Небо остается нашим

Дом на улице Горького

Я все-таки стала летчицей. Что помогло мне в этом? Собственное упорство? Но бывали минуты, когда я сомневалась в своих силах. Настойчивость? Ее тоже хватало далеко не всегда.

И чем больше думаю, пытаясь ответить самой себе, чем тщательней перебираю мысленно те далекие месяцы и годы, тем упорнее подсказывает память одно имя — Раскова.

А рядом с ним два других — Гризодубова и Осипенко. Не будь этих трех чудесных женщин, не скоро бы, пожалуй, отошли в прошлое некоторые поговорки насчет курицы и бабьего ума, не скоро бы исчезли ухмылочки с лиц закоренелых скептиков, считавших, что женщина и авиация — понятия несовместимые.

Мы сидели с Лидой Максаковой на подоконнике и говорили о самом сокровенном. Я жаловалась подруге на судьбу.

— Обидно, Лида… Кончила пилотское отделение, а что толку? На Хасан не попала. К Халхин-Голу не успела… Другие воюют, а ты учись и учись. Кажется, этому не будет конца.

— Будет конец, Маринка. Найдется и для тебя интересное дело. Теперь, после полетов Гризодубовой и Расковой, все пойдет легче. Девчат в авиацию с каждым днем приходит все больше. Все мечтают о небе.

— Это верно… Узнать бы, что делает сейчас Раскова.

— Готовится к новым полетам. А почему тебя волнует этот вопрос?

— Скажу, только пусть это будет строго между нами… Я хочу стать летчиком-истребителем… Решила просить Марину Михайловну помочь мне.

— По-моему, это несерьезный разговор. Женщин в военные школы не принимают. Ты ведь прекрасно знаешь это.

— Знаю. Раньше не принимали. Но в жизни все меняется. Раньше женщины и героических перелетов не совершали! Будь что будет — я все же рискну.

Несколько дней после этого разговора я с тоской поглядывала на телефонный аппарат. И однажды решилась. Набрала нужный номер.

— Марина Михайловна! Вас беспокоит Марина Чечнева, ученица аэроклуба. Я бы хотела…

— Пожалуйста, приезжайте.

Раскова продиктовала свой адрес и объяснила, как быстрее и проще до нее добраться.

Марина Михайловна жила на улице Горького, в доме, где ныне находится магазин подарков. Там и сейчас живет ее дочь Татьяна.

Как шальная, выскочила я из телефонной будки и помчалась по названному адресу.

Стоял декабрь, было очень морозно, но я не чувствовала холода. Я вообще мало на что реагировала в тот момент. Мелькали в радужном сиянии огней улицы, слышался перезвон трамваев, гудки автомашин, скрипел под ногами снег, шли по тротуарам прохожие. А мне было не до этого. В ушах звучал голос Расковой, а перед глазами стояло знакомое по портретам и кинохронике ее обаятельное, улыбающееся лицо.

Раскова встретила меня просто, радушно. Внимательно выслушала мою путаную, торопливую, не очень складную речь. И только иногда в едва заметной улыбке подрагивали ее губы. Никаких серьезных доводов в пользу своего решения я тогда, конечно, не привела, но Раскову, должно быть, тронула моя искренность.

— Марина Михайловна! — горячо закончила я свою исповедь. — Ну помогите мне стать истребителем! Клянусь, я не подведу вас!

Она помолчала немного.

— Выслушайте меня и не огорчайтесь. Чувство скорости знакомо каждому летчику, и перед ним трудно устоять. Человек всегда стремится к большему. И это хорошо. Кто ничего не хочет, остановился, тот рано или поздно становится балластом… Помочь я, к сожалению, не могу. Правила приема в военные школы нельзя нарушать. К тому же вы глубоко заблуждаетесь, считая, что добиться больших успехов сможете только в военной авиации. Ведь вы хотите летать не только быстро, но и хорошо?

— Конечно.

— А научиться хорошо летать можно и в аэроклубе. Сейчас ваше место в Осоавиахиме. — Марина Михайловна помолчала, видимо что-то обдумывая, и добавила: — Обстановка в мире очень сложная. Фашисты наглеют с каждым днем. Нам нужно укреплять оборону. Авиации требуется много летных кадров. Вы учитесь на летчика-инструктора. Дело это очень важное. Старайтесь как можно лучше готовить курсантов для военных училищ. Осоавиахиму вы пока нужнее, чем армии. Поверьте мне.

Что я могла возразить? Раскова была абсолютно права. Но мне от этого не стало легче. Я почувствовала, что рушатся все мои мечты, и не смогла скрыть своего разочарования.

— Ну-ну, выше голову, истребитель! Кто очень хочет чего-нибудь, тот обязательно своего добьется! — Раскова ласково посмотрела в глаза. — Желаю успеха, Марина. — Она крепко пожала мне руку, проводила до прихожей.

На всю жизнь осталась память об этой встрече, осталась любовь к этой необыкновенной, обаятельной женщине с грустными, проницательными глазами.

Шел 1939 год.

Это был счастливый для меня год. Счастливый потому, что я была молода, потому, что познала небо, потому, что рядом со мной на свете жил такой человек, как Марина Раскова, а значит, можно было надеяться еще раз, пускай нескоро, встретить ее. И я действительно через некоторое время увидела Марину Михайловну.

Было это летом 1940 года. Я шла по улице Горького, когда внезапно поток пешеходов хлынул на мостовую. Люди окружили остановившуюся открытую легковую машину. В машине сидела, смущенно улыбаясь, Раскова.

Я смотрела на нее во все глаза и думала: «Какая она простая, доступная, близкая, как здорово, когда человек, увенчанный славой, остается самим собой!»

Я назубок знала биографию Марины Михайловны. Знала, что она москвичка, что отец ее музыкант, что и она сама с ранних лет проявляла способности к музыке. Знала, что еще в детстве Раскова пережила трагедию: ее отца сбил на улице мотоциклист. Знала, что она училась в консерватории. Позже я прочитала в ее дневнике:

Окружающие и близкие прочили Марине Михайловне карьеру певицы или пианистки. Могла она также стать биологом, химиком, педагогом… Эти области знаний серьезно интересовали ее. А стала Марина Михайловна Раскова летчицей.

В нашей стране не было в то время такой девушки, которая не просиживала бы ночи напролет над «Записками штурмана» Расковой.

По газетам мы все следили за полетом Гризодубовой, Осипенко, Расковой. Но одно дело — сухая, сжатая газетная информация и совсем другое — рассказ участницы перелета. Кстати, я по сей день прекрасно помню, как это было.

«Сегодня экипаж в составе трех летчиц — Валентины Степановны Гризодубовой, Полины Денисовны Осипенко, Марины Михайловны Расковой — на самолете «Родина» начал беспосадочный перелет Москва — Дальний Восток», — услышали мы по радио утром 24 сентября 1938 года.

Экипажу «Родины» предстояло побить международный женский рекорд дальности беспосадочного полета по прямой. И этот рекорд был побит.

Летчицы выполнили задание партии и правительства. Выполнили, несмотря на тяжелейшие метеорологические условия, которые сопровождали «Родину» на протяжении всего полета.

Вся страна восхищалась отвагой, хладнокровием и высоким летным мастерством, которые проявили в труднейших условиях Гризодубова, Осипенко, Раскова. Они доказали всему миру, на какие подвиги способны советские летчицы, и первые среди женщин были удостоены звания Героя Советского Союза.

Солнечным осенним днем вся Москва двинулась к Комсомольской площади встречать героинь-летчиц, ехавших с Дальнего Востока специальным поездом.

Возбужденная и радостная, я тоже стояла в толпе.

— Значит, была у Расковой? — окружили меня подруги, услышав, как я с гордостью объявила о встрече с Мариной Михайловной.

— Была.

— Долго говорили? Какая она?

— Очень простая. И говорили долго.

— О чем?

— О жизни, о том, что я мечтаю стать военным летчиком…

— Ну а она?

— Советует совершенствоваться в Осоавиахиме.

— Легко сказать! Для известной летчицы все просто…

— Эх, девчонки… Знали бы вы, какую нелегкую жизнь она прожила! В консерватории училась, химиком была, на заводе работала. Вышла замуж, появилась дочка Танюшка. Пришлось бросить работу. Потом стала чертежницей в аэронавигационной лаборатории… — Все это я выпалила одним духом. — А слышали, у кого она работала? У Белякова! У того самого, что с Чкаловым!..

И вдруг запнулась, не дай бог подумают, что я зазналась из-за такого знакомства!

Но молчать мне не дали.

— Рассказывай дальше, раз уж начала! И я продолжала.

Марину Михайловну заинтересовали штурманские расчеты. Вскоре она стала выполнять их быстро и точно. Начальник лаборатории Александр Васильевич Беляков поверил, что из Расковой получится прекрасный штурман, и помог ей изучить новую профессию.

Потом была учеба на заочном отделении Ленинградского авиационного института. А потом настал день, когда Беляков взял Марину Михайловну в первый полет…

Раскова стала штурманом. Кроме того, она стала еще и преподавателем Военно-воздушной академии имени профессора Н. Е. Жуковского. Позже была участницей ряда перелетов, установила несколько рекордов, много раз была участницей воздушных парадов над Красной площадью.

— Остальное, девочки, вам известно…

Я и многие мои сверстники с благодарностью вспоминаем Осоавиахим.

…У меня имеется небольшая коллекция значков. Их выпускали разные общественные организации — либо как свои эмблемы, либо в честь какого-то знаменательного события. Есть среди значков такие, к которым меня тянет постоянно и неудержимо. Я люблю не только рассматривать их, но и держать в руках. Это оборонные значки. Они особенно дороги мне, многое в моей жизни связано с ними.

Вот старый-престарый значок. Меня, должно быть, еще не было на свете, когда его носили. Это красная звезда с перекрещенными на ней двумя авиационными пропеллерами, в обе стороны от которой в широком размахе распростерлись два серебряных крыла. Под звездой на синей ленте четыре золотые буквы — ОДВФ.

Это значок первого в нашей стране Общества друзей воздушного флота. На добровольные взносы трудящихся это общество, созданное в 1923 году, построило первые советские авиаэскадрильи: «Ленин», «Ультиматум», «Наш ответ Чемберлену», «Ответ папе Римскому». За один только 1925 год ОДВФ передало Красному воздушному флоту 140 военных самолетов, построило 26 аэродромов с ангарами.

А рядом с этим значком приютился совсем простенький, отштампованный из белого металла. На нем маленький биплан с надписью «Авиахим», под которым указано: «Перелеты 1926 г.». Этот значок выпущен в память грандиозных по тем временам перелетов по маршруту Москва — Пекин на самолетах советской конструкции Р-1, снабженных первыми советскими моторами М-5.

Авиахим — это уже другое оборонное общество, созданное в 1925 году в результате слияния ОДВФ и Доброхима. У меня нет значка Доброхима и не знаю, существовал ли такой. Зато значок Авиахима, вот он — серп и молот, а на них авиационный пропеллер и химический баллон. Внизу на синей ленточке надпись: «Авиахим».

23 января 1927 года в нашей стране было создано Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству — Осоавиахим.

Кто забудет, как начинали мы штурм неба на плохоньких планерах и допотопных «летающих этажерках», собранных своими руками в мастерских Осоавиахима! А потом, когда Родина дала в руки юным совершенные машины, в первые полеты уходили ребята и девчата с комсомольскими билетами в нагрудных карманах комбинезонов. Они чувствовали, что им предстоят жестокие бои с злейшим врагом человечества — фашизмом. Именно поэтому перечеркивали небо над планетой трассы В. Чкалова и М. Громова, М. Водопьянова и И. Мазурука, В. Гризодубовой и М. Расковой. Поэтому мы, вчерашние мальчишки и девчонки, штурмовали аэроклубы и учебные заведения, овладевали оборонными специальностями.

Нас звала в небо не жажда славы. В воздухе пахло грозой. Чтобы достойно встретить ее, мы хотели иметь могучие крылья и стальную волю. И когда пошел на таран Виктор Талалихин, когда бросил свою пылающую машину на колонну фашистов Николай Гастелло — они не думали о бессмертии. Так им велело сердце! Всенародная слава, которой овеяны имена А. Покрышкина, И. Кожедуба, Б. Сафонова, явилась отнюдь не даром судьбы. Истоки ее лежат в их комсомольской юности, в их гражданском мужестве, в их партийной и комсомольской убежденности.

Обращение IX съезда ВЛКСМ «Комсомолец, на самолет!» прозвучало для молодежи не только как приказ, но и как голос совести.

Тысячи комсомольцев пришли в аэроклубы Осоавиахима, авиационные части, училища, на авиационные заводы. Те, кто стоял днем у фрезерных и токарных станков, вечерами и в выходные дни спешили на аэродром. Значок Осоавиахима виделся нам тогда как заветный пропуск в нашу летную и человеческую мечту.

В 1935 году в стране действовало 122 аэроклуба. В авиацию шли по комсомольским путевкам, и именно на плечи комсомольских призывов легла основная тяжесть воздушных боев надвигавшейся войны. А до нее были еще Испания, Хасан, Халхин-Гол. И уже в этих боях коммунисты и комсомольцы доказали свою верность интернациональному долгу, мужество, воинское мастерство.

Только в 1940 году аэроклубы Осоавиахима подготовили несколько десятков тысяч летчиков, авиамехаников в других специалистов для Военно-Воздушных Сил. Это им предстояло помериться силами с асами Геринга и Рихтгофена. И весь мир знает, чем кончилась эта невиданная в истории воздушная битва.

В тесном содружестве с Ленинским комсомолом Осоавиахим проделал в предвоенные годы немалую работу, способствовавшую подготовке народа к отражению фашистской агрессии. В небывалом патриотическом порыве устремились комсомольцы и молодежь в части действующей армии, в партизанские отряды и истребительные батальоны. Большинство ребят отлично владели оружием.

Только во втором полугодии 1941 года Осоавиахим с честью выполнил задание по подготовке в аэроклубах 25 тысяч летчиков и направил в воздушно-десантные войска 114 тысяч юношей, получивших парашютную подготовку. Сотни тысяч членов общества пришли в армию, имея специальность пулеметчиков, минометчиков, водителей автомашин, летчиков, парашютистов, и бесстрашно дрались на фронтах. 273 члена общества были удостоены звания Героя Советского Союза, десятки тысяч человек награждены орденами и медалями.

Разве не следует вспомнить добрым словом оборонное общество, столько сделавшее для страны…

Незадолго до войны начала определяться и моя судьба. Закончив 144-ю школу Ленинградского района Москвы, я осталась в ней по решению райкома комсомола старшей пионервожатой. Работая, стала одновременно готовиться в авиационный институт. А все свободное время по-прежнему проводила на аэродроме. Уже одно это обстоятельство вызывало восторг у моих подопечных.

Я была просто счастлива, узнав, что многие ребята из нашей школы твердо решили связать свою жизнь с авиацией. И желание их осуществилось. Николай Малинин и Петр Арбатский стали летчиками, Борис Ермолович и Сергей Солдатов — авиационными инженерами…

Сколько бы ни минуло лет, какие бы счастливые и радостные события ни произошли в жизни, всегда с нежностью и волнением вспоминаешь комсомольскую юность. Она — как первая любовь. И даже больше. Она — твоя судьба, и твои крылатые мечты, и все лучшее, что есть в твоей душе.

Какая наиболее характерная черта отличала комсомольцев моего поколения? Если говорить о главном, то это, пожалуй, подвижничество. У нас была своя романтика. Но в ней, как тонко заметил когда-то поэт Михаил Светлов, было больше обязанностей, чем прав. Таково было время. И не случайно мы считали счастливыми тех, кому довелось драться у Хасана и Халхин-Гола, кто воевал в небе Испании, пробивал первые трассы метро, кто, как Чкалов или Гризодубова, первыми прокладывали невидимые трассы в небе. Палатки Магнитки и Комсомольска-на-Амуре будоражили наше воображение не меньше, чем сегодняшнюю молодежь будоражат полети космонавтов.

Да, таким было наше поколение. И это о нас сказал позднее поэт Василий Федоров в замечательной поэме «Седьмое небо»:

До сих пор помню заявление одной из моих сверстниц в аэроклуб: «Отказать мне вы не имеете права. Всю свою жизнь я готовилась к тому, чтобы стать летчицей. И, даже если вы мне откажете, я все равно ею стану». Той, которая всю жизнь «готовилась стать летчицей» было всего шестнадцать. Стала она потом, в сорок первом, не летчицей, а санитаркой. И погибла под Минском. Но разве можно сказать, что эта девушка изменила своей мечте? Разве жизнь ее не была крылатой?!

А таких заявлений были тогда тысячи.