Мирабель открыла глаза и блаженно потянулась.
Впервые за столько дней она наконец-то почувствовала себя лучше…
Боль в ноге перестала беспокоить ее уже наутро, особенно после того, как Дик натер ее щиколотку разогревающей мазью и замотал старым шерстяным шарфом. Мирабель радостно вскочила с постели, ощутила, что твердо стоит на обеих – здоровых! – ногах, но тут же пошатнулась. На нее навалилась страшная слабость, спросонья оставшаяся незамеченной. Немного погодя начало ломить виски, шуметь в ушах.
Когда ко всем вышеперечисленным симптомам добавилась и головная боль, и жар вперемешку с ознобом, Мирабель решила, что теперь ни за что не покинет свою теплую постель.
Собственно говоря, это ей уже и не удалось бы без посторонней помощи. Когда Мирабель захотела предпринять попытку спуститься на кухню и нацедить себе стакан воды из-под крана, она поняла, что ноги её не держат – и это не было красивым книжным преувеличением.
После полудня к ней зашёл Дик.
Вместо Мирабель он обнаружил лишь её нос, сиротливо торчащий из одеяльного кокона и груды подушек.
– Ну, как мы чувствуем себя сегодня утром? Как нога? Надеюсь, прошла? Гарантирую, что никакого перелома там и в помине нет…
– Перелома нет, – жалобно простонала Мирабель, – но, кажется, я немного заболела…
Дик нахмурился. Он подошел к постели, наклонился и губами коснулся её лба – Мирабель даже увернуться не успела.
– И не кажется, а точно заболела, – констатировал он. – У тебя высокая температура. Как ты умудрилась? Сейчас, если мне не изменяет память, разгар лета…
– Я очень рада, что ты это заметил, – огрызнулась Мирабель, – но болезнь не спрашивала меня, какое сейчас время года, перед тем, как свалить с ног!
– Тихо, тихо, не злись. Это тебе сейчас вредно. Принести тебе что-нибудь? Воду, чай, сок?
– Сока в доме нет, а чай… Нет, пожалуй, я ничего не хочу. – Мирабель сморщилась от очередного приступа головной боли.
– Как ты думаешь, что у тебя?
– Кажется, грипп, или простуда, хотя я точно не уверена…
– Тело ломает? – деловито осведомился Дик.
– Ты что, не просто авиатор, но еще и доктор? Нет, сэр, не ломает.
– Неважно. Этот симптом может проявиться и позже.
– Вчера я долго сидела на земле, – вспомнила Мирабель, – но вообще-то земля была совсем не холодная.
– Может, ты понервничала, вот иммунитет и дал сбой. Так, тебя можно оставить одну?
– Не припомню, чтобы тебя тут кто-то держал насильно, – у Мирабель всё-таки хватило сил на возмущенный голос и выражение лица.
Дик вздохнул. Весь его вид выражал: угораздило же связаться с капризным и невыдержанным ребенком…
– Я ненадолго оставлю тебя одну и съезжу в магазин.
– Вызовешь такси? – осведомилась Мирабель.
– О, черт. Хорошо, если тебе так угодно, я возьму такси. Если ты считаешь, что мне нельзя доверить «Субару».
Мирабель хотела было высказаться фразой наподобие «А почему я должна тебе доверять, уедешь на машине, и поминай, как звали», но взглянула на Дика и передумала.
К тому же она вовремя вспомнила о его биплане, одиноко стоящем на заброшенном поле. Зачем ему машина – разве он сможет бросить свой самолет?
С этим парнем определенно что-то было не так (а, может, что-то не так было с самой Мирабель), но вряд ли ему понадобилось бы угонять старенький, хоть и безотказный автомобиль?
– Бери, – выдавила из себя Мирабель, – ключи на гвоздике над входной дверью. – Только постарайся не попасть на глаза дорожной полиции.
– Не беспокойся. Какой сок ты хочешь?
– Апельсиновый, грейпфрутовый, яблочный… Что-нибудь.
Выходя, Дик помедлил и обернулся:
– Так как, Мирабель? Может быть, мы позвоним кому-нибудь из твоих родственников? Тебе сейчас нужно, чтобы рядом был кто-то, кто может позаботиться о тебе.
С видом маленького упрямого ослёнка она отрицательно покачала головой.
– Тогда я останусь здесь, – резюмировал Дик и вышел, пока Мирабель не успела что-либо возразить.
Позже она уже ничего не могла ему возразить, поскольку впала в забытьё. Дик вернулся, поставил на тумбочку рядом с ней несколько стаканов – с чистой водой, с минеральной, с соком, – а сам устроился с книгой в кресле у окна.
Когда Мирабель в очередной раз разлепила глаза, уже стемнело.
– Ну как, пришла в себя?
Она осторожно пошевелила рукой, ногой.
В теле была свинцовая тяжесть…
– Не очень, – честно призналась она.
– Давай мы всё-таки вызовем тебе врача.
– Я не хочу.
– Но почему?
– Это моё личное дело…
– Всё-таки ты девушка со странностями, – заявил Дик, вздыхая. – Ладно, тогда придется тебе выпить горячий чай с малиновым джемом…
– …фу-у-у, косточки…
– И выпьешь лекарство.
– Ладно.
– Ты мне не возражаешь? Я удивлен. С твоего позволения, я принесу тебе чай, а потом соображу что-нибудь поесть.
– Есть я не хочу.
– Зато я хочу. С утра во рту крошки не было…
– Ты не ел?
– Нет. Как пришел тебя проведать, так и забыл про завтрак. Я скоро вернусь, ты еще не успеешь про меня забыть.
Мирабель пролежала с высокой температурой и сильной слабостью в конечностях около шести дней. Всё это время Дик изображал заботливую сиделку – приносил и уносил стаканы с минералкой, протирал ей лоб влажным полотенцем, проветривал спальню и заваривал в термосе всякие лечебные травки.
– У тебя что, нет других дел, кроме как за мной ухаживать?
– А я еще и не начинал, – Дик широко улыбнулся.
– Ты же понимаешь, о чём я.
– Ага, понимаю.
– Неужели тебе так интересно бесконечно читать Сэлинджера у постели тяжело больной?
– Ничего, ты уже пошла на поправку. Скорее всего, это было что-то вроде гриппа.
– Я серьёзно… Ты же вроде как собирался заправиться и лететь дальше, путешествовать по стране. А вместо этого застрял тут надолго.
– Полеты могут немного подождать, – спокойно ответил Дик. – Кроме того, разве я могу оставить человека в бедственном положении?
– Но я не при смерти и не бедствую.
Дик подтащил тяжёлое кресло поближе к постели девушки, уселся в него и внимательно посмотрел на Мирабель:
– У меня тоже есть к тебе вопросы, – неожиданно заявил он.
– Может, не стоит? – осторожно поинтересовалась Мирабель.
– Стоит… Когда окончательно поправишься, первое, что сделай – подойди к зеркалу и внимательно посмотри на себя.
– Зачем? Я прекрасно знаю, как я выгляжу.
– Точно?
Дик прищурился.
– Ага, – кивнула Мирабель. – Зеленая… ну, или, во всяком случае, бледнющая после болезни, волосы спутанные, под глазами темные круги.
– Брось, ты ведь и сама прекрасно знаешь, какое впечатление производишь на мужчин.
Мирабель не собиралась смущаться, но всё-таки смутилась. Дик продолжал:
– Юная, красивая, одинокая… У тебя должна быть уйма друзей и целый штат поклонников. Я пробыл здесь неделю и за это время не увидел ни одного человека, не считая, разумеется, себя самого. Ни звонка, ни стука в дверь… А ведь у тебя, в отличие от меня, даже есть мобильный.
Мирабель вздохнула:
– Не мог бы ты сварить для меня пасту? Что-то аппетит вдруг проснулся…
– Ничего удивительного, – спокойно ответил Дик и поднялся. – Ты столько времени ничего не ела. Я понял, ты не хочешь об этом говорить. Что ж… твоё право. Но всё это выглядит очень странно… Слушай, а, может, ты просто-напросто колдунья?
Мирабель дотянулась до подушки и изо всех сил – насколько могла – запустила ею в Дика. Одного шага, незаметно сделанного им, было достаточно, чтобы она промазала мимо своей насмешливой цели…
Дик вышел из комнаты, а Мирабель уселась среди подушек, натянула на себя длинную футболку, откинула одеяло и босиком прошлепала в ванную. Там она уставилась на себя в зеркало, словно и вправду увидела впервые…
Черные волосы были спутанными, но всё такими же шелковистыми. Синие глаза смотрели недоверчиво и хмуро, нежный ротик был слегка приоткрыт, словно его хозяйка пыталась выговорить «Не верю»…
Может быть, Бернингтон прав, и в его словах есть свой резон?
Превратилась в живую мумию, добровольно поставила на себе крест и вот уже год не движется ни вперед, ни назад.
Вперед – чтобы начать новую жизнь. Назад – хотя бы для того, чтобы разобраться с прошлым. Должно же оно когда-нибудь отпустить её? Или же это она сама его не желает отпускать?
Каким образом она, цветущая и юная, когда-то жизнерадостная и весёлая девушка, оказалась в полной изоляции от мира и близких людей? Почему не пытается хоть немного изменить ситуацию к лучшему?
Она осталась одна, совсем одна… Если бы за кружкой воды на днях к ней не занесло пилота, у которого закончился бензин, лежала бы тут без возможности поесть, попить и сказать хоть кому-нибудь, как она себя чувствует…
Заслышав на лестнице легкие шаги авиатора, Мирабель стремглав помчалась в постель и даже успела принять прежнее лежачее положение, прежде чем он появился в комнате.
– Садись, – велел он, – и осторожно: горячее.
…И вот теперь наконец-то она проснулась, ощущая себя относительно здоровой, относительно всех прочих дней, разумеется. Голова больше не болела, за окном было ясное висконсинское утро, слабость в теле прошла, и даже как будто прилив сил появился.
Мирабель осторожно села на кровати. Не почувствовав привычного головокружения, она улыбнулась и поднялась. Сейчас, сейчас она наконец-то примет душ, а еще, конечно, вымоет голову. Сколько дней она ждала этого момента истины! Можно, в принципе, даже ванну принять. Но это дело небыстрое, а если Дик проснется и заявится проведать её прежде, чем она вынырнет из душистой пены, то велик риск нарваться на очередные нотации.
Мирабель захватила нарядный шелковый халатик и отправилась в душ…