Небоскреб

Глава 9

Митчелл едва смог обхватить пальцами ладонь Мэтта Бойла, чтобы пожать ее, и, когда этот крупный неулыбчивый мужчина отпустил его руку, был благодарен, что кости остались целы.

– Рад с вами познакомиться, – сказал он вслух и сел в кресло.

Бойл отреагировал на эти слова коротким кивком, но не сказал ни слова, продолжая стоять.

– Мэтт работает со мной уже давно, – заговорил Залиян. – Стоит мне намекнуть на что-нибудь этакое, как он мигом пригоняет целое стадо подрядчиков. Поверьте, уж он-то знает все их штучки. Вы можете спрашивать у Мэтта обо всем, что касается здания, и все, что вы хотите узнать. Он здесь с той минуты, как внизу вынули первую лопату грязи. Ведь так, Мэтт, да?

– Да, это так, – сказал Бойл, не сводя глаз с Митчелла.

– В нем сочетаются строитель-управляющий и строитель-инженер, – продолжал Залиян. – Я просил его оказывать вам помощь, если понадобится. Если захотите осмотреть что-нибудь, Мэтт все вам покажет. Ведь так, Мэтт?

– Так.

– Да, я хотел бы осмотреть шестидесятый этаж, – сказал Митчелл настолько дружелюбно, насколько смог: с таким большим и неприятным человеком, как Бойл, имело смысл вести себя дружелюбно.

– Нет проблем, – отозвался Бойл. – Когда вы будете готовы, отправляйтесь на цокольный этаж и постучите в дверь, на которой написано «Имущественное управление». Я буду или там, или в комнате охраны.

Бойл перевел свой тяжелый взгляд на Залияна. Поймав какой-то сигнал, которого Митчелл не заметил, Бойл попрощался, протянув свою лапищу для небрежного рукопожатия.

– Кажется, я ему не понравился, – сказал Митчелл Залияну, когда они остались вдвоем.

Залиян засмеялся.

– В этом нет ничего личного: он так держится со всеми людьми с высшим образованием. Опасается, что вы напишете что-нибудь этакое, что выставит его в дурном свете.

– Если я что-нибудь и раскопаю, то включу это в свой доклад. И в завещание.

– Митчелл, вы и представить не можете, как я рад, что вы приехали к нам! Я слышал лишь самые высокие отзывы о вашей работе. Если и есть кто-нибудь в этом мире, способный разобраться, кто из болванов, строивших здание, виноват в том, что вылетели окна, то это вы.

– Благодарю вас. Правда, я здесь не для того, чтобы искать виновных. Я просто собираю факты. А насчет виновных пускай решает суд.

– Безусловно! Я бы не хотел ничего другого. Но Лузетти говорил мне, что в своих отчетах вы не уклоняетесь и от высказываний личного мнения, даже если в них приведены и не все факты.

– Мое личное мнение неизменно считалось не имеющим должного подтверждения.

– Отлично. Превосходно. А вот как раз в этом деле ваше мнение вполне устроит меня, даже если оно и не будет иметь должного подтверждения. Что меня может обеспокоить в вашем отчете, так это формулировки. Я буду с вами совершенно откровенен, не будем тратить зря время. Я бы хотел, чтобы в ваших выводах неприятное происшествие с этими окнами никак не связывалось с безопасностью здания в целом и ответственность за смерти и ранения возлагалась на кого угодно, но не на меня и не на фирму Залияна. Кажется, я высказал все очень откровенно?

– Да, ваше желание достаточно откровенно высказано, и мне оно понятно. Ну, а если то, что я обнаружу, пойдет вразрез с вашим желанием? Выявленные факты могут показать, что часть ответственности ложится и на вас. Ну, например, неправильная экс-плуатация, недостаточный контроль...

– Я нанимал вас не для того, чтобы вы отыскивали именно такие факты, – сказал Залиян с полуулыбкой, как бы давая понять, что шутит.

– Вы вообще меня не нанимали, насколько я понимаю. Меня наняли ваши адвокаты, чтобы я провел инженерное расследование, которое, как они надеются, убедит всех уладить дело, не доводя его до суда. Если вы предпочитаете иметь дело с инженером, который просто подпишет отчет, продиктованный ему вами, тогда действуйте, если вам удастся разыскать такого. Правда, грош цена будет этому отчету. Другие инженеры попросту камня на камне от него не оставят. Факты есть факты, и их способен увидеть любой инженер.

– Факты всегда можно повернуть и так, и этак. Все, чего я хочу от вас, – так сказать, оправдать меня за недостаточностью улик, насколько вам это удастся. Разве я рассчитываю на слишком многое?

– Еще на коленях у матери я узнал, что честность – лучшая политика. Таков мой девиз, и он всегда был для меня страшным бременем.

– Видите ли, Митчелл, – наклонился вперед Залиян, – здесь ведь задействованы большие деньги. И не только сотни миллионов за физический ущерб и на несправедливые судебные тяжбы. Речь идет также и о стоимости здания. Если некий весьма уважаемый эксперт заявит, что оно совершенно безопасно и что если его немного укрепить, а это никакой проблемы не представляет, то оно вполне способно противостоять силе ветра, в этом случае я, вероятно, смог бы продать его за сто пятьдесят миллионов. Если же, с другой стороны, он скажет, что все окна здесь следует заменить и что нужно новое укрепление, то это уже будет стоить целое состояние, я был бы не прочь получить половину.

– Это не так-то просто, если только мнение вашего весьма уважаемого эксперта не будет поддержано весьма уважаемыми экспертами, приглашенными другими сторонами. Когда так много поставлено на карту, трудно ожидать, что все отступятся или замолчат, смирившись с мнением какого-то непререкаемого авторитета. Непререкаемого авторитета просто-напросто не существует, считаю я.

– Лузетти говорит, что вы обладаете таким авторитетом. Уж не хотите ли вы сказать, что никогда не подгоняете доказательства, чтобы удовлетворить своего клиента?

– Никогда.

– И даже в неясных вопросах?

– Если я правильно выполняю свою работу, то в ней не должно быть никаких неясных вопросов. А уж если они появляются, я это признаю. Я беру реально существующую улику и иду в обратном направлении, докапываясь до причины. Я стараюсь придерживаться фактов, улик и логики, чтобы добраться до истины. В инженерном деле, знаете ли, слово «истина» все еще имеет некоторое значение.

– Чепуха, – сказал Залиян, с добродушной улыбкой махнув рукой. Потом улыбка погасла. – А вот если бы вам предложили, скажем, пять миллионов долларов, чтобы вы подправили свой отчет, ну, слегка, что бы вы тогда сделали? Это, конечно, чисто гипотетическое предложение. Не поддались бы вы искушению?

Лицо Митчелла ничего не выражало, когда он ответил вопросом на вопрос:

– Наличными или чеком?

Залиян пристально посмотрел на него.

– А я не говорю, что я хочу, чтобы вы сделали то и это. Я лишь надеюсь, что обнаруженные вами факты снимут подозрения с меня и со здания. Вы, конечно, не вправе обвинять меня за эту надежду.

– Я и не обвиняю.

– Если мои надежды сбудутся, возможно, вы согласитесь принять небольшую премию. К тому же я обязан укреплять свою репутацию человека, щедрого к друзьям.

– Было бы здорово получить индейку на День благодарения.

– А я больше склонен думать о чем-нибудь типа «порше».

– Машина у меня уже есть. А вот индейки пока что нет.

Залиян резко поднялся и протянул руку.

– Все будет в порядке, Митчелл, но с вами тяжело иметь дело.

– А мне как раз говорили то же самое о вас, – сказал Митчелл, отвечая на рукопожатие Залияна.

– Я в ужасно трудном положении. Держите меня в курсе, как там у вас пойдут дела, ладно? И дайте мне знать, если столкнетесь с какой-нибудь неприятностью. С любой неприятностью.

Эйлин Макговерн стояла перед письменным столом Залияна, пытаясь понять, как же она могла когда-то любить его. Сейчас она испытывала к нему только презрение, и если бы он вдруг протянул к ней руки, она бы с отвращением отшатнулась. Она стояла так, чтобы он не мог коснуться ее.

– Надо почистить нашу документацию, – сказал Залиян, потирая щеку кончиками пальцев. Был только полдень, а он уже выглядел так, словно нуждался в бритье. – Этот инженер, возможно, захочет покопаться в нашей документации серьезно, да и адвокаты могут заявиться. То, чего они не найдут, их не обидит. Вынь письма от Говарда Поула, приемщика, в особенности те, где содержатся критические замечания и конкретные рекомендации сделать некоторые вещи, которых мы так и не сделали. И письма от Кэстльмана тоже. Я пометил галочкой большую часть подобного рода писем, так что тебе будет легко их найти.

– Да, мистер Залиян.

– И неплохо было бы заодно извлечь все записки, которыми мы обменивались с Мэттом. Они не были предназначены для всеобщего прочтения. Ты так же, как и я, хорошо знаешь, что следует изъять. Когда соберешь все, дай мне просмотреть. Может быть, кое-что из наиболее умеренных материалов можно будет вернуть на место. Нам совсем не нужно, чтобы эти папки выглядели чересчур уж стерильными. Мы можем даже подложить туда какие-нибудь новые записки, если понадобится.

– Да, мистер Залиян.

– А стоит ли тебе быть такой уж официальной? Мы же с тобой как две горошины в стручке. Обычно ты называла меня Арамом. И если мне память не изменяет, ты даже засовывала свой язычок мне в ухо.

– Это было давным-давно, – едва сдерживая слезы, бросила она и поспешила выйти из кабинета.

Голос в телефонной трубке звучал жалобно и взволнованно:

– Я больше не выдержу, Арам. На карту поставлена моя работа. Все происходит так стремительно... Я не знаю... даже этот телефонный звонок может доконать меня. О Господи, вон полицейский идет!

– Откуда ты звонишь? – нахмурился Залиян. – Какой еще полицейский?

– Звоню из автомата на улице. Если он меня узнает... Почему я звоню из этой будки прямо перед своей конторой? Надо бы помахать ему... Нет, он же тогда все поймет. Боже мой, я никогда в жизни не был замешан в чем-нибудь подобном.

– Ты что же, боишься, что телефон в твоем кабинете прослушивается? Господи, куда же мы катимся? Если человек не может позвонить из городского управления, не опасаясь, что...

– Дело еще и в моей секретарше. Она же ничего не пропускает мимо ушей. Я думаю, она уже подозревает... Полицейский ушел! Он меня не заметил! У меня сердце стучит, как лодочный мотор. Я позвонил тебе, только чтобы предупредить: приготовься к самому худшему.

– Ты же говорил, что сможешь держать ситуацию под контролем.

– Я говорил, что думаю, что смогу. Я – консультант, но не мэр! И не в состоянии контролировать весь штат инженеров из строительного департамента. Один говорит, что надвигается какой-то шторм и, возможно, людей из здания надо будет эвакуировать. Другой говорит, что до этого не дойдет, но требует, чтобы окна изнутри и снаружи укрепили металлическими скобами.

– И во сколько это обойдется?

– По его прикидкам, в три миллиона.

– Три миллиона! Ты должен сдерживать подобные разговоры, пусть инженеры немного остынут.

– Арам, я ничего не смогу сделать. Когда я им говорю, что нужны дополнительные исследования и что мы, мол, не хотим создавать в городе панические настроения вокруг высотных зданий, все они так смотрят на меня, словно я состою у тебя на жалованье. А мэр даже отпустил на этот счет одну из своих проклятых шуточек. Чего я только им не говорил! И предупреж даю: если дело дойдет до голосования, я намерен присоединиться к большинству. Не могу же я защищать тебя в единственном числе. Я не могу позволить себе подобную роскошь. Мне нужна работа. У меня жена! Дети! А у детей лошади! А у лошадей конюхи!

– Тебе, выходит, нужны еще деньги. Вот к чему ты затеял весь разговор, не так ли? Обычно этим все и заканчивается.

– Нет! Я буду вынужден так поступить, если не хочу, чтобы меня выбросили с работы. И разве в твоих интересах дать им повод всюду совать свой нос и в конце концов докопаться, что я с самого начала сидел у тебя в кармане?

– Задержи их еще на пару недель. Скажи, что, если они подождут, я дам им возможность ознакомиться с отчетом Митчелла.

– Скажи им все сам. Как я могу это сделать? Кто я такой?

– Ладно, завтра я позвоню мэру.

– Он не станет с тобой разговаривать. Тебе придется оставить для него сообщение.

– Как это он не станет со мной разговаривать, на что ты намекаешь? С каких пор этот неблагодарный не желает со мной разговаривать?

– Да вот уже полчаса. Я затем и звоню, чтобы рассказать тебе обо всем. Ты превратился в крупную, жирную политическую дичь.