Неизбежный

ГЛАВА 13

ГРЭМ

МЕНЯ РАЗРЫВАЛО НА ЧАСТИ, КОГДА Я ВИДЕЛ ЭВУ В ТАКОЙ АГОНИИ.

Наблюдать за ее страданиями и быть ни черта не в состоянии с этим поделать. Знать, что отчасти виноват я.

Даю ей пространство, как она и просила, но далеко уходить не собираюсь. Ее отец скоро должен вернуться домой, и должен быть здесь, когда он узнает правду о том, кто я такой. Сказать, что он разозлится, было бы преуменьшением, и мне нужно знать, что планирует со мной сделать.

Пришло время встретиться лицом к лицу с проблемой.

Я только надеюсь, что смогу убедить его, что больше не работаю на своего отца.

Чуть больше восьми часов, слышится лифт, и Монтальбано выходит в коридор. Он улыбается.

— Добрый вечер, Грэм.

Я встаю перед ним.

— Сэр, мне нужно поговорить с Вами, прежде чем вы войдете внутрь.

Его брови хмурятся.

— Что случилось? С Эванджелиной все в порядке?

— Физически — да. Но она расстроена, и я хотел бы сначала получить возможность все объяснить.

— Расстроена? Что произошло? Кто-нибудь пытался причинить ей боль?

Качаю головой.

— Ничего подобного. Это имеет отношение к Вам, — я сглатываю. — И ко мне.

Его голова откидывается назад.

— Отойди в сторону. Я хочу увидеть свою дочь.

Так и думал, что он скажет это. Я со вздохом делаю, как он просит, когда ее отец проталкивается мимо меня, и следую за ним в спальню Эвы

— Эванджелина, — зовет он по всему дому. — Где ты?

— В твоем кабинете. — Ее голос еле слышен.

Монтальбано останавливается в дверях своего кабинета, и у него отвисает челюсть.

— Что за… — Он подносит пальцы ко рту. — Что, черт возьми, здесь произошло?

Эва сидит в кресле посреди комнаты, хаос, который она посеяла вокруг себя, подобен последствиям землетрясения.

Монтальбано входит в комнату, его взгляд перескакивает с одной сломанной вещи на другую, еще не понимая, что его дочь — самая сломанная вещь из всех.

— Эванджелина, — говорит он, придвигаясь к ней поближе. — Кто это сделал? Что случилось?

Она вздергивает подбородок, и, хотя ее глаза устремлены на него, они выглядят пустыми.

Пустая. Как девушка, у которой ничего не осталось.

— Я.

— Зачем? Ты хоть представляешь, во сколько обойдется ремонт? — Это было неправильное высказывание.

Маниакальный смех вырывается из горла Эвы.

— Вот отец, которого я знаю и люблю. Всегда волнует лишь цена.

Его брови сводятся вместе.

— Эванджелина, что происходит? Объяснись сейчас же.

— Объясни это. — Она бросает ему письма Эрика, и они, порхая, падают на пол.

Лицо Монтальбано бледнеет.

— Я… Ты… Откуда они у тебя?

Эва встает со стула и встает лицом к лицу со своим отцом.

— Это тебя беспокоит? Откуда я их взяла? Ты солгал мне! Все это время я задавалась вопросом, что же случилось, что подтолкнуло Эрика к краю пропасти. Спрашивала себя, могла ли сделать что-то еще, чтобы помочь ему. Что сподвигло его на такой шаг. Я могла бы помочь — ты мог бы помочь. Но ты предпочел быть эгоистом и загнать своего сына прямо в его собственную могилу!

— Ты не понимаешь, — говорит он, широко раскрыв глаза. — Это было не впервые, когда твой брат приходил ко мне с просьбой дать ему денег. Я пытался использовать жесткую любовь. Хотел, чтобы он пострадал от последствий своих поступков, чтобы научился. Если бы я внес за него залог, он бы продолжал попадать в неприятности.

— Что ж, поздравляю, папа. Какой замечательный урок усвоил Эрик. Уверена, сейчас он на седьмом небе от счастья.

Прежде чем кто-либо из нас успевает это заметить, Монтальбано дает пощечину Эве.

— Эй! — кричу я, бросаясь к нему и отталкивая его назад.

Эва хватается за щеку, в ее глазах полыхает огонь.

— Ты скрыл это от меня, потому что знал, что ошибаешься. Ты знал, как я отреагирую. — Она замирает, в ее глазах появляется осознание. — Вот почему мама ушла, — бормочет она. — О, Боже мой. Мама не смогла смириться с тем фактом, что ты не захотел ему помочь. Вероятно, она хотела этого. Она бы сделала для него все, что угодно!

Монтальбано молчит. Он выглядит побежденным, как и следовало ожидать. Он ничего не может сказать, чтобы исправить ситуацию, и это знает.

Эва проскальзывает мимо него и останавливается передо мной.

— Ты такой же, как мой отец. Я была для тебя не более чем работой. Ты солгал мне. Обманул меня. — Ее голос срывается, и слеза скатывается по ее щеке.

— Ты заставил меня влюбиться в тебя.

Опускаю голову и обхватываю ладонями ее лицо.

— Я влюблен в тебя, Эва. Это не было ложью. То, что мы чувствуем друг к другу, — не ложь. Я больше не работаю на своего отца. Теперь все кончено.

Она вырывается из пределов моей досягаемости, обхватывая себя за живот, как будто испытывает физическую боль.

— Ты прав. Все кончено. — Она смотрит на своего отца. — Вы оба можете гнить в аду.

Монтальбано собирается броситься за ней, но я кладу руку ему на грудь.

— Отпустите ее. Ей нужно время.

— О чем она говорила? Ложь и обман?

Я беру себя в руки и готовлюсь к неизбежному.

— Вы знаете моего отца.

Его голова склоняется набок.

— Кто твой отец?

— Эллиот Мур.

Наблюдаю, как гамма эмоций на его лице меняется от ошеломления до замешательства и озабоченности.

— Я понятия не имел… — Его голос затихает.

— Я взял фамилию своей матери после ее смерти, поскольку презираю своего отца. Не хотел связывать свою жизнь с ним.

— Могу понять почему.

— Это я нашел письма в Вашем сейфе. Мой отец нанял меня изображать телохранителя Эвы. Его план состоял в том, чтобы заставить меня обыскать Ваш офис в поисках улик, которые он мог бы использовать для шантажа.

— Ты взломал мой сейф? — спрашивает он, его голос на октаву громче, чем раньше, ноздри раздуваются.

Киваю.

— Я не думал, что найду эти письма.

Он сжимает мою рубашку в кулаке, и позволяю ему оттеснить меня на несколько шагов назад.

— Ты сделал это. Ничего бы этого не случилось, если бы не ты и этот кусок дерьма — твой отец!

— Вы правы. Но Эва заслуживает знать правду.

Его руки опускаются по бокам, и он качает головой.

— Она никогда не простит мне этого.

— Может, и нет. Но ей все равно нужно было прочитать письмо, которое Эрик оставил для нее.

— Я хочу, чтобы ты убрался из моего дома, — спокойно говорит Монтальбано.

— Уйду, но не оставлю ее. Мой отец недоволен моим решением уволиться, и я не собираюсь бросать Эву на произвол судьбы, пока не буду уверен, что она в безопасности.

— И как ты собираешься это сделать?

— Честно говоря, не знаю.

Монтальбано подходит ближе, вынужденный вытянуть шею, чтобы посмотреть на меня снизу вверх.

— Если с ней что-нибудь случится…

— Этого не произойдет.

Я протискиваюсь мимо него и занимаю свое прежнее место у входной двери у лифта. Если кто-нибудь войдет или выйдет, им придется пройти мимо меня. И они умрут, пытаясь это сделать.

УЖЕ ПОЗДНО, КОГДА ЗВОНИТ МОЙ ТЕЛЕФОН.

Я достаю его из кармана и спешу ответить, когда вижу, как на экране высвечивается имя Эвы.

— Привет. Все в порядке?

Она усмехается.

— Мой парень солгал о своей личности, а отец скрыл самоубийство моего брата. Все просто замечательно.

— Видимо, это был глупый вопрос. — Вздыхаю, потирая лоб. — Мне жаль, Эва. Обо всем.

— Все всегда извиняются. Просто хочу, чтобы люди перестали делать дерьмо, за которое нужно извиняться.

— Что я могу сделать, чтобы помочь тебе прямо сейчас?

— Вообще-то, именно поэтому и звоню.

Я выпрямляюсь.

— Все, что угодно. Сделаю все, что потребуется.

— Ты сказал, что на самом деле не телохранитель, а частный детектив.

— Да.

— Я хочу, чтобы ты нашел мою мать.

ЭВА

Я НЕ ТАК УЖ МНОГО ЗНАЮ О ЧАСТНЫХ ДЕТЕКТИВАХ.

И все, что знаю, почерпнула из просмотра «Джессики Джонс» на Netflix. Так что понятия не имею, что сделал Грэм, чтобы найти мою мать. У него ушло три дня, но он справился.

Я не разговаривала со своим отцом с той ночи, когда разгромила его офис. Он пытался, но отказалась выходить из своей комнаты, пока он дома.

Дом.

Сейчас это место больше похоже на тюрьму. Скоро у меня будет своя квартира. Во-первых, мне нужно сосредоточиться на том, что впереди.

Грэм надевает на голову розовый шлем Дианы.

— Готова?

— Разве это имеет значение? — Перекидываю ногу через мотоцикл и завожу его, в то время как Грэм занимает свое место позади.

Всего пару дней назад страстно желала чувствовать его рядом с собой. Теперь его присутствие ощущается как обжигающий нож, прижатый к сердцу.

То, что он сделал, не меняет моего отношения к нему. Я бы хотела, чтобы это было правдой. Это самое трудное в том, когда тебе причиняет боль тот, кого ты любишь. Чувства, которые у вас когда-то были, просто так не исчезают. Они смешиваются с новыми чувствами гнева, обиды и негодования, создавая в вашем сознании одну отвратительную кашу.

Я благодарна за громкий рев моего мотоцикла, исключающий всякую возможность разговора. Чем меньше мы будем говорить, тем лучше.

Как только мы вернемся из этого визита к моей маме, между нами, действительно все будет кончено. Грэм пойдет своим путем, а я — своим. Знать, что я никогда больше его не увижу, — слишком тяжело для меня. Но пока не буду думать об этом. Вместо этого позволила поездке в Нью-Джерси прочистить мозги. Все исчезает, и я принимаю небытие.

Грэм направляет меня, используя навигацию на своем телефоне. Час спустя мы подъезжаем к маленькому белому ранчо с черными ставнями. Этот район окружен деревьями, и, хотя они голые из-за холодной погоды, представляю, как красиво, должно быть, выглядят окрестности весной.

Мама живет в этом причудливом маленьком домике, все ее беды остались позади, в то время как живу в кошмаре.

Входная дверь открывается, когда мы с Грэмом слезаем с моего байка. Мама выходит на крыльцо, и я оцениваю ее внешний вид: темные джинсы, заправленные в коричневые сапоги до колен, в паре с бордовым свитером. Ее некогда длинные волосы теперь подстрижены по плечи и стали темнее, чем когда я видела ее в последний раз. Прошел всего год, но она кажется совершенно другим человеком. Незнакомкой.

Когда мой взгляд встречается с ее, она неуверенно улыбается мне. Десятки эмоций обрушиваются на меня одновременно, каждая борется за место на выражении моего лица. Я выбираю знакомый, старый и верный гнев.

— Ты доехала сюда без происшествий? — спрашивает она.

Грэм отвечает, когда я игнорирую ее, пока мы идем по бетонной дорожке.

— Да, дорога оказалась легче, чем мы предполагали.

Улыбка мамы угасает, когда она смотрит на Грэма. Ее голова слегка наклоняется, но она быстро маскирует это.

Мама протягивает мне руку.

— Приятно познакомиться с тобой, Грэм. Спасибо, что помог Эве найти меня.

— Мне не пришлось бы этого делать, если бы ты никогда не исчезала, — бормочу я.

Мы стоим и смотрим друг на друга. Затем мама обхватывает меня руками и заключает в крепкие, удушающие объятия.

— Я так сильно скучала по тебе, малышка, — шепчет она мне в волосы.

Стряхиваю ее руку.

— Давай зайдем внутрь и покончим с этим.

Она отпускает меня и поправляет прическу — нервная привычка, которая у нее всегда была.

— Конечно. Заходите. Могу вам что-нибудь предложить? Вода, кофе? Если ты голодна, я могу приготовить бутерброды.

— Вода подойдет. Спасибо. — Говорит Грэм.

— Текила есть? Мне понадобится что-нибудь покрепче кофе, чтобы пережить этот день.

Мама приподнимает бровь.

— Но ты за рулем, а сейчас только полдень.

— Ты не в той ситуации, чтобы разыгрывать из себя осуждающую маму.

Она поднимает руки.

— Я не осуждаю. Тогда текила. — Она указывает на диван. — Сейчас вернусь с вашими напитками. Чувствуйте себя как дома.

Мой взгляд блуждает по интерьеру. Все просто, незамысловато, как будто она только что переехала и распаковала только самое необходимое. Кремовый диван с таким же креслом, скромный телевизор и деревянный журнальный столик украшают гостиную, а кухонный островок стоит в помещении, похожем на столовую, в нескольких футах от нее. Единственная фотография во всем пространстве — это наша с Эриком на пляже, когда мы были в нашем загородном доме в Хэмптоне.

Я беру рамку, и легкая улыбка трогает мои губы. В тот день Эрику так хотелось строить замки из песка.

— Такое чувство, что это было целую жизнь назад, — говорит мама у меня за спиной.

— Так и было. — Поворачиваюсь к ней лицом и беру стакан, который она мне протягивает. Я делаю три больших глотка и пересаживаюсь на диван.

Грэм благодарит ее за воду и садится рядом со мной. Он кладет руку мне на колено, безмолвно демонстрируя поддержку, и испытываю искушение накрыть его руку своей. Но я этого не делаю.

— Ты почти ничего не сказала по телефону, — начинает мама, опускаясь на диванчик. — Что заставило тебя решить найти меня?

Я делаю еще несколько глотков жидкого «куража» и ставлю стакан на кофейный столик.

— Я нашла предсмертные письма Эрика.

У мамы отвисает челюсть.

— О, Эва…

— Расскажи, что произошло.

— Ты не говорила об этом со своим отцом?

— Да, но хочу услышать твою версию.

Ее взгляд опускается на руки, сложенные на коленях.

— У Эрика были проблемы с азартными играми. Это всегда было по одной и той же схеме: он вляпывался по уши, задолжал кому-то денег, и твой отец вносил за него залог. Но в ту ночь он был непреклонен в том, что не внес за него залог. Мы хотели, чтобы Эрик отправился на реабилитацию. Сказали ему, что отдадим деньги при одном условии. — Она замолкает, качая головой. — Эрик отказался. Он хотел получить деньги, и точка.

— Почему я ничего об этом не знала? Мы с Эриком были очень близки. Нет никакого смысла в том, что он не рассказал мне о своей зависимости.

— Эрик не хотел, чтобы ты знала. Он не хотел тебя беспокоить. Так высоко ценил тебя, Эва.

Горячие слезы щиплют мои глаза, но я прогоняю их.

— Почему ты ушла?

Слеза скатывается по маминой щеке.

— Твой отец заставил меня уйти. Я никогда не хотела этого.

— То есть?

— Я хотела помочь Эрику. Несмотря на бесчисленное количество раз, когда мы помогали ему, не могла сказать ему «нет». Особенно после того, как он выглядел, когда эти люди добрались до него. — Ее взгляд перебегает с Грэма на меня. — Но твой отец не стал слушать. Потом, после смерти Эрика, я больше не могла смотреть на твоего отца. Не могла находиться рядом с ним без мурашек на коже. Я была в ярости, обвиняя его в смерти Эрика. — Наконец, сказала ему, что хочу рассказать тебе правду, что ты заслуживаешь знать, что произошло. Но он всунул мне документы о разводе. Он действовал за моей спиной и поселил меня в загородном доме. Дал мне пятьдесят тысяч долларов в качестве прощального подарка при условии, что буду вести себя как мышка. Он сказал, что если я не уйду, то оставит меня ни с чем.

И вот оно снова.

Опять деньги имеют приоритет.

— Значит, ты предпочла деньги мне, — говорю я, скрещивая руки на груди.

Ее плечи опускаются.

— У меня не было работы. Если бы я не взяла деньги, куда бы пошла? Что бы сделала? Застряла. Не хотела тащить тебя за собой вниз.

— Деньги не имеют значения! — кричу я. — Мы были бы друг у друга! Мы бы докопались до правды! Ты знала об этом. Могла бы сделать что-нибудь, что угодно! Как ты могла допустить, чтобы это случилось с Эриком?

Мама закрывает лицо руками, всхлипывая.

— Мне жаль, Эва. Очень, очень жаль. Мне приходится жить с чувством вины каждый божий день.

— Хорошо. — Встаю и выбегаю из дома.

— Эва, подожди, — кричит Грэм мне вслед. — Ты не можешь уйти.

Разворачиваюсь на лужайке и широко раскидываю руки.

— Все вокруг меня знали. Они знали и, черт возьми, ничего не сделали. Они держали меня в неведении. А теперь Эрика нет. Они могли бы что-нибудь сделать! — Мой голос срывается. — Я могла бы помочь ему.

Могла бы.

Я могла бы что-нибудь сделать.

Я могла бы сделать больше.

Грэм пытается обнять меня, и я почти позволяю ему. Вместо этого прижимаюсь к парню и бью кулаком ему в грудь.

— Нет! Ты не можешь обнимать меня, пока я плачу! Ты гребаный лжец, и я ненавижу тебя! Ты все испортил!

Грэм позволяет мне нанести несколько ударов, прежде чем схватить меня за предплечья.

— Все будет хорошо, Эва. — Он снова притягивает меня в свои объятия, сжимая мои руки между нами, чтобы я не могла вырваться. — Все в порядке, детка. Держу тебя. Все будет хорошо.

Я сдаюсь. Мои колени подгибаются, и Грэм поддерживает меня, утешая, пока плачу в безопасности его объятий. Я утыкаюсь лицом ему в грудь и позволяю своим слезам пропитать его рубашку.

— Ты ничего не могла бы сделать, — тихо говорит он, поглаживая меня по волосам. — У Эрика была проблема. Ты не смогла бы спасти его. Перестань винить себя.

Раньше мне было так хорошо от того, что Грэм понимал меня так, как никто другой не мог. Теперь это только разбивает те осколки, что остались от моего сердца.

— Я больше не могу этого выносить, — хнычу я. — Это слишком больно.

— Знаю. — Он запечатлевает поцелуй на моей макушке. — Мы почти закончили. Ты не можешь оставить все так, как есть с твоей мамой. Это не ее вина. И не твоего отца тоже.

— Черт возьми, не правда. — Я высвобождаюсь из объятий Грэма и вытираю нос концом рукава. — Они были нужны ему. Ему нужно было помочь.

— У твоего брата была проблема, и твои родители сделали все, что могли. В конце концов, Эрику стоило обратиться за профессиональной помощью. Но он предпочел этого не делать. Это печально и трагично, но иногда такое случается. — Приподнимает мой подбородок пальцами. — Я знаю, в глубине души ты это сама знаешь. Просто сейчас злишься, и это нормально.

Бросаю взгляд на крыльцо, где стоит мама и наблюдает за нами. Я тяжело вздыхаю и провожу пальцами по волосам. Грэм прав. Но мне нужно еще немного выпустить весь пар. Это поможет мне пережить остаток сегодняшнего дня.

— Идем, — говорит Грэм.

Раздраженно выдыхаю и следую за ним обратно в дом. Мы снова устраиваемся на диване, и я допиваю остатки своей текилы.

Мамин взгляд мечется между мной и Грэмом.

— Вы встречаетесь?

Я закатываю глаза.

— Сейчас действительно неподходящее время для девичьих разговоров.

— Я не поэтому спрашиваю. — Она поворачивается и обращается к Грэму. — Ты очень похож на своего отца.

— Это единственное, в чем мы схожи.

— Ты заботишься о моей дочери.

— Да.

— Тогда тебе следует держаться от нее подальше.

Я хлопаю ладонью по диванной подушке.

— Мама!

— Все в порядке, — говорит Грэм, похлопывая меня по колену.

— Эллиот — злой и ненавистный человек. — Мама наклоняется вперед, ее глаза широко раскрыты, когда она произносит:

— Думаю, он был ответственен за то, что послал этих людей за Эриком. — Я поворачиваюсь к Грэму, но он выглядит таким же потрясенным, как и я.

Затем все становится на свои места.

— Письмо, — бормочет он, проводя рукой по подбородку. — Там было написано «Бруклин». Не могу поверить, что не заметил этого.

— О чем ты? — спрашиваю я.

— Мой отец любит играть в азартные игры. Он букмекер и по ночам устраивает карточные игры в своем офисе в Бруклине. В своем письме твоим родителям Эрик упомянул азартные игры в Бруклине. — Качает головой и встречается со мной взглядом. — На твоего брата напали двое мужчин, Эва. Попробуй угадать, кто бы это мог быть.

Двое мужчин…

— Те же двое, которые похитили меня, — говорю я, и Грэм кивает.

— Прости, что? — Мама поднимает руку. — Тебя похищали?

Грэм рассказывает ей о том, что произошло, приведшее к тому, что он стал моим телохранителем, и свежие слезы снова окрашивают ее щеки.

— А что, если он не остановится? Что, если он снова придет за ней?

— Мой изначальный план состоял в том, чтобы увезти Эву отсюда, — говорит Грэм. — Уехать куда-нибудь, где мой отец не смог бы нас найти. Но все изменилось.

Мама смотрит на меня, ожидая объяснений.

— Грэм солгал мне, мам. Думала, он защищает меня, но на самом деле он просто использовал меня, чтобы подобраться к папиному кабинету.

— Я никогда не использовал тебя, — говорит Грэм, обрывая меня.

— Как я могу тебе доверять? Ты солгал о том, кто ты такой. Это как в «отношения 101» (прим.: отсылка к книге Джона Максвелла. Книга, которая раскроет секреты эффективного общения и позволит даже в самых безнадежных случаях устанавливать и сохранять теплые отношения с людьми) не лги о своей личности и не пытайся шантажировать отца своей девушки.

Грэм выпускает струю воздуха через нос, как бык, и откидывается на спинку дивана.

— Послушайте, — начинает мама. — Почему бы вам двоим не остаться на ночь? Здесь ты будешь в безопасности. Тогда мы сможем обсудить дальнейший план действий.

— Мы? — Мои брови достигли линии роста волос.

— Я уже потеряла одного из своих детей. Будь проклята, если потеряю еще одного.