Недоступная и желанная

Глава 1

Лондон, 27 августа, среда 1887 год

– Я засужу их, – прорычал Ангус Макгоуэн. – Имеются же законы против клеветы в этом королевстве! А если это не клевета, то я вонючее бычье яйцо!

Огромная черная мастифиха, дремлющая у редакторского кабинета, подняла голову и удивленно посмотрела кроткими глазами сначала на Макгоуэна, а затем на свою хозяйку. Убедившись, что последней ничего не угрожает, собака вновь положила голову между лап и закрыла глаза.

Хозяйка, двадцативосьмилетняя Лидия Гренвилл, смотрела на Макгоуэна столь же бесстрастным взглядом. Эта девушка с золотистыми волосами, голубами глазами и ростом, на несколько дюймов меньше шести футов, была не из тех, кого легко смутить. Ее чувствительность к подобным вещам была примерно такой же, как у валькирий или амазонок. Столь же сильным и быстрым, как у этих мифических воительниц, было ее тело. При этом последние эпитеты полностью подходили и к ее уму.

Когда Макгоуэн с шумом швырнул объект своего раздражения на стол, она лишь подняла на него совершенно спокойные глаза.

Объектом взрыва явился последний номер «Белвезер ревю», где, как и в предыдущем, на первой странице размещалось несколько колонок с нападками на очередное журналистское достижение Лидии:

«Та, что скрывается под именем леди Грендель, снова нанесла через “Аргус” вредоносный удар ничего не подозревающей публике, извергнув новое ядовитое облако в атмосферу, и без того уже густо насыщенную ее ядовитыми испарениями. Жертвы ее, еще не оправившиеся от предыдущих атак на их благородные чувства, вновь брошены в бездну деградации, порожденную смрадными флюидами заживо гниющих порочных существ. Брошены одной из тех, кого с трудом можно отнести к человеческим существам – уж слишком они напоминают хищников. То, что она сделала предметом своих выступлений, та напоминающая кучу экскрементов какофония рассуждений о жалости не позволяют нам именовать ее иначе как монстром Аргуса[2] в юбке…»

На этом месте Лидия прекратила чтение.

– Он полностью потерял контроль над логикой и стилем изложения, – сообщила она Ангусу. – Однако человек не может быть осужден только за то, что не владеет пером. Равно как и за отсутствие оригинальности. Насколько я помню, первым произвело меня в монстры «Эдинбургское обозрение», окрестив Беовульфом. Что касается имени леди Грендель[3], я в любом случае не думаю, будто кто-то обладает монополией на его использование.

– Это недопустимый выпад! – выкрикнул Ангус. – В следующих абзацах он переходит к прямым оскорблениям и утверждает, что внимательное изучение твоего прошлого привело бы… Доказало бы…

– Несомненно, объяснило бы причину более чем странной симпатии мегеры-Аргуса к древней профессии, которая, как говорится, неразрывно связана с пороком и растлением, – зачитала вслух Лидия.

– Клевета! – закричал Ангус, ударив кулаком по столу.

Мастифиха вновь подняла глаза, хрипло вздохнула и снова погрузилась в дремоту.

– Он всего лишь утверждает, что я была проституткой, – уточнила Лидия. – Харриет Уилсон[4] была настоящей шлюхой, однако ее книги до сих пор пользуются популярностью. Если бы мистер Белвезер обличил ее в печати, она бы и вовсе заработала целое состояние. Он и его ребята, вне всякого сомнения, помогают нам в наших делах. Предыдущий тираж «Аргуса» был распродан за сорок восемь часов. Сегодняшний номер уйдет до вечернего чаепития. С тех пор как литературная периодика начала нападать на меня, наши продажи утроились. Вместо того чтобы подавать в суд на Белвезера, вам следовало бы написать благодарственное письмо и пожелать ему новых успехов.

Ангус опустился в стоящее за его столом кресло.

– У Белвезера есть друзья в Уайтхолле, – проворчал он. – И в министерстве внутренних дел у него тоже водятся приятели, которые расположены к тебе далеко не дружелюбно.

В том, что в кругах, близких к министерству внутренних дел, некоторые ее идеи многим пришлись не по душе, Лидия не сомневалась. Уже в первой из двух серий своих статей, посвященных бедственному положению молодых жриц любви, она предложила легализовать проституцию. Это дало бы властям возможность лицензировать эту сферу деятельности и тем самым контролировать ее, как, например, это происходит в Париже. Схема регулирования, о которой шла речь, способствовала бы уменьшению числа случаев издевательств над женщинами.

– Пиль[5] должен быть мне благодарен, – сказала Лидия. – Мои идеи кажутся многим столь ужасными, что его предложение относительно службы столичной полиции представляется на их фоне более чем умеренным и благоразумным. Ведь это те самые люди, которые вопили о тайном заговоре с целью загнать Джона Булля[6] под пяту тирании. Да уж, тирания, – пожала плечами Лидия. – Да имей мы настоящую полицию, эта злодейка давно уже была бы арестована.

Определение «злодейка», безусловно, относилось к Коралии Бриз. За шесть месяцев, прошедших со времени ее приезда с континента, эта женщина успела снискать славу самой наглой и жесткой бандерши Лондона. Работающие на нее девушки соглашались рассказать свои истории только при условии, что Лидия не станет раскрывать имя их хозяйки. Впрочем, обнародование имени владелицы публичного дома вряд ли могло существенно помочь делу правосудия. Уход от внимания властей был для организаторов этого бизнеса той игрой, где они не знали равных. Они меняли имена так же часто и легко, как в свое время это проделывал отец Лидии, чтобы скрыться от кредиторов, и, подобно крысам, мгновенно перебегали из замеченной норы в следующую. Не было ничего удивительного в том, что после подобной метаморфозы на Боу-стрит не осталось и следа от интересующей Лидию бандерши и найти ее представлялось делом весьма проблематичным. Между тем в Лондоне подвизались более пятидесяти тысяч проституток, многим из которых не исполнилось и шестнадцати лет.

– Однако ты видела ее, – сказал Ангус, прерывая охвативший Лидию приступ мрачной рефлексии. – Почему ты не натравила на нее своего монстра? – кивнул он в сторону собаки.

– Ничего путного из ареста этой негодяйки выйти не могло, поскольку не нашлось бы ни одного человека, настолько смелого, чтобы дать против нее свидетельские показания, – раздраженно ответила Лидия. – Пока власти не схватят ее на месте преступления, а она чертовски осторожна, нам просто не в чем ее обвинить. Нет ни доказательств, ни свидетелей. А крошка Сьюзен в данном случае мало чем может помочь, разве что покалечить мерзавку или убить.

Сьюзен при упоминании своего имени приоткрыла один глаз.

– Но если собака по моей команде сделает это, меня посадят или вовсе повесят за нападение на человека, – продолжила Лидия. – А мне вовсе не светит быть повешенной из-за отвратительной содержательницы притона.

Она положила «Белвезер ревю» на письменный стол и взглянула на свои карманные часы. Часы эти достались ей от двоюродного дедушки Стивена Гренвилла. Он и его жена Ефимия взяли Лидию к себе, когда ей было тринадцать лет. Супруги умерли почти одновременно, с разницей всего в несколько часов. Лидия искренне любила их, но о жизни с этой безалаберной парой вспоминала без особого сожаления. В моральной распущенности, в отличие от ее отца, их никто не упрекнул. Но они были людьми поверхностными, мало воспитанными, неорганизованными и страдающими в острой форме тягой к перемене мест. Спеша отряхнуть со своих ног пыль странствий, они не успевали дождаться, когда осядет облако, поднятое их дорожными ботинками. Места, которые достигала вместе с ними Лидия, были разбросаны от Лиссабона на западе до Дамаска на востоке и находились во всех странах южного побережья Средиземного моря.

Зато сейчас она с полным правом говорила себе, что, если бы не навыки той беспокойной жизни, она ни за что не смогла бы работать с редактором, постоянно взрывающимся из-за каждой мелочи и закипающим при любом упоминании о конкурентах.

На губах Лидии появилось нечто похожее на улыбку – она вспомнила свой первый журнал, который начала делать, подражая умершей и так горячо любимой маме. Взялась она за это как раз в тот день, когда отец препоручил ее неумелому попечению Сти и Эфи.

В тринадцать лет она была почти неграмотной, и ее дневник изобиловал примерами издевательств над правописанием и преступлений против грамматики. У Гренвиллов был слуга Квит, который решил помочь девочке. Он занимался с ней историей, географией, литературой и, что особенно важно, поощрял тягу к написанию текстов. Она отблагодарила его так щедро, как могла: деньги, которые оставил ей Сти на приданое, Лидия конвертировала в пенсию для своего наставника.

Она не считала это великой жертвой. Писательство, а не замужество было предметом ее мечтаний. Поэтому Лидия, впервые в жизни не имеющая ни перед кем никаких обязательств, отправилась в Лондон. С собой она взяла копии путевых заметок, которые ей удалось опубликовать в нескольких английских и континентальных периодических изданиях, и то, что осталось от «состояния» Сти и Эфи: набор безделушек и дешевых украшений да еще маленькую монетку из какого-то драгоценного металла.

Карманные часы были единственным оставшимся у Лидии предметом, некогда им принадлежавшим. Даже после того как Ангус принял ее в штат своего издания, она не удосужилась выкупить остальные вещицы, которые вынуждена была заложить в первые месяцы жизни в Лондоне. Появившиеся деньги она предпочла тратить на более необходимое. Последним из ее приобретений были лошадь и кабриолет. Теперь Лидия могла позволить себе такую покупку, поскольку ее заработок стал более чем приличным. Она получала гораздо больше, чем могла представить, размышляя о будущей работе.

Конечно, по крайней мере год она пробавлялась подготовкой газетных заметок о пожарах, взрывах, убийствах и прочих происшествиях и несчастных случаях, получая по пенни за строчку. Однако однажды ранней весной судьба принесла ей удачу. В тот день она впервые вошла в редакцию «Аргуса», и случилось это именно тогда, когда журнал был на грани полного разорения, а его редактор Ангус Макгоуэн доведен до такого отчаяния, что готов был сделать все что угодно, даже взять на работу женщину.

– Почти полтретьего, – констатировала Лидия, опуская часы в карман юбки и возвращаясь в настоящее. – Пожалуй, я пойду. В три я должна встретиться с Джо Парвисом в устричном ресторане Пиркеса, чтобы посмотреть иллюстрации ко второй главе этого треклятого романа.

Она вышла из-за стола и направилась к двери.

– Это не мерзкие литературные критики, а твой треклятый роман принес нам удачу, – заметил Ангус.

Речь шла о романе «Фиванская роза», повествующем о приключениях героини, который публиковался в выходящем два раза в месяц «Аргусе» с мая. Только Лидия и Ангус знали, что и имя автора С. И. Сабеллтир было художественным вымыслом. И Джо Парвис не догадывался, что главы, которые он иллюстрирует, написаны Лидией. Как и все остальные, он думал, что автором является какой-то одиноко живущий холостяк. И в самых диких фантазиях художник не мог бы представить, что мисс Гренвилл, самый циничный и расчетливый репортер «Аргуса», причастна хоть к одному слову этого причудливого и ловко закрученного сюжета.

Лидия, которая терпеть не могла напоминаний о ее авторстве, остановилась и повернулась к Ангусу.

– Романтическая трескотня, – бросила она.

– Может быть, и так. Но твоя очаровательная трескотня – это то, на что подсаживаются читатели, особенно женщины, и продолжения чего они с нетерпением ждут вновь и вновь. Да, черт побери, ты даже меня поймала на этот крючок. – Он поднялся и вышел из-за стола. – Эта твоя Миранда – умная девушка. И мы с миссис Макгоуэн думаем, что этот испорченный бойкий парень должен образумиться и…

– Ангус, я предложила написать этот идиотский роман, оговорив два условия, – резко перебила его Лидия. – Первое: никакого вмешательства с вашей или чьей-либо стороны. Второе – абсолютная анонимность. – Она смерила редактора ледяным взглядом. – Если просочится хоть малейший намек на то, что автором этой сентиментальной баланды являюсь я, вы мне ответите. Аннулирую все контракты.

В ее голубых глазах появилось вдруг то особое, свойственное представителям аристократии выражение, которое приводило в трепет поколения людей более низкого происхождения.

Макгоуэн, хотя в груди его и билось львиное сердце истинного шотландца, под этим холодным величественным взглядом уподобился простолюдину. Он невольно съежился, а лицо его приняло сконфуженное выражение и залилось краской.

– Ладно, ладно. Вы правы, – робко пробормотал Ангус Макгоуэн. – Было крайне неосмотрительно с моей стороны говорить об этом здесь. Конечно, дверь достаточно плотная, но лучше не рисковать. Но вы не должны сомневаться в том, что я добросовестно исполняю взятые на себя обязательства и…

– О, не надо пресмыкаться, ради бога. Вы платите мне достаточно, – перебила Лидия редактора, направляясь к выходу. – Сьюзен, идем! – Мастифиха поднялась, Лидия взяла в руку поводок и открыла дверь. – Счастливого дня, Макгоуэн! – бросила девушка и, не дожидаясь ответа, вышла из кабинета.

– Счастливого дня, – крикнул он ей вслед, – ваше величество, – тихо добавил редактор на выдохе.

«Королева чертова, – продолжил Макгоуэн уже про себя. – Но писать эта бестия умеет, дьявол ее раздери!»

С тем, что мисс Гренвилл умеет писать, в Англии согласились бы очень многие. Значительная их часть считала при этом, что мистер С. И. Сабеллтир пишет еще лучше. Последнее как раз и пытался доказать своему господину мистер Джейнес Арчибальд, камердинер герцога Эйнсвуда.

Занимаемой должности облик Джейнеса не соответствовал совершенно. Из-за плотно сбитой крепкой фигуры, маленьких, близко сидящих, похожих на бусинки глаз и длинного, искривленного явно вследствие нескольких переломов носа его скорее всего можно было отнести к типу скользких и задиристых людей, играющих на лошадиных бегах или на боксерских рингах. Сам Джейнес тоже, наверное, растерялся бы, услышь он о себе так льстящее английским слугам определение – «джентльмен при джентльмене». Правда, связано это было отнюдь не с заниженной самооценкой. Несмотря на отталкивающую внешность, он был исключительно аккуратен и выглядел весьма элегантно. Дело было в том, что джентльменом он никогда бы не назвал и своего высокого и красивого господина – Эйнсвуда Мэллори.

Эйнсвуд и Джейнес сидели сейчас в лучшем, если не сказать больше, по мнению мистера Джейнеса, бифхаусе «Аламод» в Клар Корт. Место, где располагалось заведение, по сути, представляющее собой узкий проход к печально известной улице Друри-Лейн, было далеко не самым респектабельным в Лондоне, а стряпня кулинаров «Аламода» вряд ли была рассчитана на очень разборчивый вкус. Однако и то и другое вполне устраивало герцога, поскольку сам он в данный момент был не более, а возможно, и менее респектабелен и разборчив в еде, чем любой из тех дикарей, о приключениях которых читал сейчас Джейнес.

Быстро расправившись с горой жареной говядины, его светлость откинулся на спинку стула, а точнее сказать, распластался на нем, и принялся искать взглядом официанта, желая вновь наполнить элем огромную кружку.

Каштановая шевелюра герцога, которую совсем недавно с таким старанием уложил Джейнес, вновь сбилась в столь беспорядочную копну, что могло показаться, будто ее хозяин в жизни не видел ни ножниц, ни гребня. Шейный платок, недавно до хруста накрахмаленный и тщательно завязанный с соблюдением безупречно правильных углов и интервалов для всех изгибов, превратился в нечто рыхлое и мятое. То же можно было сказать и о других предметах туалета Эйнсвуда. Вся его одежда выглядела так, будто он в ней спал.

«Никому нет дела до того, как все это выглядело раньше. С чего бы мне беспокоиться?» – думал Джейнес.

Однако вслух он говорил совсем о другом.

– «Фиванская роза» – это название огромного рубина, который героиня нашла несколько глав назад, когда прокралась в кишащую змеями гробницу фараона. Это история о настоящих приключениях, скажу я вам, и все с начала лета сходят от нее с ума.

Официант отошел, и герцог обратил скучающий взгляд зеленых глаз на номер «Аргуса». Все еще не раскрытый журнал, как бы испытывая силу воли Джейнеса, лежал перед ними на столе.

– Это объясняет, зачем ты вытащил меня из дома еще до того, как наступил рассвет, – произнес Эйнсвуд. – И по книжным лавкам ты таскал меня из-за этого. Кстати, и то, почему эти лавки были забиты женщинами, тоже теперь понятно. Правда, женщины эти в своем большинстве были далеко не первого сорта, – добавил он, брезгливо поморщась. Я никогда еще не видел такого скопища галдящих замухрышек в столь ранний час.

– Сейчас половина третьего, – сообщил Джейнес. – Вы и утра-то никогда не видели. Что касается рассвета, то он наступил как раз тогда, когда вы, шатаясь, доплелись до дома. Скажу больше, среди толпы тех, кого вы несправедливо назвали замухрышками, я заметил несколько очень привлекательных молодых леди. Однако, коль скоро их лица не были густо разукрашены, груди не выпирали из лифов, для вас они остались невидимы.

– Жаль, что они не были еще и неслышимыми, – проворчал Эйнсвуд. – Болтовня и жеманство – удел тупиц. Между тем все они готовы выцарапать друг другу глаза. Разве не мерзость? – Он взял в руки журнал, взглянул на обложку и небрежно бросил назад. «Аргус», конечно. Название «Лондонская ищейка» больше бы соответствовало его сути. Такое впечатление, что мир умрет с голода, если эти писаки с Флит-стрит не будут вешать им на уши все больше и больше лапши.

– Офис «Аргуса» находится не на Флит, а на Стрэнд-стрит, – произнес Джейнес. – И никакую лапшу они не вешают. Они практически всегда рассказывают то, что обещают в своих анонсах, особенно с тех пор как у них начала работать мисс Гренвилл. Мифологический Аргус, как вы, наверное, помните…

– Я бы предпочел не вспоминать о школе. – Эйнсвуд потянулся к своей кружке. – Когда не было латыни, был греческий. Когда не было греческого, была латынь. А когда не было ни того ни другого, это означало, что мне назначена порка.

«Когда не было пьянки, азартных игр и прогулок по девочкам…» – продолжил про себя Джейнес. Кто-кто, а он прекрасно знал обо всем этом, так как поступил на службу к Виру Мэллори, когда тому исполнилось шестнадцать лет. Перспектива стать герцогом его хозяину тогда не грозила, поскольку между ним и титулом имелись еще несколько мужчин рода Мэллори, имеющих больше прав. Однако все они ушли из жизни. Последний, мальчик девяти лет, умер около года назад, и хозяин Джейнеса стал седьмым герцогом Эйнсвудом. Вот только характер его от этого не улучшился ни на йоту. Наоборот, если раньше он был просто плохим, то теперь стал совсем плохим, плохим до такой степени, что даже думать об этом не хотелось.

– Аргус, при желании вы вспомните, был известен тем, что мог терпеливо добиваться чего-то хоть сто лет. Его тезка-журнал ставит перед собой цель способствовать просвещению простых людей, честно сообщая обо всем, что случилось в нашем огромном городе, и пытается добиться правды, не боясь, что на это может уйти хоть сто лет. Например, статья мисс Гренвилл касается проблем несчастных молодых женщин…

– А я думал, что только одной женщины, – перебил герцог. – Той запутавшейся девчонки, которая забралась в гробницу со змеями. Типично для них, – иронически усмехнулся Вир. – А какой-то несчастный болван должен мчаться со всех ног, чтобы спасти миледи, и умереть от укуса змеи, если ему повезет.

Не отличающийся быстротой мышления Джейнес задумался.

– Я имел в виду не роман мистера Сабеллтира, – выдавил он наконец. – Его героиня, к вашему сведению, спаслась из гробницы без чьей-либо помощи. Однако я рассказывал о…

– Только не говори, что она уморила змей своей болтовней.

Эйнсвуд поднес кружку к губам и в момент опустошил ее.

– Я рассказывал о работе мисс Гренвилл, – продолжил Джейнес. – Ее статьи и эссе чрезвычайно популярны среди леди.

– Упаси нас боже от синих чулок. Знаешь, в чем твоя беда, Джейнес, а? Ты уподобляешься дамочкам, готовым поверить самым диковинным фантазиям.

Герцог вытер губы тыльной стороной ладони.

«Настоящий варвар, вот кто он», – отметил про себя Джейнес. Ему все чаще приходило на ум, что его светлости комфортнее всего было бы среди вандалов во времена, когда те разграбили Рим. Что касается женского вопроса, взгляды хозяина начали деградировать с момента получения титула и сейчас соответствовали совсем допотопным временам.

– Не все женщины глупы, – продолжил отстаивать свою позицию слуга. – Если вам стало труднее общаться с женщинами своего класса, чем с безграмотными шлюхами…

– Шлюхи дают то единственное, что мне нужно от женщин, и не ожидают в ответ ничего, кроме платы за свои услуги. Не думаю, что имеются какие-то причины беспокоиться об отсутствии взаимопонимания с особами другого сорта.

– Как минимумом одна причина все-таки имеется. Если вы продолжите держаться за милю от порядочных женщин, у вас никогда не будет герцогини.

Герцог поставил кружку на стол.

– Опять начинаешь, черт тебя подери!

– Через четыре месяца вам стукнет тридцать четыре года, – сказал Джейнес. – Но, если вы продолжите жить так же, как раньше, ваши шансы встретить кого-то практически равны нулю. Между тем, помимо собственной персоны, необходимо учитывать наличие титула, за который вы несете ответственность и который кто-то должен унаследовать.

Эйнсвуд, оттолкнувшись руками от стола, резко поднялся.

– Какого дьявола я должен учитывать наличие этого титула? Меня в качестве его наследника никто не учитывал. – Он схватил перчатки и шляпу. – Ему бы и следовало перейти к тому, к кому положено, оставив меня в покое. Но этого не случилось. Ведь так? Он продолжал подбираться ко мне от одних обескураживающих похорон к другим. Вот я и решил, пусть он сам позаботится о себе после того, как меня положат рядом со всеми остальными. Пусть сам неснимаемым грузом повесится на шею какому-нибудь козлу.

Вир направился к выходу.

Через несколько мгновений он достиг конца Кэтрин-стрит и пошел в западном направлении, чтобы унять внутреннее беспокойство с помощью еще нескольких кружек эля в таверне «Лиса под холмом».

Свернув на Стрэнд-стрит, он увидел кабриолет, мчащийся сквозь толпу вдоль здания Эксетер-чейндж. Повозка чуть не пронзила оглоблей продавца пирожков, заложила лихой вираж, оказавшись перед двигающимся навстречу экипажем, вновь резко повернула, избежав в последний момент столкновения, и устремилась точно в направлении какого-то джентльмена, сходившего с тротуара, чтобы перейти улицу.

Ни секунды не размышляя, Вир бросился вперед, сгреб мужчину в охапку и буквально за мгновение до того, как кабриолет пролетел мимо в направлении Кэтрин-стрит, вернул его на тротуар. Только тогда, изрыгая проклятия, он понял, что в это мгновение успел разглядеть мелькнувшую перед ним женщину в черной одежде, черного мастифа, в страшной панике вырывающуюся из узды лошадь и отсутствие способного помочь кучера на положенном тому месте.

Эйнсвуд оттолкнул спасенного парня в сторону и поспешил вслед за странной повозкой.

Лидия выругалась, когда увидела, что объект ее преследования рванул на Рассел Корт. Тесный проезд был слишком узок для кабриолета, а если попытаться объехать по Друри-лейн, то «дичь», вне всякого сомнения, успеет ускользнуть. Она подъехала к остановке и выпрыгнула из кабриолета. Сьюзен последовала за ней. Навстречу поспешил какой-то юный оборванец.

– Пригляди за лошадью, Том, и получишь пару монет, – бросила она ему и, приподняв юбку, побежала на Рассел Корт.

– Ты здесь, я вижу! – крикнула она. – Немедленно освободи этого ребенка!

Сьюзен поддержала требование громким лаем, эхом отозвавшимся в узкой улочке.

Мадам Бриз, а именно так звали женщину, к которой Лидия обращалась, бросила быстрый взгляд через плечо и, не снижая скорости, свернула на небольшую аллею. За руку она тащила девочку-подростка.

Лидия не знала, кем была эта девчонка, похожая на сельскую служанку. Очевидно, одна из тех бесчисленных искательниц лучшей жизни, приходящих в Лондон каждый день и попадающих в лапы содержательниц борделей и сутенеров, которые поджидали таких, как она, на каждом постоялом дворе от Ратклиффа до площади Пиккадилли. Эту странную парочку она заметила на Стрэнд-стрит. Девчонка, судя по тому, как она таращилась по сторонам, явно совсем недавно прибыла из деревни, в то время как Коралия Бриз была разодета на манер респектабельной матроны, по крайней мере, шляпка, прикрывающая ее подкрашенные сапожной ваксой кудряшки, стоила недешево. В том, что ее незадачливой спутнице была уготовлена медленная погибель где-нибудь в районе Друри-лейн с его многочисленными притонами, Лидия не сомневалась. Если они окажутся внутри какого-нибудь борделя, к которому наверняка стремиться мадам Бриз, то Лидии войти следом попросту не позволят, и девушка оттуда уже никогда не выберется. Однако, когда женщины свернули на аллею, жертва Коралии начала упираться и попыталась высвободить руку из ее захвата.

– Правильно, девочка моя, – закричала Лидия. – Беги!

В этот момент ей показалось, что слышит за спиной громкую брань какого-то мужчины, а предупредительный лай Сьюзен подтвердил: она не ошиблась.

Девочка рвалась все сильнее, но упрямая бандерша лишь усилила хватку и принялась тянуть ее сторону Винегар-Ярд. Увидев, что Коралия занесла руку для удара, Лидия рванулась вперед и оттолкнула негодяйку.

Коралия отшатнулась и прижалась спиной к грязной стене.

– Ты, кровожадная сука! Оставь нас в покое! – закричала Лидия и, оттолкнувшись от стены, снова двинулась вперед.

Коралия же оказалась не столь проворной, чтобы помешать оттолкнуть девушку в сторону от дороги.

– Сторожить, Сьюзен! – приказала Лидия мастифихе.

Собака подошла вплотную к грязновато-коричневой юбке девочки и издала тихое предупреждающее рычание.

Злодейка растерялась – и остановилась, трясясь от злости.

– Рекомендую тебе уползти назад в ту вонючую дыру, из которой ты выползла, – прошипела Лидия. – Попытаешься еще раз протянуть руки к этой девушке, я отдам тебя под суд за нападение и похищение.

– Под суд? – эхом отозвалась бандерша. – Ты собираешься на меня настучать, да? А что, любопытно узнать, собираешься сделать с девчонкой, чертова подстилка?

Лидия взглянула на девушку. Та испуганно смотрела широко раскрытыми глазами то на нее, то на бандершу. Было очевидно, что она не понимает, кому из них следует доверить.

– Б… Боу-стрит, – с трудом выдавила девушка. – Мне надо было туда. Но на меня напали и ограбили, а она повела меня, чтобы… чтобы…

– Погубить, – закончила за нее Лидия.

В этот момент на Винегар-Ярд появился какой-то громила, бегущий в их сторону. Другой парень мчался за ним следом. Еще несколько мужчин вышли из прилегающих переулков. Лидии было прекрасно известно, что там, где собираются подобные типы, беда почти неизбежна. Однако пасовать перед этими бродягами, представляют они собой какую-то шайку или нет, она не собиралась.

Игнорируя образовавшуюся вокруг небольшую толпу, Лидия сосредоточила внимание на девушке.

– Боу-стрит находится вон там, – сказала она, показывая рукой на запад. А эта змея вела тебя на Друри-лейн, где расположены лучшие бордели, что может подтвердить тебе любой из этих элегантных парней.

– Лгунья! – визгливо выкрикнула Коралия. – Я первая нашла ее! Ищи себе девочек сама, ведьма ты лохматая! Я научу тебя, как совать нос в чужие дела!

Коралия направилась к своей жертве, но тут же остановилась, услышав угрожающее рычание Сьюзен.

– Прикажи этому чудищу отойти, – прорычала Коралия, – не то пожалеешь…

Лидия подумала, что не зря эту мадам так боятся работающие на нее девочки. Надо быть полубезумной, чтобы решиться подойти к Коралии так близко. Даже мужчины, практически все, включая отпетых головорезов, предпочитали держаться подальше от рычащей мастифихи.

– Это было твоей ошибкой, – произнесла Лидия подчеркнуто спокойно. – Я дам тебе немного времени: пока буду считать до пяти, ты должна исчезнуть. Если не уложишься, я заставлю тебя очень сильно пожалеть. Раз, два, тр…

– Эй, леди, леди, минуточку! – Громила, оттолкнул стоявшего перед ним товарища и протиснулся вперед. – Вся ваша храбрость и запугивание друг друга порождают у каждой, как бы поделикатнее выразиться, еще большее желание отстаивать свою позицию. И чего весь этот шум? Из-за мизерной проблемы: имеется один цыпленок, которого хотят заполучить сразу две курочки. А ведь в округе цыплят полным-полно, не правда ли? Стоит ли из-за одного нарушать мир в королевстве и беспокоить констеблей? Конечно же, нет. И вот что мы сделаем. – Громила достал кошелек. – Каждая из вас, мои дорогие, получит по монете, а я заберу эту крошку себе.

Лидия сразу распознала особый выговор, свойственный людям высокого происхождения, однако была слишком раздражена, чтобы задуматься над этим.

– По фунту? – крикнула она. – Такова, по-вашему, цена человеческой жизни?

Громила опустил на нее взгляд своих зеленых глаз. Именно опустил, посмотрел сверху вниз, поскольку был на несколько дюймов выше. Лидии с ее ростом не часто приходилось иметь дело с таким собеседником.

– Судя по тому, что я увидел, наблюдая за вашей ездой, вы человеческую жизнь вообще ни во что не цените, – холодно заметил он. – На Стрэнд вы в течение минуты чуть не убили трех человек. – Громила обвел наглым взглядом присутствующих. – Следует принять закон, запрещающий женщинам управлять экипажами, – провозгласил он, – и ввести серьезное наказание за нарушение.

– Йе, Эйнсвуд, йе, – крикнул кто-то из толпы, – верно, вставь это в свою следующую речь в палате лордов.

– Следующую? – громко спросил еще кто-то. – Скорее в первую. И то если в парламенте не обвалится потолок, когда он туда заявится.

– Ой, умираю! – раздался новый голос с задних рядов. – Неужели это наш Эйнсвуд?

– Йе, он строит из себя царя Соломона, никак не менее, – ответили из первого ряда. – И, как всегда, все перепутал, схватился за хвост, а он не от той кобылы. Называйте его ваша светлость, мисс Гренвилл. Он предлагает вам выход, достойный мамки с Ковент-Гарден.

– Чего удивительного, – раздался еще один голос. – Он и маркизу Дейн принял за доступную девку. Помните?

Только теперь Лидия поняла, кем был подоспевший к ним громила. В мае пьяный в стельку Эйнсвуд столкнулся в одной из гостиниц с маркизом Дейном и его невестой, которые почему-то решили провести там первую брачную ночь, и наотрез отказывался верить, что леди, с которой он хотел познакомиться, действительно была леди, а уж тем более женой Дейна. Дейн вынужден был подкорректировать поведение своего бывшего школьного приятеля с помощью кулаков. Об этом происшествии говорил тогда весь Лондон.

В том, что Лидия приняла его светлость за одного из обитателей трущоб Ковент-Гарден, не было ничего удивительного. По всеобщему мнению, герцог Эйнсвуд был одним из самых развращенных, бесшабашных и безрассудных повес из списка пэров Дебретта в качестве примера плачевного состояния современной аристократии. Кроме того, как сейчас Лидия видела собственными глазами, он явно был и одним из самых неопрятных аристократов. Похоже, свой некогда дорогой и прекрасно сшитый костюм он надел давным-давно и не только дрался в нем, но и спал. Шляпа на его голове вовсе отсутствовала, и грязная прядь густых каштановых волос сползла, прикрыв один глаз, взгляд которого, как, впрочем, и второго, казался рассеянным. Единственным свидетельством того, что он иногда заглядывает в зеркало, были его щеки, которые кто-то совсем недавно побрил. Впрочем, не исключено, что произошло это во время пьяного забытья.

Кроме этого, Лидия разглядела и еще кое-что: отблески адского пламени в зеленой глубине полусонных глаз, надменный профиль и… и дьявольский разрез губ, обещающих все что угодно, от уничтожающего смеха до сладкого греховного поцелуя.

Сказать, что он не произвел на нее впечатления, было бы нечестно. Сидящий в ней чертенок, которого она постоянно загоняла как можно глубже, оживился, почувствовав собрата. Однако Лидия не была дурой. Она наверняка знала: в возможной поддержке со стороны этого человека обязательно кроется какое-нибудь жульничество, и то, к чему приведет подобное знакомство, выражается одним словом – «беда».

Вместе с тем этот громила являлся герцогом и, даже будучи худшим из знати, мог оказать гораздо большее влияние на власти, чем простой журналист, а тем более журналистка.

– Вы ошиблись в отношении лишь одной из нас, ваша светлость, – обратилась Лидия к нему безупречно вежливо. – Я – Гренвилл из «Аргуса». А эта женщина действительно известная бандерша. Она пообещала проводить девочку на Боу-стрит, а на самом деле пытается заманить ее в бордель. Если вы отдадите эту негодяйку под стражу, я с радостью составлю вам компанию и засвидетельствую…

– Она лукавая коварная лгунья, – заорала Коралия. – Я собиралась только отвести девочку к Пикерсу, – махнула она рукой в сторону, противоположную устричному ресторану, – чтобы она немного поела. Крошка попала в небольшую беду…

– И попадет куда в более серьезную с твоей помощью, – перебила ее Лидия, перенося внимание на Эйнсвуда. – Вы знаете, что случается с несчастными детьми, попадающими в ее когти? Их бьют, морят голодом, насилуют, превращая в запуганных, забывших о человеческом достоинстве существ. Затем она отправляет их зарабатывать на улицу, некоторых в одиннадцать-двенадцать лет…

– Ты лживая грязная сука, шлюха! – завизжала сводница.

– А что будет, если я переадресую все эти эпитеты тебе? – спросила Лидия. – Потребуешь удовлетворения? С радостью предоставлю. Здесь и сейчас, если желаешь. – Она подошла к противнице почти вплотную. – Посмотрим, насколько тебе будет приятно оказаться на месте тех, кого ты колотила.

Две огромные ладони сжали уже поднимающиеся руки Лидии и возвратили ее на прежнее место.

– Хватит, леди, достаточно. От вас разболелась голова. Давайте попробуем решить все мирным путем.

– О, это здо́рово! – выкрикнули из толпы. – Эйнсвуд занялся миротворчеством. Ни за что бы не поверил, если бы не видел своими глазами.

Лидия посмотрела на ладони, сжимавшие ее предплечья.

– Убери от меня свои лапы, – ледяным тоном приказала она.

– Я сделаю это сразу, как только кто-нибудь принесет смирительную рубашку, чтобы натянуть ее на тебя. Хотелось бы знать, кто выпустил тебя из сумасшедшего дома.

Лидия согнула руку и локтем ткнула его в живот. Живот оказался отнюдь не мягким – боль пронзила ее руку от предплечья до запястья. Тем не менее он тоже что-то почувствовал, так как пробормотал ругательство и, разжав руки, позволил нахалке отойти. В толпе заулюлюкали и засвистели.

«Уходи, пока есть возможность, – прошептал ее внутренний голос, – уходи и не оборачивайся». Совет был вполне резонным. И Лидия, наверное, последовала бы ему, если бы голос разума не был заглушен насмешливыми словами Эйнсвуда. По своей природе она не была склонна к отступлению, а гордость не допускала и малейшего намека на слабость или, упаси боже, страх.

Глаза ее сузились, сердце яростно заколотилось. Лидия повернулась к противнику лицом.

– Дотронешься до меня еще раз, – предупредила она, – и останешься без глаз.

– О сделайте это, ваша светлость, – потребовал кто-то из зрителей. – Потрогайте ее еще раз.

– Давай! Моя десятка – на тебя, Эйнсвуд.

– А я скажу, она залепит ему пару горячих, как обещала, – подзадорил еще кто-то.

Между тем взгляд зеленых глаз герцога оценивающе скользил по ее фигуре – от шляпки до полуботинок.

– Крупная, да. Но вес меньше, чем у меня, – объявил Эйнсвуд. – Я дам ей фору в весе в пять с тремя четвертями фунтов. Однако все, что полагается под одеждой, у нее не менее чем на десятку. Но, между прочим, чтобы убедиться в этом, – добавил он, скользя взглядом по лифу Лидии, – я готов заплатить пятьдесят гиней.

Наблюдатели приветствовали эту остроту хриплым смехом и скабрезными комментариями.

Насмешки и непристойности не поколебали Лидию. Она хорошо знала этот жестокий мир. Бо́льшая часть ее детства прошла среди подобного сброда. Усилившийся в толпе шум напомнил ей о главном. Девочка, которую Лидия примчалась спасать, стояла, дрожа от холода, на том же месте, где ее оставили.

Вот почему Лидия не могла оставить последнее слово за этим болваном.

– Для ваших денег и для вас могло бы найтись более полезное применение, – изрекла она. – Займитесь образованием этой девочки. Обучите ее изящным лондонским манерам, а заодно и высокоморальному стилю поведения знати.

Лидия хотела еще многое ему сказать, но напомнила себе, что с таким же успехом можно было прочитать лекцию верстовому столбу. Если у этого осла когда-то и была совесть, то умерла десятилетия назад в силу невостребованности. Поэтому она ограничилась испепеляющим взглядом в его сторону и направилась к девочке.

Беглое исследование толпы показало, что бандерша исчезла.

– Идем, милая, – сказала Лидия, подойдя к девочке. – Нам нечего делать среди этого сброда.

– Мисс Гренвилл, – услышала она за спиной голос герцога.

Повинуясь неосознанному импульсу, Лидия резко развернулась, сделала шаг вперед и практически уткнулась в мощную мужскую фигуру. Инстинктивно она отступила назад, но всего лишь на полшага, тут же гордо подняв подбородок и выпрямив спину.

В такой позе Лидия и застыла, хотя сохранять ее было непросто, поскольку Эйнсвуд не сдвинулся ни на дюйм. Видеть, что творилось вокруг, мешала его широкая грудь. Непосредственно перед глазами находился только его плотно обтянутый одеждой мускулистый торс.

– Отличная реакция, – произнес он. – Не будь вы женщиной, я бы сделал вам предложение… Относительно той мерзавки, я имею в виду. Этой, так сказать, бл..

– Я поняла, что вы хотите сказать, – прервала его на полуслове Лидия.

– Обладать широким вокабуляром, безусловно, весьма полезно, – сказал Эйнсвуд. – Однако на дальнейшее я бы рекомендовал вам сначала поупражняться в определении степени соответствия геройских выходок здравому смыслу. Хотя бы минимальное количество такового, согласитесь, голубка моя, необходимо. Без этого не стоит оттачивать ваш язычок. Вы в состоянии организовать процесс таким образом, я надеюсь? Дело в том, что какой-нибудь другой парень может, видите ли, принять отвагу и угрозы как вызов. А в таком случае вы можете влипнуть в приключение совсем иного рода, чем пикировка по поводу сделки. Понимаешь, о чем я, малышка.

Лидия широко раскрыла глаза.

– О боже, нет! – воскликнула она, почти не дыша. – Ваша речь слишком непонятна для меня, ваша светлость. Мой убогий умишко не в силах воспринять такую мудрость.

Зеленые глаза Эйнсвуда озорно блеснули.

– Возможно, виной тому слишком туго затянутые ленты вашей шляпки.

Его руки потянулись к лентам, но в нескольких дюймах от узла остановились.

– На вашем месте я бы этого не делала, – предупредила Лидия.

Голос ее слегка дрожал, сердце билось, будто пытаясь выскочить из груди.

Эйнсвуд засмеялся и потянул ленты.

Ее кулак мгновенно взметнулся вверх. Но герцог, не переставая смеяться, перехватил занесенную для удара руку и притянул Лидию к своей широкой груди.

Такой поворот не был для нее неожиданностью, она практически ждала чего-то в подобном роде. Но к тому, что за этим может последовать вспышка, настоящий взрыв эмоций, многие из которых до сих пор были ей незнакомы, Лидия была не готова. Старательно оберегаемое душевное равновесие нарушилось.

В следующее мгновение ее рот оказался в плену его губ, горячих, настойчивых и опытных. Это мягкое, но решительное давление дезориентировало ее, сделав беспомощной. Лидия будто во сне ощутила, как его большая ладонь скользнула по плечам, спине, как исходящее от нее тепло проникает под бомбазин платья и нижней рубашки, а затем, когда сильная рука прошлась по талии, еще глубже.

На какое-то опасное мгновение она, обезоруженная этой мягкой силой и опьяненная терпким мужски ароматом, потеряла контроль и над телом и рассудком. Однако ее инстинкты были заточены в суровой школе, и еще через мгновение Лидия смогла действовать. Она обмякла в его руках, повиснув мертвым грузом. И почти сразу почувствовала, что их губы разъединились.

– Вот те на! Девичий обморок…

Ее кулак впечатался в челюсть Эйсвуда.