Не твоя…

Глава 3

– Думаю, ее надо поместить в более надежное укрытие. Вы разгуливаете здесь туда– сюда, как ветер, она может незаметно отсюда выскочить, – сказал Карим на своей аммие (араб.– форма диалекта), уже не церемонясь с тем, понимает она или нет. Теперь он не обращал на нее, как казалось, абсолютно никакого внимания, и ее это не могло не радовать. Может, ее слова обидели его и оскорбили, уязвили его чертово геройское достоинство. Может, он оставит ее в покое…Отпустит…

– Но куда ее перевести – встрял сидевший за столом мужчина средних лет, до последнего углубленный в чистку своего оружия и не обращавший внимания на происходящее? У нас нет тюрьмы, подвал забит оружием и там сыро, она дохлая, помрет через неделю, смысл ее тогда вообще держать, расходовать на нее продукты – многозначительно добавил он.

– Переведите ее в мою комнату, – в приказном, но несколько задумчивом тоне заявил Карим. В этот момент все присутствовавшие в помещении люди подняли на него глаза – кто с удивлением, кто с недовольством, кто с кривой похотливой усмешкой, сразу делая сам собой напрашивающийся вывод. Влада тоже подняла на него полный удивления и отчаяния взгляд, как раз такой, каким страдающий аэрофобией человек смотрит на надвигающееся грозовое ненастье на высоте десятков тысяч километров над уровнем моря. Вроде бы, опасности пока нет, но полная неизвестность, замешанная на страхе, сводят с ума.

– Это единственная свободная комната, запирающаяся изнутри. Там есть туалет. Тем более, что я там почти не бываю, – добавил он, бросив вкрадчивый взгляд на свою пленницу.

– Валид, проводи,– приказал Карим, небрежно махнув головой в ее сторону и увлеченно что– то рассматривая на заваленном всякой всячиной письменном столе. Казалось, Влада интересовала его меньше всего на свете. Он тут же оживленно стал что– то обсуждать с находящимися в комнате мужчинами, однако девушка поняла из его речи лишь слово «джиср»– мост.

К ней быстро подошел Валид, перерезал ножиком веревки, которыми ее снова примотали к батарее, только так, что руки ее остались связанными, дернул ее на себя за веревочные наручники, попутно приказав:

– Вставай, пошли.

Он буквально вытащил ее из комнаты. Влада еле поспевала за его быстрой, размашистой походкой. Она все еще была в своих туфлях на огромном каблуке. Как глупо и несуразно они выглядели на этом брутальном фоне, – вдруг подумала она, – как глупо и несуразно выглядела она в своей вызывающей одежде… Как глупо и уязвимо…

Ее провожатый резко открыл дверь, втолкнул ее в комнату, отчего девушка упала на большую кровать, служившую основным предметом мебели в этом среднем по размеру помещении.

– Бывшая спальня, – пронеслось у нее в голове.

Валид бросил на нее полный злобы и отвращения взгляд и уже поравнявшись с дверью, процедил:

– Целуй ему ноги. Я бы предпочел убить тебя, русская шармута (араб.– шлюха).

Он быстро вышел из комнаты. Влада слышала, как поворачивался ключ в двери.

Позже она узнала, что его звали Валид Абдулла. Правая рука Карима Диба. Рука, которой еще предстояло сыграть свою роль, и немаленькую.

***

Несколько минут она пролежала в той же позе на кровати. Острое чувство страха сменилось на тупую, горькую обиду. Обиду на себя, из– за глупой оплошности. Почему она не была бдительна и аккуратна? Никто на работе даже не догадывается, где она… Более того, как минимум до утра понедельника, когда ее не окажется на рабочем месте, и оставшиеся без ответа звонки на телефон нельзя будет объяснить банальными домыслами выходных дней… Она вела активную личную жизнь, которая, однако, оставалась загадкой для всех…И вот результат…Ее не найдут…А Васель? Надежда на него…Но разве он сам что– то знает… Аймана убили… Очевидно, что ее передали из рук в руки от одних боевиков к другим, как можно было понять из их разговоров. Даже если бы она была в Дамаске, вряд ли бы можно было надеяться, что ее найдут. Таких заложников среди затаившихся неказистых домов на его узких улочках сотни, а может, и тысячи… Что уж говорить об оплоте революционеров, Хомре… Боевики Карима тут разгуливают свободно. Они занимают целые улицы, живут в лучших домах… Судя по звукам боестолкновений, они отнюдь не на линии фронта… Как в этом муравейнике можно будет ее найти? К горлу подступил ком, из глаз непроизвольно брызнули слезы. Она взахлеб заплакала.

***

Закрыв за собой дверь, Валид, скрепя зубами, прямиком направился обратно к Кариму.

– Вот ключ,– сухо процедил он, протягивая его молодому начальнику.

– Птичка в клетке, – с жесткой усмешкой произнес Карим.

– Только, пожалуйста, не забывай, что она здесь для других целей, твои личные счеты с Увейдатом здесь ни при чем,– не глядя на него, себе под нос проговорил Валид.

Но Карим услышал его,– Я знаю, для чего она здесь. Вернее, пока не знаю, Валид. Это Вы притащили ее сюда. Мне нужна была Его машина, а не его баба… – резко выпалил он.

– Мы можем обменять ее…– начал было Валид, но был тут же прерван Каримом.

– Перестань меня учить, Валид. Ты забываешь, кто здесь главный…Это теперь лишь мне решать, что с ней можно сделать!

И он быстро подошел к креслу, надел свою боевую амуницию и вышел.

***

Влада проплакала с получас. После того, как слез больше не осталось, она вернулась к реальности и почувствовала все тот же холод. Опомнившись, поняв, что лежит на застеленной кровати, а под ней большое пуховое одеяло, девушка встала, откинула его и зарылась в перину почти с головой. Она так замерзла, что не думала о чистоте, хотя, надо отдать должное, комната была аккуратно прибрана, постель тоже довольно свежая. Некое подобие комфортных условий сразу позволило ей расслабиться. Она прикрыла глаза и почувствовала, как проваливается в неспокойный, но неизбежный ввиду ее усталости сон. Уже засыпая, Влада поймала себя на мысли, что эта постель пахнет мужчиной. На удивление этот запах не казался ей неприятным, хотя представлял собой не остаточный аромат французских духов, а запах мужского тела. Немного грубый, неотесанный, терпкий, но какой– то успокаивающий. Запах мужчины, но не ее, чужого, подумала она – и ей сразу вспомнился ее Васель…Её ли? Одинокая слеза напоследок успела скатиться по щеке, прежде чем глаза крепко сомкнулись в сонной неге.

***

Влада проснулась уже почти на рассвете. Постепенно придя в себя и вспомнив ужасы прошедшей ночи, то, где она находится, что все это не сон, девушка почувствовала, как под ложечкой засаднило. Сначала это состояние ей казалось скорее психологическим, ведь разве можно было оказаться в ситуации, хуже, чем у нее?– задавалась она вопросом. Через несколько мгновений, однако, она поняла, что боль все же во многом связана с диким, пронзающим чувством голода. Странно, но из– за состояния стресса она совсем позабыла о банальных потребностях организма… Немного оглядевшись, Влада увидела на импровизированном столе, некогда служившем, по всей видимости, хозяйским трюмо, поднос с какой– то едой. На нем же находилась лампада, которые ей приходилось видеть только в фильмах. Кажется, они были на масляной основе. От лампады исходило тусклое свечение, но все же достаточное, чтобы спокойно различать предметы в комнате. Она откинула одеяло и вдруг почувствовала, что в комнате отнюдь не так холодно, как раньше – недалеко от кровати стоял маленький шуфаж. Спустила ноги на пол и хотела было уже встать, как вдруг ключ в двери начал поворачиваться. Дверь отворилась и на пороге она сразу смогла различить мощную фигуру мужчины, которую освещал слабый свет, исходящий откуда– то из коридора. Он стоял с широко расставленными ногами, будто сразу обозначая, кто здесь хозяин положения.

***

Карим медленно закрыл за собой дверь. С минуту, несмотря на полумрак, они пристально вглядывались друг в друга. Во взгляде Влады не могло не читаться смятения и страха, в то время, как пронзительные черные миндалины ее пленителя, окаймленные белоснежными белками, источали превосходство и триумф. Его тонкую линию губ искривила усмешка. Он вальяжно прошел вглубь комнаты и, не отводя от нее глаз, стал медленно снимать с себя вещи. Одну за другой. Карим был без оружия, но все еще в военной форме. С лязгом им был расстегнут ремень. Снята рубашка, под ней– белая майка. Потом он избавился от штанов и трусов. И вот в полных ужаса и паники глазах Влады отразился образ абсолютно обнаженного мужчины, без краски смущения, с молчаливым спокойствием взирающего на беззащитную девушку, которая через несколько минут должна была стать его жертвой. Он не чувствовал ни грамма стыда от своей наготы, словно использовал ее как оружие, показывающее его абсолютное мужское превосходство. Как истукан из оникса.

– Ну и где твой Васель? Что до сих пор тебя не спас?– никакого сострадания или симпатии, которая, казалось, изначально сквозила в его взгляде еще там, в комнате на допросе.

– Что он скажет на то, что я тебя сейчас трахну, как думаешь?

– Хайван, животное,– самопроизвольно вырвалось у Влады отчего чернота его глаз стала еще более глубокой.

– Да, животное. Будь по– твоему. Люблю удовлетворять женские желания,– с издевкой проговорил он, вальяжно, в раскорячу, не скрывая своей наготы усевшись в кресло напротив. Казалось, он был одним большим средоточием мускул, ни миллиграмма несовершенства на этом теле, словно каменная скульптура. За таким совершенством всегда стоит очень жесткая работа над телом, а в его случае– это не просто ради того, чтобы красоваться. Это тело было словно боевой машиной. Оно пугало.

– Гет ап (англ– встала).

Влада не пошевелилась. Тогда он подошел и дернул ее с силой за руку, заставил встать на ноги. Одна ее нога была обута в туфлю, в которой она так и осталась, провалившись после рыданий в сон, другая– босая. Коснувшись ею холодного пола, Влада не смогла удержать равновесия и чуть было не упала, но Карим, так и не ослабивший свой захват, не дал ей свалиться с ног. Она судорожно нашарила вторую лодочку и обулась. Наконец, он отпустил ее, невозмутимо повернулся к ней спиной и сверкая голым задом, продефилировал обратно к стоящему в углу креслу.

– Дресс эвэй (англ– снимай платье),– послышалась вторая команда с повелительным и небрежным взмахом руки.

Влада не шелохнулась. Лицо Карима искривила гримаса жестокости. Такие появляются у тех, кто уже успел почувствовать свою абсолютную власть и не терпят более неповиновения.

– Арджук (араб.– прошу тебя),– взмолилась Влада,– плизз (англ– пожалйста). Ее губы полушептали эти слова, но глядя на его непроницаемое лицо, на котором явственно читалось ожидание запретного, надежда таяла на глазах…

– Я же сказал тебе, что не отпущу. Неужели ты думала, что я собрался играть с тобой в карты?– этот саркастичный тон, наглое поведение.– Я ведь животное. Зачем строить из себя джентльмена?

Влада ненавидела его. Если бы рядом был нож, она бы, не задумываясь, пырнула его.

– Я прошу тебя… Я думала, ты не такой…

– Не какой? Как же! Хайван! Животное. Звери, вы все звери– не твои слова? Раздевайся, я жду! Ай ор олл (араб.– я или все),– показал он указательным пальцем в сторону двери, из– за которой продолжали доноситься оживленные крики его побратимов,– ты так страстно извивалась от пальцев старухи, я сразу представил, что же будет, когда я насажу тебя на свой член. Сукин сын Увейдат знает толк в бабах.

Второй раз в жизни Влада начала всхлипывать от отчаяния. Соленые капли сами собой стали катиться из глаз, с чем она поделать ничего не могла. Как в далеком детстве, когда она на Новый год осталась совсем одна в пансионате. Никого, кроме злой уборщицы и ненавистной гувернантки… Еще секунда– и слезы полностью затуманили ее взор. Девушка уставилась в пол и начала снимать с себя одежду. Казалось, это происходило не с ней, как в дурном сне… Она отбросила в сторону накинутую им же самим куртку с его "барского" плеча. Перед сном она надела ее и даже застегнула. Так было намного теплее. Почти одним движением избавилась от своего вязаного свитера, куском черной материи соскользнувшего с ее тела на пол. Осталась в одних чулках, лифчике и трусах. Карим довольно причмокнул. Слезы продолжали застилать ей глаза. Она не видела этой надменной усмешки, не видела пронзительного взгляда, в котором все больше читалась похоть. Не видела своего позора…

– Кам (англ.– иди сюда),– произнес он голосом с хрипотцой, по которой можно было понять, как сильно его возбуждение. Влада тупо повиновалась, ненавидя себя за это.

Сделав несколько шагов, она остановилась, не дойдя до него около метра.

– Акраб (араб.– ближе),– тяжело дыша, уже на арабском продолжал он приказывать.

Девушка сделала еще шаг– и вот– она почувствовала его жгучее дыхание на своем теле, где– то на уровне живота…

Одна его грубая большая рука скользнула по ее талии и вверх. Нащупала лифчик, умело расстегнула его сзади и, не церемонясь, сорвала, откинув в сторону. Другая тем временем по– хозяйски прохаживалась по бедрам и ягодицам. Потом на уровне талии обе его кисти снова встретились. Он стал поглаживать ее зад уже двумя руками, после чего с силой с обеих сторон разорвал трусы. Влада осталась перед ним почти голой– только в чулках и туфлях. Карим нагло смотрел на ее тело, трогал его, словно золотой трофей…

– Хороший вкус у твоего любовника,– шептал он с хрипотцой в голосе.– Такая нежная кожа…

Руки ее мучителя снова устремились вверх– к грудям. Наконец, он встал и плотно прижался к ее телу своим. Только сейчас она заметила, что он был выше ее головы на две. Она почувствовала его тяжелое учащенное дыхание, когда Карим аккуратно утер большим пальцем очередную скатывающуюся слезу, заключив ее лицо в крепкие оковы своих рук.

– Красивая,– прошептал он на арабском, прижимаясь к ней ближе и ближе. Его дыхание становилось все более резким и обжигающим.– Не плачь. Ты же знаешь, что это бывает приятно. Он ведь научил тебя…– Карим приближал свои губы к губам Влады, не давая ей возможности высвободиться из его захвата. А когда, наконец, ее рот накрыл его поцелуй, Влада инстинктивно укусила его что есть мочи за губу.

Как ошпаренный, мужчина с криком отпрянул от нее, схватившись за губу. И в этот момент Влада поняла всю глупость своего поступка. Она стоит полностью голой в революционном Хомре в доме, набитом боевиками, которые могут сделать с ней такое, о чем ей даже догадываться не приходится… В этот момент она почувствовала, резкую боль– вспышку на щеке, которая отдалась во всю голову. Еще мгновение – и так же вспыхнула вторая щека, из глаз полетели искры. Карим с силой дважды дал ей пощечину, после чего схватил за волосы и поволок к кровати. Он опрокинул ее на живот, повалился сверху и без промедления с силой вошел в ее лоно, отчего Владу пронзила жгучая боль, замешанная на чувстве стыда и жалости к самой себе. Оказавшись внутри нее, он сладострастно застонал, прошептав:

– Хильв, ктир деййика (араб.– как хорошо, очень узкая)....

Его толчки были сильными и жесткими. Потом он остановился, просунул свою руку ей под живот и потянул ее наверх, поставив на колени. Не успела Влада перевести дыхание, как его член с новой волной силы вторгся в нее. От его резких толчков у нее сводило внизу живота, как это бывает при сильном беге. Карим же, воспользовавшись удобной позицией, вовсю мял ее грудь. Когда темп его толчков возрос многократно и разрядка была близко, он надавил своей рукой на шею Влады сзади так, что ее голова еще больше вжалась в постель, а вожделенная им часть тела стала для него еще более доступной. С бурными стонами и последними резкими толчками он кончил, повалившись всей своей массой на девушку.

Она лежала обездвижено. Дышать было почти невозможно, то ли от тяжести тела ее насильника, сдавившего ее легкие, то ли от неверия в реальность пережитого…

Только что ее изнасиловали. Унизили и изнасиловали… Влада крепко зажмурила глаза, надеясь, что все это жуткий сон… Но увы, ее мучитель был столь же реален, сколь и пережитая ею несколько мгновений назад пытка.

Наконец, Карим поднялся с нее. Влада оставалась лежать в том же положении, не в силах сдвинуть с места хотя бы какую– то часть своего тела.

По доносящимся звукам – шелесту ткани, лязгу металлической бляшки – она поняла, что Карим одевается. Завершив процесс, он сел обратно на кровать. Начал бесцеремонно гладить ее руками по телу от шеи до зада.

– Я говорил тебе, что со мной все просто. Совершаешь глупость– получаешь по заслугам. Делай выводы, асфура (араб.– голубка).

– Гори в аду, урод,– проговорила она сквозь слезы.

Карим смачно шлепнул, и нагнув свое лицо к ее уху, шепотом проговорил:

– Мы уже в аду. Ахлян ва сахлян, асфура (араб.– добро пожаловать, голубка),– запечатав свои слова быстрым резким поцелуем в ухо. Он встал, повернул в скважине ключ и уже в дверях бросил ей в своем привычном повелительном тоне:

– Ит энд слип (англ.– поешь и поспи).

Дверь закрылась. Влада с минуту лежала в том же неподвижном состоянии. Его шлепок, завершающий унизительный аккорд сегодняшнего жуткого вечера, все еще горел на ее коже. Она чувствовала себя настолько ничтожной, настолько зависимой, настолько бесправной и униженной… А главное абсолютно, абсолютно беспомощной. Не помня себя, она встала с кровати, на ходу стащив с нее смятую простынь. Обмотавшись ею, шатаясь, поплелась в ванную. Температура комнаты ее уже не волновала. Вся она внутри и снаружи горела. Ванную освещала такая же слабая масляная лампадка. Бедная девушка встала у раковины и подняла глаза на свое отражение. На нее смотрела не молодая самоуверенная девушка в дорогом брендовом платье, которая стояла в Фениции и наслаждалась предвкушением взрослой жизни, это была слабая, загнанная, пятнадцатилетняя девчонка, тихо, втайне от строгих и равнодушных гувернанток, плачущая о своем одиночестве и ненужности в душе интерната– единственном месте, где бы она могла уединиться. Словно тени прошлого снова приобрели силу реальности. Лицо искривила гримаса боли и обиды, но слезы не текли. Глаза словно высохли. Внезапно к горлу подступила резкая потребность вырвать. Она быстро открыла унитаз и опорожнила свой желудок. Судороги рвоты сотрясли ее еще несколько раз, после чего Влада, наконец, стала приходить в себя. Она умылась и провела мокрыми руками по волосам. Она вышла из комнаты и не глядя на еду, упала навзничь на кровать.

Девушка не помнила, сколько она так пролежала В реальность ее вернул стук в дверь.