!

Так, чтоб невольно она захотела

На люди выйти, себя показать;

Та же, что прежде, и все ж незнакома,

Полная завязью будущих дней, –

Как молодая из мужнего дома

В первое утро по свадьбе своей!..


1984


238


* * *


Слышу и слышу я – тикают часики;

Вьются мгновенья, как пчелы на пасеке,

Стайками мчатся и врозь.

Где ж тот нектар, что собрали с полей они?

Нет, о несбывшемся нет сожаления, –

Жаль мне того, что сбылось!


Был ли тот мед? Или запах лишь чудится?

Был ли тот город: окраины улица –

Сотни оврагов и ям?

Даже и отзвук уже не доносится!..

Было, все было, да вовсе не помнится,

Будто бы не было впрямь.


Только клочки уцелели от повести:

Даже не радость, – минувшие горести

Я воскресить не могу!

Вот и брожу, словно темною чащею,

Вот и пытаюсь свое настоящее

Хоть задержать на бегу;


Хоть задержать, чтоб запомнить до черточки

Все запятые в стремительном почерке

Быстрой руки,

Посвист слогов с придыханьями жаркими,

Каждое слово, со всеми помарками,

Каждую фразу строки!..


1985


239


С Т А Н С Ы


Н. Поснову


1


Солнце пылающим кругом

Тонет в морозном дыму.

Был ли кому-нибудь другом,

Любящим был ли кому?


2

Грусть заметенной равнины,

Сумерек сизый свинец.

Что вы видали от сына,

Бедные мать и отец?


3

Сухость пронзительной стужи,

Зябких ночей тишина.

Что в этой жизни от мужа

Ты ожидала, жена?


4

Хлопьев колючая вата,

Мутный рассвет декабря.

Где же все то, что когда-то

Я оставлял для себя?


5

Зимнего утра усталость,

Вымерзший сад на корню.

Что же я чувствую жалость

К каждому новому дню?


240


6

Вьется, круж 0

ится пороша,

Выдут и пуст окоем.

Что же я мучаюсь прошлым

Больше, чем в прошлом самом?


1984


241


* * *


Н. Лисовому


Я постою еще, я сердце успокою,

Я повторю опять печальных две строки:

Прекрасен Божий мир, но я его не стою,

Ни этих облаков не стою, ни реки.


Я никогда не лгал. В стихах, по крайней мере! –

Но правду ль говорил? Не в том ли и беда,

Что, вопреки всему, мы чувствуем потерю

Того, что не нашли нигде и никогда?


Ну, что же! И пускай! И можно ли иначе?

Прожить бы эту жизнь, что думать о другой!

Все неудачи, брат, и все наши удачи –

Ничто они, увы, пред этой тишиной,


Пред этою листвой, пред веткою любою,

Пред ржавым стебельком раздавленной травы,

Пред этою на нас струящейся любовью

С полей родной земли, с небесной синевы.


Но как вместить ее? И все гляжу с тоскою,

И все твержу, твержу печальных две строки:

Прекрасен Божий мир, но я его не стою,

Ни этих облаков не стою, ни реки!


1985


242


* * *


Ну, что ж, если радостей нету,

Ну, что ж, коли беды гнетут, –

Ведь больше несчастья поэту –

Ему как поэту – дают!


Так думал я прежде, потрафив

Ученому мнению тех,

Кто пишет тома монографий

В расчете на скромный успех;


Кто так препарирует строки,

Рожденные в муках земных,

Как будто бы жизни итоги

И впрямь заключаются в них!


1985


243


* * *


Прощай! Не маши торопливо рукою! –

Ведь если былое вернуть,

То эта печаль обернется такою

Тоскою, что не продохнуть.


Пора! Уходи! Не гляди виновато

На то, что сгорело дотла.

Ведь если за радость не будет расплаты,

То это не радость была.


Пусть, только теряя, себя обретают

Навстречу летящие дни.

Но если и горести нас исцеляют,

То так ли уж горьки они?


Опять поредели предзимние кроны,

Опять почернели сады.

Не нам устанавливать в мире законы,

Исполним же те, что даны.


К чему называть – непосильною! – ношу,

С которою должно идти.

Никто никогда не отмерит нам больше

Того, что мы сможем снести!


1985


244


* * *


К. Смородину


Не только то, что там, –

И то, что здесь, увы,

Неясно видно нам

В сверканье синевы.

Глядим из света в мрак,

Глядим из мрака в свет,

Но различить никак

Родных не можем черт.

Откуда же к сердцам

Тогда доходит весть

О том, что наше – там –

Оно и там, и здесь?

Откуда ж эта весть

Тогда доходит к нам

О том, что наше – здесь –

Оно и здесь, и там;

О том, что всякий раз

Едины – там и здесь –

Как т 0

о, что есть у нас,

И то, что в мире есть?..


1985


245


О В И Д И Й


Л. Котюкову


Часто в последнее время не спится, хоть сам не пойму

почему;

Мысль сплетается с мыслью в суровую нить;

Тихо тогда я встаю и на кухню иду, чтобы спать не мешать

никому,

Книгу иль две прихвативши с надеждою время избыть.

Так вот и нынче опять не пришел ко мне сон.

Встал в темноте я, взял книгу и, только когда

Вышел на кухню, увидел, что это Назон;

Что ж, я подумал, пусть будет Назон, не беда,

Пусть будет он... Все равно не читал целиком

Я никогда его скорбных элегий; теперь,

Видимо, срок наступил и для этого; том

Я распахнул – и повеяло ветром потерь, Ветром

разлуки, гудящим из дали времен, Горечью

вечной живущих в свершеньях утрат, – Долго

читал я; когда же лег спать, утомлен,

Все мне мерещился Августа век золотой, лицемерный его

принципат:

Мир на земле и поэта судьба, что так искренне сердцем

поник

Перед божественной властью... Что ж делать? с тех пор

и во все времена

Верили все мы и будем не раз еще верить благим

увереньям владык,

Ибо мы судим, увы, не дела, а названия их,

Ибо не смысл и сущность явлений важны нам, но их

имена.

1985


246


* * *


Снова в сердце ребячливом радость, –

Блещет синью и золотом день;

Снова ветра и горечь, и сладость

Клонит липы цветущую тень.


Нет, ничто не исчезнет навеки,

Зря ты скучному веришь уму! –

О деревьях, траве, человеке

Ни грустить, ни жалеть ни к чему!


Да неужто такая беспечность

Возникала б во мне и в тебе,

Если б легких времен быстротечность

Нам угрозу таила в себе?


Как бы мы – и на миг! – забывали,

Что нам смертью грозит бытие,

Если б эти бескрайние дали

Создавались и впрямь для нее?..


1985


247


* * *


Сел мой голос летучий. От водки, ты шепчешь? От ветра!

От студеного ветра моих среднерусских полей

Сел мой голос. От колючего звездного света

Сел мой голос. А был всех нежней.


Всех нежнее и звонче. Как жизнь меня страстно любила!

Как любил ее я!

Не любовь ли мне горло мое застудила?

Так прости ж соловья, дорогая моя.


Он хрипит! Но поверь, что другого такого

Не сыскать! То, что спел он, не спеть никому!

Никому! Я даю тебе слово.

Так махни же без злобы рукой на прощанье ему.


Не суди! Не жалей! Ибо голос сорвавшая птица –

Та же птица! И те же крыла у ней, то же перо.

Ибо там, куда так она жадно и трудно стремится,

Лишь молчанием только и можно платить за добро.


1986


248


* * *


Живу не печалясь

И не беспокоясь:

Раз юность не в радость,

Так старость не в горесть.

Мне зрелые годы

Даруют смиренье:

Где нету свободы,

Там нет принужденья.

Ни то и ни это

Мне нынче не бремя:

Раз вечности нету,

Не страшно и время.

Пускай улетает,

Пускай не вернется:

Кто не выбирает,

Тот не ошибется.

Вернуть я не чаю

Мелькнувшего мимо;

Раз все не случайно,

Все необходимо.


1986


249


* * *


А все-таки я хотел бы

Прожить эту жизнь до конца.

Как нежно над вербою

У крыльца

Небо синеет

Бедной своей бирюзой,

Как сладко веет

Апрельский ветер сырой.


А все-таки я хотел бы

Эту жизнь до конца прожить.

Быть может, успел бы

Еще сложить

Я песню такую,

Такие найти слова,

Чтоб пели, ликуя,

Их ветер, кусты, трава,

Деревья и небо,

Извечного славя Творца!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А все-таки я хотел бы

Прожить эту жизнь до конца...


1986


250


* * *


Мы воспевали труд и добродетель,

Слагали гимны доблести и чести.

Ах, как носил над площадями ветер

Из края в край восторженные песни!


Мы научились с трепетного детства

Скрываться и таить себя за словом.

Нас не пугало грозное соседство

Высоких истин с обликом суровым.

Мы храбро раскрывали им объятья,

Не тратя время на пустые споры.

Мы в яркие их обряжали платья,

Чтоб нагота нам не смущала взоры.

Вплетали в кудри пурпурные ленты,

Несли венки, чеканили медали.

Мы возносили их на постаменты,

Чтоб нам они их славить не мешали.


Так отчего ж теперь я слышу вздохи?

Ведь вздох не слово! Он красноречивей.

Я верю в нас, певцов своей эпохи,

Мы говорить еще не разучились!

Нет! Мы, как прежде, верим в добродетель!

Мы сложим гимны доблести и чести!

Пускай опять над миром носит ветер

Из края в край восторженные песни!


1987


251


* * *


О слияние молнии с громом,

Ожидание яви без снов! –

Это небо – не Отчего ль дома

Изукрашенный звездами кров,


Где планет голубые стропила

Исчезают в сиянье из глаз!

Укрепи ж нас, Господняя сила,

Не оставь обессилевших нас.


Путь наш долог, непрям и тревожен;

Мы идем год за годом туда,

Где вздымается Сад – огорожен

Золотою стеною стыда.


Но, как пенье в Рождественский вечер

Сердцу светлый дарует покой,

Ты даруй нам надежду на встречу

После тяжкой дороги земной.


Да! За все за мои прегрешенья,

За разврат и сумятицу дней,

Со слезами прошу я прощенья! –

Но суди меня волей Своей!


Обреки меня каре жестокой,

Над душою сыновней скорбя! –

Но позволь мне – хотя б издалёка,

Хоть вполглаза – увидеть Тебя!


252


Ибо мертвая тяжесть забвенья

Мне страшней очистительных мук,

Что готов я принять со смиреньем

Из Твоих из Отеческих рук!..


1989


253


* * *


Только стыд, которым лето

На меду разводит тьму,

Только ужас, но об этом

Не расскажешь никому. –


Не поделишься ни с другом,

Ни с подругою своей

Тем мучительным недугом,

Что снедает с давних дней


Бедной юности! О Боже,

Как пугал меня тогда

Пробегающий по коже

Холод Страшного Суда!


И сейчас боюсь, пожалуй,

Я не меньше! – Но сильней

Этих страхов нынче – жалость

К бледным сумеркам полей;


К хмурым зданьям, что взметнулись

В зачаженный небосвод;

К той старухе, что, сутулясь,

Внучку за руку ведет;


К этой внучке, для которой

Жизнь светла еще пока;

К зверю, скрывшемуся в норы,

К птице, взмывшей в облака;


254


К облакам, земле несущим

Дождь, отравленный давно! –

Ко всему, что в мире сущем

Миром быть обречено!..


1989


255


* * *


Пух тополевой пороши,

Улица, свет фонаря.

Все возвращения ложны.

Мы возвращаемся зря.


Все возвращения ложны. Нам

не вернуться назад. Сделать

сей вывод несложный Снова

сегодня я рад.


Может быть, только за этим

Я и приехал сюда. Дышит

горячее лето Сумраком в

сонных садах.


Светится в доме окошко –

То, за которым я жил.

На подметенной дорожке

Тень занавески дрожит.


Тень занавески чужая,

Лампу укрыл абажур.

Прошлое перебирая,

В нем ничего не сужу.


С юностью ли пререкаться,

Старость завидев свою?

Словно среди декораций

Сыгранной пьесы стою.


256


Труппу давно разметало,

Спутала жизнь амплуа.

И героиня устала,

И инженю оплыла.


В комики трагик сорвался,

С круга сошел режиссер.

Разве один и остался

Тем же, что прежде, суфлер.


Только подсказки теперь нам

Больше уже ни к чему.

Если себе мы не верим,

Как же нам верить ему?


Скоро навек расставаться.

Автор подводит итог.

Что ж на провал обижаться? –

Каждый старался, как мог.


Ночь с бормотаньем невнятным

Клонит лицо к фонарю.

В том, что опять не сыграть нам,

Я никого не корю.


Пух тополевый белеет,

Всё заметая вокруг.

Сцена пустеет; пустеет

Светом очерченный круг.


Тают и тени актеров...

Только, со временем слит,

Эхом умолкшего хора

Ветер в кулисах гудит.


1989


257


* * *


Была гадать тебе охота! –

От нас грядущее не скрыто:

О нем прочтешь у Геродота,

Его найдешь у Фукидида.


Что сбудется с землей – известно,

Ее судьба – давно не тайна:

Кому все это интересно,

Пускай заглянет в Иоанна.


Давай же суету отбросим! –

Что громоздить нам непреклонно

Все тот же Пелион на Оссу,

Все ту же башню Вавилона?


Ты знаешь сам, что с теми сталось,

Кто в ложные поверил речи.

Когда б жизнь вправду улучшалась,

Жилось потомкам предков легче!


Но чего нет, того и нету! –

А было бы? – Скажи на милость,

Какое же величье в этом,

Какая ж в этом справедливость?


Равенство и предполагает,

Что, как задумано от века,

Одно и то же ожидает

Любого в мире человека.


258


И как бы мир ни изменяли

Творцы машин, творцы восстаний,

Они ничуть не облегчали

Душе бессмертной испытаний!..


1989


259


* * *


Возле дома снег, а на дороге

Дрожь воды с отливом золотым.

И светло, как в полдень, на пороге

От луны, сияющей над ним.


Все горит и искрится от света, Хоть

читай на мартовском дворе, Где

сквозная тень намокших веток,

Словно черни вязь на серебре.


Я всегда любил такие ночи, Эти

вот часы глухой порой, Каждый

миг которых не короче

Неизбывной вечности самой.


Кто сказал, что мы живем недолго?

Наша жизнь безмерно велика!

О себе не помня от восторга,

Вдаль она течет издалека.


Даже в этом блеске ясно-синем,

Когда мир весь, кажется, видать,

Мы ее и взглядом не окинем,

Нам ее и мыслью не объять.


Лишь любовь, что в сердце проникает,

Лишь любовь, что из него растет,

Воедино и соединяет

То, что в нас разорванно живет.


260


И себе, бродя по тротуарам,

Я твержу: люби, а не суди! –

О великом думая и малом

С тем же восхищением в груди!..


1989


261


Р О М А Н С


Ах, как мне жаль всех живших и живущих,

Ушедших вдаль, оставшихся в дому,

Мычащих немо и легко поющих,

Ах, как мне жаль всех живших и живущих,

Хоть я и сам не знаю почему.


О сестры нежные, о братья дорогие,

Заботы прежние меняя на иные,

Друг друга мучая и мучимы друг другом,

Как пыль летучая, несемся мы по кругу,

Ни цели истинной, ни радости не зная,

Пустыми мыслями рассудок раздражая.


Ах, как мне жаль нас, терпеливо лгущих

Самим себе, боящихся прозреть,

Смеющихся беспечно, слезы льющих,

Ах, как мне жаль всех живших и живущих,

Хоть, может быть, и не за что жалеть!..


1989


262


В А В И Л О Н С К А Я Б А Ш Н Я


Упала башня Вавилона,

И прокатился над землей

Объединяющего стона

Уже разноязыкий вой.


И пыль всё тучею объяла,

И каждый к каждому взывал,

Но горло звуки искажало,

И слов никто не понимал.


Когда ж опять пробилось солнце,

То на все стороны земли,

Как от иссохшего колодца,

От башни люди побрели.


Они брели, таясь друг друга,

Пожитки жалкие влача;

Сходясь же вместе – от испуга

Невольно пятились, рыча.


Язык звериный стал им ближе,

Чем человеческая речь,

Которой в гордости бесстыжей

Они не думали беречь.


Но поколение сменялось

За поколеньем. Шли года.

Уже потомкам представлялась

Все поправимее беда.


263


И терпеливо постигали

Они чужие языки,

И снова башни воздвигали –

Бесчисленны и велики.


Но меж камней столпотворенья

Всходила прежняя трава.

И лишь иллюзию общенья

Давали мертвые слова.


И снова башни разрушались,

Народ вздымался на народ.

И снова в мире воцарялись

И страх, и гибель, и разброд.


И жив он – явно или тайно –

В нас древний Вавилон досель! И не

случайно, не случайно Вскипает

войн гражданских хмель!


И льются крови братской реки,

Пожар вздымается, багров!

И на земле уже вовеки

Не отыскать всеобщих слов.


Разрушено единство мира,

Распалась родственная связь.

Здесь каждый сам себе кумира

Творит, чужого убоясь.


К кому мы руки простираем,

Как дети малые впотьмах?

Ведь мы других не понимаем

И на родимых языках.


Да что – других! Когда мы ночью,

Край одеяла теребя,

Порою из последней мочи

Понять стараемся себя,


264


Мы постигаем в потрясенье,

Что нам невнятен наш язык!

И в немоту, как бы в спасенье,

Бросаемся, зажавши крик.


И пьем забвенье полной чашей,

Покуда тяжкий длится сон,

Пока для строек новых башен

Нас не разбудит Вавилон.


И мы, проснувшись на рассвете,

Сумеем вновь не замечать,

Что нет в нас слов себе ответить

И нету сил, чтобы молчать!..


1989


265


* * *


Куст герани на окне,

Пожелтевший от мороза,

Как поэзии во мне

Удивившаяся проза.


Я полью его водой,

Отстоявшейся в бутылке.

Вот слиянье мировой

Жизни в страстном поединке.


В гроздья сжатые цветы:

Тот увял, а рядом – свежий.

Из рассветной темноты

Луч зари невнятной брезжит.


Льется струйкою вода

Из бутылки наклоненной.

Верещит сковорода

Над плитою раскаленной.


Оторву сухой листок,

Ветвь увядшую сломаю.

Список дел в пятнадцать строк

Между делом набросаю.


Стужа мерзлое стекло

Сплошь цветами покрывает.

Как бы время ни текло,

Вечность все не убывает.


266


Вновь в бутыль налью воды,

Пусть до завтра отстоится.

Сяду у сковороды,

Чтоб картошкой подкрепиться.


Выйду из дому потом,

О герани позабывши.

Вьюга мокрым сквозняком,

Словно пес, в лицо задышит.


И застынет в тишине,

Снега лёт прервав стрекозий,

Как поэзия во мне,

Удивившаяся прозе.


1989


267


* * *


Усильем страдающей мысли

В последний, быть может, раз,

Пока не закрыл окончательно глаз,

Грехи в своем сердце исчислю.


Ничто никуда не ушло.

Едина с рожденья до смерти

Вся жизнь, – но за каждый в ответе

Мне миг ее быть тяжело.


Ах, как же мне страшно сейчас

Остаться с грехами моими!

Я плачу глазами сухими

О всех и о каждом из нас.


1989


268


* * *


От солнечных ярких пятен

Стал сад предвесенний сыр

И беден, и необъятен,

Как весь этот Божий мир.


Как мир этот Божий, где мы,

Хотя и видны пока,

Не более, чем поэмы

Зачеркнутая строка.


Строка, вариант которой

Не плох был, а между тем

В поэме уже готовой

Иначе звучит совсем.


1990


269


Н А П О Г О С Т Е


1

Мысль и тут лишь собой занята

И скрывает свой след осторожный

В зябкой дрожи сырого куста,

В глухомани травы придорожной.


Но и заступов лязг, и тщета

Скудной глины, и плач чей-то – все же

Слиты в ней, хоть она разлита

По пространству, как холод по коже.


Даже целой земли красота

Оправдать перед нею не может

Ни могилы, что сдавит плита,

Ни червя, что нам тело изгложет.


Лишь смола на распилах креста

Отвлекает ее и тревожит.


2

Жизнь бессмысленна, но не пуста:

Я наполнить сумел ее все же

Зябкой дрожью сырого куста,

Глухотою травы придорожной.


Я наполнить сумел ее всклень

Одиночеством зимнего стога,

Немотою пустых деревень,

Потерявших свой голос до срока.


270


Все вошло в нее: юности жар,

Брызги грязи, летящей с обочин,

И загульных попоек кошмар,

И провидческий дар между прочим.


Время то уносилось стремглав,

То стояло вокруг, как болото,

Но теперь, свою зрелость догнав,

Мне о нем говорить неохота.


О другом я хотел, о другом, О

тоске, о любви и обмане... Нынче

ночью мне снился паром,

Исчезавший в рассветном тумане.


Вслед ему я рукою махал,

Слыша звук ликовавшей гармони,

Но при этом себя ощущал

Для уплывших уже посторонним.


Да, для них я уже был чужим! –

И хоть кто они – я и не ведал, –

Но таким я проснулся больным,

Словно только что сам себя предал.


Словно сам себя предал себе ж

За пустое, но нежное слово,

За сумятицу прежних надежд,

За успех в настоящем былого.


И крутила меня маета,

Как бересту на углях, корежа, –

Жизнь бессмысленна, но не пуста.

Не пуста. Но бессмысленна все же, –


Я твердил. Но поверить не мог

Сам сентенциям этим избитым.

И сквозь них пробивался восторг,

Как трава сквозь могильные плиты.


271


И ни глины сырой нищета,

Ни потеки смолы на распилах

Погруженного в землю креста

Умалить его были не в силах.


3

Жизнь, наверное, слишком проста,

Чтоб постигнуть сумел ее разум.

Необъятных небес высота

От земли начинается сразу.


Но опять, лишь собой занята,

Мысль скрывает свой след осторожный

В зябкой дрожи сырого куста,

В глухомани травы придорожной.


И, теряясь в просторе земном, То о

том говорит, то об этом... Нынче

ночью мне снился паром,

Исчезавший в тумане рассветном.


Уплывал он по темной реке,

По воде цвета угольной сажи.

И в такой я проснулся тоске,

Словно только что предал себя же.


Словно сам себя предал себе ж,

Не решившись подняться к плывущим,

За сумятицу прежних надежд,

За успехи былого в грядущем.


Я об этом уже говорил

И не стал повторяться бы снова,

Но одно я добавить забыл,

Ставя к слову поспешное слово.


Да, и впрямь я проснулся с тоской,

Но за этой тоской тем не мене,


272


Словно радость, мне брезжил иной

Некий свет, не бросающий тени.


Образ Родины виделся мне,

Погруженной в литые сугробы,

Из которых уже по весне

Ей не встать, словно Лазарь из гроба.


Но нужны ль воскрешенья на срок?

Не от мира сего наше царство!

Пусть ступает она за порог,

Где ни времени нет, ни пространства.


Что гордыни пустая тщета! –

Гром победный смешон и натужен

Пред раскрытым объятьем креста

Возле храма, что нами разрушен.


Пусть мы снова отстроим его.

Покаянья надевши вериги,

Зачеркнуть не дано ничего

Из того, что записано в Книге.


И кого упрекать нам сейчас

Пред обрядом с могилой венчальным,

Коли тайна, что мучила нас,

Нам открыта была изначально.


Но казалась нам слишком бедна,

Чтоб в нее мы сумели поверить.

И ломились мы в стену спьяна

Возле настежь распахнутой двери.


Не жалея пустого труда,

Словно в крепость, проход пробивали,

Чтобы силой ворваться туда,

Где с Любовию нас ожидали.


273


4

Жизнь без смерти была бы пуста.

Ты ведь знала, душа, это – что же

Нам родимой земли нищета

Ее славы былой не дороже?


В зябкой дрожи сырого куста,

В глухомани травы придорожной

Нам ничем не лгала красота.

Это мы ее видели ложно.


Это нас увлекла суета.

Что ж теперь, весь свой опыт итожа,

Стала вдруг ты при виде креста

На себя самою не похожа?


Это здесь мы распяли Христа!

Что же там испугать тебя может?


1990


274


* * *


Б. Романову


Один в одинокой стране,

В толпе молчаливой за пивом,

В похмельном сгорая огне,

Себя ощутил я счастливым.


Я юность увидел свою, Она

мне опять улыбалась, Как

прежде, в далеком краю,

В тот миг, как со мной расставалась.


И весел вдруг сделался я,

И легкость почувствовал в теле,

И кружки щербатой края,

Как жидкое пламя, горели.


Плечо мне сжимала судьба,

Угрюмо дыша перегаром.

Но было не жаль мне себя

И сил, что растратил задаром.


Мне было не жалко ничуть

Друзей, что сгорели на вдохе,

Трепещущий высветив путь

Под сводами нашей эпохи.


Мне было не жалко почти,

Хоть жалость я чувствовал тоже,

Подруг, что пытались спасти

Меня от меня самого же.


275


Мне было не жалко страны,

В которой мы все поголовно,

Порою без всякой вины,

Навек оказались виновны.


И лишь тяжело вспоминать

Мне было родителей лица,

И легче казалось пропасть,

Чем к ним на глаза появиться.


Но знал я, что не пропаду! –

А хоть пропаду – ну, так что же? –

Ведь что одному на беду,

Другому на радость похоже!


И водкою, купленной с рук,

Пивную разбавивши сырость,

В себя избавленье от мук

Я влил, как последнюю милость.


Шумела шалманная голь,

Язык матерщиной корежа.

Тяжелой волной алкоголь

Ложился на старые дрожжи.


И удаль вскипала в крови,

И кровь распирала мне жилы.

И было не жалко любви,

И было не страшно могилы.


Все страхи исчезли в душе!

Хмельною струей обожженный,

Я был, как покойник – уже

Истлевший и вновь воскрешенный.


Я был, как покойник, когда,

Измучившись от ожиданья,

Последнего слышит суда

Он меру себе наказанья.


276


И пойманным сердцем своим

Его постигая значенье,

Он чувствует ужас, но с ним

Как будто бы и облегченье.


Уже от себя отделен

И сам над собою не властен,

Он знает, что больше закон

Ему ни один не опасен.


На краткой дороге во тьму,

Куда он сейчас погрузится,

Он знает, что больше ему

Уже не дадут оступиться.


Что больше не будет потерь,

А только одни обретенья.

И все, что случится теперь,

Зачтется ему в искупленье.


Так грезил я, стоя в пивной,

В покой погружаясь без воли,

И мир оседал предо мной,

Как пена под действием соли.


И пьяную влагу его

Тянул я, себя согревая.

И было не жаль ничего

Терять, ничего не теряя.


1990


277


* * *


Невыпитая чаша,

Болотом ставший пруд.

Сквозь травяную чащу

Тропинки не ведут.


Безлюдье – и такая

Тишь давит, словно гнет,

Что птица – пролетая,

И та здесь не поет.


Лишь ото дна взметнутся

Порою пузыри

И с хлюпаньем взорвутся

В колеблемой грязи.


Да все не успокоясь,

Листвою ржавой клен

Шумит – почти по пояс

В трясину погружен.


Волнуется, бормочет,

Вздымая сучья так,

Словно принять не хочет

Судьбы своей никак.


В грядущее до дрожи

Стремится горячо,

Как будто там не может

Страшнее быть еще.


278


А я так, право, больше

Загадывать боюсь.

Чтобы тоскою горшей

Не обернулась грусть.


Пусть знают только ветер

Да мертвая вода,

Кому еще на свете

Захаживать сюда.


Пусть знает только небо

Седое, словно пыль,

Какая еще небыль

Здесь превратится в быль.


Ну, а с меня довольно

Сегодняшнего дня.

И все шепчу я клену:

Учись, брат, у меня.


Иной пусть силы тратит

Грядущее прозреть.

Нам и былого хватит

Дожить, дошелестеть.


1990


279


* * *


Разве я унижу,

Разве я возвышу

То, что я увижу,

То, что я услышу.


Ни в единой строчке

Слова не исправлю.

Все прочту до точки

И, как есть, оставлю.


Ведь давно мне ясно,

Что для мирозданья,

Как чума, опасно

Каждое влиянье.


Мир хоть и безмерен,

Хоть и полн величья,

Слишком неуверен,

Слишком переимчив.


Слишком склонен, знаю,

Хоть совсем не робок,

Он, речам внимая,

Изменять свой облик.


Не забыл я, помню,

Как мои признанья

Потрясали все в нем

Вплоть до основанья.


280


И боюсь я, право,

Вдруг как ненароком

Вновь хула иль слава

Мне же выйдут боком.


Так что лучше все же

Промолчу в надежде,

Что хоть в чем-то сможет

Он остаться прежним.


Чтобы из себя же,

В миг, как мысли рвутся,

Я к нему однажды

Мог еще вернуться.


1990


281


* * *


Цветут необъятные липы,

В воде зеленеет луна,

И мокрые звезды, как рыбы,

Белеют у самого дна.


Метнешься на юг и на запад,

На север рванешь и восток,

А все этот царственный запах

Нет-нет, да всплывает меж строк.


Пусть многое пало в осадок,

Осело на самое дно,

Пусть эту дорогу к горсаду

Вырубили давно.


Но бросишь и запад, и север,

Востоку и югу не рад,

И снова на площади серой

Стоишь, попирая асфальт.


Твердя над асфальтом унылым,

Где прежде цвели дерева:

«Все есть, что когда-нибудь было!» –

Не вдумываясь в слова.


Как некое общее место,

Легко их внушая уму…

А сердцу и так все известно,

Без слов все известно ему.


1990


282


* * *


Дай вдохнуть

Мне грудью полной.

Долог путь

Судьбы окольной.

Тяжек гнет

Бесцельной ноши.

Жизни мед –

Полыни горше.

Изнемог

Блуждать я в мире,

Дай мне вдох

Небесной шири,

Чтобы выдохнуть

Наружу

Вместе с выдохом

И душу.


1990


283


* * *


Странность воспоминаний:

Жизнь проживается дважды,

Трижды и многократно.


Но точных нет попаданий:

Важное прежде – неважно,

Внятное прежде – невнятно.


Это не значит, что лжет

Память, но лет поклажа

Ей тяжелей что ни год.


И в прошлом она пропажам

Не хочет вести подсчет.


Ведь ей и доныне даже,

Впадающей в отрешенность,

Бегущей былых желаний,


В минувшем невоплощенность

Призывов и обещаний

Оскоминой сводит рот.


1990


284


* * *


Слово – серебро. Молчанье –

Золото. Так что ж речами

Понапрасну тешить пыл?

Стоит ли за дым искусства

Отдавать живое чувство,

Что бы кто ни говорил?


Ведь не зря душа боится,

Что, как щелочь, по крупицам

Слово за словом сотрет

То, что вызвало на свет их,

И она в лохмотьях ветхих

Нищей по миру пойдет.


1990


285


* * *


Душа обернулась звездою,

Звезда, просиявши, погасла,

Лишь луч пробежал полосою

От дальнего луга до прясла.

Да не ощутивши утраты,

Но что-то почувствовав все же,

Кормящая мать среди хаты

Вздохнула, ребенка встревожа.


1990


286


М О Л И Т В А


Дай силы мне, Господь,

Среди душевных мук,

Чтоб, не унизив плоть,

Я мог очистить дух,

В огне земных страстей

Соединить дабы

Разумный мир идей

И дикий мир судьбы!


1990


287


* * *


Было время, что не было времени,

Будет время – его и не будет.

O себе, об отчизне, о племени,

Отряхнувшись, душа позабудет.

И пространство, воронкою скручено,

Сдавит в атом светила с планетами.

И вопросы, что так нас измучили,

Наконец-то сольются с ответами.


1990


288


* * *


Стряхнуть отупение, выйти

В осенний редеющий лес,

О близких молиться ли, выть ли

Под куполом синих небес,

А все же никак не отсрочить,

А все не приблизить никак

Ни тьму подступающей ночи,

Ни свет, прорезающий мрак.


1990


289


* * *


Убегают к лесу провода,

В пятнах снега мартовское поле.

Родина моя, моя беда,

Не свободы ищем мы, а воли.

Ну, а воли хватит у тебя,

Разве жаль тебе ее для сына! –

Родина моя, моя судьба,

В сумрак уходящая равнина.

Там, где рельсы высветлил закат,

Где торчит шлагбаум одноруко,

Снова видит пристальный мой взгляд

С фонарем стоящую старуху.

По ветру седая вьется прядь,

Гнется воротник ее шинели.

Ей ли о грядущем горевать,

Прошлое отплакав еле-еле!

Налетит грохочущий состав,

Торопливо мусор закружится.

Хорошо, от странствий приустав,

Никуда душою не стремиться.

Тонет поле вязкое во мгле,

Тонет радость краткая в печали.

Вот уже, как уголья в золе,

Над землею звезды замерцали.

Ничего не пожелаю вновь,

И былых желаний слишком много.

Родина моя, моя любовь,

В никуда ведущая дорога.


290


Добреду до мокрого леска,

Все свои припомню пораженья.

Родина моя, моя тоска,

Нам и в воле нет освобожденья.

Попрошусь к старухе ночевать,

Встану на бессолнечном рассвете.

Ничего не надо понимать,

Ни за что не надо быть в ответе.

Надо в печь поленья подложить,

Пусть зайдутся в пламени и дыме.

Невозможно в мире заслужить

Благодать деяньями своими.

В жажде справедливости о зле

Что твердить с отчаяньем и жаром! –

Ведь совсем недаром на земле

Все, что надо нам, дается даром.

Выйду, сном коротким освежен,

И пойду на дальние березы.

Родина моя, несмолкший звон,

Ветром осушаемые слезы.

Как с тобою песню мне допеть,

Как высокий голос твой дослушать,

На твоем просторе умереть,

Одинокой думы не нарушить?

Не боюсь ни жить, ни пропадать,

Мы с тобою оба одиноки.

Родина моя, больная мать,

Ни к чему загадывать нам сроки.

Или небосвод над нами пуст,

Чтоб была погибель нам случайна?

Родина моя, нелгущих уст

Словом заповеданная тайна.


1990


291


* * *


Как можно требовать от других

Того, что сам им не можешь дать?

Что же, давай выползай, мой стих,

Из того, без чего не видна звезда.

А звезда не видна без кромешной тьмы –

Разве от света отделишь свет? –

Где вы, страдавшие на земле умы,

Сердца, прочертившие в мире след?


О вас сказать бы – да слов не найти. О

себе подумать бы – да мыслей нет.

Снова белая яблоня стоит на пути,

Снова с розовой вишни слетает цвет.

Пробивается из лиловой грязи трава,

Огуречник шершавый запахи льет.

И такая над садом нежная синева,

Что ни час не важен, ни день, ни год.


Только теперь я понял в этой глуши,

Отчего блажен тот, кто духом нищ,

Когда все грехи, что я совершил,

Вошли в назём, как зола с пепелищ.

Наконец-то ни каяться я не хочу,

Ни лелеять в сердце к себе былому месть,

И впервые не страшно мне знать, что вручу

Господу душу такой, как есть.


1990


292


* * *


Позабытою песней встревожит мой слух,

И припомнятся мне поневоле

Ленкоранской акации розовый пух

И душистая пена магнолий.


У футбольного поля кусты щавеля,

Красно-бурые кистья соцветий;

И дорога в предгорья, которой, пыля,

Пробегают чумазые дети.


Оплетенные сеткой густые сады,

Лиловевшие сонными мальвами,

И аллея с бассейном зеленой воды,

И лигуструма желтое марево.


Все припомнится разом и разом уйдет

В новогодние сумерки сизые.

Я к окну подойду и увижу сквозь лед

Дом напротив и снег над карнизами.


И подумаю вдруг, молодея душой,

О себе без тоски и без горести,

Как о ком-то, всего лишь придуманном мной

Для еще не написанной повести.


1990


293


* * *


Час за часом, день за днем,

Год за годом, век за веком

Все, нам кажется, идем

Мы путем как будто неким.

Все-то мнится нам – вдали,

За иссякшей силой взгляда, –

Тем – спасение земли,

Этим – только тьма распада.

Хоть и знаем, вдаль спеша,

То, что всюду неизменно

В каждый миг несет душа

Их в себе одновременно.

Что не завтра – там, куда

Увлекает нас движенье,

Здесь, сегодня и всегда,

Нам даны они с рожденья.

Что пространства в мире нет,

Что и время преходяще,

Что грядущей жизни свет

В нашем светит настоящем.


1991


294


Д В А Г О Л О С А


– Из себя бы выбежать

Прогуляться в поле,

Чтоб, вернувшись, выдержать

Гнет суметь неволи.


– Это мне понятно! –

Только чем, коль выбежишь,

Ты себя обратно

Возвратиться вынудишь?


1991


295


* * *


Не заплачу и не затоскую

Оттого, что я умер уже.

Я тебя ни к кому не ревную,

Ни к единой на свете душе.

Ведь ни ревность, ни злоба, ни зависть,

Ни горючая страсть, ни тоска –

Не разбудят уснувшую завязь,

Не раскроют на ветке листка.

Лишь осыплются неумолимо,

Словно с крыл мотыльковых пыльца.

А любовь ни на что не делима –

Ей ни времени нет, ни конца.


1991


296


* * *


Лист бумаги увижу, и тянет к перу,

Но дыхание руку подводит.

И чем меньше стихи, записав, перевру,

Тем скорей они станут мне не ко двору, –

И умны, да не по сердцу вроде.


Словно дети, которых не любит отец,

Хоть и сам равнодушья стыдится.

Но нужна ль им любовь моя? Разве птенец,

Оперившись и в небо взлетев наконец,

В скорлупу бы хотел возвратиться?


1991


297


П Ь Я Н Ы Е С Т И Х И


Пить холодное вино по утрам

Полюбил я в эти зимние дни.

Хорошо сейчас живется котам,

В доме сыты и согреты они.


Плохо птицам в заметенном краю.

Ах, сорока, ах, синица, – увы! –

Я вина себе немного налью

Цвета тронутой морозом травы.


Отопью из тонкой рюмочки я,

Сам с собою разговор завяжу,

Что в ошейнике сыром бытия

На цепи на трансцендентной сижу.


Кислый привкус и любви, и беды,

Легкий жар в крови, берущий разбег.

Радость краткая семян череды,

Крыльев хлопанье, взметающих снег.


Серый кот в обнимку с серым котом,

Их мурлыканье печи в унисон.

И горит-сверкает сад за окном,

Нежной вьюгою укутан в виссон.


Много слов на свете, птиц и котов.

Осушу еще я рюмку до дна.

Чтоб добраться до основы основ

Никогда мне не хватало вина.


298


И на этот раз держал в голове

Мысль я тайно, что настал, дескать, срок.

Думал, справлюсь за неделю, за две –

Пью шестую, а от цели далек.


Ну, и ладно, ну, и пусть, и прости! –

Мир прекрасен тем, что, надо признать,

В нем не знаешь никогда, что найти,

Угадать не можешь, что потерять.


Сам собою он живет при себе, Спросит

что-нибудь – ответа не ждет, Прогудит

невнятно ветром в трубе, Воробьем

замерзшим с ветки вспорхнет,


Заблестит лучами в блеклом вине,

Побежит вперед, попятится вспять.

Ах, да, право, и зачем надо мне

Самому себя сейчас понимать!


Я ведь тоже жизнь живу при других,

Знать не зная ни концов, ни начал,

Даже то не зная, кто во мне стих

За стихом, пока я пил, сочинял.


Но, однако, вот он я, вот они, Вот

коты, вот снегири за окном, Вот

вино, а впрочем, нет, извини,

За вином мне надо вновь в гастроном.


1981; 1991


299


* * *


Понапрасну, без смысла и цели,

Ты меняешь и это и то.

Льются дни, убегают недели,

Утекают, как сквозь решето.


Что ж останется в мутном осадке,

Что блеснет самородком на дне,

Если все, что имел, без оглядки

Растворяешь ты в мертвой воде?


Ничего! Только бурая пена,

Только память потери в руке,

Только сердце, стучащее мерно

На соленом, как соль, сквозняке.


Так ответь: много ль надо усилий,

Чтоб отдать первородство свое? –

Ты ведь тоже был сыном России,

Плоть от плоти и крови ее!


Чем же стало наследство негоже,

Что облаял его ты, как пес?

Что нашел ты родней и дороже

И любви материнской, и слез?


Ладно, ладно! Не стоит, не стоит!

Ни себя не вини, ни ее!

Где-нибудь кто-нибудь успокоит

Одинокое сердце твое.


300


Но ее одиночество – тише! –

Не тревожь и не бейся спьяна! –

Пусть и плач из-за двери услышишь,

Но дверей не откроет она!..


1982; 1991


301


Н Е В О Л Ь Н Ы Е М Ы С Л И


1

Опять от невольных мыслей

Я долго не мог забыться.

Казалось мне: мыши точат

Подгнившие половицы.


И шорохи дум подпольных,

Царапанье, скрежетанье

Мое доводили сердце

До страстного содроганья.


Глядел я в свое былое,

Но все, что мне было видно,

Казалось ужасно – или,

По меньшей мере, постыдно.


Но было еще ужасней

Мне знать, что оно таится

Во мне – ну, а значит, может

Не раз еще повториться.


И так, пока не забылся,

Блуждал я во мраке мутном.

Но те же явились мысли,

Едва я очнулся утром.


2

Я думал: Творец, зачем же

Так много даров прекрасных

Ты дал мне, хоть знал, что все их

Я сам расточу напрасно!


302


Зачем Ты своим дыханьем

Вдохнул в мое тело душу,

Хоть знал, что Твои заветы

Я тысячи раз нарушу!


Зачем же и этой ночью Меня от

бесславной смерти Сберег Ты,

хоть знал, что вновь я И вновь

согрешу на свете!


Что даже когда взываю

К Тебе я в смиренье ныне,

Не можешь Ты сам не ведать,

Что паче оно гордыни!


Что все мое суесловье –

Не боле, чем прах распада!

И встал я, и хмуро вышел

В апрельскую сырость сада.


3

Какое сырое утро!

Бессолнечный свет над садом

Спокоен и желт. На грядках

Капустная спит рассада.


Цветущий спит огуречник.

И даже ветер гулящий

Забился, устав бродяжить,

В межи травяную чащу.


Сейчас и он не тревожит

Крапивы и молочая.

И вся земля пребывает

В покое необычайном.


Лежит, стряхнуть не желая

Ночного оцепененья.


303


И только с ветвей по капле

За каплей текут мгновенья.


Скользят по коре шершавой

И падают неуклонно

В рассветную чашу сада,

Где время копится сонно.


4

Чего ж ты томишься, сердце?

Смотри, как земля красива,

Как розовы ветви вишни,

Как груша черна и слива.


Давай я свой след оставлю

На вскопанном черноземе.

Малина спит и крыжовник,

Еще не проснулись в доме.


Еще ожиданье в мире,

Еще новый день неведом.

И только кот и собака

Ходят за мною следом.


То отбегут к ограде,

То снова трутся о брюки,

Восторженно тычась носами

В колени мои и руки.


Как бы разбудить стараясь

В душе моей чувство долга:

Ну, что ж ты нас не погладишь?

Мы так тебя ждали долго!..


5

Какое сырое утро!

Бессолнечный свет над садом


304


Спокоен и желт. На грядках

Ночная лежит прохлада.


Еще не слыхать с березы

Скворца торопливой песни.

И только кот и собака

Со мною бодрствуют вместе.


Мелькают стремглав по саду,

В восторженной пляшут дрожи.

Уверены, что их радость

И я разделяю тоже.


Я глажу, любя, их спины,

Любя, их треплю за морды.

И вдруг хохочу невольно

Над пылом мечтаний гордых.


А что как и нас Создатель На

самом-то любит деле Совсем

и без дальней мысли, Совсем

и без близкой цели!


6

Царит тишина в округе.

Спят люди и спят растенья.

И только с ветвей по капле

За каплей текут мгновенья.


Да я, разодрав рубаху,

Штаны промочив до колена,

С котом моим и собакой

Играю самозабвенно.


То спрячусь за куст сирени,

То вновь подзову их свистом.

И мчатся они за мною,

По травам скользя росистым.


305


А я смотрю на деревья,

На эти сырые дали,

Где вволю хватает места

И радости, и печали.


Где места хватает вволю

Для горести и веселья

В пасхальное это утро,

В апрельский день воскресенья.


1991


306


* * *


Ты спроси, тебе отвечу,

Пусть ответ и не хорош,

Я одно тебе замечу:

Не во всякой правде ложь.

То есть, может, и во всякой,

Только это все равно,

Раз любой ответ двоякий

Значит в сущности одно.

Простота – еще не ясность,

Тьма – еще не глубина,

В разделеньи сопричастность

Лишь сильней обнажена.

Даже нет и да едины,

Когда мы их говорим,

Как паук и паутины

Сетка, сотканная им.


1991


307


* * *


Нет никого, кто мог

Помочь бы в этот час.

Неужто даже Бог

Совсем покинул нас?

И не к кому вовне

Взывать сейчас с мольбой?

И мы наедине

Оставлены с собой?


Неужто может быть,

Чтоб Тот, Кто так любил,

Не захотев судить,

Простил нас и забыл?..


1991


308


* * *


Дай мне гнева и любви...


Я все просил то гнева, то любви,

Я все молил о помощи Господней,

Дабы мой мир, родившийся в крови,

Когда-нибудь омыл ее с ладоней.

И в липких находясь его руках,

Такой же, как и он, пустой и грешный,

Свой ужас заклинал я впопыхах

И страхи заговаривал поспешно.

Я говорил: как ни печально жить,

Но и во тьме есть проблески сиянья,

Что, может быть, смогу я искупить

Грех соучастья болью состраданья;

Я говорил о листьях и траве,

О красоте редеющего сада.

О птичьих стаях в мокрой синеве, –

Но здесь об этом повторять не надо...


1991


309


* * *


Слева сосны, а справа кладбище,

Хвоя падает на траву.

Я на свете пожить был бы рад еще,

Да, быть может, и поживу.


Поживу еще, мысль додумаю,

Что назвать пока не могу.

В старость старую юность юную,

Как сумею, поберегу.


Вечер полон осенней сырости,

Электричка гудит во мгле.

Дай по милости, Господи, милости

Уходящей во тьму земле.


Все едино и все единственно.

За оградой кресты могил.

«Я есмь Жизнь, Я есмь Путь и Истина!» –

Сам когда-то Ты говорил.


И я верую, Боже, верую, –

Укрепи ж меня, просвети! –

Что еще сквозь распад и скверну я

Из себя смогу прорасти.


Как весною трава-муравушка,

Перетлевший прах отряхнув,

Сам себя потихоньку за ушко

Да на солнышко потянув.


310


Оттого б и хотел жизнь долгую,

Хоть и малой не заслужил,

Что теперь лишь понял, как многое

Переживши – не пережил.


Ибо знаю душой отныне я,

Что по воле Твоей готов

В миг любой уже без уныния

Отойти от земных даров.


От пространств этих сине-пепельных,

Где закат еще не погас.

От всего их великолепия,

Так любимого мной сейчас.


1991


311


* * *


Чем с тобою сейчас поделиться?

Этой ночью осенней – один –

Я смотрю в темноту, где таится

Сорок прожитых с лишним годин.

Нет, они меня не испугают,

Как бы им ни хотелось, – сейчас

Все о прошлом легко забывают,

Словно в прошлом и не было нас.

Нет, иное в сгустившемся мраке

И томит, и печалит опять,

Что, как вора вой старой собаки,

Ночь не в силах рассвет отогнать.

И придет новый день – и предложит

Жизни жить – и, в себе не вольна,

От стесненья и страха не сможет

Ничего с ним поделать она.


1991


312


* * *


Слышу я, что охвачены мы распадом –

Каждый в отдельности и вся страна,

Что приближаются, что – вот! – уже рядом

Апокалипсические времена.


Но что же здесь нового? Еще с грехопаденья,

Надо полагать, они приближаются к нам,

Ничуть не мешая прозреньям и заблужденьям

Героев и злодеев житейских драм.


Да ведь тем и прекрасен мир сущий,

Что для каждого едины в нем вечность и миг,

Что даже Страшный Суд, все человечество ждущий,

Ничего не отменяет ни для мертвых, ни для живых!


1991


313


* * *


И. Ф.


Я люблю тебя! – еще не веря,

Я сказал. Но разве мог я знать,

Что от этих слов замкнется время

И с натугой повернется вспять!


Разве мог я знать, что вечность мерит

Не рассудок, а слепая страсть, Что

беремся сами мы за бремя, Под

которым гнуться нам и пасть!


Что опять из бытия двойного

Прорастет минувшее – и снова

Зашумит из корня одного

Сад земной, кренясь многоголово;


Что стократ нам возвращает слово

То, что сами вложим мы в него!


1991


314


* * *


Птичий свист не тревожит пространство,

Нет на кладбище ни деревца.

Только бабочка с нежным упрямством

Все кружит и кружит у лица.


Близко так, что касается кожи Ее

крылышек тонкий атлас. Словно

хочет открыть и не может Мне

какую-то тайну о нас.


1991


315


П Р О Щ А Н И Е С Я Л Т О Й


В окне ресторан «Ореанда»

И в море пустом пароход...

Но лучше об этом не надо,

Не тот нынче месяц и год.

Что толку по давнему следу

Вторично прокладывать путь.

Я завтра отсюда уеду

И не пожалею ничуть.

И не пожалею нимало,

Что видеть не буду уже

Ни флаг на шесте у причала,

Ни чаек в крутом вираже.

Ни даже весеннего моря

Покрытую гребнями даль,

Ни даже кой-где по предгорьям,

Как прежде, цветущий миндаль.

За утренней дымкой тумана,

Что зябко дрожит на пути,

Минувших любви и обмана

Прозревшей душе не найти.

Ушедшее невозвратимо,

Я лучше о нем промолчу.

Мне видеть не надобно Крыма,

Чтоб знать о нем все, что хочу.


1991


316


* * *


Встретились, сидели, говорили,

Водку пили, разошлись опять.

Каждого по-своему любили,

Хоть не успевали понимать.


Только разве в пониманье дело?

Кто придумал, что понять – простить?

Жизнь устала и не захотела

Ни о чем ни плакать, ни просить.


Разве что еще не перестала

Иногда, как в давние года,

Так дрожать под зябким одеялом,

Как дрожат под током провода.


1991


317


* * *


Много лет я не вижу деревья, что я посадил,

Эти яблони, груши и сливы, что я поливал вечерами.

Без меня зацветают они торопливо и буйно, из сил

Выбиваясь, – без меня отягченно сникают,

покрывшись плодами.


Без меня, перезрев, их плоды опадают в траву,

Без меня, без меня тянут сок их густеющий осы и пчелы.

И уже никогда, никогда в том саду не сорву

С ветки яблока красного я, желтой груши

и сливы лиловой.


Ну и что ж! И пускай! Я ли стану на это пенять?

Мир настолько богат, что ему не нужны повторенья! –

Двух плодов одинаковых нету, двух лиц, –

не пора ли принять

Эту муку, как счастье со-творчества и со-творенья!


Хорошо! Хорошо, что просторна земная судьба.

Хорошо, хорошо, хорошо, что легко разместить в ней

Столько прожитых жизней и столько различных себя,

Сколько звезд в небесах,

сколько в роще березовой листьев.


Ниоткуда уйти невозможно! Мы – всюду,

где были хоть раз!

Каждый миг, словно семя,

скрывает в глуби своей вечность.

Сколько мужества надо, чтоб знать, что я жив посейчас

И в былом, – о, какие отвага нужны и беспечность.


318


Но я чувствую их! Я живу, продолжая расти,

Облетая, как сад, и опять вызревая плодами.

Сколько надо смиренья, о, сколько любви, чтоб снести

Мысль, что в нашем грядущем нас всех

ожидаем мы сами!


О, жена моя нежная! О, дорогие друзья:

Коля, Витя и Боря, и Гена, и все, кого не называю,

Не пространство и время наш дом! Это, слышите? я

Вам сейчас говорю и восторженных слез не стираю!


Это я говорю вам на кухне, где бродит сквозняк,

Одиноко проснувшись задолго еще до рассвета,

Ибо так я устроен, и так ощущаю, и так

Лишь могу говорить – даже не получая ответа!..


1991


319


* * *


И. Ф.


Снова лязганье стали во мгле

Стало лучшею песней для слуха!

Бой не в небе и не на земле,

Он в таинственной области духа!


Ибо, если нам выпадет пасть,

Только в этом падем мы сраженье,

Где рассудок, с душою борясь,

Побеждает, терпя пораженье.


И, сходя от восторга с ума,

Бормоча мне блаженные речи,

Рвутся в грудь мне деревья, дома,

Чтоб от мысли уйти человечьей.


Веря вновь, что уже не предам

Я ни их, ни всего мирозданья,

Как когда-то в Эдеме Адам,

Прикоснувшийся к древу познанья.


1991


320


* * *


Ничего не надо, кроме, может,

Тихого спокойствия в душе,

Чтобы, жизнь минувшую итожа,

О небывшем не вздыхать уже.


Мой ли с миром путь не одинаков!

Чем же всех других виновней я? –

Боже, Боже звезд и хлебных злаков,

Пощади меня и муравья.


Пощади меня и эту в поле

Чистую без тени синеву.

Дай мне без уныния и боли

Видеть то, что вижу наяву.


Или дай забыться мне во мраке,

Кануть в ночь без слова и огня,

Чтоб, как спящих хриплые собаки,

Сны земли не мучили меня.


1992


321


П Е Т Р У Р Е Й Н Г А Р Д Т У - Н И К У Л И Н У


1

Ты прости, что тебя растревожу я, –

В этом каждый из нас виноват,

Это мы – с попущения Божия –

Нашу родину ввергли в разлад.


Это мы ее предали, роздали,

Оболгали на все голоса.

Сколько ж лет над столицею звездные

Я не вижу уже небеса!


Ни Большой и ни Малой Медведицы

В этот чад не пробьются лучи.

Лишь с Кремля, как поклеп на них, светятся

Их подобия в адской ночи.


Воспаленно мерцают из темени,

Льют за бликом пылающий блик,

Словно знаки бесовского времени,

Заклеймившего родины лик!


2

Утро новое встанет насупленно,

Закрывая лицо от стыда,

Чтоб не видеть все то, что погублено

И тобою, и мной навсегда.


Навсегда? Замолчи! – сам себе твержу,

Но, увы, замолчать не могу.

Так мы все тут крушили без удержу,

Как не снилось, пожалуй, врагу.


322


А друзей у нас в мире и не было.

Мы и сами себе не друзья!

Быль грядущего старою небылью

Ни изжить, ни исправить нельзя.


Можно только смотреть немигающе,

Горьких слез не стирая со щек,

На последние блики пожарища,

На золу, что дымится еще...


1992


323


* * *


Декабрь, а как апрель!

Зима, а как весна!

И мыслей канитель

Совсем лишает сна.


О чем же? Да о том,

О том, о том опять,

О том же об одном –

И невозможно спать.


И горяча постель,

И ты, о сне забыв,

Все слышишь, как капель

Грохочет об отлив;


Как вздрагивает жесть,

Как стекла дребезжат;

Как в жадной жажде жить

Ночной стенает сад;


И тянется к окну –

Душе твоей навстречь,

Твердя взахлеб одну,

Одну и ту же речь.


О чем же? Да опять О

том же об одном,

Поскольку вовсе знать

Не хочет об ином,


324


Как прежде, как тогда,

Тогда, тогда, тогда,

В те давние года,

В те давние года,


Которых – Боже! ах!

Избавь меня от мук! –

Ни удержать в руках,

Ни выпустить из рук!


1991–1992


325


К Р Ы М


Синее небо, лиловое море, Серая

галька с потеками соли, Лозы,

сплетенные в грубом узоре,

Снова припомнились мне поневоле.


Все же для русского сердца, признаюсь,

Странно родны эти дальние дали,

Чайки стремительной тень вырезная,

Грохот лебедки на близком причале.


Нет, не о неге я теплого рая,

Не о цветущих магнолиях парка,

Не о закате, что, нежно сгорая,

Встал над водою, как пестрая арка.


Нет, не о ночи, пробитой, как сито,

Золотом звезд, не о блеске рассвета,

Не о беспечности той, что сокрыта

В каждом мгновении южного лета.


Все это тысячу раз воспевали –

Горы и небо, и пену прибоя.

Нет, я о том, что мы их потеряли,

Сами отдали без всякого боя.


Что же ты, Миних, не встанешь из гроба,

Что ж ты, Потемкин, горящей глазницей

Не обернешься к нам, гневаясь, чтобы

Пламя стыда опалило нам лица!


326


Где ж вы, Нахимов, Корнилов, Тотлебен,

Где ж ты, Истомин! – восстаньте из праха.

Нету ни Крыма, ни моря, ни неба –

Нет ничего, кроме жалкого страха!


Заняты внуки иными делами,

В правнуках нет ни любви и ни силы.

Господи Боже мой! что ж это с нами,

Что ж сотворили мы с родиной милой!


И понапрасну я к предкам взываю.

Некому взять их оружие в руки,

Некому больше от края до краю

Снова пройти сквозь страданья и муки.


Армий победных не встанут солдаты,

Нет, неподъемен им гнет отвращенья

К слабым потомкам... Позор нам – расплата!

Предали их мы – и нет нам прощенья!


Пить нам теперь чашу Божьего гнева,

Желчью давиться до смертного пота,

Слушая скрежет иудина древа –

Мачты последней Российского флота!..


1992


327


Н А К А Н У Н Е П А Р А Д А

(У п а м я т н и к а П у ш к и н у)


И разные стояли люди,

И наблюдали сотни глаз,

Как зачехленные орудья,

Качаясь, плыли мимо нас.


Как вырастали в мраке тайны,

Как стадо мамонтов сопя,

Самоуверенные танки,

Тремя глазницами слепя.


Как в бликах мертвенного света,

Не зная ни добра ни зла,

Изящно двигались ракеты,

По-рыбьи вытянув тела.


Как проходили ряд за рядом

Машины, полные солдат, –

Как ты, и я, и все, кто рядом,

Мы в этот миг дышали в лад.


Как мы смотрели в сумрак стылый,

До боли стиснув кулаки,

Когда со сдержанною силой

Пред нами двигались полки.


. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .


Так я писал тому уж боле

Лет двадцати. Но понял вдруг,


328


Что прославляю поневоле

Коммунистический недуг.


Весь бред интернационала,

Души растлившейся грехи! –

И омерзительно мне стало:

Я эти выбросил стихи.


Но вот сегодня на рассвете

Открыл глаза и в тот же миг

Нежданно вспомнил строки эти

И вновь записываю их.


Нет, не в порыве жалкой лести

Они мной были сложены. Я

пел о доблести и чести

Моей любви, моей страны.


Я пел о прежней громкой славе –

И были помыслы чисты! –

Стараясь сквозь гримасы яви

Прозреть бессмертные черты.


И ныне, ставя к старым строфам

Строфу за новою строфой,

К Америкам или Европам

Я обращаю голос свой.


Да, вы сейчас нам не грозите, –

Но с похвалою на устах

Вы к нам по-прежнему таите

Все те же ненависть и страх.


Я знаю цену вашим дружбам

И миротворческим словам.

О, как – бессильным и недужным! –

Вы аплодируете нам.


О, как сияют ваши лица,

Как размягчаются черты,


329


Когда сползаем мы к границам

Времен Ивана Калиты.


Когда Россию рвут на части,

Как штуку красного сукна,

Народы, кои в час несчастья

Спасла от гибели она.


За веком век, за сыном сына

Она за них бросала в бой!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Еще застонет Украина

Под католической пятой.


Среди удушливого дыма,

Под грохот польских батарей –

Лазурь захваченного Крыма

Еще предстанет перед ней.


Еще балтийские народы

Свой перед Русью вспомнят долг,

Когда раздавит их свободы

Тевтонца кованый сапог.


Еще с вождей грузинских чары

Слетят, как ржавые листы,

Когда обрушат янычары

С церквей поруганных кресты.


Да, долгих семь десятилетий

Мы все несли проклятья груз.

Так что ж на брезжущем рассвете

Вы рвете нити кровных уз?


Как будто бы безгрешны сами,

На нас одних взвалили грех!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .


330


Иль тем виновны мы пред вами,

Что пострадали больше всех?


Иль, может быть, в азарте мнится

Вам всем, что из небытия

Уже вовек не возродится,

Не встанет родина моя?


Напрасны эти обольщенья!

Распад, сумятицу, разброд,

И нищету, и униженья –

Все русский вынесет народ.


Я говорю кавказским звездам,

Я говорю якутским льдам,

Что снова – рано или поздно! –

Но мы еще вернемся к вам.


Не в ярости, не мести ради,

А лишь на ваш призывный глас,

Ибо не в силе Бог, а в правде,

А правда Божия у нас!


И что мечтания Китая, Европ,

Америк ли возня, – Когда

воскреснет Русь Святая, Как

птица Феникс из огня.


Все будет так, а не иначе.

Мы вновь пойдем, коль грянет срок,

На Запад умственный – и алчный,

Жестокий, женственный Восток.


Снесем все беды, как сносили,

Единым пламенем горя,

За нашу веру, за Россию

И православного царя!..


1967; 1992


331


* * *


Не оттого, что глаза заблестели,

А оттого, что блестящи они,

Словно игрушки на праздничной ели,

Словно гирлянд новогодних огни,


Я вдруг подумал – о чем я подумал? – Да,

я подумал, что жизнь или смерть, Страх

и беспечность, раздумье и удаль – Как

ни торопят, а нам не успеть;


Нам не успеть... все, что мы говорили,

Все, что сказать не сумели тогда,

Сами, увы, расставаясь, забыли,

Чтобы припомнить, – но через года;


Через... ах, сколько их минуло в спешке!

Сколько раздавлено, как скорлупа

В фольгу завернутых грецких орешков, –

Юность, о как же была ты глупа;


Как же глупа, мня, что радость искупит

С нежною болью закушенный рот

В алой помаде; что память притупит

Муку твою и в муку перетрет,


Словно бы пестиком в кованой ступе

Ядра орехов, – и лишь в свой черед

Тем утешаюсь я, что наперед

Знаю, что зрелость тебе не уступит


332


В глупости давней, – а время наступит:

Старость и вовсе тебя превзойдет!..


Так превзойдет, что покажется мудрой

Глупость твоя – обойми ж меня вновь

Всей своей ветреной, ласковой, хмурой

Страстью пронзительной, словно любовь!


Так захлестни же, хотя б на мгновенье,

Так ослепи ж меня ярким зрачком,

Чтобы, к себе не скрывая презренья,

Злой, обессиленный – в недоуменьи,

Снова к твоим припадая коленям,

Пел я и плакал, не зная о чем!..


1992


333


* * *


Вишня на склоне июньского дня,

Нежного клевера сонный трилистник.

Радуюсь я: они лучше меня!

Равенства требует только завистник.


Я ж не завидую ни соловью,

Ни золотому спокойствию сада.

Разве стесняет свободу мою

Сбитая мною из теса ограда?


Нет, не стесняет! Я к птицам в родство

Не набиваюсь. И так в этот вечер Мне

хорошо под густою листвой Яблонь,

вздымающих пышные плечи.


Всем нам даны и призванье и труд:

И соловью, и цветам, и деревьям;

Солнцу и звездам, что скоро взойдут

На небосводе и юном, и древнем.


Нет одиночества в мире живом,

Если несешь с ним единую ношу

Песней весенней, осенним плодом,

Лётом семян в ледяную порошу.


Новым побегом взойти ли в золе,

Стать ли золою, питающей корни:

Бог в небесах, государь на земле –

Мир и в домах, и в обителях горних.


334


Только один есть у каждого путь,

Всё остальное – окольные тропы.

Да не дозволит на них мне свернуть

Доброго дела спасительный опыт.


Да уведет от пустой суеты,

Воли не дав непомерной гордыне.

О да вовеки минуй меня ты,

Ревность к отцу, недостойная в сыне.


Вот и закатное льется вино

В ночи узорной горящую чашу.

В каждом мгновении жизни дано

Нам охватить всю вселенную нашу.


Что тут прибавить и что тут отнять!

Без старшинства невозможно и братство.

Лишь полнота нищеты нам понять

И позволяет ущербность богатства.


Все есть у вишни и у соловья,

Все есть у ветра и дальней зарницы.

Лучше меня они: радуюсь я!

Есть мне пред кем в восхищенье склониться.


Есть и молчать, и сказать мне о ком

С тихой улыбкой любви неслучайной

Словом, на землю упавшим легко,

В небо растущей безмолвною тайной.


1992


335


* * *


Время сплошных неудач,

В жизни и на сердце смута.

Ветер, промчавшийся вскачь,

Мне не догнать почему-то.

Я ведь ничуть не устал,

Что ж это, право, со мною,

Что ж я совсем перестал

В небо смотреть голубое.

Помню: вчера лишь смотрел,

Видел, как солнце садится.

Помню: вчера лишь свистел

Вслед улетающим птицам.

Под ноги нынче гляжу,

Голову вскинуть нет мочи.

Мокрым асфальтом брожу,

Листья топчу у обочин.

Глух городской листопад,

Осень глухая недужна.

Все, чему прежде был рад,

Вдруг оказалось не нужно.

Что же мне нужно теперь,

Что ж я ищу мостовою!

Есть не одна еще дверь,

Что распахнут предо мною.

Есть не один еще друг,


336


Что улыбнется при встрече.

Десять найду я подруг,

Чтоб провести этот вечер!..

Время сплошных неудач…


1993


337


* * *


В. Дронникову


С чего начать? Начну с конца,

С земли, раскисшей под ногами,

С креста железного, с лица

Отца, склонившегося к яме.


Да, я запомнил навсегда,

Хоть никогда мне не приснится,

Как эта желтая вода

В следы оплывшие струится.


И до сих пор нейдет из глаз

Мельканье комьев торопливых

И луч, что вспыхнул и погас,

Последним светом озарив их.


Потом здесь вырастет трава,

Сплетаясь в заросли глухие.

Потом отыщутся слова

Такие же, как все другие.


Я много раз их повторю –

И обточу, и обкатаю.

Я сам в себе заговорю

То, что услышать не желаю.


Заговорю, как детский страх,

Как тайный стыд, чтоб понемногу

Оно осыпалось, как прах,

Как пыль, осело на дорогу.


338


Дорогу, что ведет меня

С той прямотой необычайной

День изо дня, день изо дня

На встречу с матерью печальной.


1993


339


* * *


Начинаю словно об одном,

А кончаю чем-нибудь другим. Вот

опять я вижу этот дом, Странные

скульптуры перед ним.


Девушка с винтовкою в руке,

Юноша с отбойным молотком.

Дай мне, моя Родина, в тоске

Выплакать все слезы о былом.


Дай мне вынесть новую беду,

Не одну, пожалуй, не одну!

Я сейчас на Обуха сойду,

В Троицкую лавку загляну.


Дамаскина книгу я куплю,

Отрывной куплю я календарь.

Боже, Боже, я тебя люблю,

Может быть, острее в эту хмарь.


В эту склизь январскую и муть,

В этом зле, попущенном Тобой,

В грудь пытаясь воздух протолкнуть

От бензина грязно-голубой;


Выхлопными газами дыша,

Посреди истерзанной страны,

Неумело высказать спеша

Покаянья слово и вины.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .


340


Это я, никчемный и пустой,

Может быть, последний из людей,

На московской грязной мостовой

Вопию о милости Твоей,


Словно опасаясь не успеть

Все провалы вычистить души,

Боже, я готов бы умереть –

Лишь бы только больше не грешить.


Лишь бы только снова этот край

Прадедов, и дедов, и отцов

Стал – не раем – здесь не нужен рай! –

Колыбелью для его жильцов.


1993


341


* * *


Я повторяю вновь –

Горька моя судьба:

Слаба моя любовь

И ненависть слаба.


И чувства, и ума

Во мне лишь тени тень.

Как нищему сума,

Безрадостен мне день.


Как узнику тюрьма,

Безрадостна мне ночь.

Душа себя сама

Не может превозмочь.


Я в сытости не сыт

И в пьянстве я не пьян.

И только едкий стыд

Мне полной мерой дан.


1992


342


* * *


Солнца шар раскаленный

Блещет в небе, исполненный мощи,

Над еще не зеленой,

Но еще зеленеющей рощей.


Жар, с деревьев срываясь,

Всходит паром над каждою лужей.

Но бутоны, взрываясь,

Не огнем опаляют, а стужей.


И в восторге озноба,

Что в крови запевает победно,

И бессилье, и злоба,

И тоска исчезают бесследно.


1993


343


* * *


Засыпаю, крепко сплю, и снится,

Что я сплю у вечности в руке

И поет мне звонкая синица

На своем синичьем языке;

Словно бы внушить пытаясь песней,

Повторяя простенький напев,

Что не будет смерти, что воскресли

Мы, еще родиться не успев.


1993


344


* * *


Не о вечном!.. О вечном успеется.

Я о суетном, только о нем,

Что, как дождик, струится и сеется,

Застилая собой окоем.

Я о нем, о бормочущем жалобно,

Тихо ноющем день изо дня,

Словно что-то мучительно надобно

Ему в каждый мой миг от меня,

Словно просит оно, слезно жалуясь,

Чтоб погладил, прижавши к лицу,

Я его, как ребенка, что, балуясь,

Вдруг упал, потянувшись к отцу...


1994


345


* * *


Колышется сердца заброшенный пруд,

Темнеют коряги на илистом дне,

Столбами вокруг испаренья встают

И вновь оседают на мертвой воде.

Не пьют ее звери и птицы не пьют!

Лишь змеи порою к воде приползут

И долго, в клубки перевиты,

Безгубыми ртами по капле сосут

За каплей раствор ядовитый.


Лишь черные раки, клешнями стуча,

Всплывут на раздувшемся трупе.

...И вновь все замрет! – разве что сгоряча

Вдоль берега леший пройдет, гогоча,

Иль пьяная ведьма, монистом бренча,

За зельем примчится на ступе.


1994


346


О Ц В Е Т А Х


О цветах и опять о цветах,

И опять о цветах среди луга,

И еще о цветах – впопыхах –

И не слыша, и слыша друг друга.

Все о них, наклонившихся к нам,

Все о них, уходящих далече,

Не внимая отдельным словам,

А сливаясь, подобно волнам,

В торопливом течении речи.

Все о них, все о них, все о них,

Об узоре резных лепестков их:

Бледно-розовых и голубых,

Ярко-желтых и густо-лиловых.

Все о них, нам ласкающих взор

От рождения и до кончины,

Ибо только они до сих пор

На земле и остались невинны.


1994


347


* * *


И в эту ночь почти не спавши,

Встречая мутную зарю,

К стеклу оконному припавши,

Я сам с собою говорю

О том, что жизнь моя постыла,

Что в никуда никчемен путь,

Что даже близкая могила

Уже не радует ничуть,

Что давят мысли, словно гири,

Что я от слов своих устал,

И пусто так, как будто в мире

Христос вовек не воскресал.


1994


348


* * *


Звонко пелось, беспечно дышалось,

Городил я немыслимый вздор!

Нынче легкости той не осталось.

Это старость уже, не усталость,

Как напрасно я мнил до сих пор,

Как мгновенье назад мне казалось.


Ну, и пусть! И о чем разговор! –

Мало ли что кому обещалось.


Не вступать же в бессмысленный спор

С биографией собственной. Жалость

К ней не мучит меня. Ведь она –

Беззастенчива и неверна,

То ли с дурости, то ли спьяна,

Сумасбродною страстью полна,

Мне когда-то сама навязалась.


1994


349


* * *


Мне бы от злобы уйти,

Мне б раздраженье умерить.

Господи Боже, прости,

Дай полюбить и поверить.

Дай мне унынье стряхнуть,

Выйти из тьмы одичанья.

Дай мне осилить мой путь

Вплоть до его окончанья.


1995


350


* * *


Е. Чернову


Что я не видел и где я не был?

Что мне осталось еще сказать?

Под этим низким, под русским небом

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги