Олег вздохнул… Какое счастье, что Игорек бросил эту юриспруденцию к чертовой матери .. И вспомнил потупленный взгляд седого подполковника. Поделился с Мартой, что его сын мог стать, наверное, таким самым «юристом», но, слава Богу, этот вопрос уже закрыт…
Чтобы не прекращать беседы, он поинтересовался, как такой очаровательной девушке работается на Богом забытом заводике. Марта оживилась и рассказала, что пригласила ее туда Люба, та самая главный бухгалтер, которой Ярослав отказался помогать в общении с налоговой инспекцией. Сначала было очень сложно… Когда шла на это место, купила даже деловой костюм, потому что должность начальника таки обязывает. Но усевшись за старый рассохшийся письменный стол с компьютером, работавшим чуть ли не на перфокартах, едва не разревелась. В качестве подчиненных ей достались три толстые тетки. Сначала они саботировали все ее приказы и занимались кто чем, на свое усмотрение. В обеденный перерыв тетки вытягивали из стола банки с какой-то серой жидкостью и энергично тарахтели ложками об донышко, вкусно чавкая и облизывая ложки – «наши хвостики крючком, наши рыльца пятачком». Марта, абы только не видеть и не слышать всего этого выходила во время обеда из комнаты, потому что отдельного кабинета у нее тогда еще не было. После сытного обеда тетки, как закон, дружно лузгали семечки и обсуждали сериалы. Из-за того, что заводик их находится в медвежьем углу, то и работники там одеты как плененные немцы. Нормировщица, например, до сих пор ходит на работу в трениках с вытянутыми коленками. На этому фоне Марта выглядела как народная артистка… Сейчас, к счастью, тетки научились выполнять ее задачи своевременно и более- менее качественно. Впрочем, на работу она ходит в джинсах, чтобы не очень выделяться. Правда, теперь у нее осталось только две подчиненные.
– Почему? Одну выперли?
– Да что вы? Просто тетечка не смогла перестроиться на новый лад и пошла работать в цех. Та вы за них не волнуйтесь! Каждую с работы муж на машине встречает… И только я одиноко трясусь на старом трамвае…
Олег улыбнулся и нашел уместным наконец спросить:
– Марфа Васильевна, а почему вы развелись с мужем? Если хотите – не отвечайте.
– Нет, почему? Хочу! Очень даже хочу рассказать, – загорячилась девушка, что придало особую привлекательность ее нордическому виду. – Просто мужчины не любят женщин, которые не подогревают их низменные страсти и не поощряют их пороки.
– Что вы говорите? – поразился Олег такому раскладу.
– Хотя, что вы меня будете слушать? Возможно, он тоже ко мне претензии имеет.
– Но я желаю выслушать именно вашу версию.
В изложении Марты история была таковой. Муж ее открыл свою фирму и весь погрузился в свои дела. Марта не возражала постоянному пребыванию мужа на работе, так как считала, что это лучше, чем лежать на диване, как спутники жизни некоторых ее подруг. И вот он предложил ей должность главного бухгалтера… Марта категорически отказалась, потому что бухгалтерию ненавидела еще с института. Она поработала у него менеджером по персоналу, но долго на его фирме не задержалась… Ее муж за годы своего директорства очень изменился. И не в лучшую сторону.
– Каким образом?
– Начал горланить на людей. Представляете? Орал на своих подчиненных как резаный и тыкал всем, несмотря на почтенный возраст. У него был один начальник маркетинга – солидный такой дядечка… Отставник. С первого дня знакомства он называл его Петей. Отчеств не знал и знать не хотел, а в нашей русскоязычной среде обращаться „пан Петр или пани Мария” привычки нет… Называл своих работников как в детском садике – Манями, Катями, Сережами… И вопел по каждой мелочи. Я просила его вести себя более вежливо и сдержанно. Ведь он, собственно, из интеллигентной семьи…. Мама – преподаватель в техникуме, отец – журналист в местной газетенке. Но муж убеждал меня, что это – производство, а я ничего в этом не понимаю. К счастью, Люба предложила мне работу, и я согласилась…. А у мужа появилась другая помощница, Карина. Серенькая такая мышка… Пришла на фирму еще при мне и вела себя тихо-тихо.. Занималась делопроизводством и техникой безопасности. Но такая, знаете, клятая в работе! Хваталась за все вопросы – и за свои, и за чужие. Очень трудолюбивая девушка… И постепенно стала незаменимой. Теперь Карина Михайловна взяла на себя организацию финансово-экономического сектора, убеждает моего бывшего в том, что все вокруг – дураки, прохиндеи, которые ничего не делают, а только напрасно получают зарплату. И живут они теперь – душа в душу… Когда директор разносит своих подчиненных – Каринка сидит рядом и улыбкой поощряет его. Типа, давай, давай, дорогой! Так их! .. Какой ты молодец!… Старых друзей он почти всех растерял… Всех ему сейчас заменяет одна Каринка.
– Вот таких любят… – невесело завершила Марта свой рассказ. – А что я могу предложить? Вести себя достойно, а на выходных Джармуша смотреть?
Кто такой Джармуш Олег не знал… Но на всякий случай запомнил.
– Все в прошлом… А как ваши дела, вы свои киоски продали?
– Да, продал. Только я сейчас думаю…
И Олег вспомнил двух студенток с трамвая… Обстановка располагала: грозная туча все еще висела над городом, и в кухне воцарился уютный полумрак. Вдруг он ощутил такое доверие к девушке, сидевшей рядом с ним, что в душе родилось желание рассказать немного о себе. Не все, конечно… Многое она не узнает никогда… Но давние дела вспомнить не мешает. И Олег рассказал, как когда-то преподавал историю в техническом вузе… Как был очень хорошим преподавателем, хотя и немножко разболтанным. Молодой был, любил туристические походы, потом даже сам водил группы в Крым и Молдавию. И все бы было хорошо, если бы не „перестройка”. Зарплата у преподавателей снизилась, а брать взятки со студентов он так и не научился. Так что пришлось пойти к другу на фирму торговать металлом. А потом… Потом открыл эти киоски… Впрочем, все чаще он возвращается к мысли вернуться к преподавательской деятельности, ведь он все-таки – кандидат исторических наук. Хотя и страшновато, если по-честному. Два раза в одну реку не войдешь…
– Почему?
– Сколько времени прошло! Да и история сейчас другая…
– Так вы не можете или не хотите?
– Хочу…
– Может, не очень? – лукаво спросила Марта.
– Очень…
– А если очень, то пойдите в свой институт и узнайте, как там дела. Как говорится, «спрос не ударит в нос». Нет – так есть другие вузы или даже техникумы, то бишь колледжи… Главное – начать, а там жизнь сама поведет…
…Уже совсем стемнело, когда Олег вызвал девушке такси…. Ночью, сидя в одиночестве на кухне с сигаретой в зубах, он твердо решил в ближайшие дни позвонить Белецкому.
9
Андрей Шевчук возвращался домой через парк… Было очень скользко, и он внимательно смотрел под ноги, старательно переступая скользкие места. Но когда видел перед собой блестящую подтаявшую полоску, мальчишеская душа не выдерживала соблазна. Разгонялся – и стремительно летел вперед, разворачиваясь в конце дорожки задом наперед.
Вдруг заметил впереди себя знакомую фигуру, по наклону головы напоминавшую ослика Иа. Из подмышки горемыки выглядывал неизменный черный портфель… Узрев длинную блестящую дорожку, он разогнался и… притормозил аккурат возле сиротливой фигуры.
– Добрый вечер, пан Виктор!
Смидович искоса глянул на коллегу, буркнул «добрый» и уныло зашагал дальше… Но парень и не думал отступать. Прямо в спину спросил разрешения ознакомиться с домашней библиотекой уважаемого пана Виктора, о которой много наслышан. На ледяной вопрос, что его интересует, ответил: «Конечно, медицинская литература»…. Потоптавшись на месте, Смидович нехотя пригласил настырного коллегу к себе.
Дома была его мать… Как каждая женщина в такой ситуации, она сначала заохала, почему не предупредили, а потом быстро метнулась насыпать борща. Андрей не сопротивлялся: за домашней пищей таки скучал. За ужином она расспрашивала гостя о том, как тот устроился в старом доме и посоветовала не оттягивать с невестой, потому как привыкнет сам и будет, как ее сын, один век коротать. Перегодя рассказала о том, как на работу не ходила, а летала, а весь коллектив больницы представлял собой дружную семью. Не забыла упомянуть и о заведующем Жаборовском, утирая глаз стареньким ситцевым фартуком… «Цель у каждой медсестры, врача и санитарки была одна – поставить больного на ноги», – безрадостно завершила она свои воспоминания.
Поблагодарив за вкусный ужин, Андрей отобрал несколько книжек по хирургии, зеленую толстую книжку о знаменитых хирургах Вишневском и Филатове и пошел домой. Его никто не задерживал…
Но с того времени мужчины подружились. Смидович предоставлял молодому коллеге труппы для упражнений, делился своими наблюдениями, а Андрей, в свою очередь, помогал делать вскрытия. Иногда они выпивали в морге на протертом диванчике, и патологоанатом, не углубляясь в детали, рассказывал о том, как жизнь медленно, но верно превратила его в старого холостяка… Да что поделаешь… Уже привык …Андрей в душе ругал всех женщин мира. Классный мужик, не пьет, при памяти, что им еще нужно? В свою очередь он сознался, как клянет себя за то, что в свое время немного халатно отнесся к приобретению практического опыта. Нет, он не был самым плохим интерном или студентом, были и хуже. А ведь нужно было равняться на лучших… И такие были! Ходили на все кружки, везде сунули свой нос, а в интернатуре уже самостоятельно оперировали. Они дышали медициной и жили нею… Он тоже решил стать первым. Пусть с опозданием, но еще не вечер… Сначала набьет руку на самых распространенных операциях, а со временем не будет пугаться и внештатных ситуаций.
Постепенно жизнь наладилась… К пациентам Андрей относился так, будто они были его родителями, сестрами и братьями. Истории болезней знал как «отче наш», не жалел времени на выслушивание подробнейших деталей заболеваний, засиживался на работе допоздна… Часами рылся в справочниках, а дома, в городе, добирал отсутствующие знания в Интернете. Работа поглотила его целиком. Все чаще он оперировал самостоятельно, а в сложных случаях – под руководством Кирпы, который заметив рвение молодого коллеги, подбадривал:
– Давай, давай…. Теория и практика, практика и теория.
Несколько раз Андрею даже пришлось принять участие в застольных мероприятиях мужского коллектива больницы, чтобы в неформальной обстановке расспросить о тех или иных нюансах лечебного дела.
…И именно тогда случилось то, что должно было случиться, и чего он ждал с таким волнением. В конце января в приемный покой привезли мужика в бессознательном состоянии. Сопровождавшая его жена рассказала, что сами они из соседнего района, а сюда приехали к куме на день рождения. Выпили хорошенько, то да се… Поссорились… И муж ее подрался с одним из гостей.
Андрей внимательно осмотрел хлипкого мужичка с примитивным обезьяньим лицом… Пощупав его живот, он задумался… Потасовка состоялась полчаса назад… Когда жена вышла на улицу, то увидела, что муж лежит на земле, а его бьет сапогом в живот кумов сосед.
– Одет был?
– Когда?
– Когда били?
– Нет, без куртки…
– А руками защищался?
– Я не видела…. И что же это теперь буде-е-ет? – завопила бедолашная на всю больницу.
Бледное лицо пострадавшего было покрыто каплями пота. При перкуссии живота он ощутил притупление в нижнем боковом отделе… Брюшная стенка была немного напряжена, но – ни вздутия, ни выразительных симптомов раздражения брюшины…
Андрей выпрямился. Без никакого дальнейшего обследования он знал, что у мужика разрыв двенадцатиперстной кишки в забрюшинной области. Кардиолог Тищенко, дежурный по больнице, предложил отослать мужика в соседний район по месту жительства, но Андрей категорически замотал головой… Тищенко пожал плечами: «Смотри, тебе виднее…».
К этому дню он готовился… На трупах проделал эту операцию тысячу раз: как под руководством Кирпы, так и самостоятельно. Перечитал весь Интернет, списался на медицинском форуме с хирургами. Правда, он думал, что закон парности срабатывает в более короткий промежуток времени, а тут – два месяца прошло… А может это сама судьба предоставляла ему время тщательно подготовиться?
Пока раненного перевозили в реанимацию, он просчитывал свои дальнейшие шаги. На пороге ординаторской снова появился кардиолог: «Что решил? Считаю целесообразным подождать два-три часа, может там ничего страшного». Но Андрей замотал головой, как упрямый теленок и направился в реанимацию. Живот – доска, пульс частый и малый. На вероятное место разрыва указывали ссадины… Удар очевидно пришелся на сигмовидную кишку. Нет… делать нечего… Никуда ему от этого мужика не деться…. Это – его больной и ничей другой… От этой мысли он почему-то растерялся и бросился звонить Кирпе. Тот полусонным голосом отмазался: «Делай сам! Ты все знаешь. Или будешь ждать меня до утра?».
Снова ждать до утра? Нет…. Только не это… И Андрей наказал Татьяне Кирилловне готовиться к операции, а жену пациента – с глаз долой. Медсестра спросила: «Что готовить? Катетеры? Лапароскоп?».
– Какой там лапароскоп… Ему сто лет в обед.. Открытая…
Потом глянул на Тищенко:
– Будете ассистировать.
– В первый раз, что ли…
Минут через сорок пациент был готов к операции… Хватит медлить. Отрегулировал свет, а медсестра обработала ему руки и натянула стерильные перчатки. Одно утешение, что сегодня дежурит именно она, медсестра эпохи Жаборовского.
Татьяна Кирилловна обработала гипотетические места разреза, и кожа пациента порозовела.
– Тампоны, иглы, инструменты пересчитали?
– Да.
Андрей сделал анестезирующий укол в позвоночник, а потом перевернули мужика лицом вверх… Минуты две он вглядывался в живот, и наконец уверенно сделал косой разрез в левой паховой области. Тищенко с медсестрой подняли на него глаза, в которых читался огромный знак вопроса. А хирург делал свое… Осторожно рассек ретрактором кожу и подкожную ткань… Края вышли ровненькие и совсем не рваные. Очень хорошо… Ручкой ножа разъединил мышечные волокна, разделил кровеносные сосуды между зажимами и перевязал. Прокол, лигирование… Захватил и поднял брюшину…
– Перехватывай! – приказал Тищенке. – Так… Хорошо…
Волнения не чувствовал, хотя и ощущал живую ткань всеми своими фибрами. Интуитивно понял, что его спасают лишь тренированные до автоматизма руки. Шаг за шагом они с Тищенко дошли до брюшины. Небольшой надрез скальпелем, расширение ножницами и… готово! Наложил ретракторы… Теперь нужно немедленно мобилизовать толстую кишку, чтобы иметь возможность оперировать вне брюшной полости. Неужели ошибся? Черт… Неужели нужно было делать срединный разрез?… А что было у той женщины? Поврежденная сигмовидная кишка, разрыв 1,5 миллиметров… Вдруг увидел кишечное содержимое и растянувшийся сальник, который почти прилип к ране. Все так просто? Неужели?… Хорошо хотя бы, что сигмовидная кишка имеет длинную брыжейку. Он легко ее вывел и внимательно рассмотрел… Так и есть! Вот оно – место разрыва…. Слава Богу, дырочка совсем небольшая, где-то треть сантиметра, и резекция не понадобится. В брюшную полость вытекло только несколько капель кала…. Андрей тщательно оградил поврежденный участок кишки салфетками и обработал рану. Потом зашил и укрепил швы кусочком сальника.
Но расхолаживаться некогда… Нужно срочно удалять экссудат и инфицированное содержимое брюшной полости. Через полчаса покрутил затекшей шеей и заметил испуганные глаза Тищенко.
– Что? – спросил своего ассистента.
– Та ничего… Руки задеревенели.
– А у меня шея…Уже скоро.
Оставалось зашить снаружи… Андрей уверенно соединил вывернутые края узловым шелковым швом. Много времени заняло тщательное соединение подкожной ткани… Наконец наложил скобы, чтобы не оставлять пациенту на память широкий шрам, и с помощью нескольких клейких полосок бумаги обеспечил дополнительную поддержку. Повязку на рану накладывала уже Татьяна Кирилловна.
Все да не все. Все только начинается. Теперь нужно ждать… Не дай Бог придется снова разрезать!…
Когда Андрей вышел из операционной серело утро…. Не успел прийти в себя, как в ординаторскую влетел Кирпа.
– Ну как?
– На автопилоте…
– Что там было?
– Три десятых на сигме в забрюшине.
– Молодчага!.
Целый следующий день Андрей просидел возле кровати прооперированного, внимательно вглядываясь в небритое обезьянье лицо. Самостоятельно ставил капельницы, делал внутривенные уколы, вводил в брюшную пустоту антибиотики…
Домой приполз поздно ночью… Упал на кровать не в силах даже думать об ужине, а под утро схватился и бросился к мобильному. Все нормально…
Деньги за эту операцию он не взял, буркнув что-то типа того, что за все заплачено… Так жена того мужика и осталась стоять посреди больничного коридора с открытым от удивления ртом и пятью сотенными купюрами в руках. Хотя осведомленные люди говорили ей, что такая операция стоит по меньшей мере 1000 гривен.
Андрей продолжал наблюдать за своим больным, забегал в его палату по три раза на день. Мужик оказался суровым, держал себя независимо, и будто бы делал одолжение тем, что дал себя спасти. Когда его выписывали, палатная медсестра Аннушка даже не выдержала: «Вы хотя бы поблагодарили доктора! Ведь он вам жизнь спас!». А тот в ответ лишь капризно выкрикнул:
– Чево его благодарить? Это – его работа! Он зарплату получает… Шоб лечил меня! – и с чувством собственного достоинства поискал глазами поддержки у соседей по палате.
Возмущенная Аннушка плюнула и выбежала из палаты, а Андрей искренне рассмеялся…
Это была его первая и последняя в жизни операция на сигме. Больше как-то не случалось…
10
В начале февраля Олег получил письмо с приглашением посетить больницу райцентра Пресное для участия в собрании. Марте письма не показал, все равно решил никуда не ехать… Но позже передумал… Собрание было назначено на 17 часов, а в тот день он собирался заехать на дачу, посмотреть что там и как. Так почему бы не забежать по дороге?
… Когда вошел в зал, собрание уже началось.. В президиуме восседали крупный лысый мужик лет под 60, остроносая ярко-рыжая девица и бесцветная седая женщина преклонного возраста. Со временем выяснилось, что плешивый – это замглавврача Коцюба, а девица с женщиной – представители областного управления здравоохранения. Семенова по официальной версии бюллетенила. Коцюба с полчаса скучно зачитывал результаты конференций и экспертиз, потом выслушали объяснения Дюдяева и хирурга Шевчука, которые в один голос утверждали, что сделали все от них зависящее. Наконец председатель собрания предложил вынести хирургу Шевчуку предупреждение, а главврачу Семеновой и Дюдяеву – строгий выговор с занесением в личное дело. Проголосовали единогласно…
Ругая и кляня себя последними словами, Олег выскочил в коридор с огромным желанием убраться подальше от этого позора. Уже на ступеньках услышал позади себя громыхающий голос Коцюбы:
– Подождите, пожалуйста…
Он обернулся.
– Борис Петрович, – с одышкой отрекомендовался замглавврача. – Хотел вас спросить… Может, какие-то вопросы к нам имеете?
– Никаких вопросов, – поспешил отвязаться. – И так все понятно.
– Та что там понятно? Пройдемте в мой кабинет, – и Борис Петрович настойчиво подхватил его под локоть.
В кабинете он усадил гостя в немного лучшее чем в вестибюле кресло, а сам извлек из шкафа неполную бутылку армянского коньяка и две советские граненные стопки. «Презент от больных, которым удалось выжить», – подумал Олег. Разлив коньяк, замглавврача с искренним сочувствием в голосе произнес:
– Извините нас, уважаемый…. Поверьте, мы действительно делали все, что могли… Помянем вашу жену… Царство ей небесное, а нас Господь тоже не оставит без внимания. Вы не волнуйтесь… Нас оттуда наказывают, – и он ткнул указательным пальцем в потолок, – круче чем облздравотдел. Поверьте, ТАМ выговоров не ставят. Оттуда – прямо под дых…
Выпили не чокаясь, и горечь, распиравшая душу Олега еще несколько минут тому назад немного поутихла… Не чувствовал уже ни зла, ни обид… Черт его знает, может, эти айболиты действительно сделали все, на что способны? А на что еще можно надеяться в этих условиях? И он рассмотрелся вокруг: сырой потолок в ржавых пятнах, дырявые кресла, черный доисторический телефон. Кажется, возьмешь трубку, а там – барышня на связи: «Алло, Смольный?».
– Я так вам скажу, Олег Андреевич… Все под Господом ходим…. А проблем у нас! Кадров не хватает, никто не хочет ехать на село… Лапароскопу – лет пятнадцать, “видит” процентов на 30, не больше.
– Та да …
Коцюба снова разлил коньяк. Без закуски…
– Не сердитесь на то, что я сейчас скажу, но, когда еду мимо вашего дачного поселка, то думаю: «Сколько денег вложено в эту роскошь! А на медицину всем начхать». Богатые лечатся в заграничных клиниках, а бедные считают, что их бесплатно вылечат медики с зарплатой в 700 гривен.
– Да что вы говорите! – у Олега глаза полезли на лоб. – Семьсот гривен?
– Хорошо… У меня лично – 1100. Можно жить на эти деньги?
– Нет, конечно… – и он вспомнил выписку из банкомата своей покойной жены.
– Скажите честно… Вы когда мимо нашей больницы едете, душа у вас болит, как здесь люди живут? Как лечатся?
Взгляд пожилого врача заставил опустить глаза. Нет… За состояние медицины его душа не болела… Тем более – сельской.
– Но разве это причина, чтобы так бездарно погибнуть молодой женщине, матери?… Неужели ничего нельзя было сделать? Приложить максимальные усилия?
– Вот-вот…Я ж и говорю про максимальные усилия…Помните, был себе один депутат? Высочайшего уровня депутат! Выше не бывает…Властелин колец! А вот по иронии судьбы попал в районную больницу, мимо которой проезжал на охоту тысячу раз. И даже в сторону не смотрел… Какая там районка? Ведь к его услугам – лучшие заграничные клиники…А Господь наш видите как распорядился… Вот скажите, можно здесь работать? Финансирование – мизерное… Недавно старая пристройка от снега обвалилась. В физиотерапевтическом кабинете трубу прорвало, а гнилой пол – хоп и провалился! Стационар был на 100 кроватей, а теперь – на 50. Из 120 врачей работают 80, вместо трех анестезиологов – один, а рентгенологом – дед-пенсионер. Просится перед смертью отдохнуть, а мы ему говорим – ТАМ отдохнешь! Вчера выделили тысячу гривен на косметический ремонт… А у меня – дефибрилятор шестидесятого года! Опять же, извиняюсь, что такое 1000 гривен?! Косметичка любой дачницы больше стоит. Начнешь жаловаться на недостаточное финансирование, кривятся – ищите спонсоров. Так и живем… А еще как-то и оперируем, и дети у нас рождаются, и на вызовы ездим… В прошлом году купили электронные весы для детского отделения, дистиллятор, ингалятор и отремонтировали отделение переливания крови.
Борис Петрович вздохнул и разлил остатки коньяка.
– Так ради того депутата санитарную авиацию вызывали.… Нашли деньги?.. А вы почему не вызвали? Разве инструкция не разрешает?
– Издеваетесь? У нас нет средств старую машину отремонтировать, родственники больных собственным транспортом перевозят. А каждая минута для хворого – вопрос жизни и смерти. На вызовы по Пресному пешком ходим или на велосипедах. А в осеннее ненастье знаете как? А в зимнюю оттепель? Без резиновых сапог – и не выходи. А еще лезем в Евросоюз…
– На Евро-2012 сколько денег тратится…- согласился Олег, вспомнив изуродованный центр города. – Строят никому не нужны гостиницы, вырубают зеленые зоны… Так почему вы не бастуете? Почему не возмущаетесь?
– А нам нельзя бастовать! Украинское государство закрыло врачам рты и связало руки. Я только слюну глотал, когда смотрел по телевизору как испанские терапевты бастовали… И знаете, что они требовали? Увеличение численности медперсонала в районных поликлиниках! Или возьмем Данию: там два месяца длилась забастовка медсестер и сиделок…Отказались выходить на работу и настаивали на повышении зарплаты на 15%. Тысячи датчан два месяца не имели возможности попасть в государственные больницы или на прием к врачам! Работали только служба скорой помощи и реанимационные отделения, а пребывание рожениц в больницах сократили до нескольких часов. Конечно, когда терпение лопается, мы тоже обращаемся к правителям, да кто нас слышит? В октябре прошлого года львовские профсоюзы обратились к Президенту, Премьер-министру и Голове Верховной Рады Украины. Написали, что если с таким уровнем зарплаты не брать взятки, то семьи врачей автоматически перейдут за грань выживания. Вся сознательная медицинская общественность желает освободиться от этого позорного явления, однако правительство Украины подняло зарплату только таможенникам, милиции и судьям. Во всех цивилизованных странах врачи имеют высокие, достойные заработки, потому что высокая зарплата – это признак уважения к нашей профессии. Профсоюзы предложили обеспечить всем украинцам (а не отдельным гражданам) возможность лечения в Барселоне и других городах Евросоюза за государственный счет, потому что при таком состоянии системы здравоохранения никто не сможет и не захочет здесь лечиться. Та кто их услышал?
… Выйдя из больницы, Олег побрел в центр Пресного… По дороге он словил маршрутку и проезжая мимо дуба, в который так несчастливо врезалась его жена, увидел рядом со „своим”, еще один веночек. Совсем свежий, не запыленный и не занесенный снегом… Возле своих ворот он немного потоптался, а потом решительно пошел в направлении Марекового дома.
Там горел свет, а в его внутреннем кармане плескалась бутылка водки.
1
Говорят, весна – это пора надежд. Возрождение природы, щебет птиц и ласковое солнце словно подталкивают человека двигаться вперед и надеяться на лучшее. Весной горожане подставляют нежным теплым лучам свои бледные лица, а сельским жителям нечего такими глупостями заниматься – еще успеют назагораться на своих огородах. Городские записываются на аэробику, садятся на диеты чтобы подкорректировать припухшие за зиму фигуры, а селяне лишь презрительно поглядывают на урбанистических бездельников: их диета с физкультурой – это такая беготня по хозяйству, что и поесть некогда.
А вот русский поэт Пушкин не любил весну. «Я не люблю весны; скучна мне оттепель; вонь, грязь – весной я болен; кровь бродит; чувства, ум тоскою стеснены », – объяснял поэт свою беловоронность. Да что взять со стихотворца? Загадочная творческая личность …В школах учителя объясняют любовь Пушкина к осени отсутствием комаров с мухами да наличием багрового леса. На самом деле все гораздо прозаичнее. Дожди, ливни, слякоть – настоящие спутники творчества. О каком писательстве может идти речь, когда на улице жарко? Душа зовет на природу, на улицу, на речку, в лес … Какой чудак в такую замечательную погоды будет ковыряться у компьютера? Другое дело, когда на улице темно, облака обложили небо, а капли уютно и неравномерно стучат о подоконник. Кап-кап-кап-кап, кап-кап-кап-кап-кап, кап … Чего в такую непогоду на улицу соваться? Самое время творить. А что это вдруг? В голове туман, дыхание учащается, становится глубже и едва слышным. И творческий человек бросается к компьютеру… А потом бегает по комнате, и – опять к клавиатуре… Что это? Вдохновение .. Пройдет время, творец просмотрит написанное и удивится – разве это мое? Да неужели! Да как так случилось? И кто это мне в голову такое вложил? И откуда я узнал об этой детали? Надо же … А все плохая погода. Это она выбрала из души наболевшее, перекипевшее, о чем сам писатель давно забыл. А душа ничего не забывает ….Отсюда резюме – слякоть с дождями тянут в прошлое, а яркое палящее солнце зовет в будущее. Настоящему подходит что-то умеренное: кучевые облака в небе, сквозь которые иногда проглядывает солнышко. В такие дни – просто живешь, не задумываясь ни над прошлым, ни над грядущим.
Хотя и весной, слава Богу, не все солнцу светить … Вот и сейчас автор выглядывает в окно и удовлетворенно наблюдает за серыми дырявыми облаками, сквозь которые кое-где выглядывают светлые лучики. Есть надежда, что день будет пасмурным, и к лету роман допишется, а иначе – никак. Ведь события происходят в реальном режиме времени, и заранее погоду в эпилоге не описать. Да и летом не до романов. Надо будет бегать по издательствам, рассылать рукописи …. А издатели будут отгораживаться клерками, не отвечать на звонки и письма … Откуда она взялась? Да кто ее знает? Та кто она вообще такая, что романы пишет?
И придется прорываться к редакторам, что-то там лепетать о том, как не имела никакого желания писать этот роман. Так и знала, что напишет на свою голову, а потом носись с ним как с писаной торбой… Дважды садилась за письменный стол, а потом бросалась в Интернет с надеждой: а может кто-то из настоящих писателей уже нечто подобное выдал? Из тех, настоящих писателей, у которых листочки дрожат на ветру, героиня страстно прижалась к возлюбленному, коровка облизала своего теленка шершавым языком, а небо – молочного цвета. А почему молочного? А потому, что все другие цвета уже применили другие сочинители.
А тут что? Листочки – желто-красные, и ничто другое в голову не лезет …
«Ничего подобного, – выдает Интернет.- Настоящие беллетристы пишут за границей, где через окно они видят островерхие готические соборы, а не украинский двор, захаращенный торговыми киосками. Сидят истинные писатели, и как бедный Гоголь, просят друзей – брось на e-mail, если услышишь от простых людей как они живут. Или – пришли очерк о лицах, среди которых вращаешься. Например, под заголовком "Судья-взяточница" опиши как тетка бесстыдно отрабатывает бакшиш: затягивает суд, отклоняет заявление об обеспечении иска и – никаких угрызений совести, когда к ней обращаются:"Ваша честь".
А никому и не признаешься, что роман пишешь – засмеют … А автору и самой смешно… Настоящие писатели (с именем!) не знают, что слагать (первый признак – надергать сюжетов из своей нехитрой автобиографии о встречах с такими же "настоящими" писателями или взять интервью у самого себя), а издатели за ними бегают: «Когда новая книжка?" Или газета киевская дает еженедельную колонку – пиши, чего душа пожелает… И пишет: «Проснулся я в берлинской гостинице и посмотрел на потолок …».
Олег Томашенко не имел никакого отношения к творческим личностям и слава Богу … Весну он любил всеми струнами своей души, и как ребенок любовался каждой распухшей почкой, клейкими изумрудными листиками, цветущими абрикосами… Сам факт наличия марта на календаре наполнял его душу радостью и весельем.
…В такой солнечный день он, наконец, позвонил Белецкому. Старый плут узнал не сразу … Или притворился, что не узнал … Через мгновение откашлялся и безо всякого энтузиазма прохрипел: «Конечно, помню …». И предложил встретиться завтра на кафедре после последней лекции.
Подготовка к этому визиту заняла целый вечер. Появиться в академическом учреждении в спортивной куртке казалось неприличным. Поэтому пришлось вытащить из шкафа потертое темно-коричневое кожаное пальто. Покрутившись в нем перед зеркалом, Олег тяжело вздохнул … Чучело – не чучело, а мешок на вешалке – это уж точно … Утешил себя тем, что при всех своих недостатках это кожаное пальто позиционировало его как потенциального преподавателя вуза, а не как бывшего торгового работника. После того как постирал белое кашне и выутюжил брюки от костюма, пошел на кухню, где и просидел почти всю ночь с сигаретой в зубах.
. ..Ватными ногами поднимался бывший доцент парадной лестницей технического вуза. Было страшно и жутко …Вспотевшие холодные руки дрожали, а мокро было везде – особенно под мышками. Мысль, что никто его здесь хлебом-солью не встретит, подкашивала колени. На площадке между этажами остановился и посмотрел в окно. Готов был бежать куда подальше. Зачем он все это затеял? Дурак … Вот дурак …Только опозорится … «Представьте себе, этот торгаш надумал вернуться в институт! – Что вы говорите? – А на чье место? – А разве он что-то помнит из истории? "
Минут пять смотрел на веселых студентов, которые поспешно пробегали мимо него на лекции, зачеты и экзамены. Своей беззаботностью они напоминали ему ту серую птичку в окне у прокурора … Осмотрелся и чуть не заскулил от отчаяния. Каким чучелом он предстанет перед Белецким в этом двубортном и куцем пальто с широкими лацканами? Зачем он надевал его? В куртке чувствовал бы себя гораздо увереннее. Зашел бы в кабинет как будто мимоходом – как поживаете? Дай, думаю, зайду узнаю, как здесь в родных пенатах. А у меня все хорошо! Киоски … Тьфу!
… И снова возобновил восхождение на свою личную Голгофу, проклиная и допотопное пальто, и свою глупую выходку. Мир изменился …Когда двадцать лет назад читал лекции – все было другим, а особенно это раскованное и незнакомое племя с мобильными телефонами в руках. Бегут куда-то, постоянно смеются … А может это они над ним смеются?
Медленно пошел по третьему этажу, делая вид, что ищет нужный кабинет. Деваться некуда… Встреча уже назначена, и если он вернется назад, как это потом объяснить Белецкому? «Извини, заболел?" А вдруг его видели? «Вы знаете, этот Томашенко, ну помните, работал здесь раньше. Потом пошел металлом торговать. Видела его на лестнице – тянулся весь мокрый в каком-то дурацком допотопном пальто». Сгорбленный, будто восьмидесятилетний старик и в надежде, что его никто не узнает, Олег наконец остановился перед кабинетом заведующего кафедрой истории. Боязливо оглядываясь, пригладил взмокшие волосы и тихонько постучал в дверь… А спустя мгновение осторожно открыл ее дрожащими руками.
Белецкий встретил холодно. Пожал через стол руку и снова тяжело бухнулся в кресло. Кафедрой старый хрен заведовал давно… Еще в молодости выглядел солидно и капитально, а теперь еще больше погрузнел, постарел и выглядел, как развалившийся старец. Жидкие седые волосы его были коротко подстрижены, а большой рыхлый нос с красно-синими прожилками поглотил почти все лицо.
Разговор начали с бытовых проблем… Олег вкратце сообщил о своем вдовстве, о сыне, который собирается изучать иностранные языки. Белецкий крутил шариковую ручку и внимательно слушал. Что-то давнее промелькнуло в его глазах и чертах … Перебрали общих знакомых. Все как положено накануне старости: кто-то умер, разгребая снег, кто-то уехал в Канаду, кто-то покончил с собой… Проблемы высшего образования Белецкий охарактеризовал кратко: «Пытаемся выживать». И замолчал.
Наступило время изложить цель визита.
– Юра, – здесь предпочел откашляться.- А как ты посмотришь, если я вернусь в институт?
– В институт – никак.
В глазах потемнело …. Так откровенно … Что ж … Приподнялся, примериваясь как бы поскорее добежать до дверей, как вдруг заметил в прищуренных глазах старого лиса нечто похожее на сочувствие.
– Нет уже института …А есть национальная техническая академия. Ты, брат, отстал от жизни. Так что, если в академию, то почему нет? … А что это тебе приспичило?
– Не знаю … Решил вернуться к преподавательской деятельности. Есть у меня шансы?
– Шансы-то есть, а вакансии доцента – нет. Пойдешь ассистентом? Ведь ты – кандидат наук …Все с нуля …. Fershtein?
– Fershtein. Собственно, я не против … Так даже лучше.
– Там Кохановский на пенсию собирается. Но имей в виду – история сейчас другая. Я имею в виду историю Украины. И преподавание на нашей кафедре ведется на украинском языке. Сможешь?
– Конечно …
– Какое-то время будешь вести практические занятия .. На подготовку – две недели .. Подумай .. Оно тебе надо? Ведь я ничего не обещаю. Меня самого могут на пенсию выйти, или … Один звоночек уже прозвенел … инфарктом называется.
– Согласен, – поспешил Олег с ответом.
– Приходи в понедельник с трудовой, тогда и детали обсудим. Вот тебе два учебника, реферат и план занятий. Читай и проникайся.
Шаркая ногами, Белецкий провел его до двери.
… Широкой парадной лестницей технического вуза сбегал другой человек. Вроде то же самое старосветское кожаное пальто, из под которого белело глупое кашне … А вот и нет! Олег перепрыгивал через ступеньки, расталкивая локтями зеленых студентов. Еле сдерживался, чтобы не показать им язык! Как он, оказывается, соскучился за всем этим! За лекциями, экзаменами, зачетами, длинными и нудными заседаниями кафедры – за всем! На выходе отошел в сторону и закурил, чтобы успокоиться. Минут пятнадцать смотрел на окружающий мир и размышлял над сюрпризами жизни. Чувствовал в себе силы перевернуть горы! Горы, горы …Кстати, о горах … Не найти ли старых друзей из турклуба?
Боже ты мой … Ведь он – без пяти минут преподаватель истории высшего учебного заведения! Неужели шкура торгаша и прораба навеки сгорела в огне? Посмотрел на голубое весеннее небо, а потом – на свое старорежимные пальто. Ничего… Завтра купит что-то посовременнее. Это не проблема. Выбросил окурок и побежал на трамвай. Надо накупить книжек и читать, читать, читать… Придется не только наверстать упущенное время, но и превзойти будущих коллег. Ведь до пенсии ему еще целых 10 лет!
2
В разгар весны хирург Шевчук уже довольно успешно удалял камни из почек, грыжи и аппендициты. К нему стали даже проситься на операции, на что Кирпа язвительно отреагировал: «Отбиваешь кусок хлеба, коллега…». Но сразу же и похлопал по плечу: «Шучу, шучу… Здесь тебе не город. Больных на все хватит».
Однажды Андрей благополучно вырезал местному фермеру паховую грыжу, и тот в знак благодарности притарабанил ему чуть ли не половину кабана. Большую часть мяса он раздал соседям, а остатки отвез матери. С того времени Таня все чаще заносила ему горячий ужин под предлогом того, что у соседа, сутками пропадавшего в больнице нет времени на готовку пищи.
В общем, жизнь потихоньку налаживалась, как вдруг – гром среди ясного неба. Утром в хирургическое отделение привезли красивую скромную девушку с острой болью в животе. Оказался банальнейший аппендицит. Андрей еще пошутил с красавицей и успокоил, что аппендицит сейчас удалять легче, чем гланды. Мать девушки почему-то все время плакала… Операция прошла удачно: ничего не зацепил, аккуратно зашил, все было чудесно и чистенько. Обычно такие пациенты на третий день выписываются.
Однако ночью девушка умерла… Целый день он ходил грустный, а дома, после работы, тяпнул одним глотком полстакана самогонки. Когда перед глазами затанцевали кровавые мальчики, он расплакался как ребенок. Это даже вообразить невозможно! Мать потеряла дочку… Ведь это не шутки… Не кошка потеряла котенка, не сука – щенка, не курица – цыпленка. Хотя и им, наверное, больно от этого, но все это не то, не то, не то… Человеческая мать потеряла свое родное и любимое дитя!!! Что может быть ужаснее?
В этот день Андрей проклял минуту, когда решил стать хирургом… Вокруг люди живут – в ус не дуют, потому как имеют дело с неживым материалом. Токарь засечет деталь – берет другую болванку, фермер угробил землю подсолнечником – хоть бы что. Даже если взять родственные профессии… Учитель «запорол» чужую душу – кто его за это накажет? Никто. Судья сажает за решетку невинного. Что ему за это? Аж ничего. Разберутся, выйдет осужденный на волю и дальше живет. А тут каждый день, как на пороховой бочке. Юная прекрасная девушка… Восемнадцать лет… Огромные карие глаза… Жить да жить, а он, Андрей Шевчук, ее «запорол», и никакая другая девушка ее никогда не заменит.
Ночью позвонил Смидовичу и, преодолевая икоту, спросил о результатах вскрытия. Тот ответил, что относительно операции – никаких претензий… Просто у девушки оказался скрытый порок сердца.
…Утром на работу не вышел, отпросился по причине простуды. Весь день лежал на кровати и смотрел в потолок. А там – очаровательная девушка с выразительными карими глазами, а за ее плечами – убитая горем мать. Что делать? Как жить дальше? Бросить эту проклятую профессию? А куда податься? Ведь он больше ничего не умеет делать!
Вечером залаял Джунька, и в окне показался патологоанатом, отворяющий калитку. Несмотря на опухшее лицо хозяина дома, он прошел в комнату, спокойно уселся на табурет и, положив свой черный портфель на колени, осмотрелся.
– Молодец, – похвалил, как ни в чем ни бывало. – Чисто, уютно…
Парень поднялся с кровати, молча достал из-под стола недопитую бутылку с самогоном на травах и разлил ее по кружкам. Потом вытащил из шкафа буханку черного хлеба и отрезал несколько ломтей. Смидович послушно взял кружку и понюхал жидкость. Выпили.
– Что? Тяжело? – наконец спросил что-то по сути. – Не кори себя…
– Что вы в этом понимаете? – взорвался Андрей. – Разве вы прооперировали хотя бы одного живого человека! Какие у вас там неудачи? И как быстро вы сориентировались… Режь – сюда, режь – туда, перерезай все, что угодно, ваш «пациент» и не пикнет. А мне как жить? Идти по вашему пути? А кто тогда их будет оперировать? Кто им вырежет их проклятые болячки? Как к этому относиться? Одни утешают себя тем, что каждый врач имеет свое маленькое кладбище, другие бьются головой об стенку за каждого больного, третьим вообще все по барабану, кто из пациентов умер, а кто выжил. Где та золотая середина?
Андрей хищно жевал хлеб с опущенной головой, не ожидая ответа. Смидович и правда немного помолчал, а потом приглушенно заговорил. Да, он действительно не хирург… Работал обычным терапевтом и тоже ошибался, и не раз после его лечения или не-лечения скорая отвозила его пациентов в стационар, а там – как звезды лягут. Иногда и умирали… А зарплата маленькая, а от жены только и слышишь: все берут деньги, все на фирменных рецептах лекарства выписывают, только мой праведником придуривается. Посмотри на Климова – на одной только спирулине машину себе купил! Со временем жена с дочерью ушли, а он сломался. Начал пить… Сначала незаметно, а потом все больше… Что до больных, то черт их знает, принимают они назначенные лекарства или нет. Сидит очередь в коридоре – за угол заворачивается, а у тебя три часа на всех или пять минут на каждого. Лечишь вслепую… Не выдержал и бросил эту бодягу…
– А пить?
– Проблемы этим не решаются. Почувствовал, что гибну, а в глазах коллег превращаюсь в посмешище. Надо было что-то менять… Вернулся назад в село и живу себе потихоньку. А ты мне позавидовал…
– Сначала все было хорошо, я проверял, я бегал, интересовался… – Андрей снова сделал попытку вылить на собеседника свои страдания.
– Пойми, есть обстоятельства, которые от нас не зависят. А как относиться к своим неудачам – каждый решает сам. Хотя правила очень простые, и ты наверняка их знаешь. Во-первых, анализировать каждую неудачу до последнего атома. Вспомни Пирогова: «В случае летального исхода хирургу следует изучить картину вскрытия, как детективу, собирающему улики на месте преступления. Попытаться по ней восстановить последовательность развития осложнений после вмешательства своего скальпеля». А во-вторых, есть такое выражение: медицина – самая точная наука после богословия. Это выражение раскрывает суть нашей профессии. Медицина и богословие здесь противопоставлены друг другу. В том смысле, что медицина имеет дело с телом человека, а богословие – с его душой. В современном мире сферы влияния разделены. А что такое человек? Человек – это целостный биологический аппарат, построенный неизвестным нам Великим Конструктором. В этом аппарате душа и тело слиты в единое целое. Великий Конструктор заложил в человека свои законы.… И мы, медики, видим лишь поверхность. Сколько столетий прошло, сколько людей, собак, жаб и мышей загублено, чтобы понять механику действия человеческого организма, а все зря. Человек – сложнее механически-водяного агрегата. А мы действуем только как химики, физики и слесари. Химик смотрит – ой, там у него микробы завелись! Убьем микроба… Физик говорит: кровь не так циркулирует… Клапан сердца износился – это уже к слесарю. Хорошо, поменяли клапан… Продлили кому-то жизнь… А тому и не меняли – сам вылечился. И такое бывает! Мы действуем, как слоны в посудной лавке: лечим одно – губим другое. Отсюда все наши беды…
– И чем мне поможет ваша лекция? Я и сам все это знаю…
– Так я к тому и веду… Врач – тоже человек, который взялся помочь другому человеку в меру своей компетенции. Помощь телу – это ключевые слова твоей профессии и не более того. Ты не принимал участия в конструировании человека… Но ты – врач. Ты знаешь механику функционирования тела. И если ты сделал в этих условиях все, на что способен и даже чуть больше, то совесть твоя чиста. А если в твоей голове крутилось – заплатили или не заплатили, или как родственникам лекарства подсунуть, чтобы они их в определенной аптеке купили, или чтобы этого лекарства еще и куму на операцию хватило – тогда плохи твои дела..
– Да не брал я ничего с той девчонки… Я уже даже к благодарностям не прислушиваюсь… А в список лекарств добавляю только чуть-чуть, чтобы НЗ всегда под рукой был, и чтобы я мог оперировать тех, у кого совсем денег нет…
– У девочки, – терпеливо продолжал Смидович, – сердце ни к черту было.
– Я спрашивал у матери… Та сказала – никогда не болела и ни на что не жаловалась! Кардиограмма ничего не показала… И это в то время, когда я еще не отошел от той, ноябрьской… Откладывать операцию не было времени!
– При чем тут ноябрьская тетка? Там совсем другое дело было… Ее, наверное, и Кирпа не спас бы.
Андрей постепенно успокаивался… Налил Смидовичу четверть кружки, а себе – только дно покрыл:
– И что теперь делать? Как мне оперировать, если я не знаю законов вашего Великого Конструктора?
– Не вашего, а нашего… Основа медицины – атеизм… С одной стороны мы знаем, что в нас есть все виды защитных механизмов, и при заболевании организм сам старается выкарабкаться. Ты лучше меня знаешь, что иногда нужно просто не мешать человеку выздоравливать. Это – закон Великого Конструктора, который учел возможность травм на Земле и заложил в организм защитные средства. Небольшая рана заживает сама. Так? Так. Даже если ничем ее не смазывать. В дикой природе волки плюют на рану, и она затягивается. Даже пословица есть: «Зажило как на собаке». Мой отец в детстве вавки пылью присыпал! Или сальник. Это вообще чудо! Живот очень уязвим, и важные органы брюшной полости открыты для возможных повреждений. Вот Великий Конструктор и предоставил сальнику исцеляющую функцию. Он направляется к больному месту, прикипает к нему, лечит его и всасывает в себя различные вещества. По его локализации ты находишь место воспаления. Еще Вишневский говорил: «Будьте почтительны к машине, которую создала природа. Она одна лишь умеет ее чинить. Природа – кузнец, хирург только ее подмастерье. Наше дело следить за тем, чтобы ничто не мешало ей восстанавливать то, что разрушено». Но есть и обратная сторона медали… Люди умирают не от старости, а от болезней, которые тоже заложены в их природе, в генетике, образе жизни и внешних факторах… Если бы человек не болел, он жил бы вечно… Существует регуляторный механизм в виде недугов, который упорядочивает численность населения. Мы вмешиваемся в этот естественный отбор, и тем самым уже являемся большими грешниками. Вспомни шаманов, ворожек… Они лечили человека как единое целое: душу и тело одновременно. Синхронно… Вместе с тем, если они в чем-то сомневались, то обращались за советом к Богу: а нужно ли исцелять этого человека? И Боги отвечали: этого лечи, этого оставляй на произвол судьбы, а этого – на твое усмотрение. Но самое главное – шаманов назначали Боги, и никто их не выбирал… Как было? Умирает шаман, и люди ждут, пока Бог укажет им на преемника… Спустя какое-то время кто-то среди них заболевал… Лежит неделю в лихорадке, а когда оклыгает, все знают – это шаман. Человек бросал семью и становился посредником между людьми и богами. А нас никто не назначал… Мы стараемся продолжить жизнь людей, которых природа приговорила к смерти… И при этом руководствуемся своими собственными критериями, которые зачастую базируются на кошельке пациента. По крайней мере, в нашей стране… Следовательно, мы – инструмент неестественного отбора и спасаем лишь тех, кого, может и не надо спасать. И в то же время отправляем на тот свет тех, кто спас бы этот. Мы – тоже люди… А природа адекватно отвечает на наши вмешательства в ее законы. Только управились с инфекционными заболеваниями – вот вам СПИД… Поломайте голову над ВИЧ-инфекциями, раз такие умные… Или онкологические заболевания… Коварный недуг, в котором боль появляется на последних стадиях … Но боль – это защитный механизм! Боль – не что другое, как сигнал организма об опасности. А при онкологии этот защитный механизм кто-то нарочно включает лишь на последней стадии, когда врач уже бессилен…
– Знаете, одна мамина приятельница уехала в Израиль. Уже десять лет как она там присматривает за денежными бабками. Так она говорит, что тамошняя хирургия – на наивысшем уровне. Но лечить – не лечат. Ее муж как-то пошел в поликлинику, что-то на руке высыпало, так его симптомы засунули в компьютер, и оттуда вылезла бумажка с назначениями. Зато бабки, за которыми она присматривает, по 90 лет живут, штопанные-перештопанные. Так и сказала: «Лечить – не лечат, и как дойдет до операции – с того света вытащат».
– Вот тебе иллюстрация к тому, что я сказал. Сегодняшняя медицина – во власти бизнеса, и ее доход – это дорогостоящие операции. На копеечном лечении много не заработаешь. А люди преклонного возраста со своими болячками – значительный источник дохода для медицинского бизнеса. Вот тебе и неестественный отбор в наличии… Хорошо. Возьмем тот наболевший для нас с тобой случай с автокатастрофой в ноябре. Где гарантии, что та женщина выжила бы в городе? В городской больнице она, может, еще бы быстрее Богу душу отдала… Чтобы в наших условиях спасти человека необходимо стечение благоприятных обстоятельств. Поэтому случилось то, что случилось. А почему подняли шум? А потому что дамочка городская, а муж кляузу написал. Если бы сельская умерла, никто бы и не кинулся. Вот ты чего на село приехал?
Андрей покраснел.
– Опыта набираться? На подопытных кроликах? Здесь не люди живут? А тут, знаешь, тоже каждый человек – чья-то мать, сестра, дочь. Я когда слышу, что молодых специалистов в села отправляют после института, так у меня аж мороз по коже. Учитесь, деточки, на подопытных селянах, а выучитесь, загубив сотни душ своей неопытностью, так и в город возвратитесь – врачевать «настоящих» людей. Ну хватит, об этом можно много говорить. Ты, главное, успокойся, выходи завтра на работу, а с водкой – не балуйся. Проблемы этим не решишь… Много решил, лежа здесь? Ото ж…
– Я, кажется, начинаю понимать… Тот обезьяний мужик с перитонитом выжил благодаря стечению обстоятельств… Жена привезла его сразу же, в другой район мы его не отфутболили, потому что я (именно я!) тщательно подготовился к этой операции. Если бы тогда, в ноябре, на месте той женщины случился этот мужик – он бы умер вместо нее… Так?
– Может и так…
– То есть, не я решаю, кому жить, а кому умирать?
– Не знаю… Знаю только, что ты удлиняешь людям жизни. Но ты – человек, и поэтому можешь ошибаться… Просто сейчас общество находится на таком уровне, что люди привыкли к мысли, что врачи во что бы там ни стало должны спасти их жизнь. Каждый летательный исход в пределах больницы рассматривается как чрезвычайное событие. Но врачи – не боги, а такие же люди, как и все…
Залаяла собака, и Андрей выглянул в окно…. А то соседская кошка пробежала по двору и исчезла за сараем.
– Ты посмотри, какие огромные средства тратятся в западном мире совсем не туда куда нужно, – продолжал Смидович, вытягивая из портфеля газетную вырезку. – Послушай этот бред: «Лидеры нескольких стран, привлеченных к проекту, празднуют победу вместе с исследователями, подчеркивая, что расшифровка генома является ключом к лечению самых серьезных заболеваний. Их радует, что завершение Human Genome Project удачно совпало с 50-летним юбилеем открытия двойной спирали ДНК». Дошло?
– Что?
– Уже вдалбливают населению, что ген – это ключ к лечению самых серьезных заболеваний. Хорошо… Предположим, что ген является программкой, на которой записан опыт предыдущих поколений. Согласно естественному отбору и еще каким-то законам ты сейчас пользуешься тем, что твои предки для тебя накопили. Они ошибались, много двигались, укрепляли здоровье или губили его, злоупотребляли водкой или были непьющими – все это передалось тебе. А теперь представь этого генного инженера – слесаря человеческого организма. И такой с позволения сказать слесарь, не имея никакого представления о других законах Великого Конструктора, полезет ковыряться в генах. Никто не знает, что он там натворит, что он удалит, за что зацепит и как природа на все это отреагирует. Никто не думает, как это скажется на последующих поколениях.
– Об этом еще Кроненберг предупреждал в фильме „Муха”, – подтвердил Андрей. – Там муха случайно скрестилась с человеком, и из этого вышел мутант. А я сегодня целый день лежал – в потолок смотрел, а потом включил телевизор. А там передача… Врачи-исследователи продемонстрировали эксперимент: положили четырехдневного мертвеца в гроб, опутали его разнообразными датчиками, а гроб поставили на специальный эскалатор, движущийся к электропечи. Возле самой печки стрелки приборов задрожали, а перо энцефалографа сдвинулось с места … Якобы мозг сигналы SOS подавал. И все это было похоже на очень испуганного человека… Ведущий аж вскрикнул – сенсация!
– Сенсация… Какая ж это сенсация? Для дураков – сенсация… Простая вещь. Мертвое тело является безжизненным только для окружающих людей, которые видят в нем останки живого человека. Душа вылетела, но ведь клетки тела умирают постепенно. И будут умирать, пока тело не разложится окончательно. Клетки обмениваются информацией, и кто-то передал по цепочке, что температура повышается и по всей вероятности, ребята, нас в скором времени сожгут к чертовой матери. Еще живые клетки в ожидании огня испытывают страх, поэтому и засигналили как и привыкли – в мозг! А куда же еще? Мозг ведь тоже еще не разложился… Вот и вся отгадка… Душил бы этих «ученых», ей-богу! Только бы деньги свои отрабатывать – сенсации ищут. А сенсация – под носом! Человек, его рождение, смерть, жизнь – все это и есть ежедневная, ежечасная и ежесекундная сенсация. Ладно… Пойду я. Завтра тяжелый день…
Андрей провел гостя к калитке… Вечер был такой тихий и такой замечательный, какой может быть только в украинском селе. Где-то замычала корова, петух закукарекал, свинья хрюкнула, собачка гавкнула… А в темном небе сияли далекие загадочные звезды.
– Виктор, а можно вас что-то спросить напоследок? Вот интересно, что вы поняли в этой жизни, как патологоанатом? Именно как патологоанатом…
– Единственно, в чем я убедился, так это то, что беда не ходит одна. Обычно когда в семье кто-то умер, то со временем еще кто-нибудь заболеет, а кто-то потеряет работу и тому подобное. Тоже какой-либо неизвестный нам закон работает. Как частный случай закона парности… Хотя почему неизвестный? Испокон веков говорили: «Как одна беда идет, то и другую за собой ведет. Беда за беду зацепилась. Беда сама не ходит, а десять за собой водит». Вот тебе и законы…
3
К своему первому практическому занятию Олег готовился, как артист к выступлению после продолжительного перерыва. Вычистил купленный в прошлом году костюм, посетил парикмахерскую… Старосветское пальто выбросил на мусорник, а вместо него приглядел себе в «Мужской моде» длинное черное пальто с разрезом сзади. Дома показал обновку сыну… А тот недовольно покрутил носом: «Папа, давай в следующий раз ты будешь брать меня с собой». Оказалось, это пальто не лучше предыдущего. Тогда поехали в магазин вместе… Любезная продавщица разрешила им выбрать взамен что-то другое, и Олег перемерил еще с пяток моделей. В конце концов, Игорек остановился на элегантном темно-синем пальто средней длины.
На кафедре его встретили по-разному. Коллеги с прошлых времен за спиной спорили, кого он пришел подсиживать, а старший преподаватель Гончар грубо спросил: «Зачем вернулся? Делать нечего?». Молодым преподавателям было безразлично – они жили своей жизнью и не изъявляли особого желания контактировать с новоприбывшим. Первое практическое занятие состоялось без эксцессов, беспокоили лишь проскальзывавшие в речи русизмы. Но это поправно – купил учебник украинского языка, а на ночь стал читать украинских классиков.
Не успел акклиматизироваться, как заболел доцент Кохановский… Не особо раздумывая, Белецкий поставил его на замену… Олег побегал по своей преподавательской, в который раз перечитал тему лекции, а потом не удержался и налил себе рюмку коньяка, который осталась после дня рождения Гончара.
… В аудиторию он зашел через десять минут после звонка, надеясь на то, что часть студентов разойдется. И действительно, в аудитории сидело человек пятьдесят, и все они были заняты своими делами – переписывали конспекты или тихо разговаривали.
Олег приблизился к кафедре, пронзительно посмотрел на студентов, и ему стало страшно. За миг пришел в себя и слишком громко поздоровался. Нетвердый голос выдавал волнение. Наконец откашлялся и жестко выговорил:
– Доцент Кохановский заболел, поэтому лекцию сегодня буду читать я… Зовут меня Олег Андреевич Томашенко. Запишите тему: «Гетманство Украины: Богдан Хмельницкий». Предупреждаю, никакой диктовки. Я рассказываю, а вы слушаете и записываете. Что недослушаете – на то есть учебники.
В течение лекции понял, что ничего не забывается. Скептические лица студентов постепенно отрывались от переписывания конспектов по другим предметам. На каком-то этапе показалось, что не было никакого перерыва: все знакомо и привычно, как двадцать лет назад. Те же студенты, та же аудитория… И он не изменился. Единственно, что трансформировалось – это его отношение к Хмельницкому.
– Умный и дальновидный полковник Богун отказался присягать московскому царю. Он страстно любил Украину и больно реагировал на действии украинских гетманов, которые уничтожали козацкие вольности. Он выступал против заключения Белоцерковского договора еще в 1651 г. Со временем возглавил антимосковскую старшинскую оппозицию. После смерти Хмельницкого в 1657 году Богун поддерживал курс Выговского и Юрия Хмельницкого на независимость от Москвы, выступал против сближения с Польшей или Турцией. Богун отказался подписывать заключенный Выговским Гадяцкий договор в 1658 году…
Прозвучал звонок… Последняя фраза зависла в воздухе, но слушатели продолжали спокойно сидеть на своих местах. А одна курносая девушка из первого ряда тоненько спросила:
– А что будет с Богуном дальше?
Все рассмеялись, а Олег ответил:
– Про это вы узнаете на следующей лекции.
– А в школе говорили, что его ляхи убили…
– Никто не знает, как он погиб… Ян Казимир в своем письме к жене писал: «Я приказал его арестовать, чтобы наказать рукой палача… но Бог наказал его иначе». А как иначе – достеменно невідомо…
И сам не уловил, как из него выскочило это сугубо украинское «достеменно невідомо». Даже не знал, как оно переводится на русский язык.
Сразу же побежал к Белецкому, чтобы спросить готовиться ли ему к следующей лекции. Тот был не один – на диванчике возле него удобно примостился доцент Рыбалко с кафедры политэкономии или как там она теперь называлась. Хотел уже вежливо закрыть перед собой дверь, когда услышал приветливый голос Белецкого:
– Заходи! Нет, ты послушай, как они Новый год встречали… Я тут под столом катаюсь от ихнего Карасевича.
Карасевич был заведующим кафедрой политэкономии или как там она теперь. Рыбалко, жилистый сутуловатый человечек лет пятидесяти пяти с добрым лицом и светлыми глазами, повествовал:
– Так я ж и говорю… Написал наш Карасевич пьесу, раздал роли и заставил нас разыграть новогоднюю сказку. А сказка, надо признать, не без морали… Вы же знаете нашего Карасевича – бывший комсомолец, показуха – превыше всего… Все его боятся, как зайцы бубна. Доценту Мамаю сначала сунул роль Конька-Горбунка, но тот категорически отказался: «Я уже староват для таких ролей. Лучше буду Задувайлом». А роль Задувайла – это стоять в стороне в какой-то хламиде и дуть: « У-у-у-у-у…». И все… Итак, собрались мы накануне Нового года и надеемся: «Может, забыл?». Где там! Память – комсомольская, все помнит. Порасставлял нас, и спектакль начался. Мамай-Задувайло задул свое: «У-у-у-у-у… Я- Ветер-Задувайло, я вью, завеваю, задуваю… У-у-у-у-у…» И выдул на середину аудитории Снежинок, то есть лучшую половину нашей кафедры вместе с дородной Мерзликиной. Полгода до пенсии… Снежинки закружили…. Мерзликина – посредине, а остальные вокруг нее, аккурат самовар с чашками…
– И одеты снежинками? – задыхаясь от смеха, спросил Белецкий.
– Точь-в-точь… В платьицах нарядных, костюмчиках сияющих… А сверху бумажные узоры понашиты. В далеких шестидесятых моя мама точно такие сестрице моей из фольги вырезала. Вдруг появляется Новый Год – молодой аспирант Воробей. Сравнительно молодой… Сорок лет на той неделе праздновали. Дебеленький такой, плотненький, килограмм под девяносто… Проговаривает Воробей свои слова, а тут выбегает тройка гнедых … В роли Конька-Горбунка – ваш покорный слуга, а за пристяжных – рахитичный Белозеров и флегматичный Передерий. Новый Год прыгает на Конька-Горбунка и гарцует в светлое будущее… И вот я, мыршавенький и сутуленький, несу девяностокилограмового Воробья в светлое будущее под завывания доцента Мамая («У-у-у-у-у… У-у-у-у-у…!») и в сопровождении Снежинок. Согнулся я под этим Воробьем-Новым Годом к земле-матушки как дуга… Еле три шаги шагнул и по всей вероятности гепнулся б, да пристяжные подсобили – плечиками своими поддержали Воробья… А то б не доскакали мы до светлого будущего…
– А….когда же… ты … свалился?
– Та уже за кулисами, то есть за дверями… Пристяжные в двери не пролезли, так я его за дверями и снял…
– Ох… и насмеялись вы…
– Ты что, сдурел? Которое там насмеялись? Все было на полном серьезе… Карасевич аплодировал с таким видом, будто он находился на торжественном собрании, посвященных 60-летию освобождения Киева от фашистских захватчиков… Даже когда за стол сели – никто и не улыбнулся…
Когда Рыбалко ушел, Белецкий, немного успокоившись от смеха, спросил:
– Как лекция?
– Та вроде бы и не было никакого перерыва.
– Я там минут пять постоял под аудиторией, послушал тебя и знаешь, о чем подумал? Берись за докторскую… И тема есть…
– Я думал втянуться сначала…
– Что тут думать? Некогда думать.. Светка Толока засела за докторскую, и если она защитится, то автоматом станет моей престолонаследницей. А Света – женщина упорная и усидчивая. Заведет свои порядки… Словом, садись за докторскую и не сомневайся. Предлагаю тему – экспедиция Яворницкого на Днепрельстан. Экспедиция до сих пор как следует не изучена, в основном все на черепки бросаются… А ты изучи людей, которых Яворницкий приобщал к этому делу, в каких условиях они работали. Рабочее название диссертации «Экспедиция на Днепрельстан, ее участники и значение».
Когда Олег возвратился в свою комнату, там уже сидел преподаватель Гончар. Одной рукой он поддерживал опущенную голову, а другой – мобильный телефон возле уха.
– Так… Повернись налево, теперь заверни направо, за угол… Не могу я тебя забрать! У меня лекция через десять минут!
Пожилой преподаватель нервно положил телефон на стол и тяжело вздохнул. А Олег поинтересовался:
– Что, супруга вышла из трамвая и не знает куда идти?
Тот изумленно поднял голову.
– А ты откуда знаешь?
– Та то я так…
Не откладывая дело надолго, засел в библиотеке и начал собирать материалы об участниках экспедиции на Днепрельстан. Добровольський, Козар, Смоличев, Миллер – все они в скором времени предстали перед ним, каждый со своим характером и судьбой.
Особенно заинтересовали Козар и и Миллер. Павел Козар – ученик Яворницкого и исследователь днепровского лоцманства. В 30-х годах его трижды забирали в НКВД, гоняли по тюрьмам, высылали из города. Во время войны он был директором исторического музея, членом ОУН, организовывал и возглавил научно-археологическую и геологическую экспедицию на днепровские пороги, обнаженные после разрушения Днепрельстана. В январе 1942 года возглавил “Просвіту”… А Михаил Миллер? Человек, который в 1962 году написал книжку «Судьба украинских археологов под Советами»… И все они забыты в этом странном городе, где среди почетных жителей выстроились такие одиозные имена, которые и на ночь произносить боязно… Нет… Надо писать статьи, что-то делать, действовать… Надо возвратить городу имена этих замечательных сынов Украины!
Из библиотеки вышел очень поздно… Шел домой весь в своих думах. Диссертация – диссертацией, но не помешало бы развернуть широкую образовательную деятельность среди населения. Параллельно писать статьи в местные газеты, предложить телевидению программу по истории родного края. Тем более, что он поверхностно знаком с генеральным директором.
… На холодильнике висела записка «Я пошел к Сяве. Буду поздно». Наспех поужинав, принялся разрабатывать план будущих действий…
Но правду пословица говорит: «Беда не ходит одна». Среди ночи позвонил Маринин двоюродный брат и сообщил, что тещу забрала скорая и сейчас она находится в гинекологическом отделении 5-й больницы. Утром поехал туда перед работой и поговорил с врачом – мужчиной лет тридцати восьми с искривленным боксерским носом. Тот сообщил, что болезнь запущена и необходимо провести курс лечения, который по всему будет стоить немало. Олег накупил в аптеке рядом с больницей кучу медикаментов, включая антибиотики и йогурты. Но прошла неделя, а теща все еще жаловалась на боль в животе. На предложение пересмотреть свои назначения Боксер возмутился… Он лучше знает, как лечить, а колоть антибиотики нужно минимум 10 дней – об этом даже дети знают. Прошли и пресловутые 10 дней, а состояние тещи не улучшалось. После того, как ей, наконец, назначили еще один курс лечения, Олег поинтересовался у Боксера, уверен ли он в том, что именно эти лекарства помогут старушке? Тот небрежно бросил: «Надеемся… А сто процентов вам не даст даже Господь Бог». Потом тещу в который раз послали на УЗИ, но теперь уже УЗИ сердца, стоившее, ни много, ни мало, 100 гривен. Олег не вытерпел: «Зачем сердце? Вы что, на сердце жаловались!».
– Та не… Тут ходила по палатам одна цяця… Сначала продавала какое-то ликарство от всех болезней, а потом запысала всю палату на УЗИ сердца…
И неловко добавила:
– Тут такый безлад… Коммивояжеры целый день швендяють, как будто это не больница, а проходной двор.
Олег кинулся к Боксеру, но тот голосом менеджера среднего звена буркнул:
– Вы что? А вдруг у нее больное сердце? Я слышал шумы, надо выяснить…
– А кардиограмма? Она уже не в моде?
– Кардиограмма многое не определяет. Если не согласны, распишитесь, что вы отказались от УЗИ, и мы снимаем из себя всякую ответственность…
Тут Олег схватил коммерсанта в белом халате за петельки и зашипел ему прямо в лицо:
– Слушай меня, тварь недоученная… Если ты еще будешь мне здесь лапшу на уши вешать, я тебя по судам затаскаю. Я сейчас же нанимаю адвоката и буду собирать все твои рецепты, а ты мне распишешься под каждой бумажкой и под всеми своими назначениями. И если с бабкой что-то случится, то суд разберется, нужно было ей УЗИ сердца, или те антибиотики, что ей не помогают, или что-то другое. Ты понял?
Боксер побледнел и убежал…
На следующий день тещу перевели в другую больницу… Таким образом Боксер отделался от хлопотной пациентки с ее зятем. Олег решил пожаловаться заведующему, но того не оказалось на месте. Вежливая секретарша предложила подождать в коридоре….
Там он уселся на стул и приготовился, во что бы то ни стало, встретиться с заведующим… Напротив располагался кабинет УЗИ, на дверях которого было написано, что прием ведет кандидат медицинских наук Лариса Кашкина. Очередь женщин под кабинетом медленно продвигалась… С их разговоров он узнал, что стоимость УЗИ уже не 35, а 50 гривен. Выше дверей висел стенд с надписью, что оборудование закуплено на средства благотворительного украинско-израильского центра. «Зачем тогда плату берут? Ведь оборудование дармовое?» – спросил он самого себя и начал считать. За полчаса в кабинет вошло 5 женщин. То есть, получает госпожа Кашкина 500 гривен в час. Работает она с 10 ч 12 мин до 16 ч 42 мин. Даже приподнялся немного, чтобы присмотреться, не ошибся ли… Какой-то странный график… Они здесь действительно все малость не в себе… Ладно… За 5 с половиной часов только это украинско-израильское оборудование обогащает больницу где-то на 4000 гривен. За неделю – на 20, а за месяц – на 70-80 тысяч… Его расчеты прервала появившаяся в дверях докторша в белом халате. Это была стройная девушка лет тридцати, в сапогах на высоком каблуке и в джинсах до колен, которые кокетливо выглядывали из-под белого халата. Уверенной походкой Кашкина подошла к какому-то пареньку, назвавшему ее просто Ларисой, взяла его под руку и вместе они отошли к окну. Там молодая исследовательница передала пареньку несколько сотенных купюр. «Каждый день свежая копейка», – промелькнуло в голове. – Чего не жить?”
Рядом разговаривали две барышни… Оказывается, каждая посетительница должна принести с собой салфетку и два презерватива. «Неужели за 50 гривен они не могут купить необходимые материалы?» – возмущалась одна из девушек.
Не дождавшись заведующего, Олег, злой как черт, поехал в новый тещин приют. А когда зашел в отделение, стал как вкопанный. В просторном холле на мягких кожаных диванах сидели больные и тихо разговаривали с посетителями. На стенах были развешены разноцветные пейзажи и разрисованные тарелки. В одном углу притаился современный телевизор, а в другом – большой аквариум с рыбками. На полу и на подоконнике выстроились шикарные, развесистые ухоженные цветы в горшках. Симпатичная медсестра любезно вызвала больную Кулакову…
Теща не знала, как и благодарить зятя за то, что перевел ее сюда. Олег хотел возразить, что и кончиком пальца для этого не пошевелил, но старушка его не слушала… Она рассказывала, какие здесь замечательные врачи, как тут уютно и даже не верится, что это обычная городская больница. Ее положили в двухместную палату, персонал – такой вежливый, такой заботливый… Пыталась дать сестричкам и санитаркам деньги в благодарность за их нелегкий труд, так те, кто берет – благодарят, а большинство и отказывается. За операцию деньги не требуют, но она просит обязательно заплатить хирургу Карпенко 1000 гривен. Потому что здесь с каждого и не возьмут… Вчера бабка из соседней палаты норовила сунуть сто гривен, так хирург и не взяла. Засмеялась и сказала: «Идите себе, бабушка, и не выдумывайте. У нас лечат бесплатно». В глаза говорят, что все здесь сделано за счет больных. Так не жалко и заплатить, если видишь, что это все – в дело. А еды много не приноси… Кормят три раза в день и довольно пристойно: супчик гаряченький с морковкой и укропчиком, каши-размазни, чай с хлебцем дают. А еще нужно 1000 гривен на лекарство по списку, утвержденному заведующей отделением. Лекарство приносят в полиэтиленовом пакете вместе с чеком.
Олег дал на аптеку 1000 гривен, а хирургу решил заплатить после операции. «Еще неизвестно, как оно будет…».
Когда теща немного оклыгала, снова встал вопрос о “подяке” хирургу. Платить тысячу гривен казалось сверх меры, а 500 – в самый раз. Спустя некоторое время подумал, что может вообще ничего не платить, потому как операция уже прошла и довольно успешно. Но теща замучила своему хныканьем: «Ты уже заплатил?». Поэтому накануне выписки он громко и нетерпеливо постучал к хирургу Карпенко.
…В небольшой полутемной комнатушке, захламленной каким-то плакатами и приборами сидел, упершись локтями в стол, светловолосый худой мужчина лет сорока. В руках он держал зажженную папиросу…. Спокойными и утомленными глазами врач посмотрел на посетителя и молча кивнул головой в сторону дивана. В один миг Олег почувствовал себя ничтожеством… Присев одной точкой на диван, он шепотом спросил, какие перспективы у прооперированной Кулаковой. Карпенко глубоко затянулся и сдержанно ответил, что все будет хорошо, надо только немного подлечиться. Тогда он вытянул из кармана 500 гривен и осторожно положил их на край стола: «За операцию…». Однако хирург даже не взглянул на купюры… Он снова глубоко затянулся и бросил: «Благодарю». К выходу Олег пятился задом и на цыпочках… Уже в дверях увидел боковым зрением, что Карпенко продолжает сидеть с сигаретой в руке… К деньгам он так и не притронулся…
Теще сказал, что все в порядке, а на вопрос «сколько дал» соврал, что 1000 гривен. При этом чувствовал себя отвратительно… В лифте из разговоров медицинского персонала он узнал, что заведующая отделением уехала на конференцию, поэтому у Карпенко сегодня три операции. Олег представил, как этот хирург будет резать живое тело, будет ковыряться в чьих-то кишках, крови и грязи, спасать чужие жизни и так каждый день… каждый день… И все это – за мизерную зарплату в ожидании подачек от нищего населения. А вот он сам… Ничьи жизни не спасает, ходит в чистом, а когда однажды читал три лекции подряд, так больше ни на что не был способен…
Уже на улице опомнился, что анестезиологу он вообще ничего не заплатил… Так тот и не требовал!
4
Андрей глядел на вскрытое тело такими глазами, как будто впервые бы его видел. Но теперь он на все смотрел иначе. Организм человека знал почти наизусть… Знал каждую жилу и каждую прожилку… В то же время не понимал в нем решительно ничего. Нужно посмотреть на все под другим углом зрения. Но под каким? Клиническое мышление заключается в том, чтобы предусмотреть, как поведет себя именно этот организм. Именно этот и никакой другой… Организм сопротивляется болезням… Ему нужно лишь помочь. И, не дай Бог, не препятствовать, если тому и самому хватает сил на борьбу. Хотя и здесь его одолевали сомнения… Технический прогресс и развитие медицины снизили сопротивляемость человеческих тел. Зачем клеткам бороться, если в генах сидит тупая уверенность, что на большинство болезней есть таблетка, а на крайняк придет на помощь хирург? От всех этих мыслей голова шла кругом… А может отморозиться? Как говорил великий хирург Амбруаз Пари? «Я их оперировал, а Бог пусть их вылечит». Хорошую отмазку придумал средневековый оператор, но в наше время – не актуальную.
В больнице он теперь просто жил… На выходные в город почти не ездил, мама сама его посещала, каждый ахая раз, как похудел ее сыночек. Но Андрею было не до усиленного питания…
Его отношения с пациентами изменились кардинально… Теперь ему было безразлично, ругают его или хвалят. Он все перечитал о знаменитых хирургах мира. Вот взять Вишневского… Думал только о том, как помочь человеку и облегчить его страдания. Отсюда имеет три достижения – местную анестезию, мазь и новокаиновую блокаду. А как он переживал свои неудачи? Как-то после операции умерло три пациента. Вишневский потерял душевный покой, а тут как на беду привезли знакомую с непроходимостью желчного протока. Выдающийся хирург сделал сложную операцию, но женщину убило посленаркозное осложнение. И тогда Вишневский разработал местную анестезию методом тугого ползучего инфильтрата.
А что сегодня с обезболиванием? Общую анестезию применяют при простейших операциях… Аргумент – теперь другие времена, и современные препараты позволяют не травмировать психику. А сколько его друзей и приятельниц нахваливались тем, что вырывали зуб или делали аборт в бессознательном состоянии! А потом – тяжелый выход после калипсола, который еще называют «опытом смерти». Деперсонализация, вопрос типа «кто я?», потеря памяти, истерики, утверждение, что разговаривал с Всевышним… Можно, конечно, пошутить, как их анестезиолог: „Надо же когда-то и с Богом поразговаривать”… Но разве можно этим злоупотреблять? Вишневского ругали за то, что он насаждает местную анестезию даже при операциях на сердце, а теперь одно медицинское светило выразилось следующим образом: «Мне легче делать простейшую операцию под общей анестезией. Тогда пациент не мешает и не слышит то, что ему не следует слышать».
Андрей вспомнил, как в интернатуре в дверях гинекологического отделения он столкнулся с девушкой, которой два часа назад сделали аборт под калипсолом. Девушка нетвердо стояла на ногах, пошатываясь… Неловкими движениями она ковырялась в своей сумочке, а над ней нависал анестезиолог: «Еще восемьдесят гривен». Наконец девушка вытянула фиолетовую бумажку. «Я сказал – восемьдесят!» – крикнул анестезиолог и выхватил из ее рук кошелек. В шоке от увиденного Андрей выскочил в коридор… А когда шел мимо операционной услышал претензии медсестры: «Я уколы делала! Так хоть бы десятку дал!».
А мазь Вишневского? Когда-то была панацеей, а в наши дни не применяется совсем. Почему? Одни обвиняют Вишневского в насаждении своей мази, которая не всегда исцеляет; вторые утверждают, что сейчас есть новые препараты (так и хочется добавить – более дорогостоящие). Третьи твердят, что сегодняшняя мазь не содержит важного компонента – персикового масла…
А квартирная хозяйка Войно-Ясенецкого? Землей раны лечила! Войно-Ясенецкий был свидетелем, как к ней пришла больная с большой флегмоной голени. Хирург выявил на болезненном участке флюктуацию – движение жидкости в глубине ткани. Вот описание этого случая: «Гной заполнил уже изрядное пространство. Такую больную следовало бы немедленно оперировать. Широко вскрыть гнойный очаг, промыть рану дезинфицирующим раствором, плотно забинтовать. Сколько раз Войно делал такие операции? Пятьсот? Тысячу? Он и сейчас, не размышляя долго, положил бы больную на операционный стол. Но где же она, эта операционная? Оставалось одно: смотреть, как Вера Михайловна своими маленькими ловкими ручками смешивает стерильную землю со свежей сметаной, добавляет мед, посыпает всю эту болтушку какими-то травками. Перевязав пациентку, Вальнева оставляет ее на полчаса посидеть, не надевая валенок. Через полчаса – первое чудо: нога не болит. Женщина без труда надевает валенок и уходит, почти не хромая. Повязка Вальневой снимает боль там, где ее не могли бы снять никакие ухищрения терапевта. Через несколько дней – новое чудо: больная чувствует себя значительно лучше. Воспаление ослабело, болей почти нет, флюктуации в глубине ткани нет: гной исчез. Еще две-три перевязки – и пациентка здорова. Без операции!». И ключевые слова здесь – «без операции»! Вишневского тоже обвиняли в том, что в конце жизни он почти не оперировал, а только мази свои прикладывал да новокаин колол…
…Как-то в пятницу завернул к Смидовичу. Тот сидел в своем любимом зеленом кресле и, подремывая, слушал радио.
– Оказывается все так просто? – растормошил его Андрей. – А почему сегодня никого не вылечишь мазью Вишневского? Или этой чертовой земляной мазью?
– Какие там мази? Много фармацевтические фирмы заработают на мазях? Сейчас – эпоха антибиотиков, но и она на стадии заката. Заметь другое: наизнаменитейшие доктора были наполовину святыми и имели свою собственную методику. Доверие больных к таким врачам была настолько сильной, что успех лечения основывался только на имени целителя. И квартирная хозяйка Войно-Ясенецкого – из этой категории. А умирает врач – и вместе с ним умирает его метода. Помнишь «Обедню безбожника» Бальзака? И Смидович достал из ящика стола маленькую книжку – «В свои студенческие годы он работал под руководством прославленного Деплена, одного из величайших французских хирургов, блеснувшего в науке, как метеор. Даже враги Деплена признавали, что он унес с собой в могилу свой метод, который невозможно было передать кому-либо другому. Как у всех гениальных людей, у него не оказалось наследников: он все принес и все унес с собой. Слава хирургов напоминает славу актеров: они существуют, лишь пока живут, а после смерти талант их трудно оценить. Актеры и хирурги, а также, впрочем, великие певцы и музыканты-виртуозы, удесятеряющие своим исполнением силу музыки, все они герои одного мгновения». Вот так, друг мой… Когда тебе поверят, ты будешь исцелять своим именем, даже если твоя метода будет заключаться в посыпании живота речным песком. И тогда без любой операции у больных что надо затянется, а что надо – рассосется… А после тебя твои ученики и последователи будут тщетно сыпать живот таким самым песком. И тогда тебя окрестят шарлатаном. Очень распространенная практика… – От ваших мыслей молоко киснет. Вы рассуждаете, как в каменном веке! Посмотрите на западные страны! Там спасают людей при помощи современного оборудования, и никто там не смотрит на врачей как на сверхъестественных спасателей! Западная медицина находится на высоком технологическом уровне, а у нас врач должен быть святым… Не чушь ли вы порете, пан Виктор, при всем моем к вам уважении? – Как там на западе – не знаю. Я там не был… Но я знаю, как тут… А здесь у тебя один путь – выработка своего собственного метода, основанного на наблюдениях, опыте и интуиции. Думай, анализируй и придумай лекарство Шевчука или метод Шевчука от всех болезней. А мазь это будет, или болтушка, или песок, или еще какая хрень – не имеет значения. Главное, чтобы оно лечило все болезни. Включая фурункулез… Та квартирная хозяйка Войно-Ясенецого своей земляной мазью вылечила бы фурункулез за две секунды! А наши высокомудрые доктора спотыкаются об него. Одни кричат – только вскрывать, другие – надо нервы лечить, третьи – это от сладкого, а четвертые – давай аутогемотерапию. Кстати, что ты на выходных делаешь? Мне тут надо дерево выкорчевать.
– Завтра утром еду в город. Однокурсница пригласила на день рождения… Отказать неудобно, да и по друзьям соскучился… А то я здесь совсем в пустынника превратился. На следующей неделе выкорчуем ваше дерево. Хотя….
И он посмотрел на свои руки.
– Извини, забыл… Хорошо… Езжай, оттянись немного. А я кого-то другого позову
… Наталья жила в кирпичной многоэтажке исторического центра города. Так и высилось это здание «як двері серед степу» посреди домиков XIX столетия с их неуместными ажурными балкончиками. Насилу удерживая охапку красных роз, Андрей нажал на кнопку звонка. Двери ему открыла собака. Одному аллаху было известно, откуда она взялась. Огромный рыжий сенбернар некоторое время с любопытством смотрел прямо в глаза и флегматично помахивал хвостом. А потом спокойно поставил лапы ему на плечи, и так они вдвоем и зашли в прихожую. Андрей боялся пошевелиться… Ощущая тяжелое дыхание своего поводыря, он краем глаза рассматривал влажный обложенный собачачий язык, висевший рядом с его ухом. Наконец, появилась Наталья, сняла лапы с его плеч и успокоила, что собацюра – аккуратист, а таким образом он просто здоровается с гостями.
На случай дня рождения Наталья кое-что изменила в своем гардеробе и к своим кислотным джинсам прибавила белый хлопчатобумажный свитер.
– Откуда он взялся?
– Соседи поехали в отпуск и попросили, чтобы у нас пожил, – ответила Наталья и втолкнула его в гостиную.
Там он понял, что попался. Никакой обещанной молодежной вечеринки и духу не было. Праздник отмечали в узком семейном кругу, а значит, его рассматривали в качестве будущего члена фамилии. Наталья заметила его смущение и успокоила тем, что они только немного здесь посидят, а потом пойдут в ресторан, где в пять вечера соберутся бывшие однокурсники.
Отец Натальи сидел на почетном месте, как и подобает главе семьи. Отсутствие какой-либо шляхетности в его лице объяснялось глубокими пролетарскими корнями. Андрей знал, что дедушка Натальи (отец профессора) слесарничал на заводе, расположенном в небольшом городке в 100 километрах от областного центра. Собственно, папа выглядел соответственно: худощавый, плешивый, с ничем не примечательными чертами лица. Глазу не на чем зацепиться… Все – правильное и мелкое. Мать Натальи работала библиотекарем в той же медицинской академии. Скромная, худенькая и тихая, она никогда не выпячивала себя на первые роли.
Мебель в профессорской квартире была, по-видимому, приобретена еще на новоселье. В гостиной стояли стол (сейчас заставленный разнообразной едой), стенка и зеленый диван, подобранный под цвет салатных кое-где замасленных обоев. На стене висел большой цветной ковер. Евроремонтом здесь и не пахло. Мнимая скромность интерьера демонстрировала, что здесь живет небогатый преподаватель вуза, едва на одну зарплату сводящий концы с концами. Впрочем, Андрей знал, что папа-профессор лично себе ни в чем не отказывает. Год назад он приобрел новую Мазду, а телефоны менял минимум два раза в год, отдавая преимущество самым последним моделям со всеми наворотами. В прошлом году профессорская пара провела отпуск в Черногории. Поговаривали, что деньги отец зарабатывает косвенно, какими-то закрученными путями – чуть ли не преподаватели отстегивали долю за экзамены. Но основной папин гешефт был, как будто, связан с диссертациями и научными степенями.
Наталья передала матери охапку роз и представила присутствующим гостя. Папу-маму, брата Стаса (того самого из частной клиники) с женой и подругу Светлану он знал лично.
Барчуковитый Стас презентовал собой второе поколение интеллигенции в этой семье. От отца он унаследовал только раннюю лысину и простоватые (но более крупные) черты лица. Выглядел этот тридцатилетний парень лет на сорок. Жена его, наоборот, была худосочной и ужасно костлявой. «Цвыгалка», – называл ее Андрей за глаза. Профессорская невестка постоянно совалась на стуле, на месте ей не сиделось. Ее пятилетний сын Егорка, на которого возлагалось замять пролетарские корни на нет, был таким же вертлявым озорником.
Рядом с отцом сидела женщина, которую представили, как сестру матери. Лицо ее мужа, Семена Львовича, показалось немного знакомым. Минут пять Андрей вглядывался в умные выпуклые глаза и седые виски и наконец, вспомнил, что видел его в онкологической больнице – Семен Львович был там ведущим хирургом. Подруга Светлана сидела возле своего мужа – стриженого парня в очках с тонкой золотистой оправой по имени Денис. Он был поглощен тем, что без конца засовывал колбасу в рот собаки. Иногда сенбернар и ему ставил лапы то на плечи, то на колени, но Денис спокойно их убирал и снова совал в слюнявый рот очередной шмат ветчины.
По правую сторону от отца сидел еще один незнакомец – толстый и кудрявый мужик. Того отрекомендовали как крестного, приехавшего из папиного родного города.
Постепенно Андрей пришел в себя от сенбернара с семейным обедом и настроился на естественное, но независимое поведение. По заинтересованным глазам присутствующих он понимал, что на него смотрели почти, как на жениха.
Пока он со всеми приветствовался, мать именинницы искала свободную вазу для цветов. Невестка хмыкнула и предложила взять вазу у соседей, на что свекровь резонно возразила, что тогда придется их приглашать, а места нет. Обессиленная поисками мать пошла в кладовку и через время возвратилась со старой склеенной вазой. Невестка снова фыркнула и осведомилась, зачем клеили надбитое. Но тихоня-мать ее не слушала… Она расправила примятые сенбернаром розы и напомнила, что в музеях почти все вазы склеенные. Потом протянула через стол цветы дочке, чтобы та поставила их на сервант.
Андрею налили штрафную… Он пожелал имениннице тривиальные счастье и здоровье, пригубил вина и начал жевать голубцы, которые ему подложила неугомонная невестка.
Своим вторжением он, очевидно, прервал оживленный разговор. Наталья что-то старалась ему рассказывать, но он слушал невнимательно, больше вслушиваясь в жалобы крестного на государственную медицину. Что-то дядьке в больнице не то назначили, и он приехал сюда не совсем оправившийся, за что постоянно извинялся. Раскрасневшийся Стас на повышенных тонах доказывал крестному, что государственная система здравоохранения не имеет права на существование. Государство никогда не будет способно финансировать медицину, и потому все клиники должны быть частными, а государство обязано лишь устанавливать правила игры и регулировать медицинский бизнес.
– Я считаю, – горячился Стас, – что больницы надо разделить на категории – для богатых, среднего класса и бедных. В зависимости от уровня своей платежеспособности клиент избирает клинику, заключает с ней договор и вносит ежемесячную плату. Что-то не понравилось или изменилось благосостояние – иди в другую клинику.
– А если меня там не вылечат, да еще и за деньги? – пробурчал вспотевший крестный, вытирая шею большим клетчатым носовым платком. Он так говорил, будто бы в горле у него что-то булькало.
– У вас будет страховка, – терпеливо объяснял Стас непонятливому простаку все выгоды медицинского страхования. – А застрахованные клиенты получают медицинские услуги на более высоком уровне и в лучших медицинских учреждениях. Никаких проблем с лекарствами… Страховая компания заинтересована в вашем здоровье, и поэтому она всегда будет на вашей стороне и будет следить, чтобы медицинские услуги предоставлялись вам качественно и своевременно. И врачам от этого хорошо… У меня друг есть в Германии, так он говорит, что там каждый врач застрахован от ущерба. И если случится несчастный случай, то страховая компания выплатит пострадавшим компенсацию, независимо от того виновен врач или нет.
– А за что я, водитель на шахте, куплю твою страховку? – старался крестный загнать Стаса в глухой угол. – Тут коммунальные выросли, цены за горло берут. Жена моя борщ вчера отказалась варить: буряк на базаре – две гривны, а килограмм морковки – 10!
– Если вы не в состоянии купить страховку, то за вас заплатит предприятие … – не унимался Стас.
– Та щас… Щас директор шахты нам, работягам, купит страховку.
– Андрей, а как вы считаете? Ведь эта проблема должна вас интересовать, как никого другого, – попробовал папа-профессор втянуть гостя в разговор.
– Не знаю… Я не предоставляю медицинские услуги…
– Как? – вскочил Стас. – Ты же вроде хирургом работаешь … В каким-то селе?
– Да, в райцентре… Но я предоставляю медицинскую помощь…
– Ну и что?
– Андрей хочет сказать, что услуга – это элемент бизнеса, а он альтруистически предоставляет селянам медицинскую помощь, получая за это зарплату от государства, – поддержала Стаса его вертлявая жена.
– Я по поводу вас, врачей, так скажу: все начинается с институтов, – забулькал крестный. – Если бы туда поступали те, кто мечтает стать врачом с детства, то пользы было бы намного больше. А то вступают или по блату или те, кто грошами напихан. Так?
– Вася, те, кто очень хочет учиться, они, поверь мне, поступают безо всякого блата. Это я тебе точно могу сказать, – обиделся папа-профессор.
– Разве что очень… Как не посмотришь – одни деть врачей в мединститутах учатся. И что? Все такие талантливые?
– Ты, Вася, не понимаешь специфики. Дети врачей знают, на что идут – на бессонные ночи и огромную ответственность. И из анатомички они, как правило, не убегают.
– Извини, но это брехня… Вы никогда не получали больших зарплат, а конкурс в медицинские вузы всегда был по 100 человек на место. Все знают, что зарплата низкая, а однаково лезут. Спрашивается: «Зачем?». Ответ: «В надежде на взятки и поборы с пациентов». А потом пропихнет свое чадо в мединститут и удивляется с экрана: «Да что вы говорите? Мой сын вступил в мединститут? А я й не знал… Он мне ничего об этом не говорил, негодяй… А я его так отговаривал! Низкая зарплата, много ответственности, а он вишь… Не послушался».
– Вася, не накаляй, – попробовал отец уладить ситуацию. – Не скрываю, проблем в медицинском образовании немало, но меня другое беспокоит. Когда-то в XIX веке обсуждался вопрос, разрешать ли студентам вступать в брак. И это в те времена, когда женщин к медицине не подпускали на пушечный выстрел! А сейчас у нас три четверти – студентки. Женская академия какая-то… Ребята идут в основном в юристы и на экономику. А нам позарез необходимы мужчины!
– Ага, – подхватил крестный. – А потом такая вертихвостка меня пытается лечить.
Опомнившись, он начал уточнять.
– Нет, крестница, не о тебе речь. Ты – девушка серьезная, и твоя пломба у меня до сих пор стоит. По тебе видно – вдумчивый врач, не красится и маникюрами не размахивает. Это я про всяких шалапуток говорю. Недавно мне одна такая цвындря живот щупала – и так брезгливо на меня смотрела!.. Ну что это за врач?
– Папа, а что в академии говорят о болонской системе? – повернул Стас разговор в другое русло.
– Что тебе сказать? – отец неторопливо вытер салфеткой кончики пальцев, явно копируя старых профессоров позапрошлого столетия. – Большинство ее проклинает… Тестирование заменяет учебный процесс, а акцент делается на формализованных знаниях. При этом больной и клиническое мышление доктора остаются в стороне. Говорят, что много стран, в частности Германия, отказываются применять болонскую систему к медицине. Теряется связь с больным, а без этого студент никогда не станет настоящим врачом. Дойдем до того, что скоро на актерах будем учить… Общую хирургию объединили с топографической анатомией, вследствие чего часы по общей хирургии сократились. Теперь из программы выпало немало важных тем. Я не знаю, к чему это приведет… По всей вероятности, к катастрофе. Мы всегда учили: настоящий хирург все вопросы замыкает на себе – и диагностику, и лечение, и общение с родственниками. А это требует терпения и умения сочувствовать. Так, Андрей?
– Так, – поспешил Андрей с ответом. – Но, по моему мнению, только государственная система здравоохранения должна предоставлять населению медпомощь…
Договорить ему не дала Наталья.
– Да что вы все о делах? У меня день рождения или медицинская конференция?
И зазвучала музыка. Гости опомнились… Семен Львович выговорил мудреный грузинский тост, все выпили и разговор оживился. Наталья снова зашептала что-то о том, как она ходила в клуб, как там было классно и ди-джей прикольный. А Андрей жевал салат из крабовых палочек, который ему подкладывала неугомонная невестка, и прислушивался к Стасу. Тот уже оставил крестного в покое и наискосок стола поведывал тетке детали своих неурядиц. Он жаловался, как клиника потратилась на дорогостоящее лекарство, которое начальнику АТП даже в счет не включили… А тому все хуже и хуже. Шеф, в конце концов, разозлился… Вези его, говорит, домой, моей клинике летальность ни к чему. Отвезли, а там домашние вызвали скорую, и начальник АТП преставился в государственной больнице. Теперь родня в прокуратуру жалуется, работать не дают…
– А если бы у нас была страховая медицина, то я даже не знал бы, кто на меня иск подал. Страховая компания сама бы этим делом занималась, – выговорил он вполголоса, чтобы не услышал крестный.
– Сынок, – неожиданно вступила в разговор мама-тихоня, – вы взяли с человека большие деньги, а значит, взялись его вылечить. Поэтому родственники и возмущаются…
– Мама, мы берем деньги не за результат, а за процесс лечения! А у родственников одно в голове – отомстить. Ты знаешь, как эти нувориши смотрят на меня? Как на низшее существо, как на слугу… Я тебе заплатил, а ты меня вылечи – вот такой контракт. А я уже месяц работать не могу! Меня из колеи выбили. Шеф – недовольный, комиссии за комиссиями, теребят, отвлекают от работы. Разве можно к врачу так относиться?
– Та да …- снова вмешался крестный, – «когда доктор сыт и больному легче».
Но его уже не слушали.
– Та меня, может, с работы скоро выгонят! – ляпнул Стас лишнее, потому что его цвыгалка вытянула шею, напрочь забыв о блюдах своих соседей.
– Как? – пробормотала она. – Ты мне ничего об этом не говорил…
– Я тебе много чего не говорил, – нервно загремел Стас своим стулом и выскочил на лоджию. Андрей видел, как он там открыл окно и зажег сигарету. За Стасом выскользнули отец с цвыгалкой, Наталья и разревевшийся Егорка. Жена что-то выговаривала Стасу, Наталья старалась уговорить отца не поднимать шум, а Егорка тянул взрослых за руки и орал так, будто его пилили.
Одна мать сохраняла выдержку… Воспользовавшись паузой, она отнесла на кухню грязную посуду, а через минуту принесла чистую. «А моя мама моет и вытирает», – не к месту подумал Андрей.
Он не знал, как ему вести себя… Семен Львович пошел курить на кухню, а Светлана со своим мужем не принимали участия в общем разговоре. Этот Денис едва ли был из среды эскулапов, иначе давно вставил бы свои пять копеек… А парень только тем и занимался, что укреплял свой налаженный с сенбернаром контакт.
Вдруг Светлана спросила Андрея, любит ли он животных. Тот ответил, что у него есть собачка Джунька, но на цепи он его, конечно, не держит. Собачка свободно носится по двору, иногда выбегает на улицу к своим друзьям и подружкам и радуется жизни.
– А ты действительно живешь в селе?
– Да… А почему это тебя так удивляет?
– Та нет… Просто… И что, у тебя там: куры, гуси есть?
– Есть куры, есть и гуси, – соврал Андрей. И когда ему с теми гусями возиться?
Наконец все возвратились, и весь красный Стас молча уселся на свое место. Снова подняли бокалы за здоровье именинницы и пожелали ей счастья в личной жизни. Минут с пятнадцать все было мирно, даже заговорили о футболе и о политике. Как вдруг Наталья решила привлечь к разговору своих до сих пор молчавших друзей.
– Ой… А Денис недавно вернулся из Америки!.. Он там стажировался в одной престижной американской клинике и сейчас пишет диссертацию.
Парень от удивления даже забыл о сенбернаре… Немного поломался типа: Америка как Америка, все о ней известно.
– А какова тема вашей диссертации? – подбодрил папа молчуна.
– Ответственность медицинских работников.
– Так расскажи им, как там – сажают врачей за решетку или нет? – обрадовался Стас неожиданной поддержке. – Треплют американцы нервы своим врачам? Расскажи непонятливым, как там страховщики оплачивают их лечение!
– Как вам сказать…,-начал Денис свой спич, посматривая на потолок и поглаживая за ухом дремавшего на его коленях сытого сенбернара. – На западе редко когда заводят уголовные дела за смерть пациентов. Врачей могут привлечь к криминальной ответственности за мошенничество в страховой медицине, сексуальное насилие над пациентами, незаконное применение или выписку рецепта на controlled substances, то есть на лекарства или химические препараты, производство и употребление которых контролируется государством. Это – психотропные препараты, взрывоопасные вещества и тому подобное. Наибольшее наказание для врачей – это лишение их лицензий. А к уголовной ответственности их привлекают только за что-то из ряда вон выходящее или, если пресса поднимет шум. Например, я читал о таком случае… В Австралии у тридцатилетней матери двои детей обнаружили рак шейки матки. Гинеколог удалил ей матку, а через три дня женщина умерла. Длившееся аж пять лет следствие пришло к выводу, что доктор не заметил, как тазовая дренажная трубка проколола вену. Зашивал рану другой хирург, он же и обнаружил в брюшной полости бедолашной больше литра застоявшейся крови. До суда дело не дошло, потому что по мирному соглашению семье умершей выплатили 175 тысяч долларов. Газета подвела итог этой невеселой истории: гинеколога пять лет травили, сейчас он – банкрот и, быть может, даже сядет в тюрьму, а практика его пошла коту под хвост. Автор статьи говорил не о том, что он защищает этого гинеколога, а о том, что в то же самое время он видел по телевизору программу, где рассказывали о пьяном юнце, который ударом кулака ни за что ни про что убил какого-то парня. Юнца оправдали, и он из зала суда спокойно пошел домой.
– Ты слышишь, Стас? – спросил крестный, но его дернули за рукав.
– В последние годы в Америке много дискутируют на тему безответственности и неосторожного обращения врачей, – продолжал Денис. – Суды подводят такие действия под определение «неосторожное убийство». Например, если смерть пациента случилась вследствие неудачно проведенного аборта, или из-за того, что диабетику отрезали не ту ногу, то такой случай интерпретируют как «неосторожное убийство». В Оклахоме одного хирурга осудили за внутривенное введение повышенной дозы хлористого калия. И американцы уже дошли до того, что начали судить врачей по статье “убийство второй степени”.
– А это что такое? – спросил папа с любопытством.
– Убийство второй степени базируется на злом намерении, когда обвиняемый не специально вел себя таким образом, что подвергал жизнь другого человека опасности и действовал медленно, не торопясь, осторожно, всячески пренебрегая человеческой жизнью. Главное отличие между убийством второй степени и неумышленным зиждется на преступной небрежности… В первом случае обвиняемый субъективно осознавал риск человеческой жизни (об этом свидетельствовало его поведение), а во втором – поведение обвиняемого объективно угрожало жизни, но субъективно он не осознавал степени риска.
Денис протянул руку за бокалом с водой, а Семен Львович, наконец, подал реплику:
– Так половину врачей можно пересажать, особенно хирургов…
– Бояться нечего. Нужно с пеной у рта доказывать, что вы действовали без злого умысла и хотели сделать как лучше. А ошибка была случайной, неумышленной…
– И доказывают?
– Доказывают. Вообще на западе врачей судят часто, но по гражданским искам. Это у них обычное дело… Хорошо наживаются на медицинских ошибках страховщики и адвокаты. Первые – когда страхуют врачей от их собственных ляпов, а больных – от ошибок врачей. Что до адвокатов, то те даже имеют такую юридическую специализацию – адвокаты по медицинским ошибкам. То есть, чем больше медицинских ошибок, тем больше доходы этих адвокатов. Пострадавший обычно получает процентов 50-60 от суммы иска. Вдобавок, юристы берутся только за те дела, которые принесут им выгоду и которые реально дойдут до суда. По гражданскому иску нужно доказать наличие должностного преступления, преступной небрежности, malpractice, которые случились из-за невнимательности или разгильдяйства врача. А без адвоката в суд и не сунься… Потому что потерпевший должен доказать факт причиненного ему ущерба. Интересно, что иски принимаются к рассмотрению лишь в том случае, если не прошло два года от даты осуществления медицинской ошибки, а не от даты ее выявления. Так что большинство дел до суда не доходят… Обычно стороны торгуются и договариваются на сумму меньшую, чем сумма иска, чтобы не нести судебных издержек. Если дело все-таки доходит до суда, то там потерпевшая сторона должна представить доказательства преступной небрежности врача, которые состоят из четырех элементов. Во-первых, надо рассказать какие обязанности врач должен был выполнить, чтобы вылечить пациента. И здесь есть такое понятие, как стандарт лечения, или уровень заботы – кто как переводит термин the standard of care…
– Я знаю, что такое the standard of care, – перебила Наташка. – Это означает, что каждый гражданин имеет право на стандартный комплекс медицинского обслуживания.
– Нет, немного не так, – возразил Денис. – Стандарт лечения – это степень осторожности, рассудительности, благоразумия, которые требуются от врача для исполнения его обязанностей в зависимости от обстоятельств. Поэтому есть разница, когда один и тот же врач выполняет свои обязанности в городской клинике, а когда – на далеком ранчо. То есть, доктор должен иметь знания и умения выше среднего уровня и действовать благоразумно, рассудительно, осторожно, чтобы использовать свои знания и опыт в различных обстоятельствах. Короче, не навредить. Во-вторых, нужно продемонстрировать, какие свои обязанности врач нарушил. И здесь не обойтись без свидетелей и экспертов. Хотя при видимой ошибке экспертиза не понадобится. В этом случае набирает силу доктрина res ipsa loquitor, то есть «вещи свидетельствуют сами за себя». Например, если истцу отрезали не ту ногу или оставили внутри него тампон, то все понятно и без эксперта. В-третьих, нужно показать суду, в чем заключается вред здоровью. А в-четвертых – назвать сумму материального и морального ущерба. Без этого иски не рассматриваются. Также обе стороны представляют суду всяческие документы. Устные свидетельские показания приводятся под присягой в присутствии судьи, их записывают и лишь тогда они превращаются в письменные доказательства. Также суду предоставляют письменные заявления, показания, карточки, истории болезни, рентгеновские снимки, дневники, письма. Сумма иска состоит из компенсации нанесенного ущерба и штрафных санкций. Компенсация включает в себя экономическую и неэкономическую составляющие. Экономическая компенсация покрывает зарплату пострадавшего, его затраты на лечение (life care expenses) как в прошлом, так и в будущем. Неэкономическая составляющая компенсирует физический и моральный ущерб, причиненный пациенту за потерю зрения или органа, от чего пострадавший не сможет радоваться жизни. Например, если из-за потери этого органа от него ушла жена… Кстати, эта неэкономическая составляющая уже достала американских врачей до печенки, и они требуют ее ограничения. Что до штрафов, то их взимают только в том случае, если поведение доктора было совсем уж бессмысленным, равнодушным или пренебрежительным. Словом, если врач – «без башни»…
Денис замолк, а неуемный крестный, воспользовавшись паузой, пробурчал:
– Недавно передавали по телевизору, как какой-либо арабский врач делал операцию на мужском органе и зацепил какой-либо нерв или что-то еще. И пациент стал импотентом… Так этому врачу тоже такой нерв перерезали. Вот как бывает, Стасик… А ты жалуешься…
– Это – давний принцип талиона "равным за равное". Он еще в древнем Вавилоне применялся …- объяснил Денис. – А нам он более известен как «Око за око, зуб за зуб».
Андрей украдкой посмотрел на реакцию Стаса. А тот сидел с прострацией в глазах. Очевидно, уже уразумел, что в Украине не все так плохо с ответственностью (или безответственностью) медицинских работников, как это ему казалось раньше.
Сенбернар все еще дремал, положив морду докладчику на колени, а Наташкина тетка посмотрела на мужа и покачала главой: «Вот это да…».
– А в некоторых странах, например Швеции и Новой Зеландии, – продолжал Денис, – в качестве альтернативы применяется другая система. Если люди не могут или не хотят судиться, или адвокат не берется за их дело, то они привлекают врача к ответственности по системе no-fault, то есть «без вины», и там не нужно доказывать вину доктора. Пациенты пишут обычную жалобу и получают компенсацию со специального фонда. Но такая система используется лишь в том случае, если медицинскую ошибку можно устранить или ее можно было предотвратить. Так, все знают, что послеоперационные инфекции не обязательно возникают от небрежной преступности.
– Преступной небрежности, – поправила мужа Светлана.
– А как это различить? Где граница? – спросил папа-профессор.
– Это и есть проблема. Из-за этого новозеландская система «без вины» менялась несколько раз. Сначала пострадавшим выплачивали единовременно определенную сумму, а потом такие платежи отменили. В 1992 году понятие «несчастного случая в медицине» было определено как убыток, нанесенный лицу вследствие медицинской ошибки или неудачи. А в Швеции система no-fault применяется, если пациенту причинен ущерб, которого можно было избежать или который случился из-за такого неправильного лечения, которое отнюдь нельзя оправдать. И если такому пациенту пришлось после этого отлежать как минимум 10 дней в больнице или оставить роботу на 30 дней, то он получает компенсацию. Так в Швеции (просто цирк!) врачи на каждом углу каются в своих ошибках, детально информируют пациентов об их праве на компенсацию и даже помогают им составлять иски против самих себя.
– Наверное, уплатить компенсацию – это самое простое в данной ситуации, – выдохнул Стас и снова поплелся на лоджию. Его цвыгалка, как тень, шмыгнула за ним.
Наталья шепнула, что пора идти в ресторан и исчезла в своей комнате. А Андрей пробрался на кухню. Но не успел он зажечь сигарету, как в дверях появились улыбающийся Семен Львович, папа-профессор и докладчик Денис, за которым тащился его верный пес. Папа-профессор возмущался:
– …как тебе эта «хирургия не на той стороне»? Я не понимаю, как можно не видеть, какую ногу отрезаешь – больную или здоровую?
– Это все из-за того, что там все поставлено на поток, – согласился Семен Львович. – Помнишь, в свое время по стране передвигался широко разрекламированный хирургический конвейер – «ромашка» Федорова. Это же надо такое придумать – хирургический конвейер! С полным бригадным подрядом: один режет, другой зашивает. Я – хирург, но я не понимаю, как можно больного по конвейеру с разрезанным глазом пустить. Меня учили ставить диагноз, лечить и оперировать на основании полного анамнеза. А это невозможно без личного контакта с больным.
Отец стряхнул пепел в причудливую хрустальную пепельницу в виде желудка и выдал свои воспоминания:
– Помню я эти рейды… Приехали, порезали глаза и уехали… А кто-то вел статистику осложнений? Нет, конечно. На западе видел как? Все закрыто, лица не видно, открыто только место для операции. Кто, что – все безлично. И нас до этого доведет эта проклятая болонская система, черт бы ее подрал…
– Специализация называется, – вставил Андрей. – Один врач наблюдает больного, другой принимает решение об операции, третий оперирует, а четвертый осуществляет послеоперационное наблюдение.
– Так, – поддержал Денис. – На западе царит узкая специализация. Набьешь руку на аппендиците, за 10 минут его вырезаешь, но больше ни на что не способен.
– Я считаю, что в нашей стране общество получает ровно столько, сколько оно платит хирургам, терапевтам, медсестрам и фельдшерам скорой помощи, – обратился папа-профессор к Андрею. – На западе офтальмологи, кардиологи и нейрохирурги – самые высокооплачиваемые врачи. Операционные там напичканы современными аппаратами, которые ежегодно обновляются…
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги