Нежный плут

ГЛАВА XXXVIII

«Сама знаешь, раньше браки заключали ради денег или чтобы соединить большие кланы… К нам не подходит ни то, ни другое, правда, любимая? В наши дни брак вернулся к своей примитивной первооснове. Это разрешение общества на близость. То есть наш с тобой случай, я бы сказал».

Эти слова то и дело приходили на память Джорджине на протяжении двух недель, прошедших после того рокового дня, когда она сдалась, уступив ухищрениям Джеймса Мэлори. Эти слова напоминали ей о том, что ей и нечего было придавать чрезмерное значение возвращению его интереса к ней. Единственное, о чем она его тогда спросила, – о браке, собирается ли он узаконить их отношения или прервать их. То, что он ответил, нельзя было считать ответом. Невелика радость услышать от него, что, с его точки зрения, их соединяло только взаимное физическое влечение.

И однако в этой близости было так много нежности. Так часто, лежа в его объятиях, она чувствовала, что дорога ему… и почти любима. И это больше, чем что-либо другое, сдерживало ее всякий раз, когда она хотела спросить его относительно их будущего. Конечно, получить от Джеймса прямой ответ было на грани невозможного. Он отвечал либо так, что это унижало ее достоинство и она замолкала и закрывалась в себе, либо уходил от ответа. Она очень скоро поняла, что если попытаться напомнить ему о том, что произошло (между ними) в Коннектикуте, или даже попытаться намекнуть ему на своих братьев, то она снова воскресит огнедышащего дракона, который опалит ее своим пламенем.

И они продолжали оставаться теми же, кем были и раньше – любовниками и приятелями, за одним только исключением: некоторых тонких материй касаться было запрещено. Это было нечто вроде негласного перемирия – так, по крайней мере, казалось Джорджине. И если ей хотелось получать радость и наслаждение от времяпрепровождения с Джеймсом, а хотя бы этого ей хотелось, то ей следовало на время похоронить свою гордость и свои чаяния. Когда они прибудут к месту назначения, а это произойдет скоро, то с нею все выяснится – оставит ее Джеймс или отошлет домой.

Ждать осталось недолго. «Принцессе Анне» благоприятствовали ветры, она шла с хорошей скоростью, так что весь путь от американских берегов до Темзы она преодолела за три недели.

Джорджина с той первой ночи знала, что ей снова предстоит посетить Англию, потому что Джеймс обсуждал свои дела с Конни, когда Джорджина была еще на яхте. Ей тогда нельзя было даже поинтересоваться, почему Джеймс не собирался возвращаться на Ямайку и закончить там свои дела. Это было запретной темой, поэтому она не стала создавать себе проблем и спрашивать его. Однако, беседуя на отвлеченные темы с Конни, она сумела спросить его об этом, и тот ответил, что Джеймс, пока ждал, когда соберется его команда, к счастью, нашел себе агента, который занялся его собственностью на островах. Впрочем, на ее интересах это никак не отражалось, хотя ее и разбирало любопытство, что же привело Джеймса Мэлори в Коннектикут с такой жаждой мщения.

Джорджина снова упаковала, готовясь к отбытию с судна, вещи Джеймса, добавив к ним кое-что из своей взятой напрокат одежды. Но на этот раз она заметила, поднявшись на палубу, что Арти и Генри находятся по обеим сторонам трапа и, не скрывая этого, следят за ней.

Это ее позабавило. Если б могла, то она сказала бы Джеймсу, что ему не найти в лондонском порту никакого «жаворонка» (никакого судна типа «жаворонка» или похожего на «жаворонка»). Поэтому он мог быть уверен, что ей некуда бежать, если это его действительно беспокоило. И он знал, что у нее не было при себе денег, поэтому обставлять ее сторожевыми псами не имело смысла. На ней снова было ее кольцо из нефрита, полученное ею в качестве обручального. Одно время Джеймс таскал его на цепочке на шее, но теперь ей вовсе не хотелось снова расставаться с ним.

Кольцо на пальце служило напоминанием о том, что так легко забывалось, – она была замужней женщиной. Легко забывалась и ее беременность, поскольку она совершенно перестала страдать от тошноты и прочих неудобств, связанных с этим. Она даже не начала раздаваться, разве что груди стали немного побольше. А уже прошло два с половиной месяца. Но она никогда больше не упоминала об этом в разговоре с Джеймсом, и он тоже больше ни разу не говорил об этом. Она даже не была уверена, слышал ли он, когда в тот день она в сердцах выпалила ему об этом и, хлопнув дверью, выскочила из его каюты.

Было свежо, и Джорджина поплотнее надвинула на себя тяжелую куртку Джеймса. Порт в середине ноября являл собой унылое зрелище. Холодина, небо густо затянуто облаками, день такой же мрачный, как и ее мысли в тот момент, когда она дожидалась, пока на палубу поднимется Джеймс.

Что ждало ее здесь, если вообще что-то ждало?

Джорджина хорошо помнила Пиккадилли. Она чуть было не сказала Джеймсу, что они с Маком останавливались в отеле «Элбани» – в тот момент, когда их взятый напрокат экипаж проезжал мимо него. Но одного взгляда на выражение лица своего мужа хватило, чтобы удержаться от этого. Оно оставалось неизменным с того момента, как они сошли на берег, или, точнее, как они увидели берега Англии.

Она не стала спрашивать, что так испортило ему настроение. Он все равно ответит ей пустой отговоркой, которая ничего ей не даст, а лишь вызовет у нее раздражение. И она постаралась сделать все, чтобы не омрачать ситуацию еще больше и не давать выхода своему скверному настроению. Но ей следовало бы подумать о том, что ему приятно быть сейчас дома. Она знала, что у него здесь семья, даже сын… Господи, как она могла забыть об этом? У него же был сын семнадцати лет – парень на пять лет младше ее. Может быть, Джеймс был озабочен тем, что ему надо будет объяснять, почему он приехал домой с женой? А надо ли ему будет объяснять? И домой ли он ее сейчас везет?

Слава Богу, это явная нелепость. Можно спросить его и разогнать сомнения…

– Джеймс…

– Вот и приехали.

Экипаж при этих его словах остановился, и, не успела она взглянуть в окошко, как он уже выскочил из повозки.

– Куда приехали?

Он протянул к ней руки, чтобы помочь ей выйти.

– Это городской дом моего брата.

– Какого брата?

– Энтони. Ты должна помнить его. Черный такой. Как грек – так ты, кажется, сказала как-то о нем.

Внезапное подозрение охватило ее. Брови сошлись у переносицы, и долго сдерживаемое беспокойство вылилось во взрыв возмущения.

– Ах, ты выбрасываешь меня здесь, да? У тебя не хватает духу взять меня с собой домой, и ты оставляешь меня здесь со своим распутным братцем? Что мешает тебе представить меня твоему сыну? Что я американка или что я твоя жена?

– Я терпеть не могу этого слова. Называй себя как-нибудь еще, только будь любезна, вычеркни это слово из своего словаря.

Он произнес это так спокойно, что она еще больше распалилась.

– Прекрасно. Твоя девка – это тебе подойдет?

– Все лучше.

– Ты подонок!

– Моя милая девочка, тебе следовало бы сдерживать свое пристрастие к грязным выражениям. Как обычно, тебе удалось вывалить наше грязное белье на потеху толпе.

«Толпой» оказался Добсон, дворецкий Энтони, который открыл дверь дома по своей прилежности раньше, чем требовалось, услышав лишь приближение экипажа. Джорджина, застигнутая за руганью, густо покраснела. Но по лицу этого невозмутимого англичанина можно было подумать, что он не слышал ни слова.

– Добро пожаловать, лорд Мэлори, – произнес дворецкий, настежь распахивая дверь.

Теперь Джорджину пришлось бы чуть ли не силой тащить в дом. Несмотря на свое мальчишеское одеяние – с этим сейчас ничего не поделаешь, – ей так хотелось именно сегодня произвести хорошее впечатление – в тот самый день, когда ей представилась возможность встретиться с родственниками Джеймса. Но Джеймс сам не отрицал, что собирался оставить ее здесь с Энтони, а все, что она слышала от него о его брате и что видела сама, привело ее к убеждению, что он был такой же безнравственный, как и сам Джеймс. Так что ради чего было стараться? Она не собирается произвести впечатление на слугу. Правда, слуги любят посплетничать между собой, а этот, наверное, знает всех слуг семейства. Вот черт попутал, ей хотелось стукнуть Джеймса за то, что он вывел ее из равновесия.

А Джеймс и сам себя готов был побить за то, что получилось с ней, но привычек, выработанных жизнью, сразу не переделаешь. Но что же это она так близко принимает все к сердцу? Могла бы уже понять, что он не хотел этого. На нее он был тоже зол.

У нее было ведь достаточно времени, чтобы как-то дать ему понять, что она о нем думает, но ведь ни слова не слетело с ее губ до сих пор. А он никогда в жизни не чувствовал себя так неуверенно, как сейчас. Единственное, в чем Джеймс был уверен, – он был для нее столь же желанным, как и она для него. Но он знал слишком много женщин, чтобы не понимать, что это не имело ровно никакого значения, когда речь заходила об их истинных чувствах.

Истина же была в том, что она не хотела выходить за него замуж. Так она сказала своим братьям. Так она сказала ему. Она собирается иметь от него ребенка, но все равно по-прежнему наотрез отказывается выйти за него. Обстоятельства вынудили ее быть с ним, и все, что она делала с тех пор, привело его к убеждению, что она просто тянет время и выжидает случая снова сбежать от него. И сейчас у нее появится желанная возможность подпортить ему настроение. Но он не хотел срывать зло на ней. Надо бы извиниться перед ней… Как же, будет он извиняться.

– Не думаю, что брат в такой час дома, – обратился Джеймс к Добсону.

– Сэр Энтони сейчас в «Найтонс-холле», я полагаю, он там упражняется на боксерском ринге.

– Мне бы сейчас на немножко туда. А леди Рослинн?

– В гостях у графини Шерфилдской.

– Графини? А, ну да, не так давно на подруге Рослинн женился Эмхерст. – Он встретился взглядом с Джорджиной, прежде чем добавил: – Бедняга. – И с удовлетворением заметил, что выражение озабоченности на ее лице сменилось гневом. – А мой сын в школе, Добсон?

– Его на неделю исключили, милорд, но сэр Энтони направил жалобу директору, и его светлость маркиз рассматривает сейчас этот вопрос.

– Хотя он наверняка виноват во всем. Бездельник несчастный. Нельзя его на несколько месяцев оставить…

– Отец!

Джорджина обернулась и увидела, как молодой человек буквально слетел вниз по лестнице и врезался в кирпичную стену, которую представлял собой ее муж и, очевидно, его отец, хотя такой вывод не был само собой разумеющимся. Парень выглядел куда больше чем на семнадцать лет, по внешности он был ближе к ее возрасту, чем к своему. Из-за роста? Ростом он был с Джеймса, но не столь широк в плечах. Он выглядел скорее худощавым, однако видно было, что в плечах он раздастся. Он смеялся, очутившись в медвежьих объятиях Джеймса, и она с самого начала увидела, что в нем не было никакого сходства с Джеймсом, хотя и нельзя было отрицать, что он так же красив.

– Так это случилось? – расспрашивал его Джереми. – Ты так быстро вернулся. Ты решился вести плантацию?

– Нет, – ответил Джеймс. – Я нашел себе агента, он займется ею, вот и все.

– Значит, ты можешь опять засобираться в обратный путь? А ты соскучился по мне?

– Ну-ка, убери улыбку со своей физиономии. Мне кажется, я предупреждал тебя, чтобы на тебя не было жалоб?

Парень с укоризной взглянул на Добсона – тот с порога выдал его, но каяться не собирался, и вновь на лице его появилась широкая улыбка, как только он обратил его к отцу.

– Очень уж хорошая девочка была. Что мне было делать?

– А что же ты сделал?

– Просто нам было очень приятно друг с другом, вот и все. Ну, они неправильно все истолковали, когда обнаружили эту девочку в моей комнате, а я сказал им, что она сама пристала ко мне и без скандала не хотела уходить.

– И они поверили твоей болтовне?

– Директор не поверил. – Джереми озорно улыбнулся. – А дядя Тони поверил.

Здесь засмеялся Джеймс.

– Тони еще недостаточно хорошо знает тебя. – Тут он попридержал свое веселое настроение, заметив неодобрительный взгляд Джорджины. – Однако тебе следует быть разборчивее в развлечениях вне стен школы – если, конечно, они разрешат тебе вернуться туда, – а тебе советую очень надеяться на это, иначе ты получишь от меня такого пинка, что улетишь за квартал.

Джереми от этих наставлений улыбался ничуть не меньше прежнего. Похоже, он слышал подобные строгие предупреждения уже сто раз и никогда не принимал их всерьез. Но он поймал взгляд отца на Джорджину и теперь сам небрежно рассматривал ее. По-прежнему закутанная в куртку Джеймса, с волосами, собранными под кепкой, которую она носила, чтобы не так бросалось в глаза смущение, испытываемое ею из-за своего нынешнего одеяния, Джорджина с полным пониманием отнеслась к тому факту, что парень проявил к ней пониженный интерес.

Джорджина еще не отошла от словесной схватки с Джеймсом, а после только что услышанного разговора между отцом и сыном ей не стало легче. Этого человека всего лишь потешало, что его сын идет по его стопам. Еще одного презренного и безнравственного типа спускают с цепи на горе женскому роду.

Это возмущение, к которому примешивалось смущение от своего несуразного внешнего вида, подтолкнуло ее к тому, чтобы вставить свое замечание.

– Он совсем не похож на тебя, Джеймс. В действительности он больше похож на твоего брата. – Она остановилась и насмешливо вздернула брови. – Ты уверен, что он твой?

– Я понимаю, дорогая, что ты вправе говорить так, но не делай этого при молодом человеке. – Он сказал это таким образом, что был уверен: ей станет стыдно за свою несдержанность. Ей и стало стыдно, очень стыдно. Но это ее не укротило, а, напротив, еще больше разозлило. Джеймс же, к несчастью, этого не заметил. – Джереми, – продолжал он, – проводи Джорджину…

– Его жену, – вставила она противным голосом, испытав при этом большое удовлетворение, поскольку была уверена, что сам Джеймс об этом не говорил. А потом с невинным видом добавила: – Ой, я забыла. Мне же велено вычеркнуть это слово из своего словаря. И называться…

– Джордж!

Окрик Джеймса никак не подействовал на нее, она лишь с подчеркнутым удивлением взглянула на него. А любопытство Джереми достигло высшей отметки. Он приблизился к ней и задал вопрос, глядя на нее, но обращаясь к отцу.

– Жена? Так она же совсем девочка.

– О, она вполне женщина, – раздраженно ответил Джеймс.

Джереми сорвал с Джорджины фуражку, прежде чем она успела помешать ему.

– Ну, я вам скажу, – тоном, которым мужчины оценивают женщин, заговорил Джереми, когда ее длинные темные волосы рассыпались по плечам. – Мне следует поцеловать новобрачную?

– Не в такой манере, мальчишка, – сказал Джеймс, начиная сердиться.

Но Джорджину заинтересовало одно обстоятельство.

– А почему он не удивлен этим?

– Потому что он не верит ни единому слову, – ответил Джеймс.

Она видела, что Джереми не знал, что и думать. Только вот неверия, про которое сказал отец, в нем не было. Парень подумал, что его разыгрывают. В этот момент ей захотелось, чтобы так оно и было.

– Отлично, это истинно по-джентльменски, – сердито заговорила Джорджина. – Будь я проклята, если мне есть дело до того, что думает твое семейство, Джеймс Мэлори, но можешь быть уверен, что пока они не думают, что я твоя жена, я буду спать одна. – Она повернулась к дворецкому. – Вы покажете мне комнату, которая расположена подальше от его.

– Как вам будет угодно, миледи, – ответил дворецкий с прежним неизменным выражением лица.

Но раздраженная Джорджина высокомерно осадила его:

– Я вам не «ваша леди» [1], любезный. Я американка.

Однако ее замечание не вызвало ни ожидаемой ею реакции, ни вообще какой бы то ни было. Но, следуя за ним вверх по лестнице, она почувствовала еще большее раздражение, когда до нее долетело замечание Джереми.

– Дьявольщина, как ты можешь держать здесь свою любовницу! Тетя Рослинн не потерпит этого.

– Твоя тетя будет черт знает как рада, парень. Можешь быть спокоен. Джордж – это одна из Мэлори, в конце концов.

– Конечно. И я тоже законный сын.