Недолгий век

«Господи, в руце Твои предаю Тобе дух мой...»

Даниил, король Галичины и Волыни, скончался недавно. Наступление войск тартарского полководца Бурундая ему отбить не удалось, на уступки пришлось пойти. Ныне земли Даниила поделены меж его сыновьями. О жене своей ничего Андрей не знает и не пытается узнать. Брат Андрея Афанасий-Ярослав, Танас, был возвращен Александром, подчинился и снова получил Тверь. Андрей виделся с братом, но тот был чужой и враждебный, Андрея полагал виновником гибели своей любимой жены и малых сыновей и не прощал...

Александр осыпает Андрея милостями. Тотчас по выздоровлении повез брата в Сарай, где Андрея торжественно простили. Отдал ему сначала Городец — укрепленный монастырь, затем — Суздаль и наконец — Нижний Новгород и мордовские земли, подчеркивая в Орде, что исполняет в отношении Андрея волю покойного отца. А на самом деле всеми этими землями правит сам Александр, и все это знают... И Андрей думает спокойно: «Он искалечил меня, а дед мой по матери убит войнами моего отца. Но я помилован и пожалован, и продолжается сложение великой державы. Цена — моя плоть, и не по своей воле я платил. Но человек не придумал иной жизни...»

Несколько раз Александр брал Андрея с собой в Орду. Там ведали о его увечье и относились с жалостью презрительной. Александр, впрочем, не одного Андрея возит за собой, ездят с ним и Ярослав, и Борис и Глеб Ростовские. Андрею эти поездки тяжелы, смена воды и пищи усиливает боли в желудке, которыми он теперь почти непрерывно мучится. Порою он старчески многословно жалуется Борису и Глебу на Александра, который «волочит» его за собой больного, но никто его не слушает, скучно его слушать... Здоровьем своим он много занимается и даже ходил в Киево-Печерский монастырь — молился об исцелении...

Немного встряхнул Андрееву вялость новгородский бунт. Мысль прояснилась, будто пробудился прежний Андрей... Он понимал, чего добивается Александр, — тартарскими руками провести в Новгороде «число» — перепись населения, для облегчения сбора налогов, для набора в армию Орды... Андрей все понимал. Александр сломит Новгород, как его, Андрея, сломил. Сына Василия, принявшего сторону новгородцев, не пожалел, посадил в заточение, бояр мятежных казнил... И Андрей молчал, не вступался. И что оно, Андреево «нет» Биргеру? Для чего оно было? Для спасения чести Андреевой? Где она, эта честь? Андрей сломлен, унижен. Или утешаться тем, что бесследного не бывает в этом мире?..

Андрей плохо ест, устает быстро. Петр, давний слуга, все еще с ним. Остальные люди — Александровы. Александр приказал беречь Андрея, любимого брата, в большом бережении держать. Андрея берегут, заботятся, лечат снадобьями и притираниями... В Нижнем и на мордовских своих землях Андрей вовсе не бывает. Дом его — в Суздале. Кажется, он даже и привязался к этому городу, к речке Каменке, к Покровскому монастырю, к Рождественскому собору с куполами, усеянными золочеными звездочками. Крепостной вал, круглые кровли и башенки суздальского кремля — оно теперь Андреево... Да что — Андреево! Александрово все!..

Слуги любят Андрея. Говорят, что он добрый, будто святой. Но не все так полагают, слышатся и другие речи...

— Какой святой, когда в чужие земли бегал! Святые князья но чужим землям не бегают!..

Но Андрею уж давно все равно, кем слыть. Вот ведь и Святополк не убивал Бориса и Глеба Владимировичей, в темнице был, в заточении, а поди докажи!.. Нет, Андрею все равно... И даже вспоминать ему дивно, как болела прежде душа — а что скажут, а что напишут... А теперь все равно... Андрей богомолен, исправно посещает все церковные службы... Исповедуется, причащается... И в моленной домашней стоит на коленях подолгу... Все посты соблюдает, скоромного вовсе не ест... Этот порядок в жизни его очень его утешает и успокаивает...

И, кажется, так всегда будет — вечность...

Но вдруг словно бы рушится небо — умирает Александр. Сыновья Александровы всполошились. Танас кинулся в Орду — за ярлыком на великое княжение... Как же, старший в роду!.. Ах, да почему? Ведь это я старший, я!.. О Господи, глупо до чего! Молиться надобно Анастасии-целительнице, чтобы от глупости исцелила, уврачевала... Душно... Сердце болит... Что Андрею свобода? Словно утопленник он, которого вытянули на берег. Легкие полны водой, а ему — дыши — говорят, свободен теперь, дыши...

Андрей отстоял утреннюю службу. Ноги отекают, жилы синие на ногах... Горят ноги... Грибную похлебку есть не стал. Ах, лечь... Но встал на молитву... Петру приказал позвать священника, исповедовался и причастился... Лег...

— Лампаду... перед образом... — Петру...

Все сделано как надо. Не забыл ничего... Хватило бы только сил крестное знамение сотворить... Душу тихо и кротко испустить, будто ко сну склониться... Кто-то плачет за дверьми... Жена его легко ступает по воздуху, ведет к нему несужденных сыновей...

— Марина...

— Только твоя и Божья!..

Крестное знамение... Рука упала бессильно...

— Я умираю...

Золотистая девушка за книжным налоем... Игральная доска, падают, раскатываются деревянные фигуры... Светлый юноша прозрачный серебряную чарочку протягивает ему... Это ведь сын Анки, его пестуньи... Он вырос? Не умер? Его первый, самый верный подданный... Тот, кого родная мать бросила кормить, чтобы отдать свое молоко, источник жизни, мне... А где же она? Анка!.. И она возникает, светлая, тихая, прозрачная... Чарочку Андрей держит... Анка, скажи мне его имя!..

— Андрей... — говорит беззвучно...

Кто — Андрей?..

Человек выходит из леса. На руке — сокол, исцарапана загрубелая рука... Отец? Лев?.. Улыбается и манит Андрея... И Андрей легко-легко идет за ним, и снова молодой, красивый, и это радостно... и бежит маленький круглолицый... Туда, в лес, по тропке... Там, за лесом, откроется большая серебряная река, и мать ждет его...