Нежданный гость

НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ

Воронов раскрыл глаза и снова зажмурился. Спать не хотелось, но еще меньше хотелось вставать.

Он осторожно пошевелил ногами. Конечно же, Нины уже нет!

В рабочие дни Воронов уходит из дому на целый час раньше жены, завтракает поэтому всухомятку, даже чай не всегда согревает. Нина пыталась изменить этот порядок, но Воронов категорически запретил ей это; он не мог смириться с тем, что из-за него, такого рослого мужчины, будет недосыпать целый час маленькая, хрупкая женщина. Но в воскресенье она обязательно поднимается первая и к моменту его пробуждения успевает приготовить что-нибудь необыкновенно вкусное.

Из кухни доносился голос жены:

У Нины хорошее настроение, и оно действует на мужа.

— Нина! — позвал Воронов, сам не зная для чего, так просто, чтобы что-то сделать, как-то заявить о себе.

— Я иду, иду, иду! — пропела жена на тот же мотив «Стрекозы» и появилась в дверях, вся розовая в своем розовом халатике. Даже волосы ее в утреннем свете казались розовыми.

Он протянул к ней руку, но она не сделала шага навстречу и, лукаво склонив набок голову, сказала:

— Утро доброе, соня-засоня!

Она подала ему небольшой листок многотиражной газеты, очевидно, только что принесенной почтальоном.

— Смотри, Сашок, какой интересный парень.

— Посмотрим, посмотрим, что за вкус у тебя?

— Не очень хороший, — рассмеялась Нина, — раз я тебя в мужья выбрала.

Взяв газету, Александр спокойно развернул ее, но тут же, заинтересованный, присел на кровати, опустив ноги на пол.

Несколько секунд он разглядывал портрет, напечатанный на первой странице, потом как-то невесело усмехнулся и положил газету на стол портретом вниз.

Нина поняла, что он сделал это не случайно.

— Что случилось? — спросила она.

Александр погладил своей жестковатой ладонью мягкие, словно взбитые кудряшки жены.

— Ничего, Нинок… Ничего. Не обращай на меня внимания.

А на кого же еще обращать ей внимание, о ком еще ей тревожиться, заботиться?

Жить без заботы о ком-нибудь Нина не может, ну просто никак не может. Еще учась в школе, она всегда первая вызывалась проведать заболевшую подругу или понянчить соседского Ваньку, когда его родители собирались вместе в кино сходить. Она потому и медсестрой стала и, что скрывать, потому-то так скоропалительно замуж вышла.

На первых порах работа в хирургическом кабинете районной поликлиники приносила ей полное удовлетворение. Для каждого пришедшего сюда она хранила и ласковое слово, и хорошую, светлую улыбку, и нежные руки.

Но очень скоро почувствовала, что этого ей недостаточно. В поликлинику обращались люди всё разные. Иные хотя и заглядывали по два, по три раза, а некоторые ходили регулярно, но все они нуждались во врачебных советах и на молоденькую сестру не обращали ни малейшего внимания. И ей они тоже были в одно и то же время одинаково близки и одинаково далеки, одинаково дороги и одинаково безразличны. А ей обязательно нужен был человек, определенный человек, которого она опекала бы, за которого несла бы ответственность. Все равно перед кем — хоть только перед ним и перед собой.

Здесь, в поликлинике, она и нашла такого человека.

…Однажды, сменив повязку на ноге больного, она собственными ушами услыхала, как больной, обращаясь к врачу, сказал:

— Знаете, доктор, вы меня этими повязками уже замучили. И угораздило же меня так резко взмахнуть топором… Но сегодня сестричка мне так сделала перевязку, что я готов хоть каждый день приходить. Сразу полегчало. Мастерица!

Девушка осторожно выглянула из-за ширмы. Хирург, среднего роста, полноватый, краснощекий старик, ласково, с хитрецой позвал ее:

— Чего прячешься, Нина? Выйди сюда.

Нина почувствовала, как жарко запылало ее лицо, но она нашла в себе силы выйти из-за ширмы и почти спокойно ответить:

— От кого мне прятаться? — теперь она разглядела лицо больного, сухощавое, тщательно выбритое, с на редкость черными бровями: «Интересное лицо, — подумала она. — Что мне от него прятаться!..»

Хирург дружески и покровительственно расхохотался.

— Что! Как вам нравится наша красавица?

— Очень нравится! — согласился больной, и Нине показалось, что он произнес эти слова взволнованно. — Очень нравится. Особенно, как она перевязки делает.

Врач засмеялся еще оглушительнее.

— Тогда могу сообщить по секрету, что она не только красавица, она еще и… невеста, без жениха, ха-ха… Но имейте в виду, такое положение недолго будет длиться.

— Зачем вы так, Алексей Федорович! — слабо сказала Нина.

Нина сказала эту фразу, совсем уверенная, что подавила смущение, что выглядит вполне спокойной. А в действительности и голос ее стал едва слышным, и взгляд не мог удержаться на одном месте, и ноги неожиданно ослабели, и ей даже захотелось присесть. Хирург Алексей Федорович не впервые шутил по ее адресу, но никогда еще не переживала она того, что сейчас. Ее выручала лишь убежденность, что этого не видят ни Алексей Федорович, ни больной.

Больной улыбнулся и высоко поднял правую бровь.

— А я чем не жених?

— Тогда я и вовсе сват, — продолжал смеяться Алексей Федорович.

Они могли бы, вероятно, еще долго вот так перебрасываться ничего не значащими фразами, но Нина напомнила:

— Алексей Федорович, вас ждут больные.

Она сделала ударение на слове «больные», и врач сразу же стал опять серьезным и чуть-чуть суетливым, словно бы желал оправдаться: дескать, он понимает, что делу время, а потехе час.

Потом, сдавая в регистратуру медицинские карточки, Нина вычитала, что чернобрового больного зовут Александром Степановичем Вороновым, что ему двадцать семь лет, что он холост, работает бригадиром маляров, что несчастный случай приключился с ним две недели назад и что следующая перевязка предстоит ему в четверг утром.

По графику, она в этот день должна была дежурить после обеда, но накануне старшая сестра предупредила:

— Нина, придется тебе на один день подмениться с Валентиной Александровной. К ней приезжает мать.

Нина, конечно, согласилась и побежала в парикмахерскую, куда собиралась уже давно, но так до сих пор и не собралась.

Но Воронов не пришел.

Закончив прием, Алексей Федорович перелистал карточки и озабоченно сказал:

— Не нравится мне, Нина, что Воронов не пришел. Как бы у него нагноения не произошло. Может, вы к нему сходите, смените повязку?

— Хорошо…

Такое случалось не впервые, но еще никогда не произносила Нина этого «хорошо» столь тихим голосом. Впрочем, ни она сама, ни врач этого не заметили.

Алексей Федорович угадал: нога у Воронова резко разболелась, и по этой-то причине он и не пришел на перевязку. Устроив распакованную ногу Воронова на сиденье придвинутого к кровати полумягкого стула, Нина строго сказала:

— Не шевелитесь. Я сейчас попробую вызвать к вам врача. Где у вас ближайший телефон-автомат?..

Ей удивительно везло. Алексей Федорович оказался дома, и через полчаса он уже смотрел ногу Воронова.

— Так-с, жених, с недельку придется полежать, уколы принять. Пользовать вас будет Нина…

Вот так неожиданно и познакомились Александр с Ниной. И еще более неожиданно поженились.

…Нина укладывала в футляр шприц, когда Воронов вдруг сказал:

— Выходите за меня замуж. А, Нина?

Она, как всякая девушка, не один раз пыталась представить себе, как в ее жизни произойдет это событие. Это произошло не так. И уже совсем «не так» она ответила:

— Если вы это всерьез, то я согласна.

…Семь месяцев замужем Нина за Вороновым. Ей не на что жаловаться. Муж неизменно внимателен и предупредителен. Но никогда не проявляет он большой, покоряющей нежности. Он словно хранит что-то для одного себя, не допуская к этому никого, даже ее, жену. А ведь не такой представлялась ей в девичьих грезах супружеская близость… И она больно вспоминает два, а считая сегодняшний, — три случая, когда муж и вовсе отгораживался от нее.

Вот так же потемнели и как будто сдвинулись его большие глаза, когда она однажды спросила:

— Ты любил раньше, Сашок?

А на третий день после свадьбы он вдруг резко выключил радиоприемник в момент, когда Козловский так замечательно пел арию Ленского.

Тогда он тоже замкнулся в себе, обронив:

— Ничего, Нинок… Ничего. Не обращай на меня внимания.

Нина улыбнулась и легко тряхнула головой. Пусть она выглядит еще совсем наивной и неопытной, пусть она и в самом деле не все в жизни понимает… Но она верит, знает, что в ее сердце неиссякаемый родник нежности и она всю ее отдаст Саше. Недостаток ума она восполнит любовью, неопытность — самоотверженной терпеливостью, а наивность… Наивность не такое уж плохое качество, кое-кто даже нарочно старается быть наивным… К тому же не вечно она будет наивной.

Пока Александр умывался, Нина украдкой вторично перечитала подпись под портретом:

Ее осенило.

— Неправильно это! — сказала она громко.

— Что неправильно? — спросил Александр, вытиравший в это время лицо.

— Неправильно редакция поступает.

— Что такое? — искренно удивился Александр.

Нина поняла: причина огорчения мужа иная. Но это надо было еще проверить.

— Тебя — так без портрета напечатали, просто заметку микроскопическую. А ведь ты первый. Неправильно!

Александр посмотрел на Нину и весело расхохотался.

— Плохой из тебя Шерлок Холмс, Нинуха!.. Просто никудышный. Во-первых, моя заметка была вовсе не микроскопической… Во-вторых, Юрий вон какой красавец, а моей физиономией можно… читателей испугать.

— Вот и неправда! — возмутилась Нина. Она радовалась, что муж смеется от души, что исчезла его суровость. — Ты красивее его!

— Но ты сама говорила, что у тебя вкус не очень хороший.

— А у тебя характер не очень хороший. Все придираешься… — парировала она.

— Не буду больше. — Он протянул ей оттопыренный мизинец, совсем как мальчишка. — Давай мириться.

Она склонила набок голову.

— Тогда скажи, в чем дело. Чего вы с Коротковым не поделили.

Ох, уж, это женское любопытство! Увидев, как опять помрачнело лицо мужа, Нина чуть не прикусила язык. Но было уже поздно.

— Я сразу по портрету поняла, что он плохой человек, — решила она поправить дело.

— Неправда, Нинок… Юрий хороший… он прекрасный человек! И причинил мне страдания вовсе не потому, что хотел… Так бывает.

Нина окончательно растерялась. Если этот чужой, незнакомый ей человек — прекрасный, то как он мог причинить Саше страдания? А если это и случилось, то зачем Саша скрывает от нее? И почему Саша называет его не по фамилии, а по имени — так обычно называют друзей?..

Эти вопросы тревожили ее и во время завтрака, когда она заботливо подкладывала Саше пудинг.

Неожиданно прозвучал звонок.

Открыв дверь, Воронов увидел Короткова.

— Здравствуй, Саша, — сказал тот несмело.

В жизни Воронова приключались и бо́льшие неожиданности, но все же он опешил так, что долго не замечал протянутую руку нежданного гостя. Коротков был смущен, видимо, еще больше.

Мужчин выручила Нина:

— Проходите, пожалуйста… Раздевайтесь.

Минуты, пока Коротков снимал пальто и шляпу и усаживался на предложенный ему стул, прошли в натянутой тишине.

Но вот Коротков заговорил. Негромко и, казалось, через силу.

— Ты извини меня, Саша, что я в выходной тревожу… И вы… извините, не знаю, как вас…

Воронов понял, что больше молчать нельзя.

— Знакомься, Юрий, — сказал он торопливо. — Моя жена — Нина.

— А я вас уже знаю! — воскликнула Нина. — Мы только что видели ваш портрет в газете. Только там вы интереснее.

Она сказала это непосредственно и искренне, ибо теперь убедилась, что ее муж в действительности нисколько не хуже.

— Не знаю, как это полагается считать, комплиментом или как? — пошутил Коротков.

Нина покраснела, но храбро ответила:

— Как нравится, так и считайте.

— Она у меня зубастая, — самодовольно пояснил Александр. — Пальца в рот не клади.

Он с двойственным чувством — любопытства и неприязни смотрел в лицо Юрия, желая отыскать в нем выражение неловкости, смятения, может быть, вины… Но оно было такое же, как всегда, — открытое, мужественное, доброе.

— Я уже начинаю трусить, — усмехнулся Коротков. — Надо быстрее кончать дела.

— День-то выходной, бездельный, — заметила Нина.

— А в будни никак не вырвешься, — отвечал Коротков. — Теперь такие дни — вздохнуть некогда… Понимаешь, Саша, — повернулся он к Воронову, — прочитали мы твою статью. Попробовали переделать малярную удочку на два наконечника. Не получается… Прораб замучил: иди к Воронову, выясни, в чем дело…

И поспешно, словно боясь, что его не выслушают, добавил:

— Я не только за советом… Мы тоже кое-что придумали. Наш растворитель для масляной краски гораздо дешевле… И лучше по качеству.

На минуту Воронову стало стыдно, и он подчеркнуто спокойно сказал:

— Нинушка, знаешь что?.. Ты сбегала бы в гастроном, сообразила бы чего-нибудь по случаю выходного… А?

Как всякая молодая хозяйка, Нина охотно демонстрировала свое гостеприимство, свои кулинарные способности.

Просьбу повторять не пришлось: через минуту ее уже не было в комнате.

— Какой, говоришь, Юрий, вы составили растворитель? — спросил Воронов.

Они склонились над столом.

Разговор, сначала осторожный и скользкий, чем-то похожий на дипломатический, вскоре стал свободным и простым. Увлекшись, собеседники посмеивались один над другим, спорили… Уже Коротков положил в карман эскиз усовершенствованной малярной удочки, а в записной книжке Воронова был рецепт дешевого растворителя… Но бригадиры готовы были еще долго разговаривать. И не потому, что тема была очень интересной, а потому что они давно не виделись и, быть может, не признаваясь себе в этом, тосковали друг по другу…

Воронов вздрогнул, когда Нина, неслышно вернувшись, над самым его ухом провозгласила:

— Будет, будет вам! Скажите, какие энтузиасты. Освобождайте стол!

Коротков опять стал неловким и стеснительным.

— Нет, нет, Нина, вы меня извините. Я спешу.

— Брось, Юрий, — запротестовал Воронов. — Куда сегодня спешить? Ты еще не знаешь, какой пудинг умеет готовить моя жена. Пальчики оближешь.

Лицо Короткова осветилось обаятельной улыбкой, так мучительно знакомой Воронову.

— Мне надо спешить… Ольга в родильном доме… Туда допускают с двенадцати часов. — Он бросил взгляд на ручные часы.

— Тогда иди, Юра, иди, — сказал Воронов с какой-то особенной интонацией в голосе. — Привет от нас передавай и заглядывай, вместе с ней заглядывай, дорогими гостями будете.

Может быть, только теперь, услышав эти слова, гость окончательно избавился от смущения. Он прямо посмотрел в глаза старинному другу.

— Нет уж, Саша, раньше вы к нам… Если… если только не сердишься. У нас ведь маленький будет…

Он опять улыбнулся светло и застенчиво. И ушел.

Воронов, проводив гостя, постоял у захлопнувшейся двери. Он представлял себе, как Коротков спускается по лестнице, выходит на улицу, торопясь к жене, к Ольге… А ведь не так уж давно мечталось, что это он, Александр, будет торопиться к Ольге, и она будет ждать его, Александра, так, как ждет теперь Юрия…

Он заметил, что дважды произнес про себя имя «Ольга» и не испытал при этом ничего, кроме легкой, неопределенной грусти. Совсем ничего. Видимо, это прошло, совсем прошло.

Александр вернулся мыслями к Нине, хорошей, любящей и очень заботливой жене. Он подумал, что теперь можно все рассказать ей, только не знал еще, нужно ли делать это.