Нефертити

Глава восьмая

На следующий день во дворце начались суматошные приготовления. Мои родители всецело были заняты паланкинами и осликами, а Нефертити постоянно громко окликала меня по любому поводу. Стоит ли ей брать с собой старые парики или лучше заказать на месте новые? Что ей надеть в дорогу до Мемфиса и поедут ли с нами Ипу и Мерит? Во всем дворце никто не сидел без дела. Даже армия пребывала в полном смятении, поскольку Старший отбирал, кто из воинов останется с ним, а кто отправится в путь. Военачальникам предстояло сделать этот выбор самостоятельно.

Я вышла во дворцовый сад, куда не добралась всеобщая суета, и зашагала по аллее, обсаженной платанами, блестящая ярко-зеленая листва которых бросала уютную тень на вымощенную галькой дорожку. В одном месте я свернула с тропинки, остановившись полюбоваться цветущим миртом, заросли которого оказались особенно густыми подле оливковой рощицы. Его пышные белые цветы можно было использовать для лечения кашля, неприятного запаха изо рта и простуды. Да и вообще вокруг дворца росли в основном растения, способные либо исцелить, либо погубить. Я спросила себя, а известно ли царскому садовнику о том, что жасмин хорошо помогает при усталости, и случайно ли он посадил виноградные лозы рядом с белой и желтой ромашкой или же знал, что придворные лекари используют ромашку для снятия напряжения.

Я могла просидеть в саду весь день, и никто бы ничего не заметил, если бы только Нефертити опять не понадобилась моя помощь. Подняв камешек, я бросила его в воду, и вслед за всплеском вдруг услышала жалобное мяуканье. Сначала один, а за ним и второй котенок выскочили из кустов, привлеченные шумом падения гальки в воду. Одна из дворцовых кошек недавно произвела на свет целый выводок, и теперь котята гонялись за своей матерью, гладкой черной кошкой, кусая друг друга за хвосты и кувыркаясь в траве. Я подозвала одного из них, похожего на зеленоглазый комочек, и он доверчиво прыгнул мне на колени, мяуканьем требуя накормить его.

– Готова поспорить, что тебе нравится здесь, в саду, – с легкой завистью проговорила я, почесывая котенка под подбородком. – Никто тебя не дергает и не спрашивает, какой схенти ему надеть.

Котенок, не обращая внимания на мои слова, вскарабкался по моему платью и умостил свою крошеную мордочку на моем плече. Рассмеявшись, я оторвала его от себя.

– Проказник!

Он растопырил свои маленькие лапки и выпустил крошечные коготки, ища, за что бы уцепиться.

– Давай лучше так. – Я усадила его на сгиб руки, и он уютно устроился там, глядя на стрекоз и очарованный их порханием.

– Мутни! – донесся до меня с другого конца сада голос Нефертити. Как всегда, ей явно что-то срочно понадобилось. – Мутни, ты где? – Вот она показалась из-за деревьев и двинулась в обход пруда с лотосами, чтобы подойти ко мне. Глаза ее были полны слез, но она не плакала. Она вообще никогда не плакала.

– Что случилось? – я вскочила на ноги, забыв про котенка. – Кто тебя обидел?

Взяв меня под руку, она подвела меня к каменной скамье.

– У меня началось кровотечение, – призналась она.

Я с недоумением уставилась на нее.

– Но ведь ты стала его женой всего пару дней назад…

Ее ногти впились мне в руку.

– Кия уже на четвертом месяце беременности! – воскликнула она. – На четвертом! Ты должна дать мне что-нибудь попить, Мутни. Ты ведь изучала травы вместе с Ранофером.

Я покачала головой:

– Нефертити…

– Пожалуйста! Вспомни, что говорил тебе учитель. Ты всегда слушала его очень внимательно.

И хотя Ранофер был влюблен в Нефертити, его наставления и перечисления лечебных трав терпеливо выслушивала именно я. Мне хотелось улыбнуться, но в глазах сестры стоял страх, и я вдруг поняла, насколько осложнятся наши дела, если у Кии родится сын, а Нефертити даже не забеременеет. Я попыталась сосредоточиться.

– Можно взять корень мандрагоры.

– Отлично. – Она выпрямилась, и на щеках ее заиграл слабый румянец. – Что еще?

– Мед и растительное масло.

Она быстро кивнула:

– Я смогу их достать. С мандрагорой, естественно, будет несколько сложнее.

– Попробуй сначала мед, – посоветовала я, понимая, что бесполезно обращать ее внимание на то, что Кии понадобился почти год, чтобы забеременеть.

Двадцать восьмого фармути все дворы в Малкате были сплошь заставлены паланкинами. Тяжело навьюченные ослики громко кричали, а сбивающиеся с ног слуги то и дело натыкались друг на друга, изрыгая проклятия. Поскольку близился сезон шему и уровень воды понизился повсеместно, наше путешествие в Мемфис должно было занять много дней. Я попросила Ипу поискать на базаре какие-либо трактаты о травах, которые я могла бы прочесть, пока мы будем плыть под парусом.

– На корабле? Вы хотите читать на корабле?

От неожиданности она застыла на пороге моей комнаты, опустив на пол пустую корзину, которую держала в руках. К полудню она будет заполнена доверху всем тем, что я сочту необходимым. Сегодня – наш последний день пребывания в Фивах, и кто знает, какими базарами может похвастать Мемфис? Все были взвинчены, без конца бегая в город в поисках масла лотоса, сурьмы и кокосового бальзама.

– Но разве сможете вы читать во время качки? Или вас совсем не тошнит?

– Я возьму с собой имбирь. – Встав с постели, я сунула несколько медяков ей в ладонь. Мы вместе вышли, и я рассчитывала присоединиться к своей сестре. – Ищи какие-нибудь хорошие манускрипты, в которых есть все, что касается трав.

В наш дворик вышел Старший фараон, чтобы проконтролировать сбор вещей для отъезжающего сына, и придирчиво принялся наблюдать за их погрузкой. Дважды он заметил то, чего не хотел отдавать, и оба раза приказал слугам выгрузить предметы обратно.

– Эта золотая ваза, инкрустированная кобальтом, – дар нубийцев. Она останется в Малкате.

Слуги безропотно подхватили тяжелую высокую вазу и потащили ее обратно на свое место в покои, которые прежде занимал Аменхотеп Младший. В другой раз Старший фараон заметил рабыню, к которой испытывал особенную привязанность, прелестную, совсем еще юную девушку, с длинными волосами, девственным румянцем на щеках и маленькой грудью. Он сразу потребовал, чтобы и ее вернули во дворец. Царица с нескрываемым презрением смотрела на происходящее.

– Я бы никогда не потерпела в мужьях похотливого развратника, – прошипела Нефертити.

Мы с нею стояли под навесом, глядя на разворачивающийся на наших глазах спектакль.

– Она позволяет ему это, поскольку подобное занятие не оставляет ему времени для других дел, – заметила я и даже сама не сразу поняла, насколько оказалась права. – Если он торчит в спальне, то не может одновременно находиться и в Зале приемов.

К нам присоединилась моя мать, мы нашли для себя укромный уголок и стали наблюдать за всеобщей суетой. Слуги с опахалами обдували нас прохладным ветерком на изнуряющей жаре, которую Нефертити, похоже, попросту не замечала. Она вышла из-под навеса, чтобы лично проинспектировать погрузку всех тех вещей, которые вскоре станут принадлежать ей, и, пока слуги глазели на нее с открытыми ртами, она властно раздавала короткие приказы. Они так и не привыкли к ее редкой красоте, миндалевидному разрезу глаз и длинным, пушистым ресницам. Кроме того, они принимали ее красоту за умиротворенное благодушие, еще не сообразив, что она обладает неистощимой энергией и тягой к перемене мест.

«Царица Нефертити, правительница Нижнего и со временем Верхнего Египта», – подумала я. Затем представила себе: «Царица Мутноджмет», – и содрогнулась. Нет, ни за что. Чей-то негромкий голос вывел меня из задумчивости, и я вдруг поняла, что рядом с нашим навесом оказался Аменхотеп. На нем был надет длинный схенти с золотым поясом, а его руки украшали серебряные браслеты. Сурьма вокруг его глаз выглядела совсем свежей. Военачальник Хоремхеб стоял всего в одном шаге от него, но этих двоих разделяла пропасть, и я ничуть не удивилась, вдруг осознав, что Хоремхеб не питает к новому царю ни малейшего уважения.

– Семьдесят человек должны идти за мной и еще пятьдесят – впереди. Возможность покушения следует исключить полностью. Если какой-либо крестьянин проскользнет на корабль незамеченным, наказанием ему должна стать немедленная смерть, – приказал Аменхотеп.

Беглые рабы иногда присоединялись к царским караванам, чтобы проникнуть во дворец, где могли стать слугами, живущими в роскоши.

Военачальник предпочел промолчать.

– Мы будем двигаться от рассвета до заката. До тех пор пока не стемнеет настолько, что стремнина станет неразличимой, – продолжал фараон. – Мы направимся прямиком в Мемфис, не заходя в другие порты.

Впервые по лицу Хоремхеба скользнула тень некоего чувства.

– Ваше величество, – твердо прервал он царя, – людям будет нужен отдых.

– В таком случае пусть они сменяют друг друга на веслах.

– В дневную жару люди могут и умереть. И обойдется это дорого…

– Все должно быть исполнено любой ценой! – выкрикнул Аменхотеп.

Шум и суета во дворе моментально стихли. Аменхотеп знал, что глаза всех присутствующих устремлены на него, и кровь прилила к его щекам. Он шагнул к Хоремхебу, на лице которого не дрогнул ни один мускул.

– Ты ставишь под сомнение волю фараона? – угрожающим тоном спросил он.

Хоремхеб без страха встретил его свирепый взгляд.

– Никогда, ваше величество.

Аменхотеп опасно прищурился.

– Это все? – спросил Хоремхеб.

На мгновение мне показалось, что Аменхотеп не ответит. Но он все-таки ответил:

– Все.

Военачальник решительным шагом направился к своим людям, а Аменхотеп зашагал в противоположном направлении. Нефертити посмотрела на мою мать, а потом перевела взгляд на меня.

– Что случилось?

– Аменхотеп рассердился на военачальника, – сказала я. – Мы будем двигаться к Мемфису без остановок. А тот возразил, что люди могут начать гибнуть от жары.

– В таком случае пусть меняются на веслах, – отозвалась Нефертити, и мы с матерью обменялись многозначительными взглядами.

Праздник Прощания перед нашим отбытием в Мемфис устроен не был. Солнце все выше карабкалось по небосклону, и время нашего отплытия приближалось. Во дворе появился Панахеси, и мы с сестрой увидели, как он что-то прошептал Аменхотепу на ухо. Они стояли рядом в самом дальнем углу, вдали от шума и суеты, криков осликов и перебранки слуг. Нефертити зашагала через двор, потянув меня за собой, и Панахеси приветствовал ее поклоном и поспешно ретировался.

– Что он хотел? – недоверчиво спросила Нефертити.

Аменхотеп, явно испытывая неловкость, переступал с ноги на ногу:

– Паланкин.

Моя сестра отреагировала стремительно:

– Для Кии?

– Она беременна. Ей понадобятся шесть носильщиков. Нефертити крепко сжала мою руку:

– Она что, так растолстела, что ее должны нести шестеро мужчин?

Кровь прилила у меня к щекам – она повысила голос на царя Египта.

– Я должен разместить Панахеси…

– Так кого в нем понесут, ее саму или Панахеси? Шесть слуг полагаются только царице! Или она уже стала ею? А я получила отставку?

Я почувствовала, как во дворе вновь воцарилась тишина, и краем глаза заметила военачальника Нахтмина.

– Я… Я скажу Панахеси, что она может рассчитывать только на пятерых носильщиков, – запинаясь, пробормотал Аменхотеп.

Я ахнула, но Нефертити лишь кивнула в ответ, глядя, как удаляется Аменхотеп, дабы сообщить Панахеси, что его дочери отныне полагается меньшее количество носильщиков. После ухода молодого фараона к нам небрежной походкой, лавируя среди всеобщей суеты, подошел Нахтмин.

– Я пришел проститься с царицей Египта, – заявил он, – и пожелать счастливого пути сестре старшей жены царя. Пусть ваши сады в Мемфисе доставят вам не меньше радости, чем здесь, в Фивах, госпожа Мутноджмет.

Нефертити выразительно приподняла брови. Было очевидно, что военачальник привлек ее внимание. Ей понравилось сочетание его голубых глаз и смуглой кожи. Он взглянул на Нефертити, и я ощутила неожиданный укол ревности.

– Похоже, ты на короткой ноге с моей сестрой.

Нефертити улыбнулась, и Нахтмин ответил ей тем же.

– Мы встречались несколько раз. Однажды это случилось в саду, где я, собственно говоря, и предсказал ее будущее.

Улыбка Нефертити стала шире.

– Следовательно, ты – не только военачальник, но еще и прорицатель?

У меня перехватило дыхание – только жрецы Амона знали, в чем заключаются желания богов.

– Я не столь высокого о себе мнения, ваше величество. Я – всего лишь внимательный наблюдатель.

Она шагнула к нему вплотную, так что при желании могла коснуться губами его щеки. Они затеяли какую-то игру, которая мне не нравилась. Нахтмин окинул взглядом ее невысокую, ладную фигурку и задержал его на прядке иссиня-черных волос, упавших ей на щеку. Ей не следовало позволять первому встречному разглядывать себя столь откровенно. Военачальник отступил на шаг – очевидно, от тяжелого аромата ее духов у него закружилась голова. Но тут вернулся Аменхотеп и их опасная игра оборвалась. Нефертити выпрямилась.

– Так ты не отправляешься с нами в Мемфис, военачальник?

– К сожалению, нет, – ответил он и посмотрел при этом на меня. – Но я буду ждать вашего возвращения здесь. Впрочем, я провожу караван вашего величества до гавани.

Нефертити игриво передернула плечиками.

– В таком случае мы скоро увидимся. – И она направилась к Аменхотепу, дабы расспросить его насчет носильщиков, а Нахтмин взглянул мне прямо в глаза.

– До свидания, военачальник, – я холодно простилась с ним и отвернулась, чтобы присоединиться к своей матери под навесом.

Караван был готов. Животные нетерпеливо переступали с ноги на ногу в душном дворике, и, казалось, сам воздух был насыщен нервным ожиданием. Лошади призывно ржали, и слуги поглаживали их морды, чтобы успокоить. Я упаковала свои растения в специально подготовленный для этой цели сундук, переложив горшки полотном, чтобы они не раскачивались и не бились друг о друга во время недолгого пути к гавани. А на корабле я достану их из сундука и расставлю так, чтобы на них падали солнечные лучи. Впрочем, растений набралось всего с дюжину. Остальные я оставила во дворце, отщипнув по нескольку листочков с каждого и уложив их в шкатулку слоновой кости с мягкой прокладкой. Листочков получилось довольно много, кроме того, в маленьких, плотно завязанных полотняных мешочках я хранила образцы самых полезных растений. Военачальник Хоремхеб провел смотр своего войска, после чего Аменхотеп преклонил колени перед отцом, прося Старшего о благословении.

– Ты будешь гордиться мною, – пообещал Аменхотеп. – Сегодня боги возрадуются.

Я увидела, как Старший повернулся к Тие, и по их глазам поняла, что оба они подумали о Тутмосе, который должен был сейчас стоять на коленях перед ними вместо Аменхотепа. Новоиспеченный фараон тоже догадался об этом и выпрямился во весь рост.

– Должно быть, вы жалеете Тутмоса, – резко прошипел он, – но именно я – тот сын, который правит Нижним Египтом. Я – тот, кого выбрали боги, а не он.

Царица Тия расправила плечи.

– Да хранят тебя боги, сын – холодно обронила она. Старший фараон только кивнул, но в глазах его не было любви.

Аменхотеп Младший бессознательно одернул тунику и, заметив, что солдаты и слуги внимательно наблюдают за этой сценой, яростно крикнул:

– Вперед!

Появилась моя камеристка и воскликнула:

– Живее в паланкин!

Я залезла внутрь. Караван двинулся в путь. Я ехала вслед за Аменхотепом и Нефертити, сидящими рядышком. Раздвинув занавески, я помахала Тие. Царица махнула мне рукой в ответ. Аменхотеп Старший, как мне показалось, выглядел торжественно-печальным. Недолгое расстояние до гавани мы проделали в клубах пыли. Блеск набегающих речных волн можно было заметить даже в щели между занавесками, защищавшими меня от солнца, и вскоре караван остановился перед впечатляющим египетским флотом, стоящим на якоре в порту. Нас высадили, и царская семья погрузилась на корабль. Поскольку теперь моя мать, отец и я сама стали также ее частью, то нам предстояло путешествовать на барке самого фараона, на мачте которого развевались золотые вымпелы. Панахеси с его семейством была предоставлена отдельная галера. Я была только рада этому – ни на одном корабле не нашлось бы места для Кии и Нефертити одновременно.

Каждая галера вмещала пятьдесят два гребца и еще двадцать пассажиров на палубе или же под нею. Внутри корабля были расположены двухкомнатные деревянные каюты, драпированные льном.

– Чтобы уберечься от жары, – пояснил отец.

– А где будут спать солдаты? – спросила я.

– На палубе. По ночам там достаточно тепло.

На фоне речной глади корабли выглядели очень красиво – на деталях из черного дерева, инкрустированных серебром, перемигивались солнечные зайчики. В небе над гаванью звучал протяжный крик ибиса, ищущего себе пару. Стоя на ступенях, я наблюдала за погрузкой сокровищ из дворца Старшего фараона: медных чаш, кедровых сундуков с париками, алебастровых статуй и гранитного алтаря, щедро усыпанного жемчугом. Рабы изнемогали под тяжестью многочисленных корзин с лучшими драгоценными каменьями и украшениями египетских царей, которые грузили на суда в последнюю очередь, а стража следила за погрузкой.

Когда корабли подняли паруса и снялись с якорей, я отправилась в каюту на поиски своих родителей. Мать играла в сенет^* с женой самого известного в Египте архитектора. «Значит, Аменхотеп все-таки убедил его покинуть Фивы», – подумала я.

– А где папа? – спросила я у матери.

Не отрываясь от игры, она кивнула подбородком в сторону кормы. Как и Нефертити, мать очень хорошо играла в сенет. Выйдя на корму, я услышала голос отца еще раньше, чем увидела его самого.

– Почему ты не рассказала мне об этом раньше? – спросил он.

– Потому что я знала, что ты рассердишься. Но Хоремхеб – на нашей стороне. Он понимает, что мы делаем, – прозвучал в ответ голос Нефертити.

Осторожно заглянув в их каюту, я увидела отца. Он покачал головой:

– Ты наживаешь врагов нашей семье быстрее, чем мы обзаводимся союзниками. Пески Мемфиса поглотят нас без остатка, а если еще и народ восстанет против тебя…

– Но он полюбит нас! – пообещала сестра. – Мы возведем для него столь величественные храмы, каких он еще никогда не видел. Мы будем устраивать для египтян больше празднеств, и мы будем щедро раздавать дары народу. Это – мечта Аменхотепа.

– А твоя?

Она заколебалась:

– Разве ты не хочешь, чтобы твое имя запомнили в веках?

– Чем? Введением налога на храмы?

На мгновение между ними повисло молчание.

– Ты станешь самым могущественным сановником в царстве, – взмолилась она. – Я позабочусь об этом. Пока он будет строить свои храмы, ты будешь править страной. Политика его не интересует. Вся власть окажется в твоих руках, и Панахеси рядом с тобой будет смотреться, как степной шакал рядом со львом.