Негасимое пламя

(2)

Я все еще был гостем кают-компании, когда, в середине ночи, налетел очередной шторм, и меня пробудила сильная качка. Некоторое время я пытался угадать направление ветра по тому, как ходила подо мной палуба. Судя по всему, мы кренились большей частью на правый борт, почти не заваливаясь на левый. Время от времени судно, точно лошадь, взбрыкивало и становилось на дыбы, но не так, как при килевой качке. В полусне я решил, наконец, что ветер дует нам в корму слева, и мы все быстрее и быстрее идем на юг. На корабле нет большего удовольствия, чем понять, что он движется в нужную сторону. Вообще-то нам надо было на восток, но и юго-восток вполне подходил в погоне за западными ветрами, которые, как говорят, опоясывают земной шар в высоких южных широтах. Окончательно проснувшись, я представил экипаж: часть откачивает воду, часть на палубе блюдет паруса и снасти, лейтенант и гардемарин — на вахте, угрюмый капитан время от времени выглядывает на палубу, чтобы проследить, все ли в порядке, а острый нос корабля режет волны со скоростью, гораздо быстрее пешеходной. Мы шли вперед, жизнь становилась вполне сносной, если не считать сыпи — руки невольно тянулись к зудящим местам. Хуже всяких опасностей эта чесотка!

Корабль сильно тряхнуло — не иначе как девятый вал. Сверху — то ли из пассажирского коридора, то ли из кают, идущих по обе его стороны — раздался вопль. Я подождал, не закричат ли опять, но все было тихо. Под одеяло проник холодный воздух, прогнав согревающее влажное тепло, и чесотка накинулась на меня с новой силой.

Высунув ноги из-под одеяла, я встал, дрожа, в кромешной тьме. Из соседней каюты слышалось похрапывание: отсыпался после вахты мистер Камбершам. Я пошарил кругом в поисках шинели, той самой, с тройной пелериной, давно уже не напоминавшей щегольской наряд, в котором я начал свое бесконечное путешествие. Шинель придется набросить прямо на ночную рубашку! Я натянул шерстяные носки, надел сапоги и вышел в кают-компанию. Большое кормовое окно наискось перечеркивала линия горизонта. Солнце еще не взошло, и только более размытый цвет позволял отличить воздух от воды. Нас снова качнуло — на этот раз резче, словно корабль наткнулся на волну, которая шла поперек остальных. Сверху раздался крик — крик боли, на сей раз не оставалось никаких сомнений. С трудом соображая, что делаю (я только наполовину проснулся и почему-то связал чужую боль с собственным зудом — а человека, который не до конца проснулся, обычно так и тянет обратно в постель), я попытался взойти по трапу на пассажирскую палубу. Едва я ухватился за страховочный канат, прикрепленный к переборке для удобства пассажиров, как судно снова тряхнуло, и прозвучал все тот же вопль — из каюты нашего забавного философа, мистера Преттимена!

Из соседней каюты появилась его невеста, мисс Грэнхем. Держась за канат, она открыла дверь к Преттимену и скрылась внутри. Я поспешил следом, в чем очень помогала качка — корабль накренился, и я изящно кувыркнулся вперед и вниз по коридору! Благородный порыв — помочь несчастному — завершился тем, что я с грохотом влетел в дверной проем и как раз размышлял, как бы половчей подняться, когда мисс Грэнхем собственноручно распахнула дверь каюты мистера Преттимена. Сия достойная дама была в белой ночной рубашке и широкой шали; волосы ее скрывал благопристойный ночной чепец, или как там это называется. Она молча разглядывала меня и, судя по лицу, ничуть мне не обрадовалась.

— Мистер Тальбот?

— Я услышал крики. Могу я чем-нибудь… то есть…

— Можете ли вы помочь? Спасибо, нет.

— Секунду, мадам. Болеутоляющее…

— Маковая настойка? Благодарю, у меня есть.

Мисс Грэнхем замолчала. Я вдруг осознал, что ноги у меня голые, а между полами шинели проглядывает ночная рубашка. С ледяной улыбкой мисс Грэнхем захлопнула дверь у меня перед носом. От нового рывка я проехал вдоль леера и скривился, услышав очередной крик. Пусть Преттимен и клоун — клоуны тоже страдают, как и все мы! Я прошел по коридору и остановился, глядя на шкафут и надеясь, что здесь вопли несчастного не так слышны, но тщетно — каюта была слишком близко. Я вышел наружу — в рассветный холод и бледный свет — и съежился у левого борта, под грота-штагом. Рядом бросали лаг. Раздался голос, отдающий команду:

— Тяни!

И после долгой паузы:

— Пять с половиной узлов, сэр!

— Так тому и быть.

Скрип мела по вахтенной доске. Пять с половиной узлов! Больше ста тридцати сухопутных миль на юго-восток за сутки — и паруса подняты лишь на одной мачте! Так мы и впрямь скоро догоним эти знаменитые «весты» и что есть духу помчимся в Сиднейскую бухту!

По палубе побежали матросы. Шел обычный ритуал смены вахтенных. Мистер Смайлс и юный Томми Тейлор передали вахту мистеру Аскью, канониру. Было уже восемь утра, на востоке ярко алел рассвет. К трапу подошли мой друг лейтенант Саммерс и лейтенант Бене. С первого взгляда стало понятно, что между ними шел серьезный спор. Чарльз, спокойнейший из людей, кипел от ярости. Мистер Бене, напротив, казался еще беспечнее и оживленнее, чем обычно. За их спинами маячили мистер Гиббс, плотник, и Кумбс, кузнец. Это что-то новенькое! Бене отступил назад, якобы для того, чтобы продемонстрировать уважение и пропустить старшего офицера на трап первым, но ни в его ухмылке, ни в мрачном лице моего друга не было ни почтения, ни дружелюбия. Совершенно точно: хитроумный мистер Бене несомненно торжествовал. В руках он нес небольшой и довольно замысловатый предмет, сделанный, как мне показалось, из дерева и металла. Чарльз прошел в коридор и спустился по трапу, не глядя на меня. Мистер Бене и кузнец заговорили с мистером Гиббсом, который в ответ козырнул и последовал за старшим офицером. Мистер Бене сунул модель в руки кузнеца и отослал его взмахом руки.

Нет, это уже слишком! Нужно срочно все выяснить и…

— Доброе утро, мистер Бене. Вижу, вы затеяли что-то интересное.

— Да уж, мистер Тальбот.

— А могу я полюбопытствовать, что именно? Может быть, изложите в стихах?

— Мне кажется, не стоит вам так любопытствовать, мистер Тальбот. Кроме всего прочего, вы, если не ошибаюсь, из партии лейтенанта Саммерса…

— Партии? Еще скажите — клики!

— Согласен, звучит глупо, но уж как сложилось — так сложилось. После моего успеха с чисткой корабля…

— Да вы от киля кусок оторвали!

— И добавил скорости не меньше, чем на узел.

— Именно! По словам старшего офицера, всего на один узел.

— Как бы там ни было, судьба развела нас по разные стороны барьера, и у меня за спиной те, кто думает, что я спас нам жизнь, а у него — те, по чьему мнению я слишком сильно рисковал.

Мне совершенно не хотелось с ним спорить. В конце концов он был единственной ниточкой, связывавшей меня с некой юной леди…

— Но «клика», мистер Бене! Будто наше судно — это целое государство.

— А разве нет?

— Между прочим, Чарльз старше вас по званию. Более того, вот эти канаты, протянутые по палубе — то, что он зовет обнайтовкой, — не дают судну развалиться на куски!

— Идея стара как мир, мистер Тальбот. Вы приписываете старшему офицеру слишком богатое воображение.

— Так что за предмет вы сунули Кумбсу? Имеет он отношение к вашим трениям с Чарльзом?

— Самое прямое. Это модель кильсона со шпором и степсом, иначе говоря, гнезда мачты, ее нижней части, и деревянной подушки, на которую мачта упирается. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Я придумал план, который позволит не просто укрепить фок-мачту — думаю, вы в курсе, что, несмотря на все принятые меры, она продолжает расшатываться, — но и вернуть ее в первоначальное состояние. Если все получится, мы сможем поднять паруса и таким образом уравновесить ее с бизанью. Еще два узла, мистер Тальбот, и это при среднем ветре!

— Вы показали модель капитану Андерсону!

— Именно. И убедил его.

— Его, но не Чарльза! А я верю в Чарльза, мистер Бене!

— Заметно. Хотя он… впрочем, ладно. Вы друзья, так что ни слова больше.

Как бы в доказательство столь необычной для него сдержанности, мистер Бене зажал рот рукой, отдал мне честь и умчался, перескакивая через натянутые по палубе канаты, в сторону полубака. Я спустился по трапу в кают-компанию. Чарльз смотрел в кормовое окно, по своему обыкновению не замечая качки. Я открыл дверь, и он обернулся.

— Что все это значит, Чарльз?

Он не стал притворяться, будто не понимает.

— Бене решил вернуть нам пару мачт, только и всего.

— А капитан согласился?

— О да. Мистер Бене — на редкость настойчивый молодой человек. Далеко пойдет, если, конечно, проживет достаточно.

— Не удивлюсь, коли его быстро пристукнут!.. Чем мы рискуем?

— Если вкратце, мачта расколола степс — деревянную подушку, на которой она установлена. И начала шататься, понятное дело. Мы попытались укрепить ее под палубой с помощью тросов, клиньев, распорок и подставок и чуть-чуть затормозили расшатывание. Бене хочет прекратить его окончательно.

— И в чем же опасность?

— Малейшая ошибка — и шпор может соскользнуть и пробить днище корабля. Вот и все.

— Выходит, надо срочно помешать Бене!

— Более того, он предлагает использовать огонь и раскаленный металл! Понимаете теперь, почему я против? В общем, повторяется история с очисткой днища. Помочь может, но риск слишком велик.

— И кто еще за вас?

— Вы так ставите вопрос?

— Во всяком случае, я — в вашей клике!

— А вот так говорить не надо, прошу вас! Не стоит использовать подобное выражение.

— Бене именно его и использовал.

— И ему не стоило, особенно в разговоре с вами. Вы — пассажир. Вы не имеете никакого права вмешиваться в это дело.

Я не ответил. Чарльз с вымученной улыбкой упал в кресло напротив меня.

— Не хватало еще, чтобы вы обсуждали его с другими.

— Вот уж не ожидал от вас нагоняя…

— Это не нагоняй — всего лишь предупреждение. Капитан выслушал наш профессиональный спор и сделал выбор. Мы обязаны ему подчиниться.

— Чую, быть неприятностям.

— Вот и держитесь от них подальше.

— Мы друзья, разве нет? Я обязан вам помочь!

Чарльз покачал головой:

— Надеюсь, я смогу в нужное время заявить официальный протест. Кумбс уже готовится к работе. Две большие пластины (на которые у нас едва хватит металла), четыре металлических стержня с резьбой, гайки для них…

— Дальше можете не рассказывать, потому что я все это видел! Отец когда-то распорядился сделать нечто подобное в старых домах у реки: стянуть расшатавшиеся стены раскаленными докрасна металлическими балками. Я был совсем мал, но запомнил все очень хорошо: остывая, балки тянули стены внутрь. Похоже на ярмарочные развлечения.

— А дома были деревянные?

— Кирпичные.

— Наверняка от вашего внимания не ускользнул тот факт, что корабль построен из дерева. Мистер Бене собирается проткнуть раскаленным железом основательный кусок древесины — я прямо-таки слышу, как отвалилась ваша челюсть! Разумеется, он намерен просверлить широкие отверстия и утверждает, что от жара опора лишь слегка обуглится — и ничего больше. Модель, во всяком случае, повела себя именно так, тут с ним не поспоришь. И дыму было много.

— Но ведь совсем недавно капитан Андерсон восхвалял Бене за то, что тот обошелся без кузнечных работ, якорных цепей, дыма и пара! Прямой и честный повелитель тросов, блоков и парусины!

Лейтенант хлопнул ладонью по столу.

— Послушайте меня, Эдмунд! Мы в серьезной опасности, даже если мачта не пробьет дно. Вы когда-нибудь наблюдали, как затухает огонь в камине? Как искры пробиваются сквозь слой сажи, словно живые? Видели, как погибшее пламя вспыхивает заново, пробуждаясь к жизни? Такое пламя хотят запереть в кусок дерева. Предполагается, что мы все так же весело побежим по волнам, будто мало нам всего остального! Корпус разваливается, паруса гниют, путь неблизкий, погода кошмарная, особенно впереди, — но от нее никуда не денешься, потому что только этим путем мы достигнем земли раньше, чем у нас кончатся еда и питье…

Чарльз осекся, чтобы перевести дух, и в тишине отчетливо стало слышно, как журчит и бьется о борт вода.

— Простите, Эдмунд. Этот молодчик совершенно вывел меня из себя. Он думает, что сможет определить нашу долготу по луне, он думает… Да чего только он не думает! Наговорил я вам лишнего. Та самая ошибка, от которой только что предостерегал…

— Со мной можете говорить о чем угодно, я готов сохранить любой ваш секрет, клянусь жизнью!

Чарльз не сдержал улыбки.

— Ну, жизнью не надо, достаточно просто молчать. Нет, правда, дружище — забудьте этот разговор, да и все.

— Молчать обещаю, а вот забыть — увольте.

Он поднялся на ноги и подошел к окну.

— Эдмунд!

— Что такое?

— Вы мне доверяете?

— А что случилось — опасность? Конечно, доверяю!

Чарльз метнулся к столу.

— Переоденьтесь в ваши повседневные вещи — только не в штормовку! — и бегом на шкафут, встаньте там и не трогайтесь с места, что бы ни случилось — быстро!

Я побежал в свое временное жилище, торопливо сорвал с себя шинель и ночную рубашку, натянул одежду и выскочил обратно. Задыхаясь, я добежал до шкафута и вынужден был привалиться к грота-штагу, чтобы перевести дух. Неподалеку мистер Брокльбанк поплотнее завернулся в накидку и спустился в коридор. Оглядываясь кругом, я не мог понять, что привело Чарльза в такое волнение, пока не обернулся и не посмотрел вдаль.

Надо же!

Прямо за кормой повисла наичернейшая туча — никогда прежде таких не видывал. Там и сям она была тронута серым и напоминала грязную воду, что стюарду необходимо унести, да побыстрее. Более того — туча эта стремительно приближалась к нам, несомая каким-то собственным ветром прямо над водой. Опали и вновь надулись паруса, в то время как нос корабля повернулся справа налево. Через секунду нас накрыло дождем. Вода оказалась ледяной. Обрушиваясь на голову, она журчала, словно быстрый ручей, так что у меня перехватило дыхание. Одежда промокла мгновенно. Спотыкаясь, я шагнул было ко входу в коридор, но вспомнил предупреждение Чарльза и ступил обратно, потому что уже начал кое-что понимать, хотя про себя костерил приятеля на чем свет стоит — в первый и последний раз в жизни. Ливень все хлестал. Мокрые вещи прилипли к телу, ручьи текли из штанин, словно из водосточных труб. Свежий ветер еще сильней облепил меня одеждой, и я совершенно закоченел. Вдруг, точно по волшебству, капли перестали барабанить по палубе. Я поднял голову. Ветер бил в лицо, почерневшее море сливалось с таким же небом. У входа в коридор стоял Веббер, вестовой кают-компании.

— Мистер Саммерс поздравляет вас с принятием ванны, сэр! Можете спускаться! — улыбаясь, как горгулья, объявил он.