Нефертити

Глава девятая

К концу второго дня я начала узнавать в лицо матросов на борту нашего корабля. Они кивали мне, когда я проходила мимо, но выглядели усталыми и измученными, поскольку все свое время проводили на палящем солнце, поддерживая собственные силы лишь водой и похлебкой. Впрочем, для Ипу у них всегда находилось время. Когда она шла по палубе, покачивая бедрами и тяжелыми золотыми серьгами, мужчины разговаривали с ней так, как брат может разговаривать с сестрой, а когда рядом никого не было, даже пересмеивались между собой втихомолку. А вот со мной они ограничивались тем, что вежливо роняли: «Госпожа».

К концу третьего дня пути мне стало скучно. Я пыталась читать, узнавая любопытные вещи о деревьях, что росли в царстве Митанни далеко к северу от нас, где Хабур впадает в Евфрат. К тому времени как мы провели семь дней на реке, не сходя на берег, я прочла все семь трактатов, которые Ипу сумела раздобыть на базарах Фив. Затем, на восьмой день, безостановочное странствие прискучило даже Аменхотепу, и мы сошли на берег, чтобы размять ноги и разжечь костры.

Слуги насобирали дров, чтобы зажарить диких гусей, которых поймали на реке, и мы поужинали из лучшей фаянсовой посуды Старшего. Такое пиршество стало приятным разнообразием после черствого хлеба и инжира, которыми мы питались до сих пор, и Ипу присоединилась ко мне у костра с кубком лучшего вина фараона. Вокруг нас, у доброго десятка других костров, пьянствовали солдаты, а придворные играли в сенет. Ипу вдруг улыбнулась, глядя в свой кубок.

– Лучшего вина я еще никогда не пробовала, – призналась она.

Я вопросительно приподняла брови:

– Даже на виноградниках своего отца?

Кивнув, она наклонилась ко мне:

– Думаю, что они открыли самые старые бочки.

У меня перехватило дыхание:

– Просто так? И фараон не возражал?

Она украдкой взглянула на Аменхотепа, и я проследила за ее взглядом. Пока придворные пересмеивались, а Нефертити о чем-то негромко разговаривала с нашим отцом, Аменхотеп смотрел на огонь. Губы его были плотно сжаты, и в трепетном свете костра лицо его выглядело осунувшимся.

– Он думает только о том, как бы быстрее добраться туда, – ответила Ипу. – Чем скорее он окажется в Мемфисе, тем раньше завладеет посохом и цепом Египта.

К нам направился Панахеси под руку с Кией, беременность которой уже была очевидна. Когда они подошли к нашему костру, Нефертити обернулась и больно ущипнула меня за руку.

– Что она здесь делает? – нетерпеливо спросила она.

Я потерла руку.

– Она плывет с нами в Мемфис, ты не забыла?

Но Нефертити пропустила мой сарказм мимо ушей.

– Она беременна. Ей следует вернуться обратно на корабль. «И оказаться подальше от Аменхотепа», – явно хотела добавить она.

Одна из сопровождавших Кию женщин положила на песок пуховую подушку, и Кия опустилась на нее напротив Аменхотепа, накрыв ладонью свой выступающий, выкрашенный хной живот. Она выглядела такой мягкой, свежей и естественной в своей беременности, тогда как Нефертити, наоборот, сверкала блеском золота и малахита.

– Мы уже на полпути к Мемфису, – провозгласил Панахеси. – Вскоре мы прибудем на место и фараон воцарится в своем дворце.

Маленькая группа вокруг костра согласно закивала, негромко переговариваясь между собой, а мой отец внимательно наблюдал за визирем.

– Планы строительства разрабатываются успешно, ваше величество? – спросил Панахеси.

Аменхотеп выпрямился, стряхивая с себя задумчивость:

– С планами все прекрасно. Моя царица – прирожденный архитектор. Мы уже набросали схему храма с внутренним двориком и тремя алтарями.

Панахеси довольно улыбнулся:

– Если его величеству понадобится помощь…

Он развел руки в стороны, ладонями кверху, и Аменхотеп благосклонно кивнул ему.

– Я уже составил планы и в отношении тебя, – сказал он. Придворные у ближайших костров прервали игру в сенет.

– Когда мы достигнем Мемфиса, – провозгласил Аменхотеп, – ты должен будешь проследить за тем, чтобы военачальнику Хоремхебу ничто не помешало собрать пошлину со жрецов Амона.

Пламя в костре потрескивало и шипело, и Панахеси сумел скрыть потрясение. Он метнул быстрый взгляд на Нефертити, стараясь понять, знала ли она об этом, и прикинуть, насколько фараон доверяет ей сейчас. А потом все сановники заговорили разом.

– Но, ваше величество, – возразил кто-то, – благоразумно ли это?

Панахеси откашлялся:

– Разумеется, благоразумно. Храмы Амона еще никогда не облагались налогом. Они втихаря прибирают к рукам богатства Египта, а потом распоряжаются ими как своими собственными.

– Вот именно! – вскричал Аменхотеп. Он ударил кулаком по ладони, и многие воины обернулись, чтобы послушать, что говорит фараон. Я оглянулась на отца, лицо которого превратилось в непроницаемую маску опытного царедворца. Но я знала, о чем он думает. «Этому царю всего семнадцать лет от роду. Что с ним станется спустя десять лет, когда власть ляжет ему на плечи, как умело сшитая накидка? И что еще он выкинет к тому времени?»

Панахеси подался вперед и обратился к царю:

– Моя дочь скучала без вас на протяжении всех этих восьми дней, что мы шли под парусами.

Аменхотеп метнул быстрый взгляд на Нефертити.

– Я не забыл свою первую жену, – сказал он. – Я вновь приду к ней… когда мы окажемся в Мемфисе.

Поверх языков пламени он посмотрел на Кию, которая сделала вид, будто не слышит, о чем он только что разговаривал с ее отцом. Она ласково улыбнулась ему. «Вот маленькая паршивка, – подумала я. – Как будто она не знает, чего добивается ее отец».

– Пойдем прогуляемся по берегу? – немедленно предложила Нефертити, хватая меня за руку и рывком поднимая на ноги.

Я благоразумно хранила молчание, пока мы не отошли от костра на безопасное расстояние, справедливо полагая, что сестра будет вне себя от ярости. Но, шагая по мокрому песку Нила в сопровождении двух стражников, тащившихся позади, она, как выяснилось, пребывала в прекрасном расположении духа. Запрокинув голову, она всмотрелась в россыпь звезд на небе и полной грудью вдохнула свежий воздух.

– Господство Кии в сердце Аменхотепа закончилось. Он больше не придет к ней до тех пор, пока мы не прибудем в Мемфис.

– До этого осталось совсем недолго, – ответила я.

– Но это я рисую храм вместе с ним. Это я буду править вместе с ним. Я, а не она. А еще у меня скоро будет ребенок.

Я искоса взглянула на нее:

– Ты беременна?

Лицо у нее вытянулось.

– Нет, еще нет.

– Ты принимаешь мед?

– Кое-что получше. – Она рассмеялась, словно пьяная. – Мои служанки раздобыли для меня корень мандрагоры.

– И сделали из него настойку?

Это был трудный процесс. Я сама видела его всего один раз, когда настойку готовил Ранофер.

– Да. Я приняла ее прошлой ночью. Так что теперь зачатие может случиться в любой момент.

В любой момент. Моя сестра, беременная наследником египетского трона. Я уставилась на нее в серебристом свете луны и нахмурилась:

– Тебя не пугают планы мужа?

– Нет конечно. Почему я должна их бояться?

– Потому что жрецы могут восстать против тебя! Они очень могущественны, Нефертити. А что, если они устроят покушение на твою жизнь?

– Не имея под рукой армии, на что они способны? А войско на нашей стороне. У нас есть Хоремхеб.

– Но что, если народ не простит тебя? Ведь это, по сути, его золото. Как и серебро тоже.

– А мы освободим народ от безжалостной хватки жрецов Амона. Мы отдадим людям то, что отняли у них жрецы.

– Каким же это образом? – спросила я, и мой собственный голос даже мне самой показался полным неприкрытого цинизма.

Нефертити воззрилась на реку:

– С помощью Атона.

– Бога, которого понимаете только вы.

– Бога, которого скоро узнает весь Египет.

– Потому что этим богом на самом деле является Аменхотеп?

Она метнула на меня выразительный взгляд, но ничего не ответила.

На следующее утро моряки медленно принялись за работу. Накануне они выпили слишком много вина, и поэтому Аменхотеп запретил им в дальнейшем сходить на берег. Мои отец с матерью ничего не сказали, разминая затекшие ноги на палубе, но три ночи спустя на кораблях разошлись слухи о том, что шестеро людей Хоремхеба умерли. Слуги шептались, что причиной их смерти стала протухшая еда и питье.

– А чего еще ожидал фараон? – шепотом обратился к моему отцу один из сановников. – Если нам нельзя регулярно сходить на берег, чтобы набрать свежей воды, то люди будут умирать и дальше.

На судах явно начиналась, как поговаривали, дизентерия, заболевание, которое способен вылечить любой местный лекарь, если бы людям попросту разрешили сойти на берег.

Две ночи спустя стало известно, что умерло еще одиннадцать человек, и тогда Хоремхеб нарушил приказ Аменхотепа. Вечером он подплыл к царской барке, идущей во главе флотилии, и поднялся на борт нашего корабля, требуя немедленной аудиенции у царя.

Мы оторвались от своих партий в сенет, и отец быстро встал:

– Не знаю, военачальник, примет ли он тебя.

Но тот не собирался сдаваться:

– Мои люди умирают один за другим, а эпидемия дизентерии распространяется все шире.

Отец заколебался:

– Посмотрим, что я смогу для тебя сделать.

С этими словами он исчез в каюте. Вернувшись, он угрюмо покачал головой:

– Фараон никого не принимает.

– Это – люди, – сквозь стиснутые зубы процедил Хоремхеб. – Люди, которым нужна помощь. Им может помочь простой лекарь. Неужели он готов принести в жертву людей только ради того, чтобы поскорее прибыть в Мемфис?

– Да. – Дверь во внутреннюю каюту распахнулась, и на пороге появился Аменхотеп в схенти, на голове у него был царский платок немес^*. – Фараон не меняет своих решений. Вы все слышали мой приказ! – прокричал он, сделав несколько шагов вперед.

В глазах у Хоремхеба вспыхнула лютая ненависть. Я испугалась, представив, что он может перерезать Аменхотепу горло одним взмахом своего кинжала. Но военачальник овладел собой и направился к двери.

– Подождите! – вскричала я, удивляясь сама себе. Военачальник замер на месте. – У меня есть мята и базилик. Они могут исцелить ваших людей, и нам не придется сходить на берег в поисках лекаря.

Аменхотеп напрягся, но тут позади него в дверях каюты появилась Нефертити.

– Отпусти ее, – взмолилась она.

– Я могу воспользоваться накидкой. Никто даже не узнает, что я куда-либо отлучалась, – быстро сказала я и посмотрела на Аменхотепа. – Тогда люди сочтут, что ваш приказ был выполнен, а жизни ваших воинов будут сохранены.

– Она изучала травы в Ахмиме, – пояснила Нефертити. – Не исключено, что она сумеет вылечить их. А что будет, если дизентерия будет распространяться и дальше?

Хоремхеб в упор смотрел на фараона, ожидая его решения. Аменхотеп вскинул подбородок, изображая приступ необыкновенной щедрости.

– Сестра старшей жены царя может отправляться.

На лице матери отобразилось явное неодобрение, а в глазах отца застыло непроницаемое выражение. Но сейчас речь шла о жизни людей. Позволить им умереть, когда мы могли бы спасти их – значило поступить против законов Маат. Что подумают боги, если на пути к Мемфису, к началу нового правления, мы позволим невинным людям умереть? Подбежав к своему тюфяку, я быстро схватила свою шкатулку с травами. Затем, набросив накидку, я под покровом темноты последовала за Хоремхебом. В лицо мне ударил свежий ветер с Нила. Мне было страшно и очень хотелось помолиться богине удачи Бастет^* и попросить у нее счастливого пути. Но я лишь поспешила вслед за безмолвствующим и задумавшимся военачальником. Мы поднялись на борт корабля, где находились больные матросы. Здесь царило ужасное зловоние. Я прижала полу накидки к лицу.

– Брезгливая целительница? – ухмыльнулся Хоремхеб. Я тут же с вызовом откинула с лица накидку. Он привел меня в собственную каюту.

– Что вам требуется?

– Горячая вода и чаши. Мы можем заварить чай из мяты и базилика.

Он исчез, чтобы принести все, что нужно, а я огляделась по сторонам. Его каюта оказалась куда меньше той, которую делили фараон и Нефертити, а стены оставались совершенно голыми, хотя мы шли по реке уже почти двадцать дней. Тюфяк его был аккуратно сложен, а вокруг доски для игры в сенет стояли четыре стула без подлокотников. Я мельком взглянула на доску. Тот, кто играл черными, выиграл последнюю партию. Я решила, что это был сам Хоремхеб, иначе он ни за что не сохранил бы фигуры в прежней позиции.

– Вода подогревается, – вернувшись, сообщил он, но даже не предложил мне присесть, и я осталась стоять.

– Вы играете в сенет, – заметила я.

Он кивнул.

– И в прошлый раз вы играли черными.

Он взглянул на меня с некоторым интересом.

– Говорят, что из двоих сестер вы – более умная.

Он не уточнил, верит ли слухам, но теперь взмахом руки указал мне на стул. Затем уселся и сам, скрестив руки на груди, и мы стали ждать, пока закипит вода.

– Сколько вам лет?

– Четырнадцать, – ответила я.

– Когда мне было четырнадцать, я уже сражался за Старшего против нубийцев. Это было восемь лет тому, – задумчиво проговорил он.

Значит, сейчас ему двадцать два. Ровесник Нахтмина.

– Четырнадцать лет – переломный возраст, – добавил он. – Это время, когда решается судьба. – Он уставился на меня так, что мне вдруг стало не по себе. – В Мемфисе вы станете ближайшей советчицей своей сестры.

– Я ничего ей не советую, – быстро возразила я. – Она всегда поступает по собственному разумению.

Он недоверчиво приподнял брови, а я вдруг пожалела о словах, которые только что сорвались с моих губ. Но тут в каюту вошел какой-то солдат, держа в руках горшок с кипящей водой. За ним последовали другие воины, неся с собой уже целую их дюжину.

Я удивилась:

– Сколько же людей у вас больны?

– Двадцать четыре человека. К завтрашнему утру их станет больше.

– Двадцать четыре? – не поверила я.

Как мог Аменхотеп допустить нечто подобное? Это же половина экипажа корабля. Я быстро принялась за работу, отрывая листочки мяты и опуская их по одному в каждую чашу. Хоремхеб молча наблюдал за мною и во время всех моих процедур не проронил ни слова. Он унес чаши с горячей водой, после чего вывел меня тем же путем, что и привел сюда. Я уже думала, что на том мы молча и распрощаемся, но, когда мы достигли царской барки, он отвесил мне низкий поклон: