Недовольные

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТНАДЦАТОЕ

Графиня. Умоляю, прекратим эти споры! Какой бы выбор мы ни сделали, он будет превосходен. Вот бумага, — пишите, господа.

Кавалер де Тимбре. Для подсчета голосов надо выбрать кого-нибудь... кто не знает наших почерков.

Барон де Машикули. Превосходная мысль. Не возьмется ли за это дело господин де Нанжи?

Эдуар. Охотно. (В сторону.) Какое лестное доверие!

Графиня (Бертрану). Подойдите же, Бертран. Почему вы держитесь в стороне? Пишите.

Бертран. Вы очень любезны, сударыня.

Графиня. Напишите какую-нибудь фамилию. (Тихо.) Фамилию моего мужа.

Бертран. Ведь я не умею писать, сударыня. Я бедный крестьянин. Я ничего не понимаю во всех этих церемониях.

Эдуар. Готово? Посмотрим. Господин де Машикули — один голос.

Барон де Машикули. Прошу вас, сударь: немедленно сожгите бюллетень.

Граф де Фьердонжон (маркизу де Малепин, тихо). Держу пари, что он написал свое собственное имя.

Эдуар. Господин де Фьердонжон — один голос.

Барон де Машикули (маркизу де Малепин, тихо). Готов побиться об заклад, что он сам голосовал за себя.

Граф де Фьердонжон (Эдуару). Сожгите, прошу вас, сударь.

Эдуар. Господин де Турнель — один голос; госпожа де Турнель — один голос; господин де Тимбре — один голос. Что за притча? У всех по одному голосу.

Графиня. Тот, кто голосовал за меня, ошибся: он, верно, хотел подать голос за моего мужа...

Эдуар. Вовсе нет, я хотел, чтобы вы были председателем.

Граф де Фьердонжон. Но это же нелепо!.. Женщина не может быть нашим председателем.

Эдуар. Что такое, милостивый государь? Вы сказали, что это нелепо? Выражение кажется мне столь неподходящим, что я попросил бы вас повторить его.

Граф де Фьердонжон. Я сказал, милостивый государь, что не в наших обычаях предлагать женщине председательское кресло.

Эдуар. А в моем обычае, милостивый государь, не оставлять безнаказанной ни одну дерзость... и...

Графиня (тихо). Эдуар, Эдуар!.. (Громко.) Приступим же, не медля, ко второму туру голосования. (Эдуару, тихо.) Голосуйте за моего мужа, Эдуар. Господин де Тимбре! Голосуйте за моего мужа, он будет превосходным председателем. Ну же, Бесстрашный, голосуйте и вы! Я напишу имя кандидата вместо вас. Вы предпочитаете господина де Турнеля? (Тихо.) Не так ли?

Бертран. Мне все равно, лишь бы угодить вам.

Эдуар (подсчитывает голоса). Господин де Турнель — один голос; господин де Фьердонжон, господин де Турнель, господин де Турнель, господин де Малепин, господин де Машикули, господин де Турнель. Господин де Турнель получил четыре голоса. Итак, кузен, — на председательское место!

Граф де Фьердонжон (маркизу де Малепин, тихо). Уже интриги! Нет, я не останусь в этой шайке.

Барон де Машикули (маркизу де Малепин, тихо). Она всем хочет верховодить.

Граф. Господа! Прежде чем приступить к совещанию, председательствовать на котором вы благосклонно поручили мне, я сделаю с вашего позволения несколько замечаний общего порядка о современном положении в Европе. Льщу себя надеждой, что мое краткое вступление будет не лишено интереса. (Вынимает из кармана речь, написанную на многочисленных листочках почтовой бумаги; страницы эти не скреплены между собой.)

Эдуар. Как? Вы собираетесь прочесть нам все это? Черт!

Граф. Речь написана с одной стороны, да и поля большие.

Граф де Фьердонжон (в сторону). Он один хочет говорить, потому и назначил себя председателем.

Граф (читает). «Господа! Прекрасны, неисповедимы пути провидения. В мире нет непоправимого зла. Действие самого страшного яда можно успешно побороть с помощью лекарств, которые природа щедро рассыпает своей благодетельной рукой... Нам следует неустанно благословлять промысл божий, ибо эти лекарства заботливо сосредоточены в тех краях, где человек подвергается, по-видимому, наибольшим опасностям. Путешественники, побывавшие в странах, иссушенных раскаленными лучами солнца, рассказывают об ужасных змеях, укус которых, казалось бы, должен повлечь за собой неминуемую смерть. Но они забывают добавить, что эти грозные пресмыкающиеся находят прибежище под широкими листьями растений, сок которых, введенный в рану, мгновенно оживляет несчастную жертву и вскоре возвращает ей здоровье. Анчар, столь ядовитый, что даже тень его приносит смерть, произрастает в силу божественного предначертания лишь по берегам морей и океанов, а морская вода, как известно, является прекрасным противоядием при отравлении тлетворными испарениями этого дерева. Итак, господа, видя народ, раздираемый пагубными распрями или стонущий под железной пятой тирана, мы не станем предаваться бесплодному отчаянию, а поищем вокруг себя лекарство или врача, несомненно, уготованного нам провидением».

Кавалер де Тимбре (в сторону). Речь слишком отдает аптекой.

Граф (читает). «Да, господа, история, служащая порой развлечением для светского человека, могла бы стать предметом отвращения и ужаса для философа, друга человечества, созерцающего отвратительную картину ее преступлений, если бы утешительная мысль о том, что невидимое провидение управляет судьбами империй, не поддержала книгу, готовую выпасть из рук мудреца, и не подсказала ему, что люди, позабывшие божественные предначертания и предающиеся разгулу страстей, часто ввергают в пучину бедствий и своих сограждан и самих себя. Но в силу, так сказать, причинной связи явлений другие люди, добродетельные, вдохновленные свыше, столь же часто преграждают своим мужеством путь опустошительному потоку революций и своей могучей дланью закрывают бездну, готовую поглотить родину!!!» (В сторону.) Уф! (Продолжает читать.) «И вот нашелся человек... больной, искалеченный, осужденный в страданиях проводить...»

Графиня (подсказывает). Не то! В тексте: «...сказал некий христианский оратор...»

Граф. Да, да, правильно. «И вот нашелся человек...» Извините, господа, тут не хватает страницы... Не могу найти. Не затерялась ли она? Однако, дорогой друг, когда вы переписывали черновик моей речи, все было в порядке... Не эта ли страница? «И вот нашелся человек, сказал узурпатор...» Нет... Не знаю, где продолжение...

Кавалер де Тимбре. Человек нашелся, а страница потерялась.

Графиня. Друг мой! Разве у вас не сохранилось черновика?

Граф. Нет, я сжег его. Непостижимо!

Барон де Машикули. Пока господин де Турнель ищет свою речь, не пожелаете ли вы выслушать, дабы избежать потери времени, несколько кратких размышлений, на которые меня навели последние политические события...

Маркиз де Малепин (одновременно). Я подготовил небольшую речь, и если уважаемые слушатели соблаговолят уделить мне полчаса внимания...

Эдуар. Боже правый! У каждого приготовлена речь! Кузина! Мы погибли — мы никогда не дождемся обеда. Нет ли у вас речи, господин Бертран?

Бертран. Нет, сударь. Но если набраться смелости, и у меня нашлось бы что сказать; боюсь только сказать глупость: ведь я простой крестьянин.

Эдуар. Говорите, говорите! Уверен, что вы скажете что-нибудь очень забавное. Тише, господа, тише! Слушайте господина Бертрана. (Стучит по столу.)

Бертран. Я хотел сказать вам попросту... Я хотел сказать, не в обиду всей честной компании, что мы переливаем из пустого в порожнее. Пусть проповеди говорят попы. Нам же не нужны всякие красивые присказки, чтобы договориться о деле. Когда я был с Жаном Шуаном[20], он с нами долго не разговаривал. Он говорил: «Не захватить ли нам врасплох синих на ферме Эрбаж?» Мы говорили: «Да». Он говорил: «Есть ли у вас патроны? Есть ли новые кремни к ружьям?» Мы говорили: «Да». Он говорил: «Опрокинем стаканчик, да и в путь. Да здравствует король!» Мы чокались и шли.

Эдуар. Браво, черт возьми! Господин Бертран получит первую премию за красноречие.

Бертран. Не ждал я, когда шел сюда, что потребуется столько красивых речей, чтобы воодушевить вас на благое дело. Я думал, правду говоря, что работа у нас закипит: я думал, что мне скажут, к примеру: «Бесстрашный! Вы захватите врасплох жандармский пост в Н. Вам, господин де Машикули, поручается, с позволения сказать, бить в набат у себя в поместье. А вы постараетесь арестовать префекта... Попросту, не церемонясь». Я принес патроны и наполнил свою солдатскую флягу.

Барон де Машикули. Черт, как он рассуждает!

Граф. Мы еще не дошли до этого, слава богу.

Граф де Фьердонжон (Бертрану). Друг мой! Здесь вы не с людьми Жана Шуана; вы находитесь среди благородных, образованных людей, а это огромная разница. Слушайте почтительно, молча, если вы не в состоянии понять.

Бертран. Не спорю, но...

Маркиз де Малепин. Мы не спрашиваем вашего мнения.

Графиня. Что, господа, не отложить ли нам речи до другого раза? Сегодня нам предстоит еще принять много серьезных решений. Вы избрали председателя, но у нас имеются и другие серьезные вопросы. Например, как будет называться наше общество? Необходимо какое-нибудь название. Когда история заговорит о нас, должна же она нас как-то именовать.

Граф де Фьердонжон. Так что ж, история скажет: «Граф де Фьердонжон... господин де Турнель...»

Граф. Жена хочет сказать, что все члены нашего общества должны носить родовое, коллективное имя.

Эдуар. Тьфу! Эти родовые имена напоминают мне уроки латыни: Turba ruit или ruunt[21].

Граф де Фьердонжон. Превосходно! Предлагаю — истинные дворяне.

Эдуар. Нет, надо что-нибудь благозвучное, как в мелодрамах. Например, рыцари лебедя... справедливые судьи[22]. А что, если нам называться рыцарями смерти? Это красиво, ласкает слух.

Кавалер де Тимбре. Почему бы и нет. В самом деле, название довольно красивое.

Граф. О нет, слишком устрашающее! Я предпочел бы...

Графиня. Возьмем лучше что-нибудь соответствующее цели нашего заговора, скажем, друзья гонимых. Нравится вам? Ведь мы защищаем дело обездоленных. Это название привлечет к нам великодушные сердца.

Эдуар. Хорошо придумано! Принято!

Бертран. Друзья гонимых? Значит, если крикнут: «Кто идет?», а мы не ответим: «Друзья гонимых»... то сразу же... бах из ружья?..

Эдуар. Э, приятель берет быка за рога! Вы, верно, воевали, а?

Бертран. Понятно, сударь, долгое время я не знал другого ремесла.

Графиня. Господин Бертран сражался в Вандее. Он был майором королевской армии.

Эдуар. Да, да, война шуанов... мелкие стычки... перестрелка из-за плетня... расстрел отставших... Прекрасная, черт возьми, война! В те времена люди долго жили.

Бертран. Уж это как придется. Кое-кто из молодых, да и старых тоже, поныне жили бы да поживали, не будь этой прекрасной войны. Люди удивляются, что хлеб хорошо родится в некоторых знакомых мне местах, а ведь это из-за трупов, которые там зарыты. Ваш покорный слуга, сударь, не раз участвовал в делах, после которых мы, оставшиеся в живых, должны денно и нощно благодарить пресвятую деву за то, что дешево отделались. Однажды в ланде Гро-Саблон двести человек наших вступили в бой с таким же количеством синих. Мы их разгромили, но вечером нас всего сорок пять человек село за стол.

Эдуар. Недурно. Видно, дело было жаркое. А сколько побежденных уцелело?

Бертран. Ни одного.

Эдуар. Недурно, право.

Граф. Если эти господа будут говорить о войне, мы никогда не кончим...

Графиня. Друзьям гонимых следовало бы носить какой-нибудь отличительный знак для...

Барон де Машикули. Для полиции? Ну нет, спасибо!

Графиня. Я имею в виду что-нибудь тайное, понятное только посвященным... Например, каждый из нас, каждый из вас, господа, мог бы иметь при себе кинжал известной формы...

Эдуар. Да, кинжал! Прежде всего потому, что не бывает заговора без кинжала. Кинжал мщения... таинственный клинок... Видели вы мелодраму Справедливые судьи?

Граф де Фьердонжон. Гм... кинжал. Не возражаю... да и вообще он может пригодиться.

Бертран. Что там ни говори, превосходное это оружие, хоть и неказистое. Удар надо наносить сверху вниз. (Делая вид, что ударяет.) Извините, сударь, вот так... чтобы кровь не пролилась и тут же задушила вас.

Барон де Машикули. Какой ужас! Мы никого не хотим убивать, нам не нужны ваши уроки.

Бертран. Тогда зачем же?..

Кавалер де Тимбре. Это всего лишь отличительный знак. Французские дворяне не пользуются подобным оружием.

Граф. Существует полицейский приказ, воспрещающий ношение кинжала... Было бы крайне опасно...

Бертран. А вот Лескюр[23], Шарет[24], Рошжаклен[25] — все эти господа не расставались с кинжалом... Попробуй кто-нибудь поднять на них руку, он живо убедился бы, как ловко они владеют этим оружием.

Графиня (в сторону). Я вся дрожу от его речей. (Громко.) Рукоятка кинжала должна быть белой... это наш цвет... из слоновой кости или перламутра, с серебряными украшениями. Я сделаю рисунок. А на клинке хорошо бы выгравировать по-латыни слово Верность. Получится мило, со вкусом, не так ли?

Эдуар. Клянусь честью, кузина создана для заговоров. Она божественна. Не беспокойтесь о кинжалах, дорогие коллеги, я еду в Испанию, а там изготовляют все, что есть лучшего в этом роде. Женщины и те носят кинжалы под корсетом или за подвязкой. Это рассказал приехавший оттуда драгунский офицер. Но шутки в сторону, с испанками надо держать ухо востро, они чертовски вероломны.

Кавалер де Тимбре. Любознательность далеко завела вашего приятеля, раз он сделал такие превосходные открытия.

Бертран. Э, господа! Ваши кинжалы из слоновой кости и перламутра просто-напросто побрякушки. Чтобы прирезать синего, нет ничего лучше вот такого ножа. (Вынимает длинный нож.) Сработан он грубо, но стоит недорого. Однажды я споткнулся о камень и полетел вверх тормашками. Вражеский офицер придавил мне коленкой живот и поднял шпагу, требуя, чтобы я сдался. Я отвечаю, как отвечал бывало Жан Шуан: «Опасности нет!» — и всаживаю кинжал прямо ему в глотку. Он проглотил его, как ложку супа, ей-богу! Взгляните на лезвие, тут еще виден след его зубов.

Графиня. Ах, уберите этот ужасный кинжал! Мне кажется, что он весь в крови.

Граф. Оставим это, мой друг. Речь сейчас о другом. Займемся нашими делами.

Бертран. Когда же в набат будем бить?

Барон де Машикули. В набат? Что вы придумали? А жандармерия, а энский гарнизон?

Маркиз де Малепин. А префект, который нас всех засадит в тюрьму?

Кавалер де Тимбре. Бездельник так и рвется в бой!

Граф де Фьердонжон. Яблоко еще не созрело, приятель.

Бертран. Оно сгниет, черт возьми, а вы так и не посмеете его сорвать.

Граф. Вот наше общество и создано! Чем мы займемся на первых порах?

Барон де Машикули. Хорошо бы исподволь обработать умы, чтобы отвлечь их от узурпатора. Вот если бы удалось тайно напечатать мои краткие размышления...

Маркиз де Малепин. Можно напечатать и мою речь...

Граф. И мою тоже, как только она найдется. Не верится, что я ее потерял.

Кавалер де Тимбре. Труднее всего отыскать честного человека, который согласится напечатать все это.

Маркиз де Малепин. В крайнем случае можно распространить рукописный текст.

Граф де Фьердонжон. Да, но наши почерки известны.

Маркиз де Малепин. Если бы госпожа де Турнель взяла на себя труд... Женский почерк не возбудит особых подозрений.

Граф. Побойтесь бога! Почерк моей жены всем известен.

Кавалер де Тимбре. Есть еще одно затруднение: среди здешних жителей мало кто умеет читать.

Бертран. Выслушайте меня, пожалуйста. Я вижу, мы не двигаемся с места, мало кто из нас расположен сложить голову за правое дело. На ум мне приходит мысль. Я говорю «приходит», но на самом деле она уже давно пришла, так как я часто думал об этом. Я бедный крестьянин, я старею, и уже мало на что пригоден... Однако...

Граф де Фьердонжон. Однако вы прекрасно бьете куропаток, где бы они вам ни попадались.

Бертран. Что правда, то правда, я еще довольно хорошо стреляю. Итак, я подумал: «Надо что-то сделать для правого дела. Наш король не может вернуться, потому что другой занял его место. Меж тем этот, другой, — человек, а не дьявол. Шкура его не крепче дубовой доски, а я видел молодцов, которые ударом ножа насквозь пробивали дубовую доску толщиной в два дюйма».

Граф. Куда вы клоните?

Бертран. Сейчас. Так, значит, я подумал: «Я состарился, но все же кормлю жену и сына. Если я умру, им придется идти с протянутой рукой. Если господа согласны подписать бумагу, что так, мол, и так, после моей смерти они обязуются выплачивать моей семье пенсию в сумме тысяча двести ливров, вот что я обещаю: я еду в Париж; я попытаюсь увидеть императора, и стоит мне подойти к нему на расстояние вытянутой руки, дело будет в шляпе — он убит... Если я промахнусь, то другой сделает то, что я хотел сделать. Меня расстреляют, ладно, но я буду знать: «По крайней мере старуха моя и парень будут сыты».

Граф де Фьердонжон. Черт возьми! Этого вполне достаточно, чтобы расстрелять и всех нас!

Эдуар. Ну и хват! Убить императора! Да он почище испанского монаха!

Барон де Машикули (графу де Турнель, тихо). Не шпион ли этот проходимец?

Бертран. Бумага, понятно, будет припрятана в надежном месте. И возьмут ее только после моей смерти.

Графиня. Я боюсь этого человека. Он разбойник, злодей!

Граф. Мой друг! Ваше предложение весьма необычно. Надо слепо доверять вам, чтобы...

Бертран. Кой черт! Вы рискуете все вместе тысячей двумястами ливров, а я рискую головой!

Граф де Фьердонжон. А что, приятель, если по приезде в Париж вы дадите подкупить себя и все расскажете полиции?..

Маркиз де Малепин. Ведь наше обязательство будет служить уликой против нас!

Бертран. И вы считаете, что я способен вас выдать? Черт! Сейчас вы увидите, господа, что я за человек. (Расстегивает куртку, вынимает из кожаного мешочка, висящего на груди, письмо и бросает его на стол.) Прочтите эту бумагу, вы народ грамотный, прочтите!

Эдуар. Бумага немного засалилась, но плевать. (Читает.) «Мы, нижеподписавшиеся, дивизионный генерал королевской армии, свидетельствуем для всех, кого это может интересовать, что майор нашей армии Жозеф Бертран, по прозвищу Бесстрашный, всегда поступал мужественно и честно, в каких бы обстоятельствах он ни находился. Его храбрость и верность выше всяких похвал. В удостоверение сего мы и выдали ему настоящее свидетельство, надеясь, что оно ему пригодится.

Подписано: Анри де Ла Рошжаклен.

Главная квартира в С... 179... г.[26]».

Бертран. Кто из вас может показать бумагу, подписанную порядочным человеком, который отвечает за вашу честь и верность?

Графиня (смотрит в окно). Что я вижу! Боже милосердный!

Граф. Что такое?.. Опять паук?

Эдуар. Конный жандарм въезжает во двор.

Все (вскакивают). Жандарм!

Граф. Мы раскрыты! Погибли!

Барон де Машикули. Де Турнель... Сударыня!... Спрячьте нас!.. Помогите нам бежать... Вы отвечаете за нас! Мы в вашем доме!

Графиня. Что делать?

Граф де Фьердонжон. Вы должны засвидетельствовать прежде всего, что я пришел сюда против воли, ровно ничего не зная обо всех этих делах.

Барон де Машикули, маркиз де Малепин и кавалер де Тимбре. И я! И я!

Граф. Напротив, это вы меня совратили, завлекли! Ваши речи подтверждают это.

Все. Проклятые речи! (Рвут их и бросают в огонь.)

Графиня. Эдуар! Не покидайте меня!

Бертран. Вы говорите, жандарм один? Опасности нет.

Граф. Я вижу еще одного у парадной двери. Дом оцеплен.

Все. Оцеплен!

Эдуар. Откуда вы взяли, что жандарм приехал вас арестовать? Это вестовой...

Барон де Машикули. Да, вестовой префекта с приказом арестовать нас.

Бертран. У меня двустволка. Опасности нет, как говорил Жан Шуан.

Графиня. Через эту дверку вы выйдете в сад. Вот ключ от калитки, только бы ее не охраняли. Поклянемся друг другу не выдавать сообщников!

Граф де Фьердонжон. Давайте, давайте же ключ!