Небоскреб

Глава 27

Полиция уже почти очистила зону 50-й улицы, оттесняя людей в сторону Бродвея, и только один старик в заляпанной жиром и грязью куртке оказал сопротивление.

– Черт тебя побери, болван, – раздраженно кричал полицейский, толкая его в спину, – пойдешь ты наконец?

– А смысл-то какой? – пожимал плечами старик, не отвечая на толчки и не двигаясь с места. – Мы же все так или иначе через несколько минут окажемся под водой. Ненавижу говорить: «Я вас предупреждал», и все-таки – я вас предупреждал.

– Да-да, и над Эйнштейном тоже смеялись, я знаю.

– Громоздите, громоздите ваши здания! Этот остров непременно уйдет вниз. Почему бы людям не прислушаться? Вы плюете на законы природы и Господа – и заплатите страшную цену. Эй, поосторожнее! Мне же больно! Я вас знаю, я вас тут видел раньше. Вы один из тех полицейских, которых я пытался предупредить. А вы меня не слушали, так же, как и остальные.

– Шевелись давай.

– А теперь вот Манхэттен уходит под воду, как Атлантида. Слишком уж большой вес. Господь такого не одобрит.

Полицейский погрозил ему дубинкой.

– Если ты не уберешься отсюда, мне придется всыпать тебе и оттащить за шиворот!

– Это будет абсолютно напрасной тратой энергии. Мы все скоро утонем и здания, и люди. Можно одинаково хорошо утонуть на 8-й авеню, как и на Бродвее, так ведь? Весь остров пойдет на дно... точнехонько в те отбросы, которые мы сваливали туда долгие годы. Смирись с этим!

– Манхэттен – не остров, а полуостров. Полуострова не тонут.

– И где же об этом написано? Где говорится, что полуострова не тонут, а?

Тень здания Залияна уже накрыла театр Гершвина на северной стороне улицы и, словно дождевая туча, двигалась поперек фасада здания киностудии «Парамаунт», которое тянулось от середины квартала до Бродвея. Опустившаяся тень заставила полицейского обернуться и мгновенно забыть о старике.

– Здание падает, – крикнул он бегущим людям. – Бегите на север или на юг!

Старик покачал головой в ответ на панический призыв. Позор! Люди бегут и верещат, как истерические девицы, и полиция улепетывает вместе с ними!

– Пришел день Страшного суда, вот он! – взывал старик, протягивая к ним руки. – Неужели вы не можете сохранить хоть каплю достоинства!

Кусок сборного бетона отделился от парапета крыши и стремительно пролетел 780 футов до перекрестка. К моменту удара о землю он двигался со скоростью 150 миль в час и разорвался с силой ящика динамита. Один кусок размером с шар для боулинга пролетел поперек мостовой, словно пущенный по воде камень, и ударил в спину бегущего Пита Харлея. Каска слетела с его головы, он упал лицом на тротуар, раскинув руки и ноги, словно вцепился в землю, пытаясь спастись.

Лузетти и стоящий рядом с ним полицейский сделали было шаг к упавшему футах в двадцати от них человеку, потом заколебались и посмотрели вверх, не летит ли оттуда что-нибудь еще. Какой-то пожилой мужчина в темно-синем деловом костюме быстро прошел мимо них в сторону перекрестка. Он то ли не понимал грозящей ему опасности, то ли просто игнорировал ее. Мужчина держался прямо и своим спокойным, размеренным шагом напоминал сельского сквайра на прогулке. Дойдя до лежащего без сознания Харлея, он наклонился и, взяв его за обе руки, попытался оттащить в сторону от падающего здания. Было ясно, что одному ему не справиться. Подстегнутые его мужеством Лузетти и полицейский бросились на помощь.

– Держите его, – сказал мужчина, приподнимая Харлея.

– Чарли! – с недоверием выдохнул Лузетти. – Что ты здесь делаешь?

Полицейский взял Харлея за одну руку, Лузетти – за другую, и так они почти бегом потащили его в северном направлении. Мужчина в синем костюме внимательно наблюдал за ними, но не сдвинулся с места.

– Чарли! – крикнул Лузетти через плечо, задыхаясь. – Беги! Убирайся! – И добавил, обращаясь к полицейскому: – Ты знаешь, кто это? Чарли Кэстльман! Он спроектировал здание Залияна!

– Да? Хреновая работенка.

Лузетти бросил Харлея и остановился посередине улицы, крича и размахивая руками:

– Чарли! В чем дело? Беги, Бога ради!

Здание Залияна теперь уже наклонилось так круто, что его верхушка как бы обогнула дома на противоположной стороне улицы. Клубящаяся белая пыль указывала на места, где оседающее здание терлось облицовкой о тротуар. Грохот и скрежет сопровождались звоном разбивающегося стекла. Кэстльман спокойно дошел до центра перекрестка, остановился и посмотрел вверх, на гигантскую стену, опрокидывающуся на него.

Впервые за долгие годы из глаз Лузетти хлынули слезы.

– Нет! – крикнул он. – Не делай этого!

Его голос звучал сдавленно, да и в любом случае в таком шуме его невозможно было расслышать. А Чарльз Кэстльман, явно удовлетворенный тем, что оказался в месте, которое должно стать центром столкновения, спокойно стоял, подняв голову и держа руки по швам. Он не вздрогнул, не отклонился, когда кусок облицовки обрушился на мостовую рядом с ним, и продолжал стоять, как человек, ожидающий, что его вот-вот увенчают венком победителя.

В середине дня не так уж много мужчин стремятся заплатить двадцать баксов за то, чтобы обнаженная женщина плюхнулась к ним на колени и одарила парой любезностей. Строго говоря, в тот день их вообще не было в кафе «Страна грез», находящемся в десятиэтажном, оставленном владельцами кирпичном здании рядом с башней Гарнера, как раз напротив устремленного ввысь здания Залияна. Дорин и Мэдж, две девушки, работавшие в тот день, сидели при свечах в своей лишенной окон комнатке для переодевания и размышляли, насколько долго затянется авария: на минуты, часы или недели. Такая возможность не исключена, сказала Дорин, припоминая предсказание какого-то астролога, которое прочла в одной из бульварных газеток в универмаге. Там говорилось, что мировая энергетическая система постоянно нарушается и что роду человеческому однажды снова придется добывать себе огонь примитивным способом.

Но не только эти грустные мысли и темнота заставляли их с беспокойством смотреть друг на друга. Дело было еще и в вибрации. Их полуразвалившееся старенькое здание, приговоренное к сносу, тряслось так, словно какой-нибудь грузовик тащил его за собой на буксире. Крошка Тим, их вышибала и кассир, а также распорядитель всех развлечений, спустился на улицу посмотреть, что происходит. Прошло уже минут пять, а он все не возвращался. А теперь над их головами возник звук, будто кто-то бежал с крыши по деревянным ступенькам. Бум, бум, бум, бум! Бум, бум, бум, бум! Три длинных шага – и прыжок на лестничную площадку, все ближе и ближе, все громче и громче. Доносились также взрывы пронзительного смеха и крики: «Благодарю тебя, Господи!» Кто-то мчался вниз по лестнице и через считанные секунды должен был ворваться сюда, хотя это совершенно невозможно: с верхних этажей давно всех выселили.

Женщины встали, завязывая пояса на своих полистироловых халатах, тут дверь распахнулась и Р. Дж. Бун, он же Преподобный Ральф, буквально впрыгнул в комнату.

– Лестница, – закричал он, безумно озираясь в полутьме, – где лестница?

Мэдж игриво показала на занавешенный дверной проем, а Доррин уже открыла рот, готовясь что-то сказать.

– Вы бы выбирались отсюда, – крикнул Бун, отшвыривая в сторону занавеску и вылетая в открывшийся за ней коридор, – залияновское здание падает! – Он успел сделать три стремительных шага, прежде чем остановился и ринулся обратно в комнату; обе женщины мигом отступили в угол. – Боже милостивый спас меня, так что теперь мне надо спасти вас. Благословенно имя Господа.

Мэдж схватила свечу и замахнулась ею.

– Только попробуй тронь меня, – зашипела она, – и я выжгу к черту твои мерзкие глаза!

– Господь простит тебя за такие слова, – сказал Бун, гася пламя свечи рукой. – Бежим, нам надо выбираться отсюда! Это место обречено!

– Ты хочешь сказать, что начинается снос здания?

Ничего не ответив и схватив женщин за руки, он потащил их через дверь и дальше, по коридору. До улицы оставалось несколько шагов, и Бун проделал их большими скачками, не обращая внимания на протесты женщин, которых он волочил за собой. Они спотыкались, отчаянно стараясь удержаться на ногах. Выскочили они прямо на 8-ю авеню, Бун побежал на юг, через завалы битого камня и стекла, словно быстроходный катер, тащивший за собой двух любителей водных лыж.

Как только женщины посмотрели вверх и увидели нависшее над ними здание Залияна, они мигом перестали сопротивляться. Вместо того чтобы удерживать Буна на месте, они понеслись рядом с ним, мелькая голыми ногами. Распахнутые халаты развевались позади, как пелерины.

Бун заметил, что те души, которые он избрал для спасения, оказались нудистами. Посмотрев на подпрыгивающие груди слева от себя и на такие же подпрыгивающие груди справа, Ральф воздел страдающие глаза к небесам в поисках объяснения. Его ноги ослабели, и он перешел на рысцу, надеясь, что эти распутницы побегут вперед и оторвутся от него, но нет: по всей видимости, опасаясь, что их спутник вот-вот потеряет сознание, они ухватили его под руки и потащили к толпе зевак, собравшихся между 49-й и 48-й улицами.

– Почему? – кричал Бун небу. – Почему?

Билл Слатер, все еще пыхтевший после стремительного скольжения по тросу, приветствовал своего напарника, широко раскинув руки.

– Бог мой, Преподобный, – сказал он, улыбаясь и качая головой, пока Дорин и Мэдж пытались запахнуть свои халатики, – я оставил тебя одного всего на какую-то минуту, и смотри-ка, что получилось! Ты что же, не представишь меня дамам?

Чтобы Кэрол не потеряла равновесия, Брайан держал ее одной рукой за талию, пока они, спираль за спиралью, сломя голову неслись вниз по бетонным ступенькам. Кэрол то и дело заверяла его, что с ней все в порядке, что сможет добежать, но ее бледное лицо и полузакрытые глаза ясно говорили, что она вот-вот потеряет сознание. У самого Брайана началось головокружение: настолько быстро они вертелись по этим крутым поворотам. Ему даже дважды пришлось остановиться на несколько секунд, чтобы восстановить равновесие.

По оценке Митчелла, здание уже отклонилось от вертикали градусов на десять – пятнадцать. При такой скорости оно могло перейти в свободное падение всего через две-три минуты. За это время им до улицы не добраться. Все, что они смогли сделать, – спуститься как можно ниже. К моменту удара о землю ускорение на верхних этажах будет таким мощным, что все вокруг будет попросту уничтожено. Но на нижних этажах у них все-таки останется какой-то шанс.

На 40-м этаже Кэрол сбросила туфли. На 35-м она настолько ослабла, что ей стали отказывать ноги. Она двигала ими почти механически, и Митчеллу приходилось наполовину волочить ее по этим бесконечным поворотам.

Когда Кэрол сбросила туфли, это вызвало в памяти Митчелла одну сцену, которую ему так никогда и не удалось забыть: перекореженные тротуары в Канзас-Сити. Когда он прибыл туда спустя шесть часов после катастрофы, первое, что бросилось в глаза, были женские туфли, разбросанные по тротуару и по вестибюлю гостиницы. В экстремальных ситуациях женщины в первую очередь избавляются от высоких каблуков. Он видел сброшенные туфли и при нескольких других катастрофах, но нигде их не было так много, как в «Хайат Редженси», и это наглядно показывало, что людей охватила массовая паника...

В вестибюле гостиницы он наткнулся на еще более страшную деталь: мелкое озерцо розоватой воды. Спутанный клубок разрушенных дорожек, лица рабочих спасательных бригад – все он помнил ясно, и его память неоднократно возвращалась именно к розовому озерцу. Когда два подвесных перехода оторвались от стальных стержней и вместе со стоявшими на них зрителями упали на танцующих внизу людей, были разорваны трубы для разбрызгивания воды. К тому времени, как воду перекрыли, она покрывала пол вестибюля на несколько дюймов, образовав озеро, в середине которого, как остров, возвышались развалины рухнувших переходов. И только после того, как он несколько минут простоял в воде и походил по ней, поднимая брызги, Митчелл наконец-то сообразил, что розовой она была потому, что смешалась с кровью. Он вспомнил ощущение подступившей к горлу тошноты при мысли о количестве крови, которое должно было пролиться, чтобы окрасить воду в розовый цвет. Спасатели, карабкавшиеся через завал, не думали о причинах крушения, они просто пытались спасти людей, все еще погребенных под развалинами, и Митчелл тоже отдался работе, пока не стал падать от усталости. Он помог поднять стальную балку, чтобы освободить ноги какой-то женщины, и держал ее руки в своих, когда она умирала... в этот момент он впал в какой-то столбняк, не в силах оторвать глаз от кошмарной сцены, и по его щекам текли слезы.

Еще никогда в жизни Брайан не чувствовал себя таким беспомощным. Его инженерные знания и опыт были здесь совершенно бесполезны, он не мог спасти жизнь женщины, вернуть тех, кто уже погиб, или облегчить боль сотен раненых. Он даже не мог обещать, что подобные трагедии больше не повторятся. С холодящей душу ясностью Митчелл понимал, что они повторятся, независимо от того, сколько он обучит людей, напишет статей и прочтет лекций. Они будут повторяться снова и снова, и никто не в состоянии угадать, где и когда. Человек может знать все о проектах, материалах и строительном деле, но применению этих знаний всегда будут препятствовать силы, которые он не мог заранее учесть...

Такое же чувство беспомощности овладело им, когда они с Кэрол кружились в отчаянном спуске по спиралям залияновского лестничного колодца. Словно Алиса, летящая в кроличью нору, словно какой-то сюрреалистический спуск в водоворот... Шум в ушах свидетельствовал о приближающемся конце света. Вниз, вниз и вниз бежали они, потому что сейчас был смысл делать только это. Оставаться наверху – означало верную смерть, а внизу была неизвестность, но неизвестность, в которой у них мог появиться хоть какой-то шанс на спасение, и поэтому они и мчались к этой неизвестности.

Когда они миновали 27-й этаж, здание уже отклонилось на двадцать градусов от вертикали, и его так основательно тряхнуло, что они оба упали. Здание колебалось, неуклюже поворачиваясь по часовой стрелке и продолжая свое неумолимое движение.

А двадцатью этажами ниже Арам Залиян тоже был сбит с ног. Он перекинул дипломат через перила, подтянулся, встал на ноги и снова двинулся вниз, по следующему витку ступенек. Пораненная ступня очень болела. Видимо, рана снова открылась, о чем свидетельствовали пульсирующая боль и кровь в туфле. У него кружилась голова – вероятно, от удара, который эта сука адвокатша нанесла ему. Если только он выберется отсюда живым, пообещал себе Залиян, то надолго уляжется на обследование. В Швейцарии немало прекрасных клиник. Почти таких же прекрасных, как курорты.

Он должен спастись! Залиян миновал площадку шестого этажа, потом пятого... Если здание будет наклоняться с той же скоростью, он успеет выбраться на улицу вовремя, а уж там побежит как черт, чтобы спастись, несмотря ни на какую боль. Если только его изношенное старое тело не развалится раньше...

Между пятым и четвертым этажами его остановила туча пыли, летевшая вверх откуда-то из недр здания. Ступеньки сотрясались так яростно, что ему пришлось бросить дипломат и вцепиться в перила обеими руками. Сквозь нарастающий грохот он услышал новый звук, свидетельствующий о более реальной угрозе, – хруст, перемалывание и разлом бетона прямо под ним, этажом ниже.

Залиян наклонился, чтобы подобрать дипломат, но тот упал слишком далеко, в неожиданно открывшуюся трещину. Сквозь поднимающуюся пыль Залиян видел, как он, подпрыгивая на колышущемся пласте гравия и кусках бетона, полетел вниз, где все, казалось, кипело, словно лава в кратере. Пролет нижних ступенек отломился, и Залиян оказался стоящим на самом краю. Он вскарабкался на несколько ступенек вверх, с трудом веря, что потерял такую крупную сумму денег. Потом повернулся и побежал вверх на следующую лестничную площадку. Два больших куска стены за его спиной обрушились с оглушающим ревом, сбив его с ног и похоронив под собой ступеньки, на которых он только что стоял. Здание и оседало, и опрокидывалось одновременно, а нижние этажи вместе с лестницей разрушались снизу вверх.

Залиян рвался вверх изо всех оставшихся у него сил, убегая от разрастающегося обвала, который будто бы прогрызал себе путь к нему, словно огромная пасть. Его старые ноги уже не годились для такой задачи. Это чудовище побеждало. Он уже почти добрался до площадки пятого этажа, надеясь убраться с лестницы и попытаться найти какое-нибудь окно, чтобы выпрыгнуть наружу, когда под его правой ногой обвалилась ступенька, и от резкой нагрузки левая нога подогнулась. Он отчаянно вцепился в перила, изо всех сил пытаясь подняться, прищурившись из-за поднявшегося вокруг него облака пыли, и даже попытался избавиться от мысли, что это конец. Но даже если ему и удалось бы втащить себя на лестничную площадку, с ним все было бы кончено. Даже если бы его ноги, сердце и легкие были молоды и сильны, ему все равно бы не удалось обогнать стремительно развивающееся разрушение.

Площадка пятого этажа с сохранившейся частью ступенек под ней оторвалась цельным куском и упала вместе с Залияном на колеблющийся внизу завал. Огромные бетонные плиты оторвались от стен и упали сверху, словно могильные камни. Одна из них раздавила ноги Залияну, другая – бедра и туловище, а третья обрушилась на голову и плечи.