Небо нас ненавидит

Глава 14. Тени Старой Династии

Море. Цветущие берега. Прекрасное зрелище, — кроме тех случаев, когда тебя везут продавать в рабство.

Вода под вёслами — тёмно-лазурная, оттенка неба, но вдвое темнее. Она была настолько прозрачной, что он мог разглядеть даже дно, где серебряные кефали и медные сарпы шныряли под пёстрые камни, стоило тени галеры вторгнуться в их молчаливый покой.

Пахло особенной, морской солью — запахом простора и свободы. Жёлтые скалистые берега с чёрными зёвами пещер, поднимались из воды по правую и левую руку. Иногда наверху такой скалы можно было разглядеть белое стадо овечек. И мучительно хотелось рвануться туда, на этот прекрасный остров, и жить там, среди скал и овечек, до конца своих дней. Чтобы никому не было до тебя дела — ни тому королю, против которой ты взбунтовался, ни тому, в чью страну тебя везут продавать. Чего ещё пожелать можно?

Но до его желаний никому не было дело. Они были прикованы к галере рядами, попарно, трёх офицеров вполне хватало, чтобы справиться с двумя десятками пленников. А весло было тяжеленным и казалось, что к нему невозможно привыкнуть.

Мертвенный порядок напоминал о корабле мертвецов пастора Сибби. До сих пор при каждом воспоминании о том путешествии Квендульфа начинало тошнить, даже на пустой желудок.

Иногда, когда выпадала передышка и голова снова могла принимать мысли, Квендульф пытался понять, зачем на юге нужны рабы? Ведь у них немало магов. А маги могут делать такие вещи, которые и не снились простым людям. Не просто так оттуда, с юга, приходят к нам разные чудеса.

Может быть, есть занятия, которые не под силу даже магам. И именно на них направляют рабов, потому что их не жалко? Маги наверняка забрали себе всё лучшее от жизни — а рабам оставили кости вперемешку с горелым мусором.

Чем дальше они продвигались, тем больше он подозревал, что так оно и есть. И с радостью повернул бы назад. Но в гео положении грести можно было только вперёд, навстречу печальной участи.

Офицеры разделили обязанности, как это принято в армии. Чем ниже чин, тем больше работы. Командир (даже в таком деле нельзя без командира) отбивал ритм гребли по барабану с облупившимися бортами. Второй по старшинству сидел на корме, где рулевое весло. Третий, самый младший и бесправный, отвечал за кормёжку.

Их кормили какой-то белой волокнистой жижей, которую шлёпали прямо на лепёшку. Лепёшка служила тарелкой и её же потом съедали. Сами офицеры питались, конечно, лучше. Но галерники уже усвоили, что будут целее, если лишний раз не возражать. Здесь, на галере, было проблемой поговорить с кем-то, кроме ближайшего соседа — где уж тут бунтовать.

Соседа юного невольника звали Миасфер. Ему было уже за тридцать, очень худой, и всегда с таким видом, словно вынужден взирать нечто отвратительное. Короткая рыжая борода покрывала его лицо, словно ржавчина.

До галеры Квендульф никогда его не видел. Но это не удивило. Юный невольник уже привык, что в этом деле его будут окружать совершенно незнакомые люди.

Они почти не разговаривали. Когда гребли — не было времени, когда переставали — не было сил. Только в минуты вроде теперешней, когда еда возвращала часть сил, можно было перекинуться парой слов.

Квендульф молчал. Он отлично усвоил, что все беды той ночи начались от неуместных разговорах.

Так что Миасфер заговори первым.

— При Старой династии, — заметил он, — гребцам давали пышный хлеб, а не эту лепёшку.

Миасфер произнёс это так уверенно, словно сам успел побывать на каторге при прежней династии. Но при этом, хоть и был старше Квендульфа, выглядел слишком молодым для таких достижений.

— Хорошо, что хоть что-то дают.

— Они не могут не давать. Если будем грести не в ритм — не доплывём. Мёртвые им ни к чему, иначе нас бы ещё на родине повесили.

— Они могут с нами делать, что захотят.

— Нет. Иначе займут наше место. Ты знаешь, сколько выручит король за одного раба?

— Да, — согласился Квендульф, — Это так.

— Но разве ты хочешь быть рабом?

— Этого не изменишь. Какая разница, чего я хочу?

— Похоже, ты доволен. Как и все мы.

Квендульф приказал себя замолчать. Но не успел и поэтому выпалил.

— Я сражался в ту ночь за то, чтобы никто и никогда не был в рабстве.

— Я тоже сражался. Но я сражался за Старую Династию, — очень спокойно произнёс Миасфер.

Квендульф едва не рассмеялся.

— Тогда ты, дружище, воевал не в той армии, — заметил юноша, — Получается, в ночь мятежа ты был всё равно, что окружённый врагами.

— Когда я пришёл с оружием, никто не спросил, за что я сражаюсь.

— А ты хоть слышал, что этот одержимый Сибби в проповедях несёт? Про адских гадюк, человеческую слизь и чумное наследие Старой Династии.

— В мятеже были разные люди.

— Не отрицаю. Сам там был.

— Все ненавидят узурпатора за разное, — Миасфер перевёл дыхания, — Не знаю, что он сделал тебе. Я и мои друзья не можем ему простить попрание прав и законов Старой Династии.

Квендульф невольно перевёл взгляд в сторону море.

— Я сам не знаю, что он мне сделал, — произнёс он, — Но если бы был выбор, я снова пришёл бы драться.

— Это потому. что ты — воин.

— И что это меняет?

— Раз ты воин, то рабом быть не можешь.

Квендульф хмыкнул.

— Как будто у меня кто-то спрашивают, что я могу, чего я хочу. Нас везут в Священные Города, Там не ждёт нас ничего хорошего. Это всё, что я знаю.

— Но ты тоже участвовал в мятеже.

— Да, я был там в ту ночь. Но не с пастором Сибби. Я был в отрядах умеренных.

— Ты разделял их идеи?

— Я не знаю никаких идей. Я просто был с моими друзьями. Наверное, я ошибался.

Миасфер понимающе улыбнулся.

— Для юноши военного сословия — это обычное дело, — сказал он, — Пошёл с друзьями, угодил в передрягу… Друзья важнее идей. Ведь идеи в бою не спасут. Я даже больше скажу — они не спасут и в мирное время.

Но тут заговорил барабан и пришлось браться за вёсла.

На следующей остановке места вокруг были настолько красивы, что Квендульф оглядывался, пока лепёшка не подошла к концу. Наконец, он вспомнил про соседа, набрался смелости и спросил:

— Ты знаешь что-нибудь о том, где и кому нас срьираются продавать?

— Думаю, всё будет как раньше, — Миасфер смотрел куда-то прочь, где сходились море и небо, — Такие соглашения меняются редко и медленно. Нас доставят в Священные города и там продадут в один из них. А уже эти решат, на какую работу нас поставить.

— Неужели они не боятся бунтов?

— Нас не так много. И нас будут распылять. По разным городам. Разным хозяевам. Чтобы при встрече нам не о чем было говорить, не то что строить заговоры.

— Но зачем им, в священных городах, столько рабов?

— Раз покупают, значит нужны. Это всё, что нам положено знать. У них, в этих городах, почти все жители — жрецы. Там всё совсем по-другому устроено, не так, как у нас.

— Все — жрецы… — задумался Квендульф, — Если так, то кто тогда работает?

— Рассказывают, они настолько продвинулись в прикладной магии, и что людитам вообще не работают. А когда что-то надо, просто творят нужные заклинания. Но я думаю, что магии им пока недостаточно и работать у них пока ещё нужно. А значит, работают вместо них — рабы. Такие, как мы с тобой.

— Но вы на что-то надеетесь?.

— Пока дышу — надеюсь!

— Как думаете, нас выкупят?

— Мне нет дело до всех вас.

— Но мы вместе сражался.

— Я сражался не за вас, а за Старую Династию.

— И вы думаете, в Священных Городах есть работорговцы, которые это ценят.

— Кто знает… Слава Старой Династии была огромна, она доходила до всех четырёх концов света. В каждом из государств были её почитатели. Часто говорят, что она умерла — но любой, кто видит дальше носа, видит, что она готова ожить в любое мгновение. Иначе у неё не было бы верных сторонников, и враги, вроде твоего недоумка Сибби, не ругали бы её с такой ярость. Они проклинают Старую Династию — потому что боятся и знают, что она ещё жива и способна на многая.

— Вы хотите сказать, что нас скоро освободят? И мы сможем снова сражаться… пусть даже за Старую Династию?..

— Я ничего уже не хочу. Ни говорить, ни доказывать. Даже умереть не хочу. Просто помни, мальчик, — никто из невольников никогда не сможет угадать, кто его купит… и для какой цели….

Путь из Меларнского королевства в Уккар идёт через глушь. Пригорки, болота и серебряные ленты тростников.

Путешествовать с Гервёр оказалось проще, чем он думал. Помимо боевых качеств, девушка умела ещё и молчать. Но с ней всё равно было жутко. Казалось, её холодные и зоркие глаза помнят всё, что замечают — а её сильные руки всегда готовы применить добытые знания в бою.

Тяжёлые осенние дожди обложили землю. Их небольшой отряд полз от постоялого двора к другому.

Конечно, неделю назад Ладислав уже ездил по этой дороге. Но в то время жарило солнце и путешествие прошло быстро, весело, и, казалось, другими местами. Дорога была настолько удобной, что даже наставники не смогли её испортить.

А сейчас было скверно, даже без наставников. Ладислав лишний раз напомнил себе, что их нужно оплакать как положено. Но не сейчас. Потом. Когда станет спокойней.

Он помнил, что перед границей будет ещё один город, поменьше столицы. Раз есть город, то есть и монастырь, и всё остальное. Можно попросить, чтобы они оплакали вместо него. Монахи справятся лучше, они привычные.

И вот ближе к вечеру они увидели башни из светлого камня и дубовые частоколы стен. А рядом, на холме, чьё-то загородное поместье. Такой же, как у городских стен, частокол окружает двухэтажный господский дом, ещё несколько построек и храм Бога и Богини из еловых досок — совсем новенький..

Ладислав помнил это поместье, он успел его разглядеть, когда проезжал в прошлый раз.

Но теперь сердце подсказало, что в поместье стоит свернуть. Там было какое-то движение.

На башне ворот дежурил кряжистый деревенский мужик с дубиной. Поверх серой рубахи, в какой хорошо лес рубить, накинут белый плащ королевского гвардейца. Выглядело это примечательно.

Заметив Ладислава и Гервёр, он сразу сделал страшное лицо. Но как только он хорошенько разглядел качество сбруи и вышитые грибы на одежде, то немедленно заулыбался и побежал вниз, открывать ворота.

Ладислав заехал во внутренний двор, довольно тесный и засыпанный соломой. Сначала он хотел спешиться, но тут же спохватился и заговорил с дворовыми как и положено человеку у власти — сверху вниз.

— Кто ваш хозяин и почему он нас не встречает? Это против обычаев гостиприимства. Вижу, вы построили храм из лучшего дерева — неужели ваше сердце по-прежнему каменное?

А про себя он отметил, что не ошибся насчёт храма. Еловые доски были настолько свежие, что от них до сих пор пахло смолой.

— Наш господин — брат барона и в городском совете участвует Он сейчас в столице, помогает королю победить всех мятежников, — ответил статный человек с русой бородой. Борода была длинная и аккуратно расчёсана. А сам человек, судя по кнутуна поясм и важному виду, был здесь за конюшего. Дворня расступилась, освобождая ему путь.

Похоже, сейчас, пока хозяин в отъезде, он был здесь за главного.

— До вас не доходили вестей, когда он вернётся? — осведомился Ладислав.

— Наш господин пока ещё не совершил всех положенных подвигов.

Ладислав попытался припомнить, кто из тех, кого он мог видеть в столице, мог быть местным господином. К сожалению, он мало кого успел увидеть и еще меньше успел запомнить. Король, как и положено узурпатору, предпочитал договариваться лично, а не через вассалов.

Надо спросить у Гервёр, кем этот хозяин может быть. Она здесь росла, она здесь всех знает. Но спрашивать у неё было боязно. Девушка сидела в седле прямая, как палка, с непроницаемым холодным лицом статуи.

— Молодой господин, вы сейчас возвращаетесь из столицы? — вдруг спросил за спиной тихий голос.

Ладислав обернулся. Сухая пожилая женщина в чёрном платке, какие носят послушницы при монастырях, она стояла чуть в стороне от остальных слуг.

— Да, бабушка, вы правильно угадали, — Ладислав говорил тише, чтобы показать уважение.

— Скажите, вам не приходилось слышать про воина по имени Квендульф.

Ладислав попытался вспомнить, слышал ли он это имя. Оно, конечно, местное, людей с похожими именами он встречал. Но Квендульф…

Судя по тому, как она одета, этот Квендульф не богат. А значит, он может быть кем угодно. Ополченцем. Мятежником. Или одним из тех неизвестных, кто напал на него возле гостиницы и принял смерть от рапиры…

Ладислав перевёл взгляд на Гервёр. Та слушала с отстранённым видом, как слушают пение птицы, когда проезжают мимо рощи на турнир. Если она что-то и знала, то не подала виду.

— Ваш Квендульф — он служит в гвардии или в ополчении?

— Я не знаю. Я знаю только, что когда это всё началось, — женщина говорила, даже не глядя на взбудораженных слуг, — он не смог быть в стороне. Он боевой у меня, настоящий молодой воин. Он ушёл сражаться… не знаю, на чьеё стороне. Может быть и так, что он стал мятежником.

Ладислав подумал, что сейчас на неё набросятся. И даже положил руку на пояс, чтобы, когда начнётся, тут же выхватить рапиру и встать на защиту несчастной женщины. Его слуги разгадали жест и тоже напряглись.

Но это были лишние предосторожности. Рикто из слуг даже не шевельнулся. Видимо, они настолько привыкли к её горю, что не видели в нём измены.

— Скорее всего, ваш сын в ополчении, — Ладислав с трудом подбирал слова, — В гвардию простому человеку не попасть, престиж слишком велик. Я не был в сражении, но я видел, как расцвела доблесть в ночь мятежа. И гвардейцы, и мятежники сражались, но это был бой благородных. Я буду молить Бога и Богиню, чтобы они сохранили вашего сына, а если это уже невозможно — обеспечили достойное место в будущей жизни тому, кто так и не получил его в этой. Но вохможно, он ещё жив. Не оставляйте надежды!

— Спасибо вам. Если вы узнаете хоть что-нибудь о его судьбе — сообщите мне. Пожалуйста!

— Я едва ли смогу узнать. Я отправляюсь совсем в другую сторону…

— Это может быть случайностью. Вы же знаете, молодой господин, какие случайности бывают.

— Да. Случайности бывают, — Ладислав убрал руку с пояса. Потом, не в силах успокоиться, принялся разглаживать свои волосы. Они были хоть и длинные, но короче, чем у Гервёр и почему-то это раздражала.

Женщина посмотрела на него с суровым видом.

— Я — мать. Мне нужно знать, что делать. Молить о нём богиню и бога, — или сразу оплакивать.

И она пошла прочь.

Конюший вышел вперёд. Всем своим видом он словно извинялся за этот неудобный разговор. Чего там — даже его борода извинялась.

— Мы просим нас простить. Видите, несчастная женщина…

— Вам не за что извиняться. Она в беде. Для чего ещё нужны люди благородного сословия? Мы защищаем тех, кто не может защитить себя сам. Поэтому у нас и замки и оружие.

— Я хотел сказать, — осторожно сказал конюший, — вы можете у нас поселиться. Наш господин, конечно, распорядиться не может, но он обычаям следует. Вы человек благородный, не враг, не мятежник какой-нибудь. Таким в нашем скромном доме всегда рады.

— Благодарю вас. Мы постараемся вас не стеснять. Погостим всего лишь одну ночь. Переночуем и двинемся дальше.

— Живите столько, сколько вам угодно. И я бы советовал дождаться хозяина. Он вернётся с победой, пировать будем. А эта прекрасная дама — ваша супруга? Если так, мы можем вам в одной комнате постелить.

Ладислав уже открыл рот, но не успел ничего сказать.

— Я ему не жена, — произнесла Гервёр, — мы просто путешествуем вместе. Но спать мы будем в одной комнате. И в одной кровати.

— Но… почему? — конюший нахмурился. Такие распоряжения были ему непривычны.

— Ты не спрашивай, — всё тем же тоном изрекла Гервёр, — а исполняй.

Глава 15. Причал священного города

После недели на вёслах жизнь казалась горькой, как морская вода. Небо стало глубоким и бесконечно далёким, на берегах теперь тянулась выжженая степь с редкими. Жаркий, как в бане, воздух драл лёгкие на каждом вдохе.

Сил, чтобы говорить, уже не было. Даже чтобы думать сил не было. В прежние дни Квендульф и не подозревал, как много нужно сил, чтобы думать. Его хватало ровно на одну мысль:

Мы попали в беду. Мы попали в беду, а выхода нет.

Он додумал эту мысль до конца, впился в весло, потянул его на себя. По вискам побежали ручейки пота. Когда солёный поток иссяк, Квендульф разлепил глаза и впервые в жизни увидел Священный Город.

Прямо по курсу была дельта реки, широкая и заболоченная. Там вырос целый лес из высокого серебристого тростника, и болотные куропатки шмыгали среди его стеблей. А дальше, на пригорке, сверкали белоснежные стены, покачивались зелёные кроны финиковых пальм и устремлялась в небо огромная ступенчатая пирамида, обложенная бирюзовыми изразцами.

Пахло тяжёлой болотной водой. Квендульф представил, каково будет грести в этой жиже и ему сразу стало худо.

Но бывший мятежник продолжал грести. Он уже усвоил, что его самочувствие никого не волнует.

Лодка свернула прямо в камыши. Теперь серебряная стена была справа и слева, и звонкие стебли кружили вокруг лодки, словно в галлюциногеном хороводе.

Предчувствие не обмануло Квендульфа — грести стало тяжелей. Они шли теперь против течения, это непросто даже в сонной заболоченной дельте. И сама вода здесь была другая — мутная от ила, почти коричневая.

Между шелестящими стенами тростников шебуршала опасная живность. Иногда он замечал в воде блестящую чёрную змею. Мохнатые чёрные стрекозы, удивительно мерзкие на вид, были повсюду. Квендульфа передёрнуло от одной мысли, что такая может сесть ему на руку.

А внизу, прямо в воде, покачивались огромные цветки тошнотворно-красного цвета. Казалось, что они вырезаны из человеческой плоти — и ещё не успели остыть…

Квендульф тащил весло на себя и готовился увидеть священный город — первый в своей жизни. После такого можно начинать планировать побег — или просто лечь и сдохнуть.

Показался причал. Теперь Квендульф разглядел, что город не так и велик, особенно по сравнению со столицей. Так, шесть или восемь кварталов и городская стена.

Город стоял на холме, по-прежнему опалово-белый и недоступный. Широкая, в две колеи, дорога спускалась к причалу, а рядом, на берегу, столпились домики из обмазанного глиной тростника. В этой импровизированной деревне жили те, кто кормился с причала.

Бросили канат, причалили. Поднялись, и начали выходить. Кормёжки в этот раз не было. Значит, кормить должен новый хозяин, — или кто их ещё ждёт.

Квендульф посмотрел на галеру. Теперь она была похожа на выеденную шкурку и казалось очень тесной..

— А кто обратно её повезёт? — спросил Квендульф.

— Никто. Зачем она нужна? — отозвался Миасфер. Он, конечно, тоже был вымотан. Но путешествие перенёс легче. Неужели оно у него — не первое?

— На ней по морю ходить можно.

— …Если найдёшь кого-то, кто согласится грести.

— А как же офицеры?..

— На попутный корабль сядут… Когда из борделя вылезут.

— Но тут, на галере, лавки останутся, дерево.

— Рабы в наше время дороже, чем дерево.

Квендульф опять вспомнил барку с мертвецами. И в который раз почувствовал тошноту.

Видимо, дело было в мече. Когда под рукой есть оружие, почти всё переносится легче. А сейчас вместо меча были цепи. В цепях даже просто жить тяжело, а тут ещё такое.

Чтобы отвлечься, он снова посмотрел на город. И был первым, кто увидел, что по пирсу кто-то идёт.

Человек был в серой рясе служителя Новых Богов. Похоже, пастор, или даже пастор-монах. Необычным был только его внешний вид — вытянутая голова, похожая на фасолины, смуглое лицо, миндалевидный разрез карих, как речная вода, глаз. Руки были сложены на груди и можно было разглядеть, что пальцы и кисти рук тоже смуглые.

Он просто из местных, — подумал Квендульф, — те, кто здесь живёт — они все такие.

Чуть дальше, на дороге из города, он разглядел других людей. Шестеро смуглых людей с глиняными табличками на груди тащили паланкин. Судя по тому, как этот паланкин болтало, внутри было что-то тяжёлое и неудобное, как арбуз. На опущенных занавесях вышит знак — бычья голова с пылающими рогами.

Наблюдать за паланкином было интересно. Но священник подошёл раньше.

Интересно, он и есть покупатель?

Увы, нет.

— Приветствую вас, — заговорил он на их языке, не очень правильно, — Вы в беде. Вы в рабстве. Вас скоро продадут. Я пришёл, чтобы предложить вам последнюю помощь, которую вы получите..

Неужели еду будет раздавать? Квендульф слышал, что в храмах Новых Богов такое бывает. Соседи иногда ходили, чтобы не ужинать.

Квендульф никогда не ходил. Он был слишком горд для этого. Кровь его отца, человека, при всех недостатках, военного сословия, не пускала. Или, точнее, кровь предков отца. Потому что из отца не военный, а недоразумение.

Но сейчас он был так устал и измотан, что не смог бы отказаться. Ему просто не хватало сил, чтобы оставаться гордым и независимым.

Но чтобы откусывать и жевать, сил не было тоже. Он мог только стоять и покачиваться, как плохо вкопанный столб.

— Прежде чем погрузиться в пучину рабства — примите веру в Новых Богов! Примите искупление! Примите Бога и его супругу, что не имеют формы и потому объемлют всё, что не имеют избранных и потому открыты для каждого! Прежде, чем вас утащит в пропасть — задумайтесь о последнем, небесном обете, после которого вы будете падать всё равно, что в небо. Есть ли среди вас те, кто уже принял новую веру? Радуйтесь! Можете не подавать знака, просто радуйтесь, потому что сколько бы вас не мучали за эту короткую жизнь, вас ждёт прекрасная удел в угодьях вечности

Офицеры переглянулись. Они не знали, что делать.

Но в партии нашёлся человек, который знал.

Миасфер выступил вперёд, насмешливо вскинув подбородок. Проснувшийся полуденный ветерок перебирал его отросшую рыжую бороду, а в голубых глазах горела колючая насмешка.

— Мы слишком голодные для твоей проповеди, — заявил он, — Иди в город, сытых людей на правильный путь выводит и на нужное место ставь. Или боишься, что они сами тебя на кол усадят?

— Следи за языком! И знай — я не страшусь гонений! Что могут люди против Истины?

— Люди вообще мало что в этой жизни могут, — согласился Миасфер, — Особенно, если это люди простые, не цари какие-нибудь. Но в священных городах живут Старые Боги. И вот они — могут многое. Или ты сам не отсюда? Не видел, что они могут?

— Ты почитаешь Старых Богов намного больше, чем они того заслуживают. Учись не поклоняться бездумно. Учись думать, кому служишь.

— Я уже пытался служить кому надо, а не кому положено, — ответил Миасфер, — И видишь — теперь я в цепях! Мы все в цепях!

— В цепях вы сегодня, а небо ждёт вас всегда и до самого конца вечности. Оно ждёт каждого, кто примет учение Новых Богов!

— Я уже их принял! — рявкнул Миасфер. — В одном северном городе, много лет назад. А теперь — проваливай в своё болото!

Проповедник, возможно, нашёл бы, что возразить. Но носильщики паланкина уже вступили на сырые и тёмные доски причала. Он оглянулся, посмотрел на них, взмахнул долгополыми рукавами, как крыльями и пошёл на встречу, делая вид, что не смотрит в ту сторону.

Паланкин степенно проплыл мимо конкурента, развернулся и плавно опустился на землю. Квендульф разглядел, что лица у носильщиков удивительно тупые и отрешённые, словно у измученных лошадей, а таблички у них на груди изготовлены из обожжённой глины и размером примерно с ладонь. Значки, составленные из выдавленных треугольников, покрывали табличку с лицевой стороны. Видимо, это и был тот самый язык богов.

Сами насильщики были тоже тёмные и кучерявые. Явно из местных, но другое племя, не то, из которого произошёл проповедник.

Из паланкина выбрался удивительный багровый толстяк с пышными усами и отросшими до шеи мохнатыми бакенбардами. Он был одет в просторную мантию, белую, как городская стена, отороченную чёрным и серебряным. Судя по

На груди толстяка был вышит уже знакомый бык с пылающими рогами.

Покачиваясь, как игрушечный мячик, толстяк подошёл к рабам и начал их разглядывать, поглаживая усы.

Интересно, этот тоже будет проповедовать? Нет, сомнительно. Квендульф знал, что жители Священных Городов не засылают миссионеров и не читают проповедей. Зачем это нужно, когда живёшь в городе с самими богами? Напротив, горожане скрывали от чужеземцев и священные тексты, и подлинные имена богов, и подробности ритуалов.

Конечно, в священных городах жили ещё и рабы, и торговцы. Но теперь, глядя на тупые, словно из тёмного дерева вырезанные лица носильщиков, Квендульф понимал, что правда о старых богах закрыта и для них. До веры рабов и их посмертной участи никому нет дело. Ни в Священных Городах, ни в других странах по всему кругу земли.

Миасфер поджидал его со всё той же насмешливой улыбочкой и прикрыв веки, словно собирался представить получше аргументы для нового спора.

Толстяк подошёл поблеже. Доски скрипели под его тяжёлыми ногами. Он вытер со лба пот руковом, вдохнул и заговорим:

— Моё имя Ашшурам-Аппи. Я — премудрый. Не удивляйтесь, это официальный титул. Его дают выпускнику Школы Писцов. Точно так же, как ваши северные университеты присваивают выпускнику титул философа.

Юноше вдруг захотелось схватить этого премудрого философа за шиворот и со всей дури бухнуть им в воду. Громко будет, наверное. Сам Квендульф учился слишком мало, чтобы зауважать многоучёных людей.

Сейчас он поведёт нас в город, — подумал юный невольник. И снова ошибся.

— Приветствую вас от имени неба и земли, богов и людей! — провозгласил жрец, — Сейчас вас поведут продавать. И это не зависит от того, в каких по счёту богов вы верите. Я не призываю вас к поклонению! Нет разницы, какие именно боги меня к вам послали. Но у вас есть шанс остаться непроданными! Великий шанс! Кто из вас рискнёт им воспользоваться?

Ответом ему было молчания.

— Вы с ними попроще говорите, — сказал старший из офицеров, — Они тупые, они невольники.

Жрец поморщился и сделал жест рукой, словно стирал неуместное возражение..

— Невольник, — особенно когда его заставляют, как вас, много работать, — всегда боится смерти, — продолжал он, — И всегда мечтает освободиться. А больше ни на что его не хватает. Между этих двух стен вы и будете жить, пока не умрёте. Надсмотрщики священных городов — особая каста, они занимались этим ремеслом ещё два всемирных потопа назад. Они умеют удерживать между этими стенами. Ваша жить будет ужасной, без малейших шансов на побег — но и достаточно сносной, чтобы вы не умерли сами.

— Очень ты нас обнадёжил, толстяк, — заметил Миасфер.

— Дарить надежду — это то, что поручили мне боги. Я пришёл, чтобы предложить вам другую судьбу. Дайте согласие — и вы её получите.

— Ты тоже хочешь, чтобы мы в кого-то поверили?

— Нет. У вас нечего предложить богам, зачем им ещё ваша вера? У вас нет ни имущества, ни положения, ни даже отчизны. Всё, что вы можете предложить — это работу. А богам работать не нужно… Не правда ли, печальное положение?

— Ты к делу давай, — посоветовал Миасфер, — Мы и без тебя знаем, во что вляпались.

— Я предлагаю вам героическую смерть. Нравится? — Ашурам-Апи наклонил голову и растянул губы в сладкой улыбочке.

Миасфер ничего не ответил, и Квендульф решил ему помочь.

— А что за смерть это будет? — поинтересовался юноша, — Сразу, или нас будут долго убивать?

— Это будет смерть с оружием в руках!

— Э, нет. Мы уже так умирали. И видите, что с нами случилось? — Квендульф звякнул цепью на руках, — Мы остались живы!

— Соглашусь, вас постигла неудача. Но я — ваш второй шанс.

— Какой-то ты стрёмный…

— Шансы не выбирают. Они приходят и уходят, а ты за ними можешь только следовать. Кто хочет присоединиться к победоносной армии — поднимите руки. Нам нужны солдаты. Настолько нужны, что подходящих я выкуплю прямо на месте.

— А с кем воевать-то будем? — спросил Квендульф.

— Зачем солдату это знать? Есть враг, его нужно уничтожить, любой ценой. Это и есть работа солдата, она всегда очень простая. Это же не жрец, не писарь, не философ.

— Мну нужно знать, с кем мы будет воевать, чтобы оценить шансы на победу, — настаивал юноша, — Вдруг будет лучше, если воевать за противника?

Ашшурам-Аппи покачал в воздухе указательным пальцем.

— А ты строптивенький, — заметил он, — .Такие нам очень нужны. Жестоковыйные люди обычно очень выносливы.

Жрец повернулся к офицерам.

— Могу я их у вас их купить? — осведомился он.

— Для того мы их и привезли, — ответил самый старший. — Сколько вы готовы за них заплатить?

— Я плачу немедленно и наличными, — Ашшурам-Аппи потопал обратно к паланкину нагнулся, какое-то время копался — и вернулся с мягкой шкатулкой из кожи. В шкатулке лежали серебряные и бронзовые цилиндрики — в Священных городах ими расплачивались вместо монет.

Старший офицер полез в сумку и достал свёрнутый свиток. Развернул и что-то проверил.

— Продаются все, кроме первой категории. А в первой категории у нас этот, — заново свёрнутый свиток ткнул в Квендульфа, — и он тот, — свиток ткнул куда-то в толпу и указал на низенького, малозаметного человечка. Его наш герой в глаза отродясь не видел.

— И что с нами будет? — спросил Квендульф,-

В этом было небольшое, но преимущество. Он успеет увидеть один из священных городов изнутри. Будет, что рассказать детям — которых у него скорее всего так никогда и не будет…

Офицер посмотрел на него сурово и ответил удивительно вежливо. Похоже, он не успел перейти на язык общения с невольниками.

— В этом нет необходимости, — сказал он, — Ваши новые хозяева уже здесь.

— А… где?

— У тебя за спиной, невольник!

Квендульф обернулся и увидел речную барку с непривычно низкими бортами и парусом с красными полосами… Она возникла и причалила совершенно бесшумно, её словно расторгли заросли тростников. На борту стояли три стражника с копьями и выстриженными висками и один жрец в таком же одеянии, как Ашшурам-аппи. Только вышитого быка не нём не было, а лицо закрывала маска, искусно сплетёная из местного тростника.

— Пошёл, чего пялишься, — офицер толкнул его в спину трубкой свитка.

Квендульф и второй человечек зашагали к кораблику, звякая цепями. Офицеры последовали за ними. У них были какие-то свои дела с покупателем.

А за спиной, куда нет сил смотреть, Ашшурам-Аппи уводил с собой их спутников, уже всё равно, что свободных.

Квендульф шагал к барке, гремя цепями. Тяжёлые мысли роились вокруг, похожие на мохнатых стрекоз. И стрекозы от них не отставали, они словно нарочно шмыгали мимо лица, обдавая щёки муравьиной горечьи.

Думать о судьбе других гребцов у него не было сил. Поэтому он размышлял о том, что теперь у него нет даже тени власти над своей судьбой. На этом участке пути он даже не гребёт, его понесёт ветер.

Квендульф пытался придумать способ побега, пусть невероятный. Но мысли упорно ползли в другую сторону. Навязчиво, невыносимо вспоминалась мать. Её еда, её руки, её надежды на случайного, но единственного сына.

Квендульф, наверное, смог бы найти для неё пару слов. Но он её уже не увидит — как не увидел своих судей. И не сможет ей даже отправить письмо.

Он умел писать, что редкость в местах, где он жил — но письмо отсюда всё равно не дойдёт… Только сейчас он понял, что не смог бы ей написать даже когда был в старой тюрьме. Все его связи с матерью порвались в ту ночь, когда он присоединился к мятежу, — и теперь он всё равно, что мёртвый.

Это было настолько мрачно, что он разрыдался прямо на ходу. Почти вслепую шагал он по причалу и карабкался на борт — и его слёзы падали в коричневую от ила воду великой реки.

Глава 16. Вода омовения

В замках не всегда есть готовые комнаты и лежанки, как на постоялых дворах. Зато благородные люди не просят деньги за завтрак и ночлег — если, разумеется, гость тоже человек благородный.

Это была одна из тех просторных комнат, которые есть в любом достаточно большом доме на случай, если приедут гости.

Ладислав лёг сразу, а Гервёр ушла куда-то к слугам. Он уже надеялся уснуть и узнать подробности утром. Но вот на лестнице послушалась буханье и стало ясно — что-то будет.

Дверь распахнулась и в комнату вступила Гервёр. Она выглядела так торжественно, словно явилась на коронацию. За ней семенила приземистая девушка-служанка с полной бадьёй воды.

Бадья опустилась прямо напротив окна.

— Превосходно! — сказала Гервёр, — А теперь проваливай.

Служанка кивнула и пропала без единого слова. Гервёр начала раздеваться

— Ты не хочешь освежиться? — осведомилась она, даже не повернув голову в его сторону, — Можешь после меня. Вода не очень грязная.

Ладислав не ответил. Он делал вид, что спит, хотя не мог даже закрыть глаза. Зрелище, которое ему открылось, было слишком впечатляющим. Только сейчас, на фоне пожара закатного небо, он смог как следует разглядеть её тело.

Это было одно из тел, которые кажутся грубыми на рисунках, но поразительно подходят для статуй. В ней не было ничего хрупкого: широкие плечи, длинные руки с бугорками мускулов, крепкая, средних размеров грудь, широкий таз и великолепные круглые ягодицы. Сверкающая вода бежала по опалово-беледной коже, ещё больше подчёркивая изящество каждого изгиба.

Наконец, она закончила и плюхнулась на кровать. На Ладислава повеяло прохладой свежей воды.

— Не спишь ещё? — осведомилась девушка.

Молчание. Гервёр хмыкнула.

— Не пытайся меня обмануть… Знаю, что не спишь. Скажи, почему ты такой холодный?

— Я такой, какой есть.

— Ты что-то скрываешь. Тебя что-то тревожит. Поэтому тебе до меня нет дела. Правильно? Только умоляю, не притворяйся. Ложь позорна для благородного человека.

— Да. Есть причины.

— Тревога не должна отвлекать от женщин. Женщины тоже тревожат. Но мужчины всё равно к ним стремятся. Даже старики и монахи, — хотя кому, как не им, следует избегать всяких тревог.

— Но вы сами мне запретили к вам приближаться, — и Ладислав щёлкнул по разделявшему их мечу.

— Для мужчин такие запреты значат мало. Есть что-то ещё. Скажи мне, что это.

— Я знаю, что вы не поверите, — ответил Ладислав, — но скажу. Этот вопрос относится к таким, в которых вы ничем не можете мне помочь. Я понимаю, вы мне не верите. Потому что думаете — для вас нет ничего невозможного. Но я живу с такой невозможной вещью. И не могу вас её открыть.

— Ты тайно принял постриг?

— Нет. Посмотри на мои волосы.

— Соглашаюсь, — Девичьи пальцы перебирали его пряди, а грудь покачивалась почти перед лицом, — Волосы у тебя замечательные. Что же тогда? Ты дал обет?

— Да. Обет безбрачия, пока мне не исполнится двадцать пять.

— Но это обет безбрачия — а не обет воздержания. Или ты не знаешь, чем это отличается?

— Я знаю, чем это отличается. Вы можете считать меня старомодным или святошей. Но прошу — не считайте меня идиотом.

— Я просто предположила. Мужчины порой удивительно наивны… Так что тебе мешает? Я не нравлюсь тебе?

— Ваши слова не имеют смысла.

— Это либо что-то связанное с государством, либо женщина, — Гервёр поджала губы, — Либо, как вариант, женщина связанная с государствам. Я права?

— Допустим, да.

— А в каком из вариантов я права?

Ладислав сглотнул и спросил:

— Ваш отец будет вас разыскивать?

— Мой отец рад, что от меня избавился. Но в бездну отца! Если не смогу помочь, то старый пень уж точно ничем не поможет! Давай, рассказывай, я внимательно слушаю.

Ладислав почти был готов рассказать. Но тут закрыл глаза, увидел Олесса и слова застряли у него в горле.

Она уже в шестнадцать была большой и рыжей, как земля, что её породила. Покатые плечи, сильные руки, большая, заметная даже сквозь платье грудь и круглое, как луна, очень красивое лицо с замечательным носом и выразительными глазами.

Никто не помнил, как она попала в поместье. Кажется, её взяли на воспитание. Но какое воспитание в болотном, заросшем лопухами Томире? Сперва Олесса просто играла с двоюродной и троюродной сестрой. Потом она подросла, сёстры уехали и шаг за шагом она начала терять привилегии.

Очень скоро из маленькой, но госпожи она сделалась важной, но служанкой. И Ладислав был единственный, кто это заметил. Отец, занятый разъездами в столицу и смелыми планами освободительных походов, даже не замечал круглолицую девушку. Ладислав пытался понять, почему и в конце концов решил, что отец пресытился женщинами, и теперь пресыщается властью.

Иногда Ладиславу казалось, что он один во всей марке может её понять. А в тот вечер выяснилось нечто другое. Олесса тоже его понимала.

Он упражнялся в фехтовании с капитаном Бронком. Фехтовального зала в замке, разумеется, не было. Фехтовальный зал в Томирском замке — это всё равно, что щипцы для омаров к томирскому ужину. Они упражнялись неподалёку от выгона, за конюшнями. Пахло навозом, но Ладислав не обращал внимания. Нужно привыкать, на полях настоящих сражений тоже пахнет навозом — там же конницы целый табуны…

А отец был в столице. Это Ладислав помнил даже слишком хорошо.

Пастырь Оксанд вышел из-за сеновала и зашагал прямо к ним, ни издав ни звука… После освобождения из башни пастор демонстрировал по-настоящему безрассудное бесстрашие. Он был совершенно уверен, что отныне копья и мечи его не тронут и камни не сокрушат.

Бронк заметил его и опустил оружие, чтобы стук деревянных мечей не мешал говорить… Капитан, хоть и чтил новых богов, недолюбливал пасторов, если они были не монахи. Но Оксанда чтил ещё до пострига. Они вместе боролись против Старой Династии — это значило для капитана больше, чем старые и новые боги вместе взятые.

Пастор остановился и сложил руки на груди.

— Ладислав, — произнёс он, — У меня хорошая новость. Твой отец удостоился венца. Он увидит сияние и будет пребывать в Бесконечности!

Ладиславу показалось, что его голова разлетелась на тысячу осколков. Он сжал зубы и очень долго дышал как можно ровнее, из последних сил сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.

Наконец, он перевёл дыхание и смог спросить сиплым голосом:

— Отчего он умер?

— Его заколол имперский лазутчик, — отчеканил Оксанд, — Есть подозрение, что не обошлось без пособников из числа сторонников Старой Династии. Это, на самом деле, хорошая новость. Но тебе сейчас лучше побыть одному и предаться молитве.

Ладислав со второй попытки вернул деревянный меч в ножны и зашагал прочь, едва разбирая дорогу.

Конечно, это было не обязательно. Но Ладислав всегда убирал в ножны меч, даже тренировочный. Юный наследник был в поместье за главного, пока отец в отъезде. Важно, чтобы слуги и — он соблюдает правила даже в мелочах.

А сейчас Ладислав по-настоящему стал за главного. И от этого было ещё страшнее. Власть давила, и любое неверное распоряжение могло вызвать катастрофу.

А может, отец не умер? Всю ли правду рассказал ему пастор?

Ладислав попытался это рассчитать. Сам Оксанд учил его логике. Но сколько он не размышлял, на ум ничего не шло. Конечно, пастор Оксанд мог что-нибудь перепутать. Но расспрашивать других жителей замка и окрестных деревень бесполезно — они знают ещё меньше, чем он. И даже если сама новость — неправда, он всё равно не найдёт в замке никого, кто знал бы об этом деле больше Оксанда.

Кто знает, до чего бы он дошёл, если по дороге через сад не наткнулся на Олессу. Она как раз подрезала яблоню, но при виде молодого господина отложила нож и подошла ближе. На лице — скорбное выражение, а глаза смотрели так понимающе…

Сейчас Олесса ждёт его — в зелёном, с синей оторочкой платье, которое он подарил перед отъездом. И теперь она стала ещё прекрасней, чем когда он её встретил в саду.

Он почувствовал непривычное тепло на щеках. Потрогал пальцами свободной руки и понял, что это слёзы.

— Почему ты плачёшь? — спросил железный голос Гервёр.

— Я… вспомнил…

— Расскажи мне, о чём ты вспомнил.

У Ладислава не был сил на сопротивление. И он начал рассказывать — очень кратко, чтобы она не заметила, как он всхлипывает.

И вот он дошёл до сцены в саду и затих окончательно.

— Так что она тебе сделала? — поинтересовалась Гервёр.

— Ничего особенного.

— Ничего особенного, кроме того, что позвала к себе в постель?

— Ничего подобного! Она взяла меня за рукоять меча. Положила пальцы, понимаешь? Это было так мило, путь даже меч тренировочный. Я сразу понял, на что она намекает. Я был не один против своих проблем! В ту ночь я был не один!

— И той ночью вы стали любовниками?

— Нет! Она была не такой!

— А как вы стали любовниками?

— Я объяснился ей в любви. Мы всё обсудили. Что возможно, что невозможно. Назначили время для встреч, когда никто не заподозрит. Когда ты за главного, это легче.

— И вы ещё вместе.

— Да. И я собираюсь быть с ней всегда.

— Неплохо справляетесь.

— Любовь — это сложная вещь, важная. Как война.

— А ты был на войне? — вдруг спросила девушка.

— Пока ещё нет.

— Я думаю, — теперь Гервёр смотрела в потолок, — на войне этот опыт тебе пригодится. А война у нас скоро. Ещё как скоро!

Внутри таможенной башни курился можжевельник, разгоняя злых духов. А Арад-Нинкилим и стражники стояли за ней, прижатые тесными улочками. Стражники пялились на редких служанок, что проходили мимо них за водой.

Арад-Нинкилим был занят устранением бед, что остался от сгинувших поклонников ЗаБога. Следов и значков на воротах быть недолжно.

Сначала он подтачивал линии специальным ножиком, а затем покрывал пахучей белой красной. Прошло совсем немного времени — и вот башня стала как новая. Осталось только закрыть крышкой бочонок с побелкой.

— Время возвращаться, — сказал Арад-Нинкилим.

Засов внутренних ворот отошёл, теперь можно было открыть дверцу в правой створке. Арад-Нинкилим вступил внутрь башни первым и сразу увидел, что во внутреннем дворике, прямо посередине мозаичного пола, кто-то стоит в ароматном сизом облаке можжевелового дыма.

Стражники заходили вслед за юным привратником. Было заметно, что они тоже ничего не понимают — но надеются, что юный жрец всё объяснит и уладит.

Арад-Нинкилим пригляделся получше и опознал пришельца.

— Многочтимый Кити-Лишар!

— Он самый, — старик улыбнулся.

Арад-Нинкилим подошёл ближе и спросил уже вполголоса:

— Но как вы здесь оказались?

— Это не больше, чем знание, мой мальчик. Не больше, чем знание.

— Зачем вы пришли сюда.

— Кое-что посмотреть, кое-что проверить.

— И что вы увидели?

— То, что собирался увидеть.

Арад-Нинкилим замолчал, подбирая слова. Стражники тем временем расходились по своим местам. Раз разговаривают — значит всё в порядке, и нечего мешать образованным людям.

Наконец, Арад-Нинкилим решился.

— Я хотел обсудить с вами одну вещь. Где вас можно найти? Вы же не всегда в библиотеке.

— Ты хочешь поговорить со мной прямо сейчас?

— Сейчас — да. Но не здесь.

— Боишься, что услышат духи с той стороны ворот.

— Это тайное. Слишком тайное. Про такое говорят наедине.

— Ты что, влюбился?

— Нет.

— Ты нашёл какие-то новые подлинные имена?

— Нет.

— И правда, что-то загадочное. Пойдём со мной, — Кити-Лишар двинулся в сторону внутренних ворот, — Там, куда я отправляюсь, мы сможем поговорить по-настоящему… А печати снимешь, когда вернёшься. Без нашего приказа, — он повернулся к стражникам, — из города никого не впускать и не выпускать! А если мы погибнем, то до назначения нового привратника вами распоряжается жреческое собрание. Всё, мы ушли.

Они шли знакомой боковой улочкой, что поднималась на храмовый холм. Как всегда в полдень, она была пуста — люди попрятались от густого, как речной ил, жара.

Арад-Нинкилим пытался угадать, куда они направляются. Но не получилось. В той стороне жили все боги их города.

— Сегодня прибудут рабы, — сказал старик, — открой им ворота, прими и запиши, как учили. Передай стражникам и сам пропусти. Печати поставишь обратно. Охранников развлечёшь.

— Я исполню.

— Нам нужно не меньше рабов, а они пришлют два десятка. Мало, очень мало. Города, что ниже по течению, забирают себе лучших работников.

— Но зачем нам столько рабов? У нас мало стражи, не хватает ни панцирей, ни даже копий, — а мы рабов покупаем!

Вдруг Кити-Лишар с проворством, которого не ждёшь от его возраста, свернул в боковую, едва заметную арку. Они прошли по ступенькам и вышли к старой плотине.

Ремонт шёл полным ходом. Два десятка рабов под палящим солнцем, несмотря на полуденную жару, таскали извёстку и битый камень, чтобы укрепить подножье стены, достаточно широкой, чтобы на её гребне росла аккуратная аллея финиковых пальм..

— Мы носим белые и мягкие одежды, пока они работают, — поияснил старый жрец, — Если они закончатся. А человек на такой работе кончается быстро… Если с этими что-то случится — горожанам придётся всё делать самим. Ты учил, ты помнишь?

— Помню, — сказал Арад-Нинкилим и добавил на языке богов:- “Корзины богов — носить человеку”.

— Но мы — не боги. Мы не можем вылепить из красной глины столько рабов, сколько нам нужно. Даже нашей магии для этого недостаточно.

— Тогда почему не закупят ещё больше? Если эти будут отдыхать, они дольше прослужат.

— Мало хорошего товара на рынке. На Малорн была надежда, но мятеж быстро скис. Скоро что-то начнётся в Уккаре. Надеюсь, боги встанут на нашу сторону и продлят Уккарскую распрю подольше. Чтобы процветать, нам нужна война. Чужая война.

— Но война уже идёт! Царь царей уже взял первый город.

— Три города, — тихо произнёс Кити-Лишар.

Арад-Нинкилим почувствовал, как похолодела спина. И похолодела не от ветра — от страха.

— Война идёт, а мы ещё не дошли. Молчи.

Старый жрец направился прямо через проход на платине. Арад-Нинкилим последовал за ним.

Рабы тащились мимо них, даже не поворачивая голов. Они смотрели перед собой, с такими отрешённым выражениями лиц, словно это был домашний скот, превращённый за какую-то вину в человека..

Их кожу покрыли белёсая известь и соль, так что трудно было разобрать и алую печать на лице, и такую же татуировку на правой руке выше локтя. А вместо одежды — настоящие лохмотья.

Клубилась в разогретом воздухе. Было трудно дышать. Они обошли дамбу и вышли к баням, что за храмом богини любви.

Арад-Нинкилим старался запомнить маршрут. Конечно, он поведёт гостей коротким путём, по главной улице. Но дороги судьбы темны и непредсказуемы. Вдруг ему придётся убегать через эти места или где-то здесь прятаться?..

В небольших банях приятно журчала вода. Достаточно чистая для омовений.

Добыть чистую воду — не так просто, не просто так её привозят из горных источников. Воду из реки чей ил даёт немыслимое плодородие, пить нельзя. Арад-Нинкилим видел в храмовой больнице разбухших позеленелых детей, которые пытались. Омовение делают либо колодезной водой, либо вот этой, из источника, проточной и потому сравнительно чистой.

В гимнах чистую воду пьют боги. Там не сказано, откуда она берётся. А здесь, в Священных Городах, её добывают только в горных источниках или на ледниках, и подают на царском пиру по особым праздникам.

Они вошли в купальню, уплатили и отказались от услуг банщиц и прошли в малые комнаты. Там они сбросили одежду, а потом легли в небольшие мраморные ванны под проточную воду.

Юный послушник старался при этом не смотреть на старика. Слишком уж сильно старость взяла в оборот это когда-то красивое тело. Не то, чтобы Арад-Нинкилим был как-то по-обому брезглив. Но тело слишком явно давало понять — он тоже когда-нибудь будет так выглядеть.

Если, конечно же, доживёт.

Вода бурлила, но была оставлась прозрачной. Арад-нинкилим зачерпнул её ладонью, поднёс к губам, а потом, как положено, вылил на голову. Жрец поступал так же, даже не оглянувшись на него.

Здесь журчание было громке и никогда не прерывалось. Значит, их не могут подслушать.

Кити-Лишар какое-то время просто лежал, прикрыв дряблые веки. Казалось, он прислушивается к чему-то, что может услышать лишь он один. Наконец, он открыл глаза и произнёс:

— Спрашивай!

— Скажите, — на всякий случай, вполголоса произнёс Ара-Нинкилим, — Возможно ли основать ещё один Священный Город — просто в другом месте? В другой стране. например…

Глава 17. Цитадели болот и пустынь

— Это и есть твой фамильный замок? — спросила Гервёр, осаживая свою серую кобылу.

Они миновали балку реки и теперь могли видеть томирскую твердыню. Она была добротно построена, но архитектор явно не собирался впечатлять девушек.

Хорошего камня в болотах Томира нет. Везти его дорого и бесполезно. Поэтому твердыню строили из того, что есть и с таким рассчётом, что болота и бедность края всё равно не пропустят сюда достаточно большую армию. Даже если полчища варваров и забредут сюда по ошибке, он съедят все местные запасы еды прежде, чем соорудят первую осадную башню.

Ров со стоячей болотной водой окружал твердыню. Вместо стен был земляной вал, укреплённый сосновым частоколом. Частокол покрыли штукатуркой, для защиты от зажигательных снарядов. У сложенной в виде сруба — подъёмный мост, а дальше окованные бронзой двери. Они тоже железные.

Внутри — главный дом, службы, склады. Места для храма не осталось, поэтому служить в случае осады будут во дворе, походным порядком. Господский дом был похож на тот, где они ночевали. Но он был в полтора раза больше и с наружными стенами из крепкого оштукатуренного дуба, пристроеный к здоровенной дозорной башне из красного кирпича. Если враг сможет прорвать оборону наружной стены, дом и башня станут последним рубежом обороны.

— Да, — сказал Ладислав, — По-моему, он в твоём вкусе.

— Не хватает кольев над валами, — мечтательно произнесла Гервёр, — А на кольях — черепа поверженных врагов. Именно черепа — потому что вороны очень быстро плоть посдирают.

Ладислав вспомнил её отца и предположил, что Гервёр нахваталась этих идей со страниц летописей и сказаний. Едва ли её фамильное гнездо оформлено в таком стиле. Даже Красный Дворец подражал скорее стилю империю царя царей, чем дикому древнему времени.

Их заметили и узнали. Потом была небольшая суета и вот разошлись створки ворот.

А подвесной мост стоял опущенным. В мирное время такое допустимо.

Они миновали арку и въехали во двор. У Ладиславу стало дурно.

Возможно, всё дело в путешествии. Меларн был неправдоподобно велик и красив, даже не верилось, что власть в таком огромной городе возможно узурпировать. А может, дело было в присутствии дамы — пусть не любимой, но с некоторых пор для него важной. Сейчас, с Гервёр по правую руку, молодой Тимрский барон смотрел на свои угодья другими глазами — и то, что он увидел, ему не понравилось.

На полях — трава по плечо, репей и колючки возле самой дороге. Земляной вал осел, издали он похож на кучу навоза… От частокола стен кое-где отвалилась штукатурка и теперь он напоминал не грозную крепость, а забор в деревне. Такие бывают у бедных семей, где куча голодных детей и умирающих родичей, а забор починить всё равно некому.

Во дворе замка — солома, доски валяются, куры бродят, как по деревенской улице. Кошмар! Зачем ему титул, если живёшь как болотные людоеды.

Но вот он увидел знакомые лица слуг и крестьян и на душе стало легче. Они смотрели с восторгом и явно гордились молодым господином.

Действительно, он вернулся не таким, как уезжал. Отбыл он втроём, вместе с духовником и учителем, потому что миссия была мирной и тайной, а каждый лишний слуга — это лишние глаза и уши, а ещё разговорчивый рот. Поесть и почистить лошадь можно и на постоялом дворе.

Слуги тревожились. Даже оруженосец остался здесь — и рыдал потом до утра.

И вот он вернулся. Двух стариков где-то потерял. зато теперь с ним — грозная, воинственная девица. Это выглядит удивительно. Они думают, что молодой господин наверняка пережил немало смертельно опасных приключений.

Ладислав вспомнил ночную битву возле гостиницы и решил, что так и есть. Приключения были. Смертельно опасные.

Конюший степенно подошёл к коню и взял под уздцы. Гнедой шевельнул ушами — узнал старого друга.

Ладислав спешился, ещё раз всех поприветствовал, оглядел толпу. Чего-то всё равно не хватало. Словно в похлёбку забыли положить мясо.

Но он был слишком устал, чтобы понять, чего именно нет.

А вот и оруженосец, Милон. Он был на два года младше Ладислава и на полголовы ниже, с пухлыми губами и волосами, похожими на сухую солому. Парадно одетый и даже расчёсанный, он бежал через двор, распугивая неповоротливых кур. В руке у оруженосца был свиток.

Милон был приятный мальчик. Однако у него был недостаток, — один, но серьёзный. Внебрачный сын кого-то из патрульных рыцарей, он попал на службу, потому что был наполовину благородный и смекалистый. Но каждый раз, когда Ладислав его видел, он вспоминал, что Олесса — не менее благородна и даже крепче сложена. Но Милон со временем проберётся в благородная сословье, а Олессу так и норовят вытолкать в служанки. Просто потому, что она — девица и у ней нет родичей, готовых её защитить.

Всё наладилось только когда начался роман. Милон стал для Олессы вместо младшего брата — и Ладислав перестал на него злиться.

Где-то рядом спешилась Гервёр. Она встала по правую руку и с интересом оглядывалась по сторонам. Видимо, сравнивала его вотчину с родными местами. Но по её холодному лицу было невозможно прочитать, в чью пользу это сравнение.

Ладислав принял свиток и с достоинством его развернул. Он уже знал, кто пишет и о чём, но всё равно разворачивал с трепетом. Вдруг там что-то неожиданное. Или хотя бы отправитель другой.

Нет, ничего неожиданного. Было так обидно, что даже не хотелось читать скучные каллиграфически выписанные строки.

Дядя зазывал в гости. Ни о миссии Ладислава, ни о заговоре — ни слова. Даже про драконов не написал.

Дядюшка Ронислав был на десять лет старше и заведовал Огненной Конюшней. Он тоже имел права на поместья, но ограничился титулом. Кто согласиться управлять деревянном замком на болоте, если можешь как и прежде жить в столице и надзирать за королевскими драконами?

Если бы не заговор, Ладислав нашёл бы неотложные дела и никуда не поехал. У него гостит Гервёр, какие тут поездки!..

Как и все бедные родственники, юный барон Томирский ненавидел, когда ему об этом напоминал.

Но придётся собираться. Но не сегодня — через пару дней. Они же не знают там, в столицах, в какой именно день он вернулся и как много должен был решить по хозяйству.

На этот раз можно в карете. Её, конечно, мотает на просёлочных дорогах, особенно если корни. Но верхом на большие расстояния есть смысл ездить только на войну или на такие вот секретные миссии. Слишком утомляет.

Ладислав разминал задеревеневшие ноги. И пошёл осматривать замок — не начал ли он зарастать крапивой и лопухом, когда остался без хозяина.

Конюшня была в порядке. Когда он вошёл, лошади подняли довольные морды. И его конь, и светлая кобыла Гервёр получили достойное место и уже вовсю хрупали овсом.

Тогда Ладислав пошёл проверять сад. Разве что теперь, после путешествия, он казался тесным и неряшливым. Кустов можно посадить и больше, а яблонь всего две.

Гервёр с видом хозяйки положения сорвала ветку чёрной смородины и отправила в рот.

— Неплохо, — заметила она, — Сорт незнакомый, но вкусные… Кстати, почему ты её не поприветствовал?

— Кого?

Кончики губ Гервёр чуть-чуть поднялись.

— Ту девушку, которую ты как-то встретил в этом саду.

Ладиславу показалось, что мир вокруг него завертелся, как колесо.

Олессы он сегодня не видел. Он знал, что она не могла не прийти и он не мог её не заметить. Но куда она делась? Почему не пришла?

— Милон! — крикнул он так, что с болота поднялась стая птицы. — Милон, чтоб тебя!

Оруженосец появился тут же. Видимо, он стоял рядом, ожидал приказа.

— Милон… — Ладислав перевёл дыхание, — Почему Олесса не вышла меня встречать?

— Я думаю, её просто нет в замке.

На этом месте барон Томирский уже не мог себя сдерживать. Он схватил мальчишку за плечи и принялся трясти, не переставая выкрикивать вопросы.

— Нет в замке? Нет в замке?! А куда она делась? Ты будешь говорить, что не знаешь, где она? Да? Да?..

— Знаю, ваше благородие, знаю! Только не тяните так сильно.

Ладислав с брезгливым видом отшвырнул Милора и скомандовал:

— Говори!

— Она в Пегих Болотах, с верными людьми.

— Что?..

— Вы же велели проверить насчёт зелёных детей, — напомнил мальчишка. — А потом уехали, никому в замке ничего и не приказали. Молодая Госпожа отлично запомнила и каждый день напоминала, что Пегие Болота проверить надо. Ну а у них у всех, как всегда, отговорки. А тут за Шапанью десять коров пропадает. И молодая Госпожа решила пример показать. Как могла, за одну кормёжку, собрала молодых парней и отправились чистить леса… Господин, куда же вы! Позвольте вас сопровождать! Я же ваш оруженосец!

Ближе к полудню у Квендульфа начались галлюцинации.

Вокруг был вполне благодатный пейзаж с зелёным лугами и пальмами. На горизонте — рощицы из непривычных южныз деревьев. Но солнце жарило так немилосердно, что пот лил в три ручья, а в голове поднималась муть.

Сначала перед глазами плавали алые медузы. Потом они вступили в сражение. Парусник продолжал скользить по реке, но ветер от парусов не освежал, а дышал в лицо густым жаром, словно печь.

Потом кто-то невидимый начал шептать ему в ухо: “…колесо колесо колесо…”. Квендульф потряс головой, пошевелил плечами (руки были по-прежнему связаны). Но голос не успокоился.

Это раздражало ещё сильней, чем медузы. Если духи хотят с ним поболтать — пусть говорят. Но пусть говорят хоть что-то осмысленное.

“Ты так и умрёшь вот так”- сказал всё тот же голосок и пропал. Зато появилось, расталкивая сражающихся медуз, огромное белое облако. Оно плыло навстречу, угловатое и бесформенное, сделанное из твёрдого пара, и всё изрытое шахтаи и гротаими, где продолжают ютиться люди. Юный невольник пригляделся получше и вдруг понял, что это не облако, а целый город.

Неужели это Бад-Табир? Неужели приехали?

Он ощутил прилив сил. Поднялся, сел, поморгал глазами, пытаясь стряхнуть головокружение. Потом прочитал короткую молитву. Молитва была для Старых Богов, мать часто читала её в детстве, когда он болел. И вот прошли годы и мать жива — а он, Квендульф, всё равно, что умер.

Интересно, ей сообщили? Даже если и сообщили — она, как и положено матери, уверена, что это ошибка. Продали в рабство кого-то другое, имя обычное и популярное. А её маленький Квендульф просто пропал без вести и обязательно вернётся. Рано или поздно — вернётся!

Не бойся, мама, — подумал Квендульф, — Я однажды вернусь. Я сделаю всё, чтобы вернуться.

Парусник свернул к причалу. Дальше фарватер был сложнее — город разрезал реку каналами и запрудами, русло обмелело и проступили островки, поросшие высокой болотной травой. На дамбах, что разделяли каналы, уже суетились человечки с вёдрами и деревянными лопатами.

От этой картины стало ещё печальней. Вот оно, прямо перед глазами — угнетение человека человеком.

Квендульф предположил, что там, среди запруд, должен быть главный речной порт. Ведь не может же эта пристань в полторы деревяшки снабжать такой большой город!.. Она была ещё меньше той, что они видели.

Как бы там ни было, надо выбираться. Офицеры уже встали, жрец тоже поднялся. Квендульф дождался, пока парусник встанет на прикол, и встал вместе со всеми, взвалив на плечи второго раба.

Тот был совсем плох. Тело разбухло, кожа позеленели, голова болталась, словно у пугала, а толстые губы не говорили ни слова. Квендульф не успел узнать ни его имени, ни откуда он родом, ни где тот был в ту памятную ночь… и был ли он вообще в ту ночь среди мятежников. Его могли отправить сюда и за другое преступление.

Офицеры надеялись, что его купят и в таком виде. Едва ли он был первым, кто так заболел. У жрецов должны быть снадобья, они же живут в этих местах со времён потопа. Не просто так искусство здешних лекарей гремит на весь мир.

Маловато мы работников привезли, — думал Квендульф, — Недостаточно много народу по первому классу пустили. А ради меня одного… ну ладно, нас, полутора человек, не стоило отвлекать так много людей.

Интересно, вскроется, что большая часть партии ушла в рабы-наёмники некоему Ашшурам-Аппи? Квендульф очень хотел, чтобы вскрылось и эти тупые офицеры ещё раз пошли знакомым путём — только теперь на вёслах и невольниками.

Они шли в сторону города, причём нагруженный Квендульф шёл бодрее всех, несмотря на оковы и галлюцинации. Его ожидало там будущее — счастливое или бесконечно безнадёжное. А их — опасная, унылая служба.

Этот город был заметно больше чем те, что они видели раньше. Стена начиналась у воды и уходила вдаль, очень медленно забирая к востоку. На каждом кирпиче были написаны загадочные знаки, похожие на узоры древесных червей.

Идти было недалеко. В сотне шагов от воды возвышалась огромная квадратная башня, высотой в три этажа и шириной в дом. Внутри — просторная арка ворот. Арка была настолько просторной и высокой, что в неё без проблем можно провести слона.

Что-то щёлкнуло на той стороне ворот. Несколько искорок проскользнули между створок и погасли на земле. Такие же искорки летели от браслета Гервёр… Теперь ему казалось, что он видел их очень давно, может быть в прошлой жизни.

И вот ворота священного города начали расходиться. Квендульф ожидал увидеть длинные, вымощенные мрамором улицы — но увидел накрытый тенью внутренний дворик. Мозаика на полу изображала солнечный круг, что тянул лучи, похожие на щупальца осьминога. На скамьях сидели грузные стражники в длинных синих одеждах и с короткими копьями. Были и статуи — два алебастровых львы с бородатыми человеческими головами взирали на чужеземцев с грозным презрением.

А сбоку, в небольшой нише, сидел за столиком юный мальчик в жреческом облачении, с волосами, завязанными в хвост. Столик напоминал тот, что он видел у дознавателя. И этот человек был опасней, чем все стражники вместе взятые. Квендульф чуял это носом. Всё-таки он был прирождённый воин. В выборе союзников он ошибался постоянно. Но в оценке сил противника — никогда. Именно поэтому он так здорово сражался с тренированными гвардейцами короля-узурпатора.

Этот опасный юноша был примерно его лет. Смуглая кожа, особенно выразительная вместе со светлым облачением, внимательные миндалевидные глаза — видимо, все местные жители напоминали давнишнего проповедника. И одежда служителей старых богов была им и правда к лицу.

Плечи были тонкие, пальцы длинные — но чувствовалось, что силы и ловкости в нём достаточно.

Он тоже обратил внимание на Квендульфа. Чуть сощуренные глаза постоянно поблёскивали, словно у небольшого, но достаточно хитрого животного.

В тот день Квендульф и Арад-Нинкилим увидели друг друга первый раз в жизни. И оба почуяли в новом знакомом родственную душу. Но пока они не знали даже имён друг друга

— Что со вторым? — спросил Арад-Нинкилим на новодраконском языке. У него был тот же акцент, что у проповедника.

— Выпил речной воды, — ответил Квендульф, — Мы говорили ему, что нельзя, что он испортит живот, понос будет или что похуже. А он сказал, что ему надристать. На всё ему надристать… И вот его приходится носить — потому что похуже, то и случилось.

Юный служитель начал отдавать приказы на диковинном местном наречии, шипящем и мелодичном. Квендульф напряг слух, но не смог различить ни одного знакомого слова.

Жрец с парусника изобразил улыбку и пригласил офицеров следовать за ним. Они охотно пошли. Тем временем дюжий стражник подошёл к Квендульфу, снял больного с его спины и утащил прочь со двора.

Стало легче дышать. И Квендульф наконец-то смог расправить плечи.

Юный служитель встал из-за стола и подошёл к Квендульфу.

— Следуй за мной, — сказал он, опять на языке новодраконском.

— Куда?

— Туда, где я сделаю из тебя настоящего невольника.

Глава 18. Жертвенный камень

— Что известно о зелёных детях? — спросила Гервёр.

Они отправились втроём — Ладислав, Гервёр и Милон. До деревень, откуда дошли подозрительные новости, было ещё полдня пути. Но Пегие Болота уже начались. Дорогу обступали осинники и дубравы. Иногда деревья расступалис и они видели, как блестит в прогалинах участки открытой воды в мохнатом воротнике камышей.

— Это странные животные, — начал Ладислав, — Может быть, слишком умные обезьяны, а может, слишком обезьяноподобные люди. У них яйцевидные лысые головы, лягушачье-зелёная кода, а сами они мелкие, не больше детей — и такие же злобные. Прежде, до потопа, они процветали, ещё больше, чем люди и построили огромные города. Их и сейчас показывают в пустынных предгорьях империи.

— Дальше.

— Никто не знает, есть ли у них душа. Но люди для них — всё равно, что дикие звери. Они охотятся на людей, убивают и едят. У них есть речь, но они не желают с нами разговаривать, а угодив в плен — умирают, как аксолотль, лишённый воды. Их язык так и не изучен. Не один народ не может с ними ужиться. Поэтому зелёные дети и живут там, где никто другой не согласен. Раньше, пока шли войны, они неплохо себя чувствовали в Шатровых Горах и Печальных болтах! Но теперешний царь царей взялся за них всерьёз. Их истребляют, как грызунов, а уцелевшие бегут в соседние государства, где их тоже ждёт смерть. К счастью, у них нет других поселений кроме деревенек, что на бесприютный окраинах Империи. Так что им негде пустить корни. Со временем люди истребят их до конца. Проделают с ними то, что они собирались проделать с людьми.

— Зелёные дети живут не только в Империи, — возразила Гервёр, — Раньше зелёные дети жили и здесь.

Похоже, она знала про зелёных больше, чем изображала.

— Возможно. Кто знает, что тут творилось до потопа… Но я думаю, это просто легенда. Люди любят сказки про Империю и хотят привозить оттуда даже чудовищ.

— Раньше зелёные дети жили и здесь, — повтонила Гервёр, — пока их не истребил мой прадед, Гакон Одноглазый. Но это было давно, на самой заре Старой Династии. За это он и получил титул и замок из выморочным земель. Но не все потомки унаследовали его доблесть.

Ладислав впервые задумался, как недолго правила Старая Династия и как много людей помнила её начало. Ведь его прадеды тоже жили в те времена… Молодой барониТомирский помнил цифры в годах, но никогда не задумывался, что они могут значить.

Однако он не успел додумать эту мысль до конца.

— Ваша светлость! — закричал Милон.-. О, боги-боги-боги… Ваша светлость, они тут везде!

В высокой болотной траве — зелёные головы. Ещё одна кучка — дальше. за деревьями. А на Как он мог их не заметить?..

Они-то прекрасно его разглядели и уже приближались, шевеля зыбкими, как медуза, губами. Ладислав ловко, как на тренировке, выхватил рапиру. А потом пустил коня прямо на зелёных тварей.

У зелёных были деревянные копья. Не удивительно — без оруди. Но на этом их мастерство и закончилось. Было заметно, что убивать и пожирать они любят куда больше, чем изобретать и готовить.

Славный конь срезал первого ударом копыт. Второго зарубил сам Ладислав, отработанным, отточенным движением. Серая, похожа на ртуть кровь обагрила клинок.

Он обернулся, поискал других врагов и обнаружил, что битва так и не успела начаться. Гервёр и Милон гарцевали с рапирами, что успели распробовать серую кровь — а зелёные уже убегали. Юный барон заметил. что они бегут по берегу зеркало болотного омута. Видимо, топь была смертельно опасна даже для них.

— За ними! — крикнул Ладислав и бросился в атаку первым. Если они упустят время, то безопасной тропы уже не найдут.

Преследовать зелёных детей было чудо как весело. Их тупых умишек хватило, чтобы понять, что не на тех напали — так что они убегали быстро, жалобно хныкая на бегу. Однако для людей такая охота была непроста — болотная почва еле держала тяжёлых коней.

Зелёные дети были некудышными бойцами против тренированных всадников, даже таких юных. Но зато дети были легче, вертлявей и легко уходили по топкой кромке болота.

Наконец, Ладислав ухитрился догнать ещё одного. Зелёный, по-жабьи покрытый пупырышками, убегал, не оглядываясь, и продолжал голосить. Ладислав снял с седла лёгкое копьё и поразил тварь одним ударом. Наколол, словно жука.

Зелёный ребёнок взвизгнул в последний раз и повис на копье, выронив своё оружие. Теперь он мог только всхлипывать и умирать.

Ладислав посмотрел на него с брезгливостью. Даже не верилось, что такие жалкие существа могут быть настолько опасны. Хуже крыс и тараканов!

За спиной послышался голос Гервёр.

— Эй, смотри, там каменный помост под дубами.

Ладислав Они увлеклись погоней и сдали довольно далеко от дороги, так, что её уже и не разглядеть за деревьями. А вот дубовая роща была рядом, на сухом пологом холме. И на краю рощи действительно белело какое-то сооружение из крупных светлых булыжников.

Надо узнать, что там устроили.

Ладислав тронул коня. Конь прянул назад и задвигал ушами. Он не хотел идти, чувствовал, что дороги не будет.

Ладислав спешился, чуть не сполз в жижу, но прошёл дальше и проверил почву.

Человек пройдёт, лошадь уже нет.

Он снова посмотрел на каменные ссоружения. Они были совсем рядом, он мог видеть, как трепещут на белых блоках тени от листьев рощицы.

Ладислав оставил поводья и зашагал в ту сторону, широко шагая по зыбкой почве. Сейчас, тяжело дыша, с оружием в руке, обагрённым кровью чудовищ, он невероятно остро ощутил себя хозяином этой земли.

На половине пути он обернулся и увидел, что Гервёр и Милон идут следом. Два коня и серая кобыла, оставшиеся возле воды, смотрели им вслед понимающими глазами.

Белое сооружение приближалось. Оно и вправду напоминало помост, сложенный из блоков белого известняка. Блоки были обтёсаны криво, но со своим замыслом, так, что они прилегали очень плотно. И они были огромные, не верилось, что даже десяток зелёных детей сможет такое поднять.

Да, изобретательные твари эти зелёный дети. Для стен хозяйского замка во всех соседних владениях камня не найти — а они ухитрились доставить, и обтесать, и сложить так, чтобы не развалилось.

Интересно, что это? Похоже на святилище, какой-то жертвенник. На нём что-то было.

Ладислав вскарабкался из трясины на помост, поднялся, сделал шаг и увидел. На помосте стояла большая плоская каменная плита. И что-то было на этой плите….

Ладислав посмотрел всего один раз и вдруг ощутил, что они его больше не держат. Он отступил назад, чуть не свалился обратно в болото., выдохнул, понял, что во второй раз посмотреть на сможет. Рухнул спиной к камню, выронив рапиру, и сжал лицо ладонями.

Его тошнило слезами и желчью.

Там, на камне, лежало то. что осталось от тела. Остатки были одеты в зелёном платье с синим оторочкой. То самое платье, что он сам ей подарил.

Когда-то это было Олессой. То, что осталось на алтаре, было её роста, с её руками и грудью и уцелевшими после всего, что случилось, её черточками на остатках лица.

О боги-боги-боги, что эти зелёные твари с ней сделали…

Улицы священного города навевали на Квендольфа жуть. У совершенно одинаковых одноэтажных домиках, покрытых слепяще-белой штукатуркой, не было окон — только такие же одинаковые прямоугольные дверные проёмы, укратые занавесями из незнакомой тяжёлой ткани. Если приглядеться, можно заметить под крышей отдушины — но всё равно эти жилища казались безглазыми.

Улицы были ровными, линию домов словно провели по линейке. Редкие прохожие держались степенно, как на храмовой церемонии. Детей видно не было.

Квендульф тоже шагал торжественно. Оковы казались ему частью церемониальных одежд. Впереди вышагивал тот самый юный привратник, хвост его волос так и подскакивал на каждом шаге. А стражник замыкал кортеж. Он ступал тяжело и был больше для порядка.

Квендульф и сам понимал, что даже попытается сбегать. Сами улицы делали побег невозможным. Он покорно следовал за юным жрецом и впитывал, пока мог, ощущение священного города.

Да, сложно представить мятеж на этих улицах, вымощенных непомерно большими блоками. Тут умирают даже ненужные разговоры.

Они свернули, поднялись по ступеням, перешли невидимый канал, что журачал из-под мостовой, и вышли к цилиндрическому зданию. По обе стороны от него расходились две стены пониже. Видимо, дальше начиналась цитадель.

Ворота у здания были тяжелые, и размером с городские ворота. На каждой створке был выкован левы с огромными гривой. Гривы извивались по всему пространству створок, превращаясь в языки пламени.

Привратник вспорхнул на древние ступени, сделал несколько пассов руками, чуть-чуть повернул голову и едва заметным кивком пригласил входить. Квендульфу показалось, что он разглядел на его красивом лице ехидную усмешку.

Изнутри здание было куда больше, чем казалось снаружи. Они вошли в высокий и узкий зал с высокими колоннами. Квендульф попытался разглядеть потолок, но потолок терялся во мраке. Окошечки были прорезаны чуть выше головы, и длинные лучи света прочерчивали зал поперёк, похожие на повисшие в воздухе белые брёвна.

Привратник подошёл к нише, где возвышалась укрытая полотнищем статуя. Под нишей стояли столик, сундуки и небольшая, не больше шага в диаметре, купель, выложенную чёрными камнями. Квендульф не знал, для чего она нужна, но видел такую в храме Новых Богов. Видимо, отсюда проповедники нового благочестия её и позаимствовали.

Юноша подошёл к статуе, уселся за столик. Было заметно, как уютно он себя за ним чувствует. Открыл один сундучок,

Квендульф остался стоять у подножья. Приказов не было, он просто почувствовал, что не имеет права подходить к священному месту.

За его спиной закрылась дверь. Он не смотрел, но почувствовал, что это ушёл стражник. Он, конечно, будет дежурить, но там, снаружи. То, что происходит в этм загадочном зале, касается только его и хвостоволосого привратника.

Чтобы отвлечься, будущий раб разглядывал резные колонны. Интересно, для чего служит это здание? Это храм или архив?

Квендульф поразмыслил над этим вопросом и сам усмехнулся своему простодушию. Он в Священных Городах, как можно об этом забыть. Здесь и храм, и архив — это одно и то же.

Квендульф успел бы понять что-то ещё, но тут привратних нарушил молчание.

— Нам обещали две сотни рабов, — сказал он, — Но пришёл ты один. Почему? Неужели путь был настолько тяжёл и губителен?

Квендульф решил ничего не скрывать от жреца. Король-узурпатор и его офицеры — по-прежнему враги. Почему бы не навредить им — в качестве прощального поклона?..

— Нас было больше, — сказал Квендульф, — Почти два десятка. Но они продали почти всех жрецу ваших старых богов по имени Ашшурам-Аппи. Ему нужны наёмники, но что-то готовит. Это было в первом городе, который почти у самого устья. Я не знаю, как он называется.

— Значит, Ашшурам-Аппи… — служитель задумался. Похоже, он не мог подобрать нужный значок. Потом быстро написал три подряд и обвёл их прямоугольником.

Квендульф решил, что может продолжать:

— В город доставили только двоих, осуждённых по первой категории. Я не знаю, почему меня по ней осудили. Возможно, за то, что я почти сумел скрыться… Но дошёл, как видите, я один.

— Чем ты занимался там, откуда пришёл.

— Я был мятежник, а теперь — невольник, — сообщил Квендульф, — До того как стать мятежником, я был просто слишком юн и не освоил никакого ремесла. Могу сражаться. Могу убивать. Если у вас есть рабы-наёмники, я буду служить там с радостью.

— Ты был вором? Наёмным убицей?

— Нет. Мама слишком хорошо меня кормила и даже научила читать. Я хотел более высокой судьбы.

— В таком случае такая перемена судьбы может вызвать обиду, — заметил Арад-Нинкиилим, — Но на волю богов не обижаются. Тем более, что боги здесь не причём. Ты пришёл туда, куда направлялся с самого начала. Именно такой конец ожидает почти всех мятежников.

— Но некоторые мятежники побеждают…

— … А потом их убивают или, если повезёт, продают в рабство другие победители. Ведь любая победа — это только начало борьбы. Когда добыча захвачена, начинается делёжка и бывает так, что она куда кровавей.

— Но — почему?.. — Квендульф помотал головой, словно собирался стряхнуть подступивший морок.

— Потому что так устроен мир. Победа — добыча редкая. Её никогда на всех не хватает. Идём дальше. Есть ли у тебя имя?

— Моё имя Квендульф.

— Что означает имя Квендульф?

— Какая разница?

— Не заставляй меня искать его смысл по книге! — вдруг вспыхнул привратник. — Я его найду — в наших книгах есть всё. Но когда я положу книгу на место — буду зол. Не заставляй меня становиться злым! Помни — ты пленник, и руки твои связаны.

— На нашем старом языке моё имя означает “Сумеречный волк”,- сдался Квендульф, — Я не хотел говорить, потому что пользы от этого знания не будет. Бессмыслица какая-то. Я всё равно буду раб, а рабу дают любое удобное имя.

— Не бессмыслица. Ты можешь сесть. Тебе надо сесть, ты устал, — Арад-Нинкилим размял глину и начал быстро наносить значки. Квендульф какое-то время следил за ним, потом не выдержал, прикрыл глаза и почти рухнул на пол. Полудрёма накатила на него, словно удушливая волна.

Но даже в полудрёме ему не было покоя. Перед глазами расцвела, распустив перья и хвост, та самая огненная птица, которую он зарубила. Он знал, что она мертва и стала пеплом. Но она всё равно летела сквозь ночь, выискивая врага полыхающими глазами. И он ничего не мог с эти поделать.

Квендульф очнулся от ощущения влаги и укола боли. Открыл глаза и увидел, что привратник разрезал ему один из пальцев и поливает каплями крови значки ещё не застывшей таблички.

Это было, конечно, неприятно. Но Квендульф не стал убирать руку. Он сейчас в их руках, они делают с ним, что хотят. Вот пусть и делают, пока он не придумает, как отсюда сбежать. Прятать кровь бесполезно — если он уберёт руку, они добудут её другим способом.

Пока он размышлял, Арад-Нинкилим закончил с его рукой, обмакнул полоску ткани в ту же чашку с пахучей водой и перевязал руку. Потом вернулся к столу.

— Зачем вам знать, что значит моё имя, — спросил Квендульф.

— Когда человек носит имя — это неспроста, — отозвался Арад-Нинкилим, — Когда человек выбирает себе имя, он всегда говорит о себе самое важное.

— А если не человек, а родители выбрали имя?

— Раз человек продолжает его носить — значит, считает, что оно ему подходит. И это тоже многое значит.

— Странно всё это. Что, у вас и имена выбирают?

— Да. К примеру, я — Арад-Нинкилим, — сказал привратник, — Это означает “Раб богини Мангустов”. И это имя я выбирал себе сам.

— Если бы у нас водились мангусты, — ответил Квендульф, чуть улыбаясь, — я бы тоже подумал о смене имени. Я слышал, это замечательные животные.

— Знаешь, что это? — спросил Арад-Нинкилим и показал ему дневную табличку.

Квендульф видел такие на рабах из первого священного города.

— На этом пишут

— Ответ точный. Но бессмысленный.

— На это штуке пишут имя раба?

— Не только. Кроме имени, здесь пишут дневной паёк. И ещё кое-что, что прочитать ты всё равно не сможешь. Тебе это знать не обязательно. Просто смотри и запоминай. На этой небольшой табличке ты поместишься целиком. Твоё имя, работа, жизнь или смерть. Разобьёшь табличку — не получишь пайка. Получишь чужую — будешь делать ещё и его работу.

— А если начинается бунт, то сначала бьют таблички, а потом идут грабить склад еды.

— Ты много знаешь о мятежах. Но отныне это знание для тебя бесполезно. Наши рабы никогда не бунтуют.

— Вы настолько хорошо их кормите, что им даже домой не хочется.

— Мы кормим их так, как считаем нужным. Но взбунтоваться наши рабы уже не могут. Этого нет на табличке.

— Надо же, как вы верите в то, что написано.

— Переступить через записанное бессильны даже боги. В этом могущества Слова.

— Даже так. У нас, на севере, словам не особенно верят.

— Не удивительно. Ведь язык богов у вас забыт… Так, уже готово.

Он наклонился в купель и достал оттуда металлический лоток с какими-то деревянными штампиками. Даже в неверном свете окошечек Квендульф разглядел, что краска под штампиками ярко-красная, словно свежая кровь.

— У тебя есть вопросы.

— Я подумаю.

— Задавай сейчас. У тебя нет времени.

— Разве в рабстве времени будет недостаточно.

— Когда ты станешь рабом, у тебя уже не будет мыслей и вопросов.

— Тогда какой смысл спрашивать? Всё равно мне ответы уже ни к чему.

— Истина — вот единственный смысл.

Квендульф задумался. Потом поднялся, гремя оковами — и бросился бежать прочь, к воротам со львами..

Привратник только хмыкнул ему вслед.

Он бежал через зал, мимо колонн, и под белыми перекладинами солнечного света..

Каждая колонна была вырезана по-своему, среди них не было двух одинаковых. Это он уже усвоил. Но солнечные полосы над головой были куда удивительней.

Как же ровно они висят! Мы столько уже разговариваем, а они даже не шевельнулись. Как если бы солнце замерло посреди неба… и ничего бы больше не двигалось, ничего.

Он пытался считать эти перекладины, но на пятидесятой сбился со счёта. Повернул голову, уверенный, что он уж точно должен был достигнуть кованых ворот — и обнаружил, что по прежнему лежит у подножья статуи, а сверху на него насмешливо взирает привратник.

— A-lu-lu! — воскликнул Арад-Нинкилим на языке богов — и добавил уже на обычном:- Многие пытались сбежать, но ни у кого не вышло. Таков закон этого места. Таково его Cлово!

Квендульв хотел расплакаться от обиды. Но не смог — слёзы закончились ещё на реке. Он просто повалился на спину и так и лежал с раскинутыми руками.

— Что же мне теперь делать? — спросил он, глядя во мрак, скрывающий потолок.

— Задай вопрос.

— Вопрос, значит…

Квендульф закрыл глаза и попытался придумать вопрос похитрее. Чтобы у этих колдунов из священного города ответа не нашлось, чтобы его не было н в одной из колдовских книг из проклятой библиотеки.

Он ничего не смог придумать. Нужный вопрос сам расцвёл перед его глазами.

Квендульф разлепил веки. Теперь он был готов даже к смерти.

— У меня есть вопрос.

— Задавай.

— Что за существо — огненная птица. Что она может, и зачем появляется?

Ответом ему было молчание.

Квендульф уже предположил, что Арад-Нинкилим его обманул. И даже смирился с этим. Северянин и сам бы тысячу раз подумал, прежде чем выполнять обещание, которое дал врагу.

Но тут он увидел тонкое и смуглое лицо Арад-Нинкилима совсем близко. Так близко, что можно и укусить.

Юный привратник сбежал с возвышения и тряс теперь его за плечи.

— Что ты сказал? — говорил он. — Откуда у тебя такие вопросы.

— Ты что, — Гендальф попытался улыбнуться? Ответа не знаешь? Не знаешь ответа и уже обделался? Несерьёзно, маленький жрец, несерьёзно…

— Повтори, что ты сказал! Повтори свой вопрос! Немедленно повтори!

— Я просто спросил, что такое огненная птица?

Арад-Нинкиилим чуть не задохнулся от нахлынувших чувств.

— Ты… видел огненную птицу?!

— Видел?.. — Квенудльф почти рассмеялся. — Да я её пополам разрубил!

Глава 19. Пылающий холм

Олессы больше нет. Она умерла. И смерть снизошла до неё не сразу, очень не сразу.

Сколько бы он не думал об этом — всё равно такая мысль не укладывалась в голове.

А где-то рядом беседовали два голоса.

— Эти зелёные дети, — голос Мирона сделал паузу, подбирая слова, — Они настоящие! Я и не подозревал, что это серьёзно. Думал, это волки коров воруют. Зелёные дети… Они же только в сказках бывает.

— Теперь ты знаешь, — отозвался голос Гервёр, — что сказка всегда рядом.

Ладислав открыл глаза и поднялся. Спохватился и поднял оружие.

Он по прежнему был на каменной платформе посередине болот. Рядом — Гервёр и оруженосец Милон. За спиной, куда он не решается посмотреть, — теперь уже мёртвая Олесса. Над головой — низкое ненастное небо.

Если посмотреть влево, то увидишь заболоченую прогалину, а посередине — трёх лошадей. Рядом — короткое копьё, пригвоздившее к земле теперь уже мёртвого зелёного ребёнка. Когда маленький отряд будет выбираться обратно, оно послужит ориентиром.

— Их очень много, — заметила Гервёр, — Даже я думала, что их будет меньше. Нам нужно больше верных

— Нам нужно сломать, — произнёс юный барон, словно в забытии, — Сломать этот проклятый алтарь и разборасить камни. Они не должны быть вместе. Не должны! В пыль эти камни!!!

Он схватился за один из камней, потянул его вперёд, назад — но тот даже не шевельнулся.

Ладислав замер, тупо глядя на неподвижную глыбу.

Но что это? Фырканье, ржание, топот. Лошади, которые только что спокойно дожидались хозяев, сорвались с места и скачут прочь, в сторону тракта, по которому они ехали.

Кто же их спугнул?

Известно, кто. Зелёные дети. Кто ж ещё мог это сделать.

Они появились сразу со всех сторон. Двигались, как и прежде, небольшими кучками — и этих кучек стало много больше. Казалось, ожило всё болото. Было заметно, что в этот раз они лучше организованы.

Гервёр тоже смотрела на залёных детей. Её бледное лицо казалось высеченным из алебастра..

— А я тебе говорила, — только и смогла она сказать, — что их — слишком много…

— К оружию! — закричал Ладислав. Он уже прикидывал, каким будет предстоящий бой.

Конечно, позиция на каменном жертвеннике давала им некоторые преимущества. Но их было трое. А зелёных детей — не меньше сотни. Тот тут, то там шлёпали босые ножки и зыркали из зарослей колючие и злобные глаза.

— Отходим к главному тракту, — скомандовал он. Конечно, там глушь ещё та, но зелёный дети боятся мест, где человек уже успел обжиться.

— Нет, туда! — Гервёр уже спрыгнула с каменного помоста и побежала в сторону рощи.

— За какими демонами туда? — крикнул ей вслед юный барон.

— Я знаю дорогу!

Ладислав хотел спросить, откуда она её знает и куда эта дорога ведёт. Но не успел — девушка уже была среди дубов. Пришлось бежать следом. Сзади едва поспевал Милон.

Склон оказался неожиданно крутым. Пару раз Ладислав даже падал на колени и хватался за камни и корни, чтобы не сползти вниз. Он понимал, что крутизна едва ли задержит зелёных. Они привыкли жить в бесплодных горах, что им этот холмик посреди болота…

Вот и вершина. Там была небольшая прогалина, — раньше, до эпохи храмов, в таких местах устраивали праздничные моления.

Гервёр воткнула своё оружие в землю и теперь орудовала лопатой.

Интересно, откуда у неё лопата? Наверное, оруженосец дал. Она велела взять с собой в путь ещё и лопату, а добрейший Милон не рискнул ослушаться.

— Что ты делаешь? — спросил Ладислав.

— Ты не спрашивай, а защищай.

Он успел разглядеть под слоем земли какие-то доски. А потом из леса послышался противный свист и первый отряд зелёных детей ворвался на поляну.

Лицом к лицу они были так же отвратительны, как и со спины. В этом было постоянство, какого мы ждём от природы. Зелёные торсы с фиолетовыми сосками блестели от слизи.

Мирон готовился ударить первым, но Ладислав его удержал. Пусть подойдут ближе…

Первую волну атаки они встретили как положено. Две рапиры, словно два жала, поразили восемь

Было заметно, что пока господин был в отъезде, Милон не терял времени даром. Он отлично рубил и недурно уходил от атак зелёных хищников.

Но они не успели даже перевести дыхание. Из леса высыпалось подкрепление.

Зелёные опять шли в атаку. Теперь они обходили с флангов, окружая Ладислава и Милона воркочущим зелёным кольцом.

— Гервёр, помогай!

А в ответ — ничего.

— Гервёр!

Нет ответа..

Он обернулся, готовый сказать, что он об этом думает, но увидел за спиной только прямоугольную чёрную яму. Рядом воткнута лопата, больше не нужная.

Из ямы смотрел череп, увенчанный железным обручем. Тело было одето в дорогой, ещё не до конца истлевший алый плащ, подбитый изнутри барсучьим мехом.

— Это он, — Гервёр улыбалась, не отводя глаз от покойного, — Мой прадед. Гакон Одноглазый. Его бы называли Великим, если бы великих и так не было слишком много…

Она была здесь же, на краю ямы. Но яма отвлекала на себя всё внимание. Браслет на руке искрил, как никогда прежде и белые искорки улетали в чёрный зёв могилы.

— Гервёр!.. — ещё один зелёный прыгнул на него, прицеливаясь, казалось, чтобы высосать глаза. Ладислав разрубил его прямо в прыжке, но и сам чуть не свалился в разрытую могилу.

Воинственная дева ушла под землю с головой. Она бережно, словно ребёнка, разматывала свёрток, что лежал на груди прадеда Гакона. Потом положила руку и с закрытыми глазами пробормотала едва слышное заклинание.

А пока её глаза были закрыты, к её лицу уже тянулась ручонка одного из зелёных детей… Буквально в последнее мгновение Милон успел её перерубить. Зелёный завизжал и бросился брочь, а истекающая серой кровью кисть полетела в могилу. Милон попытался вернуться в боевую стойку, но не успел. Трое бросились на него с трёх сторон и повисли. Острые зубы впились в левое предплечье. Оруженосец коротко вскрикнул, попытался стряхнуть с себя проклятых тварей — но вместо этого начал заваливаться на траву. Милон успел крикнуть:

— Ваша светлость, на помощь!..

Но его светлость был занят. Видимо, он что-то упустил в своей стратегии и теперь мог только отступать под напором зелёного вала.

Ладислав рубанул самого настырного, успел разглядеть как катится, роняя слюну, под откос голова, — а когда отвёл взгляд, на нём повисли пятеро.

Он попытался вырваться, почти стряхнул того, что лез на лицо. Однако на нём уже повисли шестой и седьмой. И Ладислав вдруг понял, что уже не может сопротивляться.

Нечеловеческие дети были слабые и с никудышным оружием. Но их было много и они не боялись умирать. Поэтому они побеждали.

Рука сама разжалась и выронила рапиру. Ладислав повалился на колени и ощутил, как его спине становится всё тяжелее.

И то верно. Какая разница, что будет дальше, если Олесса мертва, его владения заполонили зелёные дети, а он сам не знает, как жить. Лучше умереть сейчас, потому что так быстрее…

Он поднял взгляд, чтобы попрощаться с миром. И увидел фигуру на вершине холма.

Это была Гервёр. Она держала длинный меч, как будто собиралась на нём присягать.

Меч был старинный. И странный. Казалось, он выкован не из металла, а из наполовину прозрачного стекла. Внутри трепетало загадочное багровое пламя. Оно то затихало, и так, что меч становился самым обычным, либо разгоралось, отбрасывая на лицо новой хозяйки багровые отблески.

А лицо Гервёр было мрачным и торжествующим. Так, наверное, выглядит лицо военачальника, который только что приказал четвертовать десяток мародёров. А из её браслета водопадом летели искры. Теперь они были огненно-алые.

Зелёные дети тоже заметили меч. Да, они плохо понимали людей. Но судя по тому, что было дальше, меч был им знаком. И они знали о нём что-то, что люди успели забыть.

Среди дубов поднялся визг. Это был самый громкий визг со времён потопа. А потом зелёная масса пришла в движение.

Уже не было ни волн, ни группок. Зелёные дети бросились врассыпную, прочь с проклятого холма. Но было слишком поздно.

Гервёр что-то крикнула, взмахнула мечом — и пламя рванулось наружу. Холм запылал.

Ладислав уже бежал прочь, вниз, к знакомому болоту. Он успел разглядеть, как брызнули из травы, как трещали и падали объятые огнём дубы. как плясали с отчаянным визком одетые в пламя зелёные дети. Ощутил лицом прикосновение жара, почувствовал, как тяжелее стало дышать.

А потом нога зацепилась за корень и юный барон Томирский покатился кубарем прямиком в сырой болотный мрак…

Чьи-то руки трогали его лицо и подмышки. Ладислав зарычал и распахнул глаза, готовый умереть, сражаясь с проклятыми зелёными тварями, — но увидел только оруженосца.

Лицо мальчика была залито кровью, левая рука дрожала, но вид у него всё равно был бодрый.

— Ваша светлость, — бормотал Милон, помогая подняться, — Поедемте, ваша светлость. Лошади живы, я их нашёл…

— Что со мной? Что они успели со мной сделать?

— Вы несомненно живы, ваша светлость. Только волосы обгорели.

Арад-Нинкилима вызвали на Пылающий Холм.

Никто не знал, почему Пылающий Холм так называется. Видимо, это было обозначение священного места. Бад-Тибир был невероятно древний город, одним из тех поселений, откуда после каждого потопа выходило уцелевшее человечество. И Пылающий Холм мог быть одной из реликвий той эпохи, той самой причиной, что позволяла городу уцелеть. Такой же, как помоста из обожжёного кирпича, что стоял ещё до потопа в городе Аруке. Прежде, когда небо было ближе, а его знаки понятней, сами боги слетались на этот помост, как весёлые пчёлы, чтобы поиграть в мяч…

Но чем ближе он подходил к храму, тем меньше оставалось в голове посторонних мыслей.

Храм был выстроен в форме ступенчатой пирамиды, надстроенной высокой белой башней. Здесь жил сам бог-защитник города Бад-Тибира. Его могущество было настолько велико, что в городе его нельзя было называть даже по имени. Во всех молитвах и заклинаниях, составленных для местных нужд, его называли просто — Господин или Хозяин.

Это обращение было настолько привычно, что Арад-Нинкилим сомневался, ответил ли Господин, если назвать его общим или древним именем, пусть даже в личнои заклинании. К счастью, проверять это предположение ему не пришлось.

Под квадратными колоннами у входа дожидались два стражника.

Похоже, что-то готовилось. Лишних людей не пускают. Но его пропустили — видимо, предупреждены. Арад-Нинкилим ещё раз оглядел облачение, расправил несуществующую складку, согнул забинтованную руку, чтобы не было видно, и спросил:

— Где меня ожидают?

Вместо ответа стражники расступились. Арад-Нинкилим толкнул тяжёлую дверь, шагнул через порог и тут же оказался в зале совета.

Он знал этот приём, но все равно удивился. В этом могущество подлинной магии — она удивляет, даже если ты догадался, как она сделана.

Зал, где собрался совет, был жутким местом. За шестнадцать лет жизни в священных городах он видел немало сакральных мест. Как жрец, пусть и младших разрядов, он не раз входил в них и участвовал в мистериях. Он видел места, которые посещают боги, и наблюдал все признаки таких визитов.

Но это место было другим. В те боги заходили на время. А это было отражением тех мест, где боги пребывают всегда.

Эта была просторная, идеально круглая комната со стенами, драпированными длинными белыми полотнищами. Это была та же ткань, из которой делали жреческие облачения.

Потолок комнаты сходился высоким сводом. С четырёх сторон было по высокому, в полтора человеческих роста окну, где горела небесная синева.

Пахло прохладной свежестью, словно на горном перевале. И даже перебинтованная рука невольно расслабилась.

Прямо напротив Арад-Нинкилим — широкий стол из белого мрамора. За ним, в с покрытыми головами и парадных облачениях с серебряной бахромой, восседали шесть жрецов шести городских храмов.

Служитель лунного бога Шаллурум с худым серым лицом.

Старая, но ещё красивая верховная жрица Инанны, Дэлондра с ярко-красной верхней губой.

Верховный жрец Марука, бога писцов. Даже сейчас, в парадной мантии, этот человечек казался маленьким и незаметным. Юный привратник с трудом вспомнил его имя — Кувари.

Пухлый круглолицый Нанум отвечал за Амму. бога рек и живущих там тварий.

Кити-Лишар тоже был здесь. Он сел чуть в стороне, словно стеснялся своего неожиданного могущества. Арад-Нинкилим очень удивился, — он не ожидал, что хитроумный старик заберётся так высоко. Видимо, его только что назначили верховным хранителем библиотеки. А библиотека, если кто не знает, подчинена подземной богине, чьё имя произносят только на службах…

Старик был единственным, на чью помощь Арад-Нинкилим мог надеяться. Прислужников Нинкилим в совете не было, потому что в городе не было её храма.

Трудно поверить, но в древнем Бад-Тибире не нашлось места для дома Богини Мангустов.

Во главе стола на небольшом возвышении восседал священный царь Илум-Гамил. Он был главным служителем бога-хранителя города.

Ему подчинялись все городские писари, военачальники и старейшины ремесленных цехов. Большой, тяжеловесный, всегда невозмутимый, он казался статуей, вырезанной из светлого камня. Арад-Нинкилим видел его до этого лишь несколько раз, на праздничных церемониях. И ни разу не слышал его голоса.

— Для чего я призван? — спросил Арад-Нинкилим после обязательного поклона.

— Чтобы ответить за преступление, — произнёс Шелларум.

Это было неожиданно.

Если бы из комнаты был выход, Арад-Нинкилим бросился бы бежать.

— В чём же моя вина?

— Это будет установлено судом, — произнёс Шелларум и посмотрел на Кити-Лишара.

Старик не отреагировал никак. Он делал вид, что ничего не заметил. Тогда Шелларум посмотрел на главного писца.

— Несколько дней назад в библиотеке произошло чудовищной преступление.,- неохотно заговорил Кувари, — В подземном ярусе книгохранилища был убит сторож Ур-Шубул. Мы полагаем, что его убили вы.

— А как же ЗаБог? — осведомился Арад-Нинкилим.

— Вы считаете, что почтенного Ур-Шубула убил ЗаБог?

— Не обязательно он, — как ни в чём ни бывало ответил юный привратник, — Возможно, кто-то из его слуг. Вообще, почему вас так беспокоит одно убийство в библиотеке — и не беспокоит целая армия царя царей? Или прислужники ЗаБога, которые рассылают своих лазутчиков по всем Священным Городам и чуть не взорвали Речную Башню? Неужели они менее опасны для города? Есть и меньшие безобразия. Я не успел сообщить — но северные государства присылают нам не рабов, а неведомо что. Все достаточно сильные невольники оказались проданы ещё в первом городе некоему магу по имени Ашшурам-аппи. А офицеры, которые провернули это выгодное дельце, прямо сейчас вкушают негу в нашем храме Инанны. Это всего лишь три квартала от здания, в которое я вошёл, чтобы попасть туда. А потом они отправятся домой, рассказывать всем, какие простаки живут теперь в Священных Городах и что нужно сделать, чтобы нас обманывать. Но прямо сейчас они лежат на наших мягких подушках. Неужели мы дадим им уйти?

Кувари молчал. Он не ожидал такого напора.

— Даже если они опаснее вас, — ответил за него Шелларум, — вам не уйти от наказания.

— А что, если это сделал не я? — Арад-Нинкилим напомнил себе, что отступать нельзя.

— Мы рассмотрели все обстоятельства дела, — возразил Шелларум, — сопоставили их с приметами, гороскопами. Провели гадания и другие ритуалы, открытые богами для установления истины. Также мы расспросили всех, кто мог что-то знать и занесли на таблички то, что сказали свидетели. И теперь нам всё ясно. Вы отлично изображали восторг, Арад-Нинкилим, но вам не обмануть людей мудрых! Ваши соседи показали, что в ту ночь вы не ночевали в казарме. И не смейте сочинять, что бегали на свидание! Жрицы Инанны не видели вас в ту ночь. Они вообще не видели вас ни разу с той ночи — потому что преступление убивает желание. Вы обошли все ловушки, искусно подняли много пыли — но не смогли обойти законы нашего города и не смогли поднять известную часть вашего тела. Вы — убийца, Арад-Нинкилим. Вас нашли, вас вычислили. Сознайтесь сейчас, не заставляйте нас прибегать к пыткам.

Он посмотрел на Арад-Нинкилима с торжествующим злорадством. Но юноша ответил ему удивительно спокойным взглядом.

— А мне кажется, — произнёс Арад-Нинкилим, не отводя глаз, — что вы все крупно просчитались в своих расчётах.

Глава 20. Вы крупно просчитались в своих расчётах

Нужно было ехать в столицу.

Чтобы отвлечься. Чтобы забыть. И ещё потому, что дядя его ждал.

Несколько дней Ладислав оставался в замке. Перебирал с упорством одержимого оружие и сбрую, чистил их, отдавал распоряжения. Он ждал, вернётся ли Гервёр, но она так и не вышла из болотного леса.

И Ладислав отправился в путь. На этот раз — вместе с оруженосцем. Тот быстро поправился, и был очень недоволен, что они путешествуют вместо того, чтобы сражаться.

— Вашей светлости вовсе не стоит путешествовать, если не хочется. К тому же, есть уважительная причина.

Ладислав повернул голову и сурово посмотрел из-под уцелевшей чёлки.

— Разве я похож на Гакона Одноглазого? — спросил он.

— Ваша…

— Давай, отвечай! Ты его видел, так что можешь нас сравнивать. Вот и скажи — похож я на Гакона Одноглазого?

Милон посмотрел на хозяина и задумался.

— Ваша светлость, я могу ошибаться, но по-моему вы на него не похожи, — произнёс он, — Потому что вы живой, а он — мёртвый.

— Вот. Это Гакон Одноглазый мог чуть ли не в одиночку перебить всех зелёных детей. Он был необычный человек и у него было необычное оружие — ты сам видел, какое. А я — совсем обычный, какой-то барон. Ты видел, как их много и как они опасны. Нужна целая армия, чтобы с ними справиться, вырубить их рощи, разбить проклятые алтари. Может оказаться, что без драконов тут и не справишься. А армию, драконов и союзников можно найти только там, на открытых просторах.

— Вот как… А скажите, когда вашей светлости было страшнее — когда в столице короля

— Я думаю, Милон, — ответил Ладислав, щурясь на горизонт, — что самое страшное приключение у меня ещё впереди.

В столицу они прибыли вечером и сразу отправились в дядин загородный дом, даже не заезжая в город.

Дорога немного успокоила. Она проходила через чёрные еловые леса, пусть угрюмые, но обжитые и сухие, не заболоченные. Зелёным детям в таких нет места. А значит, беда не охватит всё государство, несмотря на ухабистые дороги, кислое пиво и стражников на мостах, которые признают твою подорожную подлинной только если добавить серебряную монету.

Ладислав настолько успокоился, что начал прикидывать, как долго его волосам отрастать до прежней длины. Сейчас они еле-еле закрывали половину ушей.

Дядино поместье стояло на холме и напоминало разросшийся деревенский дом. Рядом вращала лопастями мельница, матово-чёрная на фоне закатного неба.

Из конюшни пахло мякиной. Дядя Ронислав был такой же, каким Ладислав помнил его всю жизнь — среднего роста, суетливый, с коротко постриженной рыжей бородой. Даже не верилось, что такому человеку поручили заботиться о драконах. Скорее поверишь, что он торгует телегами на столичном Печерьевском рынке.

— Проходи Ладислав, проходи. Ты совсем взрослым выглядишь… А почему причёска другая? За модой следишь? Надо было до столицы потерпеть, здешние цирюльники лучше знают, что моднее.

Ладислав только сейчас заметил, что он перерос дядю на полголовы. Но не подавл вида. Хозяин тоже не подал вида.

— Была битва, — ответил Ладислав, заходя в дом. — Они хотели мою голову. Но получили только волосы.

Лицо дяди стало серьёзным, даже встревоженным.

— Это случилось во время твоего путешествия в Меларн?

— В Меларне на меня тоже нападали, — ответил Ладислав, — Но это сражение произошло, когда я уже вернулся в своё имение.

— Чего ж ты ввязался?

Ладислав решил, что говорить о зелёных детях пока рано.

— Я исполнял мой долг сеньора, — ответил он.

— Понятно. В твоём возрасте все пытаются…

Сели ужинать. Даже здесь, возле претендующей на что-то столицы, дух провинциального Томира был неистребим. Ужинали в низкой, хоть и просторной, комнате, и все за одним столом — и хозяин, и слуги. Даже Милон сел и тут же утащил себе тыквенную вертуту, чтобы никому

Стол был разнообразнее, чем в родовом замке. Три столичных рынка — Рыбный, Речной и Печерьевский — позволили закупиться снедью, что не растёт в огороде.

Для тех, кто хотел похлебать, стоял суп с фасолью на свекольном квасе, горячий и особенно вкусный. А ещё: лепёшки с жареными шкварками, засоленные ещё зелёные помидоры, хрупающие огурчики и печёная свинина в панировке из ржаных сухарей. Для восьми человек сгодится.

Был и яблочный бренди, — изготовленный, судя по запаху, не из плодов, а из опилок. Смотритель королевской Огненной Конюшни то и дело пытался угостить им племянника. Но юноша делал вид, что не замечает и налегал на ставленный мёд.

После ужина отправились к камину, прихватив с собой кувшин вишнёвой настойки. Слуги оставили хозяев и прикрыли дверь наглухо. Тётушка ушла вместе с ними, и очень скоро из дальних комнат донеслись её первые возмущённые возгласы.

Ладислав пригубил настойки и закашлялся. Основной для чудо-напитка, похоже, послужил тот самый якобы яблочный бренди.

— Я вино не признаю, — заявил дядя, — Кто знает, из чего они его там делают.

И отпрокинул бронзовую стопку.

Племянник и дядя молчали, собираясь с мыслями. В камине потрескивал огонь — мирный, прирученный, совсем не похожий на тот, который Ладислав увидел на холме в Пегих Болотах.

— Мне начинать рассказывать про путешествие? — спросил Ладислав. — Или вы дремать будете.

Дядюшка вздрогнул и поднял веки.

— Да-да, мой мальчик. Начинай. Прости, разморило.

Он опрокинул ещё бренди и растёр щёки, возвращая себе бодрый вид.

Ладислав начал. Сначала он хотел просто сообщить, что король Малорна не намерен им помогать. Но сама по себе эта новость была малопонятной. И Ладислав начал рассказывать во всех подробностях — как два его наставника навязались с ним в дорогу, как он отдавал последние распоряжения по хозяйству, как ещё не подъезжая к городу узнали, что там будет мятеж. Как король вдруг согласился их принять, но только ночью, потому что днём был занят.

— Я думаю, он просто хотел отвлечься от мыслей о мятеже, — предположил Ладислав.

Дядюшка кивнул. Его голова медленно клонилась ко сну.

— Он сказал, что не поддержит.

— А?

— Он сказал, что не поддержит наше выступление.

— А, это. Ну и ладно. Мы уже и так всё решили, — дядя поднялся с кресла и почесал живот, — Надо же, как в сон тянет. Ко

— Мне вызвать подмогу?

— Что?.. Кому? Зачем?

— Людей из Томира, — Ладиславу казалось, что он разговаривает с маленьким сонным ребёнком, — У меня с собой только оруженосец, этого мало.

— Зачем тебе это?

— Чтобы быть с вами во время мятежа.

Ронислав схватил племянника за плечо и крепко сжал.

— Не надо это, милый, не надо. Ты не будешь с нами бунтовать. Ты будешь очень-очень сильно молиться за наш успех… да, успех. Всё. Я теперь иди спать.

Говорить с ним о зелёных детях было уж точно бесполезно…

Для сна ему выделили гостевую комнату, по соседству с кладовкой. Сквозь отдушины в стене он мог различить, как пахнут сушёные грибы.

Оказавшись на широченной лежанке, Ладислав почувствовал себя странно. Чего-то не хватало.

Наверное, просто место непривычное… Или грибами другими пахнет.

Нет, дело в не в этом. Ладислав подумал ещё и вдруг понял.

Он отвык спать один.

Конечно, в дома, в Томире, он тоже спал в одиночестве. Но был настолько удручён, что не замечал даже, что ест — не говоря уже о том, на чём спит.

Но сейчас он хорошо поел, успокоился, а посиделки у очага порядком его разморили. И только сейчас заметил, насколько ему непривычно засыпать одному. В прошлый раз, когда он был в дороге, они с Гервёр всегда спали вместе — пусть и разделённые двумя мечами.

А сейчас он снова один. И это очень странно.

Ладислав повернулся на другой бок. Но сон всё равно витал где-то далеко, а за спиной было пусто и непривычно тихо.

Может, попросить оруженосца — пусть ляжет с той стороны? — подумал Ладислав.

И хлестнул себя по щеке за эдакие мысли.

Шестеро властителей древнего города смотрели на него сурово, — как смотрят статуи Шестерых Бессмертных.

Но Арад-Нинкилим знал, что сумел их смутить. Иначе почему они вдруг замолкли?

— Помни, Арад-Нинкилим, где ты находишься, — произнёс жрец Луны, — Это комната создана нашей магией. Выхода отсюда нет, — и не будет, пока мы не разрешим ему появиться. Ты сейчас — целиком в нашей власти.

— Не забываю об этом ни на мгновение, — ответил юный жрец, — ни на восьмую долю мгновения.

— Что ты можешь сказать по делу, в котором замешан?

— То, что в ваши построения вкралась ошибка. Я милосердней, чем обычный учитель и могу сказать, где она.

— Говори всё, что может тебя спасти.

— Третий ярус, — заговорил Арад-Нинкилим, — Сектор Созвездие Плуга, третий шкаф, вторая полка, двенадцатый слева. Это табличка из светлой глины. Такую в нашем городском карьёре добывают.

— О чём ты?

— О библиотеке. Эта часть не пострадала. На этой табличке — ключ к разгадке.

— Получается, ты признаёшь, что был в библиотеке?

— Что вы, я просто знаю, как она устроена.

— И как же она устроена?

— Точно так же, как библиотека в моём родном городе, — ответил Арад-Нинкилим, — Его же строили на пустом месте, там даже развалин не нашли. И когда возникла потребность построить библиотеку, четырнадцать писцов просто скопировали всё, что было на третеьм и четвёртом ярусах. Астрономические каталоги, гадательные книги, отчёты об изъятых за долги овцах и быках… Одни и те же книги стоят на первом и втором ярусе библиотеки ныне захваченного Арука — и на третьем и четвёртом ярусе библиотеки нашего города. Принесите табличку — и я укажу, в чём ваша ошибка.

— Ты утверждаешь, что половину тысячелетия назад кто-то написал на табличке то, что оправдает тебя сегодня.

— Написанное там — написано на века. Эта табличка способна пережить новый потоп. Но чтобы разгадать её секрет, вам придётся дождаться ночи. И повторить описанные в нём измерения. Почтенный Кувари, я надеюсь, обсерватория в нашем городе ещё работает? Или вы, в духе новых времён, сдали её под конюшню?

— Да, есть, конечно же, есть, — засуетился жрец Марука, — Есть у нас обсерватория, мы же в ней праздники вычисляем.

— Когда тебя начнут испытывать водой, — произнёс жрец Луны, — мы услышим ответ, не дожидаясь ночи. Поверь, ты не первый. Ты даже не сто первый, кого мы здесь видим. Заговорили в конце концов все — кто не умер раньше. Но умереть мы тебе не дадим. Среди нас есть превосходные лекари.

— Я советую вам всё же дождаться ночи, — сказал Арад-Нинкилим, — И повторить измерения с той таблички. Вы убедитесь, что расстояние между звёздами не изменилось, и формы созвездий те же. Однако Стражи больше не охраняют Полюс Мира, что бы ни утверждали наши праздничные гимны. Совсем напротив — они сместились вниз. Теперь Полюс распололожен в центре треугольника, углы которого — Стражи и Звезда Дельфина. Кто ориентируется по Стражам — возьмёт слишком сильно на восток и может погибнуть. Это известно и пастухам, и мореплавателям. А от нас — скрыто. Хотя именно жрецам положено видеть тайное.

— То есть ты утверждаешь, что измерения древних были неточными?

— Я не отрицаю, что они были точными. В расстоянии между звёздами ошибок нет. Но с тех пор земля сдвинулась. И все наши расчёты, защиты, таблицы примет и гадательные книги — ничего не стоят.

Шестеро переглянулись. Наконец, священный царь кивнул и Шелларум продолжил допрос:

— И ты думаешь, — его голос дрожал, — что мы в это поверим?

— А ведь то, что он сказал — интересно, — вдруг подал голос Илум-Гамил, — Да, весьма интересно. Я распоряжусь проверить. Сектор Созвездие Плуга, третий шкаф, вторая полка, двенадцатый слева? Отлично, я распоряжусь…

— Он пытается нас обмануть! Он тянет время!

— Мой долг как священного царя, — ответил председательствующий, — проверять даже такие известия.

— Хорошо! Хорошо… — жрец Луны снова повернулся в сторону юноши. — Но в таком случае почему ты не открыл нам настолько важную новость? Ни слова никому не сказал — ни наставнику, ни начальствующим. Ты хотел проверить? Мы тоже можем проверить. Мы учились дольше и знаем больше тебя? А если бы ты заболел и умер? Или погиб в сражении с прислужниками ЗаБога?

— Открыл это не я, а мой отец, — напомнил Арад-Нинкилим, — И когда он доложил об открытии царю своего города, тот велел налить ему в рот негашеную известь…

— Ты до сих пор злишься, — спросил Кити-Лишар.

— Нет. Но это научило меня молчать.

— Но именно поэтому

— Не поэтому. Но я буду рад, если узнаю, что имперские солдаты посадили царя Арука на кол.

— Мы вызвали тебя в наше собрание, — напомнил жрец бога Луны, — не для того, чтобы выслушивать предположения. Мы не спрашивали тебя ни о звёздах, ни о знамениях, ни о том, чем и как нам заполнять библиотеку. Мы спрашивали тебя, признаёшь ли ты своё преступление. Возможные ответы — “да” или “нет”. Если ты говоришь “да” — наш суд закончен. Если ты говоришь “нет” — тебя заставят говорить другим способом.

Арад-Нинкилим отступил на шаг. Это было довольно бессмысленно — комната была слишком тесной.

— Вы многое предусмотрели…

— Если ты не будешь отвечать, мы сразу распорядимся начать пытку.

— Но вы зацепились руковом за, — Арад-Нинкилим незаметно распускал бинты на левой руке, — незначительный крючок.

Он сделал всего лишь одно движение — и тяжёлый чёрный шар взмыл в воздух и полетел в сторону высокого совета.

Сейчас он ударится о мраморный стол….

Но не ударился. В последнее мгновение Кити-Лишар с невероятной для его возраста ловкостью рухнул на стол и поймал шар, словно мячик.

Царь посмотрел на Кити-Лишара. Старик облизнул губы и показал шар собранию. Он старался казаться спокойным, но руки дрожали.

— Что это? — спросила жрица богини любви, старшая над куртизанками.

— Их называют по-разному, — сказал Кити-Лишир, — Но название не имеет значения. Такими штуками можно уничтожить целый город. Он добыл их у адептов ЗаБлога, которых убил — точно так же, как убил Ур-Шубула.

— А теперь скажите, как же я умудрился его сюда пронести? — осведомился Арад-Нинкилим, — Ведь у вас и магическая защита, и пророчества по самым тусклым из видимых звёзд…

Кити-Лишар повернулся к юноше и продолжил:

— Ты был славный мальчик, Арад-Нинкилим. — говорил старик, — И клянусь небом, тебя ожидало прекрасное будущее. Когда другие играли, ты смотрел, когда другие сбегали к Инанне, ты учился. И даже имя выбрал себе сам — такое скромное имя. Со временем ты бы воссел за этим столом среди нас. Плачет моё сердце, — потому что ничем тебе не может помочь. Но остаётся непреклонным, потому что таков закон. В ранней юности ты сам себя вылепил таким, какой ты есть. И это была прекрасная работа. А теперь — сам себя погубил.

Он бы сказал ещё что-нибудь, не менее поучительное. Но бросил ещё один взгляд на чёрный шарик и замолк.

Тонкая, как паутинка трещины пересекла гладкую чёрную поверхность — прямо под искоркой отразившегося солнца. И прежде, чем проницательный, но неторопливый старческий ум разгадал, что это значит, шар треснул пополам, выпуская клубящуюся чёрную массу.

Сначала казалось, что это жидкость. Потом, когда клубы чёрного дыма закружились вокруг его руки, — что это порошок, который, подобно сапардскому льду, сразу превращается в пар. Но вот чернота скрыла его руку и Кити-Лишар вдруг ощутил, что у него теперь нет руки… и, кажется, никогда не было.

Нет, это не жидкость, не порошок, не дым. Это нечто, чуждое нашему миру. Только боги могут с этим справиться — если пожелают. А их желания нам неведомы и далеки от нас, как сердце небес.

Надо было опустить, проклятый шарик. Но как ты его отпустишь, когда у тебя уже нет ни пальцев, ни руки — ничего.

— Смерть! — успел прошептать он. — Бегите. Тут — смерть!

Другие жрецы успели вскочить из-за стола. Но недостаточно быстро — сказался возраст и привычка сидеть на возвышении. Чёрное облако уже накрывало стол, столбы дыма перечертили комнату — и линяли, растворялись, как утренний сон, созданные магией стены и окна.

Глава 21. Шорохи и вздохи

Квендульф плёлся по улице, с непривычки налетая на колонны, отмечавшие перекрёстки..

Теперь он был настоящим рабом, всё как положено. Из одежды — косая набедренная повязка из мохнатой козей шкуры, на шее болтается глиняная табличка с именем и рационом. Хвост отрезали, и волосы теперь просто торчат в разные стороны. Глаза смотрят тупо, а лоб и предплечье правой руки украшены ещё вполне отчётливыми красными печатями.

От вольного прошлого у него осталось только тело — светлое, мускулистое, способное двигаться ловко и бесшумно. Но беспощадное солнце и рабский труд скоро исправят и это.

Руки обвисли, для них задания не было. Работали только ноги. Они и несли его по маршрутам незнакомого города к храму Инанны, сокровищнице любви и разврата.

Этот храм выделялся среди городской застройки. Украшенное затейливым красным орнаментом и изразцами голубой глазури здание выглядела уютным и приветливым, из дверных проёмов пахло благовониями и долетали отголоски струн и колокольчиков.

Квендульф ввалился через чёрный ход. По дороге задел лбом перекладину.

Он оказался в полутёмном коридорчике. Сквозь окошечки со стороны двора падал тёплый свет и можно было разглядеть, что пол покрыт красным ковром.

Навстречу вышла старшая служительница. Парадное облачение недурно подчёркивало её грудь.

— Чего тебе, раб? — спросила он на новодраконском.

— Офицеров… вызывают… по поводу раба… меня раба… вызывают… — Квендульф с трудом подбирал слова.

Она кивнула и уплыла в глубины дома. Квендульф последовал за ней, но когда очутился во внутреннем дворике, потерял её из вида.

Внутри было довольно уютно. Росли пышные кусты роз, где-то за ними журчал невидимый фонтанчик. Возле брозовой статуи застывшей танцовщицы лежало, аккуратно сложенное, оружие офицеров. И это было весьма важно.

Появилась двое из троих офицеров. Они были раскрасневшиеся, немного пьяные и счастливый. Новый вид Квендульфа вызвал у них улыбки.

За ними шагала всё та же старшая жрица. В руке она держала ароматическую свечу.

— Третий сейчас будет, — пояснила жрица, — Он взял сразу двоих и теперь занят. Не рассчитал сил, такое часто бывает даже с опытными военачальниками.

— Это его уже… всё? — смог спросить один из офицеров, указывая на Квендульфа.

— Да. Теперь он раб и никуда не денется. Весь остаток своих дней он проведёт, трудясь на благо священного города.

— А для таких рабов тоже есть… храмы?

— Раб нерадив. Вы и сами это знаете. Они не говорят с богами и не знают, о чём с ними говорить. Если бы мы обслуживали рабов, наши девушки бы отдыха не знали.

— А им что, даже не хочется.

— Если и хочется, они это не чувствуют. Смотрите, — она поднесла свечу к руке Кендульфва. Тот задрожал, но не пошевелилися. Запахло горелыми волосами.

— Видите? — сказала она. Ничего уже не чувствует. Может только работать.

— А что ему от вас надо?

— Он сказал, вас вызывают к старшим жрецам. Думаю, это формальности.

Старший из двух офицеров вполголоса выругался и повернулся к статуе, где оставил оружие. Но оружия там уже не было.

Он не успел даже сообразить, что это могло значить. Квендульф быстрее кошки выхватил из разросшихся розовых кустов перепрятанную рапиру и всадил прямо в спину.

Офицер захрипел и рухнул прямо на подножье. Он был ещё жив, но опасности не представлял. Квендульф вырвал рапиру из его тела и бросился на второго.

Рапира была что надо. Великолепная заточка и балансировка. Хватило двух ударов, чтобы зарубить негодяя.

Хмыкнув при виде окровавленного клинка, он повернул голову и увидел старшую жрицу. Она стояла с полуоткрытым ртом, не выпуская ту самую свечу.

— Как вы… выдержали? — только и смогла спросить она.

— Я — воин, — процедил Квендульф, — Я всегда готов терпеть пытки и тяготы — если это приближает победу.

И одним точным ударом снёс ей голову.

Боль, что запеклась на руке, только придавала ему сил и подсказывала верное направление. Он пересёк дворик, зашёл в здание с другой стороны и начал подкрадываться по коридору, прислушиваясь к каждому шороху.

Шорохи и вздохи. За одной занавеской, за другой, за третьей… За четвёртой шорохов столько же, а вздохов вдвое больше.

Ага, вот и оно.

Квендульф нырнул в комнату, словно в воду. Кровать, как и следовало ожидать, была прямо напротив входа.

От открывшейся красоты у него даже закружилась голова. Стены покрыты росписями, так что комната кажется теснее, а кровать занимает её наполовину. На ней — тот самый, старший, а с ним две изысканные девицы, гибкие, как тростник и смуглые, как заваренный чай.

— Кто это? — спросил одуревший офицер.

— Смерть, — ответил Квендульф и пронзил его рапирой насквозь Так, что она пригвоздила бедолагу в кровати.

Девушки кричали, зажав руками лицо. Но это ничего не значило. Квендульф уже бежал обратно в садик, сбросив на бегу набедренную повязку.

Оказавшись среди роз, он почувствовал себя первым человеком в райском саду. Но в райском саду были трупы. Когда он шёл к телам, нога задела липкую отрубленную голову старшей жрицы.

Надо одеваться и бежать. Если он не поторопится, то в райский сад нагрянет стража, и ждут его тогда адские муки.

Тела были на месте, но он быстро убедился, что снять с них одежду будет непросто.

Оба офицера оказались на удивление короткими, ниже Квендульфа. Где они таких ничтожеств набирают… И одежда обоих была порезана и пропитана кровью.

Сам виноват. Когда рубил, не подумал, что потом в это придётся переодеваться.

Надо одеться и искать Арад-Нинкилима. Юный жрец спас северянина от рабства. Теперь он, Квендульф, поможет ему добиться власти. Арад-Нинкилим — не такой, как пастырь Регинмод, он умён. Он знает, что делать, когда в руки попала власть — и как её в этих руках удержать. Конечно, здесь, в Священных Городах немало магов, мудрецов и ловких политиков. Но дома, на севере, их очень не хватает.

Наконец, он оделся. Конечно, одежда липла к телу и пахла смертью, но это было лучше, чем рабская нагота.

В качестве финала он собирался разбить о дорожку рабскую табличку, но вместо этого спрятал её в сумку. Не стоит оставлять её на месте бойне, лучше разбить где-то за городом и бросить в реку. Мало ли, кто будет расследовать это дело, и как далеко и долго он собирается его разыскивать. Нельзя давать ему в руки такую улику, пусть и разбитую.

Он осторожно прокрался к выходу и выглянул на улицу. Прохожие в полосатых халатах проходили мимо, как ни в чём не бывало. Но Квендульф знал, что это ненадолго. Скоро девицы поднимут тревогу.

Квендульф побежал вниз по улице, делая вид, что его вызвали и он опаздывает. Но прохожие его замечали. Он чувствовал это спиной. Такой человек, как он, уже своим появлением на улице священного города нарушал по незнанию какие-то ритуалы. Не просто так раньше, ещё в первом городе, их продавали на причале, а не внутри городских стен…

Погруженный в такие мысли, он повернул за угол и наткнулся на конный патруль.

Их было человек пять, и они были похожи на куман из отряда полузабытого Ингилева. Когда-то давным-давно этот наивный полукуман требовал чистоты и справедливости. А теперь его, должно быть, накормили грязью, по полной справедливости. Если у меня первая, рабская категория, то у него и подавно.

Ладно, хватит воспоминаний. Надо придумать, как сделать так, чтобы меня не убили.

Квендульф стоял согнутый, схватившись рукой за прореху в куртке, откуда лилась кровь.

— Он напал на меня, — как мог, прохрипел он на новодраконском, — Он — там!

— Что за он? — спросил командир патруля.

— Не могу… — Квендульф картинно прислонился к спине и сполз вниз. Остатки не до конца свернувшейся крови оставили небольшой след, — пить… воды…

Командир рявкнул на незнакомом языке, похожем на куманский. Один из всадников соскочил

Вода, надо сказать, была вкусная. Но в городском колодце родного города она всё равно вкуснее.

Теперь влажные, губы Квендульфа разъехались в горькой улыбке.

— Он в храме любви. Он убивает… всех!

Командир повернулся и отдал приказ на своём языке. Стоявший рядом что-то возрази. Командир повторил ещё раз, с добавлением пары слов, явно ругательных. Всадник спрятал глаза и начали спешиваться.

Получается, он приказывал им стеречь его на земле. Правильно поступает. Нехорошо, если лошади зря устают. Сам Квендульф был готов заботится о своей лошади не хуже бывалого куман — если бы она у него была.

Остальные всадники скрылись за поворотом. С ними пока всё идёт, как задумывалось. Он обещал им побоище и они найдут там побоище.

А вот с двумя, которые остались с ним, — проблема. Они продолжали стоять, не сводя с него глаз.

Конечно, у них приказ. Квендульф прекрасно знал, что без приказа такой охранник сразу же начинает глазеть по сторонам. Это плохо.

Конечно, они не знают, насколько он здоров и боеспособен. Это преимущество. Но пока они на него смотрят, это преимущество мало чего стоит. Вот если бы они отвернулись и он мог напасть на них со спины.

А тем временем их командир уже входит во внутренний дворик и видит там тела. Сейчас он начнёт расспросы…

И тут он услышал взрыв. Где-то позади, почти за затылком. Тёплая волна ударила по лицу и тот, что давал ему попить, закашлялся.

А второй, прикрытый стеной дома, перевёл взгляд на крыши, высматривая, что случилось.

Героическим усилием воли Квендульф подавил желание посмотреть на взрыв. У него было несколько мгновений — и он ими воспользовался. Вскочил на ноги, прямо в прыжке выхватил рапиру и одним ударом поразил соглядатая.

Патрульные обычно не носят ни доспех, ни панциря. Поэтому хватило одного удара. Схватившись за раненый бок, стражник повалился на стену и заревел от боли. Квендульф, даже не оглядываясь в его сторону, взлетал в седло и сдавил ногами бока лошади. Второй стражник попытался его перехватить, но сразу понял, что ничего не выйдет — и отскочил в сторону, спасаясь от копыт боевого коня.

Да, своей лошади у Квендульфа не было. Но он катался на чужих и кое-что в этом смыслил.

Он летел галопом по улице, распугивая прохожих. К сожалению, от переодевания он не стал лучше ориентироваться в городе. Но теперь он был на коне — попробуй, заставь меня спешиться.

Единственным ориентиром была башня со шпилем, что за куполом библиотеки. Она была белая, словно из сахара — и сейчас рассыпалась, изрыгая столбы чёрного дыма.

Конечно, этот ориентир не годится, чтобы сбежать из города. Но другого всё равно нет и Квендульф поскакал в ту сторону. От храмов обычно ведут прямые дороги.

Цитадель священного города только казалась огромной. Квендульф не успел даже оглядеться как следут — а лошадь уже вынесла его к подножью падающей башни, где стоял ещё один храм, похожий ступенчатую пирамиду.

Та самая башня поднималась прямо из него. Изрыгающие чёрный дым трещины уже пронзили её от шпиля до фундамента.

Возле выхода из пирамиды гарцевал на пепельной кобыле ещё один стражник. А перед ним прыгал по ступеням, увёртываясь от копья, юный горожанин в жреческом облачении. На спине у горожанина болтался здоровенный мешок, так что он не мог достаточно маневрировать.

Это был Арад-Нинкилим. Приложив все силы и ловкость, юный жрец уворачивался от летящих сверху обломков и пытался поднырнуть под копьё — но мешок, тяжёлый, как горб, мешал, и натренированный всадник всегда каждый раз закрывал ему путь к отступлению.

Наконец, Арад-Нинкилим взревал и почти на четвереньках бросился под копыта. Стражник захохотал и рванул поводья.

Кобыла взметнулась на дыбы, а он уже замохнулся, чтобы пригвоздить вёрткого служителя к земле — но в последний миг перед броском на его шее захлестнулась чёрная удавка кнута.

Квендульф на полном скаку буквально выдернул его из седла, как морковку из грядки. Стражник завалился назад и грохнулся прямо на мостовую.

Арад-Нинкилим смотрел на это с ужасом, всё ещё не поднимаясь с четверенек.

— Садись! — крикнул Квендульф. Он был так возбуждён, что не заметил, что кричит это на родном языке.

Упавший стражник волновал его куда сильнее вопросов лингвистики. Тот пока ещё лежал неподвижно, только руки и ноги чуть шевелились. Но если он поднимется, путь даже и в таком состоянии — у юного жреца будут проблемы.

Поэтому нужно, чтобы он не встал. А если встанет — опять положить, но так, чтобы больше не встал…

К счастью, Арад-Нинкилим всё сообразил правильно. Прежде, чем стражник пришёл в себя, юный жрец уже вскарабкался в седло, пристегнул мешок и посмотрел на товарища выжидательно, не говоря ни слова. Они оба понимали, что нет времени на приветствия и разговоры.

— Едем из города! — крикнул Квендульф. — Показывай дорогу!

Арад-Нинкилим кивнул и пустил своего пепельного вниз по узкой боковой улочке.

Квендульф не успел даже запомнить дорогу. Один поворот, второй — и вот они у знакомой Речной башни.

Стражники стояли на пороге. Они ещё не знали, что их бывший привратник объявлен в городе вне закона.

— Откройте нам ворота! — закричал Арад-Нинкилим, не сбавляя галоп, — Именем богини Мангустов, откройте! Библиотека атакована, там адепты ЗаБога. Я за подкреплением! Откройте ворота!

Он кричал достаточно громко, чтобы заглушить топот копыт.

Стражники кинулись отодвигать засовы. И когда створки разомкнулись, открывая путь в голую зелёную степь, Квендульф понял, что впервые в жизни видит, как действуют боги.

За окнами дядиного дома мычали коровы и расстилался унылый пейзаж на засеянное овсом поле и домики на пригорки.

Интересно, насколько хорошо он заботится о драконах? Кормит из овсом и мякиной, или подмешивает солому?

А может, им для питания нужна золотая руда? Интересно, чем её подменяют? Медной рудой? Щебёнкой?

Ладислав мало видел драконов. Говорят, прежде, при Старой Династии, была Золотая Неделя, когда эскадрилия драконов из всех пяти королевств облетала столицу за столицей. Не просто так чёрный дракон украшал их алые гербы и парадные знамёна.

Теперь драконов стало меньше — не каждое из возникших королевств может себе их позволить. И их показывают намного реже.

За всю жизнь, несмотря на родственные связи, Ладислав видел драконов один раз — по случаю коронации, когда новый правитель возвращался из Морского Гнезда и в столице был праздник с парадом и фейерверками.

Если король сменится, дядя окажут в большой силе. Он переедет в большой каменный дом, какие строят купцы. И драконов снова покажут — потому что будет новая коронация. Хорошо, если после этого их будут показывать каждый год, в Золотой День.

А ещё лучше будет, если ему дадут достаточно людей, чтобы очистить болота. Ладислав — не Гакон Одноглазый, волшебного оружия у него нет. Была, конечно, Гервёр — но едва ли эта настойчивая девица искала оружие для того, чтобы принести умиротворчения в Томирское баронетство.

Но в конце концов, она и не обязана, — решил Ладислав, — Это же мои владения, а не её. Значит, и защищать должен я сам.

Дядя с утра отбыл по делам, слуги делали свои дела, производя главным образом шум. Ладислав исследовал дом от чердака до подвала и в конце концов отыскал книжный шкаф с покрытыми пылью корешками. Переводной роман “Бесстрашный Хорёк Снежных Гор” не был даже разрезан. Но когда Ладислав поработал над страницами верным кинжалом, оказалось, что эту книгу можно читать, и даже с интересом.

Ладислав дочитал до сцены, в которой Бесстрашный Хорёк раздевает Нефритовую Лисицу, когда вернулся оруженосец. Милон был взъерошен и с кульком булочек.

— На рынке, — выпалил оруженосец, — ничего не слышали о прекрасной белой благородной девице. Ни с мечом, ни без меча. Говорят, что сторонники старой династии готовят мятеж, А возле Морского Гнезда поймали столетнюю рыбу, у ней в животе нашли брусок с надписью на неизвестном языке круглым островным алфавитом.

— Рыба мне не интересна.

— Ну да, рыбой не повоюешь…

— Ты всех расспросил?

— Всех! Раз никто не сказал — значит, слухи пока не дошли. Я же сам помню молодую госпожу. Она очень громкая, она не умеет маскироваться.

— Может, они просто не поняли, что ты спрашиваешь.

— Я говорил, — Милон понизил голос, — что её разыскивает влюблённый в неё весьма влиятельный человек. И что каждого, кто сможет помочь, ждёт великая награда. Вот увидите, теперь у нас в городе десятки глаз и ушей. Каждый будет ловить хоть малейшее упоминание. Они мне поверили. Они не могли не поверить. Ведь то, что я сказал — чистая правда!

— Когда будет поспокойней, — сказал Ладислав, — напомни, чтобы я оторвал тебе голову.

— Если ваша светлость оторвёт мне голову, кто же расскажет, что прямо сейчас ваш многопочтенный дядюшка поднимается по лестнице, а с ним — некий монах.

Монах Ладиславу не понравился. Он был высохший, рано постаревший, с противной родинкой на кадыке и брезгливыми, сальными глазами.

— Он будет помогать в церемонии? — спросил Ладислав. Он не знал, какой код используют заговорщики — но знал, что такой шифр должен быть.

— Разумеется, — кивнул дядя, — Он один из главных участников.

Монаха звали Сибби, он был родом из Малорна и как-то замешан в памятном ночном мятеже. Но Ладислав его раньше не видел. Впрочем, он не видел

За обедом стало заметно, что монах постится не потому, что так рекомендуют каноны. Он просто презирал весь мир — и еду, как его часть.

Ладислав ожидал, что они начнут обсуждать мятежи — тот, что был, или тот, что готовится. Но монах, после утомительно-долго молитве, заговорил о секте почитателей ЗаБога. Из его слов следовало, что адепты культа не отличаются здравомыслием — но их больше, чем кажется и их преданность фанатична. Глупые правители их преследует — а следует, напротив, привлечь на свою сторону, чтобы вместе добивать остатки наследия Старой династии.

Этот Сибби порядочно действовал на нервы — как умеют это делать образованный люди.

— ЗаБог истинный, потому что механический, — вещал Сибби, — Живое умирает — машина работает. Среди людей и богов есть знающие — но лишь ЗаБог безошибочен. Именно поэтому он превосходит всех богов и людей. Его точность непостижима.

— Так почему же вы служите Новым Богам, — не выдержал Ладислав, — Чем они для вас лучше ЗаБога?

Сибби развёл руками.

— Я не думаю, что доживу до времени, когда ЗаБог проснётся и победит. Новые Боги обещают райские земли прямо сейчас — достаточно лишь умереть. А ЗаБог ничего не обещает. Но он несомненный. Пусть философы изощряются и пытаются его опровергнуть. ЗаБог не нуждается в доказательствах. Когда он придёт, вы и сами его прекрасно увидите.

Глава 22. Дорога уходит во мрак

Со стороны город казался огромным белым сундуком посреди выжженой солнцем пустыни. Этот сундук до сих пор скрывал сокровища, но теперь дела его были плохи — над крышкой поднималось несколько столбов чёрного дыма.

Когда стало ясно, что погони нет, они завели лошадей за холм и отпустили пастись, а сами легли на траву, чтобы не выделяться, но видеть городить.

— Я одного не могу понять… — произнёс Квендульф. Сейчас он успокоился и снова говорил на новодраконском.

— Да?

— Зачем ты сказал мне своё имя? Кажется, Ара…

— Арад-Нинкилим. Я сказал его, чтобы ты знал, как меня зовут.

— Но ты же понимаешь… я слышал… магия. Если знаешь имя — можешь много что делать с человеком. Ты же и сам маг. Понимаешь, как такие штуки работают.

— Я и сам маг. Поэтому знаю, что можно сделать — и чего нельзя. Где опасность — и где безопасность. А имя назвал в надежде — вдруг ты тоже служишь Богине Мангустов.

— Пока нет. Я плохо разбираюсь в этом. Старым богам никогда не изменял, но у нас на севере они другие. Про Новых я слышал. Но так и не понял, что у них за учение. Когда было восстание, нами командовали служители Новых Богов. Но оказалось, что они не настоящие, а колдуны и клятвопреступники.

— Непрочно стоят сердца человеческие, — отозвался Арад-Нинкилим, — Даже у лучших правителей бывают негодные слуги. К богам это тоже относится.

— Вы, жители священных городов, знаете, как обращаться с богами.

— У всякого народа своё ремесло. Кто-то сражается, кто-то лудит котлы, а кто-то разговаривает с богами. Например, культ Новых Богов тоже пришёл от нас. И если посмотреть в самую древнюю историю ваших старых богов, в первые века от потопа — там можно найти немало интересного.

— Получается, все религии идут от вас?

— Все боги идут от нас. Мы не в ответе за то, что вы с ними потом делаете.

— А как же ЗаБог?

Лицо Арад-Нинкилима осталось невозмутимым, но в глазах мелькнул огонёк. Квендульф догадался, что ЗаБог пугает даже здешних жителей.

— ЗаБог — наша величайшая тайна. И величайшая из ошибок, я думаю…

— Он где-то здесь спрятан.

— Если бы кто-то знал, где спрятан ЗаБог, ему бы не поклонялось так много людей. Он прячется в тайну. Возможно, он вообще ещё не прибыл в наш мир.

— Если что, мне он не нравится, — на всякий случай, заявил Квендульф, — Меня и Новые не очень привлекают. Какие-то они беззубые. Если можно выбирать, я бы лучше служил кому-то из ваших богов, раз ты говоришь, что наши пошли от ваших. Я, конечно, пока не очень в них разбираюсь, но я думаю, ты мне посоветуешь, кому служить. Да вот хоть твоей богине Мангустов, к примеру.

— Богам Священных Городов нельзя просто так поклоняться или следовать, — ответил Арад-Нинкилим, — Они, как рачительные хозяева, сами подбирают себе слуг. Потому что этим слугам, как ты сам видишь, поручено многое. Всё хозяйство на слугах держится. В руках у слуг ключи от всех господских сундуков… Но за это верного слугу боги ведут, куда считают нужным. Только от их воли зависит, какой будет наша жизнь и куда мы уйдём в посмертии.

— А вот меня смерть совсем не пугает, — заметил Квендульф, — Даже если на той стороне, как учит кто-то из мудрецов, ничего нет, бояться смерти всё равно ни к чему. Пусть там конец и тьма — я буду доволен. Когда я пойду в эту тьму — буду знать, что всё закончилось и всё хорошо.

— Не думай, что всё так просто, — Арад-Нинкилим качнул головой, — Смерть — это не конец. Если бы она была концом, оттуда бы не возвращались. Но ты видел сам — возвращаются. И те, кто возвращаются — они больше не те, кем они были при жизни.

Квендульф хотел ему возразить. А потом вспомнил сырой смрад, что царил на галере проклятого некроманта. И понял, что не может спорить с тем, что видел своими глазами.

— А у вас, жрецов, есть заклятия, чтобы возвращать мёртвых к жизни? — спросил северянин. — Возвращать всерьёз, по-настоящему. Чтобы они не слонялись тупым мясом, а стали теми же, кем были, прежде чем умереть.

— Такое заклятие можно составить, — ответил юный жрец.

— И как? Многих оживили?

— Я сказал, что такое заклятие можно составить, — повторил Арад-Нинкилим, — Это установлено. Очень точно. Но его пока никто не составлял и никто не знает, что получится, если это сделать. Если интересует моё мнение — я полагаю, что результат окажется страшен.

— Почему же его до сих пор никто не составил?

Арад-Нинкилим посмотрел на друга, как смотрят на человека, который не понимает очевидного

— Потому что такое заклинание обойдётся слишком дорого, — произнёс юный жрец, — Даже если тебе надо поднять одного человека. Вообще, универсального заклинания для таких случаев быть не может. Для каждого мертвеца придётся его создавать отдельно.

— Но откуда такие сложности? Ведь человеческие тела — они же почти одинаковые! Во всяком случае, разные люди умрут от одного и того же.

— Потому что так устроены заклинания. Упростить их почти никогда невозможно. В заклинании учитывают дату рождения, положение светил, обстоятельства смерти, какая погода стояла, была ли песчаная буря. Там несколько тысяч обстоятельств, нужен целый совет магов, чтобы их учесть. Следующая проблема — ритуал. Для ритуала нужны ингредиенты. Их придётся собирать со всех восьми сторон света, как для мумии. И если кровь дракона сейчас подешевела, то где добыть рог единорога, даже мне неизвестно. Только потом, когда смеси готовы и дымят редчайшие благовония, можно будет закладывать табличку и произносить заклинание. Но на это никто и никогда не пойдёт. Читай на Книгоед. нет

— А что, кто-то пробовал делать такое?

— Никто не пробовал. Но мудрейший Бел-Упаххир ещё двести лет сделал некоторые расчёты. Чтобы произнести заклинание настолько высокого уровня полностью, потребуется около двух сотен лет.

— Ничего себе! А почему так долго?

— Потому что оживление — дело непростое.

— Хм, даже так, — Квендульф задумался, — Но послушай, неужели никакой правитель ещё не попробовал через это обеспечить себе бессмертие? Есть же посмертные церемонии, когда строят мавзолеи и храм возле них с пожизненным окладом для жрецов. Почему бы магам не установить постоянное дежурство и не читать это заклятие по очереди.

— Потому что магов немного, даже среди жрецов. Все они очень заняты и дорого просят за свои услуги.

— Неужели не нашлось правителя, который бы такое оплатил?

— Такие, я думаю, находились, — ответил Арад-Нинкилим, — А вот наследников, которые продолжали бы за такое платить — не бывает. Кто захочет уступать престол бывшему мертвецу, даже если прошло двести лет?

— Я, кажется, встречался с чем-то похожим, — произнёс Кведьдульф. И прежде, чем успел сообразить, что необязательно всё выбалтывать, уже пересказывал юноше историю мятежа и встречи с некромантом.

Арад-Нинкилим слушал со всем вниманием и иногда задавал вопросы. История Квендульфа так сильно взволновала бывшего жреца, что он даже порой сбивался на язык богов и приходилось переспрашивать на новодраконском.

— Значит, мертвецы на вёслах… — в конце концов произнёс он.

— Угу. Не думаю, что у монаха Сибби было двести лет, чтобы оживить хотя бы одного их тех, кто грёб на той лодке.

— Это не то, о чём я говорил, — Арад-Нинкилим отмахнулся, — За вёслами, как ты рассказал, сидели простые ожившие мертвецы. Это уже не люди, они что-то другое и на разных языках их называют по-разному — роланги, зомби…

— Драурги.

— Что?

— На нашем языке их называют драургами.

— Хорошо, пусть будут драурги. Так вот, драуги — не живые. Это те же трупы, они просто шевелятся, могут что-то делать. За работой, если работа тупая, их и не отличишь от людей. Они туповаты, конечно. Порядочно туповаты. Но тупицы тоже могут носить таблицы судеб и выполнять простые работы.

— Однако вы, в городах, используете живых. Хотя трупы обошлись бы дешевле.

— Ну разумеется живых! Ты пойми, драурги — они же мёртвые! Они разлагаются! Кожа гниёт, руки отваливаются, ноги перестают их носить, потом уже в теле открываются сквозные дыры. И всё это — прямо во время работы. Таких даже в рабство никто покупать не хочет.

— А если провести ритуал, как ты говоришь, то человек будет напротив — живым?

— Не знаю. Мудрейший Бел-Упаххир не дошёл до этого в своих исследованиях. Но я думаю, тот, кто встанет, уже не будет прежним человеком. За двести лет с телом чего только не случается…

— Это верно. Но у нас меньше времени. Скажи, у тебя есть идея, куда мы пойдём дальше?

— В нашей положении имеет смысл идти вдоль реки, — сказал Арад-Нинкилим, — Священные города нанизаны на неё как бусы на нитку. Либо вверх по течению, либо вниз — мы придём в следующий город.

— Внизу по течению я уже был, — заметил Квендульф, — И мне там не понравилось.

— Я тоже считаю, что надо идти наверх, к Аруку. Кажется, он уже пал, как спелое яблоко в руки царя царей. Если повезёт, мы доберёмся за два дня. Еду в тех местах достать сложно, но можно не опасаться погони. Новый священный царь моего города может послать за нами стражу, но против имперская армии эта стража ничто.

— А если он пошлёт магов.

— Судя по тому, как легко царь царей берёт один Священный Город за другим, его армия больше магов не боится. Скорее всего, в ней теперь есть штатные.

— Это внушаем надежду..

— Итак, добираемся до Арука. Там мы в безопасности, если мародёры не прирежут. В захваченном городе никому ни до кого нет дела. А оттуда можно пробраться в прибрежные города и уккарское Морское Гнездо. Там будет заработок, и там нет войны. Там нас не найдут, даже если будут искать.

— Гладко ты всё придумал.

— Я обдумывал этот план три с половиной месяца. С самого начала войны….

— Тихо!

Квендульф прислушался. Его лицо стало серьёзным и красивым. Видно, что он снова был в своей стихии.

— Едут. В нашу сторону. Ещё один патруль… Да сколько их у вас тут! Вон с той стороны, сейчас покажутся…

Арад-Нинкилим тоже смотрел в ту сторону. Из балки и правда показалось несколько всадников в знакомых чёрных одеждах.

— Что им здесь надо? — спросил Квендульф, — У них пожар в городе, а они в нашу сторону скачут.

— Это не пожар, — сказал Арад-Нинкилим, — Это хуже.

— Вот именно. У них в городе что-то похуже, а они скачут к нам. Зачем?

— Их послали день назад, искать караваны адептов ЗаБога. Сейчас они возвращаются, но заметили нас. Вот и едут, чтобы проверить.

— Но мы же не адепты ЗаБога.

— Это не помешает им нас убить и ограбить.

— Хорошие у вас обычаи, в Священных-то Городах.

— А мы сейчас не за стенами. Мы в дикой степи.

— Пусть приближаются, — гордо заявил Квендульф, — Ты сейчас увидишь, как дерёмся мы, северяне. Я сейчас в ударе. А когда я в ударе, я стою десятерых.

— Не сомневаюсь, — ответил Арад-Нинкилим, — Но есть проблема. Их — одиннадцать.

Всадники приближались. Некоторые из них были с копьями, готовые к конному бою. Другие были с мечами, эти будут спешиваться.

Квендульф вышел им навстречу и встал, широко расставив ноги и с оголённой рапирой. Поднявшийся ветер трепал его светлые волосы.

Они поравнялись с ним и остановились, гарцуя от нетерпения. Они не стали строиться полумесяцем, когда поняли, что их противник — всего лишь один человек.

Старший подъехал ближе всех. У него было пластинчатый доспехи, горделивый вид и длинные чёрные усы, доходившие до подбородка. Квендульфу показалось, что именно усы и стали причиной его возвышения.

— Кто ты такой? — спросил он. Командир оказался настолько вежлив, что задал это вопрос новодраконском.

— Я из Меларна, офицер королевской армии, — Квендульф смело смешивал правду и ложь, — Был в вашем городе, но меня там плохо встретили. Перевязал раны и вот еду домой. Города у вас может и красивые — но мне тут не понравилось.

— Сейчас ты пойдёшь с нами.

— Нет, с вашего позволения я пойду своей дорогой.

— Ты пойдёшь с нами — по своей воле или нет.

Квендульф принял боевую стойку.

— Думаешь, раз в седле, то теперь самый главный? — осведомился он, — Я — свободный гражданин Меларна, иду своей дорогой и тебе не мешаю. А если ты собираешься мне помешать — откажись от этой мысли прямо сейчас. Или ты что, думаешь, я тебя не достану?

— И чем же ты ты меня достанешь?

— Вот этим! — Квендульф взмахнул рапирой и шагнул ближе. В это мгновение он чувствовал себя непобедимым.

Старший усмехнулся, оглянулся назад и что-то сказал. Наверное, просит копьё. Так и есть, ему бросили и он поймал оружие прямо в воздухе. Вооружившись для конного боя, он подал нгназад, чтобы обеспечить простор для манёвра,

А тот. что подал копьё, двинулся шагом к пасущимся лошадям — законному трофею. Сейчас он подойдёт и увидит на них клейма городской стражи.

Квендульф стоял, как и раньше.

Командир уже был готов атаковать, когда чёрный шарик взмыл в воздух, почти незаметный на фоне раскалённого синего неба, и рухнул прямо в гуще всадников у него за спиной.

Это Арад-Нинкилим. Пока Квендульф препирался, бывший жрец вскарабкался на вершину холмика и занял удачную позицию, чтобы метнуть шар.

Наконец-то Квендульф смог увидеть вблизи, как работают шары адептов ЗаБога. Он ожидал взрыва — и ошибся.

Чёрное облако вырвалось бесшумно и поплозло во все стороны, словно тесто, в которое положили слишком много дрожжей. А когда чёрный шар дыма стал диамотром в четыре шага из него брызнули два десятка дымовых хвоста, похожие на хоботы гигантских слонов.

Отряд городской стражи был так увлечён перепалкой командира и Квендульфа, что не сразу заметил взрыв. А когда заметили, было слишком поздно. Чёрные хоботы уже хватали лошадей за ноги и утаскивали к себе.

Лошадей было жалко — они не успевали даже вскрикнуть и просто проваливались в клубящийся мрак. А люди вопили, вскидывали руки, пытались вырваться из чёрной лужи, рубили её клинками — и таяли в ней без остатка.

Было видно, что они ещё ни разу в жизни не видели такого оружия и совершенно не представляли, как от него защититься.

Тем временем показался и сам Арад-Нинкилим. Он просто шёл в сторону лошадей, в одной руке мешок, в другой — ещё один чёрный шар. Жрец подбрасывал его и ловил, словно тяжёлое, сверкающее яблоко.

Квендульф напомнил себе, что после битвы, если живы останемся, надо будет спросить — где юный жрец их раздобыл и есть ли шанс пополнить запасы. Будет неудобно, если они попадут в очередную передрягу, а удобных шаров под рукой не окажется.

Стражник, посланный за лошадьми, уже успел взять под уздцы серого. Он повернулся и увидел юного жреца. Рука потянулась к мечу — если на коне, оружие не сильно эффективное. Но потом перевёл взгляд на чёрное облако, что пожирало его братьев по оружию и он убрал руку с рукояти. Присвистнул, отпустил поводья — и поскакал в сторону города, как можно быстрее и не оглядываясь.

Лошадь смотрела ему вслед понимающими глазами.

Арад-Нинкилим подошёл к ней, опустил зловещий шар в мешок и погладил лошадь по пепельно-серой морде.

Тем временем усатый командир отряда наконец-то смог успокоить своего коня. Чёрный дым уже таял под жарким солнцем. Усатый попытался определить, кто не пострадал и сколько людей у него осталось, — но тут его бок прошила спица огненной боли.

Он захрипел, схватился за поводья покрепче, повернул голову в другую сторону — и увидел оскаленное лицо Квендульфа. В руках у северянина по-прежнему была длинная сверкающая рапира — и почти половина её уходила в его тело.

Командир попытался отстраниться, как-то соскочить с этого чудовищного ветрела — но Квендульф знал, что делает и проталкивал смертоносную сталь всё глубже и глубже.

Ещё одна вспышка в океане боли. Клинок вышел с другой стороны.

Оскаленное лицо северянина с прилипшими прядями светлых волос было совсем близко. Он посмотрел врагу в глаза и прорычал на своём чудовищном наречии:

— Достал я тебя! Видишь? Достал!!

Командир не понял его слов. Но понял, что это смерть. Он закрыл глаза и успел пробормотать молитву, прежде чем огненное море боли поглотило его навсегда.

Глава 23. Ирканские тигры

Они ехали вдоль реки Хиддекель, словно рыцарь и верный оруженосец — в книгах вроде той, что читал Ладислав, оруженосцы часто бывают и магами. Пока они были в пути, Арад-Нинкилим рассказывал о невероятных вещах.

Раньше, до потопа, болот было меньше, а корабли строили огромные, размером с не очень большой город. В те времена от Итуругналя можно доплыть до райских земель, где в долинах бьют фонтаны, а под их радужными струями расцветают белые цветки бессмертия. Во всяком случае, раньше было можно. Теперь на месте Итуругналя только руин, где живут лишь змеи и скорпионы.

А другие говорят, что это неправда и ещё до потопа Итуругналь разрушили зелёные дети. А настоящий рай расположен не на юге, а за дикими горами севера. Но не в Уккаре, а на другой стороне, где истоки четырёх великих рек

Кроме рая, в тех горах можно отыскать драгоценные опалы, ароматный кустарник бдолах и остатки того самого судна, в котором бессмертный Ут-напиштим сумел спастись от Всемирного Потопа. Формой оно похоже на огромный барабан, сплетено из тростника и обмазано чёрным асфальтом, чтобы не пропускать воду. Если смотреть издалека, то поймёшь, что это не челнок, как многие думают, а попросту огромная шлюпка-куффа, круглая и неуклюжая. Такие и сейчас ходят с товарами по реке Хиддекель. Левая сторона шлюпки, откуда патриарх выпустил ворона, почти полностью сгнила и разрушилась. А правая пока цела. Говорят, под каждым из священных городов захоронена щепка из обшивки ковчега. К нему уже давно не отправляют походов — поэтому новых Священных Городов тоже не появляется.

А вот государственное устройство тогда было такое же, как сейчас. И когда выживших после потопа стало больше одной семьи, они разделились, как и прежде, на жрецов, воинов, ремесленников и рабов.

— Но почему они разделились? — спросил Квендульф.

— Потому что иначе не бывает.

— Разве люди не братья? После потопа это же было всем ясно..

— Люди — братья, — ответил Арад-Нинкилим, — Но ты, похоже, не понимаешь, что это значит. Скажи, тебя есть брат или сестра?

— По матери — нет. По отцу — не знаю. Мы с отцом толком не общались. Наверное есть, только это его законное потомство. Они едва ли хотят меня знать.

— Хорошо, буду объяснять на простых примерах. Вот представь себе двух братьев. Один из них непременно будет старший, другой — младший. Это простейшая логика, тут даже силлогизмы учить не надо. Теперь подумай, что могут делать друг для друга. Старший заботится о младшем, защищает его, заботится о его воспитании. А младший во всём слушается старшего и помогает ему в разных делах. Жрецы и горожане — это то же самое. Горожане служат жрецам, выполняют их указания — а жрецы читают по звёздам, как правильно обустроить жизнь горожанина. И вместе они — одна семья.

— А боги — это как предки?

— Совершенно верно. Теперь смотри — раз в каждой семье есть старшие и младшие, один из них непременно отыщется самый старший. Это следует из другой великой науки — математики.

— Я про такую и не слышал.

— Разумеется не слышал! Это тайная наука. Простым людям достаточно землемерия. И вот этот один, кто самый старший — он помыкает всеми и заботится обо всех. Он и есть царь.

Квендульф задумался над этой теоремой. Очень хотелось её опровергнуть — но не получалось. На ум пришло только одно возражение. И северянин его озвучил:

— Но ведь бывает и так, что рождаются близнецы, — сказал он.

— Бывает, — с готовностью отозвался Арад-Нинкилим, — Но люди большей частью — не близнецы. Сам посмотри — лица у всех разные, даже если в одной семье родились. И вообще, случай близнецов ничего не доказывает. Я думаю, близнецы — это против установлений богов. В гадательных книгах, которые были написаны на языке богов ещё до времён потопа так и сказано: рождение близнецов предвещает несчастье.

Земля здесь была хуже. Сперва песок пустыни подступал к самой воде. Потом начались болота. Река раздалась вширь, среди сверкающей воды застыли голые островки. Снова камыш, снова гудение, опять опасные стрекозы.

Арад-Нинкилим подтвердил его подозрения. От их укуса, конечно, не умрёшь сразу. Но лечиться будешь несколько недель.

Изредка попадались деревеньки с тростниковыми домами. Их объезжали по большому кругу, на всякий случай. Квендульф заметил, что жители этих деревень такие же смуглые и тела у них похожи. Но они ходили полуголыми, как рабы, и в их движениях не было ритуальной торжественности.

Было заметно, что деревни — явления временное. Высокие стены Священных Городов строили боги, а эти деревеньки — кто попало.

На такой местности не сомневаешься, что потоп был. Равнина — сколько взгляда хватает, холмы больше для видимости. Поднимется вода хоть на пять локтей, как у нас, на севере, в паводок — и всё тут поплывёт, и деревни, и Священные города.

А вот затопить север — куда сложнее.

Квендульф хотел спросить у нового приятеля, как боги ухитрились затопить Уккар с Меларном и другими землями севера, но тут на горизонте показался Арук и вопросы сразу куда-то пропали.

Издалека Арук выглядел ещё более величественным, чем Бад-Табир. Высокие, завёрнутые спиралями башни были видны даже из-за крепостной стены. Но вот они подъехали ближе и разглядели и проломы в стене, и шатры имперского войска. Они подъезжали с тыла, и поднявшийся ветерок доносил до них весь смрад, который способна произвести многотысячная армия.

Они вступили в город через пролом, как и положено завоевателям.

Изнутри город ещё больше походил на Бад-Табир — только людей на улицах не было, и некоторые дома возле пролома были тоже разбиты. Квендульф решил, что ему с непривычки все Священные Города будут казаться похожими друг на друга.

Арад-Нинкилим шагал решительно. Он знал, куда идёт и прекрасно ориентировался. Впрочем, это был его родной город.

Возле входа во внутреннюю крепость всё-же было двое стражников в имперских плащах. Но они увидели жреческое облачение Арад-Нинкилима и пропустили без вопросов.

Здешний храм Инанны напоминал два пирога, украшенных драгоценной глазурью. А если смотреть издали — женскую грудь, обтянутую пёстрым платьем.

Арад-Нинкилим подошёл к парадному входу и дёрнул едва заметный шнурок.

Появилась жрица-распорядительница, вспотевшая, но весёлая и симпатичная. Квендульф подумал,

А вот одежда у них была совершенно та же.

— В городе, я вижу, порядок. — заметил Арад-Нинкилим на местном наречии.

— Не жалуемся. Дисциплина у этой армии очень хорошая.

— Работы много?

— Очень много, — подтвердила жрица, — Если хотите пообщаться с богиней, ждать придётся до вечера. Мы позвали помощниц из горожанок, но даже они не справляются.

Арад-Нинкилим ещё раз оглянулся в сторону города и спросил, уже тише.

— Что со священным царём?

— Он переселился в подземный дворец, — ответила жрица, — А солдаты царя царей помогли перенести имущество.

— Что с ним сделали? На кол посадили, я надеюсь?

— Нет. Сожгли заживо, прямо на рыночной площади.

— Душили сначала?

— Нет, живым горел.

— Видели?

— Было не пробиться, мы только слушали. Но ничего не пропустили. Вопил так, что от старых ворот было слышно.

— Великолепно, — губы Арад-Нинкилима разъехались в невольной улыбке, — Теперь я доволен.

— Жалеешь, что все закончилось без тебя? — спросил Квендульф.

Он не знал местного языка и мог только догадываться, о каких делах Арад-Нинкилим расспрашивал жрицу. Но он никогда ещё не видел приятеля таким радостным.

— Когда читаешь хроники достаточно долго, — ответил бывший жрец, — то начинает хватать и тени события. Достаточно знать, что было — и ты это увидишь.

Теперь Арад-Нинкилим повёл его к другому храму, что распологался в одной из витых башен.

В дворике у храма — всё так же пустынно, всё те же следы разгрома. На земле — три чёрные горелые кучи, ткань, бумага, битые таблички и остатки каких-то инструментов свалены вперемешку.

Дверь в башню оказалась выломана. Арад-Нинкилим подошёл, заглянул в чёрный проём. Потом вернулся и ковырнул носком сандалии застрявший в куче обломок медной астролябии.

— Что здесь было? — спросил Квендульф.

— Обсерватория. Отец читал тут по звёздам.

— А почему сожгли? Чтобы врагу не досталось?

— Это сожгли имперские солдаты.

— Но зачем?

— Причина та же, что и в сожжении священного царя. Они показывают, кто теперь тут хозяин. Хотят — жгут, хотят — берут под охрану.

— Это может вызвать мятеж.

— Напротив. Жители священных городов слишком цивилизованы для большого мятежа. И будь уверен, они уже усвоили урок.

— А как же обсерватория? Она теперь ни на что не годится. Кто будет читать по звёздам?

— Царь царей захватили уже пять или шесть священных городов. К его услугам несколько обсерваторий, с полным персоналом. Есть из чего выбирать.

— Я думал, ты здесь поселишься. Предложишь свои услуги.

— Не стоит. Надо уходить. Прочь отсюда и ещё дальше.

— Можно ко мне, в Меларн. Покажу тебе дом, где жил. С мамой познакомлю. Пусть думает, что сын в чужих землях прославился.

— В Меларн нельзя. Ни тебе, ни мне. Или ты забыл, что государственный преступник первой категории?

— А ты откуда знаешь?

— Ты сам мне это сказал два назад. Когда я принимал тебя, как привратник.

— А… — Квендульф усмехнулся, — Я уже и забыл. Давно это случилось, я был ещё в рабстве.

— Ты снова там окажешься, если не будешь вести себя поосторожней. Что ты умеешь?

— Сражаться. А ещё огород, дома убрать, чиню немного.

— Ты мог бы быть хорошей женой.

— Не забывай, я ещё и сражаюсь!

— Я и говорю — боевитой женой. Сейчас этим трудно прокормиться, — Арад-Нинкилим смотрел в небо над крышами, словно надеялся прочитать по невидимым звёздам, что их ждёт, — Но скоро именно это занятие станет самым важным из дел. Земля сдвинулась, все звёзды не на месте. Значит, скоро кровавая буря.

— Вроде как при падении Старой Династии?

— Не видел. Но думаю, будет серьёзно.

Квендульф задумался. Он не очень интересовался звёздами. Но скорая война его привлекала.

— А может, меня пока царь царей в армию возьмёт? — предположил северянин, — Наберусь опыта и когда война начнётся по-настоящему, буду во всеоружии.

— Нет. Не получится, — теперь Арад-Нинкилим смотрел в кучу горелого материала, — Царь царей уже набрал своих наёмников. Теперь, когда ясно, что поход удачен, а добыча большая и к нему стекаются добровольцы даже с Южных Манговых Гор. У тебя нет шансов.

— Ну тогда давай думать, чем нам заниматься. В городе оставаться мы не можем. Здесь мало еды, остановилась торговля, есть заказы только оружейникам и куртизанкам. Вернуться в твою страну мы тоже не можем.

— Куда же мы тогда пойдём?

Арад-Нинкилим нахмурился.

— Нужно спросить у богов. Но негде. И нечем. Беда, придётся ночи ждать…

Квендульф посмотрел на него с уважением. А потом вдруг хлопнул по плечу.

— Что?

— Можешь не беспокоиться, — сказал Квендульф, — я знаю, куда нам нужно. Нам нужно в Уккар! Я знаю их язык, а ты знаешь всё остальное. И новодраконский там понимают, кто надо.

— Уккар? — Арад-Нинкилим задумался, — Я слышал название, но не знаю, как там жизнь.

— Ты знаешь всё! Как ты можешь этого не знать?

— Мы, в Священных городах, знаем только Священные Города. Остальные страны нам без надобности.

— Зато про вас, из Священных Городов, знают везде. И очень жалеют, что вас тут так много, а в их землях — так мало.

— Я не сказать, что особо всезнающий. Могу немного лечить, оберегать посевы и готовить. Умения невелеки, но когда идёшь деревнями, прокормиться можно… пока не наступит нужное время. Вот Кити-Лишар умел шить паруса и палатки. Занятие для горожанина. Но меня он этому так и не научил.

— Кити-Лишар — это какой-то друг из прошлого?

— Нет, он учил меня. Но это не важно. Я его уже убил. Идём.

К счастью, Уккар достаточно обширен и чтобы попасть туда, достаточно ехать прямо на север, пока не доберёшься моря. А дальше вдоль берега, и так до самого Морского Гнезда.

Путь получился на удивление удобным. Даже шары от ЗаБога остались нетронутыми. Жители деревень слышали об успехах имперской армии и принимали юношей за сборщика налогов и телохранителя — и подозревали, что если их обидеть, то их ждёт что-то похуже налогов. Сами жители жаловались на бедность и неурожайный год, но жареную рыба, солёный козий сыр и рыжее вино из фиников находили всегда. И расспрашивали, что задумал царь царей и какие ещё города будут захвачены.

Сами жители ничего особенного рассказать не могли. Они прятались в тростниковых деревеньках от солнца, гордых горожан, войны и новостей. Единственное, что удалось узнать — очень упитанный маг Ашшурам-аппи и его только что купленная армия здесь, кажется, не проходили.

Когда до Морского Гнезда остался день пути, возле дороге оказался скелет дракона. Высохший и пожелтевший, он казался вырезанным из песчаника. Квендульф зашёл в этот странный костяной коридор и раскинул руки, чтобы коснуться рёбер.

Этот дракон погиб, скорее всего, в Облачной Битве на последней войны Старой Династии с Империей. Это была первая и пока ещё последняя битва в истории, когда в небе схлестнулись драконы, а люди только смотрели с земли.

Несмотря на начало упадка, шансы Старой Династии в той войне были неплохи. И то, что династия не смогли ими воспользоваться, сделало её падение неизбежным.

Наконец, они увидели море, голубое, глубокое и приветливое, не тронутое тёмным речным илом. А ещё через два дня они очутились в симпатичном имперском городке Кашаме. Там были кораблики, возившие до Уккара и обратно, и один единственный постоялый двор с одеялами почти без клопов.

На корабле Квендульфу стало плохо. Маленькое судёнышко мотало даже при слабом ветре, а ещё нахлынули воспоминания о том, что он ещё недавно был невольником. Он лежал на горячей палубе, а Арад-Нинкилим отпаивал приятеля водой с лимонным соком.

Морская болезнь отступила, только когда они увидели город. Морское Гнездо расположилось прямо в устье Раксада, надёжно запирая гавань. От кораблей в гавен поднимался целый лес мачт, а за ними — городские стены из жёлтого песчаника и тропически-пышные лиственные рощи на холмах.

Когда они оказались у городских ворот, северянин замешкался.

— Что такое? — насторожился Арад-Нинкилим.

— А что, если меня обратно королю-узурпатору выдадут? — спросил Квендульф.

— Не выдадут, потому что с сегодняшнего дня ты — мой телохранитель из Иркании. В Меларне никогда не был. И не собираешься — потому ты слышал, якобы тамошние женщины бреют подмышки.

— Но я никогда не был в Иркании!

— Разумеется! Не знаешь, кем быть — притворись чужестранцем!

Они подошли к городским воротам. Краснолицый и усатый комендант осведомился, что им надо.

— Я приехал учить магии сына одного из членов городского совета, — ответил Арад-Нинкилим, — Не могу сказать какого, но и не могу вам запретить это угадывать.

А для себя отметил, что в этом городе привратники не записывают имена тех, кто входит. Возможно, не все привратники умеют писать.

— Если ты владеешь магией, то зачем спрашиваешь нашего разрешения, чтобы войти в город? — осведомился комендант, — Почему бы тебе не перелететь?

— Вы намекаете, что я ей не владею? — Арад-Нинкилим наклонил голову и собранные в хвост волосы упали на плечо, — Вы желаете, чтобы я показал, на что я способен?

— Ну, покажи.

Арад-Нинкилим усмехнулся и подошёл поближе. Щёлкнул пальцами, сделал обманный жест — и достал золотую монету у офицера из левого уха. А потом протянул на ладони, как подарок.

— Фокус детский, — сказал комендант, — но мне нравится.

И их пропустили.

Уже внутри Арад-Нинкилим вдруг спросил, не видел ли господин комендант другого жреца-мага, весьма толстого, по имени Ашшурам-Аппи. Он, Арад-Нинкилим, очень хотел бы обменяться с ним тайными знаниями.

— Был такой, просил искать его в “Лисице и якоре”,- отозвался комендант, — Это на Малой Рыночной, увидишь сразу. Но магия у него скучная. Не думаю, что он тебя чему полезному научит.

После пустынных и чинных Священных Городов здесь было шумно и уютно. Тесные улица, заставленные торговыми палатками, бурлили пёстрым народом, а вместо благовоний пахло рыбой, морской солью и апельсиновыми корками.

Малую торговую площадь украшала статуя Волшебного тунца. В правом плавнике Тунец сжимал трезубец и указывал им в сторону имперской столицы, словно намекал, что реванш неминуем.

“Лисица и Якорь” нашлись сразу. Вход украшала та самая лиса с похищенным якорем в лапах. Она никому не угрожала, а просто утаскивала добычу. Умно.

Низкий, но просторный полуподвальный зал, пол вымощен мраморными плитами. Здесь было довольно людно, но Ашшурам-аппи нашёлся сразу. Он восседал за столом в углу, огромный и белый, в окружении небольшой компании. Среди них был даже один хамузсский офицер, судя по нашивкам — сотник. На столе — кувшинчики с вином и пивом, нарезанный и поджаренный хлеб и две миски с соусами, красным и жёлтым. В соусы макали, а потом закусывали.

Арад-Нинкилим огляделся, но никаких следов выкупленной армии не обнаружил. Возможно, им здесь быть не полагалось, и они отдыхали в другом месте. Но могло быть и так, что странный маг их просто перепродал.

Как бы там ни было, Арад-Нинкилим подошёл к столику с видом человека, который имеет право. Поклонился и заговорил:

— Приветствую вас, премудрый Ашшурам-аппи. Услышал я о некоем деле, в котором вы задействованы. И решил, что мои услуги

— Отличное начало, — чуть сонные глазки Ашшурам-аппи повернулись в его сторону, — Валяйте, я вас с удовольствием выслушаю.

Толстяк отреагировал очень спокойно. Видимо, к нему не раз приходили подобные посетителя.

Они подсели и сразу завладели корзинкой с хлебом. Пива им никто не предложил, но они и не настаивали.

— Это — мой телохранитель, — сообщил юный маг, — А я — Арад-Нинкилим, сын старшего звездочёт из захваченного Арука. Ищу на земле место, где нет имперских войск и царь которой не склонился перед царём царей.

— А кто имеет честь быть вашим телохранителем?

— Он из… Иркании! — Арад-Нинкилим делал вид, что припоминает непривычные название далёкого государства, — Да, я всё верно сказал. Из Иркании. Знаете такую страну? Из ирканской стали делают превосходные мечи.

Ашшурам-аппи заулыбался. Он любил, когда появлялся повод для поучительной речи. Он погладил усы и заговорил, обращаясь сразу ко всем, уже по-стародраконски. Видимо, он считал, что так торжественней, да и хамузцу этот язык будет ближе:

— Ирканцы — славные парни, отважные воины. А ещё в их краях водятся знаменитые ирканские тигры, — Ашшурам-аппи выглядел настолько довольным, словно он только что проглотил такого ирканского тигра, — Да, тигры… Кстати, вы знаете, как ирканец становится взрослым и что он должен для этого сделать? Если не сделает — его не возьмут ни в один поход, и жену он тоже найти не сможет… Вот, угадайте!

— Он должен убить тигра? — предположил офицер.

— Хорошо, но мало. Мало ли, кто тигров убивает… Нет, — он должен поймать тигра. ирканского тигра! И привести его в город — чтобы все видели.

— И уже там убить? — офицер с уважением посмотрел на белый шрам на боку Квендульфа.

— Нет! Это было бы слишком просто.

— Так что ирканец делает с этим тигром?

— Юный ирканец должен этого тигра — трахнуть! На глазах у соплеменников. Чтобы никто не сомневался — он стал мужчиной!

— Трахнуть… — офицер задумался. Похоже, местный язык не был для него родным, — В каком смысле? Как женщину?

— Если поймал тигрицу — как женщину, — уверенно произнёс Ашшурам-аппи, — Если поймал тигра — это сложнее. Но настоящий ирканец сумеет справиться с самым свирепым зверем!..

— Что он говорит? — спросил Квендульф. Арад-Нинкилим перевёл. С каждым словом лицо северянина всё больше багровело.

— Я убью его, — прошептал Квендульф, — Убью прямо сейчас!

— Прежде, чем ты будешь его убивать, — сказал Арад-Нинкилим на его языке, — позволь мне открыть тебе один секрет.

— Открывай!

— Я понял, как имя этого Ашшурам-аппи переводится с языка богов.

— Если это поможет мне его убить — говори.

— Оно переводится “Бог Ашшур — это мой нос!”

— И что это значит?

— Это значит, — голос Арад-Нинкилим стал немного торжественным, — что наш великий мудрец языка богов не знает. Совсем!

Тем временем разговоры за столом продолжались.

— Мне кажется, — заявил на новодраконском бледный человек с орлиным носом, сидевший по левую руку от Ашшурам-аппи, — что это шпионы. Подошли такие, сразу узнали, сели. Вот увидите, их подослали!

Бледный говорил громко и уверенно. Так говорят люди, которые уверены, что те, на кого они клевещут, не понимают даже их языка.

Теперь уже Квендульф повернулся к другу, гадая, что тот ответит.

Но Арад-Нинкилим даже ухом не повёл. Он невозмутимо достал из мешка, где были шары, резную шкатулку из светлой сосновой древесины, открыл её и принялся размышлять. Внутри шкатулка была разделена на шесть секций, и в каждом было разное вещество — чёрные ягоды, белый порошок, зелёные семечки, красные сушёные бутоны, красный порошок и ещё один порошок, черный с серым.

Квендульф заметил, как горят глаза его оруженосца. Похоже, он не замечал уже ничего, зачарованный порошками.

Северянин предположил, что там нечто магическое или просто набор ядов для таких случаев. Но на всякий случай спросил:

— Что это у тебя?

— Асфетида, — ответил Арад-Нинкилим, не отводя глаз, — барбарис чёрный, зира, шафран и перцы двух видов… Одним словом — пряности… Но что же выбрать? Ладно, решено. На этот раз будет зира.

И посыпал свой кусок. Потом, словно спохватившись, бросил щепоть на кусок приятеля.

Квендульф попробовал. Получилось вкусно и необычно. Дома. на севере, вкус меняли исключительно луком.

— Пища без пряностей, — назидательно произнёс Арад-Нинкилим, убирая шкатулку, — это не еда — а корм.

Квендульф не очень понимал, что сейчас происходит. Но судя по тому, как вёл себя Арад-Нинкилим — всё шло, как и задумано. Но то именно задумал юный маг, было неясно.

Глава 24. Томирский суд

Всю ночь шёл дождь, а когда рассвело, жёлтый туман затянул окретности усадьбы. Только чёрные массивы рощиц и верхушки снопов торчали из пелены.

Когда Милон смог разглядеть карету, она уже миновала последний поворот и приближалась к воротам.

— Ваша светлость, едут.

— Хорошо, — отозвался барон Ладислав, не отрываясь от книги. Но его рука не глядя пододвинула кинжал ближе.

Лакированная чёрная карета остановилась перед домом. Из неё вышел Сибби, необыкновенно умиротворённый, с большой плетёной корзинкой в руках. Милон предположил, что там печенье или яблоки — но когда Сибби поставил её в прихожей, из-под тряпки выглянул кот, белый и очень пушистый.

Милон решил, что кот — это здорово. Не хуже. чем яблоки или печенье. И они обязательно с ним поиграют — потом, когда всё закончится.

Но монах не стал выпускать пушистого. Так и прошествовал, с корзинкой в руках, в комнатку по соседству с дядиным кабинетом, запер за собой дверь и опустил засов.

— Идём в нашу комнату, — скомандовал Ладислав.

Там юный барон снова взялся за свою книгу, а Милон смотрел в окно, словно из тумана должны были прийти другие гости.

Сибби приехал одни. Значит, дядюшка Ронислав и сегодня пропадает в городе. Он отбыл ещё вчера. На прощание предупредил, что приедет Сибби и что монаху нужна именно эта комната — что и было исполнено.

Милон считал, что тишина обманывает. Хозяин рассказывал ему про Меларн в ночь мятежа — в тех кварталах, где он ходил, было тихо, если не считать нападения возле гостиницы.

Интересно, а на их дом нападут? Милон задумался над этим вопросом, но не успел довести мысль до конца, потому что увидел змею.

Змея была огромная, размером с карету. Настолько большая, что даже двор поместья не мог её вместить. Она двигалась через туман, вдалеке, за оградой. Милон не мог видеть её целиком. Только узорчатая спина пульсировала в тумане и можно было разглядеть, что змея ползёт на восток, в сторону города.

Это было страшно. Ещё страшнее, чем зелёные дети. Дом затих, даже слуги ничего не чистили и не двигали — и в этой тишине было ещё больше жути.

— Ваша светлось, змея… — подал он голос, не отвод взгляд.

— Ядовитая?

— Огромная! С карету! Ползёт мимо. Что нам делать?

— А?

Милон повернулся и увидел, что Ладислав по прежнему читает книгу.

— Мимо дома ползёт гигантская змея, — повторил оруженосец, — Я вижу её сквозь туман.

— Ты уверен?

Оруженосец снова повернулся к окну и обнаружил, что змея пропала — словно её и не было. Между оградой и рощей по прежнему лежал жёлтый туман, нетронутый, как только что выпавший снег.

— Её уже нет, — беспомощно сказал Милон.

— Куда же она делась?

— Закончилось, наверное.

— Если закончилось, — констатировал Ладислав, не открываясь от книги, — значит, уже не страшно… Давай я тебе вслух почитаю. А то ты нервничаешь и тебе мерещится.

— Хорошо, давайте.

Милон слушал внимательно, не пропуская ни слова. А взглядом обшаривал туман, искал малейшие следы. Не могла же змея исчезнуть так быстро!

“Но отважный юноша не испугался. “Кто ты такая, чтобы приказывать мне?”- спросил он, потрясая мечом, на котором ещё не высохла зелёная кровь ужасной виверны”

Внезапно они услышали вздох. Громкий и звонкий, как будто вздохнул великан. Но вздохнул слишком быстро, чтобы они успели различить — это был великан или великанша.

Ладислав продолжил чтение.

“Чёрные глаза демонессы метали молнии, однако её прекрасное лицо оставалось невозмутимым. “Ты считаешь себя героем? Но ты ошибаешься. Рано или поздно ты вступишь на путь зла. Невозможно пройти по грязи и не замараться. А ты идешь не по грязи, а по крови вперемешку с…”

Хлопнула дверь, заскрипели половицы. Ладислав бесшумно закрыл книгу, поднялся. Милон последовал за ним.

Сибби шагал по коридору, мрачный и торжественный. Корзинки у него уже не было.

Ладислав шагнул ему навстречу.

— Дядя велел вас сопровождать, — сообщил юный барон Томирский, положив руку на эфес рапиры.

Монах поднял жёлтые глаза.

— А, ты… Давай, давай… — и пошёл дальше.

Юноша повернулся к оруженосцу.

— Принеси мой плащ.

Плащ лежал в дорожном сундуке, который поставили в конце коридора. А посередине коридора была дверь в ту самую комнату.

Милон заглянул. В комнате было пусто, и никаких следов — только стены чуть обгорели. Никаких следов кота он не увидел.

Он догнал их уже во дворе, со свёрнутым плащом в руках. Сибби поднялся в коляску, Ладислав обернулся в плащ и сел рядом.

Милон поднялся на скамеечку кучера. Куда делся тот, который правил по дороге сюда, было неясно. Возможно, его и вовсе не было, а коляска ехала сама по себе.

Ну и ладно. Милон обожал править лошадьми. Это было почти так же интересно, как сражаться — но ты уверен, что тебя не убьют.

— Во дворец, — скомандовал Ладислав.

— Но я не знаю дороги.

— Просто доезжаешь до ворот, а от них по главному проспекту до главное площади, — сказал юный барон, — все большие города устроены одинаково.

— Верно, верно, — сказал Сибби, — Только на главную площадь не заезжай, там нет прохода. Я скажу, когда повернуть.

Милон тронул лошадей и они двинулись в туман. Копыта цокали негромко и он мог разобрать, о чём говорят в коляске.

— Расскажите про ЗаБога, — попросил Ладислав.

— Зачем тебе это? Не лучше ли спросить про истинных богов, которых называют Новыми?

Милона покоробило. Как можно так обращаться к барону.

Конечно, покойный пастор объяснял ему, что монах — всё равно что труп. Принимая монашество, человек умирает для мира и отныне служит только Богу и даже Богиня ему не указ. Все люди для монаха равны, потому что их тоже ждёт смерть — одних раньше, других позже.

Но раз для монаха все люди равны и титулы ничего не значат — почему бы ему не обращаться к барону, как положено? Богу и монаху всё равно, а благородному человеку и его слугам приятно.

— Я уже знаю про Новых достаточно. Я их принял, я им поклоняюсь.

— Так зачем интересоваться другими богами, если уже нашёл истину.

— Новые Боги никак мне не угрожают. А ЗаБог угрожает. Мне нужно знать о своих врагах всё.

— ЗаБог тебе не враг, — ответил Сибби, — ЗаБог — не больше, чем угроза.

— Об угрозах тоже знать надо.

— Хорошо, я скажу. Я не могу сказать, что знаю о нём всё. Я не могу даже сказать, что уверен в его существовании. Вот его адепты — они существуют, и их даже больше, чем ты думаешь. Они довольно сильны. Сильнее, чем все думают. Но в их уме я сомневаюсь. Если то, что они учат о ЗаБоге, правда, то в их проповедях и убийствах нет ни малейшего смысла. ЗаБог управляет и теми, кто его признаёт, и теми, кто поклоняется другим богам, и даже самими богами. Что может в этом поменять вера одного человека? Непонятно.

— Вы обучились этому в семинарии?

— Почему ты так думаешь?

— Вас должны были учить, как опровергать аргументы тех, кто думает по-другому.

— Да, нас учили. Но про ЗаБога я узнавал сам.

— Он много для вас значит.

— Любая сила имеет значение, — Сибби даже не смотрел на собеседника. Его глаза смотрели прямо перед собой, и видели будущее.

А вот и городские ворота. Стража стоит, вид у них тревожный.

— Дорогу Ладиславу, барону Томирскому! — рявкнул Милон.

Стражник замешкался. Потом заметил на плаще Ладислава вышитый родовой герб — меч над жёлтой кувшинкой и чёрный аист в полёте — и невольно вытянулся.

— Вы бы не ездили, — повторил он, — тут из реки зелёные дети… еле справились, вот. Во дворце их ещё ищут, всё оцеплено.

— Пропускай, — скомандовал Ладислав.

Ворота открылись. Копыта зацокали по брусчатке. Милон оглядывался по сторонам, но никаких следов зелёных детей пока не видел.

Странно, но его снова тянуло в сражение. К тому же, здесь город, а не болота. Проклятым тварям придётся драться в городе, а это не их стихия. Здесь ему будет проще одержать победу — и здесь больше свидетелей, так что он больше прославится. Эти твари сами не знают, куда полезли. Хотя где им знать — ума у них только на человеческие жертвоприношения и хватает.

Тем временем в коляске продолжали разговаривать.

— Как вы думаете, есть ли религия у зелёных детей? — спросил Ладислав.

— У каждого есть религия.

— А у животных? Когда я их убивал, мне показалось, что зелёные дети ближе к животным.

— У животных тоже есть религия, — невозмутимо ответил Сибби, — Просто мы ничего о ней не знаем.

— И кому они поклоняются? ЗаБогу?

— Если верить адептам, ЗаБогу поклоняются все.

Они подъехали к импровизированной баррикаде из шести перевёрнутых телег. Под одной из них зеленел упавший кочан капусты. На досках видны следы крови, но тела уже убрали.

— Поверни здесь налево, — сказал Сибби, — и ещё один квартал.

— Там некуда завести лошадь, — отозвался Милон, — Мы просто перегородим переулок.

— Это ничего не значит. Делай, как сказано.

Милон подчинился. Дорога шла вверх, лошади недовольно сопели.

Они остановились напротив узкого переулка. Зажатая домами щель уходила пологим спуском, и на той стороне горела медная черепица королевского дворца. Получается, здесь тоже можно пройти — только не так торжественно.

В городе тумана уже не было. Пахло мокрым песком и чувствовалось, что дождь прошёл совсем недавно.

Ладислав сошёл на замелю и шагнул в переулок. В нём чувствовалась порода. Даже по раскисшему песку молодой господин шагал торжественно.

— Что с ним? — спросил он у оруженосца.

Милон поколебался, подбирая нужные слова. И в конце концов ответил, как есть:

— Его там не было.

Ладислав не сказал ни слова — просто запахнулся в плащ и зашагал по переулку. Монах шёл следом, а Милон — в тылу.

Вокруг дворца сгустилась жуткая тишина.

Прямо посередине пути сверкала лужа. Здоровенная, она перегородила переулок, и сверкала, отражая небо. Она была расположена так удачно, что было сложно признать, будто это просто остатки дождя. Скорее поверишь, что в щель между домами аккуратно помочился дракон.

Ладислав остановился прямо на грязной отмели. Сибби как ни в чём ни бывало шёл вперёд. Под рясой сверкали голые ноги в кожаных сандалиях.

— Нет, — сказал Ладислав, — вы так не пойдёте.

Сибби поднял глаза.

— Думаешь. я боюсь грязи? — спросил он.

Вместо ответа Ладислав выставил левую руку. Монах был вынужден остановиться.

Милон тоже остановился и, для порядка, бросил взгляд назад, на остваленную коляску.

Всем интересно, что теперь будет?

Ладислав отвязал плащ, встряхнул его, как хозяйка встряхивает высохшую простыню, и постелил прямо на грязную воду.

Плащ, конечно, не закрыл всю лужу. Но получилось что-то вроде мостика из ткани, влажного, но чистого.

— Прошу вас, святой человек, — произнёс Ладислав, убирая руку.,- Теперь вы не замочите ноги.

— К чему эти церемонии? — Сибби хмурился. — Мне всё равно…

— Зато мне не всё равно. Прошу вас, прошу. Вы не можетей войти во дворец грязным.

— Грязнее, чем он есть, этот двор уже не сделаешь. Его очистат только пламя. Небесное пламя. Ладно, я пойду.

Бледная нога ступила на плащ — всего в двух пальцах от герба. Ни Ладислав, ни Милон не тронулись с места.

— Всё равно вы зря устроили эти церемонии, — бормотал монах, — Мне всё равно. Я пользуюсь вашим плащом только из вежливости, и не одобряю. У вас встреча при дворе…

— Если вы обернётесь, — отозвался Ладислав, — то увидите, что я прекрасно одет для встреча при дворе.

Сибби обернулся и замер, похожий на застывшую куклу.

Ладислав стоял всё на том же месте. Но теперь у него в руках был обнажённый меч.

Это был меч для церемоний, не боевая рапира. Но когда-то такие мечи были боевыми. И даже церемониальный меч можно заточить — чем Милон и занимался всё утро.

— Что это такое? — спросил монах. — С кем вы собираетесь сражаться?

— Я не собираюсь сражаться, — ответил Ладислав, — Я собираюсь совершить правосудие.

— Вы решили перейти на сторону короля? — спросил Сибби. — Или Старой Династии? Ваше право. но время и место вы выбрали неудачно.

— Я стою на стороне чести и справедливости, — ответил юный барон, — А кому служите вы? Зелёным детям? ЗаБогу? Или кому-то ещё более чудовищному?

— Ты юн, мальчик, — ответил монах, — Ты очень очень, если думаешь, что есть кто-то чудовищнее ЗаБога.

— А вы ему служите?

— Я служу Новым Богам.

— …И поэтому занимаетесь чёрной магией? Убиваете людей и животных? Насылаете Зелёных Детей?

— А в мятеже почему не обвиняешь?

— Потому что мятеж — государственное дело, — ответил юноша, — У Уккара есть король, пусть он решает, полезны ли вы для страны. А полезны ли они для моих подданых, решаю уже я. Я — Ладислав, барон Томирский. И на мне, среди прочего, — ответственность за моих подданных. В моих владениях действует следующий закон: виновные в применении чёрной магии или зелёные дети, или тот, кто им помогает, — подлежат немедленной казни, если их вина установлена или если они сами её не отрицают. Когда я уезжал, велел послушнику обойти все деревни и зачитать. Закон — действует. И я его исполняю.

— Но мы же сейчас не у тебя в Томире, — напомнил Сибби, — Мы — в столице Уккарского королевства, в нескольких десятков шагов от королевского дворца. И я не понимаю, откуда эти смешные угрозы.

— Вы ошиблись, совсем немного, — Ладислав усмехнулся, — Сейчас вы стоите на плаще с моим гербом. А мой плащ — это тоже мои владения. Законы в этом, пусть небольшом владении, действуют те же самые. И, в соответствии с законом, я собираюсь вас допросить. В моих владениях нет места не только Зелёным Детям, чёрным магам — но и несправедливости.

Сибби посмотрел на юношу. Впервые Милон видел, чтобы на лице старого монаха отразились какие-то чувства. Похоже, только сейчас Сибби очнулся от своих

А потом он без единого слова бросился бежать в сторону дворца. Но далеко не ушёл. Ему помешали неудобная обувь и отсутствие опыта.

Ладислав одним прыжком перемахнул половину лужи и со всего размаху пнул монаха пониже спины. Тот вскрикнул и повалился на живот, словно мешок с костями. Застонал, попытался подняться — но было поздно

Второй прыжок — и Ладислав уже над ним. А в следующее мгновение юноша вонзил меч и буквально приколол монаха к раскисшему песку переулка.

— Ну что? — усмехнулся юный барон, проталкивая клинок всё глубже, — Убежать думал? Давай, расскажи, что ещё в чёрных книгах своих прочитал. Учи меня, сволочь! Учи! ВЕЧНО ВЫ ВСЕ МЕНЯ УЧИТЕ!

Сибби не ответил. Только хрипел.

— Сейчас я буду спрашивать, — продолжал Ладислав, — А ты отвечать. Думаешь, мы, люди меча, допрашивать не умеем? Да мы только и делаем, что устанавливаем истину! Молчать бесполезно, спасать тебя некому. И выбор перед тобой прост — либо ты говоришь и умираешь легко — либо молчишь и умираешь нескоро. Выбор за тобой.

Сибби приподнял голову и хитро сверкнул левым глазом.

— Я знаю, что ты можешь говорить, — сказал Ладислав.

Но Сибби. А потом вдруг застонал, но глухо и в другой, новой тональности. После стон заглох, губы раскылись и он выплюнул прочь что-то красное, похожее на губку.

Это что-то ударилось об стену и упало на песок.

Милон подошёл и потрогал его носком сапога.

— Похоже, это язык, — сообщил оруженосец, тоном человека, повидавшего и не такие страсти- Похоже, он его откусил.

Он подошёл к монаху и попробовал носком губы. Послышался стон, и изо рта хлынул поток крови.

Даже Ладиславу было видно, что глаза монаха уже закатились и стонет он бестолку.

Юный барон ждал, пока не прекратились конвульсии. Потом вытащил меч и посмотрел на оруженосца.

— Как по-твоему, сдох? — спросил он.

— Не могу знать, ваша светлость.

— Ладно, для верности, — Ладислав снова встал в позицию с широко расставленными ногами. Размахнулся, ударил — и голова проклятого монаха покатилась прочь, в воду, окрасив лужу алыми струями.

Глава 25. Истребление предателей

Морской рассвет, солёный и прохладный. Как приятно просыпаться у моря, когда ты не в цепях и не должен грести. Только знакомый плеск смущал — так плещется вода под лодкой, и значит, снова придётся грести…

Квендульф отлично чувствовал, что на руках нет оков — но открывать глаза всё равно не хотелось. Какое-то время он так и лежал, проснувшийся, но якобы спящий.

Наконец, это ему наскучило и он поднял веки.

За окном — малиновое сияние солнца. А перед окном, в деревянной бадьё, плескался обнажённый Арад-Нинкилим. Смуглый и тонкий, с распущенными длинными волосами, похожими на ленты, он казался намного меньше, чем в одеянии мага.

— Кстати, доброе утро, — произнёс Квендульф, — Я думал, ты скромный и стеснительный.

— Я не знаю обычаев твоего народа, — ответил Арад-Нинкилим, промывая волосы, — Но думаю, между мужчинами такое нормально

— Это да. Я просто слышал, что вы, в священных городах, очень беспокоитесь о таких делах. У вас считается, что нехорошо тело показывать.

— Это так, — согласился Арад-Нинкилим, — Но мы — не в священных городах.

Он выбрался из бадьи и начал вытираться. Светлое полотенце на фоне смуглого тела смотрелось необычно.

— Если ты хочешь совершить омовение, делай это сейчас, — посоветовал маг, — Ближе к полудню пресной воды не достать. Все едят, пьют, варят.

— Спасибо за заботу, — Квендульф поднялся и сел, растирая переносицу. Кажется, вчера и не пил вчера. А если и выпил, то немного. Но голова всё равно чугунная.

Наверное, это невзгоды. Бьют по голове сильнее любого вина. Пока опасность была рядом, он не замечал этой свинцовой усталости. Но вот он впервые за много дней просыпается, не окружённый врагами. Опасность ушла, и усталость заполнила её место.

Ладно, рассуждать нечего, надо вставать. Квендульф поднялся и заковылял к бадье. Сейчас помоемся — и полегчает.

Арад-Нинкилим расчёсывая волосы деревянным гребнем. Казалось, что тёплая вода в бадье пахнет его телом. И всё равно она была лучше — прозрачная, без ила и мерзких стрекоз.

— Эти люди готовят мятеж, — заметил маг.

— Пусть готовят, что хотят, — Квендульф с наслаждением плескался в воде, — Я своё отбунтовал. Я теперь мирный житель.

Сейчас он впервые задумался о своём теле. Он был не в лучшем виде после ночи мятежа и двух недель на грани рабства. А так потемневшее от загара, но по-прежнему белое тело казалось ему совсем обычным. Если бы в их комнате вдруг оказалась посторонняя девушка, она бы выбрала Арад-Нинкилима. Никаких сомнений.

К тому же Арад-Ниникилим — маг. А девушки всегда ждут от мужчины чуда. Достаточно вспомнить Гесту.

Интересно, что с ней сейчас? Почему-то хотелось, чтобы с ней было что-то ужасное.

— Ты говорил, что Ашшурам-Аппи выкупил твоих друзей, — говорил Арад-Нинкилим, — Мы их. правда, не видели, но я уверен, что они ещё с ним. Неужели ты не хочешь помочь бывшим соратникам. Многие из них угодили в эту беду по той же причине, что и ты.

— Я не удивлюсь, что выкупленных рабов больше нет, — ответил Квендульф, — Вдруг он их где-нибудь в горах потерял, или нечаянно съел за завтраком.

— Да, я соглашусь. Для человека с умом и аппетитом Ашшурам-Аппи такое возможно. А вот вопрос куда более важны. Что возможно для тебя?

Квендульф снова посмотрел на приятеля. Арад-Нинкилим, как ни в чём не бывало, завязывал волосы. Юный маг был из тех редких людей, кто выглядит невозмутимо, даже когда стоит совершенно обнажённым.

А вот Квендульфу было неудобно — и быть обнажённым, и отвечать на такие вопросы.

— Никто не знает, на что способен, — ответил северянин, — Пере той ночью я и не думал, что буду сражаться настолько хорошо. И том, что в рабство попаду, как-то не задумывался. Я не знал, победим ли мы, проиграем. Но был уверен, что всё обойдётся. Наверное, все были в этом уверены, кроме яростных дураков, вроде этого Сибби.

— …Очень многие думают, что вообще ни на что не способны, — заговорил Арад-Нинкилим, — Есть одна классическая поэма, в духе тех, которые ты любишь. Называется “Путешествие Бильгамеса”. Она очень древняя, сложена ещё на языке богов. Я учил, что она переведена на сто языков — и на стародраконский, и на новодраконский, и на язык твоей страны. Значит, ты мог её читать. Если помнишь, там есть такая сцена. В начале пятой таблички старшая жрица Инанны очень верную вещь говорит Бильгамесу. На языке богов это совсем красиво, а на новодраконском эти стихи можно передать примерно так:

Человек высокий, но рукой — до Неба не достанет,

Человек широкий, но взором — землю не охватит,

Человек могучий, но телом — не займет все ложе…

— Звучит красиво, — согласился Квендульф, — Если бы я дольше ходил в школу, я бы знал, как это перевели. А поэму я бы прочёл, если жив останусь. Обидно — читать умею, а никак не использую. Хорошо же сказано. Правда жизни жизни.

Но Арад-Нинкилим продолжал гнуть свою линию.

— Получается, ты не собираешься помогать соратникам по мятежу.

— Ну да, мятеж… этот мятеж… сколько лет назад он был?

— Он был две недели назад, — напомнил Арад-Нинкилим.

— Да. Он провалился. И провалился не потому, что среди нас не нашлось героев. Герои были, я видел. Но среди нас не было ни одного барона, ни одного графа… вообще никаких полководцев. Только пасторы, монахи и главари. Что мы могли сделать против гвардии? Могли ли мы вообще хоть что-то сделать?..

— Ничего, — Арад-Нинкилим нахмурился, — Да, чуть не забыл. У тебя остались родственники? Если остались — напиши им или отправь гонца. Скажи, чтобы переезжали. Особенно если они незнатные и из некому защитить. Скоро будет много крови.

Как он догадался, что у меня нет влиятельной родни? Вот что значит великий маг…

— А ты своим написал? — спросил Квендульф.

— У меня родственников нет. Их казнили одного за другим. Знаешь, что человек чувствует, даже когда он жрец, когда так казнят его родичей? Это всё равно, как пальцы отрубают. Только родственников у нас, чем пальцев… Ни одного не осталось — зато теперь я ни на мгновение не могу забыть, что у других людей какие-то родственники тоже есть. Например, у моих врагов. И этих родичей охраняют хуже, чем моих врагов, намного хуже… — глаза Арад-Нинкилим сузились, во рту поблёскивали клыки, — Когда-нибудь я этим воспользуюсь!

Кендульф лишний раз напомнил себе, что ему повезло. Не хотелось бы, чтобы у него был враг вроде Арад-Нинкилима, пусть даже и голого.

— Но война всё равно будет, — продолжал Арад-Нинкилим, завязывая волосы, — От неё не отвертишься. Ты уже решил, чью сторону примешь.

— А если отсидеться? Запереться в доме и делать вид, что внутри гор

— Отсидеться не получится.

— Я буду отсиживаться с оружием.

— Мы, в священных городах, тоже думали, что отсидимся с оружием. У нас есть знания, у нас есть золото — всегда сможем нанять достаточно наёмников. Ты сам видел, как скверно воюет наша стража. Но сейчас, когда царь царей собрал достаточно сил, он просто берёт наши города по одному, как сушёные финики — и отправляет в рот. Ты сам видишь, что старые стены нас не спасают.

— Меня эти стены удивили. Разве маги не защищают надёжнее стен?

— Не всегда. Иначе мы бы не строили стен в наших городах. Но у царя царей есть теперь отличные стенобитные машины — и маги. что следят за их безопасностью. Я думаю, сейчас царю царей служит больше по-настоящему могущественных магов, чем найдётся в любом из священных городов. Ведь в городах платят хлебами и финиковым вином — а в Империи золотом и наложницами. Да, может быть, если собрать всех достойных магов из всех городов, весы могут качнуться и в другую сторону — но и ты, и я знаем, что этого не произойдёт никогда.

— И что ты предлагаешь? Записаться в армию царя царей? Я уверен, там сейчас столько добровольцев, что их проблема не собрать, а накормить и дать всем оружие.

— Я просто намекаю, что самое безопасное место в такие времена — это быть с оружием, в окружении братьев по оружию. Нет лучше стены, чем стена обнажённых мечей.

— Против армии ничего не имею. Но как определить, чья армия — на стороне добра? Кто по-настоящаему прав и в конце концов победит?

Квендульф был возбуждён и не замечал, что по-прежнему сидит голый в бадье и ветер уже хватает его за обнаженные плечи.

— Такое знают только боги, — ответил Арад-Нинкилим. Он наматывал на руку длинные чётки с царапиной, что осталась от удара адепта ЗаБога.

— Мне не волнуют ни боги, ни демоны! Я должен знать одно — на чьей стороне силы добра? Чья армия стоит за правое дело?

— Думаешь, это придаст тебе сил?

— Думаю, только за это и надо сражаться.

— Но ты же сам знаешь — богов много и желаний у них много. Случаются противоречие и даже небесные войны, когда рушатся горы и море пожирает землю. У нас говорят: что угодно Моту — не угодно Балу.

— Я всё это понимаю. Но в книгах их отличить легко. Если армия служит добру, она в конце побеждает.

— Теперь понял. У нас тоже есть такие книги, но они про совсем старые времена.

— А теперь подумай, — глаза Квендульфа горели, — Ты — звездочёт. Ты можешь прочитать по звёздам, кто окажется прав. Так сделай это! Помоги нам угадать

— Не смогу. Это и раньше было невозможно. А теперь ещё и земля сдвинулась. Это знаки большой войны. Великой игры богов. А боги умеют скрывать свои тайны.

Арад-Нинкилим посмотрел в окно, словно надеялся что-то прочесть на светлом утреннем небе. Но звёзд уже не было видно. Читать было нечего.

— Да, вот что сказала блудница богини Инанны, — произнёс он, — Но она сказала эту старую пословицу не целиком. Как эта пословица полностью, знают немногие из магов, кто изучал старые таблицы.

— И ты — один из них?

— Угу. Полностью это звучит так, — Арад-Нинкилим опять заговорил торжественно, сразу переводя на новодраконский:

Человек высокий, но рукой — до Неба не достанет,

Человек широкий, но взором — землю не охватит,

Человек могучий, но телом — не займет все ложе…

— Но ты, подобно буре ревущий,

Льву подобно, себя утвердишь!

Одежда была прежняя, но всё равно приятно облегала вымытое тело.

— Надо будет сводить тебя в баню, — сказал Квендульф, — У вас в священных городах такого нет, слишком жарко. А тут бывает, что по месяцу или двум снег лежит… Ты знаешь, что такое снег?

— Я изучал это слово, — ответил Арад-Нинкилим, — Но никогда не видел то, что им называют.

Они отправились во всё тот же подвальный зал. Точного времени сбора Ашшурам-аппи не назначал — видимо, он считал, что настоящему заговорщику сердце подскажет само. Арад-Нинкилим предложил дождаться полудня и пойти к обеду. Потому что сердце непостоянно, а вот желудок — неумолим.

Под кирпичными сводами было раза в два более людно и шумно. Ашшурам-аппи или кого-то из вчерашней компании незамет

— Господа, господа, прошу со мной!

Между столами пробирался человек в фартуке, с усами, закрученными, словно два штопора. Он был высокий и худой, как жердь, ещё выше Квендульфа. Судя по тому, с каким почтением освобождала ему дорогу прислуга, этот усатый был тут за главного.

Юноши повернулись к нему.

— Что вам нужно.

— Мне — тишина и порядок в заведении, — ответил человек, — а вам — ваши друзья. Идёмте, я отведу вас туда, где они вас ждут.

Ребята последовали за ним. Они нырнули в едва заметную арку, что как раз под восточным окошком, миновали кухню спустились по спиральной лестнице, мимо винного погреба, где дышали сыростью исполинские бочки. Удивительно, какими тесными по сравнению с общим залом казались все служебные комнаты заведения.

Наконец, они оказались в подвальном коридоре, освещённым окошечками под потолком. Подошвы ступали по гранитным плитам, словно в саду богатой семьи. Другой конец коридора терялся во мраке.

Хозяин явно был настроен идти дальше. Но тут Арад-Нинкилим сделал едва заметный жест рукой — и Квендульф выхватил рапиру.

— Что это? — удивился хозяин, — Для чего?..

— Для тебя, если ты попытаешься нас обмануть, — ответил маг.

Хозяин показал руками, что он согласен и спорить не будет, а потом двинулся по коридору. Арад-Нинкилим — а ним, бормоча малые заклинания и ступая на те же плитки, что и хозяин. Квендульф замыкал отряд сзади, по-прежнему с обнажённой рапирой.

Место, куда они пришли, напоминало внутренности старого храма, откуда внесли всё, что можно утащить на спине. Возле входа — вышитый гобелен, стилизованное под старую манеру полотно с вышитой картой Уккара, Империи, пары окрестных государств, и тех из священных городов, что смогли поместиться. Из укрытых решётками окон ложился яркий солнечный свет. Вот две пузатые колонны и арочный свод над тем, местом было некогда алтарём. Перед ним — прямоугольная плита бывшего жертвенника, треснувшего с восточной стороны. За ним и расселись на лавках Ашшурам-Аппи и вчерашняя компания. Ели, пили, и обсуждали, но уже тише и серьёзней, чем раньше.

Люди были те же, но бледный человек с орлиным носом, прежде сидевший по левую руку от Ашшурам-аппи, куда-то делся. Зато появился другой. И новичка Квендульф узнал. Это был…

— Ингилев!

Удивлённый полукуман поднял раскосые глаза. Похоже, не ожидал, что его узнают, когда он не на лошади.

— Кто вы? — спросил он.

— Такой же участник мятежа, как и вы, — Квендульф подошёл ближе и улыбаясь, протянул руку, — Я был в отряде пастыря Регинмодом. Видел, как вы приходили и задавали неудобные вопросы, — Квендульф спохватился и поспешно добавил, — Вы не подумайте, я этого гада Регинмода уже убил. Правильно вы его раскусили!

— Полезное дело, — признал Ингилев, — Но ты опоздал. Надо было убивать этих мерзавцев раньше, прежде, чем они втянули нас в свои грязные игры. Да садись ты, чего стоишь, как башня дозорная.

Квендульф уселся на лавку и спросил:

— Как думаешь, если мы победим — на родине нам тоже объявят прощение? Разрешат вернуться в Меларн?

Лицо Полукумана вдруг стало жёстким и сверепым — как его предков, когда они вязали пленных.

— Мы войдём в Меларн конным строем, — процедил Ингилев, — И вырвем прощение у этого ублюдка-узурпатора! Вырвем — и засунем ему в зад! А он будет вопить! Как будет вопить…

Тем временем уже знакомый по вчерашнему разговору офицер пытался растормошить Арад-Нинкилима. Но тот нашёл старую натёртую воском дощечку для заметок, уткнулся в неё и делал вид, что не замечает вопросов. Не глядя, он достал ритуальный кинжал, отрезал себе кусок ветчины и так и ел его, кусая, словно яблоко.

— А вот скажи мне, хвостоголовый, — офицеру явно нравилось провоцировать, — Бывает ли заклинание, чтобы отменить войну?

— Тут был вопрос про войну, — вступил Квендульф, — а я обожаю такие вопросы. Это всё от воспитания. Так что я отвечу тебе вместо моего оруженосца. Войну отменить нельзя — ни договором, ни заклинанием. К войне можно только подготовиться. И если подготовишься хорошо — войны не случится. Противник побоится к тебе лезть. Решит, что оно обойдётся ему дороже.

Судя по нахальной улыбочке, на этом месте Квендульф почувствовал себя очень умным. И это было приятное чувство.

— Господа, господа! — Ашшурам-аппи поднял руку, — у меня важное заявление!

Теперь он говорил на новодраконском.

Квендульф предположил, что заявление будет, как и в прошлый раз, глупым. Но полезным — потому что прекратит дурацкие вопросы.

— Господа, — Ашшурам-аппи обвёл собравшихся яростным взглядом, — Среди нас — предатель!

Заговорщики начали переглядываться. Неясно, верили ли они в заговор. Но то, что за это казнят — знали наверняка?

— Помните ли вы Вилкаву, который сидел по левую руку от меня? Его нет! Его нашли сегодня. Неизвестный заколол его стилетом прямо во сне!

— Что за Вилкава? — осведомился Квендульф. — Это тот, кто вчера запрещал мне вчера садиться за ваш стол?

— В том числе и это…

— Тогда — не возражаю.

— Что?

— Я думаю, что таких сволочей убивать — можно, — гордо заявил северянин. И только потом понял, какую глупость сказал.

Воцарилось молчание. Тишину нарушало только слышно сопение толстого мага.

— И вы его и убили? — спросил Ашшурам-аппи.

— Исключено.

— Никто и не ожидал, что вы признаетесь сразу. Но не забывате, — Ашшурам-аппи нахмурился. — у нас есть магия. А для чего ещё использовать магию, как не для установления истины?

— Магия ни к чему. Я не мог никого убить, я был занят другим и могу это доказать. Этой ночью я спал. Это может подтвердить мой друг Арад-Нинкилим. Мы спали с ним в одной комнате.

— Но он ваш друг!

— У моего друга очень чуткий сон.

— Он заинтересованная сторона! Вы знаете, как это бывает на суде.

— Я думаю, что заинтересованная сторона, — это вы. Вы связались с мерзавцем, которого зарезали ночью, как барана. А теперь пытаетесь найти, на кого свалить это дело.

— Следи за своим языком, мальчик!

— Ах, да, — Арад-Нинкилим отложил дощечку и потёр глаза, словно просыпаясь, — Вы говорили о слежке и предателях. Я ничего не пропустил.

— Произошло убийство. Убит…

— Известно, кто его убил?

— Убил один из нас. Убил предатель.

— Зря он это делал. Предателей варят в масле.

— У меня есть все основания полагать, что…

— Всё верно, — Арад-Ниникилим прикрыл глаза, словно стремясь пробудить внутреннее зрение, — Его убил предатель. А предатель — это вы.

— Что?.. — глаза Ашшурам-Аппи.

— В каком городе вы обучались и получили имя?

— Я не обязан…

— Все предатели так говорят! В каком городе вы обучались и получили имя.

— В Тутабе! Доволен?

— Там, где Храм Луны с желтым куполом и синей пирамидой?

— Да, мальчик, да. Ты что, думаешь, раз побывал в Тутабе, стал умнее всех?

— Я никогда в жизни не был в Тутабе, — ответил Арад-Нинкилим. Он поднялся, прошествовал через зал. Офицер уже рванулся с места, чтобы его перехватить, но Арад-Нинкилим остановился справа от выхода и одним движением сорвал гобелен с картой. Подошёл и швырнул на жертвенник, прямо поверх тарелок.

— Вам следовало выбрать город, про который мало кто знает, — заявил юный жрец, — Или хотя бы город, которого нет на этой карте. Смотрите все! Вот Тутаб! И жёлтый купол, и синяя пирамида.

Палец указал на стилизованное изображение небольшой крепости зажатой между рекой и болотами. Густо-чёрная пирамида с круглым основанием поднималась над крепостной стеной, а венчающий её купол был сиреневый.

— Это же просто…

— СМЕРТЬ ПРЕДАТЕЛЮ! — заорал юный маг. И прежде, чем кто-то успел сообразить, что происходит, он прыгнул на жертвенник, подхватил ритуальный кинжал и одним ударом вогнал его в грудь Ашшурам-Аппи.

Тот, как и положено беспечному заговорщику, панциря не надел. А может, при такой-то тучности, во всём Морском Гнезде не нашлось достаточно просторного панциря.

Старый жрец захрипел, схватился за рукоять — но не смог даже пошевелить беспощадное оружие. Из-под лезвия на белое полотно облачения хлынули чёрные ручейки крови.

Следующий удар нанёс Квендульф. Его рапира вошла в мягкий бок отлично, как в масло. Ашшурам-Аппи задёргался и захрипел, ещё живой, но уже в беспамятстве.

— Он — предатель, — продолжал Арад-Нинкилим, стоя на жертвеннике, — И у него могли быть сообщники. Я не буду их искать — таким способом. Поступим проще. Каждый из вас пришёл сюда с оружием. Я не ошибся? Нет, не ошибся. Пусть каждый нанесёт по удару. Считать буду я. А потом уже и поговорить можно.

Он оглядел заговорщиков. Было заметно, что к такому развитию событий они не готовы — но всё же им интересно.

Наконец, поднялся Ингилев, уже с рукой на рукояти кинжала. Он усмехнулся, оскалился, снова стал похож на дикого степняка, — и одним ударом перерезал горло фальшивому магу.

…Они били по очереди — хорошо, с хрустом, как если бы готовили отбивную. Брызги крови летели на стол, на колонны, на одежду — во все стороны.

— Очень хорошо, — Арад-Нинкилим спрыгнул с плиты жертвенника, подошёл к трупу, повертел его голову, а потом сбросил на пол, словно мешок муки и сам уселся на его место.

— Прошу тишины, — невозмутимым и властным тоном произнёс он, — Я должен нечто вам сообщить. Предатель втянул вас в заговор для своих грязных целей. Теперь мы все — заговорщики. И с этим ничего не поделаешь.

Он обвёл собравшихся таким суровым взглядом, словно собирался лично проверить — точно ли они заговорщики? не прикидываются?

— И у меня есть идея, что мы можем сделать. И если у нас получится, — чёрные глаза Раба Богини Мангустов сверкнули, — это принесёт нам всем немалую выгоду.

Глава 26. Нам есть, чему поучиться у древних

— Мы так его и оставим? — спросил Милон, кивая на обезглавленное тело в монашеской накидке.

— Думаю, да. Все подумают, что убили враги. Или Зелёные Дети голову откусили. Они такое часто делают.

— А голову в плащ завернуть?

— Да, заверни. Вдруг она магическая. Оживёт ещё, по городу летать будет… А людям сейчас и без этого страшно.

Плащ прилип ко дну и отяжелел от воды. Сначала пришлось отдирать его от грязи, потом ловить, как неводом, голову.

Наконец, Мирон справился. И они зашагали прочь от кровавой лужи, в сторону дворца короля Уккара. Дворец казался теперь удивительно домашним и близким.

У ворот стояли стража, почему-то в плащах со спущенными капюшонами. Их было шесть человек. Они стояли у прислонённых копий с руками на эфесах оружия, но когда увидели Ладислава, пропустили его без вопросов.

— А они серьёзно настроены, — заметил Милон, когда стражники перестали провожать их взглядами.

— Угу, — раздражённо отозвался Ладислав, — Настолько серьёзно, что пропустили нас вместе с чужой отрубленной головой.

Внутри дворца было ещё тише, чем снаружи. Ни слуг, ни посетителей. Словно случился мор и обитатели разбежались

Милон был здесь впервые в жизни и чувствовал себя неуютно. Дворец был куда запутанней города, его устройство попросту не помещалось в голове у маленького оруженосца. Довольно тесную крепость перестраивали, наверное, тысячу раз. Везде лестница, арки, переходы. Свернёшь за угол — а там вдруг размалёванная деревянная статуя какие ставят на ярмарках. Похоже, что-то праздновали, а потом не убрали.

— Нас в тронный зал, наверное, не пустят, — заметил Милон, — Я имею в виду, с отрезанной головой не пустят.

— Мы идём не в тронный зал.

Они изрядно поплутали — поднимались, спускались, переходили на уровне второго этажа. И внезапно вышли к храму Новых Богов. Храм приткнулся к углу и если бы не шпиль, его можно бы было перепутать с пекарней.

Милон сразу догадался, в чём дело. Перед любым важным делом, как и после него, люди обращаются к богам. А захват власти — дело важное. Важнее только свадьба.

Позолоченный зал оказался удивительно тесным и удивительно безлюдным. Только один человек, грузный, в коричневой куртке стоял перед изваянием. Он молча смотрел прямо в промежуток между Богом и Богиней и явно думал о чём-то своём.

Это был Ронислав. Милон узнал его ещё от дверей.

Он даже не обернулся. Ладислав зашагал к нему, гулко ступая по отполированным до зеркального блеска гранитными плитам. Милон одной левой прикрыл тяжёлую створку и засеменил следом. На плаще уже засохла корка грязи, но изнутри он всё равно наполнялся какой-то жидкостью. Милон принюхался и догадался — это кровь продолжала течь из отрубленной головы.

— Дядя, прошу меня простить…

— А? — Ронислав вздогнул и повёл плечами, словно просыпался.

— Дядя, что вы здесь делаете.

— То же самое, ради чего ты сюда приехал. Должность, которую я занимаю в королевства.

— А как же драконы? — спросил Ладислав, — За драконами кто присматривает?

— Драконы живут не здесь. Драконы — за восточной окраиной города, где пруды. Ты не бойся, грумы их накормят. Сами-то как, нормально дошли? — спросил дядюшка, и только потом повернул голову.

— Плащ запачкался, — ответил Ладислав и сам удивился, каким незнакомым показался его голос.

Милон протянул свёрнутый плащ, словно он был важной уликой

— К демонам плащ!.. — рявкнул Ронислав — так что пламя свечей дёрнулось.

Только сейчас дядюшка заметил, что пришли только двое. Он оглядел ребят ещё раз, словно сомневался, что это не призраки. И только потом спросил:

— А где монах?

Ладислав опять посмотрел на Милона. Тот подмигнул. Маленький оруженосец помнил, что они договорились сказать.

Надо было говорить подготовленную легенду. Но юный барон Томирский не смог. И он сказал правду:

— Человек, что носил одежду монаха Новых Богов и называет себя Сибби, совершил преступление. Я судил его и казнил, по привилегии барона Томирского. К общему делу это никак не относится.

Лицо дядюшки дёрнулось, — словно он увидел червя в марципане. Но тут над головой открылась дверь. Из проёма показалась смутно знакомая голова.

— Вас ожидают, — заявила она.

Дядюшка выдохнул и сказал:

— Ладно, не важно это всё. К демоном этого колдуна Сибби! Я бы его и сам убил, если бы набрался смелости. Мы и так победили. Идём!

Каждый из троих молчал и думал о своём. Ладислав подумал, что надо бы приказать оруженосцу выкинуть отрубленную голову, — но не стал этого делать. Пусть несёт. К тому же, здесь не куда её выкинуть. Сколько не перестраивали королевский замок, а места, чтобы выкинуть отрубленную голову, так и не появилось.

Дядя ориентировался здесь лучше Ладислава. Чтобы выйти к тронному залу, ему хватило двух переходов и одной лестницы.

— А где слуги? — спросил юный барон Томирский.

— Попрятались, — был ответ.

— Боятся, что накажут?

— Верно

— Но они же не в чём не виноваты.

— Любой слуга знает, что невиновность не спасает от наказания.

— Из пажей никто не пострадал? — Ладислав продолжал спрашивать.

— Откуда такое беспокойство? Разве наши родичи тут служат?

— Нет. Я просто люблю детей. Вдруг из них вырастет что-нибудь путное.

— Ты добрый, — сказал дядя, — Хорошее качество — и жалко, что бесполезное в наше время.

Они вошли в просторный полутёмный холл, где полагалось ожидать аудиенции. Ладислав узнал это место — он уже бывал здесь. Высокие, сумеречные своды сходились над головой, а колонны покрывали медные узоры — стилизованные виноградные листья.

Кроме них, в зале было ещё трое. Когда дядя и племянник вошли, они двинулись к ним навстречу.

Ашул, конюший, отвечал за обычных королевских коней. Эта должность давно стала придворной, так что этот маленький и ловкий человечек совсем не походил на лихого наездника. Скорее, он был похож на крышу.

Рядом с ним ступал чуть полный человек в красном офицерском мундире, и аккуратно подстриженной русой бородой.

Ладислав не знал этого военачальника. Похоже, он выдвинулся недавно.

— Что? — спросил дядя Ронислав. Он не собирался тратить время на ритуальные приветствия.

— Его всё ещё не нашли, — ответил бородатый.

— Но в замке его нет, — отозвался Ронислав, — и в городе нет. Допрашивали слуг?

— Ничего не знают. Лакей, кучер и двое из стражи могут что-то знать, но уехали с ним.

— Получается, его кто-то предупредил… Кто-то из нас.

— А может, оно и к лучшему, — заявил крысоподобный Ашул, — Пришлось бы его осаждать. А в городе и так беда. Когда мне сказали про зелёных детей — я не поверил. Уже и до нас добрались! Надеюсь, он бежал рекой и они его съели.

— Не надейся, — процедил Ронислав, — На этого человека нельзя надеяться.

Тем временем Ладислав подошёл к пастору. Юный барон Томирский не знал этого человека. Но раз служитель Новых Богов оказался в этом месте в это время — его власть была велика.

И с делом, которое было у Ладислава, идти нужно было именно к нему.

— Для меня большая честь видеть молодой барона Томирского, — пастор заговорил, не дожидаясь приветствия, — Наслышан о тебе и твоих подданных. Ты привечаешь страдавших, защищаешь обездоленных и предан Новым Богам — а это многого стоит.

— Главного обо мне вы не знаете. А если бы знали — но не хвалили.

— В моём возрасте знаешь о людях почти всё. Особенно то, что они скрывают. У всех людей есть пороки, — и почти у всех они не особенно велики. Ты хотел намекнуть, что у тебя есть любовница?

Ладислав пожевал губами и, наконец, решил, что стыдиться тут нечего.

— Была. К сожалению, уже была…

— Это не страшно. Ты встретишь новую. В твоём положении…

— Не важно, что будет потом.

— Значит, твоя тайна с тобой… Ты нашёл утешение в вине?

— Нет.

— В дурмане?

— Нет.

(Интересно, кем он работал, пока не пошёл в пасторы. Наверное, дознавателем..)

— В объятиях любовника? — осведомился пастор всё тем же невозмутимым тоном.

— НЕТ!

(Когда это закончится?)

— Так что же тебя может беспокоить?

— Я отрубил человеку голову.

— С таким происхождением, как у тебя, — немного торжественно произнёс пастор, — и в такие времена, что наступают, ты можешь не волноваться. Тебе придётся это проделать ещё не раз.

— Он был монахом. Вашим монахом. Говорил, что служит новым богам. Я расследовал и установил — он служил злу.

Кажется, Ладиславу удалось его удивить. Тусклые, сонные глаза пастора вспыхнули

— Нашей церкви приходится мириться с тем, что мы лишены тех прав, что даёт поклонение Старым Богам. Жрецов Старых Богов может судить только коллегия, а пастор для закона — простой человек подлого сословия, бродячий коробейник, торговец благодатью вразнос. Истина и благочестие — наша единственная защита.

— Мне это известно. Я воспитан в вере Новых Богов, не забывайте.

— И отрубил ему голову?

— Да.

— Почему ты решил, что он виновен? Ведь у тебя же нет опыта в следственных делах.

(Зато у тебя есть, старый паук)

— У меня были на это основания. И он стоял на моей земле. Милон, покажи.

Оруженосец осторожно развернул плащ, так, чтобы лицо Сибби выглянуло из запёкшейся крови, что покрывало внутренности плаща.

Перемазанная кровью голова была как живая. На губах застыла презрительная усмешка. Даже после смерти проклятый Сибби собирался кого-то обмануть.

— Вы прямо из Томира её везли, чтобы нам показать? — спросил пастор. Он тяжело дышал, но голос сохранил невозмутимость. Похоже, этому человеку приходилось хоронить — причём ещё до того, как он принял свой сан.

— Нет. Мы казнили его прямо здесь, в столице, — ответил Сибби.

— Я не знал, что ты тайком захватил столицу. Или ты не знаешь, кто имеет право здесь судить и казнить.

— Мне не потребовалось захватывать столицу. Обвиняемый стоял на моём плаще, с вышитым гербом. Этого достаточно для присяги и заключения брака. Значит, достаточно для суда и казни.

Теперь пастор удивился всерьёз. Под морщинами лица на мгновение проступило его прежнее лицо — лицо судебного чиновника.

— Ты знаешь, сколько столетий у нас в королевстве никто не ссылался на право земли? — наконец, спросил он.

— Не знаю, — ответил Ладислав, — Но рад, что возродил этот любопытный обычай. Нам есть, чему поучиться у древних.

И юноша усмехнулся.

Они отправились в зал Королевского Совета. Круглый, с белыми колоннами на фоне алых стен и озарённый матово-белыми шарами — их заказали в священных городах и везли морем в специальных ящиках, обложенные морским песком. На лаково-чёрном потолке сплетались золотые драконы со знамён Старой Династии.

Как же здесь здорово! Глядишь, сегодня и в тронный зал занесёт. Хотя… что там интересного? Трон всё равно пустой стоит.

Милон не имел права присутствовать на государственном совете. Но никто не рискнул остановить оруженосца барона, пусть это был и барон Томирский.

Вон, к примеру, граф Алоритский привёл с собой четырёх слуг, и у каждого по дубине, чтобы аргументы были весомей. Вот ещё вельможи с таким же эскортом — их Милон раньше не видел и потому не узнавал.

Мест хватило всем, и даже остались свободные. Тот смешной шаркающий старичок, что отвечал на церемонии, либо прятался, либо сбежал, так что каждый садился, куда хотел и очень скоро все разбились на кучи. Прямо как дети, когда приезжают из дальних деревень на осеннюю ярмарку!

Служители богов тоже сели порознь. Те, кто служил Прежним, в пышных, разноцветных облачениях с кистями, сели у подножья трона. У каждого с шее свисал на посеребрённом кулон с зодиакальным представлением того божества, кому он служил и кто оказывал ему покровительство. Милон, хоть и был воспитан в поклонении Новым Богам, опознал все эти значки. А служители Новых, Бога и Богини, в простых чёрных рясах, сели чуть поодаль. Так, чтобы между ними было пространство, но никто не мешал спору. Обе группки переговаривались и косились на конку

Милон не знал, о чём они разговаривают. Но было ясно — при новом короле они окончательно рассорятся и будут требовать запретить конкурентов. От этого предчувствия было и жутко, и весело.

И одно хорошо. Про отрубленную голову Сибби все так и забыли. Тело до сих пор лежит и разлагается, пока они в королевском совете обсуждают что-то без короля. Её даже не заспиртуют, он недостаточно великий преступник для этого. А значит, отныне любить головы негодяям — можно!

— Чего мы ждём? — спросил Ладислав своего дядю. Тот сидел рядом, как всегда, погружёный в свои мысли.

— Нового короля. Это очень важно.

— И его приходится ждать, как начало представляния в цирке?

— Не сравнивай. Это тебе не цирк. Это политика!

— Кто это будет.

— Если двоюродный не откажется — их будет два.

Ладислав пожевал губами, а потом спросил.

— И воевать будут.

— Видимо, да.

— А когда сговаривались, об этом думали?

— Когда сговаривались, двоюродный не возражал. А теперь — передумал. Сам знаешь, как бывает.

— Но вас беспокоит не это.

— С чего ты взял.

— Так. Наблюдательность.

Дядюшка Ронислав помолчал, и только потом заговорил.

— Драконы меня беспокоют.

Милон навострил уши. Драконов он любил. К тому же, он впервые видел, чтобы дядюшка вообще заговорил о том, чем по идее должен был заниматься.

— Что с ними? — спросил Ладислав. — Болеют?

— Если заболеют — будет совсем плохо. Куманы новых не продают, говорят нет у них драконов. Может быть, не сезон. А быть может, навсегда закончились.

— …Или все идут царю царей. Который сейчас готов платить за них вдвое.

— Может и так. Это ничего не меняет. У нас нет других драконов, вот что плохо. Если с этими что-то случится, они будут — последние. Новых купить мы не можем. Я тебе даже больше скажу — в казне настолько пусто, что мы не смогли мы купить ни одного дракона, даже если бы он у куманов был. Понимаешь, как всё печально? Скоро доживём до того, что во всех королевствах останутся только драконы царя царей и драконы со знамён Старой Династии. Нам хорошо бы до коронации дотянуть. Ты же знаешь, что она в Морском Гнезде?

— Знаю. Учил.

— Ты учил — а я с этим каждый день сталкиваюсь.

— Есть вещь, которая волнует и меня, — прервал его Ладислав.

— Девица какая-то? — осведомился дядя Ронислав и сам усмехнулся, как ему показалось, удачной шутке.

— Нет. Это моя служба. Томир в беде, а спасти её нечем. Я не смогу пойти на войну, когда с моими поддаными такого. Как тлько будет новые король — я должен буду к нему обратить. Мне нужно разрешение собрать дружину из всех достойных людей, кто захочет в ней служить, и дать бой зелёным детям и другим силам зла. Подданых жалко, а я клялся их защищать.

— Если будет война, ты сможешь собрать любую армию, которую сможешь кормить. Королевские разрешения и запреты мало что в этом изменят. Только ты поосторожней. Когда у тебя появится своя армия, она не захочет ничего защищать. Она будет хотеть ограбить соседей.

Дядя по прежнему не смотрел в лицо племяннику. Вместо этого он рассматривал драконов на потолке, словно собирался прочесть по ним будущее.

И тут внезапно, даже без стука, распахнулась двустворчатая дверь зала совета. На пороге стоял принц Касеал — двадцатипятилетный, высокий, с зелёными глазами и рыжыми волосами, остриженными в кружок. В деревнях Одетый достаточно торжественно, Милон не знал даже, как называется такая рубашка и такие штаны. Но подходил такой наряд скорее для балов, чем для коронации..

Милон лихорадочно пытался вспомнить, что это Касеан за человек. Но в голову лезли только слухи о любовных интрижках — одно из немногих занятий правителя, которое действительно интересно народу.

А тем временем принц помахал рукой всему собранию. Вид у него был счастливый и немного безумный. Окинув взглядом собрание, он решительно зашагал через зал, к председательскому месту.

— Пришёл один, — заметил дядя Ронислав, — Значит, война уже началась.