Не втирайте фары!

ТЮЛЬПАН В БАРХАНАХ

Прослышав, что резвый сайгак убегает в историю, я решил грудью встать на защиту парнокопытного реликта. Кто его извечный враг? Ясно, кто он — пришедший из каменного века охотничий инстинкт. От ночной добычи прогибаются рессоры вездеходов. Вперед на браконьера!

— Ручка чешется схватиться с разбойником степи! — прибыв в Калмыкию, доложил я госохотинспекции.

Начальник отряда охраны сайгаков М. Водянников выкатил к моим ногам полосатое пушечное ядро.

— Замечательный экземпляр бахчевых! — восхитился я.

— Бандит это, — сурово поправил работник инспекции.

И тут я узнал немало неожиданного. Размашистая распашка целинных и залежных земель северо-западного Прикаспия ужала жилплощадь сайгаков более чем впятеро. Под блеяние оркестров были ударно уничтожены вековые овечьи пастбища, а земля стала рождать не хлеб, а проблемы. Двинулся в наступление песок. Оттесненные в полупустынную, как видно, с иронией названную Черными землями, вольные животные зацепились рогами за бараньи курдюки. А со стороны соседней области на сайгака покатился полосатый фрукт — арбуз. Тот самый — знаменитый астраханский. Расторопные полеводы-подрядчики щедро ублажают почву нитратами, но она, тощая, два сезона подряд не выдувает сладкие шарики. Поэтому распахиваются новые и новые земли. Арбуз алчно пожирает пространства.

— Так как, отрезать от замечательного экземпляра? — спрашивают меня.

— Не надо, — поспешно отодвигаюсь. — Тем более с нитратами.

Степь да степь кругом, а под колесами почему-то яма на яме. Но отчаянно жмет на газ водитель первого класса Нестеренко, нетерпеливо бьется лбом в стекло начальник отряда охраны сайгаков Водянников. Я парю в воздухе над задним сиденьем, над головой летают патронташи, карабины в чехлах, спальные мешки. Бедные сайгачишки. Как они не ломают свои рюмочные ножки…

Серые колючки выбегают на желтый песок, точно любопытные зайчата: догонит ли зеленый автомобиль с надписью на боку «Охрана природы» улетающий мотоцикл? Водитель-ас Нестеренко, подпрыгивая на сиденье, вырвал с корнем баранку. Наперерез мотоциклисту-пирату, загнавшему сайгака, устремилась вторая машина инспекции. Но тот растаял на горизонте. Попробуй догнать птицу в небе не на самолете!

— В охрану собирается группа на самолете, — сообщил начальник госохотинспекции Ю. В. Кравченко корреспонденту, успевшему обрасти в степи сайгачьей щетиной.

АН-2 звонким жаворонком поет над степью. Но эта птичка фарширована мотоциклом. Тесно между небесными сиденьицами кожаным коленкам спортсмена-мотогонщика Вячеслава Кусинова. Трепещите, скоростные браконьеры!

С самолета сайгаки в степи, как шустрые тараканы на столе…

Простяга сайгак ценен с головы до пят. Кинжальные рога — чудодейственное лекарство, о коем вздыхают фармацевты Запада и Востока, как мы о таинственном мумие. Невзрачная шубка — тончайший хром. Мясо — пальчики оближешь, невзирая на то, что дармовое. Если себестоимость центнера говядины достигает 300–500 рублей, то диетического дикого — 20. Магазинная цена — рубль килограмм. Но напрасно искать нежный продукт даже на калмыцких прилавках. Хотя совсем недавно Прикаспий поставлял к столу свыше двух тысяч тонн этого вкусного и дешевого мяса. В осень 1986 года Астраханский и Калмыцкий госпромхозы Главохоты РСФСР, имея самый наискромнейший из всех лет план, с треском провалили задание. Сильно проредили сайгака и безоглядные отстрелы, когда заготовители не видели в прицеле завтрашнего дня, и трудная зимовка. Спохватившись, запретили охоту даже по спортивным лицензиям, исключая иностранцев-любителей, чьи стволы заряжены золотом. Но поголовье увеличивается не ахти как резво. При склонности сайгачих рожать двойню, они в тесноте и обиде не торопятся прыгать выше головы. Путы на ногах в самом прямом смысле.

Сильный рогач прихрамывал и не успевал за стадом. Подранок? И тут я разглядел: ноги скручены проволокой.

— Кто стреножил антилопу, как козла?! — возмущаюсь.

— Культурные выпасы, — слышу в ответ.

Деление раздолья на проволочные коридоры — придумка деятелей науки, изучающих степь с голубого экрана.

Кнутом подгонялись хозяйства внедрять культурные пастбища. Выросли в степи овечьи исправительные лагеря. Баран смотрел на новые ворота, как баран. Тонкорунные овечки отказывались повышать привесы за проволокой. Кампания завяла, бетонные вешки остались. Охватывает столбняк при виде убегающих к горизонту бетонных рядов. Антилопы в конце концов научились прыгать через проволоку, как в цирке. Но в траве стальные удавки ловят быстрые ноги. А еще там и сям брошенные бахчевые распашки щетинятся ржавыми прутьями и разрушенными водоводами.

Без бинокля наблюдаю сверху, как антилопы пасутся вместе с овечьими отарами. Самые ветреные приближаются близко к кутанам — чабанским стоянкам, где обязательно или мотоцикл, или авто. И, как правило, без номерных знаков. Не раскрывай рот, полорогий друг!

Дружба антилопы с овечкой вынужденная. Когда-то быстроногие странники находили стол и дом от Тянь-Шаня до Карпат. Теперь полупустыни Калмыкии — единственное обжитое ими место в Европе. (В нашей стране сайгаком побогаче только Казахстан.) И эти степи сужаются быстрее, чем шагреневая кожа.

Сгинули времена, когда охотники вваливались в калмыцкую ширь гулкой колонной, опоясанные пулеметными лентами. Сайгака называют тюльпаном полупустыни. Так вот эти «тюльпаны» скирдовали в степи. Семьдесят семь сайгаков покосила сановная банда из Волгоградской области во главе с высшими милицейскими чинами. Отряду охраны, возглавляемому У. Кнакисом, пришлось провести настоящее сражение с погонями, перестрелкой и захватом «языка». Вскоре Улдис Карлович Кнакис был высвечен браконьерской фарой в ночной степи и сражен убойным зарядом.

Сейчас такого браконьерского пиршества нет. В первую очередь это результат отлова социальных хищников в стране — прекратились вельможные вояжи в степь со свитой и походной кухней. За последнее время удовольствие пощелкать курками сильно вздорожало. Когда-то голова сайгака обходилась пойманному за стволы в двадцатку. Теперь один «тюльпанчик» стоит 300 рублей. Любитель дармового мяса Р. Усанаев за шесть тушек расплатился «Волгой», которую у него конфисковали как орудие добычи, и свободой.

А по весне из Гашунского канала извлекли три тысячи трупов. Сайгак бежит по вековым стежкам, невзирая на выросшие преграды. Но не всем удается выкарабкаться на противоположный крутой берег. Архивредно купание слабому молодняку. И вот он — всплеск: в Яшкульской оросительной системе сложили головы и копыта 14 тысяч уникальных животных. И никто за это не поплатился волоском.

Калмыкия опровергла энциклопедию. «Канал, — трактует ученый труд, — искусственное русло с безнапорным движением воды…» Нередко вода в каналах Калмыкии не движется. Они полузасыпаны. Свидетельствую: там, где обязана быть голубая лента, змеятся рыжие косы песка. Специалисты наставляют: не везде полезно орошать калмыцкую степь — залитые пространства скоро превращаются в солончаки. Но чем больше человечество взывает о милости к природе, тем агрессивнее становится Минводхоз. Миллионами задавливает животворные болота и умножает соленые хляби в степи. Вместо обещанного «зеленого изобилия» вылезает из земли трава курай, которую способен переварить только огонь. Обещали оазисы, но с шестидесятых годов территория подвижных песков увеличилась более чем в десять раз. «Вернуть Черным землям исконную роль пастбищ!» — взывают местные радетели природы. А каналы и канавы продолжают резать степь.

Замыслив грандиозный поворот северных рек, Минводхоз поторопился вгрызться в землю Калмыкии каналом «Волга — Чограй», не дожидаясь одобрения проекта. Главохота РСФСР ощетинилась всеми стволами: трасса канала и его усы многократно перережут миграционные пути сайгака!

Против рытья сплотились — не разлить водой! — геологи, геофизики, экологи, зоологи. Загорячились степенные члены-корреспонденты и академики. Поднялась астраханская общественность, обеспокоенная обмелением Волги и засолением Каспия. Демонстрация волжан прибыла на строительство и воткнула в свежие отвалы транспаранты: «Нет Волге — Чограю!», свято веруя, что о них споткнутся тридцатитонники «БелАЗы» и шагающие экскаваторы.

А Минводхоз слушает да копает. Автору данных строк удалось на пяток минут заговорить зубья копателям, и этим он горд без памяти. «Роется новая братская могила для сайгаков!» взмахивал найденным в степи рогом, как клинком бывший москвич, а ныне друг степей — молодой инспектор Андрей Двуглов.

Потеряв головы, животные приобретут ум и в конце концов тоже отвернутся от канала-страшилища и его усов. А куда бежать? Путь тюльпанам один — на юг, в барханы, которые сайгак извечно сберегал только на студеное время, — корму там не ахти как богато. А выбив колючки копытами раньше времени, как зимовать? Тщедушный сайгак утер хобот мамонту — пережил его, приспособившись к катаклизменной природе. А мы теперь древнее животное безжалостно за горло. Вот и скудеет раздолье. За пять лет поголовье сократилось без малого вшестеро! И на самолете не скоро разыщешь ныне в степи грациозное стадо.

Вроде все согласны, что необходимо сберечь калмыцкой степи его «рогатый тюльпан». При разумном «садовничестве» этот цветок песков может внести весомую диетическую лепту в Продовольственную программу. Однако, скандируя голосовыми связками «за», ножом распарывают тонкий, как хром, травородный слой замышленных природой пастбищ. Кто, наконец, образумит Минводхоз и Агропром, кипучая деятельность которых в калмыцкой степи метко оценена населением: посеяла баба репу — выросла бузина.

Вооруженные приборами ночного видения, охранники сайгаков отважно проводят жизнь в степи, недосыпая и недоедая, сражаются за каждую голову современника мамонта. А мы вот на самолете стоимостью в полторы тысячи за световой день кружим в небе, по-орлиному высматривая юрких, как грызуны, злодеев. Благородно, разумно. Но не оберегает ли бдительная инспекция шкуру уже убитого зверя?