Нежная агрессия паутины

XIV

Весна и вправду, осатанев в изгнании, дышала новым солнцем, занимала небо, не давала продыху луне. Луна мелькала едва-едва. Подземные родниковые бурные совокупления сводили с ума.

— С ума сойти, — сказала Лиза Коле, — если Пашка и через неделю не объявится, занимай его комнату. Шутка ли ютиться втроем.

— Нас пока двое.

— Пока, дорогой, пока.

Лиза собиралась в женскую консультацию. Надела широкое трапецией платье в крупную клетку, прилизала руками волосы.

— Весна отвратительно действует на ребенка, всю дорогу юлит, ночью чуть отдохнул и снова, надо пораспросить врача.

— Ему требуется активность, — Коля разминал запятники Лизиных туфель.

Ангелина Васильевна высунулась, постояла рядом с внуками и опять ушла к себе.

— С бабкой что-то не то, побаиваюсь, как бы ребенку не навредила, — нахмурила лоб Лиза.

— Глупости, разве можно?

— Эта все может, разбирайся потом кто прав, кто виноват, а ребеночка уже нет.

— Глупости, — Коля на карачках вдевал Лизину ногу в туфель.

— Нет, не глупости, — повысила голос сестра, — позавчера в консультации одна рассказала, оставила с бабкой, сама по магазинам, то се купить, возвращается, сердцем почуяла: ребеночек под балконом. Точно, закатился в закуток, изо рта струйка крови. Был ребеночек да сплыл. Так расстроилась, даже хоронить не пошла, бабка с мужем заправляли. А там кто знает, что случилось, когда уходила, ребенок в коляске на балконе спал, и бабка спала в комнате; может, не спала, дождалась, пока дочь за дверь, ребенка спихнула и в кровать, для отвода глаз…

— Да, правды не узнать.

— Вот и я о том же! А наша волком смотрит. Видел, у ней коряга в комнате, совсем спятила. Таскает по ночам из холодильника, не напасешься.

У подъезда теплый ветерок. Лиза погладила живот.

— Правда умненьким родится?

В последнее время она взяла моду говорить громко на улице, все оборачивались.

— Знаешь, селедка полезна, но только ломтиками, чуть-чуть, значит и воды немного, соль ребенку необходима, а воду ограничивать велели.

— Я порезал, как велела, маслом залил.

— Хорошо, пусть настоится. Провези около заправки бензин нюхнуть. Очень хочется. На заправку заезжали каждый день, примелькались. Встали около рожков подышать.

— Смотри, смотри! — Лиза широко улыбнулась: под платьем егозил ребенок, — нравится, значит. Купишь ему машину?

— Еще не скоро.

— Оглянуться не успеешь, лучше заранее сообразить.

Возле консультации Коля помог Лизе вылезти из каталки. Переваливаясь, придерживая обеими руками живот, сестра скрылась в желтом одноэтажном здании. Коля остался ждать на улице. Он жутко ревновал Лизу к этому зданию, куда мужчинам неудобно и в окна не подглядишь — до верху замазаны белой краской. Что творится там добрых два часа? Каждый раз Лиза выходила распаренная и красная, как из бани…

Рядом остановилась дорогая блестящая машина. Сутулый водитель, кряхтя, вытащил жирную тетку и проводил до дверей.

— Пробки везде, занятия начались?

— Сколько стоит такая машина? — Коля подошел, потрогал.

— Дорого, — скривился сутулый, — в этой жизни, поди, не успею рассчитаться.

— Хм, — Коля обошел машину, пробуя шины, — надо успеть, надо успеть…

Водитель закурил и присел на ступеньки. Ветер. Черемуха.

— Нынче рано распустилась, к холодам.

— В машине тепло, — Коля заглянул в салон.

— Боишься родов?

— Еще как, лучше бы самому.

— Часто умирают, не слышал?

Коля промолчал.

Водитель встал, — А я идиот! Частенько снится: умерла, и ребенка нет, — втоптал окурок, — бегу машину за долги отдавать, дальше не помню; в общем, этот сон больше самой жизни полюбил.

Молоденькие листочки приклеились к подошвам; Коля, сковыривая листочки, опустил лицо, только бы глазами не встретиться, — Ничего себе, признаньице!

Вокруг маленький густой яблоневый сад, готовый вот-вот рвануть, расцветиться белизной. Коля молча отошел от машины и скрылся за деревьями. Лишь застенчивость помешала взорваться. По его мнению, только женская дальновидность Лизы, да живой здоровый ребенок придавали жизни хоть какой-то смысл.

— Это… это… так хорошо, это… это так прекрасно! Возможно ли иначе? — Коля, как мог, отвлекался от дурных мыслей, бродил зигзагами по саду…

Появилась очень красная Лиза и к водителю.

— Не жди. Твою прямо отсюда в больницу.

Коля, узнав голос сестры, кинулся наперерез. Не успеет, и Лиза сядет на свободное место в дорогой машине, шоркнут колеса по гальке; конец всему. От каких только мелочей зависит счастье!

Водитель курил, рассматривая небо, и черт знает о чем думал. Лиза на ступеньках в окружении других баб. Сильно поддатый мужик чуть не упал и протянул жухлую сирень. Бабы замахали.

— Иди отсюда.

Мужик налился злостью и оледенел.

— А ну, проваливай, — заорала за всех Лиза, — с ума посходили, хоть бы к детям какое уважение!

— Психопатка! — цыкнул мужик, — Ты то о чем заботишься? По роже видать, урода родишь!

— Не от тебя, паскуда, пошел вон!

Водитель дорогой машины продолжал разглядывать небо: высоко, высоко птицы чиркают, редеет перистый самолетный след. Нечаянная улыбка осветила лицо, завел машину и плавно покатил по аллее.

Коля успокоился и медленно подошел к бабам.

— Где шляешься?! — Лиза сморщила опухшую физиономию.

— Смотрел по кустам, мало ли чего.

— А этот откуда? — кивнула на мужика.

Мужик, хоть и пьяный, не сдавался.

— Че за пацана прячешься? Самой слабо?!

— Я тебе покажу слабо!

— Ну давай, давай, — мужик обмел туфли сиренью.

— Папаша, — вступился Коля, но не успел…

Лиза пошла животом вперед.

— Мразь паршивая!

И бабы пошли. Будто весь мир зашатался. Мужик с лица спал, попятился… Беспощадная женская ярость. Беги! — спохватился Коля, да тот и сам сообразил, рванул за деревья.

— Ну и денек! — Лиза уселась в каталку, одернула платье и деловито сообщила, — сегодня мне задачку подкинули: грудь медленно наливается, не как у всех, — пощупала в разрезе платья, — если и дальше так пойдет, молока не хватит, черт, черт, что же делать, а?!

— Купим, что недостанет, — Коля радовался, что обошлось с водителем.

— Дурак! Нашел с чем сравнивать, купленное и свое! Тело должно работать, как молочный комбинат, без перебоев; на своем молоке и творожок другой и масло и простокваша и жидкость, отделенная от молока, все без примесей, а в магазине всякое говно подмешают, лишь бы толкнуть. Давай на заправку!

В этот раз задержались дольше обычного: пока перед глазами не поплыли оранжевые круги. Лиза чуточку успокоилась; дома набросилась на селедку и съела все. До темноты перебирала детское: пеленки, подгузники, распашонки, чепчики, раскладывая по кучкам, в одну сторону теплое, в другую — на лето, потом схватилась за одеялки, байковое, шерстяное, ватное, перетрясая и обнюхивая.

— Завтра заскочи к Солонихе, пинеточки, небось, уж готовы!

— Хорошо.

Лиза вытащила из-под кровати коробку с игрушками, смеясь и пощелкивая пластмассовым кольцом перед Колей, требовала.

— Расскажи, с чего начнешь. Без меня с ребеночком не заговаривай, ничего лишнего, только то, что отрепетируем. Важно, очень важно первое слово. Ну!

Коля знал наизусть, но все равно запинался каждый вечер.

— Вот что скажу: Ли-за, Ли-за.

— Может не так, я еще подумаю…

Постучала бабка.

— От Пашки ничего нет?

Лиза, прервавшись на самом интересном, встала и закрылась на ключ. Что-то новенькое! На ночь двери и окна давно держали настежь — Лиза задыхалась без свежего воздуха.

— На, потрогай! — быстро скинула платье и улеглась на кровати. Под кожей крутился ребенок. Коля вспотел (Лиза давно не носила трусов, чтоб резинка не натирала) и, обняв живот, приложился ухом. Чуть ниже, согнав нежную девичью розоватость, развалилось мрачное и неопрятное урло.

— Ну, же! — Лиза подпрыгнула, — изнутри трогай!

Коля втиснул два пальца.

— Чувствуешь? Это головка! Она вот-вот опустится, так что снизу, если раздвинуть, не надо никуда лазить…, - Лиза пощупала повисший сливой отросток.

Колины пальцы ерзали по склизкому и тугому шару.

— Лобик прощупывается? Возьми чуть выше. Что там? — нервничала Лиза, из-за живота ничего не видать.

Неистовый член рвался наружу, Коля согнулся скрыть, не обидеть Лизу, не рассердить.

— Отвечай, чего молчишь?! Нащупал?

Коля задохнулся и свился в судороге.

— Там, там…

— Что там?! — дурным голосом заорала Лиза, выдернув Колины пальцы, — говори!

Коля впился в черноту между ног, зачмокал, слегка прихватил зубами.

— Там ты Лизонька, там Лизонька я, там мы, и много лобиков и носиков…

— Чего мелешь?!

Коля кинулся на сестру: давил живот, боролся с массивными ляжками…

— Э-э-э! Куда тебя понесло! — Лиза поняла и сильно пихнулась коленями.

Не разговаривали два дня. Коля сходил за пинетками, обернул блестящей бумагой и повязал ленточкой; Лиза взяла подарок и сунула в шкаф. Коля часами репетировал извинения в ванной перед зеркалом; однажды в зеркале мелькнула бабка, рассеянно и далёко удивилась Колиному отражению…

Вечером второго дня Лиза сжалилась.

— Ладно, черт с тобой.

Далеко за городом сверкнула молния.

— Первая гроза, ух ты! А ребеночек, знаешь, что сказал? я ведь с ним часто разговариваю, если папка такой, гони его на хуй! Ты научил ругаться? Не отпирайся!

Коля прыгал счастливо вокруг Лизы и дулся на ребенка; ночью, обнимая неугомонный Лизин живот, желал ребеночку подохнуть, как можно скорее. Наутро, правда, злость прошла, и все потекло по обыкновению.

— Смотри, как кстати, — Лиза нечаянно обнаружила подсунутый продавщицей синий рулон с золотыми листочками, — с него и начнем. Вот сюда в уголок. Остальное — белым. Понимаешь, такой контраст сразу в глаза бросится, и полетят детские вопросы.

Похолодание не коснулось столицы. Погода устаканилась.

Коля задумался. Что-то ужасное мучило и терзало: если не получится, если роды провалятся, и Лиза останется без ребенка? Пока ждать второго, жизнь превратится в сущий ад; но и со вторым немногое изменится, отвратительный след потянется до самой старости.

— Писклявая сволочь, — едва сдерживался Коля, — пусть, пусть, родись!

Отношения с ребенком становились хуже и хуже. Чувствуя Колины прикосновения, ребенок каждый раз притворялся мертвым, Лизины глаза останавливались, и Коля психовал.

— Не трожь его! — орала Лиза, — живо переезжай к Пашке!

Наконец, собрались поклеить обои в Лизиной комнате с тем уж, чтоб Коля только в гости заходил.

— Коридор тоже захватим, светлее в ванную ездить.

— Чего канитель развели? Могли бы меня спросить! — ругнулась, походя, Ангелина Васильевна.

— Вот еще!

— А ты дворцы строишь, для кого, позволь узнать?

— Иди к черту!

Коля сварил клей и начал мазать стены. Лиза мучалась, в каком углу пристроить синюю полосу. Ложилась на пол, крутила головой.

— Чтоб только шейку не свернул… Нет, нет, так не пойдет, нужна кроватка, от нее и будем думать.

Бросили все и поехали в магазин. Как всегда постояли на заправке: погода теплая, но ветреная. Лиза нервничала, вдруг не достанется.

— И о чем ты, болван, раньше думал?!

Кроваток видимо-невидимо. Лиза недовольно проехалась туда сюда, пощупала матрацы.

— Вспори с краю посмотреть, чем набиты. Надо бы самой прилечь!

Коля проковырял дырочку, полезло мочало.

— Так и знала! Продавец!

Через минуту подошел толстомордый мужик.

— Дыру видишь? И внутри мочало?

— А тебе чего! Ты че тут свои порядки разводишь?!

— Дай целый, пусть мочало, но целый, — нехотя сдалась Лиза.

Дорогой искрутилась в каталке, поглаживая закрепленную кроватку, — Сверху свой матрасик смастерим и шерстяную шаль в два слоя. Выгрузились, и Лиза уехала в соседний подъезд, к племяннику Солонихи.

— Вроде неплохо рисует, пусть трафаретки на белое сделает.

Допоздна Коля двигал мебель и клеил обои. Лиза вернулась без трафареток, чуть поддатая и веселая.

— Что, папаня, как жизнь? Мне такого рассказали…

Коля переодел Лизу в ночную сорочку и уложил в постель.

— Сегодня по большому не ходила, давит сзади, — пожаловалась, засыпая, — если что, постучу.

Тяжело одному в Пашкиной комнате. Коля провалился в забытье. Ему снился мастит: чудовищно раздутая Лизина сиська дико страдала, умоляла о помощи. Ее обступили, кричали советы, предлагали водочные компрессы; Коля метался, не зная, как быть. Сиська верещала и хрипела до рассвета; где-то колотили в стену… Коля, наконец, сообразил сквозь дурман, стучит Лиза.

— Воды, воды, — выпила залпом и тут же заснула.

Коля вернулся на диван. Перед глазами опять всплыла сиська, уже ни на что не похожая, подрумяненная с одного боку восходящим солнцем; чья-то рука сжимала сосок, выдавливая, как из тюбика, густое и гнойное; вдруг ожили на полках Пашкины банки и пошли хороводить вокруг; подрались сросшиеся человечки, вспылила пораженная почка, толстая кишка копошилась на дне и била хвостом. Сиська будто бы разогрелась, не орала, а соблазняла куснуть. Все понеслось вприпрыжку, нельзя разобрать…

— Коля, Коля, — снова закричала Лиза, и он разутый, кинулся на зов. День сквозь занавески: острые бодрые лучи скакали по белым стенам.

— Коля, смотри, как радостно, светло! Прямо современная палата. Родовая, просто родовая! Знаю, что на стенах рисовать, бери, записывай, чтоб не забыть. Во-первых, дерево!

Коля еле стоял на ногах: сон еще путался рядом…

— А ну, просыпайся! Конечно, дерево, но не простое, а его дерево, откуда он произошел, как раньше не додумалась, — Лиза на секунду замолчала, — само собой, не всех нарисуем, бабку не будем.

— Бабка-то живая, он спросит, кто это.

— Скажем, соседка. Надо же бабка, сука, два часа в ванной торчит.

Коля накормил Лизу завтраком.

— Постучи, пусть вылезает.

Шум воды и пение из ванной остановили Колю. Он вернулся в комнату. Лиза опять перекладывала детское белье.

— До сих пор не могу по большому, все утро просидела, не могу и все. Давит здесь. Иди в аптеку. Подожди! Не видать еще? — раздвинула ноги. Коля аккуратно подлез, как положено.

— Ничего нет.

— Хорошо, иди.

На улице автомобили, и блистательные дамы в маленьких ветровых окошках. Коля не сомневался, очень скоро и Лиза заблистает среди них; яркая ее натура высветит и его.

Аптекарша обласкала улыбчивым взором и долго не отпускала от прилавка, нахваливая заграничный поливитамин и стерилизованную без добавок вату, звонил телефон, а ей хоть бы что.

— На мне Лизина тень!

— Ну! — Лиза дернулась в ванную.

Ангелина Васильевна свежо и ново поглядела на внучку, завернула волосы красивым полотенцем. В клубах белого пара голое тело.

— Куда торопишься?

— А ты, видать, на месте стоишь! Понятное дело, подохнешь скоро.

— Глупая ты, Лизавета! Ведь и смерть смерти рознь, к одной, спотыкаясь, бежишь, к другой под шелковым парусом, с третьей и знаться не хочешь, ничего особенного не ждешь…

— Отстань! Пропусти!

Ангелина Васильевна подвинулась. Лиза резко повернула кран.

— Не надоело, все о себе, для себя…

— А для кого еще, Лизонька? Неужто, для тебя? Да и бесполезно, а для младенца… хребет-то тебе он перебил, а свой подставлять жалко!

Накинула халат, повязала на талии и вышла.

Лиза, нежно, от подмышек намылила живот, поковыряла в пупке, приголубила паховую грыжу, сунулась между ног, — Пока все хорошо, не соврал Колька!

Струя бурлила, ласково омывала тело:

Море в роскоши юга.

Песнь Гермафродита.

Седьмая волна приносит синий ветер.

Казнь тарантула.

Корабли на рейде.

Луна похожая на солнце.

Маленький поселок прилепился с краю. В двух километрах дорога через дюны. Ночью песок поднимается и засыпает дорогу. Кто-то чистит дорогу каждое утро. В поселке живут одни старухи и ничего не едят. Поманили из окна. Лиза и златокудрый младенец поселились на прохладном полу. — Своего молока навалом, отлично!

Всего двенадцать домов, одна улица.

— На черта приехала сюда, — шипят из угла.

Лиза щурится.

— Разве можно доверить земле то, что ненавидишь?

Сладко потягивается.

Южный пассат треплет черное платье из тонкого шелка — вдовий наряд, углы косынки лезут в рот. Осторожно, чтоб не подвернулись каблуки, к морю. С берега далеко видать…

— Здесь и расстанемся! — Лиза, омывая теплой струей соски, улыбнулась, — пепел из урны относит к поселку.

— Папульки больше нет, смотри! — поправляет кружевной чепчик на головке малыша, — Море! Только ты и я! Нам будет хорошо!

Песчаная сухая земля вдов. Говорят здесь мало радости?! Неправда! Гудят корабли. Тревожно.

— Никогда не спрашивай об отце! Зачем? Если хочешь, поплыли!… я уже люблю твои широкие плечи и черную морскую походку.

— Я расскажу тебе географию.

— Вдвоем, господи, хорошо!

Лиза терла мочалкой колени, ворковала:

— Здорово! Ну что Кольке стоит просто лечь и умереть? Не болен? Ну и что! Неужели не понимает, лишний! Вон Пашка… пропал и точка, не занесет сюда, уж точно! Колька другое дело, под землей прошагает, но где-нибудь да вынырнет. Ему и судьба другая. А вдовий остров?! Это я хорошо придумала, грустновато, зато кайф. Да и грустно только вечерами, когда по дюнам ползет туман.