– Бренди, Джордж? – Она вздрогнула. Джеймс настолько спокойно и безучастно сидел за письменным столом, что она почти забыла, что он находится в комнате. Почти, но не совсем. В любом случае он не был тем безликим мужчиной, которого легко можно не замечать.
– Нет, спасибо, капитан. – Она ответила ему дерзкой улыбкой. – Никогда не прикасаюсь к этой дряни.
– Слишком молода, чтобы пить, да?
Она ожесточилась. Это был не первый случай, когда он позволял себе замечания о том, что она ребенок, или по-детски мыслит, или слишком молода, чтобы понимать что-то глубже, хотя прекрасно знал, что она зрелая женщина. Она отлично видела: он делает это в отместку ей за ее намеки о том, что он слишком стар для нее. Но она не позволяла себе раздражаться, и ему приходилось быть по-другому учтивым с ней, холодно-вежливым, – он ясно давал понять, сколь обидела она его своими замечаниями о его возрасте.
Три дня прошло с той роковой ночи ее откровения, и хотя Джеймс говорил, что они будут вести себя как раньше, он больше не приглашал ее помочь, когда принимал ванну, не блистал перед ней наготой и даже скрывал свою одышку, одеваясь перед выходом из каюты. Он ни разу не прикоснулся к ней снова с того самого утра, когда ласково погладил ее щеку своими пальцами.
В глубине души она сожалела, что он не пытался больше соблазнить ее. Она не позволила бы ему этого, но он в конце концов мог хотя бы попробовать. Она рано закончила свою работу и лежала в койке, тихо покачиваясь и подстригая ногти, чтобы они походили на мальчишечьи. Она собралась было спать, сняв с себя все, кроме рубашки и штанов, но не чувствовала себя достаточно усталой.
Взглянув на человека, сидящего за письменным столом, она была не против дать ему возможность разрядиться и тем самым прояснить их отношения. С другой стороны, она не уверена в том, что хочет вновь увидеть того, другого Джеймса, под чьим взглядом таяла. Пусть лучше он лелеет свою обиду до конца плавания.
– Капитан, – сказала она, отвечая на его замечание, – это значительное преимущество… Я никогда не пробовала бренди. Портвейн, с другой стороны…
– Так сколько же тебе лет, деточка?
Итак, он наконец спросил об этом и достаточно язвительно.
Ей стало интересно, как долго он сможет держаться.
– Двадцать два.
Он фыркнул.
– Я думал тебе по крайней мере двадцать шесть.
Она усмехнулась, злонамеренно решив не потакать ему.
– Вы действительно так думаете, Джеймс? – спросила она ласково. – Для меня это комплимент. Меня всегда огорчало, что я выгляжу слишком молодо для своего возраста.
– Я уже говорил, ты чертовски нахальна.
– Ну! Да вы ворчливы сегодня. – Она коротко рассмеялась. – Интересно, почему?
– Отнюдь, – холодно возразил он, открывая ящик стола. Раз так случилось, возьми стул и подсаживайся ко мне.
Она не ожидала приглашения и замешкалась с ответом, обдумывая, как бы поизящнее отказаться. Она видела, как изысканно он наполнял прекрасный бокал из полупустой бутылки портвейна и неожиданно решила, что половина бокала не повредит и даже поможет ей скорее заснуть. Она придвинула тяжелый стул к письменному столу и, прежде чем сесть, приняла от него бокал, опасаясь попасть в ловушку его зеленых глаз и прикосновений, как это уже было.
Усмехаясь, она словно случайно потянулась к нему бокалом, перед тем как сделать глоток.
– Должна сказать, вы сегодня очень общительны, Джеймс. – Его имя на ее устах (при том, что она никогда не называла его так раньше) раздосадовало Джеймса. – Особенно, – продолжала она, – с тех пор, как я решила, что разозлила вас кое-чем.
– Разозлила? Такой очаровательный ребенок? Почему ты так подумала?
Она едва не захлебнулась сладким красным вином.
– По вашим горящим глазам, – отважно сказала она.
– Страсть, милая девочка. Чистая… подлинная страсть.
Ее сердце учащенно забилось, хотя внешне она оставалась
очень спокойной. Она поймала его взгляд и увидела в его глазах жгучую, всепоглощающую чувственность, какой невольно прониклась и сама. Она еще не барахталась на полу? Бог мой, если нет, то это должно было случиться.
Она опрокинула в себя остатки портвейна и на этот раз действительно захлебнулась им, что было весьма кстати, поскольку изменило ситуацию и дало ей время прийти в себя и благоразумно заявить:
– Я была права. Если я никогда не видела пылкой ярости – то вот она.
Уголки его губ поднялись.
– Ты в превосходной форме, деточка. Нет-нет, не убегай, – добавил он, когда она поставила свой бокал и намеревалась подняться. – Мы еще не установили причину моей… пылкой ярости. Я в самом деле способен на нее. Следующий раз мне надо обратить ее на Джейсона.
– Джейсона? – Что-то ведь его заставило перейти на эту беспокойную тему.
– Брат. – Он пожал плечами. – Один из многих. Но давай не отвлекаться, милая.
– Нет, давайте отвлечемся. Я действительно очень устала, – сказала она, нахмурив брови: он снова наклонял бутылку над ее бокалом.
– Трусиха. – Он сказал это слегка развязным тоном, но она замерла, почувствовав вызов.
– Очень хорошо. – Она схватила бокал, наполненный более чем наполовину, и, едва не разлив вино, собиралась сделать глоток.
– Что бы вы хотели обсудить?
– Мою пылкую ярость, конечно. Мне интересно, почему ты думаешь о гневе, когда я говорю о страсти.
– Потому что… потому что… ах, черт вас побери, Мэлори, вы прекрасно знаете, что были раздражительным со мной.
– Не знаю ничего подобного. – Он действительно улыбался теперь, как кот, подстерегающий добычу. – Может, ты скажешь мне, почему я был раздражительным с тобой?
Допуская, что наносила удар по его гордости, она должна была признать, что делала это обдуманно.
– У меня нет ни малейшего намерения, – сказала она, распахнув наивные глаза так широко, как могла.
– Нет? – Золотистая бровь изогнулась, и она почувствовала, что соскучилась по этому жесту за последние несколько дней.
– Иди сюда, Джордж.
Ее глаза распахнулись.
– Ох, нет, – сказала она, выразительно тряхнув головой.
– Я просто собираюсь доказать, что не испытываю ярости по отношению к тебе.
– Уверяю вас, я допускаю это.
– Джордж.
– Нет!
– Тогда я подойду к тебе.
Она вскочила и нелепо вскинула руку с бокалом, словно этот жест мог отразить его натиск.
– Капитан, я должна возмутиться.
– Это я должен, – сказал он, огибая письменный стол, в то время как она уходила от него с другой стороны.
– Ты не доверяешь мне, Джордж?
Это была неподходящая минута для дипломатии.
– Нет.
Его хихиканье удержало ее от развития этой фразы.
– Остроумная девочка. Мне часто говорили, что я достойный порицания повеса, но я предпочитаю быть большим ценителем женщин. Это звучит намного приятнее, ты не думаешь?
– Я думаю, что вы напились.
– Мой брат возразил бы против такого утверждения.
– Проклятье вашему брату, и вам тоже, – выпалила она. – Это глупость, капитан.
Она по-прежнему держала в руках бокал, каким-то образом умудрившись не пролить из него ни капли. Она села и пристально поглядела на него. Он ответил ей усмешкой.
– Я совершенно согласен, Джордж. Ты ведь не собираешься заставлять меня гоняться за тобой вокруг этого стола, а? Это забава для трясущихся старых дураков и горничных.
– Ну, если башмаки позволят, – парировала она механически и открыла рот, поняв свою ошибку. Все остатки юмора покинули его.
– Я сейчас заставлю тебя съесть чертов башмак, – низко прорычал он перед тем, как перебраться через письменный стол.
Джорджина была слишком ошеломлена, и через секунду Джеймс оказался перед ней. Следующим ее ощущением были его большие сильные руки, обвивавшие и тискавшие ее до тех пор, пока вся она – с ног до головы, не утратила чувства самостоятельности. Казалось, ее тело входило в его, покладисто приспосабливаясь.
Наконец, она стала жертвой спокойного затяжного поцелуя, такого соблазнительно сладкого и чувственного, что с нею случилось нечто вроде обморока, и ее захлестнуло желание.
Он слегка покусывал ее губы в уверенности, что она не захочет, чтобы ей позволили уйти. Об этом говорили ее руки, запущенные в его густую шевелюру, ее тело, плотно жавшееся к нему. Наконец, она шепотом произнесла его имя, вызвав этим его сердечную улыбку, и это окончательно размягчило ее.
– Хочет ли маленький Джордж действительно уединиться ночью? – спросил он.
– Он уже спит.
– Я думал, я потерял такт… в моем преклонном возрасте.
– Ох… – Она поморщилась.
– Прости, любимая, – произнес он, не испытывая тем не менее раскаяния.
– Все совершенно правильно. Я нужна мужчинам, которые просто не могут не пожирать меня глазами.
– В таком случае, разве это хороший вкус?
– Что?
– Башмаки.
Этот человек сущий дьявол, способный заставить ее рассмеяться, когда вся она хотела только одного – соединиться с ним. Она торопливо лизнула языком его нижнюю губу.
– Хороший вкус.
Джорджина задыхалась, настолько плотно он сжимал ее.
– Подобные реплики оправдают тебя и позволят тебе иметь все, что ты захочешь.
– А если я хочу только тебя?…
– Моя родная, с этим нет проблем, – заверил он, перенося ее на руках в свою постель. Джорджина чувствовала себя почти невесомой в его сильных руках. Она просто хотела полного слияния с ним и не отпускала его даже для того, чтобы снять их одежду. Неужели она действительно считала, что сможет забыть те ощущения, которые подарил ей этот мужчина раньше; то же самое она чувствовала сейчас. Она пыталась забыть их, пыталась. Его раздражительность облегчала задачу. Но он больше не был зол, а она устала, сопротивляясь его мощной силе. Господи, какие ощущения…
Она очнулась от жара, опалившего ее кожу, когда его рот коснулся ее груди, и изогнулась дугой, когда он стал целовать другую. Она хотела его прямо сейчас, но он тянул время, переворачивая ее, доводя до исступления, постигая каждую ее клеточку, особенно затвердевшие кончики грудей, которые он сосал, целовал и покусывал до тех пор, пока она не воспламенилась окончательно. Наконец он опрокинул ее на спину, и она почувствовала его палец внутри себя.
Крик был заглушён его сухими губами, и когда он через минуту умело вошел в нее, каждый толчок был особенным, каким-то по-новому восхитительным, неповторимым, от которого она задыхалась, как во время поцелуев секунду назад.
«Итак, ценитель и знаток женщин? Боже, спасибо тебе».
Через некоторое время Джорджина обнаружила, что лежит, вытянувшись, на одной стороне кровати, Джеймс – на другой, а между ними – шахматная доска. Что заставило ее утвердительно ответить на вопрос, умеет ли она играть? Вероятно, обещанная возможность провести утро в постели в неторопливой игре. Кроме того, перспектива выиграть у Джеймса Мэлори была слишком соблазнительной, чтобы сопротивляться; так и было, пока она не стала подозревать, что он намеренно отвлекает внимание, втягивая ее в разговор во время игры.
– Очень хорошо, Джордж, – сказал Джеймс, когда она съела его пешку, подбираясь к слону и не оставляя ему возможности съесть что-либо у нее или защитить своего слона.
– А ты думал, это будет очень легко?
– Надеялся. Как нехорошо с твоей стороны разочаровывать меня. – Он передвинул королеву, пытаясь защитить слона, бесполезная попытка, оба они знали это.
– Хорошо, кем, ты сказала, приходится тебе Макдонелл?
Она почти рассмеялась над его надеждой, что она ответит не думая. Больше не было необходимости притворяться, что Мак был ее братом.
– Я не говорила. Ты спрашиваешь?
– Хорошо, мы представляли, что он не твой брат.
– Да? Когда мы представляли такое?
– Проклятье, Джордж, он не брат тебе, да?
Она заставила его подождать, объявив следующим ходом горде его королеве.
– Нет. Мак просто близкий друг нашей семьи, что-то вроде любимого дяди. Он всегда был поблизости, а ко мне он относится как к дочери, которой никогда не имел. Твой ход, Джеймс.
– Так, так.
Вместо того чтобы пытаться защитить свою королеву, он конем съел одну из ее пешек, ставя под удар уже ее королеву. А поскольку никто из них не был готов к потере королевы,
Джорджина отступила, давая Джеймсу возможность атаковать. Не ожидая этого, он замер, обдумывая положение.
Она решила воспользоваться его отвлекающей тактикой.
– Почему ты вдруг заинтересовался Маком? Ты разговаривал с ним?
– Конечно, любимая.
Джорджина успокоилась. Не было ничего неожиданного в том, что он узнал, что Мак не ее брат, но она не хотела, чтобы он вспомнил их первую встречу с Маком в таверне. Это могло бы привести к целой серии вопросов, на которые она не хотела отвечать, – особенно о том, что она там делала. Кроме того, Джеймс мог разозлиться, осознав ее двойной обман, заключавшийся не только в ее переодевании, но и в том, что она встречала его раньше.
– И? – Спросила она осторожно.
– И что, Джордж?
– Черт возьми, Джеймс, ты приз… так, ты рассказал ему что-нибудь о нас?
– Нас?
– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, Джеймс Мэлори, и если ты мне сейчас же не ответишь, я ударю тебя шахматной доской!
Он взорвался от хохота.
– Я обожаю твой характер, милая. Столько темперамента и огня в такой малышке.
Он потянулся над доской, чтобы дернуть ее за волосы.
– Конечно, я не упоминал о нас твоему другу. Мы беседовали о корабле, ни о ком персонально.
«Он что-то сказал бы, если бы узнал Мака. И Мак сказал бы». Решив так, Джорджина успокоилась.
– Тебе следовало позволить мне ударить тебя доской, – сказала она, вновь обретая способность шутить. – Ты проиграешь в конце концов.
– А я – дьявол, – фыркнул он ей в лицо. – Через три хода я доберусь до твоего короля.
Через четыре хода Джеймс обнаружил, что вынужден защищаться, и снова решил отвлечь ее, одновременно пытаясь удовлетворить свое любопытство.
– Почему ты собираешься на Ямайку?
Джорджина дерзко усмехнулась.
– Из-за тебя.
Вздернутая бровь могла бы послужить ответом.
– Стоит ли мне обольщаться?
– Нет. Просто ваш корабль был первым, направлявшимся в эту часть света, и не был английским, а я не горела желанием ждать другого. Когда же я узнала, что ты англичанин…
– Давай не будем начинать снова, ладно?
– Хорошо? А ты? Ты возвращаешься на Ямайку или едешь на время?
– И то, и то. Долгое время она была моим домом, но теперь я решил возвратиться в Англию навсегда, поэтому мне надо привести в порядок дела на Ямайке.
– А, – протянула она, почувствовав, в какое разочарование поверг ее ответ, надеясь, однако, что он не заметил этого.
Она не предполагала, что он останется на Ямайке, поскольку Мак говорил, что корабль собирается в Западную Индию. Ямайка, во всяком случае, была приемлемым местом, куда она могла бы вернуться. Англию же она не хотела видеть никогда. Конечно, плавание не окончено, и еще… Джорджина нервно передернулась. О чем она думает? Какое будущее может быть у нее с этим мужчиной? Она знала, оно невозможно, ее семья никогда не примет его. Она даже не была уверена, что она чувствует к нему нечто большее, чем страсть.
– Итак, ты не собираешься пробыть на острове долго, – заключила она.
– Совсем недолго. Парню с соседней плантации придется провести там некоторое время, после того как я продам ему свою. Вероятно, я смог бы управлять делами письменно.
«Значит, они никогда не увидятся в следующий раз», – подумала она.
– Я рада, что ты решил увидеть все лично.
– Я тоже, милая. А цель твоего следования?
– Дом, конечно. Новая Англия.
– Не сразу, я надеюсь.
Она пожала плечами, предоставляя ему возможность решить самому. Это зависело от него. Но она не была настолько наглой, чтобы сказать ему об этом. Многое зависело и от того, как скоро окажется в порту корабль «Скайларка», но не стоило говорить ему и об этом. Она вообще не хотела сейчас – наспех, между прочим, касаться вопроса о своем возвращении на родину. И, отвлекшись от разговора, она объявила ему шах и поставила мат.
– Черт подери! – произнес он, глядя на шахматную доску. – Очень умно, Джордж, отвлечь меня, чтобы я проиграл.
– Я?! Это когда ты задавал вопросы? Мне это нравится! – она обиделась.
– В духе мужчины, оправдывающего свое поражение перед женщиной. – Он, посмеиваясь, потянул ее на свою половину постели. – Я ничего не сказал о вопросах, дорогая. Это твое восхитительное тело отвлекло меня, и я совсем не возражаю против того, чтобы уступить ему.
– Но на мне рубашка… – запротестовала она.
– И ничего больше.
– Тебе надо предъявлять претензии этой скромной одежде, – сказала она, дотрагиваясь до шелковистого материала.
– Это она отвлекла меня?
– Я отказываюсь отвечать…
Он притворно изумился.
– Ради Бога, не говори мне, что тебя привели в замешательство мои слова. Я начинаю думать, что теряю такт.
– Можно потерять дар речи от твоего юмора.
– Вот именно. И раз так, я заставлю тебя онеметь, любимая…
Она собиралась сказать ему, что он не такой уж безжалостный остряк, каким считает себя, по крайней мере не всегда такой, но была снова сбита с толку.