ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Небольшая комната в доме Русакова; на обеих боковых стенах по окну и по двери, на задней стене дверь; два стола, один с правой стороны, другой с левой, почти у самой двери; за столом диван; на окнах цветы и на одном гитара.


ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Авдотья Максимовна сидит у окна. Арина Федотовна сидит у окна на диване, шьет.


Авдотья Максимовна (смотря в окно, поет русскую песню, потом обращается к Арине Федотовне).


Научить ли те, Ванюша,

Научить ли те, Ванюша,

Как ко мне ходить.

Ты не улицей ходи,

Ты не улицей ходи,

Переулочком.

Ты не голосом кричи,

Ты не голосом кричи,

Соловьем свищи.

Чтобы я, млада-младенька,

Чтобы я, млада-младенька,

Догадалася.

Со пиру, да со беседы,

Со пиру, да со беседы,

Подымалася.

И я батюшке скажу,

Я родимому скажу:

Голова болит.

И я матушке скажу,

Я родимой ли скажу:

Нездоровится.

Ко милу дружку пойду,

Ко сердечному приду

Здоровешенька,

Веселешенька. [2]


Что это со мной, тетенька, за чудо сделалось! Я надивиться не могу, как полюбила я Виктора Аркадьича!.. И надо же было этому делу сделаться!.. Беда, да и только…

Арина Федотовна. Никакой тут беды нет, все так и быть должно!..

Авдотья Максимовна. Как же, тетенька, не беда? Просто моя погибель это. Тятенька давеча, как пришла я от Анны Антоновны, говорил, чтоб я шла за Бородкина. Ни тятеньку мне огорчить не захочется, да и с сердцем-то я не совладаю.

Арина Федотовна. Была оказия итти за Бородкина!

Авдотья Максимовна. Вот нынче хотел Виктор Аркадьич приехать поговорить с тятенькой. Что-то будет!.. Хоть бы уж поскорее он приехал; по крайней мере, я бы уж знала, а то как тень какая хожу, ног под собой не слышу. Только чувствует мое сердце, что ничего из этого хорошего не выйдет. Уж я знаю, что много мне, бедной, тут слез пролить.

Арина Федотовна. Плачь, пожалуй, коли тебе хочется. А по мне — сказала отцу, что не хочу, мол, за Бородкина итти, да и конец.

Авдотья Максимовна. Нет, тетенька, не могу я этого сделать, не мой это характер. Как я ему скажу? Ему и в голову-то не приходит, чтоб я смела не послушать его. (Взглянув в окно.) Ну, идет. И без него-то уж мне тошнехонько, не глядели б глаза ни на что! (Встает.)

Арина Федотовна. Кто идет?

Авдотья Максимовна. Иван Петрович!.. (Уходит.)


Бородкин входит.


ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Арина Федотовна и Бородкин.


Бородкин. Наше вам почтенье-с. Как ваше здоровье-с?

Арина Федотовна. Полно ты рядские-то учтивости разводить, слыхали мы это.

Бородкин. Как не слыхать-с. (Садится.)

Арина Федотовна. Ты с чего это вздумал за Дунюшку-то свататься!

Бородкин. Да вам-то какое теперича до этого дело?

Арина Федотовна. Неприятно для меня это видеть. Ну, какая ты ей пара? Какой ты кавалер? И с бородой, и необразованный?

Бородкин. Опять-таки это не ваше дело. Нешто я за вами…

Арина Федотовна. Да смел ли бы ты это подумать? Я в Москве воспитывалась, там видала людей-то не тебе чета.

Бородкин. А я так думаю, что люди всё одне-с.

Арина Федотовна. Вот то-то и есть, что разница. Есть необразованные, вот как ты, а то есть люди с понятием.

Бородкин. Хоть бы посмотреть когда на таких-то. Что ж вы там замуж не шли?

Арина Федотовна. А оттого, что не хочу, чтоб надо мной мужчина командовал. Все они невежи и очень много о себе думают. Да и опять это не твое дело.

Бородкин. Нет-с, я так. Жалко только со стороны смотреть, что при вашем таком образовании, на вас никто не прельщается.

Арина Федотовна. Невежа, смеешь ли ты так с дамой разговаривать?

Бородкин. Да что с вами разговаривать! Разговаривать-то с вами нечего, потому что вы не дело толкуете… все равно, что воду толочь. (Берет гитару и настраивает.) Я буду разговаривать с Максимом Федотычем.

Арина Федотовна. Разговаривай, пожалуй, да ничего толку не будет, потому что лезешь ты, мой друг, сдуру, куда не следует. (Оставляет шитье, берет карты и раскладывает.)

Бородкин. Хоша бы и так, все это наше дело… Вас не спросим. (Берет несколько аккордов и поет вполголоса русские мотивы.)

Арина Федотовна. Ну, что ты поешь?.. Есть ли тут склад какой-нибудь! Как есть деревня!

Бородкин. Спойте вы, коли лучше знаете. (Подает ей гитару.)

Арина Федотовна. Да уж, конечно, не стану ваших мужицких песен петь. (Поет с чувством романс.)

Бородкин. Это что ж такое-с?

Арина Федотовна. Что? Известно что — романс. (Задумывается.) У нас, Ваня, как жила я в Москве, был приказчик Вася, это он меня выучил. Только как он пел, это прелести слушать. (Опять раскладывает карты, потом быстро смешивает их и задумывается.)

Бородкин. Скоро придет Максим Федотыч?

Арина Федотовна. Ах, отстань ты от меня, почем я знаю.


Входит Авдотья Максимовна.


ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Авдотья Максимовна.


Бородкин (быстро вскакивает). Наше вам почтенье, Авдотья Максимовна.

Авдотья Максимовна. Здравствуйте, Иван Петрович. Здорова ли ваша маменька?

Бородкин. Слава богу, покорно вас благодарю. Ваше как здоровье-с?

Авдотья Максимовна. Понемножку. Вы тятеньку дожидаетесь?

Бородкин. Тятеньку-с.

Авдотья Максимовна. Он скоро придет, подождите.

Бородкин. Подождем-с. (Садится на стул.)

Авдотья Максимовна. А я, тетенька, к вам погадать пришла. Загадайте мне на трефового короля.

Бородкин. Кто же это трефовый король-с?

Арина Федотовна (раскладывая карты). Уж, конечно, не ты. Ты думаешь, что только у нас и свету, что ты… (После молчания.) Вот, Дуня, смотри!.. Он тебя любит. Вот видишь… (Показывает на карты и шепчет Авдотье Максимовне.)

Бородкин. Загадайте мне-с.

Арина Федотовна (гадает). Ну, брат, не дожидайся ничего. Слезы тебе выходят…

Бородкин. Что ж такое-с, плакать-то нам не впервой-с; радости-то мало видали-с!

Авдотья Максимовна. Вы давеча говорили что-нибудь с тятенькой?

Бородкин. Насчет чего-с?

Авдотья Максимовна. Вы говорили, так сами знаете, насчет чего.

Бородкин. У нас вообще был разговор, втроем-с — и Селиверст Потапыч тут был-с.

Арина Федотовна. Ты полно сиротой-то притворяться; мы уж слышали.

Авдотья Максимовна. Как же это вам, Иван Петрович, не совестно: не сказавши мне ни слова, да прямо тятеньке!

Арина Федотовна. Захотела ты от мужика совести!

Бородкин. Да вы что ж такое, в самом деле!.. Все мужик да мужик!..

Арина Федотовна. Он братцу Лазаря поет да штуки разные подводит, а тот ему и верит.

Бородкин. Полноте обижать-то, Арина Федотовна, мы на этакие дела не пойдем-с. Эх, Авдотья Максимовна, вспомните-с! Было времячко-с, да, должно быть, прошло-с! Должно быть, лучше нас нашли-с.

Арина Федотовна. Да уж, разумеется, лучше вас. Ишь ты, какой красавец! Думаешь, что уж лучше тебя и на свете нет.

Бородкин. Были и мы хороши-с.

Арина Федотовна. Пойтить велеть самоварчик поставить, братец придет, чтоб готово было. (Уходит.)


ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Авдотья Максимовна и Бородкин.


Бородкин. Эх, Авдотья Максимовна, грех вам! Вспомните: бывало, осенние темные вечера вдвоем просиживали, вот у этого окошечка. Бывало, в сенях встретимся, в сумеречках, так не наговоримся; долго нейду, так, накинувши шубку-то на плечики, у калитки дожидались. Был я и Ванечка, и дружок, а теперь не хорош стал.

Авдотья Максимовна (оглядывается кругом, тихо). Да ты, Ваня, не сердись! Я тебе все расскажу, ты сам рассудишь. За меня теперь сватается благородный. Какой красавец собой-то, какой умный. Любила я тебя, ты знаешь, а уж как его полюбила, я и не знаю, как это словами сказать. Увидала я его у Анны Антоновны, на прошлой неделе… Сидим это мы с ней, пьем чай, вдруг он входит… как увидела я этакого красавца, так у меня сердце и упало; ну, думаю, быть беде. А он, как нарочно, такой ласковый, такие речи говорит.

Бородкин. Знаем мы эти речи-то. Оне хороши, пока вы их слушаете. Бывало, сидишь в лавке, вéчера-то ждешь не дождешься, вся душа изомрет, и то и другое передумаешь, что тебе сказать-то, а как придешь, и слова не выговоришь. А скажется слово, так от сердца, что душа чувствует; а у них речи ученые — говорят одно, а думают другое. Видимое дело, что ему твои деньги нужны; нешто б он не нашел невесту помимо тебя.

Авдотья Максимовна. Нет, Ваня, не говори этого, он меня любит.

Бородкин. А нешто я-то тебя, Дуня, не люблю?

Авдотья Максимовна. Что же мне делать-то! На грех я его увидела! Так вот с тех пор из ума нейдет, и во сне все его вижу. Словно я к нему привороженная какая. (Сидит задумавшись.) И нет мне никакой радости!.. Прежде я веселилась, девка, как птичка порхала, а теперь сижу вот, как к смерти приговоренная, не веселит меня ничто, не глядела б я ни на кого. Уж и что я, бедная, в эти дни слез пролила!.. Ведь надо ж быть такой беде!..

Бородкин. Ты, может, думаешь, что мне легче тебя!.. Тебе, горе, а мне вдвое.

Авдотья Максимовна. Женись, Ваня, на Груше, она мне ровесница и подруга, а уж со мной пусть будет, что бог велит.

Бородкин. Что мне жениться-то!.. на что?.. Чужой век заедать? Я уж любить ее не буду.

Авдотья Максимовна. Вот я тебе, Ваня, все сказала, что только сердце мое чувствовало… Не захотела я тебя обмануть.

Бородкин. Эх! загубила ты мою молодость!.. (Плачет, отворотившись к окну, потом берет гитару и поет).


Вспомни, вспомни, моя любезная,

Нашу прежнюю любовь,

Как мы с тобой, моя любезная,

Погуливали,

Осенние, темные ночи

Просиживали.

Забавные, тайные речи

Говаривали —

Тебе, мой друг, мой друг,

Не жениться,

А мне, молодой, замуж

Нейти. [3]


Авдотья Максимовна. Не пой ты, не терзай мою душу!


Бородкин перестает играть, она подходит к нему.


Бородкин (ударяя себя в грудь, обнимает ее и крепко целует). Помни, Дуня, как любил тебя Ваня Бородкин.


Она садится на диван, а он ходит по комнате. Входят Русаков и Арина Федотовна.


ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же, Русаков и Арина Федотовна.


Русаков (раздевается, ему помогают дочь и сестра). Старость-то что значит! Устал! Вот далеко ли сходил, устал… Право, так. Что, Иванушка, не весел?..

Бородкин. Маленько сгрустнулось что-то.

Русаков. Об чем тебе грустить-то, паренек, паренек!.. Что бога-то гневить! Дунюшка, поди-ка сюда. (Гладит по голове и целует.) Вот какова у меня дочка-то! Невеста! Замуж пора отдавать. А и жаль: радость-то, Иванушка, у меня только одна. Что есть, детушки, лучше того на свете, как жить всем вместе да в радости! Нет больше счастия на земле, как жить своей семьей в мире да в благочестии — и самому весело, и люди на тебя будут радоваться. А врагу рода человеческого это досада немалая; он тебя будет всяким соблазном соблазнять, всяким прельщением. Поддался ты ему, ну и пошла брань да нелюбовь в семье, и еще того хуже бывает. Не поддался, ну и он бежит далеко, потому ему смерть смотреть на честное житье. Какие бывают дела, Иванушка! Поживешь-то, всего насмотришься. Дети ли не почитают родителей, жены ли живут с мужьями неладно — все это дело вражье. Всякий час от него берегись! Эхе-хе! Недаром пословица говорится: не бойся смерти, а бойся греха. (Молчание.) Одна у меня теперь забота, как бы мне Дунюшку пристроить. Полюбовался б на тебя, мое дитятко, внучат бы понянчил, коли бог приведет… Ну, а там уж что, чего мне ждать, умер бы покойно; по крайности бы знал, что есть кому душу помянуть, добрым словом вспомнить. Пойдем-ка, Иванушка, мне с тобой поговорить нужно.


Уходят.


ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Авдотья Максимовна и Арина Федотовна.


Авдотья Максимовна. Что мне делать, тетенька?

Арина Федотовна. Неужели ж за Бородкина итти! Что ты говоришь!.. Виктор Аркадьич все-таки человек… а это что? мразь какая-то!

Авдотья Максимовна. А знаете, тетенька, я как-то боюсь Виктора Аркадьича.

Арина Федотовна. То-то вот, матушка, деревня-то что значит! Жила ты все в этом городишке и людей-то не видывала.

Авдотья Максимовна. Он давеча мне говорит, что коли тятенька не согласится, так он меня потихоньку увезет. Я, тетенька, так испугалась, насилу до дому добежала.

Арина Федотовна. Есть чего пугаться, скажите, пожалуйста! Ах, Дунюшка, как это интересно, кабы ты знала! Коли мужчина хочет увезти, уж значит, что любит, пойми ты это.

Авдотья Максимовна. А тятенька-то?.. Что я тогда с ним, с стариком, сделаю!

Арина Федотовна. Что тятенька-то! Тятенька твой еще ему должен быть благодарен. Где он тебе такого жениха найдет! Чтой-то ты, матушка, совсем деревенская. Нет, я смолоду поудалей была.

Авдотья Максимовна (смотрит в окно). Тетенька, голубушка, едет! Бегите к тятеньке, скажите ему, а я пойду посижу у себя в комнате. Вот когда смерть-то моя! (Уходит.)

Арина Федотовна (подходя к двери). Братец! братец! пожалуйте сюда; к вам гость приехал.


Русаков за сценой: «Кто там еще? Сейчас». Вихорев входит.


ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Арина Федотовна и Вихорев.


Вихорев. Здравствуйте, Арина Федотовна! Максим Федотыч дома?

Арина Федотовна. Дома-с, сейчас выйдет. (Уходит.)


ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Вихорев (один). Ну, борода, поговорим теперь с тобой! С которой бы стороны к нему подъехать?.. Мудрен ведь этот народ! Решительно не знаю… ну, да уж пущусь на счастье, куда кривая не вынесет. Нет ничего хуже, как с мужиками разговаривать. Еще обругает, того гляди. Ну, да уж нечего делать, амбицию-то пока в сторону отложим. Вот крайность-то до чего доводит нашего брата!..


Входят Русаков и Бородкин.


ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Вихорев, Русаков и Бородкин.


Русаков. Прощай, Иванушка, заходи ужо, теперь мне некогда.

Бородкин. Прощайте, Максим Федотыч, желаю вам быть здоровым. (Уходит.)

Вихорев (подходит к Максиму Федотычу). Здравствуйте, почтеннейший Максим Федотыч, как вы поживаете?

Русаков. Слава богу, живем, пока бог грехам терпит. Просим милости садиться…

Вихорев. Сделайте одолжение, не беспокойтесь. (Садится.)

Русаков. Сестрица, велите нам чайку подать.

Вихорев. Не для меня ли вы это, Максим Федотыч, беспокоитесь? Я уже пил, уверяю вас.

Русаков. Нельзя же, батюшка, без этого.

Вихорев. Впрочем, сколько я заметил, уж такой обычай у русского народа — потчевать. Я, знаете ли, сам человек русский и, признаться сказать, люблю и уважаю все русское; особенно мне нравится это гостеприимство, радушие…

Русаков. Не знаю, батюшка, как сказать. Что ж, худого тут нет ничего.


Входит девка с подносом чаю.


Русаков. Просим покорно.


Берут и пьют молча.


Вихорев. Скажите, сделайте одолжение, Максим Федотыч, бывали вы в столицах?

Русаков. Как, батюшка, не бывать, в Москву по делам езжал.

Вихорев. Не правда ли, там жизнь совсем другая: больше образованности, больше развлечения. Я думаю, посмотревши на столичную жизнь, довольно скучно жить в уездном городе.

Русаков. Не всем же жить в столицах, надобно кому-нибудь жить и в уездном городе.

Вихорев. Я с вами согласен; но, впрочем, Максим Федотыч, вы ведь не такой купец, как прочие уездные купцы: вы составляете некоторым образом исключение. Но что же я говорю! Вы сами это очень хорошо знаете. Я думаю, вы с вашим капиталом были бы и в Москве одним из первых.

Русаков. Как знать чужой капитал!.. Нет, мне и здесь хорошо.

Вихорев. Я понимаю, что вам здесь хорошо: вы здесь родились, привыкли, вам весь город знаком — конечно, привычка много значит; но у вас есть дочь.

Русаков. Так что ж что дочь?

Вихорев. Вы, вероятно, захотите ей дать некоторое образование, показать ей людей… наконец, найти хорошую партию. А где вы это здесь найдете?

Русаков. Да что ж, разве здесь звери живут?.. чай, тоже люди.

Вихорев. Да разве здесь вас могут оценить, Максим Федотыч, разве могут! что вы говорите!

Русаков. Да что нас ценить-то! Нам этого не нужно. Ну их совсем и с оценкой-то! Был бы сам по себе хорош, а то про меня что хошь говори.

Вихорев. Нет, скажите: разве есть здесь женихи для Авдотьи Максимовны? Разве есть? Где это? Покажите мне их! Кто посмеет за нее посвататься из здешних? В вас мало самолюбия — и это напрасно, Максим Федотыч: в человеке с такими достоинствами и с такими средствами оно весьма извинительно… Я вам говорю безо всякой лести, я горжусь вашим знакомством… Я много ездил по России, но такого семейства, как ваше, я не встречал нигде до сих пор,

Русаков. Благодарим покорно.

Вихорев. Нет, в самом деле. Много есть купцов, да все в них нет того, что я вижу в вас — этой патриархальности… Знаете ли что, Максим Федотыч?.. Ваша доброта, ваше простодушие, наконец ваш ум дают мне смелость говорить с вами откровенно… Я надеюсь, что вы на меня не обидитесь?

Русаков. Что вам, батюшка, угодно?..

Вихорев. Ох, Максим Федотыч, страшно! Но, во всяком случае, так ли, не так ли, я надеюсь, что мы останемся друзьями. (Подает ему руку, тот кланяется. Вихорев подвигается к нему.) Влюблен, Максим Федотыч, влюблен… в Авдотью Максимовну влюблен. Я бы свозил ее в Москву, показал бы ей общество, разные удовольствия… у меня есть имение не очень далеко отсюда. Я думаю, что, выйдя за меня, она нисколько себя не уронит… А главное, мне хочется породниться с вами, Максим Федотыч… Ну, и чин у меня…

Русаков. Полноте, ваше благородие, мы люди простые, едим пряники неписаные, где нам! Ведь нас только за карман и уважают.

Вихорев. Полноте, Максим Федотыч! Что за идея!

Русаков. Право, так. А то за что нас любить-то?

Вихорев. За добрую душу.

Русаков. Так ли, полно?

Вихорев. Я не понимаю, Максим Федотыч: у нас какой-то странный разговор происходит.

Русаков. Не дело вы говорите. Вы люди благородные, ищите себе барышень… воспитанных, а уж наших-то дур оставьте нам, мы своим-то найдем женихов каких-нибудь дешевеньких.

Вихорев. Однако неужели же вы своей дочери не желаете добра, что не хотите отдать ее за человека благородного и притом такого, который ее любит?

Русаков. Оттого-то и не отдам, что желаю добра; а вы как думали? Я худа, что ль, ей желаю? Ну какая она барыня, посудите, отец: жила здесь в четырех стенах, свету не видала. А купцу-то она будет жена хорошая, будет хозяйничать да детей нянчить.

Вихорев. Но, Максим Федотыч, я ее люблю.

Русаков. Эх! (Махнув рукой, отворачивается.)

Вихорев. Я вас уверяю, что я люблю Авдотью Максимовну до безумия.

Русаков. Не поверю я вам.

Вихорев. Как не поверите?

Русаков. Так, не поверю, да и все тут.

Вихорев. Да как же вы не поверите, когда я вам даю честное слово благородного человека?

Русаков. Не за что вам ее любить! Она девушка простая, невоспитанная и совсем вам не пара. У вас есть родные, знакомые, все будут смеяться над ней, как над дурой, да и вам-то она опротивеет хуже горькой полыни… так отдам я свою дочь на такую каторгу!.. Да накажи меня бог!..

Вихорев. Я вам говорю, что со мной она будет счастлива, я за это ручаюсь.

Русаков. Нечего нам об этом разговаривать — это дело несбыточное. Поищите себе другую, я свою не отдам.

Вихорев. Я вам только одно могу на это сказать, что вы меня делаете несчастным человеком. (Встает.) Извините, что я вас обеспокоил. У вас, вероятно, есть кто-нибудь на примете, иначе я не могу предположить, чтобы вы, любя свою дочь и желая ей счастия, отказали мне. И мне кажется, если б вы меня покороче узнали… но таков уж, видно, русский человек — ему только бы поставить на своем; из одного упрямства он не подорожит счастьем дочери…

Русаков. Тьфу ты, прах побери! Да я б с тебя ничего не взял слушать-то такие речи! Этакой обиды я родясь не слыхивал! (Отворотись.) Приедет, незванный, непрошенный, да еще и наругается над тобой! (Идет.) Провались ты совсем!


ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Вихорев (один). Вот тебе раз! Ну есть ли какая возможность говорить с этим народом. Ломит свое — ни малейшей деликатности!.. Однако это черт знает как обидно!


Входит Арина Федотовна; Авдотья Максимовна выглядывает из дверей.


ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Вихорев, Арина Федотовна и Авдотья Максимовна.


Арина Федотовна. Виктор Аркадьич, как дела?

Вихорев. Помилуйте, с этим мужиком нельзя разговаривать; он чуть меня не прогнал.

Авдотья Максимовна (выходя). Скажите мне, Виктор Аркадьич, правду, как перед богом: любите вы меня?

Вихорев. Я вас люблю, Авдотья Максимовна; но нас хотят разлучить.

Авдотья Максимовна. Я сейчас сама пойду к тятеньке. Поезжайте вы домой и не беспокойтесь. Он меня любит, он мне не откажет. Только каково мне просить его об этом, как бы вы знали! (Садится и плачет.)

Вихорев (раскланиваясь). Как же вы мне дадите знать?

Арина Федотовна. Мы пойдем нынче в церковь.

Вихорев. Так я вас подожду подле вала, на мосту.

Арина Федотовна. Хорошо.

Вихорев. Прощайте. (Раскланивается и уходит.)


ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Те же и потом Русаков.


Арина Федотовна. Ну, Дунюшка, теперь от тебя самой зависит твое счастие.

Авдотья Максимовна. Ну уж, тетенька, что будет, то будет. Вот уж правду-то говорят, что любовь-то на свете мука.

Русаков (входя). Что, уехал этот барин-то?

Арина Федотовна. Уехал, братец.

Русаков. Ишь, его принесло, нужно очень.

Арина Федотовна. Я не знаю, братец, отчего он вам не понравился.

Русаков. Оттого, что дурак.

Арина Федотовна. Да чем же он, братец, дурак? Он образованный человек.

Русаков. А тем, что не умеет говорить с людьми постарше себя.

Арина Федотовна. Как, братец, кажется, ему не уметь: он человек столичный, жил в Москве все промежду благородными.

Русаков. Ну, и пусть туда едет.

Арина Федотовна. Ах, братец! Он такой образованный, такой политичный кавалер, что и в Москве-то на редкость, а уж здесь-то нам и никогда не найти.

Русаков. Поди ты с своим образованием! Много ты знаешь! Прожила пять лет в Таганке, да и думаешь, куда как образована! Что ты там видела? Кроме сидельцев да приказных, ты и людей-то не видала.

Арина Федотовна. Все-таки, братец…

Русаков. Все-таки, сестрица, не тебе меня учить… вот что!.. Ты что там надувшись сидишь! Дуня! Никак ты плачешь?.. О чем ты плачешь?..

Авдотья Максимовна. Я так, тятенька.

Русаков. Говори, об чем?

Авдотья Максимовна. Об себе. Об своем горе.

Русаков. Что за горе там у тебя? Откуда оно взялось?

Авдотья Максимовна. Тятенька, вы не будете сердиться?

Русаков. Говори! Не сержусь!..

Авдотья Максимовна. Тятенька! Я его люблю!

Русаков. Кого его? Ветрогона-то этого? Опомнись, полоумная!

Авдотья Максимовна. Я без него жить не могу. Умереть мне легче, чем итти за другого.

Русаков. Что ты!.. что ты!.. Да ты подумай, что ты говоришь-то.

Авдотья Максимовна. Я уж думала, и дни думала, и ночи напролет думала, не смыкаючи глаз. Без него мне не мил белый свет! Я от тоски да от слез в гроб сойду!

Арина Федотовна. Братец, пожалейте; у вас ведь одна дочь-то.

Русаков. Ты, сестра, молчи — это не твое дело. Дуня, не дури! Не печаль отца на старости лет. Выкинь блажь-то из головы. Отец лучше тебя знает, что делает. Ты думаешь, ему ты нужна? Ему деньги нужны, дура! Он тебя только обманывает, он выманит деньги-то, а тебя прогонит через неделю. У меня есть для тебя жених: Иван Петрович; уж я ему обещал.

Арина Федотовна. Легко ли!.. Уж вот партия! Променять такого кавалера на Бородкина.

Авдотья Максимовна (заливаясь слезами). Не видала б уж я его лучше, чем так мучиться.

Русаков. Да что ж вы в самом деле, с ума, что ли, сошли! Да как вы смеете со мной так разговаривать? Ты еще, дура, тут своими разговорами девку с толку сбиваешь, из ума выводишь. От тебя-то вся и беда. Что у тебя, вместо головы-то, надето? Кабы не твоя болтовня, смела б она так с отцом разговаривать?

Арина Федотовна. Вот, братец, вы всегда…

Русаков. Молчи, пустоголовая!.. Вот тебе, Авдотья, мое последнее слово: или ты поди у меня за Бородкина, или я тебя и знать не хочу!

Авдотья Максимовна (подымаясь со стула). Тятенька…

Русаков. Не подходи! Я тебя растил, я тебя берег пуще глазу. Что греха на душу принял… ведь гордость меня одолела с тобой, я не давал никому про своих детей слова выговорить, я думал, что уж лучше тебя и на свете нет. Наказал бог по грехам! Говорю тебе, Авдотья, иди за Бородкина. Не пойдешь, не будет тебе моего благословения. А чтоб я и не слыхал про этого проходимца! Я его и знать не хочу. Слышишь ты, не доводи меня до греха! (Уходит.)


ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ

Авдотья Максимовна и Арина Федотовна.


Авдотья Максимовна (почти без памяти). Тетенька! мне давеча было жаль Ваню, теперь он мне опостылел… опостылел… ах!.. (Падает в обморок.)

Арина Федотовна. Ах, батюшки!.. Ах, батюшки!.. Поди погляди, уморил дочь-то, уморил!.. Варвар этакой!.. Тиран!.. Воды подайте! Воды!..


Русаков входит.


ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

Арина Федотовна, Авдотья Максимовна и Русаков.


Русаков (вбегая). Где? Что? Господи! (Всплеснув руками.) Побелела как снег, хоть в гроб клади!.. Дунюшка! (Берет за руку.) Дунюшка! (Смотрит на нее.) Вот и мать такая же лежала в гробу — вот две капли воды. (Утирает слезы.) Господи! не попусти! Дуня! (С ужасом.) Очнется ли она, очнется ль?.. Нет! Ужли ж я ее убил?.. (Стоит подле в оцепенении.)


Девка приносит воду и уходит.


Арина Федотовна (брызгает водою на Дуню). Дунюшка! Дунюшка!.. Говорила я вам, братец, так не послушали.

Русаков. Ну, что она?.. Что, Дунюшка?..

Арина Федотовна. Тихонько, тихонько, очнулась, кажется.

Авдотья Максимовна (открывая глаза). Где тятенька?

Русаков. Здесь, дитятко, здесь. (Садится подле нее на диване.)

Авдотья Максимовна (прилегая к нему на грудь). Тятенька!..

Русаков. Что, Дунюшка, что?

Авдотья Максимовна. Я люблю его.

Русаков. Ах, Дунюшка, кабы я знал, что он степенный человек, да что он тебя любит, я б тебя сейчас за него отдал, и разговаривать бы не стал.

Авдотья Максимовна. Он меня любит.

Русаков. Ох, Дунюшка, не верится мне… Ну, да вот мы это узнаем. Дело-то простое. Я ему скажу, что за тобой ничего не дам; коли любит, пускай так берет. Коли любит, возьмет и так.

Авдотья Максимовна. Неужели он меня из-за денег любит?..

Арина Федотовна. Ах, братец, разве это можно вообразить, чтобы в таком мужчине не было никаких чувств; он совсем не такой интересан, как вы думаете.

Русаков. А вот посмотрим, что он скажет.

Арина Федотовна. Ну, уж, братец, я вас уверяю, что он человек самый благородный.

Авдотья Максимовна. Тятенька, да разве в богатстве счастье?.. Коли любишь человека, так никаких сокровищ не надо.

Русаков. Это ты, мое дитятко, так рассуждаешь, а у них-то другое на уме; ну, да вот посмотрим.

Авдотья Максимовна (целует отца). Тятенька, голубчик, вы меня воскресили, а то уж я, право, думала, что умираю; да я б и умерла с горя, я уж это знаю. Тятенька, ведь мы хотели итти в церковь…

Русаков. Поди, Дунюшка, помолись, а мне нужно по делу сходить. Прощай! (Целует ее и уходит.)


ЯВЛЕНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ

Те же без Русакова.


Авдотья Максимовна. Ах, тетенька, я все еще не могу оправиться.

Арина Федотовна. Ну, уж теперь не о чем тужить. На нашей улице праздник. Пойдем-ка скорей. Одевайся. То-то он, бедный, обрадуется, как услышит.


Уходят.

Загрузка...