Недра России. Власть, нефть и культура после социализма

Будет полезно начать с пары нефтяных регионов, имевших большое значение для капиталистического мира XX столетия.

В июле 1929 года в округе Гуадалупе, что в штате Техас, на реке Дарст-Крик, к востоку от города Сан-Антонио, была обнаружена нефть. В самом нефтяном месторождении Дарст-Крик не было ничего особенного или примечательного: к тому моменту нефть в Техасе добывали уже почти тридцать лет. Нефтеносный слой залегал на глубине одной мили на территории прибрежной равнины Мексиканского залива протяженностью в шесть миль и разрабатывался целой группой нефтяных компаний, включавших «Humble Oil and Refining» (позднее ставшую частью «Exxon») и «Texas Company» (предшественницу «Texaco»). К 1930 году здесь пробурили уже 186 скважин, сеть трубопроводов соединяла их с нефтебазами Техаса, и, по оценкам, потенциал ежедневной добычи нефти здесь составлял чуть более 155 000 баррелей[36]. Однако по распоряжению «Техасской железнодорожной комиссии», ответственной за управление нефтяными месторождениями штата, в Дарст-Крик было разрешено добывать только одну пятую этого объема. Фактически в этом районе Техаса Дарст-Крик стало первым нефтяным месторождением, которое добровольно пошло на искусственное сокращение добычи, работая в рамках широко обсуждавшейся системы производственных квот, призванной избежать перенасыщения рынка и снижения цен.

Искусственное сокращение добычи имеет ключевое значение для добычи и потребления нефти в условиях капитализма. Человечество быстро истощает ограниченные запасы нефти: в рамках текущих моделей потребления нефть рассматривается как абсолютно дефицитный ресурс. Но капиталистическая нефтяная промышленность, как правило, постоянно прилагает все усилия к тому, чтобы ограничить объемы нефтедобычи с целью удержать рыночные цены и тем самым обеспечить устойчивость как прибыли, так и налогов, взимаемых с этой прибыли государством. Другими словами, основным принципом выживания и процветания капиталистической нефтяной промышленности всегда было создание дефицита. Но в период Великой депрессии, когда резкий спад усугубил и без того острый кризис перепроизводства, искусственное сокращение добычи оказалось неадекватным средством поддержания дефицита нефти в Техасе. В 1931 году губернатор Росс Стерлинг объявил военное положение и направил войска Национальной гвардии к обширным нефтяным месторождениям Восточного Техаса, чтобы гарантировать, что нефть останется под землей, и вопрос поддержания дефицита техасской нефти быстро стал проблемой национального масштаба [Huber 2013: 27–59][37].

Техас по веской причине оказался в центре усилий по предотвращению перепроизводства в начале 1930-х годов. Регион США, включающий в себя Техас и Оклахому, оставался центром мировой нефтяной экономики со времени появления первого нефтяного фонтана в местечке Спиндлтоп, что возле Бомонта, в 1901 году [Ергин 1999: 88–92]. Так продолжалось и в годы Великой депрессии и Нового курса, и в течение десятилетий субурбанизации, роста потребления и мобильности, последовавших за Второй мировой войной. В эти послевоенные годы, когда мировой центр добычи нефти переместился в Персидский залив и борьба с перепроизводством перешла из сферы ответственности «Техасской железнодорожной комиссии» к картелю ОПЕК, техасская нефть все чаще стала ассоциироваться с мифами об американском Западе (и ностальгией по нему). В послевоенные годы бурно разрабатывались нефтяные месторождения в западном Техасе, и, как показывает Карен Меррилл [Merrill 2012], люди, сколотившие себе там состояния, продолжили традиции американского Запада XIX века – с обширными ранчо, ковбойскими сапогами и шляпами, а также коллекциями картин, непременно включавшими работы Фредерика Ремингтона. Они стали символами Америки того времени и играли все более заметную роль в политике США – как и их деньги. К лету 1980 года умы большей части страны – и, как отмечает Меррилл, всего мира – занимал крайне насущный вопрос, в равной степени касавшийся нефти, капитала и техасских махинаций: кто стрелял в Дж. Р.? (Дж. Р. Юинг, вымышленный владелец «Ewing Oil», был персонажем популярного телесериала «Даллас»; в самом конце третьего сезона в него стреляли – и все зрители строили догадки о том, кто из многочисленных врагов Юинга нажал на курок.)

В 1929 году Венесуэла, бурно развивавшаяся на протяжении предшествующего десятилетия, стала крупнейшим в мире экспортером и вторым по величине производителем нефти (после Соединенных Штатов). Нефтедобыча в Венесуэле началась в 1914 году на западе страны, возле городка Мене-Гранде, и в 1920-е годы распространилась вдоль берегов близлежащего озера Маракайбо. Иностранные компании – главным образом подразделения «Standard Oil» и «Royal Dutch Shell» – управляли здесь добычей нефти, и расширение их деятельности быстро меняло Венесуэлу. На национальном уровне огромные прибыли компаний и поиски новых месторождений в 1920-х годах стали толчком к укреплению государства, ранее бывшего в высшей степени децентрализованным. Государство Венесуэла, прежде практически во всем ассоциировавшееся с личностью президента Хуана Висенте Гомеса, теперь постепенно становилось все богатеющим арендодателем для иностранных корпораций, а это основной путь развития «природоэкспортирующих» государств, в том числе нефтегосударств [Coronil 1997]. В различных нефтедобывающих регионах Венесуэлы появились многочисленные нефтяные поселки, населенные иностранными руководителями, а также работниками – как из числа жителей Венесуэлы, так и мигрантами. Мигель Тинкер Салас утверждает, что эти нефтяные поселки были движущими факторами для социальных и культурных изменений далеко за пределами их хорошо охранявшихся границ [Tinker Salas 2009][38]. Расовая иерархия внутри этих нефтяных поселков – с белыми руководителями наверху и венесуэльцами, а также рабочими-мигрантами, занимавшими более низкие должности, – начала трансформировать представления о расе и идентичности по всей стране. В нефтяных поселках зарубежные управляющие обучали венесуэльцев работать в рамках капиталистической трудовой системы и по расписанию, ожидая от них эффективности и своевременности выполнения задач. «Наличие [этих нефтяных поселков], – пишет Тинкер Салас, – резко изменило картину венесуэльской сельской местности и даже крупных городских районов, внеся в нее новые типы жилой застройки, новые модели потребления и формы социальной организации, повлияв на моду, отдых, спорт и питание» [Tinker Salas 2009: 170]. Эти новые модели и формы распространились, пусть и неравномерно, из нефтяных поселков вокруг озера Маракайбо на остальную часть Венесуэлы. Они выражались и в «нефтяном столкновении» XX века [Ghosh 1992] между богатыми международными корпорациями, базирующимися в Соединенных Штатах и Европе, и местным населением по всему миру.