Неизбежный финал

УТРЕННИЙ СЮРПРИЗ

Я уже собираюсь выйти из кабинета — в нашей части начинается день полетов, мне надо приступить к своим обязанностям, — но звонок телефона возвращает меня с порога. Я поднимаю трубку и, к своему удивлению, слышу женский голос:

— Вас беспокоит Роксана Владу, товарищ майор.

— Что вы, какое беспокойство… Доброе утро! Я вас слушаю.

Молчание. Можно предположить, что жена летчика Михая Владу слишком взволнована собственным решением связаться со мной по телефону. До сих пор она этого не делала. Теперь же, позвонив, она, видимо, никак не может решиться начать. Говорю ей что-то, чтобы ободрить, и в ответ слышу ее испуганный голос:

— Товарищ майор, вы не могли бы к нам зайти? Прошу вас… Вы знаете… Как вам сказать… Это срочное дело…

— Да, но что случалось? — интересуюсь я, стараясь говорить спокойно.

Опять молчание. Со стороны ангаров и мастерских доносится гул испытываемых моторов.

— Алло! Вы еще у телефона?

Она отвечает почти шепотом, как будто не хочет, чтобы ее слышали соседи:

— Михай от меня ушел… Он уехал вчера вечером из дому на машине и до сих пор не вернулся.

Эта новость мне не нравится. Вспоминаю: в прошлом году Михай Владу был в отпуске на море и в горах. Ему показалось, что в течение нескольких дней за ним следовал какой-то «мерседес», за рулем был, судя по всему, иностранец. И машина, и тот, кто ее вел, исчезли внезапно. Установить имя владельца не удалось, но летчик запомнил номер машины.

Я уверен, что Роксана Владу хочет еще что-то сказать, но не может. Или просто боится говорить по телефону. Заверяю ее, что минут через пятнадцать приеду. Она благодарит и кладет трубку.

Прежде чем поехать, звоню в 3-ю эскадрилью. К телефону подходит капитан Буду, командир подразделения.

— Что у тебя нового? — спрашиваю капитана. — Весь личный состав на занятиях?

— Товарищ майор, я уже доложил командиру — Михай Владу по неизвестной причине отсутствует.

— Как это? — Я делаю вид, что для меня недисциплинированность пилота — новость.

— Не знаю, что с ним случилось: он всегда присутствует на полетах. Я позвонил ему домой. Он не подошел к телефону, я разговаривал с его женой, но из ее объяснений понял только, что Владу поехал в эскадрилью и будет на месте с минуты на минуту.

Не имеет смысла продолжать этот разговор.

Роксана, стало быть, поостереглась сказать Буду, что муж ушел из дому и не вернулся. Почему? Из-за ложного стыда? Что, черт подери, у них там произошло?

По дороге останавливаюсь у полковника Урсу, командира части. У него в это время находится полковник Ница, начальник штаба. Они готовятся к полетам и еще раз просматривают программу. Докладываю ситуацию, ссылаясь на лаконичное сообщение Роксаны Владу. Темно-зеленые глаза командира части смотрят на меня вопросительно.

— Да, мне доложили о его отсутствии… — говорит он. — Поезжай, раз она просит. Хотя… не знаю, что бы еще она могла сообщить нам.

Полковник Ница, трезвый реалист, вмешивается:

— Эх, и не такое случается! Все мы люди, все человеки… А что, когда моя Марьяна устраивала мне спектакли, случалось и мне хлопнуть дверью.

Это высказывание полковника Ницы не нравится командиру. Он часто моргает. Я заметил, что это у него бывает, когда он начинает нервничать.

— При чем здесь Марьяна?.. Родила тебе трех девчонок, вот и радуйся… А с Владу совсем другая история: не доложил о выезде из гарнизона и не явился в эскадрилью… — Командир больше ничего не говорит.

Ница вмешивается снова:

— Ну, меня, например, не удивляет, что Владу решил провести ночь на стороне. Еще бы, с такой-то женой!

У командира, похоже, нет никакого настроения продолжать эту тему. Он готов обсуждать только деловые вопросы. Я догадываюсь, что могу уже уйти. Оставляю командира мрачным и озабоченным. Не знаю, что его гнетет больше: программа дня, необъяснимое отсутствие старшего лейтенанта Владу или мнение штабиста по этому поводу.

Вскакиваю на велосипед. Из части до нашего городка всего несколько километров, так что мне не придется слишком долго крутить педали. Сегодня солнечный день поздней осени. Самая лучшая погода для полетов на сверхзвуковых Кручу педали и думаю о словах полковника Ницы: «С такой-то женой!» Как это понимать? Перед моим мысленным взором возникает нежный облик Роксаны Владу: бархатно-смуглое лицо, светло-соломенные, коротко стриженные волосы.

«Может быть, Ница прав, — думаю я. — Он, наверное, лучше разбирается в людях». Я видел Роксану Владу на двух последних вечерах в Доме офицеров, где офицеры гарнизона собирались с семьями. Я там выступал с докладом о новых методах, применяемых в мировом шпионаже, и говорил о необходимости усиления бдительности в гарнизоне. Роксана слушала очень внимательно; только по ее благосклонному интересу я понял, что мой доклад удался.

Роксана Владу высока ростом. Движения ее замедленны и мягки, а под плотно облегающим ее фигуру платьем легко угадывается крепкое сложение. Некоторые считают, что она красива. С этим я не согласен — мне она кажется странноватой, может быть, из-за вечно грустного взгляда, как у моряка, тоскующего в море по берегу. Ее зеленые миндалевидные глаза с таинственным мерцанием в самой глубине зрачка останавливаются на тебе, но не видят.

Михай Владу встретил ее прошлым летом на побережье, где он был в отпуске. Вернувшись в часть, он без конца только и рассказывал всем, как они познакомились. «Я лежал на песке, загорал, — вспоминал он, переполненный впечатлениями о своем морском приключении. — Лежал один-одинешенек и уже перед самым закатом вдруг вижу — выходит из пены морской Елена Прекрасная! Белокурые волосы, шоколадное тело… Это был чудесный сон, сказочное видение!»

Гарнизонные ворота остаются позади. Среди старых каштанов, уже тронутых осенней желтизной, виден наш военный городок — в основном четырехэтажки с маленькими садиками вокруг них. Я один из двадцати ветеранов гарнизона. Восемнадцать лет на сверхзвуковых… Я горжусь этими годами, воспоминания о них меня воодушевляют. Когда нас занесло в эти края, мы все были молоды… неправдоподобно молоды, с только-только созданными семьями. Поколение родившихся здесь детей взрослеет. Да и высокие деревья с пышными кронами — это тоже календарь нашей жизни.

Я снова вспоминаю жену Владу. Она в гарнизоне больше восьми месяцев. И не нужно быть большим психологом, чтобы понять, что эта девушка из Констанцы, столь внезапно явившаяся из пены морской к одинокому Михаю Владу, с большим трудом выдерживает нелегкие условия относительно изолированного военного городка. Конечно, эту затянувшуюся акклиматизацию можно объяснить тем, что она не нашла себе работы в городке Н., что в сорока километрах от нашей части. Пока не нашлось места, отвечающего ее желаниям. И не потому, что у нее какая-то немыслимая профессия, а потому, что, окончив экономический лицей, она убедила себя в том, что работать она должна все равно где, но только в бухгалтерии. Ее, например, не устраивает место кассирши в магазине или, скажем, продавщицы. Я ее не осуждаю: каждый человек имеет право устраиваться где лучше. Но Роксана приехала сюда не из деревни, а из оживленного курортного портового города. Возможно, что она и капризничает, я не в курсе их дел.

Перед корпусом «С», где живут супруги Владу, играют в какую-то игру мальчишки. Те, что постарше, отдают мне честь. Это мне льстит. Медленно поднимаюсь на четвертый этаж. Роксана явно стояла и смотрела в окно, потому что встречает меня на пороге квартиры. Я неловко ее приветствую, притворяясь веселым. Она отвечает едва слышно. Бледное озабоченное лицо, измученное бессонницей. Моя наигранная веселость здесь не к месту. Роксана приглашает меня в комнату, указывает на стул. Сажусь, пораженный ее состоянием. Она, по-видимому, в отчаянии и, наверное, не спала.

— Товарищ майор, я даже не знаю, как начать… — Она опускается на стул. — Я умираю со стыда. Никогда не думала, что Михай устроит мне что-либо подобное. Правда, мы поссорились… хуже, чем всегда. Но я не думала, что он уйдет, бросит меня! Мне так стыдно, товарищ майор…

Глаза ее наполняются слезами, она встает, идет к шкафу и вытаскивает носовой платок. Возвращается окаменевшая, с опущенными глазами. Ждет, что я скажу, но я чувствую себя скованно.

— Почему ты решила, что он ушел? — наконец с трудом выдавливаю я из себя.

— Мы страшно поссорились… и наговорили друг другу всякого. — Роксана отворачивается, чтобы промокнуть глаза вышитым носовым платочком, и, внезапно разозлившись, комкает его в кулаке. — Он замахнулся на меня… А когда хлопнул дверью, дрожал от злости. И в таком состоянии он сел за руль, товарищ майор. Я боюсь… вы понимаете? Как бы чего не случилось…

Тут уж и я забеспокоился. Несколько лет назад Владу купил себе «Дачию-1300» Машину он водил хорошо, и большие скорости его не смущали, но мало ли что бывает на дорогах. Так что Роксана имела все основания для волнений.

— Так вот, он уехал и до сих пор не вернулся!

— Он и в часть не приехал, — добавляю я, и невольно на ум мне снова приходит воспоминание об этом неясном случае с призрачным «мерседесом».

— Капитан Буду и мне сказал, что Михай не явился на полеты. Поэтому я и позвала вас. Мне очень страшно, товарищ майор, как бы не случилось несчастья… непоправимого несчастья… Если бы его видели! Он на себя был не похож… Я, конечно, тоже виновата, я не отрицаю.

Она плачет. Ее лицо — воплощение наивности, и, глядя на нее, можно подумать, что ей не двадцать пять лет, а шестнадцать.

О возможности несчастного случая на дороге я уже думал, хотя… нет, нет! Владу очень хорошо водит машину. Я знаю это по собственному опыту — много раз ездил с ним в машине, много километров мы вместе отмахали, и я всегда отмечал его точную реакцию и самообладание. Но что правда, то правда — иногда он гнал машину на большой скорости.

— Да, мне кажется, что-то случилось… — Роксана бросает на меня отчаянный взгляд, и я пытаюсь без особой, правда, убежденности ее успокоить.

— Нам сообщили бы, если что…

— Он очень на меня рассердился и не хотел больше со мной оставаться, — говорит, мучаясь, Роксана. — Но почему он не явился на полеты?

Тоже верно. Логично. Однако, пока вопрос не прояснился, я обязан успокоить эту жительницу Констанцы, черноморку, вошедшую в жизнь старшего лейтенанта Михая Владу из пены морской.

— Он уехал из дому в форме?

— Да, в форме, — подтверждает она и смотрит на меня удивленно.

— Вот видишь, — пытаюсь я отвлечь ее от мысли о несчастье. — Если бы произошла дорожная авария, нам бы наверняка сообщили. Ведь так?

Роксана утвердительно кивает, и ее взгляд скользит в сторону. Я доволен тем, что подал и ей, и себе хоть крошечную надежду, и добавляю:

— Так ты говоришь, он уехал разъяренный… Кто знает, куда скрылся зверь, чтобы зализать раны… Появится он, увидишь, и мы его возьмем в оборот…

Не знаю, что бы еще можно было добавить. Я поднимаюсь, произношу еще несколько фраз из вежливости. Заверяю, что, как только у нас будут какие-нибудь известия, сразу же ей позвоним.

— Давай держись! А потом, если не возражаешь, сядем и втроем обсудим вашу семейную жизнь. Согласна? Ну ладно, до свидания.

Роксана улыбается мне. Наверняка хочет таким образом поблагодарить меня, но улыбка у нее выходит вымученная. Она провожает меня до дверей и на прощание заверяет, что будет его ждать и сразу же сообщит нам.

ВОТ И ПЕРВАЯ ГИПОТЕЗА

Когда я спускаюсь на третий этаж, дверь квартиры, где живет семья лейтенанта Мариуса Грама, неожиданно открывается и навстречу мне выходит Лика Грама. Я здороваюсь, она отвечает и, к моему удивлению, говорит мне:

— Может, зайдете на минутку, товарищ майор?

Как отказаться от такого приглашения? Женщина ждет ребенка. Скоро население нашего городка увеличится на одного человека.

— Товарищ майор, я знаю, что вы идете от Роксаны Владу, — говорит мне Лика Грама, когда я вхожу в столовую. — Это я посоветовала ей позвонить вам.

Я и здесь стараюсь не выказать беспокойства — все обращаю в шутку, дружески грожу ей пальцем:

— Так это ты меня вытащила?

— Товарищ майор, то, что у них там происходит, между Михаем и Роксаной, нехорошо…

Я становлюсь серьезным. Мне известно, что Лика Грама — единственная из жен офицеров, с которой у Роксаны добрососедские отношения. Это и неудивительно. Они ровесницы, в одно и то же время примерно вышли замуж. Красавицей Лику не назовешь, хотя она и не дурнушка. Беременность ее красит, несмотря на пятна на лице.

— А что там у них? — Это меня действительно интересует.

— Михай как с ума сошел, правда. Все время его крик слышу.

Лика Грама поднимает глаза к потолку, к квартире, откуда ей обычно слышна перебранка супругов Владу.

— Найдите Роксане работу, у нее столько свободного времени, что она просто не знает, куда себя девать.

— А я разве не пробовал? — отвечаю я. — Я же ей предлагал несколько мест. Она отказалась.

— Значит, не то предлагали, — смело отвечает Лика Грама. — Она же специалист и хочет быть равной мужу.

«Если бы мы были в состоянии находить идеальные решения всех проблем», — думаю я.

— Ты считаешь, в этом основная причина их взаимного непонимания?

— Убеждена… Мне очень жаль Роксану.

Мне становится смешно, но я сдерживаюсь. Почему это, здрасте-пожалуйста, я должен заниматься всякими семейными неурядицами, когда у меня своих дел полно?! Я как-никак офицер контрразведки, а не исповедник.

— Все будет хорошо! — говорю я.

— Вы так думаете? — недоверчиво спрашивает Лика Грама. — Роксану терзают черные предчувствия. Как бы чего не случилось… Несчастный случай… или он…

Она смущенно замолкает, не закончив фразу. Делает несколько шагов вперед к стеклянной горке, где красуются выстроенные в ряд, как в магазине, многочисленные фарфоровые безделушки.

— Или он… что?

Лика Грама поворачивается лицом ко мне, несколько минут меня изучает и, наконец, решается:

— Михай несколько раз грозил ей, что покончит с собой… и вчера, прежде чем уехать, тоже…

Я уж не знаю, что и думать. Идея самоубийства настолько же чужда психологии и физиологии летчика, насколько она несовместима с характером самого Владу. При всем своем желании я не могу принять слова Лики всерьез. Невольно улыбаюсь:

— Владу не тот человек, чтобы покончить с собой. С чего бы это?

— Из-за семейных неурядиц! — Лика поражена тем, что я не в состоянии постичь глубину личной драмы в семействе Владу.

— Каждая молодая семья переживает свои трудности…

Если бы в эту минуту меня услышала моя собственная жена, она наверняка не удержалась бы от иронического вопроса, с каких это пор я стал таким мудрецом.

— Однако Михай уехал и до сих пор не вернулся.

— Да, и за этот свой поступок он еще ответит.

Внезапно мне кажется, что Лика Грама смотрит на меня чуть-чуть иначе; нет в ее взгляде безграничной веры в мой здравый смысл. Я не успеваю выразить недоумение, как она меня опережает:

— На вашем месте, товарищ майор, я бы внимательнее относилась к женским предчувствиям.

— Если бы что-то, упаси бог, случилось, — говорю я, машинально бросая взгляд на часы, — я бы уже давно знал об этом. Разве не так?

Лика Грама вежливо улыбается, как и положено разумной хозяйке дома, и говорит:

— Извините меня, пожалуйста, за то, что я отняла у вас столько времени.

— Ну что ты, что ты, я с огромным удовольствием… — Уже подойдя к дверям и даже открыв их, вспоминаю: — Ты знаешь, было бы неплохо… одним словом, пока все это не выяснится, не давай Роксане скучать, отвлеки ее как-нибудь.

Лика опускает глаза и кивает в знак того, что прислушается к моему совету, но выражение лица у нее остается ироническим. И только спускаясь по лестнице, я начинаю соображать, как бестолково вылез к с этими своими советами: уж такую-то простую вещь мог бы понять — Лика не оставит в такой ситуации в одиночестве свою соседку с верхнего этажа.

На улице дети, увидев меня, прекращают игру и начинают наблюдать, как я взгромождаюсь на велосипед. Я благодарю их за то, что присмотрели за моим транспортом. Один из сорванцов кричит:

— Дяденька, мы тоже на посту!

Полеты уже начались: самолеты взлетают один за другим. Это поднимается в воздух эскадрилья капитана Буду. Из-за отсутствия по неуважительным причинам старшего лейтенанта Владу она не может рассчитывать на высокую оценку. «И где тебя носит, Владу? — думаю я, нажимая на педали по дороге в часть. — Как ты, именно ты, черт побери, докатился до того, чтобы нарушить приказ, покинуть гарнизон без разрешения? И все на мою голову…»

У входа дежурный офицер отдает мне честь и сообщает:

— Вас ждет подполковник Урсу.

«Надо же, — продолжаю думать о своем, — и на полеты не явился! Почему бы это? С момента исчезновения Владу прошло больше шестнадцати часов. Роксана говорит, что он уехал в форме. Если бы несчастный случай произошел на территории нашего района, местная милиция знала бы, как нам позвонить. Но если предполагаемая катастрофа произошла в другом районе, то все уже будет иначе: чтобы позвонить из больницы или милиции, нужно время, потому что сначала надо найти телефон нашей части, а это непросто сделать…»

Полковник Урсу высок и плечист, даже удивительно, как он умещается в тесной кабине сверхзвукового истребителя-перехватчика. Настоящий военный человек — суров, требователен, не терпит рутины и инертности. Встречает меня удивленным выражением лица:

— В чем дело?

Видно, что эта история с Владу ему не нравится. Он просто не понимает недисциплинированных офицеров. Я сообщаю о том, что мне рассказали Роксана Владу и Лика Грама, с трудом удерживаясь от искушения сделать заключение, что этим делом вообще-то должен заниматься секретарь парторганизации.

— Куда он исчез, не доложив? — взрывается командир. — Мы что, здесь в игрушки играем? — Кровь приливает к его лицу, и даже уши у него становятся красными. — Пожалуйста, — бросает он короткий резкий взгляд на часы, — десять!.. Мне сейчас на доклад к генералу. Что я скажу? Подскажи! Что один из моих офицеров из-за жены рванул куда глаза глядят и не явился на полеты?

Я не знаю, что ему сказать, да он, впрочем, и не ждет ответа. Его раздражение вполне понятно: кому приятно докладывать начальству о проступках своих подчиненных? К тому же случаи дисциплинарных нарушений или иных неприятных фактов плохо сказываются на репутации передовой части.

— Уж лучше бы его жена из дому сбежала, — с досадой бросает полковник и протягивает мускулистую руку к телефонной трубке.

Эх, чего только не наговорит человек в раздражении! Дисциплину-то нарушил летчик, а не его жена. Настоящий военный не допустит отступлений по службе, несмотря ни на какие семейные конфликты. Вся наша профессиональная и личная жизнь подчинена уставу. Дисциплина — это первая буква военного алфавита. А что касается устава, никто не изучил его более основательно, чем полковник Урсу. Сейчас он звонит генералу:

— Товарищ генерал, разрешите доложить…

Жестом спрашиваю его, могу ли я уйти, он кивает. Выхожу и иду к своему письменному столу, ворча про себя, что теперь из-за этого Владу и я должен ломать весь свой распорядок дня. Полковник прав: одно нарушение влечет за собой другое. Не успеваю я ни усесться за стол, ни просмотреть бумаги, ни даже подумать, с чего мне теперь начинать, как телефонный звонок снова отвлекает внимание.

— Мареш у телефона…

— Здравствуйте, товарищ полковник!

— Хорошенькое дело, Фэникэ, — набрасывается на меня начальник контрразведки дивизии. — Почему это ты мне не докладываешь, и я только от генерала узнаю, что один из твоих офицеров еще вчера уехал из дому и до сих пор не вернулся?!

Он прав… Хотя в круг моих основных обязанностей не входит разбор семейных конфликтов. Докладываю и ему свое мнение по этому поводу и сообщаю, что собирался доложить командиру, чтобы он предложил секретарю парторганизации Илиуцу заняться этим делом.

— Он занимается своими делами, мы — своими, — продолжает свою тираду полковник с тем же упреком. — В конце концов, это и твоя обязанность заметить, что семейная проблема супругов Владу повисла в воздухе и так и осталась нерешенной. Эта Роксана, женщина молодая, свалилась в наш изолированный гарнизон из самого веселого города в стране. А вы не могли ей найти занятие, позволяли ей столько времени вариться в собственном соку… Надо было, черт подери, что-нибудь придумать!..

Что ему сказать на это? Что я пытался урегулировать проблему? Что населенный пункт всего два года назад стал городом и что места работы, более или менее отвечающие профессиональному уровню Роксаны, давным-давно заняты? Что, если бы она была поуступчивей и временно согласилась на наши предложения, все было бы в порядке? Я молчу. Все, что я мог бы сказать, наверняка придется начальству не по вкусу. Шеф огорошивает меня вопросом:

— А в истории с «мерседесом» никаких сигналов не было?

— Никаких…

— Дай мне номер машины Владу, — просит полковник.

— Минутку. — Открываю картотеку, просматриваю и возвращаюсь к телефону. — Алло! «Дачия-1300» голубого цвета, регистрационный номер 14-В-1833, номер двигателя…

— Стой, стой! — прерывает полковник Мареш. — А почему машина зарегистрирована в Бухаресте?

— На имя родителей. Они в столице живут.

— Ну-ну-ну… Сыночек зарегистрировал машину на имя мамочки и папочки! — восклицает полковник. В трубку я слышу, как он чиркает спичкой, закуривая сигарету, и несколько раз молча затягивается. — Свяжитесь с его родителями… Наш сыночек, должно быть, поехал искать утешения у мамочки.

Я напоминаю шефу, хотя, собственно, в этих напоминаниях нет особой необходимости, что Владу один из лучших и высококвалифицированных летчиков нашей части. Воинскую дисциплину он соблюдает не только в воздухе, но и на земле.

— Соблюдает, не соблюдает… Факт остается фактом: офицер Михай Владу не явился на полеты, не позвонил, чтобы предупредить или объяснить. Звонка ведь не было? — Этим аргументом полковник развеивает в пыль мои доводы. — Давай сделаем так: я звоню в автодорожную инспекцию и узнаю о зарегистрированных дорожных авариях, а ты поговори с женой Владу, посоветуй ей позвонить в Бухарест. Ясно?

— Ясно.

— Я тебе сразу же перезвоню, если что узнаю в автодорожной инспекции. — Полковник кладет трубку.

Разговор с ним выбил меня из колеи. Нужно заняться текущими делами на сегодня, но я никак не могу сосредоточиться. В отчаянии смотрю на часы: сколько времени-то потеряно! И все-таки у меня есть еще надежда, что вот-вот появится запыхавшийся Михай Владу и доложит со всей искренностью, присущей летчикам, обо всем, что с ним случилось, почему он нарушил дисциплину. Я не такой уж наивный человек, но верю в людей, которых хорошо узнал во время нашей трудной службы. Да что там говорить: даже сейчас, как я ни стараюсь найти в характере Владу этот слабый пункт, который мог бы при определенных обстоятельствах привести его к такому поступку, я не могу его найти. И не потому, что летчик Михай Владу слеплен из какого-то особого теста и является идеальным человеком, а потому, что просто-напросто его поведение в нашей части и в гарнизоне до сих пор было совершенно нормальным.

Звоню Роксане и прошу ее поинтересоваться у свекрови, не в Бухаресте ли Михай.

— Не думаю, что он там, — отвечает Роксана после некоторого колебания, — но я сейчас позвоню.

Был бы естественным вопрос, почему она так уверена, что его там нет, но я на этом прерываю разговор.

До недавнего времени Михай Владу считался, как говорится, отшельником. Но так было, как ни странно, только на земле. Во время полетов Владу становился совершенно другим человеком. Он выходил из своей скорлупы и прекрасно вписывался в известное всем летное товарищество. Там, наверху, между небом и землей, он уже не был отшельником. Я думаю, что поэтому-то он так долго не женился. Его холостяцкая жизнь, несколько затянувшаяся для офицера, живущего в закрытом гарнизоне (такова уж природа военной авиации), не была шумной, отягощенной неприятными сюрпризами или жалобами обиженных женщин. Владу всегда был скромным парнем, и я не слышал, чтобы он похвалялся своими амурными успехами, не слышал от него хвастливых рассказов о своих любовных приключениях, действительных или вымышленных. Интересно, что Владу стал более разговорчивым только после знакомства с Роксаной, когда действительно без памяти влюбился в нее. Его рассказы звучали не только красиво, но и восторженно: «Я лежал на песке, загорал. Лежал один-одинешенек и уже перед самым закатом вдруг вижу — выходит из пены морской Елена Прекрасная! Белокурые волосы, шоколадное тело… Это был чудесный сон, сказочное видение!»

Я прислушиваюсь к реву двигателей взлетающих машин и на время забываю о Владу… Программа полетов в разгаре. Рев двигателей то приближается, то удаляется, доносится то сверху, то снизу. В воздух по программе поднята третья эскадрилья. Отсутствие летчика Владу не может пройти незамеченным. Любое нарушение дисциплины отрицательно сказывается на общей оценке эскадрильи и соответственно на оценке работы всей части. Можно понять, почему так взбешен полковник Урсу!

Резкий звонок телефона прерывает ход моих мыслей. Роксана рыдает в трубку, пытаясь пересказать мне разговор с матерью мужа:

— Как я и предполагала, товарищ майор, Михая нет там… Я притворилась, что просто так позвонила… что просто соскучилась по ним… спросила, что у них новенького. Старушка очень спокойно поинтересовалась, как Михай, здоров ли. Пригласила нас на обед в воскресенье…

Она плачет уже навзрыд. Я не знаю, что делать. Начинаю утешать ее. Безрезультатно. Все, что я могу сказать, звучит не слишком убедительно.

— О, только бы он не разбился на этой своей машине! — прерывает она меня.

— Меньше чем через час будем знать точно. Хотя… — Мне приходит в голову одна мысль. Роксана замолкает. — Если у тебя есть какие-нибудь подозрения, — подбадриваю я ее, — нет смысла теперь скрывать их.

— Я думаю… может быть, он у нее… ну, вы знаете… эта аптекарша из Н.

— Я тебя уверяю, что Владу после знакомства с тобой совершенно с ней порвал.

Она благодарит меня и вешает трубку. Мне приходит на память упрек полковника Урсу: «Женщина молодая… не могли ей найти занятие, позволяли ей столько времени вариться в собственном соку!» Да, упрек не так уж несправедлив, если теперь знаешь, что у нее в голове. Аптекарша из Н.? Роксана и о ней узнала. Наверняка Владу сам рассказал, кто ж еще?! Если бы Роксана нашла работу, то у нее появились бы другие интересы. Но что ж поделать, процесс приспособления к другому человеку иногда проходит тяжело, и об этом нужно всегда помнить. Адаптация молодой жительницы Констанцы в обстановке изолированного гарнизона, как я вижу, весьма тонкая социальная операция, со многими психологическими осложнениями. Роксана могла бы пойти нам навстречу, помочь нам подыскать подходящую работу для нее, на время могла бы согласиться и на компромиссное решение. Однако с упорством, которое даже трудно было в ней предположить, она отвергала любые предложения. О чем она думала, когда выходила замуж за военного летчика? До свадьбы Михай Владу говорил ей, что жизнь военных летчиков и их семей бывает суровой, несколько раз он приглашал ее в гарнизон, показал ей все, ничего не скрывая, чтобы она реально представила себе то будущее, которое ее ждет, стань она его женой. Так что Роксана знала, что разделит с Михаем не только двухкомнатную квартиру, но и все волнения, сложности и неудобства, неизбежные для жен военных летчиков.

Правда, в последнее время Роксана нашла себе занятие: начала заниматься на курсах вождения автомобиля. Все чаще можно было увидеть ее за рулем. Она осторожно вела машину по асфальтированным улочкам нашего городка. Занялась она и техническими вопросами, связанными с любительским вождением. Иногда она возилась под капотом автомобиля, к восхищению жен остальных летчиков. И все-таки, несмотря на эти ее занятия, угольки недовольства семейной жизнью, судя по всему, продолжали потихоньку разгораться.

Я настолько глубоко ухожу в свои мысли, что звонок телефона заставляет меня испуганно вздрогнуть от неожиданности.

— Алло!

Вместо ответа слышится хриплый кашель курильщика. Он принадлежит Марешу. Полковника я узнал бы при любых обстоятельствах.

— Послушай, Фэникэ, — начинает он доверительно, — я должен сообщить тебе слишком неприятную новость. Управление автодорожной инспекции сообщает, что в течение ночи на 13 октября не было зарегистрировано ни одного несчастного случая, в котором фигурировала бы «дачия» Владу. Ты меня слышишь?

— Слышу, — отвечаю я, и настроение у меня сразу же портится. — Что будем делать?

— Ничего. Нам не остается ничего другого, как только ждать, — говорит он уже более спокойным тоном. — Ждать и надеяться, что Владу сам появится и объяснит тайну своего исчезновения. Хуже будет, если не появится… Ты догадываешься, что это может означать?

Я слишком хорошо понимаю, о чем идет речь, но не желаю даже мысленно смириться с чудовищным предположением, что старший лейтенант Владу дезертировал.

ВТОРОЙ СЮРПРИЗ

Пробую просмотреть текущие дела, чтобы скоротать время. Не получается. Мысли мои все время возвращаются к Владу, а все из-за полковника Мареша. Замечаю, что с течением времени мое напряжение или нервозность — как это назвать? — возрастает. От исчезнувшего Владу никаких сигналов. Представляю себе состояние Роксаны. Чтобы самому хоть немного успокоиться, звоню Лике Грама. Она сразу подходит к телефону.

— Ты не забыла о Роксане?

— Да что вы, товарищ майор, как же я забуду?! Я только что от нее пришла. Она в таком состоянии, хоть караул кричи. Я просто боюсь, как бы она какой-нибудь глупости не сделала.

— Какой глупости?

— Она говорит, что если с Владу несчастье, то ей тоже незачем жить.

— Ну ладно, это у нее пройдет… — Понимаю, что несу какую-то чушь, и пробую исправить дело: — Владу появится, и все придет в норму.

— Будем надеяться! — говорит Лика, будто бросая вызов моему оптимизму.

— Я тебя прошу, не оставляй ее одну, — говорю я, понимая, впрочем, что мог бы и не просить ее об этом.

До недавнего времени положение жены лейтенанта Грама было точно таким же, как у Роксаны. Лика тоже искала работу, но потом забеременела и теперь, как и все будущие матери, в волнении и тревогах ожидает рождения ребенка.

Подходит время обеда… В столовую я не иду, есть не хочется. Решаю остаться на своем месте — не исключено, что будут еще звонить. Весть о том, что Владу ушел из дому, довольно быстро распространилась по гарнизону. В таком небольшом коллективе, как наш, это естественно. А вот и телефонный звонок. Это командир.

— Есть новости, товарищ майор?

Всякий раз, когда в жизни части происходит какое-то ЧП, он обращается ко мне вполне официально.

— Нет ничего, товарищ полковник. Мой голос тоже не менее официален.

— Я к тебе сейчас пришлю лейтенанта Предеску, он кое-что сообщит… Если будет что-то новое, я буду у себя дома.

И почему это свалилось на мою голову, не могу понять. Всякие семейные и душевные драмы — это компетенция скорее секретаря парторганизации, а вовсе не моя.

В дверь стучат, и в кабинет входит лейтенант Нелу Предеску. По-уставному спрашивает:

— Разрешите доложить?

Я предполагаю, о чем пойдет речь, и говорю:

— Вы хотите мне что-нибудь сообщить в связи с исчезновением старшего лейтенанта Владу?

— Так точно!

— Садитесь!

Молодой офицер садится, кладет фуражку на колени и смотрит на меня в упор карими глазами.

— Товарищ майор, я был на дежурстве, утром сменился и только полчаса назад узнал, что Владу не явился на запланированные полеты. Вчера вечером около 18.30 я с ним говорил по телефону.

— А-а! — радуюсь я, надеясь, что дело наконец начинает проясняться. — И зачем?

— Товарищ майор, я был на дежурстве. Вот он мне и позвонил.

— Ну и?..

— Я понял, что Владу не в себе… Три раза он спросил меня, что я здесь делаю. Я ему трижды ответил, что дежурю. Поначалу я даже подумал, не пьян ли он.

— Чтобы Владу был пьяным?

— Да я знаю, товарищ майор, что он не пьет, но что только в жизни с человеком не случается? Это вначале я так подумал, а потом понял, что ошибся. А он и говорит: «Слушай, Нелу, ты мне нужен, запиши, пожалуйста…» И в этот момент зазвонил голубой телефон. Из штаба дивизии искали полковника Урсу. Я попросил Владу подождать. А когда вернулся, он уже трубку повесил. Я думал, он еще раз позвонит, но так и не дождался.

Мы оба молчим. У лейтенанта сухощавое, загорелое лицо, как у всех летчиков. Его охватывает смущение.

— Это все, что я хотел доложить.

— Повторите еще раз.

Он повторяет.

— И ничего больше?

— Еще вот что… не знаю, насколько это вас интересует… Я не дождался повторного звонка от Владу и решил сам ему позвонить домой.

— Ну-ну? — Меня гложет любопытство.

— Мне ответила его жена… От нее я узнал, что Владу уехал из гарнизона прокатиться на машине.

— Разговор с Роксаной Владу проходил нормально?

— В каком смысле, товарищ майор?

Разумеется, вопрос не совсем удачный. Пробую уточнить:

— В каком она была состоянии?.. Взволнована, может быть?

— Нет, я не могу определенно утверждать… Вот он — он был очень взволнован.

Что ж, остается поблагодарить Предеску за сообщение. Он встает, вытягивается, гибкий как гимнаст, и выходит, оставляя меня наедине с моими мыслями. Значит, Владу примерно в то же время, когда уехал из дому, звонил дежурному офицеру и хотел, чтобы тот что-то записал. Дословно: «Ты мне нужен, запиши, пожалуйста…» Но помешал звонок голубого телефона. Что же такое Владу хотел передать? Что должен на время уехать из гарнизона и будет отсутствовать на полетах? Возможно… Но почему он не дождался, пока дежурный офицер вернется к телефону, чтобы закончить разговор?

Мучаясь над этими вопросами и не находя на них ответа, я внезапно вспоминаю о загадочном «мерседесе», который следовал за Владу во время его отпуска на побережье. Да, если бы я мог позволить себе роскошь и дальше мысленно крутиться вокруг этого туманного дела, у меня бы в мозгах затуманилось.

Снова раздается звонок телефона. Я как безумный бросаюсь к аппарату, будто ожидая чуда из чудес: а вдруг услышу в трубке голос Владу?

— Фэникэ? — Нет, это всего лишь голос полковника Мареша, который и возвращает меня к реальности. — Ты что, онемел? Почему не пошел домой обедать? В столовой тебя не было, дома тоже. А Мария на стол накрыла, ждет тебя.

Ох уж это начальство! Миллион вопросов и ни одного по делу.

— У меня новость! — И я рассказываю о том, что узнал от лейтенанта Предеску.

— Ну ты подумай! Очень интересно, — иронически тянет полковник. — И куда же он делся? Почему не перезвонил? Почему не вернулся в часть?

Следующая серия вопросов! Не ответив ни на один из них по существу, напоминаю полковнику о рапорте Владу на тему «мерседеса» и бесстрашно прихожу к абсолютно необоснованному выводу:

— Это совершенно новый поворот дела.

— Что с тобой, Фэникэ? Где же твоя хваленая логика? Даже если предположить, как ты утверждаешь, что появилось нечто новое в этом темном деле, то ты не думаешь, что он вначале поискал бы тебя, а уж потом обратился к дежурному офицеру? Где ты был вчера между восемнадцатью и девятнадцатью?

— Дома, — сдаюсь я.

— Вот видишь. Давай-ка лучше с тобой подумаем, где он может болтаться. Он до женитьбы вроде бы увивался за какой-то аптекаршей из Н., так? А что, если ему вздумалось ее навестить? А может быть, этот скромник еще в кого-нибудь влюбился?

Я невольно улыбаюсь. Это я могу себе позволить: шеф ведь меня не видит.

— Владу не тот человек, чтобы размениваться…

— Но ты по крайней мере выяснил точно, из-за чего они поссорились?

— Мне неудобно было спрашивать.

— Что это ты таким деликатным вдруг стал? — Тишина в трубке прерывается только равномерными попыхиваниями. Шеф очень много курит. — Мое мнение такое… — начинает он и останавливается, видимо, и сам не очень-то хорошо представляет себе свое мнение. — Я думаю, ты должен попробовать поговорить с Роксаной Владу по-дружески, без соблюдения глупых условностей… Может, она о чем-то пронюхала… Я имею в виду женщину… Конечно, не очень удобно, но разбираться-то придется нам, как ни крути.

— Слушаюсь, товарищ полковник, — отвечаю я скорее по привычке.

— Ну, зачем так официально, Фэникэ? Это вовсе не приказ, я бы не хотел… Но что, черт побери, делать? Надо же что-то предпринять, будь она проклята, вся эта история! Раз уж будешь говорить с ней, заведи разговор про «мерседес». Кто знает, откуда могут появиться новости?!

— Все понял. Еду домой на обед…

— Да, это неплохая мысль, Мария тебя заждалась.

— А потом к Роксане.

— Если будет что-то новенькое, звони. Я из части не уезжаю.

Кладу трубку, полный решимости сделать так, как мы наметили с полковником. Спускаюсь. Выхожу из здания штаба. Глубокая тишина царит на всем пространстве летного поля. День подходит к концу. Солнце клонится к закату. Ржавые цвета осени. Едва оседлав велосипед, замечаю старшего лейтенанта Петраке, который едет от ангара на велосипеде. Мы приветствуем друг друга и едем рядом.

— Это правда про Владу, товарищ майор? — Петраке из другой эскадрильи, но с Владу они были близкими друзьями.

— Что правда? — отвечаю я вопросом на вопрос.

— Что он избил жену и со стыда удрал куда глаза глядят?

— А ты полагаешь, что он способен на такое? — Мой вопрос умышленно звучит упреком. — Лучше скажи-ка мне… вы ведь с ним и до и после женитьбы были приятелями, может, знаешь… у него кроме этой аптекарши были какие-нибудь связи?

— Значит, все же что-то случилось? — хитро усмехается Петраке.

— Он у своих в Бухаресте не появлялся. У кого бы он мог остаться на ночь?

— Ага, значит, вот о чем вы думаете?

— С машиной несчастного случая не было… Но где-то он же должен быть?!

Петраке молча жмет на педали. Присматриваюсь к нему повнимательней. Он о чем-то задумался, а ноги работают сами по себе, как бы машинально. Наконец Петраке недоуменно говорит:

— В это невозможно поверить: Владу — нарушитель дисциплины! Это только от отчаяния могло быть… Не думаю, что он провел эту ночь в чьих-то объятиях. Владу очень подружился с братом Роксаны, который в Констанце живет. Он несколько раз мне о нем говорил, хвалил его…

Выезжаем с территории части. До дома еще порядочно. Я не успеваю ничего ответить: мы оба видим, как из жилого массива вылетает велосипедист, бешено крутящий педали. Петраке узнает его издалека:

— Это же Грама!

Да, действительно, лейтенант Грама приближается и резко тормозит. Он запыхался. Просит у меня разрешения доложить. Показываю знаком, что слушаю его.

— Меня жена послала вам доложить… — говорит он, все еще не отдышавшись, — доложить, что Роксана Владу исчезла!

— Что-что? — бормочу я как громом пораженный. — Исчезла? Куда исчезла? Зачем?

Под градом моих глупых вопросов лейтенант Грама пожимает плечами, а Петраке стоит, опустив глаза в землю.

ДЕЗЕРТИРСТВО?

Я взбегаю по лестнице, прыгая через три ступени. Двери квартиры полуоткрыты. Вхожу. Лика Грама ждет меня, сидя в единственном кресле посреди гостиной, бледная и грустная. Я останавливаю ее, чтобы она не поднималась, и прошу прощения за то, что в ее-то положения доставляю ей только новые волнения.

— Ах, оставьте, товарищ майор, обо мне есть кому позаботиться, — мягко говорит она. — Я была с Роксаной все время, боялась ее оставить одну даже на минуту, и вот что вышло!

— А она хотела остаться одна? — недоумеваю я.

— Нет-нет, она была мне благодарна, что я не покинула ее в такую трудную минуту. Мне было очень тяжело видеть ее страдания… Такое ведь с каждым может случиться, правда?

Эта молодая, скромно одетая и мило причесанная женщина встревожена, как будто дело касается ее собственной семьи.

— Но разве мы знаем, что случилось? Что в самом деле произошло в этих стенах? — спрашиваю я, стараясь не выдать звучанием голоса поднимающееся во мне раздражение. — Она вам не рассказала, из-за чего они поссорились?

— Нет… Конечно, мне было бы интересно узнать. Мы с ней очень сблизились в последнее время, но вообще она была замкнутой. Что ж делать, людей надо принимать такими, какие они есть.

— Как, она совсем ничего вам об этом не говорила? — Мое удивление неподдельно. — Вы ведь провели с ней три часа!

— Ну как вам сказать? Кое-что она говорила. Призналась, что совершенно вывела Владу из себя. Он залепил ей пощечину и уехал.

Я уже второй раз слышу, что Владу ударил Роксану. Но мне она об этом ничего не сказала. Да, факт неприятный. Ей, конечно, неловко было говорить об этом.

— Ну, хорошо, а где она теперь? Куда она могла исчезнуть? — Я вспомнил, что несся сюда как сумасшедший.

Лика Грама бросает взгляд на ручные часы, вздыхает, поднимает бледное лицо и смотрит на меня с улыбкой сочувствия и жалости.

— Около часу зазвонил телефон… До тех пор никаких звонков не было. «Это Владу!» — вскрикнула Роксана и бросилась к аппарату. Но я видела, как по ходу разговора она менялась в лице, и поняла, что это кто угодно, только не Владу. Потом она повернулась ко мне спиной, как будто не хотела, чтобы я ее слышала или видела ее лицо. Я себя глупо чувствовала, хотела выйти, но она мне не позволила.

— И ты так и не поняла, кто звонил?

— Она сама мне сказала, не дожидаясь каких-либо расспросов с моей стороны, что ей звонила приятельница. Кроме «Да, да» и «Хорошо, я поняла. Пока», Роксана ничего ей не сказала.

— И ты думаешь, это действительно приятельница?

— Единственное, что могу с уверенностью утверждать, это то, что после этого звонка Роксана еще больше разнервничалась.

— Почему ты так думаешь?

— Да потому, что она стала метаться по комнате, курить одну сигарету за другой… Меня она вообще не замечала. Приняла что-то успокаивающее. А через час… — Лика Грама снова смотрит на свои ручные часы, — было минут двадцать четвертого, она мне говорит: «Лика, дорогая, я спущусь в подвал, нужно проверить, взял Владу чемодан или нет, и сейчас же вернусь. Посиди, пожалуйста, у телефона, вдруг он позвонит!» Она вышла и не вернулась. С тех пор уже больше часа прошло. Вначале я думала, что она в продовольственный забежала, но потом…

Повисает тяжелое молчание, не предвещающее ничего хорошего. Взгляды наши встречаются, думаем мы об одном и том же: не сделала ли Роксана с собой чего-нибудь в этом подвале.

— Я спущусь в подвал и сразу же вернусь. Подожди меня, пожалуйста, — говорю я и выхожу. На лестничной площадке этажом ниже натыкаюсь на лейтенанта Грама, он курит, поджидая Лику. Я прошу его подняться к Лике и развлечь ее, пока я не вернусь. Он явно рад этому. Я стараюсь не шуметь, чтобы не привлечь внимания жильцов, которые всегда чрезмерно чувствительны к тому, что происходит на лестнице. Я в спешке спускаюсь, мучимый мыслью, что Роксана Владу в отчаянии могла сделать с собой что угодно. Этого только нам не хватало! Однако несколькими минутами позже я прихожу к выводу, что Роксана вообще не входила в подвал. Просто-напросто она тоже ушла из дому.

Я возвращаюсь расстроенный. Супруги Грама смотрят на меня в напряженном ожидании. Я говорю им:

— Внизу ее нет…

— Как же это? Ушла, не сказав ни слова?

Не знаю, чего больше в этом вопросе — обиды или удивления. Лика тяжело поднимается с кресла. Она явно огорчена. Не то вздыхает, не то всхлипывает. Жаль, конечно, что именно Лика, в ее-то положении, оказалась вовлеченной в эту мрачную историю.

— Я, наверное, вам больше не нужна…

— Одну минутку! — останавливаю я ее, испытывая муки совести, но мне необходимо задать один важный вопрос. — Ты не заметила, выходя якобы в подвал, она взяла с собой сумочку?

— Все ее сумки лежат возле вешалки, в прихожей. — Чтобы разрешить по крайней мере эту проблему, Лика тут же идет в прихожую и кричит мне оттуда: — Одной нет! Одну сумку она взяла, это точно!

— У меня еще два-три вопроса… если тебе не тяжело отвечать…

Лика грустно улыбается, давая понять, что все-таки готова помочь мне, а ее муж уже совсем отважно заявляет:

— Она, товарищ майор, только на вид такая слабенькая…

Я возвращаюсь к началу разговора:

— Может быть, ты попытаешься припомнить все, что Роксана говорила об их ссоре? Отчего ссора возникла?

— Роксана дала мне понять, что в последнее время Владу изменился… не в лучшую сторону… Стал придирчивым, раздражительным… грубым. Ведь она согласилась уехать из Констанцы, потому что всегда испытывала глубокое уважение к людям романтических профессий… Как раз ради человека такой профессии она оставила родной город, родных и обрекла себя на «добровольное изгнание», как она говорила. Но «романтик» Владу как-то слишком быстро превратился в «чудовище».

Я чувствую себя уязвленным.

— Она так и сказала — на «добровольное изгнание»?

Лика решительно кивает:

— Да, обрекла себя на «добровольное изгнание» ради любви к «одинокому летчику» Михаю…

— Она, наверное, намекала, что Владу поддерживает связь с другой женщиной?

— Да, и это было камнем преткновения! Мне неудобно было спросить напрямик, сама она тоже прямо не сказала… Но мой муж может подтвердить, что Владу довольно долго жил с этой аптекаршей из Н. и даже обещал на ней жениться.

Ну и дела! И все на мою голову. Почему я должен всем этим заниматься? Я кто, исповедник или офицер контрразведки?

Бросаю взгляд на лейтенанта Грама: он стоит понурив голову и, наверное, терзается за жену. Мне становится жаль его.

— Спасибо вам обоим, — говорю я.

Лика направляется к выходу, но вдруг останавливается на полпути:

— Товарищ майор, женщины наверняка будут одолевать меня расспросами. Что я должна им отвечать?

Лика спрашивает об этом потому, что на лекциях для семей личного состава нашей части я всегда обращал внимание женщин на необходимость не распространяться о том, что происходит в части… В первую очередь я имел в виду, конечно, вопросы служебного порядка, связанные с секретностью объекта… Можно ли рассматривать семейную ссору как служебную тайну? Военный секрет? Ведь в жизни случается, что кто-то из супругов покидает семейный очаг. В данном случае я считаю, что лучше всего говорить правду.

— Если будут вопросы, — говорю я и значительно подчеркиваю: — если будут… можешь рассказывать то же, что и мне. Иначе начнутся догадки, переходящие в домыслы, и в конце концов из мухи сделают слона.

Супруги Грама выходят и закрывают дверь. Я остаюсь один в чужой квартире и чувствую себя неловко среди чужих вещей… Телефон стоит на столике возле телевизора. Звоню командиру части. Он нетерпеливо выслушивает мой доклад и недовольно говорит:

— Вот, пожалуйста, попробуй сохрани теперь звание лучшей части…

Следующий звонок — начальнику отдела контрразведки дивизии. Он еще на службе. Из груди его вырываются хрипы, вызванные длительным курением и нетерпением. Под конец он говорит:

— Та-ак, Фэникэ… Давай-ка подумаем, могла ли куда-нибудь уйти пешком Роксана Владу? Только до железнодорожной станции, чтобы сесть на поезд, верно? До станции пятнадцать минут ходу… Куда еще? На вокзал в Н.? Но туда не так-то просто добраться пешком. Тем более что автобус она уже не застала бы. Правильно я рассуждаю? Значит, единственное, что она могла сделать, это выйти на шоссе и остановить какую-нибудь машину. Какой водитель не остановится, чтобы подбросить такую симпатичную женщину? Что ты скажешь?

Что я скажу? Первое, что я вам мог бы сказать, товарищ полковник, так это то, что нечего нам совать нос в их семейные дрязги… Пусть этим занимаются те, кому положено.

— Ну, что молчишь, Фэникэ?

Стимулируемый воображением полковника, я напрягаюсь, чтобы представить себе путь Роксаны Владу до шоссе и оттуда дальше… Ясно одно: куда бы она ни делась, ее должен был кто-нибудь заметить…

— Может быть, на шоссе ее ждала машина?

— Ага, видишь?! А если сам Владу за ней приехал?!

— Товарищ полковник, разрешите мне кое-что уточнить, — предлагаю я, осененный внезапным предположением.

— Разрешаю. Только оставь кого-нибудь в квартире Владу, чтобы посидели у телефона — вдруг кто позвонит… И если до завтрашнего дня от Владу не поступит никаких сигналов, я объявлю розыск… Очень опасаюсь, товарищ майор, что на нашем горизонте вырисовывается дезертирство. Нужно смотреть правде в глаза и быть морально готовыми к весьма неприятным событиям.

Легко сказать «быть готовым»! Какой позор падет на часть!

НЕ ОДИН СЮРПРИЗ, А ЦЕЛЫХ ДВА

Полковник Мареш произнес в нашей телефонной беседе слово, которое режет слух любого кадрового офицера: дезертирство. Связать поступки летчика Михая Владу с чем-то таким представляется мне полным абсурдом. И тем не менее ничем не объяснимое отсутствие Владу на военной службе автоматически подводит его под соответствующую статью закона. Командование части должно всегда знать, где находится тот или иной офицер. Вопреки очевидным фактам я не могу смириться с мыслью, что Владу нарушил присягу и забыл, каковы могут быть последствия.

Поглощенный своими мыслями, я, конечно, не иду домой на обед. До обеда ли тут? Обычно в таких ситуациях Мария, моя жена, до такой степени чувствует, где я и чем занят — как будто у нее в кухне радар, фиксирующий все мои передвижения, — что объяснять ей по телефону причину моего опоздания нет никакой необходимости. Кроме того, есть мне совсем не хочется.

Прежде чем произвести разведку на местности, я вынужден еще раз прибегнуть к помощи супругов Грама. Назвался груздем… Я имею в виду, конечно, Лику Грама. Если зазвонит телефон, то было бы лучше, чтобы ответила подруга Роксаны, которую она сама и оставила в доме.

Лика и на этот раз готова прийти мне на помощь.

— Если ты сейчас не занят, можешь посидеть вместе с ней, — говорю я заодно и лейтенанту Грама. — Только по телефону пусть она отвечает.

Да, это идея что надо. На них можно положиться, а я смогу со спокойной душой отправиться на разведку. Примерно в течение часа я расспрашивал жителей нашего городка, чтобы проверить гипотезу полковника Мареша. И вот результаты в хронологическом порядке.

М. Л. (жена капитана Мирчи К.): «Да, я видела Роксану, когда она вышла из подъезда. Я как раз стояла у окна, ожидая мужа на обед. Она остановилась, как будто не зная, куда ей идти. Я удивилась, что она налегке, без пальто, только с сумочкой в руках. Она переложила ее в левую руку. Я подумала, что она просто хочет сбегать в продовольственный магазин».

Т. И. (сын старшего лейтенанта Трикэ М., 10 лет): «Я видел тетю Роксану. Я ей сказал «Здравствуйте!», но она мне не ответила, и я на нее обиделся. Она шла очень быстро. Нет, в продовольственный она не зашла, она шла в ресторан».

Н. Г. (официант): «Она прошла мимо меня, потому что я торговал на улице пивом и сигаретами — директор меня поставил, он видел, что так делают в Бухаресте. Я засмеялся, когда увидел, что она несется без пальто: сейчас не та погода, чтобы женщины раздетые ходили, холодно. Она шла из города в сторону шоссе… Нет, я не видел, чтобы она возвращалась…»

И. В.: «Я возвращалась автобусом, ездила в Н. за покупками. А жену старшего лейтенанта Владу я видела из окна автобуса. Не знаю почему, но мне показалось, она боится, что ее увидят. Она встала за дерево… а потом пошла в сторону моста…»

Все эти данные показывают со всей очевидностью, что Роксана Владу, выйдя из дому, отправилась на шоссе и далее двинулась влево по направлению к мосту — то есть к населенному пункту Н., до которого от нашего городка, шутка сказать, сорок пять километров. Обычно мы ездим туда автобусом. Чтобы сесть на нужный автобус, Роксана должна была бы ждать три часа. Можно иметь стопроцентную уверенность, что если она поехала, то только машиной. Кто-то ждал ее с машиной у моста. В голове у меня как-то сама собой сложилась связь между телефонным разговором с ее приятельницей и ее побегом из дому. Что ж, значит, полковник Мареш прав? Мысль моя бьется в поисках ответа, и вдруг я чувствую отчаянное жжение в желудке — голод!

Прежде чем вернуться в квартиру Владу, я решаю пойти домой чего-нибудь перехватить.

— Что у тебя случилось? — вопросом встречает меня Мария, но, видя, насколько я мрачен и погружен в свои мысли, не настаивает на ответе. — Так до сих пор и не ел? Даже в столовой не был?

Я не поднимаю глаз. Мария молча уходит на кухню. Иногда я ужасно страдаю от того, что не могу ей всего рассказать. Мне было бы легче. Мы живем вместе уже пятнадцать лет. За это время научились понимать друг друга без слов, только по глазам. У Марии красивые карие глаза, такие же и у нашего сына, а дочка больше на меня похожа… Я не могу обманывать эти чистые, ясные глаза. Поэтому, если я молчу, она знает почему… Значит, устав не позволяет мне болтать языком.

— Это правда, — раздается из кухни ее голос, — это правда, что Владу бросил жену?

— И не только жену…

Мой ответ заставляет ее выскочить из кухни. Мария уже не та тоненькая девчонка, на которой я когда-то женился. После рождения дочери она сильно пополнела.

— То есть как?!

Я поспешно замолкаю. Как бы не произнести слова «дезертирство»! Я целую ее в щеку и иду к телефону: ведь Лика Грама осталась дежурить в квартире Владу.

— Говорит майор Анастасиу… Есть какие-нибудь новости? — Я уверен, что услышу отрицательный ответ.

— Да, есть, товарищ майор, — слышу я взволнованный голос Лики Грама. — В 16.10 зазвонил телефон. Я взяла трубку, несколько раз повторила: «Алло», но ответа так и не последовало.

— Может быть, что-нибудь с телефоном?

— Не думаю… Во всяком случае, наш аппарат исправен. А в 17.00 фокус повторился.

Я смотрю на часы. Сейчас 17.15. Говорю:

— М-да… Интересная новость!.. Я дома. Сейчас поем и подменю тебя. Спасибо!

Бросаю трубку и почти сразу же хватаю ее снова, осененный внезапной идеей. Соединяюсь с городским коммутатором, через который обычно идут все междугородные разговоры.

— Сержант Георгиу слушает! — гремит мне в уши бравый голос.

— Дорогой Георгиу…

— Слушаю, товарищ майор!

Узнал меня по голосу.

— Ты когда заступил на дежурство?

— Утром, в семь.

— Ага. Перечисли-ка мне, какие междугородные звонки сегодня были.

— Да не слишком много, товарищ майор. Разрешите мне взглянуть в регистрационный журнал… Вот! В 8.00 из Синаи вызвали квартиру майора Северина. Сильвия проводит там отпуск. Она и со мной перебросилась парой фраз…

— Ладно, давай дальше.

— Слушаю, товарищ майор! Вот: в 9.20 я соединил майора Неагру со школой в Бреаде. В 10.30 из Констанцы звонили в квартиру старшего лейтенанта Владу.

Наконец-то именно то, что мне надо. Я припоминаю доклад лейтенанта Нелу Предеску и интересуюсь:

— А кто спрашивал квартиру Владу, мужчина или женщина?

— Мужчина. В 13.00 просили соединить с квартирой Владу из Н. Тоже мужчина.

— Из Н.? Я правильно понял?

— Да. Докладываю дальше. В 14.00 солдат строевой службы Ионикэ Мирча разговаривал из кабины с городом Телеорман… Его отец вызывал… Ага… В 14.15 жена Владу заказала номер 1-14-24 в Н.

Да, это действительно любопытная информация: может быть, Роксана пыталась найти мужа у аптекарши?

— Ты принял заказ?

— Да, разговор состоялся. В 16.10 и в 17.00 из Констанцы дважды вызывали квартиру Владу, связь прервалась, но не по нашей вине…

— Спасибо, Георгиу.

Мария опять зовет меня на кухню, где стынет в десятый раз разогретый обед. Но я не в силах отойти от аппарата, подавленный новой серией вопросов. Кто мог в 10.30 звонить из Констанцы Роксане? Сам Владу? Ее брат? Так ведь ей еще и в 13.00 звонили из Н.!

— Стефан, дорогой, ну поешь наконец, рагу опять остынет, честное слово!

Рагу продолжает остывать, мысли мои сосредоточены на информации, поступившей с телефонной станции. Ценность ее неоценима. Но тут явно не хватает одного звена. Да-да, я не ошибся! Звоню еще раз сержанту-телефонисту:

— Георгиу, ты хорошо просмотрел регистрационный журнал с междугородными разговорами?

— Так точно, товарищ майор.

— А разве в 11.00 жена Владу не заказывала разговор с Бухарестом?

— Нет, не заказывала.

Та-ак. Значит, Роксана Владу меня обманула. Она вовсе не звонила свекрови, не разговаривала с ней, как сообщила мне утром. Значит, это явный обман. Но зачем? Что вынудило ее к этой неискренности? Может быть, она в ссоре с родителями мужа или уверена, что Владу в Бухаресте нет? А что это за телефон 1-14-24 в Н.? Кому он принадлежит? Аптекарше? Или еще какой-нибудь женщине? Ответы на эти вопросы могли бы пролить некоторый свет на загадки.

— Георгиу, ты парень красивый?

Мой шутливый тон нисколько не сбивает с толку телефониста.

— Так точно, товарищ майор! Мама говорит…

— А у тебя хорошие отношения с телефонистками в Н.?

— Так точно!

— Попробуй тогда узнать, чей это телефон: 1-14-24.

— Слушаюсь, товарищ майор!

Теперь можно пойти в кухню. Как послушный мальчик, усаживаюсь перед тарелкой с полуостывшим рагу. Под бдительным оком Марии начинаю есть, ем не торопясь, чтобы не вызывать ее замечаний. Упреки жены всегда справедливы. Я спокойно расправляюсь с рагу и даже успеваю приступить к компоту. Отлично! Только после этого телефонный звонок напоминает мне о моих служебных обязанностях. Молодой баритон сержанта Георгиу звучит взволнованно:

— Товарищ майор, разрешите доложить, ваш приказ выполнен!..

— Да это не приказ, это просьба.

— Так точно. Ваша просьба выполнена. Телефон 1-14-24 установлен в ресторане «Дунайские волны» для посетителей.

Что бы вы сказали на моем месте? Невероятно, но факт! Заказ на разговор по телефону, установленному в ресторане для посетителей! Интересненько! Но еще интереснее то, что Роксане известен номер этого телефона.

— Сведения точные, Георгиу? Ты веришь этим телефонисткам?

— Этой верю, остальным нет.

Я на минуту отвлекаюсь от основной цели разговора — уж слишком забавен ответ.

— Это почему же так — ей веришь, а другим нет?

— Разрешите доложить: она единственная из телефонисток, которая отказалась со мной встретиться.

— О, так вот где у нас объявился главный Донжуан местного значения! А что, если нам попробовать соединиться с этим рестораном? Номер 1-14-24.

— Прошу немного подождать!

Да, телефонист у нас не промах, работает оперативно. Я слышу, как он моментально договаривается с какой-то Габи, успев подпустить не без галантности: «Уж мы, летчики, такие». И через мгновение раздается:

— Можете говорить, товарищ майор! Сразу же отвечает мужской голос:

— Ресторан «Дунайские волны»!

— У вас сегодня вечером есть в меню форель? — пробую я забросить удочку.

— Форель? В ресторане «Дунайские волны» вообще не подаются рыбные блюда, уважаемый.

— Спасибо, — вешаю трубку.

Ну и что? Тоже мне открытие! Снова вызываю телефониста:

— Георгиу, дорогой, ты большой специалист в телефонных делах, скажи, по этому телефону в «Дунайские волны» часто звонят из гарнизона?

— Разрешите доложить, товарищ майор, его только недавно поставили… В основном он пользуется популярностью по субботам. Одни интересуются, что завезли в буфет, другие столик заказывают…

— Ясно, Георгиу.

Стою в задумчивости возле аппарата. Слышу, как сзади подходит Мария. Я поворачиваюсь к ней и вижу ее широко открытые глаза, которые всегда меня волнуют.

— Что ты скажешь, дорогая, если мы выберемся на вечерок в «Дунайские волны» в Н.? Он уже два года как открылся, а мы ни разу там не были. Словно старики…

— Ах, оставь, ради бога! Я готовлю и лучше, и дешевле. А чтобы выпить стакан вина и потанцевать, подойдет и терраса в нашем ресторане. Зачем еще куда-то ехать? — Она насмешливо улыбается.

УДАР В СПИНУ

Я прихожу к выводу, что для дела будет лучше, если посторожить ночью в квартире Владу останусь я. Благодарю супругов Грама и отпускаю их. Оба они искренне огорчены этим невероятным происшествием в нашем городке.

— Вы когда-нибудь были в ресторане «Дунайские волны» в Н.? — спрашиваю я на всякий случай, не в силах отключиться от этого ресторанного телефона.

— Да, несколько раз, — отвечает лейтенант Грама. — А в последний раз мы были там по инициативе Владу… Он нас довез на своей машине, обратно мы тоже с ним вернулись. Иначе нам пришлось бы или оставаться ночевать в Н., или возвращаться домой автобусом.

— Владу любил ездить в этот ресторан?

Тень пробегает по лицу Грамы. Он понимает, что если я начал задавать такого типа вопросы, то, значит, считаю, что исчезновение Владу, а потом и его жены выходит за пределы обычной семейной ссоры.

— Любил, пожалуй… в основном до свадьбы. Он, знаете ли, не был кутилой, ему просто нравилась атмосфера в этом ресторане… танцы… Официанты его знали и относились к нему с уважением.

Я машинально перевожу взгляд на Лику. Она поднимается из кресла и уточняет:

— А Роксана, напротив, не благоволила к этому ресторану.

— Естественно… Она привыкла к таким, как у них на побережье, более роскошным. Куда уж нам… — откликается лейтенант с легкой иронией.

— Она подружилась с одним официантом, — вспоминает вдруг Лика. — Звонила ему на работу, когда у нее «Кент» кончался.

— Каким образом?

— Ну, просто звонила ему в ресторан время от времени, когда были нужны сигареты.

Ну вот, подробности связались в цепочку. Теперь я могу объяснить звонок Роксаны в ресторан: ей, конечно, не сигареты были нужны, она, вероятнее всего, интересовалась, не появлялся ли там ее муж.

Я провожаю супругов Грама до дверей, как будто они были у меня в гостях. И только после их ухода осознаю свое положение: я остался один, в чужой квартире, прямо как вор какой-то. Чтобы преодолеть это странное чувство, я усаживаюсь в кресло, в котором только что сидела Лика Грама. Закрываю глаза и думаю о том, что был бы самым счастливым человеком на свете, если бы, не знаю каким образом, мог заснуть и забыть обо всем. Но чудес в наше время не бывает.

Прежде чем заночевать у Владу, я докладываю начальнику о своем намерении. Шеф, конечно, начинает мне выговаривать:

— Почему именно ты должен там ночевать? Оставь кого-нибудь из подчиненных, пусть поработают.

Пришлось объяснять, что, если, например, Владу вздумает позвонить, мне-то легче с ним договориться, чем подчиненному. Во-первых, я его по голосу сразу узнаю, а во-вторых, найду, что сказать, чтобы до него дошло как следует. Если родители его позвонят из Бухареста, то опять же я знаю, что им ответить. Ну а уж если Роксана позвонит… В конце концов, полковник Мареш соглашается со мной и дает добро.

Устроившись поудобнее в кресле, я мог бы и поспать: программа телевидения закончилась минут пятнадцать назад. От нечего делать я устало обвожу взглядом столовую. В этом доме я был частым гостем. Стандартная мебель куплена в кредит в Н., и все до мелочей мне здесь знакомо.

И все же неприятное ощущение, что я прокрался сюда, как вор, и сижу в чужом кресле, не только не покидает меня, но, напротив, все сильнее гнетет. На книжных полках аккуратными рядами стоят многочисленные книги о путешествиях. Каких только авторов здесь нет! Румынские, русские, английские и французские… Путешествия, совершенные в прошлом веке и в наши дни. Книги о путешествиях — это сильная давнишняя страсть Владу. «Я люблю, — признался он мне однажды, — возвратившись на землю с высоты двадцати тысяч метров, взять в руки книгу о каком-нибудь путешествии и как бы отправиться вместе с автором по свету». «Откуда у тебя такое желание?» — спросил я тогда, приятно удивленный этой страстью летчика-профессионала. «Чем выше я поднимаюсь, тем сильнее во мне желание пройти пешком по странам и континентам. Только хорошая книга может утолить мое страстное желание узнать что-нибудь новое…»

Я перевожу взгляд на стену, где висят семейные фотографии. Его родители, он сам, еще курсант авиационного училища. Портрет, подаренный ему репортером из военного журнала «Вьяца милитарэ», — это уже совсем недавний. Да, очень мне интересно здесь, одному-одинешеньку среди чужих вещей! Я выключаю свет, уж лучше их не видеть, эти вещи! И время пройдет быстрее. И в самом деле, понемногу мне начинает казаться, что я у себя дома. Мария уже легла спать, а я сижу тут со своими мыслями и, чтобы ей не мешать, выключил свет. Когда я в последний раз видел Владу? Четыре дня назад… на совещании по подготовке ночного полета. Владу неподвижно сидел на стуле, слегка склонив голову к правому плечу. Мне еще показалось тогда, что это не сосредоточенность, а, скорее, отсутствие. Теперь я могу твердо сказать, что на этом совещании он думал не о предстоящем полете, а о чем-то своем, невеселом. Несомненно, причину этой грусти знал только он сам. «Я люблю ее, она предназначена мне судьбой, — говорил он нам после знакомства с Роксаной. — Она как раз такая, о какой я мечтал… романтическая, мечтательная, чуть-чуть взбалмошная… Она может понять душу «одинокого летчика» — вы ведь так меня называете… Да бросьте, я не сержусь и не обижусь, так оно и есть, могу сам признать, я действительно «одинокий летчик».

Не я начал тот разговор, не я вынес на повестку дня этот вопрос. Что у меня за должность, знают все. К тому же большинство летчиков и техников — члены партии или утечисты[10]. И поэтому, если нужно обсудить с кем-нибудь из сослуживцев что-либо связанное с моей деятельностью по контрразведке, никогда не начинаю издалека, используя псевдодипломатические вступления, которые никому не нужны, а сразу принимаюсь за дело, всегда помня о том, что нас объединяет присяга и взгляды. В этот день, повторяю, не я начал обсуждать внезапную любовь Владу к Роксане, а также их планы, связанные с семейной жизнью… Он и мне рассказывал то же, что и остальным товарищам из своей эскадрильи. Как он познакомился с Роксаной, как влюбился в нее без памяти. Он говорил с пылкостью, как каждый влюбленный, восторженно описывал ее, окрыленный ее красотой, давая мне понять, что встретил женщину исключительную. Я слушал его заинтересованно, даже немного завидовал. Меня радовала мысль, что наконец-то он встретил настоящую любовь. Потому что Владу, сколько я помню, уже не раз влюблялся, но потерпел полное фиаско в попытке создать семейный очаг. Но он не был в этом виноват. Владу сам по себе человек приятный, обаятельный, форма на нем сидит великолепно, и вообще он умеет произвести впечатление. Причиной его неудач — почему бы не сказать об этом прямо? — были специфические условия жизни в маленьком гарнизоне. «Безумная любовь» многих девушек к нашим молодым летчикам испарялась порой при первом же их визите в часть, где она разбивалась о гарнизонный забор.

Я внимательно слушал рассказы Владу о Роксане, задавал ему вопросы и даже давал кое-какие советы. Все шло хорошо, тем более что Роксана часто приезжала к нам, видела, как живут здесь день за днем семьи летчиков, и кажется, все это ей нравилось.

В тишине уютной квартиры мой вздох сопровождался фантастическим резонансом, как будто одновременно со мной вздыхают все находящиеся здесь предметы.

Может быть, с моей стороны это наивно, но даже сейчас, через сутки после исчезновения Владу, я все еще верю, что он вернется и, глядя нам в глаза, как это принято у нас, летчиков, найдет в себе мужество честно сказать, что послужило причиной его отсутствия. Я даже вообразил себе эту сцену: он входит в свою квартиру, обнимает за плечи Роксану, оба они счастливы, как в день свадьбы…

Уже поздно… меня клонит ко сну. Подавленный всем происшедшим за день, я продолжаю думать о супругах Владу. О Роксане мне мало что известно. В три года она осталась сиротой. Ее вырастила тетка, сестра матери. А старшие братья воспитывались у дяди со стороны отца. Она была пионеркой, утечисткой. Окончила экономический лицей. Потом и она, и братья жили совершенно самостоятельно, независимо от тех, кто вырастил их как своих детей. Затем Роксана вышла замуж. Но какова была ее жизнь до замужества? Вот этого-то я и не знаю. А даже если бы и знал, какое это имеет значение теперь, когда и она, и Владу исчезли. Но ведь это факт, что Роксана меня обманула. Это угнетает меня, и мне кажется постепенно, что этот обман расплывается по всей квартире, обволакивает меня как липкое, вязкое облако, а над всем этим витает трагическая развязка. Я вздрагиваю. Что это? Страх? Боязнь темноты? Почему на земле меня путает ночная темнота, ведь в воздухе, на высоте десяти тысяч метров, я отношусь к ней совершенно спокойно? Может, лучше включить свет? Я делаю над собой усилие и возвращаюсь мыслями к Роксане. Кому звонили с телефонной станции из Н.? С кем она говорила по телефону в ресторане «Дунайские волны»? И почему она сказала мне, что разговаривала с матерью Владу? Зачем ей было меня обманывать? Могут быть только два объяснения: или она с самого начала знала, что Владу поехал вовсе не в Бухарест, или она не хотела, чтобы мы сами позвонили старикам.

Внезапно до меня доносится какой-то шум. Или это мне кажется? Знаете, как это иногда бывает, когда мебель по ночам «поет»? Настораживаюсь. И опять улавливаю какой-то скрежет со стороны двери. Так и есть, кто-то пробует осторожно открыть замок. От страха у меня по спине бегут мурашки. И тут же я сам возмущаюсь собой: что за нелепый испуг! Отваживаюсь встать с кресла. Кто, в конце концов, это может быть, если не хозяин дома? Света я не зажигаю. Глаза уже привыкли к темноте. Будь я поумнее, я, наверное, остался бы сидеть на месте и смотрел, что будет дальше, но я до этого не додумался: на цыпочках я начал красться к двери. Входная дверь была не заперта, потому что Роксана унесла с собой ключи. Может, это она вернулась? Но тогда зачем такая осторожность? Я не успеваю дойти до прихожей, как дверь, ведущая в комнату, начинает медленно, как-то таинственно открываться… Я застываю… Всматриваюсь в темный мужской силуэт: человек не в офицерском мундире. Он тоже всматривается в меня и, не теряя ни минуты, резко поворачивается и несется со всех ног вниз по лестнице. Я бросаюсь за ним. На лестнице, однако, темно, не горит ни одна лампочка — это на долю секунды сбивает меня с толку, и я теряю драгоценное время. Слышу, как неизвестный бегом спускается вниз, и сам бросаюсь в темноту лестничной пропасти. Шаги беглеца звучат где-то внизу, подо мной. Вот и я внизу, выскакиваю из подъезда и тут неожиданно получаю сильный удар в затылок, от которого зеленые звезды брызжут фонтаном из глаз. Я падаю мешком на землю, но, преодолевая головокружение, пытаюсь подняться. Я шатаюсь как боксер, получивший нокдаун и ожидающий, пока судья закончит счет. Глубоко вздохнув, я вспоминаю о неизвестном беглеце и пускаюсь вдогонку, решив настичь его во что бы то ни стало. Уличное освещение позволяет мне различить его удаляющийся силуэт; пока что нас разделяют каких-нибудь тридцать метров. Он бежит, бегу и я, но расстояние между нами почему-то не сокращается, а растет. Он бежит в сторону шоссе. Уже добежал… Я вижу, как он вскакивает в легковой автомобиль, который сразу трогается с места. Точно ли? «Мерседес», что ли? Вроде нет… Больше похоже на «дачию»… Но и в этом я не совсем уверен. Жалко! Узнать хотя бы марку машины, уже было бы легче. Расстроенный и беспомощный, я с сожалением смотрю вслед исчезающей в ночной темноте машине.

ОТКРЫТКА

Машина скрывается в ночи. Я стою, окаменев, на обочине шоссе и пытаюсь осознать, что произошло. Все это происшествие кажется мне совершенно нереальным. Может быть, потому, что меня окружает темное пустое поле, а над головой раскинулось звездное небо. Что можно думать об этом ударе по голове? Как понимать то, что я, человек в здравом уме, бегу в ночную темноту следом за типом, который хотел войти в квартиру, мне не принадлежащую? А ведь всего несколько минут назад я сидел, развалившись в кресле, и размышлял о судьбе супругов Владу!

Через некоторое время мне все же удается осознать, что центральной фигурой этого абсурдного происшествия был именно я. Поворачиваюсь и бреду назад. Во рту горький привкус. Здорово он приложил меня сзади. Не видел ли кто из окна, что я как безумец несся по мирным улочкам спящего городка? Оглядываюсь по сторонам: всюду темные окна. Кое-где вдалеке мерцает слабый свет.

Таким образом, я не без некоторого чувства неловкости возвращаюсь в квартиру, которую покинул при столь необычных обстоятельствах. Да, дело принимает скверный оборот. Неожиданное появление неизвестного в квартире Владу и его агрессивное поведение придают всему этому мрачную окраску. Хочешь не хочешь, я обязан доложить шефу об этом фантастическом происшествии. Он наверняка закурит сигарету и хриплым голосом попросит меня изложить мое собственное мнение на этот счет. Рассказать ему, какие чувства я испытал, когда послышался скрежет замка? Или описать ему горький привкус во рту, появившийся в результате удара? В сущности, кто бы это мог быть? Зачем неизвестный пытался проникнуть в квартиру Владу? Если бы я остался сидеть в кресле и подождал в темноте, пока он сам подойдет, возможно, он уже был бы в наших руках, а все это ночное происшествие выглядело бы совсем иначе.

Подхожу к дому. Лестница, погруженная в темноту, наводит меня на интересную мысль: прежде чем подняться на четвертый этаж, неизвестный визитер постарался выключить свет. Для того чтобы его никто не видел, это ясно.

Теперь, по возвращении, квартира Владу кажется мне полной тайн. Я с трудом поднимаю телефонную трубку и прошу соединить меня с квартирой полковника Мареша.

— Прошу меня извинить за позднее беспокойство, товарищ полковник, — обращаюсь я к нему виноватым голосом.

— Хорошо сделал! Мне все равно кошмары снились, измучился.

Кратко докладываю о происшедшем. Он молчит. Я представляю, как он закуривает сигарету. Так и есть. В трубке слышно, как он жадно затягивается.

— У тебя есть какие-нибудь подозрения? Как ты считаешь, кто бы это мог быть?

— Надо подумать… Кто-то из домашних? Роксана его прислала… Забыла что-нибудь дома…

— Рискованно!

— Да, пожалуй. Но он еще с улицы увидел, что свет погашен, и решил, что в доме никого нет.

— Все равно риск. А ты не допускаешь, что это был сам Владу?

— Да нет, что вы! Этот был в штатском, а Владу уехал из дому в форме. А потом этот был повыше ростом.

— Марку машины ты разглядел?

— К сожалению, товарищ полковник, не слишком хорошо.

— Но это был не «мерседес»?

— Это с таким же успехом мог быть и «форд», и «опель», и «рено», и даже «дачия».

Снова молчим. Почему-то в голову приходит мысль, что давненько мне не приходилось разговаривать с шефом после полуночи.

— Он, конечно, рисковал, — возвращается еще раз и своей мысли полковник. — Сдается мне, что раз уж он пошел на риск, то не ради барахла какого-нибудь, а действительно хотел взять что-то ценное. Или важное.

— Да, вы правы, товарищ полковник, — подтверждаю я, потирая ушибленную голову.

— Мне кажется, пришло время связать, хотя бы предположительно, те загадочные события, которые произошли с Владу летом, с теми, что происходят сейчас. И определить, что же нам, исходя из всего этого, делать? Есть идеи?

— Во-первых, я до утра остаюсь здесь. На всякий случай. А во-вторых, исходя из вашей гипотезы, что неизвестный пошел на риск ради чего-то ценного, я бы предложил обыскать квартиру.

Полковник Мареш отвечает не сразу. Я представляю, как он сидит, окутанный дымом, с сигаретой в углу рта, с нахмуренным лбом. Я сознаю, что предлагаю меру серьезную, экстраординарную, не имеющую прецедента в нашем гарнизоне, — обыск в доме летчика!

— Согласен! — решительно говорит полковник. — Я доложу начальству и позвоню в прокуратуру. Если до часу дня не появятся ни Владу, ни Роксана, проведем обыск. Это будет наш первый шаг. Второй логически вытекает из первого: я объявляю общий розыск по стране. Понял меня?

Я вздыхаю. Нелегко сразу на это ответить. Невозможно в одну минуту примириться с мыслью, что будет назначен обыск и вслед за тем объявлен розыск семьи, которая еще несколько часов назад была частью нашего коллектива.

— Ты оглох, что ли, Фэникэ?

— Да-да, я слушаю, товарищ полковник… Я думал о последствиях…

— Они неминуемы.

— Вам не кажется, что кто-то должен все же созвониться с родителями Владу?

— Это сделаю я… — Неожиданно на него нападает кашель. Чтобы я не подумал, что разговор окончен, он кашляет в трубку. Наконец приступ проходит, и Мареш дружески добавляет на прощание: — Что бы там ни было, нас с тобой ждут неприятности. Именно нас с тобой. Ну, спокойной ночи. Созвонимся на рассвете.

В семь утра он, к моему несказанному удивлению, собственной персоной появляется в квартире Владу, и не один, а в сопровождении полковника юридической службы, который энергично стискивает мне руку и представляется:

— Прокурор Константин Параскив. — Голос у него на удивление писклявый.

— Ты что, не слышал вертолета? — спрашивает полковник Мареш, встретив мой вопросительный взгляд.

— Нет, не слышал.

— Есть новости?

— Да нет, вам уже все известно…

— Обыск назначен. Я киваю.

— Нам нужны двое понятых, — вмешивается прокурор, переходя из одной комнаты в другую и осматривая их с любопытством, профессиональным, разумеется. — Лучше бы офицеров.

— Кого бы можно было пригласить? — спрашивает полковник Мареш меня.

После короткого раздумья я предлагаю:

— Майора Плопяну и капитана Манчу. Оба живут в этом же доме. Один из них как раз в отпуске.

И Плопяну и Манчу живут на первом этаже. Спускаюсь, погруженный в грустные размышления. Ночью я почти не сомкнул глаз в надежде на чудо… а вдруг Владу вернется? Так бывает, когда видишь покойника в гробу, и тем не менее кажется, что вот-вот он откроет глаза, поднимется и поздоровается или скажет, что пошутил… Но прокурор наверху меряет квартиру Владу шагами и взглядами, обыск назначен. Ох, Владу, Владу! Что же ты наделал? И куда тебя, парень, занесло?

Через некоторое время я возвращаюсь в квартиру на четвертом этаже. Со мной два офицера, взволнованные больше, чем в день первого полета. По дороге оба признались мне, что видели обыск только в кино.

Прокурор сразу берет их в оборот: объясняет своим противным писклявым голосом их роль и обязанности как понятых с юридической точки зрения.

— Давайте садитесь, в ногах правды нет! — подбадривает их полковник Мареш.

Майор Плопяну садится в кресло, а капитан Манчу берет себе стул в спальне. Оба напряженно смотрят на нас.

— Я осмотрю платяной шкаф в спальне, а ты, — обращается Мареш ко мне, — займись-ка библиотекой. Пересмотри одну за другой все книги.

— Разрешите, товарищ полковник, и мне вам помочь, — вмешивается прокурор.

— Прекрасно. Осмотрите кухню…

Принимаемся за дело. Если бы меня видела Мария, то-то был бы скандал: «Ты что это вытворяешь? Копаешься в чужих вещах! И тебе не стыдно?» «Верно, Мария, но ты вспомни: уже сколько лет мы вместе, приключалось ли со мной такое? — мысленно оправдываюсь я перед ней. — Ты что, не видишь, что это особая ситуация? История скверная, что и говорить, но что делать?»

Владу любил читать. Он тратил много денег на книги и постепенно собрал неплохую библиотеку. Он ею гордился. Горечь терзает меня все сильнее: книги аккуратно расставлены на полках, как будто хозяин предвидел, что в один прекрасный день они подвергнутся строгой проверке. Я, конечно, в менее неприятном положении, чем полковник Мареш. По крайней мере, не копаюсь в белье и одежде.

Я просматриваю книги, сопровождаемый любопытным взглядом Плопяну. Книги расставлены по темам или по сериям: путешествия, приключения, беллетристика, история, политика. Я вынимаю каждую книгу из ряда, перелистываю, встряхиваю, чтобы проверить, не вложено ли между страницами нечто, представляющее для нас интерес. Проверив таким образом книгу, я ставлю ее на место. Владу дорожил своими книгами, почти на каждой обложке стоит его подпись. Он следил, чтобы они не покрывались пылью, не давал читать своих книг знакомым. «Как много он читал, — приходит мне в голову. — А я… Когда в последний раз мне пришлось держать в руках серьезный роман? А все из-за телевизора…» Внезапно среди книг о путешествиях мне попадается роман о любви «Моя прекрасная Марианна» Клода Спаака. На обложке нет подписи хозяина. Я даже не успеваю пролистать страницы, как из книги выпадает открытка. Устремленные на меня глаза Плопяну расширяются. Я спокойно поднимаю открытку с пола. Это обычная почтовая открытка. На обратной стороне — прекрасная панорама ночного Гамбурга, феерия огней. Замечательный снимок, только любоваться. А что за адрес на открытке?» «Матей Диникэ, Констанца, ул. Пескарилор, 3, Румыния».

Матей Диникэ — это старший брат Роксаны. Я с ним познакомился на свадьбе. Мне он показался обходительным и жизнерадостным человеком. Держался он очень непринужденно. Выпил в меру, веселился, танцевал — все в пределах нормы. Радовался счастью своей сестры. Время от времени поднимал бокал и говорил одно и то же: «Теперь Роксана ваша… Я остался без нее… Пора и мне подыскивать жену!» Он любил сестру, это было видно по всему, что он делал и говорил. С тех пор мы не встречались. Еще я знаю, что он работает в турбюро на побережье и считается одним из весьма компетентных специалистов по проблемам туризма.

Прежде чем показать шефу открытку, присланную из ФРГ, я читаю ее еще раз. Текст самый обычный. Отправитель — наш моряк, и, по-видимому, из каждого порта, где его судно бросало якорь, он присылал своему приятелю открытку. Но если это был друг Матея, можно предположить, что он знал и Роксану. Это объясняет то, что открытка была заложена в роман, который наверняка читала Роксана, а не Владу. Книга, без сомнения, принадлежала ее брату, и, может быть, когда Роксана взяла ее почитать, открытка уже там лежала.

Я отрываю полковника Мареша от его занятий и протягиваю ему открытку.

— Из Гамбурга? — восклицает он и пристально всматривается в меня, как будто я принес ему что-то необычное.

— Да, но от нашего, от румына. Какой-то моряк пишет брату Роксаны.

Полковник читает текст, и его большое лицо слегка вытягивается.

— Была выслана этим летом, — констатирует он и передает открытку прокурору.

Тот сверяет дату почтового штемпеля с датой, проставленной в тексте. Они совпадают, и это вполне удовлетворяет прокурора.

— Что мне с ней делать? — спрашиваю я, когда злополучная открытка возвращается в мои руки.

— Присоедините ее к протоколу, — слышу я писклявый голос.

Я кладу «улику» на стол и намереваюсь вернуться к книжным полкам, но полковник Мареш останавливает меня вопросом:

— А как эта открытка сюда попала?

— Это имеет значение?

Не нужно было отвечать ему вопросом на вопрос. Во всяком случае, не таким вопросом. Это видно по грозному движению его бровей.

— Роксана, наверное, взяла ее у брата вместе с книгой… Может, не заметила, а может, хотела показать Владу, он ведь обожает воображаемые путешествия. Во всяком случае, послана она румынским моряком… с борта румынского корабля.

Полковнику не к чему придраться. Он задает мне еще несколько вопросов о брате Роксаны и делает знак, что я могу продолжать проверку книг. Видно, что мои ответы не очень ему понравились. Это ясно по тому, как напряженно он закуривает…

— Он часто приезжал в гарнизон? — спрашивает Мареш, не отрываясь от просмотра вещей в шкафу.

— Да нет. Чаще Роксана ездила в Констанцу, чтобы с ним увидеться. Он живет там, у него небольшой дом в Дульчешти… Нечто вроде дачи…

— Эта дача у него была еще до свадьбы?

— Да, Роксана с братом купили ее два-три года назад.

— Нужно проверить…

— Что проверить?

В моем вопросе столько удивления, что полковник отворачивает голову от шкафа, смотрит через плечо в сторону библиотеки. Огонек сигареты сейчас обожжет ему губы.

— Это дело с открыткой…

Мое недоумение усиливается. На спецкурсах нас учили, что, какого бы звания ни был собеседник, к нему всегда можно и даже нужно обратиться за разъяснениями, если есть сомнения. Потому сейчас я и спрашиваю:

— А что тут проверять? Даты совпадают, личность отправителя ясна — румынский моряк, друг Матея…

— Я, как ты знаешь, человек любопытный, — хрипит полковник. — Мне, например, до смерти интересно знать, кто такая эта Бобо? — И он отворачивается к своему шкафу.

Разговор окончен. Я молчу. Молчит и прокурор. И это меня интригует. Молчание — оно, конечно, золото. Но он что же, не слышал нашего диалога? Или ему нечего сказать по поводу открытки? Понятые продолжают наблюдать за нами, само собой разумеется, без всякого удовольствия. Про себя они, наверное, так же, как и я, только удивляются, видя, как мужчина в здравом уме и твердой памяти, словно хозяйка, маниакально любящая чистоту в доме, перетряхивает одну книгу за другой… А время идет… Иногда я нетерпеливо посматриваю в сторону полковника…

Господи, сколько это еще будет продолжаться? Со стороны аэродрома отчетливо доносится рокот самолетов. Я вздыхаю. Сегодня тоже день полетов. А мы торчим здесь и ворошим вещи мужа и жены, на свадьбе которых я радовался и веселился — с тех пор и года-то не прошло! Именно с тех самых пор, как старший лейтенант Михай Владу привел в дом жену. Вот тебе и жена! Вот тебе и дом! Мои движения становятся автоматическими: я беру книгу, листаю, встряхиваю, ставлю на место… Чтобы немного отвлечься, сбавляю темп и оглядываюсь через плечо. Шеф вытаскивает из карманов мундира Владу расческу, носовой платок. Прощупывает подкладку, ватные плечи кителя. Его сноровка повергает меня в в уныние. Он курит, проверяет вещи и кашляет. Мундиры, вынутые из шкафа, укладывает в ряд на тахту. Ничего не скажешь, делает все аккуратно, методично. Я бы рассмеялся и даже с удовольствием, если бы обстоятельства не были столь драматичны.

На нижней полке книжной стенки, за книгами первого ряда, я вдруг нахожу книгу Йоана Григореску «Вавилонский коктейль». Но к мысли о том, как и почему именно здесь, за книгами о путешествиях, оказалась книга, место которой где-нибудь наверху, я прихожу немного позже, пролистав несколько страниц. Меня ждет новый сюрприз… Я нахожу сберкнижку на предъявителя с кодом «Улисс» и с единственным вкладом — 50 тысяч лей. Кругленькая сумма!

Сопровождаемые взглядами понятых, мы — полковник Мареш, прокурор и я — собираемся в спальне, чтобы составить акт.

— «Сберкнижка на предъявителя… Без имени вкладчика… Пятьдесят тысяч лей… С кодом…» — диктует полковник, глядя на меня как бы с упреком, будто я обязан был знать о существовании этого вклада.

— Вклад был произведен 25 июля текущего года в Бухаресте, в сберкассе на улице Голеску… — сообщает нам прокурор, который, судя по всему, питает слабость к точным датам.

— В Бухаресте? — удивляется полковник, недовольный этим сообщением. Он предпочел бы, чтобы сберкасса находилась в Констанце.

Полковник Мареш все время что-то подозревает, хочет до чего-то докопаться. Его что-то раздражает, и наверняка если бы он не курил одну сигарету за другой, то взорвался бы. Может, тогда бы я понял, что является причиной его скрытого раздражения.

— Чей это может быть вклад? Кто вложил деньги — Роксана или Владу?

— Я считаю, — вмешивается прокурор своим мальчишеским голоском, — более существенным будет вопрос, откуда у супругов Владу такая большая сумма? Могли они получить ее в подарок на свадьбу?

— Нет, это произошло позже.

— Почему они прятали сберкнижку? — восклицает полковник, которого опять начинают грызть какие-то подозрения.

— Это как раз довольно обычно, — успокаивает нас прокурор. — Ведь она с кодом.

— Разрешите доложить, товарищ полковник? — Это майор Плопяну, понятой.

Мы все заинтересованно поворачиваемся к нему. Он хочет встать и доложить, как положено по уставу, но полковник его останавливает:

— Сиди, сиди!

— Разрешите доложить, — начинает майор, — я слышал, о чем вы говорили…

— Пожалуйста, пожалуйста, товарищ Плопяну, говорите.

— Этот вклад с кодом на предъявителя мог сделать кто-то другой, а вовсе не супруги Владу… Я знаю, как это делается. Деньги могут быть вложены любым лицом, которое знает номер счета и код. Чтобы получить деньги с такого счета, не нужно предъявлять паспорт, достаточно назвать код.

Полковник бросает вопросительный взгляд на прокурора.

— Да, это так, — подтверждает тот. — Товарищ майор прав. А раскрыть данные, связанные с операцией, банк может только по специальному запросу прокуратуры. Он обязан хранить тайну, так что пока нам остается только приложить к протоколу обыска эту сберкнижку.

На этом обсуждение вопроса заканчивается, а сберкнижка кладется туда же, куда и открытка. В тяжелом молчании мы приступаем к продолжению обыска. Я снова листаю и встряхиваю книги. Эта чертова сберкнижка и меня вывела из равновесия. Даже если вклад сделал какой-то мистер Икс, и эти 50 тысяч лей вовсе не принадлежат ни Владу, ни Роксане, как эта сберкнижка попала к ним? Может быть, действительно — это свадебный подарок? Но свадьба была осенью 1979-го, а вклад сделан в 1980 году. Почему на предъявителя, с кодом? Однако вклад с кодом — это вполне законная форма вклада в государственный банк. Имеют ли они право ею воспользоваться? Имеют. А кто знает, может, это сбережения Матея Диникэ, а он отдал Роксане сберкнижку на хранение… Почему бы и нет? Вполне естественно. Ну а если… Хм! Как это не пришло мне в голову раньше? Ведь неизвестный ночной посетитель приходил-то, наверное, как раз за этой сберкнижкой! Но не повезло ему — наткнулся на меня. Я уже хочу сообщить свою догадку остальным, но в этот момент сзади я слышу хриплый возглас полковника — он зовет нас к себе:

— Товарищ прокурор!.. Фэникэ!.. Понятые!.. Пожалуйста, подойдите все ко мне.

Из кухни выходит прокурор. Плопяну и Манчу ждут, чтобы я подошел первый. Как только я делаю первый шаг, они тоже поднимаются со стульев, бледные, как будто одновременно почувствовали приступ морской болезни. По горящим щекам и глазам полковника я вижу, что он нашел что-то интересное.

— Посмотрите-ка на этот китель!

Мы смотрим. На тахте разложены три форменных кителя Владу, снятые с вешалок. Желтый от никотина палец полковника Мареша указывает на третий китель, только что вынутый из шкафа. Многозначительно улыбаясь, он вынимает вешалку и поднимает форменный китель в воздух, как это делают уличные старьевщики, расхваливая свой товар.

— Да подойдите ближе! Не смущайтесь! Товарищ прокурор, пощупайте углы лацканов… под петлицами…

Прокурор, не понимая причины такого возбуждения, бросает на меня отчаянный взгляд, как будто хочет позвать на помощь, после чего безропотно выполняет приказ: кончиками пальцев ощупывает углы лацканов, сначала несмело, потом увереннее.

— Ну как, чувствуете?

В вопросе полковника Мареша слышатся и взволнованность, и удовлетворение.

Прокурор, напротив, выглядит растерянным, но я не знаю, как ему помочь.

— А, вот в чем дело! — восклицает внезапно полковник. — Пощупайте углы лацканов на моем мундире, товарищ прокурор, и сразу поймете разницу. Ну, смелее!.. Видите? Есть разница? Чувствуете?

Прокурор послушно выполняет то, что ему предлагают. Глаза его загораются, щеки розовеют. Он снова и снова ощупывает мундир Владу.

— Ну, товарищ прокурор, каково ваше мнение? Есть разница?

Представитель военной юстиции явно что-то обнаружил. Он обводит нас взглядом:

— Да… чувствую… что-то круглое… как монета… — Он продолжает изумленно сдавливать пальцами острые углы лацканов.

— Вот именно, — соглашается полковник и уточняет: — Чуть потоньше, чем монета… В обоих углах, верно?

— Да, да, в обоих!

Мы все по очереди прощупываем углы, сдавливаем их пальцами — сомнений нет: в каждом лацкане под петлицей спрятано что-то плоское, круглое.

— Найдется в этом доме какое-нибудь лезвие? — спрашивает полковник драматическим голосом. — Фэникэ, дорогой, поищи!

Я иду в ванную и возвращаюсь с лезвием. Полковнику Марешу снова предоставляется повод продемонстрировать ловкость рук: он надрезает лацкан не хуже заправского портного. Мы затаив дыхание следим за движениями его пальцев.

— Да-а, товарищи, — говорит он. — Все правильно. Смотрите, микрофоны. Миниатюрные микрофоны.

У меня перехватывает дыхание. Я на время как бы выпадаю из окружающего мира, хотя взгляд мой остается прикованным к двум черным «пуговицам», вынутым из лацканов кителя старшего лейтенанта Владу.

Из прострации меня выводит полковник Мареш:

— Продолжаем, товарищи! — Он охвачен какой-то грустной радостью. — В конце все впишем в протокол, а микрофоны вместе с мундиром отдадим экспертам. Пусть и они поработают.

Подавленный, я возвращаюсь к книжным полкам. По специальности я офицер контрразведки. Правда, всего лишь на уровне части. На многочисленных курсах я, конечно, знакомился с новейшими достижениями шпионской техники, однако и вообразить не мог, что в один далеко не прекрасный день мне представится случай столкнуться с чем-то в этом роде в моем собственном гарнизоне.

Три улики, три вещественных доказательства (судя по всему, между ними есть какая-то связь): открытка, высланная из ФРГ на имя Матея Диникэ, но находящаяся в доме военного, сберкнижка на предъявителя с кодом (откуда такая сумма у офицера, который недавно устраивал недешево ему стоившую свадьбу?) и, наконец, микрофоны.

Я с ожесточением перелистываю одну книгу за другой. Свидетели наблюдают за мной с удвоенным вниманием. Теперь я уже не могу не связать, как бы этому мысленно ни противился, побег Владу из гарнизона и из дому с предметами, найденными при обыске. Да, теперь уже вполне естественно и логично выглядит ночная попытка неизвестного проникнуть в квартиру Владу. Не приходится сомневаться, что он намеревался забрать мундир с микрофоном или сберкнижку, короче — было что забрать. Возможно, мы еще не все знаем. Был ли это сам Владу? Все во мне восстает против такой мысли. И вдруг я вспоминаю еще одно: «мерседес»! Этот таинственный «мерседес», о котором Владу подал мне рапорт еще летом 1979 года… Не была ли уже тогда поставлена ловушка на «одинокого летчика»? Не попался ли он уже тогда? Может, именно этим объясняется то, что он уже ничего больше не сообщал о «мерседесе»?

Пока идет обыск — а он растянулся больше чем на три часа, — мысли мои вращаются в замкнутом круге.

Что же мы имеем? Значит, наша часть в этот момент стоит перед фактом не только дезертирства, но и шпионажа?

По сигналу полковника Мареша мы переходим к составлению протокола. Это область действий прокурора. Он усаживается за столом в гостиной и принимается писать. Ничего нового мы не нашли. Ничего, кроме этих трех улик.

Шеф отзывает меня в сторону и, не вынимая изо рта дымящейся сигареты, шепотом говорит:

— Фэникэ, дело плохо. Если были микрофоны, то должен быть и приемник. Это и козе понятно. И несомненно, такой же миниатюрный, как и микрофоны. А мы его не нашли… Этого нельзя так оставить.

— А может, он носил его с собой?

— Не исключено, — соглашается шеф, — но все равно надо искать… Теперь мы просто обязаны спросить себя, а вернее говоря, ответить: с какого времени точно началась измена Владу?

Последние слова, вопреки очевидным фактам, больно режут мне слух.

— Владу исчез из гарнизона. Почему? Это абсолютно неясно. Какова причина? Ведь ни я, ни кто другой его не подозревал.

Полковник Мареш испытующе сверлит меня глазами сквозь дым сигареты.

— Мне кажутся правдоподобными две версии. Возможно, Роксана, о чем-то догадалась, и это явилось причиной их ссор. Теперь мне кажется естественным, что Роксана после бегства Владу не решилась раскрыть нам правду. А вторая версия… — Полковник останавливается на минуту, чтобы бросить взгляд в сторону гостиной, где вовсю строчит прокурор в присутствии двух понятых, и спрашивает меня: — Владу участвовал в учениях десять дней назад?

— Да.

— Он ведь был и на подведении итогов, — припоминает полковник. — Ты можешь представить себе ценность записей, которые он сделал при помощи этой аппаратуры? Он, видимо, счел, что эта последняя акция дает ему право смотаться… Учти, это просто гипотеза, — пытается пошутить полковник, довольно, впрочем, неловко.

— Если принять эту версию, то спрашивается, зачем ему было сматываться с таким шумом? Он же должен был понимать, что мы на это сразу обратим внимание.

— Была какая-то важная причина. Что-то его заставило поспешить… Я думаю, что Роксану он тоже заставил сбежать… Он так спешил, что даже махнул рукой на китель с аппаратурой и на сберкнижку…

Прокурор заканчивает писать протокол и приглашает нас в гостиную прослушать текст и подписать его. Все верно и точно, и мы по очереди подписываемся.

Неожиданно звонит телефон. Несколько секунд стоит гробовая тишина. Полковник дает мне знак поднять трубку. Я это делаю без удовольствия. Если сейчас раздастся голос Владу, смогу ли я сдержаться? Звонят из дивизии. Я передаю трубку полковнику.

— Да, это я, — хрипло бросает он в трубку. — Слушаю. Докладывай! Узнавал и у соседей? Да, понятно… Хорошо… А что слышно о майоре Лучиане Визиру? Он уже в Констанце? Прекрасно! Будем держать связь. Желаю удачи!

Я уже и сам понял кое-что из разговора, но спешить с вопросами не стоит.

— Ну что ж, приступим к изъятию улик и опечатыванию квартиры, — говорит прокурор.

Полковник Мареш закуривает и поворачивается к понятым. Оба офицера в гражданском, но вытягиваются, как положено по уставу, и со всей серьезностью выслушивают указание хранить в полной тайне, пока идет дознание, все, что связано с найденными уликами.

— Вы можете говорить, что он поссорился с женой, сбежал куда глаза глядят, даже можно сказать, что дезертировал… но не более. Ясно?

— Ясно, товарищ полковник! — отвечают одновременно оба офицера.

— Тогда, товарищ прокурор, мы можем покинуть помещение… забрав, конечно, наши «трофеи». Давайте опечатывать.

Затем обсуждение дела продолжается уже в моем кабинете. Едва усевшись, полковник Мареш вытаскивает пачку сигарет и зажигалку. Значит, сейчас он будет курить одну сигарету за другой, хотя и знает, что я не выношу табачного дыма и в моем кабинете никто не курит. Но на войне как на войне, а в армии командир превыше всего, и мне не остается ничего другого, как поискать пепельницу и поставить ее возле пачки сигарет.

— Одна копия протокола останется здесь у вас, — сообщает мне прокурор. — Ну что я пока могу вам сказать? — Он переводит взгляд на полковника. — У нас есть все юридические основания, чтобы начать расследование.

Покрасневшие от табачного дыма глаза полковника Мареша испытующе смотрят на меня, и мне кажется, что я улавливаю в этом напряженном взгляде сочувствие.

«С какой это стати он мне сочувствует? — думаю я. — Дело Владу касается не только меня, он, в конце концов, и в его подчинении тоже. И нам обоим предстоит помучиться и поломать себе голову над решением этой загадки».

— Фэникэ, — раздается дружеский голос полковника, — самое главное для нас — не терять самообладания. Эта история с Владу дурно пахнет. В этом нет никакого сомнения. Потому я тебе и говорю: нам нельзя терять самообладания.

Я своего начальника знаю: он говорит мне сейчас то, что сам бы хотел услышать. Он очень расстроен, еще сильней, чем я, и маскируется за клубами дыма и своими же ободряющими словами.

— У родителей Владу не был… Они пока ничего не знают о его исчезновении из дому. И о Роксане тоже. В Бухаресте все как следует проверено. Квартира родителей поставлена под наблюдение на тот случай, если Владу или Роксана объявятся там…

Прокурор поднимает руку, как школьник, желающий ответить:

— Я считаю, что у нас есть все юридические основания просить органы правосудия объявить общереспубликанский розыск старшего лейтенанта Владу по стране, и притом как можно скорее.

Полковник медленно кивает:

— Вы подчеркнули «как можно скорее». Это случайно, или у вас есть на это особые основания?

— Да, у меня есть особые причины. — Прокурор кладет руку на пакет справа от себя. В этот пакет мы вложили злополучный китель с микрофонами. — Найденные улики позволяют со всей уверенностью утверждать, что речь идет о шпионской деятельности старшего лейтенанта Владу, и исчезновение его, судя по всему, окончательное. Следовательно, необходимо срочно предупредить пограничные заставы. Если только… — Прокурор бросает взгляд на часы и скорбно вздыхает: — Если только уже не поздно.

Полковник снова поворачивается ко мне, как бы спрашивая моего мнения. А что я могу сказать? Я не могу отделаться от ощущения, что мы все время говорим не о нашем Михае Владу, а о каком-то постороннем человеке, а совпадение имен и ситуации — это страшная нелепость. И это несмотря на то, что я принимал участие в обыске и своими собственными глазами видел миниатюрные микрофоны.

— Вы правы, товарищ прокурор. Нужно действительно принимать срочные меры.

Мне кажется, мой начальник чувствует, что творится у меня на душе, и даже не особенно ждет от меня ответа. Обращается ко мне официально:

— Товарищ майор… Поскольку проблема выходит за рамки нашей части, я уже доложил в управление. Майор Лучиан Визиру получил задание оказывать нам помощь до конца следствия. Он находится сейчас в Констанце и ждет тебя там. Есть приказ доставить тебя туда вертолетом немедленно. Место встречи — уездная инспекция МВД. Понятно?

Понятно, но не совсем. В работе я всегда руководствуюсь принципом, что вопросы нужно задавать до того, как приступил к исполнению приказа, а не после.

— Почему в Констанце?

— Потому что там живет брат Роксаны. Прихвати, кстати, с собой открытку — он единственный человек, у кого мы можем попытаться хоть что-нибудь выяснить… Спроси его, что ему известно о семейных конфликтах сестры. Кто знает, может, он нас наведет на какой-то след.

— Все ясно, товарищ полковник!

— Этот Лучиан Визиру — очень опытный офицер и…

Полковник Мареш не оканчивает фразы. Думаю, что он хотел сказать: «…и тебе у него есть чему поучиться», но не стал заканчивать фразу, считая, что я и сам разберусь, у кого стоит учиться, а у кого нет.

— А мы, товарищ прокурор, возвращаемся в Бухарест, тоже самолетом… Нам предстоит кое-что выяснить, в том числе и об этих пятидесяти тысячах лей.

— Да, дел будет много… — Прокурор деловито встает.

— А кстати, — говорит мне начальник, прежде чем выйти, — сам вертолет не веди. Пусть с тобой полетит Стойка. Понял?

Вот и еще один приказ из тех, что не обсуждаются. Он добавляет еще одну каплю горечи к моему не самому лучшему настроению. Теперь ко всему у меня еще отняли возможность самому вести машину.

— Не провожай нас… Иди домой и приготовься к отъезду, неизвестно, сколько дней ты там пробудешь.

Они выходят, а я остаюсь один в кабинете, и меня охватывает отчаяние. Закрыв лицо руками, я повторяю про себя: «Возможно ли такое? Он жил среди нас, мы работали рука об руку, он завел семью — и все это время шпионил? А история с «мерседесом»?.. И этот человек смотрел тебе в глаза! Книги, библиотека… Детские сказки, чтобы усыпить нашу бдительность».

Звонит телефон. Стойка спокойным голосом докладывает, что вертолет в моем распоряжении, он готов к полету.

— Хорошо, я только забегу домой за вещами — и сразу летим!

НА ЗАДАНИИ В КОНСТАНЦЕ

Взлетаем…

Летим на высоте какой-нибудь тысячи метров. Внизу сжатые поля… деревни, река… снова жнивье. Осеннее небо, солнце почти в зените. Можно немного отдохнуть. Через четверть часа после взлета я пробую уговорить Стойку дать мне немного повести машину, но он не разрешает.

Закрываю глаза. Представляю, как чувствовали себя первые наши летчики… Взлет, небо, восторг от ощущения высоты, земля внизу… Приземляешься возле какого-нибудь полустанка или деревни, хозяева выносят кружку холодного молока… Однако эти идиллические размышления вскоре прерываются. Я пытаюсь представить себе майора Лучиана Визиру: маленького роста, полненький, а может, и совсем толстяк — из-за сидячего образа жизни, двигается неуклюже. Зато, наверное, оживляется в столовой. И вообще, наверное, столичная штучка, на всех посматривает свысока: мол, мы-то и не такое видели. О чем мне с ним говорить? А ему со мной? Что ему может сказать имя какого-то летчика?

Где-то я читал, что, если в детективном романе все улики указывают на одного человека, то он-то уж наверняка не преступник, читатель может быть в этом уверен. Только бы и в этом деле с Владу развязка оказалась точно такой же! Как утопающий за соломинку, цепляюсь я за эту мысль… Но нет, мертвец не может вдруг подняться со смертного одра и сказать, что это шутка… Так не бывает. Владу уже не вернется из бездны. Китель с микрофонами в петлицах — это ли не бесспорное доказательство его вины? Побег… дезертирство. Даже если допустить, что эта открытка из Гамбурга от румынского моряка действительно была послана Матею Диникэ, а не предназначалась для Владу, что сберкнижка с кодом — это вклад, сделанный Владу, то китель разоблачает его безоговорочно. Что вынудило его к побегу? И почему, если Владу решил бежать, он оставил такие улики? Ведь мы действительно ничего не подозревали… Нет, Владу был вне подозрений. Это только сейчас, когда он исчез из дому с таким шумом, мы зашевелились и почти случайно обнаружили его шпионскую деятельность. Почему он не взял с собой этот чертов китель? Может, в спешке или по ошибке надел другой? А может, он просто и не думал, что мы проявим оперативность и так быстро обнаружим следы его преступной деятельности? И куда он в конце концов делся? В этом случае гипотеза полковника Мареша мне лично кажется заслуживающей внимания. Что-то вынудило Владу внезапно прекратить свою работу и бежать. Выбор у него остается теперь один: либо затаиться где-то в глубинке на время, а потом перейти границу с фальшивыми документами, либо бежать за границу сразу, имея на руках фальшивые документы, полученные от тех, кто ему давал задания.

…Пролетаем над Дунаем… Видимость прекрасная. Стойка молчит, понимает, видно, что мне сейчас нужно побыть наедине с самим собой, со своими мыслями.

А какое отношение имеет ко всем этим делам Роксана? Почему она-то исчезла? И куда? Ссоры в молодой семье Владу, к сожалению, не выдумки, не досужие сплетни. Не мог же Владу умышленно так долго поддерживать в семье тяжелую атмосферу, чтобы все думали, что это и есть причина его исчезновения! Вот, мол, до чего отчаяние довело! Если было так, то почему Роксана убежала таким странным образом? Кто приехал за ней на машине, сам Владу или кто-то еще? Если это был Владу, то, значит, вчера около половины четвертого он еще не выехал из страны. Хотя Роксана, дойдя до шоссе, могла остановить любую машину и добраться на ней до железнодорожной станции в Н. Во всяком случае вопрос, куда и почему ушла из дому Роксана, остается на повестке дня в качестве, одного из главных, так же, как и неожиданное появление неизвестного посетителя в их квартире ночью. Не думаю, что это был сам Владу. Он бы не посмел появиться на месте преступления. А если не он, то кто?

— Эй, Фэникэ, спишь, что ли? — окликает меня Стойка, не снимая шлема.

Я возвращаюсь к реальности из мучительных дебрей размышлений.

— А чем еще может заниматься такой старый солдат, как я? — отвечаю я ему вопросом на вопрос.

— Сейчас пойдем на посадку! — говорит он. — Самое большое в мире удовольствие — это сидеть за штурвалом «стрекозки»! — подзадоривает он меня.

— Иди ты к черту! — Я уже смирился со своей судьбой и не злюсь.

Стойка смеется и ведет «стрекозу» вниз, на посадку. Под нами красивое здание аэропорта Когэлничану, похожее сверху на разноцветные кубики.

Майор Лучиан Визиру понравился мне сразу же, стоило только его увидеть. При моем появлении в его кабинете он поднимается мне навстречу и дружески приветствует меня. С тем ужасным образом толстяка-коротышки, который нарисовало мое воображение во время полета, у него нет ничего общего. Брюнет с легкой сединой на висках, он сразу покоряет меня своей открытой дружеской улыбкой. Вид у него даже более спортивный, чем у меня, а я все же ежедневно хожу на физподготовку для летчиков. Он не курит, и это особенно меня к нему располагает. Вместо сигарет он с каким-то детским удовольствием посасывает ментоловые леденцы.

— В наше распоряжение отдали этот кабинет, — говорит он, — но я надеюсь, что мы не будем злоупотреблять гостеприимством инспекции.

Я оглядываюсь. Мебель весьма скромная: два письменных стола, несколько стульев, сейф, на стенах картины с морским пейзажем, нарисованные кистью какого-нибудь сверхсрочника-любителя. Единственное окно с простой шторой выходит на улицу.

— Садись! — приглашает меня майор, подвигая в мою сторону коробку леденцов.

Что ж, я не отказываюсь, кладу в рот леденец, и мы усаживаемся за письменным столом друг против друга.

— Мне звонил полковник Мареш, — начинает он первым, — чтобы ознакомить с результатами обыска. Эти микрофоны в кителе — просто-таки сенсация.

Я тяжело вздыхаю и прикрываю рукой глаза, как от слепящего света.

— Ты что вздыхаешь? Душно? Или переживаешь? — хитро улыбается майор Визиру.

— Переживаю, — говорю я и, чтобы подтвердить свои слова, вздыхаю еще раз. — Микрофоны мы нашли, а записывающего устройства нет.

— Он его с собой мог взять. Оно тоже миниатюрное, и его нетрудно спрятать. Открытка у тебя с собой?

Я открываю портфель: там лежит папка с кое-какими заметками и пачка писчей бумаги, чтобы было на чем писать. Протягиваю майору открытку. Он берет ее, внимательно рассматривает.

— Красиво делают, черти, — говорит он наконец.

Прочитав текст, написанный Мирчей Василою, он тоже не обнаруживает в нем ничего подозрительного и с удовольствием рассматривает феерические огни Гамбурга, не забывая подбрасывать в рот леденцы.

— И открытка, и текст — самые обычные. — Он смотрит мне в глаза. — Сдается мне, что эта находка вас заинтриговала. Почему?

— В квартире военного летчика открытка из ФРГ не очень-то уместна, — говорю я без особого, впрочем, убеждения.

— Почему же? — удивляется майор. — Румынский моряк послал ее своему приятелю, а приятель оказался братом жены Владу.

То же самое я говорил себе уже сто раз, но это-то как раз меня и раздражает.

— Как почему? — Я начинаю ни с того ни с сего влиться. — Ты знаком с моим начальником?

— Лично — незнаком… Слышал, как он выступал на одном из совещаний.

Чувствую, как краснею при мысли, что человек, с которым я только что познакомился, может неправильно истолковать мой вопрос. Надо постараться выразить свою мысль поточнее.

— Полковник Мареш не привел никаких аргументов, когда говорил об открытке. Он интерпретировал этот факт так, будто открытка была послана из-за границы, но предназначена не для брата Роксаны Владу. Поэтому Михай Владу должен был сразу доложить о получении открытки. Я хорошо знаю своего начальника. Если у него нет непосредственных аргументов для обоснования своих подозрений, он употребляет обычно формулировку «давайте проверим».

Лучиан кладет открытку на стол, еще какое-то время любуется ею на расстоянии, а потом заявляет:

— Я бы тоже не отказался побродить по Гамбургу. Красивый город. А ты знаешь, в спецлитературе написано, что пресловутый адмирал Канарис разместил здесь мощный центр, откуда получала задания резидентура в Англии и Скандинавских странах… Думаю, что указание полковника нужно понимать следующим образом: любая деталь, вызывающая хотя бы тень подозрения, должна быть проверена самым тщательным образом, прежде чем будет «списана».

— Хорошо, но в этом конкретном случае что мы должны проверить? — Я задаю этот вопрос скорее для того, чтобы выяснить, как этот Визиру соображает. — Ведь открытка адресована и не Владу, и не Роксане, и ее получатель лишь случайно, как ты выразился, является шурином Владу.

— С которым мы здесь и поговорим на эту тему. Не возражаешь против такой инициативы?

Полковник Мареш с самого начала предупреждал меня, что в Констанце «командовать парадом» будет майор из управления. Вполне естественно. Мы, собственно говоря, выполняем свои функции в основном в пределах гарнизона. Только уж в редких случаях… Я, честно говоря, предпочел бы таких случаев вообще не иметь. Чтобы не выглядеть в глазах столичного майора ограниченным провинциалом или, хуже того, снобом, говорю:

— Я здесь для того, чтобы тебе помогать. Дай-ка мне еще конфету.

Мой собеседник протягивает мне свою коробку с леденцами, радостно улыбается:

— Ты знаешь, люблю, когда кто-нибудь подключается к моей борьбе против курения с помощью мятных леденцов. Бери, дорогой, не стесняйся!.. Так вот… Мы с тобой оба одного и того же мнения: в квартире Владу случилось что-то серьезное, не так ли? В процессе работы вы наталкиваетесь в квартире Владу на нечто такое, что вызывает у вас подозрения. Правда, весьма туманные, не вполне поддающиеся объяснению. В подобной ситуации следователь должен внимательно изучить улику, «очистить ее от примесей», выставить на яркий свет, и только после этого можно сказать, насколько эти подозрения обоснованны. Одним словом, провести тщательную проверку. Вы обнаруживаете открытку, и я пытаюсь понять, что вынудило полковника Мареша просить нас заняться ею. Возможно, его поразило то, что в доме его офицера нашли открытку из ФРГ. В первую минуту, думаю, его это заинтересовало в высшей степени. Разумеется, тем, кто не знает, что в некоторых западных армиях личному составу запрещено совершать поездки в социалистические страны или переписываться с их гражданами, реакция полковника может показаться странной. Однако с этой открыткой все как будто в порядке, и все же есть что-то неуловимое, что требует прояснения. Это могло бы означать…

Стук в дверь прерывает нашу беседу. В кабинет входит молодой человек лет тридцати. Он так элегантен, будто сошел с витрины дома моделей. Он вытягивается по-уставному, но не успевает ничего доложить. Майор Визиру представляет его:

— Лейтенант Дэнилэ. Познакомьтесь, пожалуйста. Нам его прислали в помощь, как человека знающего…

Я пожимаю руку лейтенанту. Его ответное рукопожатие крепкое, энергичное. Это мне нравится.

— Ну как, вы нашли Матея Диникэ? — интересуется Визиру.

— Да, я нашел его. Он должен явиться сюда в 14.30, как вы назначили. С вашего разрешения я могу им заняться.

— Нет-нет, им займется дежурный офицер, а для вас у меня есть другое дело… более специфическое… Будьте добры, поезжайте в управление порта и узнайте, действительно ли торговое судно «Дунай» стояло на якоре в Гамбургском порту 16 июня этого года. Если да, то, прошу вас, попросите список команды: нас интересуют члены экипажа по имени Мирча. Их, наверное, наберется не слишком много… Как, это возможно?

— Так точно, товарищ майор! Возможно или нет, но приказ есть приказ. И он будет выполнен!

Молодой офицер четко разворачивается через левое плечо и закрывает за собой дверь. Я невольно улыбаюсь.

— Что тебя так забавляет?

— Да ничего… Восхищаюсь молодостью этого лейтенанта. Его гражданский костюм как-то не вяжется с военной выправкой. Я думаю, что офицер контрразведки в штатском может легко раскрыть себя уже одним этим. По-моему, во время обучения не следует так уж закреплять эти сугубо военные навыки.

Визиру задумывается. Конфета замирает у него за щекой. Изучающий взгляд останавливается на мне.

— А знаешь, ты, пожалуй, прав, — признает он. И сразу вспоминает, что появление лейтенанта Дэнилэ прервало наш разговор на тему открытки из Гамбурга. — Итак, мы должны начать проверку, на которой настаивал полковник Мареш. Дэнилэ добудет в управлении порта необходимые нам данные. После чего попросим Матея Диникэ объяснить нам, как присланная ему открытка оказалась дома у Роксаны, кто такая Бобо, кто такая Мирела.

— Мы имеем право сделать так?

— Да нет, я же сказал — попросим. Я лично не думаю, что это понадобится. Отправитель, получатель — все как будто ясно, но у нас есть указание полковника Мареша… — Он смотрит на часы. — А не сбегать ли нам пока в столовую? Гость наш еще не явился… Пожалуй, успеем. Я что-то проголодался, а ты?

— Я-то голоден как волк! Меня даже леденцы не спасают.

НЕОЖИДАННЫЙ ЗИГЗАГ

Матея Диникэ, брата Роксаны, я узнаю сразу. Он выглядит так же, как и на свадьбе Владу. Он появляется точно в назначенное время, свежевыбритый, распространяющий вокруг себя почти неуловимый запах одеколона «Табак», как и положено ответственному сотруднику управления туризма на Черноморском побережье.

— Майор Лучиан Визиру, — представляется мой коллега и добавляет, показывая на меня: — Майор Атанасиу.

Матей уважительно улыбается:

— С майором Атанасиу мы познакомились давно, еще когда я был в гарнизоне на свадьбе Роксаны.

Мне приятно, что он меня не забыл. Но я молчу из соображений тактических и отчасти педагогических. Как ни странно, майор Визиру меня интересует в гораздо большей степени, чем Матей Диникэ. Причина проста. Я уже упоминал ее. До этого случая с «одиноким летчиком» моя деятельность распространялась только на территорию гарнизона и городка, в котором мы живем и работаем. Впервые мне представилась возможность сотрудничать с офицером из Бухареста, из управления, с человеком, чей оперативный опыт наверняка был гораздо обширнее и глубже, чем мой собственный. Одним словом, хотелось бы посмотреть на него в действии. Как он возьмется за Диникэ? Мне, если говорить честно, было бы трудно начать издалека, дипломатически и постепенно подвести его к событиям, которые произошли с Роксаной и Михаем. Я бы уж наверняка в самом начале сморозил какую-нибудь глупость, спугнул бы его, и весь этот разговор мог бы пройти впустую. Поэтому теперь я восхищаюсь непринужденностью, с которой Визиру ведет этот нелегкий разговор. Каждым жестом, каждым словом майор дает понять брату Роксаны, что ему многое известно. Это прекрасное представление, своеобразный спектакль, с полным, впрочем, уважением к человеческому достоинству собеседника.

К моему удивлению, они ведут скорее светскую беседу. Я мучаюсь нетерпением, мне хочется поскорее что-нибудь узнать, а они не спеша болтают себе о туризме, побережье, женщинах, амурных приключениях иностранных туристов с местными красотками. Эта вводная часть позволяет гостю расковаться, почувствовать себя свободно. Визиру только этого и ждет, чтобы приступить к сути дела.

— Я думаю, что, встретив здесь майора Атанасиу, вы поняли, для чего я вас сюда пригласил.

Матей Диникэ внезапно грустнеет, бросает на меня мученический взгляд, вздыхает и с вполне понятным смущением отвечает:

— Да, эта ссора Роксаны с мужем… Михай уехал из дому, верно?

Его искреннее огорчение побуждает меня вступить с ним в разговор. Я несмело уточняю:

— Владу не только оставил жену. Он не явился в часть…

— Как это, мой зять до сих пор не вернулся домой?

Только сейчас я замечаю, что глаза у Матея Диникэ такие же, как у Роксаны, — большие и широко расставленные.

— Вот именно, до сих пор не вернулся… И мы не знаем, где он, от него нет никаких сигналов. В Бухаресте у родителей он не появлялся. Там мы его уже искали. Насколько мне известно, в части у него отношения со всеми были нормальные… Никаких конфликтов. Мы думаем, что, может быть, вы что-нибудь знаете.

— Это, по-видимому, приравнивается к дезертирству? — Матей снова вздыхает. Он весь как-то внутренне напрягается. Опускает руку в карман, шарит в поисках сигарет, которые он пять минут назад уже вынул, потом бросает взгляд на коробку леденцов на письменном столе.

Визиру, чтобы вывести Матея из затруднения, предлагает ему леденцы:

— Угощайтесь! Это с ментолом. В любом случае ментол полезнее, чем никотин…

Я отмечаю про себя, что Визиру ничего не упомянул о том, что Роксана тоже покинула дом. Или он не знает об этом?

От конфет Диникэ не отказывается, берет одну и говорит:

— Мне очень жаль, что вам пришлось проделать такой долгий путь. Я всегда предчувствовал, что в один прекрасный день их семейная жизнь пойдет под откос. — Он с минуту молчит, потом чему-то горько улыбается. — Считаю, лично я очень сильно виноват во всем этом. Как старший брат… Я ведь на восемь лет старше Роксаны. Я ее знаю… Ведь фактически в последнее время я был ее опекуном. Не хотел я ее брака с Михаем… Даже был решительно против, но мое влияние на нее в этом вопросе не имело никакой силы. — Он говорит с болью, страдая и не пытаясь скрыть это от нас. — У Роксаны странный характер. Ей всегда нравились мужчины романтических профессий, она сразу в них влюблялась. Что вам сказать? В десять лет она влюбилась в водолаза… Подростком сходила с ума по каскадеру… Я бы не хотел, чтобы вы меня неправильно поняли. — Он поднимает голову, и мы видим его печальные глаза. — Не следует, конечно, делать вывод, что Роксана слишком испорчена, нет-нет, это не так, она просто очень живая, экзальтированная. Позже влюбилась в одного моряка. С этим человеком, не буду этого скрывать, она жила около года и хотела выйти за него замуж. Я воспротивился и таким образом не допустил этого безумного шага. Вы должны понять, чем для нее стало знакомство с Михаем Владу… Военный летчик сверхзвукового самолета! Она жить не могла без Владу. Она уже давно самостоятельная, так что я вряд ли мог ей помешать.

Он вздыхает. Вздыхает и Лучиан Визиру. Он начинает рассказывать о том, что у него есть племянница — тоже мечтательница. Она влюбилась в одного поэта, талантливого, судя по всему, но он, во-первых, пьет, а во-вторых, одержим странной идеей: купить безлюдный одинокий остров в Тихом океане, чтобы основать там республику поэтов. Пока то да се, девочка убежала из дому, таскалась с этим поэтом по кабакам, пока не влюбилась в одного кинорежиссера.

— Да, помучился я с ней… а что делать — дочь сестры! Так что я вас прекрасно понимаю. Но я вас перебил… Простите, я вас слушаю.

— Это, собственно, все, что я могу вам сказать… Остальное пусть вам расскажет сама Роксана, — добавляет Матей Диникэ и опускает голову.

Я подпрыгиваю и весьма опрометчиво выпаливало:

— Как? Роксана в Констанце?! Давно она здесь?

Очень жаль, что я не удержался. Я ведь не собирался вмешиваться, предполагалось, что с Диникэ разговор будет вести майор Визиру.

— Со вчерашнего дня. Я приехал на машине и забрал ее… Я даже в гарнизон не заезжал. Роксана меня просила не показываться, ей было стыдно за весь этот скандал… так что она вышла на шоссе к мосту и там села в мою машину.

— Но она не сказала нам ни слова! А мы-то голову ломаем! — снова не к месту воскликнул я.

— Простите ее! Такая уж она, Роксана… И меня простите. Когда я ее увидел… она была в ужасном состоянии. Я просто перепугался. Теперь она на нашей даче в Дульчешти. Если хотите, можете в любую минуту поговорить с ней, она ждет вас. Она очень устала и подавлена.

Майор Визиру бросает на меня короткий взгляд, как будто хочет что-то сказать, и говорит Матею:

— Конечно! Тем более что мы совершенно не знаем, как понимать побег Владу из дома.

Я ни минуты не сомневаюсь, что брат Роксаны в курсе их домашних дел, просто, вероятно, он не хочет касаться этой деликатной темы. Тем более что он не всегда может судить объективно. Матей прикусывает губу, нервным движением теребит подбородок и в конце концов говорит:

— Роксана все вам объяснит… Перед вашим разговором с ней я, как старший брат, хотел бы вам сообщить свое мнение: причина их домашних неурядиц — не Роксана. Мне искренне жаль, что она раньше не рассказала мне обо всех семейных недоразумениях. Я бы мог как-то вмешаться, помочь советом… А так…

— Недоразумениях? — Я невольно выдаю свое удивление. — Какого характера?

— Дело ни в коем случае не в том, что она хотела найти себе какую-то работу.

Матей смотрит на меня исподлобья. Видно, что он недоволен и все сильнее раздражается тем, что не сестра, а он вынужден объяснять нам ее семейные дела.

— Я могу сказать вам только то, что знаю со слов Роксаны, что она рассказала мне по дороге. Однажды совершенно случайно она узнала, что Михай поддерживал тайную связь с одним иностранцем… по происхождению румыном. Вы ведь не знали об этом? — С этим вопросом он обращается ко мне.

Я стискиваю челюсти и ничего не отвечаю.

— Я думаю, что будет лучше, — продолжает Диникэ, — если об этом деликатном деле вам расскажет сама сестра. История эта очень запутанная, даже невероятная… Но подробности известны только Роксане. Я приехал на своей машине. Если вы сочтете нужным, можно сейчас же к ней поехать.

Лучиан Визиру угадывает мои мысли и, ни о чем не спрашивая, сам принимает решение. Он, впрочем, и не обязан спрашивать моего разрешения. Согласно приказу я нахожусь в его распоряжении, а не наоборот.

— Мы вам очень благодарны, товарищ Диникэ. Теперь, когда мы знаем, что в этой истории замешан какой-то иностранец, наш долг — побеседовать с Роксаной Владу как можно скорее… Едем!

ВСТРЕЧА С РОКСАНОЙ

«Дачия» Диникэ останавливается перед деревенским домиком на окраине села Дульчешти. Выходим из машины. Дует холодный ветер. Чувствуется близость моря. Заходящее солнце, полыхающий горизонт… Диникэ приглашает нас во двор. Запыленные фруктовые деревья окружают дом на краю села, поодаль от остальных построек. Проходим по выложенной камнем дорожке. В конце ее три ступени. Матей чувствует себя здесь намного раскованнее, чем во время беседы в инспекции. Он, естественно, идет впереди и вытаскивает из кармана цепочку с ключами. Я иду за ним слегка взволнованный тем, что увижу сейчас Роксану, которая еще два дня назад была женой одного из моих офицеров, а вчера так неожиданно и непонятно сбежала из дому. Как-то она нас встретит? Как она объяснит свой побег? Что она расскажет нам об иностранце, который, теперь я в этом не сомневаюсь, замешан в истории с двумя микрофонами, маленькими, как таблетки, так искусно зашитыми в петлицы форменного кителя Владу?

Диникэ открывает дверь и вместе с майором Лучианом Визиру входит в дом. Вхожу и я, с трудом преодолевая волнение. Мы останавливаемся посреди скромно обставленной столовой. Диникэ зовет сестру. Она, однако, не отзывается, и он зовет ее еще раз. Снова нет ответа. Он просит извинения и оставляет нас одних.

Дверь, в которую он выходит, остается полуоткрытой. Там вроде бы спальня. Мы слышим, как Матей еще раз зовет сестру, потом раздается страшный крик и какой-то грохот. В следующую минуту мы уже в спальне. Здесь мы натыкаемся на тело Диникэ. Присев возле него, приподнимаем ему голову и шлепаем по щекам, чтобы вывести из обморочного состояния. Он медленно приходит в себя. Я ошеломлен. Смотрю на Визиру. Майор бледен. Он обводит взглядом комнату и останавливает его на двери в ванную. Там горит свет. Визиру поднимается и шепчет:

— Займись им! Посмотри, не разбил ли он себе голову.

После этого осторожно, как бы опасаясь неприятного сюрприза, он направляется в сторону этой открытой двери и резко останавливается, вздрогнув и даже пошатнувшись при виде чего-то ужасного. Застыв на месте, он с этого расстояния смотрит в сторону ванны. Потом подходит ко мне как раз в тот момент, когда Матей открывает глаза.

— Что, что случилось? — растерянно спрашивает нас брат Роксаны. — Почему я на полу?

— Вы в состоянии подняться? Ну-ка попробуйте! — говорит Визиру.

Больше всего меня пугает помертвевшее лицо майора. Голос у него тоже изменился. Мы вдвоем помогаем Диникэ подняться, сесть в кресло. Он еще не пришел в себя окончательно и тупо смотрит на ковер, на то место, где только что лежал.

— Что со мной? Роксана!

Майор мне шепчет: «С Роксаной кончено!»

Проходит несколько секунд, пока до меня доходит, что он имеет в виду. Сообразив, я делаю несколько шагов в сторону ванной. Дыхание у меня внезапно пресекается, я останавливаюсь, потому что ноги мои подгибаются сами собой. Чтобы не потерять равновесия, я хватаюсь за ручку двери, закрываю глаза и с усилием раскрываю их снова. Не могу поверить в то, что вижу. В ванной, полной воды, перемешанной с кровью, лежит обнаженная Роксана Владу. Она неподвижна, лицо ее покрыто восковой бледностью.

Матей Диникэ бормочет, продолжая сидеть в кресле:

— Почему она сделала это? Она вскрыла себе вены… — Он закрывает лицо руками и разражается рыданиями: — Господи! Почему? Почему?

— Плачьте, плачьте, — сдавленным голосом говорит Визиру. — Не надо сдерживаться.

Мне он тоже говорит что-то ободряющее. Не скрою, его поддержка мне очень нужна теперь. И не потому, что я до этого никогда не видел трупов. Видел, а не раз, а иногда это были мои боевые друзья… Но картину, которую я увидел в ванной, действительно трудно выдержать. Вопреки советам Визиру Матей Диникэ мучительно пытается сдержаться и вести себя перед нами как настоящий мужчина.

По всей видимости, к майору Визиру возвращается хладнокровие. Он снова приближается к ванной, задерживается там на некоторое время, потом просит меня заняться Матеем Диникэ и выходит из комнаты. Немного позже я слышу, как он кому-то что-то объясняет, сообщает адрес дома, где мы сейчас находимся. Молчит, слушает. Потом добавляет: «Да, да, я вас понял», заканчивает разговор и возвращается в спальню.

Диникэ уже не рыдает, теперь он впал в состояние прострации.

— Хотите воды? — спрашиваю я его.

— Что-что?

Мой вопрос он понимает только со второго раза.

— Нет, нет, спасибо, — отвечает Диникэ слабым голосом сломленного горем человека. Он бессильно лежит в кресле, размякший, с закрытыми глазами.

— Сейчас приедет милиция, — сообщает Лучиан Визиру.

При этом известии я оживляюсь, усматривая в приезде милиции хоть какой-то выход из положения. Самоубийство, труп в ванной — это не входит ни в мою компетенцию, ни моего столичного коллеги. Единственное, что меня связывает со всем этим, это то, что женщина, решившая вскрыть, себе вены, была женой старшего лейтенанта Михая Владу, офицера моей части. Еще вчера утром со слезами на глазах она просила меня помочь ей… Тогда я и сам думал, что супруги Владу переживают обычный семейный кризис, после которого жизнь этих двух молодых людей войдет в норму. Кто же мог ожидать подобной развязки? Владу — шпион, бесследно исчезнувший вместе с собственной машиной. Роксана лежит мертвая с перерезанными венами. Как и ее брат, я мысленно задаю себе вопросы: «Почему? Почему она это сделала? Ведь она хотела увидеться с нами… Чтобы рассказать, как узнала, что Владу связан с этим таинственным иностранцем. Может, тот иностранец и есть владелец не менее таинственного «мерседеса»? Что она хотела сказать нам всего несколько часов назад?..»

Визиру не находит себе места, меряет спальню крупными шагами; ступает он осторожно, будто боясь кого-то разбудить. Внимательно рассматривает все, что стоит в комнате, но ни к чему не притрагивается. На этой постели она спала… Подушка и белый пододеяльник не слишком свежие. На стуле валяется платье Роксаны, я его узнаю, вчера во время моего визита она была как раз в нем. Поверх платья брошены чулки и белье. Справа и слева от кровати тумбочки. Визиру по очереди подходит к каждой. В правой один ящик наполовину выдвинут — в нем валяется пустая упаковка от снотворного. Визиру явно что-то ищет… Может, перед смертью Роксана написала записку или хоть несколько строчек, чтобы объяснить свой отчаянный шаг. Такое обычно характерно для психологии самоубийц, хотя бывают и исключения…

Неожиданно Матей Диникэ, все еще пребывающий в прострации, бормочет как бы самому себе:

— Не могу понять… Голова идет кругом, я не могу понять! Господи, почему она это сделала? Я ее успокаивал, уверял, что все утрясется… Двадцать пять лет! В этом месяце ей исполнялось двадцать пять лет… 30 октября!

Он снова умолкает. Ни один из нас не решается спросить его о чем-нибудь. Тяжелое, как на кладбище, молчание прерывается через десять минут шумом мотора.

— Приехали!

Майор Визиру выходит и возвращается в сопровождении двух штатских: один грузный, а второй стройный и элегантный, даже щеголеватый. Вспомнив о том, что он хозяин дома, Диникэ встает с кресла. Он с трудом, но все же держится на ногах.

— Майор Теодор Винтилэ, — представляется толстяк, пожимая мне руку.

— Старший следователь, — уточняет Визиру. — А это, — Визиру представляет его спутника, — прокурор.

— Овидиу Петреску.

На пороге спальни появляется еще одна фигура, нагруженная фотоаппаратом с лампой-вспышкой и инструментами. Не помню его имени, но догадываюсь, что это специалист по криминалистике, тоже офицер.

Визиру берет меня под локоть и говорит:

— Мы уезжаем… Этим делом теперь будут заниматься прокуратура и милиция.

— Возьмите мою машину, — предлагает нам офицер милиции дружеским тоном.

— А Матей Диникэ? — спрашиваю я простодушно.

— Он останется здесь, с нами… он должен дать показания, — объясняет мне старший следователь. По тому, как он дышит, я понимаю, что он болен астмой.

На улице по летной привычке я поднимаю глаза к небу, охваченному предзакатным пламенем. Вечерний морской бриз заставляет меня вернуться к реальности дела Владу.

— Вы встречались когда-нибудь с ситуацией, когда самоубийца не оставляет после себя никаких объяснений? — спрашивает Визиру криминалиста прежде, чем мы садимся в машину.

— Во-первых, то, что вы не нашли записки, еще не означает, что ее не существует. После того как мы осмотрим место происшествия, можно будет сказать точно, — объясняет, тяжело дыша, майор Винтилэ и ослабляет узел галстука. — Правда, некоторые самоубийцы не дают себе труда объяснить свой шаг, они считают, что их близкие и так хорошо знают мотивы, которые привели их к самоубийству… Сидите спокойно в Констанце и ждите, мы пришлем вам заключение. Прокурор у нас проницательный, увидите, мы сделаем свое дело как нужно. — Нам он больше ничего не говорит, а наклоняется к водителю и объясняет, куда нас отвезти.

— Желаю успеха, — говорит Визиру, но представитель милиции его не слышит.

Первая остановка у нас в инспекции. Оттуда мы с майором Лучианом Визиру докладываем своим непосредственным начальникам о развитии событий: Визиру — полковнику Панаиту, я — полковнику Марешу. Услышав известие о смерти Роксаны, Мареш не может вымолвить ни слова. Потом он, наконец, вздыхает и говорит мне, уж не знаю зачем:

— Это почти математическая закономерность. Дела, связанные со шпионажем, как правило, сопровождаются самоубийством. — Он желает мне успеха…

— Ну, что мы будем делать сегодня вечером? — спрашивает Визиру.

В первую минуту я не нахожу, что ответить. Просто-напросто не могу себе вообразить, что день, который начался с обыска и имел такое страшное продолжение, может закончиться вполне мирным образом, и даже в каком-нибудь кафе или ресторане.

— Предлагаю пойти куда-нибудь поесть, — сам же отвечает на свой вопрос Визиру. — А после ужина совершим для моциона прогулку по берегу, возле «Казино». Ты любишь море осенью?

Несмотря на строгую «гарнизонность» моей жизни, я не такой уж провинциал. Но сейчас я себя чувствую именно таковым, одним рывком перенесенным из самой глубинки.

Визиру, должно быть, понимает мое состояние, потому что не ждет, когда я дам согласие, а сразу же переходит к выработке программы:

— Поужинаем в «Континентале», у нас там и комнаты забронированы, а потом погуляем по берегу.

— О чем задумался, летчик?

Визиру обхватывает перила обеими руками и мечтательно смотрит на темнеющее море, как будто стоит на палубе парохода, плывущего по ночному морю.

— О многом, — шепотом отвечаю я ему. — Ты знаешь, в молодости я много летал. Летал ночью, над Черным морем, один или в звене. С высоты десяти или пятнадцати тысяч метров я видел огни Констанцы, побережье и много раз спрашивал себя, как выглядит сейчас море не сверху, не с неба, а с берега… с земли…

— Это страшно — летать быстрее звука! — восклицает Визиру, как подросток, пораженный фантастичностью происходящего.

— Действительно страшно, особенно, когда летишь над морем… Неопытный летчик может легко потерять голову…

— Как это?

— Когда летишь над открытым морем, горизонт исчезает, и вместе с ним исчезают земные ориентиры.

— И о чем ты еще думаешь?

— О Владу… Где-то он сейчас? Можешь ответить? Мой начальник рекомендовал мне тебя как человека с богатым опытом.

Он коротко смеется, это определение полковника Мареша ему нравится. Он и не пытается отнекиваться.

— Речь идет не об этом, сейчас важно другое… — Он говорит медленно, рассудительно, глядя в накатывающиеся темные волны. Мы с тобой оба офицеры контрразведки. Мне, например, в течение многих лет приходилось решать уравнения со многими неизвестными… Ты оказался в таком же положении. Предполагаемый враг…

— Почему ты называешь его предполагаемым врагом?

— Потому что мы не располагаем достаточными уликами против Владу, чтобы можно было с уверенностью обвинить его в предательстве. Человек, с которым ты жил бок о бок 24 часа в сутки… Все твое существо отвергает мысль о том, что Владу способен на измену.

— Ты хочешь сказать, что я не в состоянии быть объективным?

— Может быть, и так. Ты спросил меня, где сейчас Владу, будучи уверен, что я не отвечу, правда? Так вот я тебе отвечу, но отвечу предположительно. Первый вариант: опасаясь, что Роксана узнала о его деятельности, Владу скрывается в каком-то надежном месте, может быть, ждет, когда хозяева вызволят его каким-нибудь образом из страны. Второй вариант: исчез, выйдя на контакт с хозяевами, которые заранее подготовили его побег — фальшивые документы, паспорт, — а сейчас уже находится далеко за пределами страны…

— Это было бы ужасно! — бормочу я, внезапно охваченный необъяснимой яростью перед убедительностью этого предположения.

— Было бы еще хуже, если бы, например, он попробовал угнать самолет.

— Ну ты хватил! Шуточки же у тебя…

— Какие уж тут шуточки, дорогой мой летчик! Рабочие версии — это продукт нашего логического мышления, способности к анализу или синтеза. Тебе, конечно, трудно — ведь вы с Владу столько лет вместе. Но ты попробуй взглянуть на это со стороны и хладнокровно выстроить цепочку версий, исходя из предположения его виновности.

— Я не выдвигал таких версий! — протестую я, уже не на шутку рассерженный, на что Визиру, однако, не обращает ни малейшего внимания.

— А почему не выдвигал? Версия — это еще не обвинение.

— У меня и так на душе скверно, майор, а ты еще подливаешь масла в огонь. Если бы Роксана не покончила с собой, мы бы сейчас знали наверняка… Что ж это такое? Зовет нас, ждет и между тем перерезает себе вены!

И по поводу этого несчастного случая можно выдвинуть не одну версию. Но я предлагаю подождать, пока нам неизвестно заключение милиции. Может, они найдут письмо или записку Роксаны в ванной, куда мы не входили, или где-нибудь в другом месте. Если нет, то спросим Диникэ, она ведь что-то ему рассказала.

Вдалеке, в ночи, медленно проплывают огни парохода. Куда? Откуда? Под чьим он флагом? Вспоминается, что сверху редко можно различить далеко внизу, на темной поверхности моря, маленькие огоньки, а когда я их замечал, мне казалось, что и они несутся со сверхзвуковой скоростью.

Визиру снова нарушает молчание:

— Даже с моим опытом, который так хвалит полковник Мареш… Я не раз замечал, как трудно проникнуть в самую глубину какого-либо дела. Вот в этом деле, например, есть много деталей, которые очень трудно понять: не могу себе представить, как и где могли завербовать Владу? Чем они могли его заманить? Значит, враг должен был выискать в его характере какие-то слабости… Какие именно? Ну давай, ты ведь его знаешь как себя самого.

На память мне приходит, что в связи со своей страстью к путешествиям Владу увлекался географическими картами. Может, здесь и кроется «слабость»?

— Нам нужно проследить, — продолжает свою мысль Визиру, — где бывал Владу в последнее время, где проводил отпуск, что у него за друзья были вне гарнизона… женщины, с которыми у него была связь… Кстати… — Визиру берет меня под руку (мы в это время неторопливо идем в сторону гостиницы). — Когда Владу впервые рассказал тебе об этом загадочном «мерседесе»?

— В сентябре 1979 года, после его отпуска на побережье. Он еще в Пояна-Брашов заезжал.

— Это тогда он познакомился с Роксаной?

— Да, это было в том же году. Не знаю, какую ты усматриваешь здесь связь. Владу сообщил об этом «мерседесе» в Брашове, но потом рассказал, что, по его мнению, видел его и на побережье… У тебя есть какая-нибудь идея?

Визиру снова добродушно смеется:

— Я тоже ищу какие-нибудь зацепки. В Бухаресте живет один мой приятель, Фрунзэ, мы работаем вместе уже больше двадцати лет. Что-то я по нему соскучился. Люблю с ним поговорить… Ты, надеюсь, не храпишь? Так что мы выспимся, а завтра утром попросим Матея Диникэ рассказать, что он услышал от своей сестры.

— Может, ты от меня что-то скрываешь, майор?

— Конечно, скрываю… свою бурную жизнь на земле, а не в воздухе, хотя, что там говорить, я бы с удовольствием полетал.

И всю дорогу из центра до гостиницы «Континенталь» мы оживленно болтаем о пустяках.

С майором Винтилэ мы встречаемся на следующий день в помещении, предоставленном нам на все время пребывания в Констанце. Он приходит утром с тоненькой папочкой, в которой лежит несколько листочков бумаги. Винтилэ не только толстяк и астматик, но еще и обладатель огромной лысины, которой я вчера не заметил. Его массивный подбородок нервно подергивается, и оттого невольно обращаешь внимание на толстые губы майора. Мы втроем усаживаемся, готовые выслушать первые заключения.

— «В ночь на 15 октября сего года, — начинает читать криминалист, — приехав на дачу в Дульчешти, принадлежащую ей и ее брату Матею Диникэ, Роксана Владу, перед тем как лечь спать, приняла большую дозу снотворного, что подтверждают данные медицинской экспертизы. Матей Диникэ, брат вышеупомянутой Роксаны Владу, заявил… — Майор вытягивает из папки написанное от руки заявление и зачитывает его нам своим астматическим голосом: — «Моя сестра не спала две ночи и была в сильном нервном возбуждении. Она попросила меня дать ей что-нибудь, чтобы заснуть. Я оставил ей одну упаковку снотворного… и вернулся к себе домой в Констанцу»…

Визиру, делая заметки в записной книжке, перебивает его:

— Значит, он не ночевал в Дульчешти?

— Нет. Он провел остаток ночи в своей квартире. В заявлении он все сообщает. Итак: «Вчера, в 11.15, получив повестку из инспекции, я позвонил в Дульчешти. Роксана мне ответила каким-то осоловелым голосом, язык у нее заплетался, но она меня поняла. Я сказал, что меня вызывают в инспекцию. Она ответила, что если это что-нибудь срочное и представители госбезопасности хотят с ней поговорить немедленно, то она просит их приехать в Дульчешти. А если это не очень срочно, то она просит отложить встречу до завтра. Во всяком случае, она хотела бы сама объяснить суть ее ссоры с мужем».

— Значит, Роксана Владу приняла решение покончить с собой уже после телефонного разговора с братом, — уточняет Визиру.

— Если это действительно самоубийство…

— Как это? — подскакиваю я, словно меня ошпарили.

Удивлен не только я, но и мой коллега из Бухареста. Я перехватываю его вопросительный взгляд.

— Мы нашли в ванне бритву. Эта женщина и в самом деле вскрыла себе вены на левой руке. Она умирала медленно, спокойно, без мучений, постепенно теряя кровь…

— Тогда почему вы сомневаетесь в том, что это самоубийство? — снова перебиваю я его, не в силах сдержать нетерпение.

— Бритва принадлежала ее мужу. В июле супруги Владу провели несколько дней в доме в Дульчешти, верно?

— Совершенно верно, — подтверждаю я.

— Уезжая оттуда, Михай Владу забыл, а может, оставил бритву и другие бритвенные принадлежности.

— И где они теперь? — спрашиваю я, охваченный нелепым желанием взять Владу под свою защиту.

— Послушайте, что заявляет Георге Врабие, сосед Матея Диникэ: «Около полудня я вышел во двор, чтобы нарубить дров. Я увидел зеленый автомобиль «Дачия-1300», стоящий перед домом Диникэ. Из него вышел офицер-летчик. Он был без фуражки, но я обратил внимание на голубую форму». — Майор Винтилэ смотрит на меня усталыми, страдающими глазами и спрашивает: — Если я правильно понял, Михаю Владу принадлежит легковой автомобиль «Дачия-1300». Вы знаете, какого она цвета?

Я глотаю эту пилюлю:

— Зеленая…

— Ну вот видите, товарищ майор, волей-неволей вывод напрашивается сам собой. Были у Михая Владу мотивы для убийства жены? По всей видимости, да. Ведь она раскрыла его секрет, в конечном счете это неизбежно подвело бы его под трибунал. Ведь вы сами сообщили мне, что во время обыска обнаружили в форменном кителе Владу замаскированные миниатюрные микрофоны.

Кровь ударяет мне в голову, в ушах гудит, щеки горят. Да, кто бы посочувствовал мне!

На мое плечо ложится рука Лучиана Визиру.

— Если я хорошо помню расположение домов в Дульчешти, то соседние дома находятся довольно далеко от дома Диникэ. Мог ли сосед ясно различить, кто туда входит и выходит?

— Разумеется, мог, — уверенно отвечает криминалист. — Я проверил. На этом расстоянии цвета можно различить легко, черты лица — несколько хуже.

Чего я, собственно, добиваюсь? Тот, кто нарушил военную присягу, способен и на убийство. Как будто уловив ход моих мыслей, майор Винтилэ продолжает:

— Можно сказать, что мы имеем дело с хитроумным преступлением. Преступник хотел инсценировать самоубийство жертвы. Пока это предположение, и ничего больше. Чтобы сделать окончательные выводы, мы должны ответить на следующие вопросы: каким образом преступник узнал, что его будущая жертва приняла такую большую дозу снотворного, что навело его на мысль убедительно инсценировать самоубийство? Перед нами умышленное, заранее подготовленное убийство или убийце пришла в голову эта мысль по ходу действия? — Майор Винтилэ иронически улыбается. — Видите, дорогие товарищи из госбезопасности, у нас тоже нелегкая работа. Пока я могу только одно сказать наверняка. Если мы докажем факт преступления, то можно уверенно утверждать, что мы имеем дело с преступником… дилетантом, новичком в таких делах.

— В связи с этим, — говорит Лучиан Визиру, — я тоже хотел бы задать вам вопрос: почему вы исключаете вероятность того, что Владу приехал в Дульчешти по каким-то своим, не выясненным еще делам, вошел в дом и увидел в ванной труп своей жены? Он испугался и тут же рванул куда глаза глядят…

— Почему же, мы такого варианта не исключаем, — задумчиво отвечает криминалист. — Я только хотел обратить ваше внимание на то, что на этот факт можно смотреть с разных сторон. Не будем забывать, что мы не нашли ни одной строки, написанной жертвой.

— Отсутствие прощального письма можно объяснить тем, что женщина была под действием снотворного, ей было тяжело писать…

— Согласен. Поэтому мы и не можем точно сказать, самоубийство это или убийство.

— Если разрешите… — Наверное, я просто задохнулся бы, если бы не вмешался сейчас.

Начальник следственного отдела понимает, что я обращаюсь именно к нему.

— Преступление… самоубийство, — продолжаю я. — Во всех ваших версиях Владу — главное действующее лицо. Это означает, что вчера часов около одиннадцати он находился поблизости от Констанцы да еще и за рулем собственной машины?

— Да, конечно.

Я смотрю на Визиру, он слушает меня, склонив голову вправо и задумчиво посасывая свой леденец.

— Значит, он приехал на побережье на машине, которая объявлена в розыск по всей стране? — развиваю я свою мысль.

— Предположим, что да. — Майор становится внимательнее.

— Возникает вопрос: он приехал на побережье, в Констанцу и Дульчешти, раньше, чем его жена, или позже? Как бы там ни было, мы должны задать себе вопрос: а откуда он узнал, что жена убежала из дому и поехала в Дульчешти? Он следил за ней? Предугадал ее действия? В обоих случаях мы должны бы прийти к выводу… — Я настойчиво смотрю на Визиру, чтобы напомнить ему о нашем вчерашнем разговоре. — Итак, повторяю, мы должны бы прийти к выводу, что Владу не уехал за границу и еще вчера около одиннадцати находился в Констанце. А где он скрывался до того, как совершил убийство?

— Если это он совершил убийство… — поправляет меня криминалист. — Я ведь уже подчеркивал, что его виновность должна быть доказана.

— И где Владу спрятал свою машину? Почему автодорожная инспекция нигде ее не засекла, хотя сейчас движение на дорогах менее интенсивное, чем во время летнего сезона?

— Ну, может быть, он предвидел, что его будут разыскивать, и сменил номер, — выдвигает предположение криминалист.

Майор Визиру приходит мне на помощь:

— В словах майора Атанасиу есть кое-что заслуживающее внимания. Мы не знаем точно, совершил Владу убийство или нет. Но нам точно известно, что он переступил порог дома в Дульчешти: форма, цвет машины — сосед это разглядел. Что предпринимает убийца после совершения преступления? Старается как можно скорее скрыться с места преступления. В этом случае можно предположить, что Владу, как верно подметил майор Атанасиу, постарался исчезнуть с побережья. Если же преступление совершил не он, а он только застал труп жены в ванной, то он попытается выяснить обстоятельства самоубийства у ее брата или еще у кого-нибудь.

— Да-да, понимаю, — говорит майор Винтилэ. — Эта версия позволяет предположить, что Владу где-то здесь.

— Значит, нужно его искать… точнее, искать его машину… — продолжаю настаивать я. — Нужно проверить все стоянки, и все машины на них, в том числе и те, что под брезентом…

Неожиданно я припоминаю почти анекдотический случай, когда в Бухаресте угнали милицейскую машину и спрятали ее под иностранным чехлом. Я рассказываю об этом, и Винтилэ весело хохочет.

— Хорошо, мы учтем, что возможны и такие трюки. Я прикажу организовать поиски машины Владу, даже если она стоит под иностранным чехлом.

ЧТО-ТО ПРОЯСНЯЕТСЯ?

На сей раз Матей Диникэ появляется точно в назначенное время. Лицо у него осунувшееся, глаза обведены темными кругами. На нем темный костюм с черным галстуком.

Визиру предлагает ему стул возле письменного стола. Я сижу в углу кабинета. Визиру бросает на меня выразительный взгляд в начинает беседу:

— К сожалению, мы не успели переговорить с Роксаной Владу. Поэтому мы хотели бы попросить вас, хотя это и тяжело, рассказать нам все, что вы от нее узнали.

— Я в вашем распоряжении, — тотчас же откликается Диникэ сдавленным голосом.

Он сидит согнувшись, зажав кисти рук коленями. Я пристально наблюдаю за ним и в то же время, как прилежный ученик, внимательно слежу за майором Визиру — вот у кого мне надо поучиться технике допроса.

— Давайте по порядку, — говорит Визиру. — Прежде всего расскажите нам, как вы узнали, что вечером, а точнее, в ночь на 14 октября в семье вашей сестры произошла серьезная ссора?

— Во вторник утром, — начинает рассказывать Диникэ и облизывает сухие губы, — около пятнадцати минут седьмого, меня разбудил телефонный звонок. Я подумал, случилось что-то в одной из гостиниц, за которые я отвечаю. Но, к моему огромному удивлению, это была Роксана. Она была очень взволнована. Я с трудом понимал, что она говорит… Наконец я разобрал, что накануне они с Михаем сильно поссорились, что он в бешенстве уехал из дому на машине и до сих пор не вернулся, хотя прошло уже больше девяти часов…

— Она объяснила вам причину конфликта? — перебивает его Визиру.

— По телефону нет. — Матей Диникэ совсем вжался в спинку стула. — Но кое-что я уже знал… В последнее время между ними не было взаимопонимания. После свадьбы прошло уже несколько месяцев, а ей все еще не нашлось подходящей работы. Это и было истинной причиной их многочисленных ссор, часто возникавших по пустякам. И когда мы начали тот разговор по телефону, я подумал, что причина все та же. Но я ошибался. В машине, когда я приехал за Роксаной…

— Это она просила вас приехать за ней?

— Да… Она плакала и умоляла взять ее оттуда, иначе… — Диникэ внезапно замолкает и снова облизывает пересохшие губы. — …Иначе она сделает что-то ужасное…

Похожий на стон вздох раздается в тишине кабинета.

— Она высказывала мысль о самоубийстве когда-нибудь раньше? — спрашивает майор Визиру.

Мне нравится этот вопрос. Он позволяет думать и мне, и Диникэ, что Визиру больше склоняется к версии самоубийства.

— Роксана была очень веселая, живая, оптимистка… Даже когда после очередной авантюры ее ждало разочарование, она не слишком близко принимала это к сердцу. Могла грустить день, два, но потом все быстро проходило.

— Как вы думаете, способен ли был Владу убить ее, как предполагает милиция? Были у него настолько серьезные мотивы?

Диникэ отрицательно качает головой и говорит:

— Даже если у Владу и были для этого мотивы, а вы, наверное, сами установите, насколько они основательны, я не могу поверить, что Владу способен на преступление… Нет, нет… Мой разум отказывается это понять.

— Однако ваш сосед Георге Врабие утверждает, что видел Владу в машине возле вашего дома: он вышел из автомобиля и вошел в дом.

— Ну кто же может знать, зачем он приехал? У него были ключи — в какой-то степени этот дом принадлежал и ему тоже… Скорее всего, между ними произошло какое-то объяснение, после чего Роксана была так подавлена. Это мое предположение…

— Что же ваша сестра хотела нам сообщить? Она, бедная, не успела этого сделать…

Вопрос этот приводит Матея Диникэ в состояние еще большего напряжения. Он вынимает носовой платок, промокает им лоб и щеки. Я его прекрасно понимаю: не так-то легко мысленно вернуться к последним разговорам с только что умершей сестрой.

— Ох! История неприятная и невероятная… — бормочет он, запихивая скомканный носовой платок в карман, потом набирает в грудь воздуха и продолжает уже не таким вялым голосом: — По дороге в Констанцу в машине Роксана, не переставая рыдать, рассказала мне, что у них произошло. Я слушал и не верил своим ушам. Она рассказала, что этим летом, в июне или июле, они поехали прокатиться в автомобиле. Дело было к вечеру… Выехали вроде бы на главную магистраль. Владу, как обычно, вел машину. Через некоторое время свернули с магистрали.

— А Роксана умела водить машину? — спрашивает майор.

— Она должна была вот-вот получить права, — довожу я до его сведения.

— Итак, они свернули… — напоминает Визиру Матею.

— Да, свернули. Уже заметно темнело, и Михай остановился справа, на опушке леска, чтобы подышать свежим воздухом — так он сказал Роксане. «Полюбуйся, — говорит, — на звезды». Через некоторое время с противоположной стороны подъехал легковой автомобиль и остановился в каких-нибудь десяти метрах от них. «Это еще что?» — спросила Роксана, «Оставайся здесь, — успокоил ее Михай, — я пойду узнаю, в чем там дело». Роксана хотела его удержать: «Пусть сами подойдут, если им что-нибудь нужно».

— Логично, — подтверждает Визиру.

— Он, однако, не послушался ее и поспешил к незнакомому автомобилю. Заинтригованная Роксана наблюдала за происходящим. Машина эта была «мерседес» с иностранным номером — она разглядела, потому что фары освещали его.

— «Мерседес»? — оживляется Лучиан Визиру, бросая на меня многозначительный взгляд.

Я, разумеется, тоже слушаю затаив дыхание: значит, этот таинственный «мерседес» действительно существует.

— Она рассмотрела цвет машины?

— Не помню, говорила ли она мне об этом… После того как Михай Владу вернулся, она его спросила: «Что он хотел?» «Пустяки, не знал точно, как ехать в Бухарест», — ответил Михай небрежно, а она больше ничего не уточняла. Но это происшествие…

— Какое?

— Встреча с иностранцем. Она повторилась на побережье.

— И тоже ночью?

— Да, между Костинешти и Мангалией. На этот раз Роксана настаивала на объяснении. Михай снова отделался общими словами. Роксана рассердилась и сказала, что раз он ей нисколько не доверяет, то и она ему тоже. Ведь она работала в турбюро и хорошо знает порядок общения с иностранцами. Он рассмеялся и пытался ее успокоить. Но потом в конце концов признался, что выполняет задание, и взял с нее слово, что она будет хранить это в тайне.

— Он что, именно так и сказал? — снова вмешиваюсь я в беседу.

— Я передаю так, как мне рассказала Роксана, пока мы ехали в Дульчешти. Она была совершенно не в себе. Он так ей и сказал: «Я выполняю задание, и ты, пожалуйста, не вмешивайся». На что Роксана ответила: «А зачем ты тогда берешь меня с собой? Почему не оставил меня дома?» «Потому что ты мне нужна для прикрытия! Смотри же, никому ни слова», — потребовал он…

Мое недоумение все усиливается. Ни я, ни полковник Мареш, который мог дать Владу задание без моего ведома, не в курсе ночных приключений «одинокого летчика». Кроме его рапорта о таинственном «мерседесе», следовавшем за его машиной, он нам ничего не сообщал. Может быть, Владу увлекся идеей в одиночку решить загадку «мерседеса» и поднести нам на блюдечке результат? Эти действия можно было бы назвать по-детски наивными, но не невозможными.

— Не исключено, что Михай как раз выполнял такое задание, — высказываюсь я осторожно.

— Роксана снова разразилась плачем, — продолжает между тем Диникэ. — Она тоже поначалу так думала, но потом в их семейном бюджете неожиданно появились деньги, явно не имевшие отношения к его окладу.

— Большие суммы? — интересуется Лучиан.

— Порядка нескольких тысяч… Она добивалась объяснений, но он увиливал от ответа, говорил, что якобы получил премию. Но Роксана немедленно расспросила жен других летчиков и узнала, что Михай ее обманывает.

Она проглотила и это, но однажды при уборке квартиры нашла сберкнижку с кодом «Улисс», на которой лежала кругленькая сумма — сорок или пятьдесят тысяч лей.

— Где она ее нашла?

— Не могу точно сказать… поверьте мне… Я тоже был изумлен, даже подумал, что моя сестра, которая никогда не страдала отсутствием воображения, снова нафантазировала… Когда Роксана молча положила перед Михаем сберкнижку, он вначале растерялся, потом рассердился. Заикаясь от волнения и раздражения, он сказал, что эти деньги — его сбережения за много лет на тот случай, если с ним что-нибудь произойдет. Тогда у нее на первое время будет какая-то сумма. Он якобы собирался рассказать ей о сберкнижке. «Ты считаешь меня дурочкой?» — рассердилась она. Между ними разразилась новая ссора, и Роксана пригрозила, что она поговорит с майором Атанасиу. — Матей Диникэ поворачивает голову ко мне. Его потное лицо искажено душевным страданием. Он снова вытаскивает носовой платок, чтобы промокнуть лоб, и вздыхает: — Она не успела этого сделать! В понедельник после обеда у них снова вспыхнула ссора. Из-за какого-то пиджака, который она вынула из шкафа, чтобы почистить и погладить. Когда Михай увидел ее с этим пиджаком в руках, он просто вышел из себя. «Не трогай этот китель!» — прорычал он. «Да что ему будет, дорогой, что он, из золота, что ли, чтобы его не трогать? Посмотри, воротник просто черный от пота». Он только еще больше рассердился: «Я тебе говорю — не трогай, значит, не трогай!» Роксана иронически усмехнулась и сказала: «Что, этот китель тоже участвует в выполнении задания?» Вместо ответа Михай дал ей пощечину. С этого момента их ссора получила иное направление. Роксана объявила, что идет к майору Атанасиу, но Владу начал просить у нее прощения и обещать, что он приведет ей доказательства того, что он не негодяй, что он действительно выполняет специальное задание. После этого он уехал, как вы знаете, и больше не вернулся…

Замолчав, Матей Диникэ по очереди смотрит то на Визиру, то на меня. Он выглядит совсем беспомощным и растерянным.

«А вдруг, — думаю я, — Владу все же получил спецзадание от… скажем, от вышестоящего штаба? А Роксана невольно вмешалась и чуть ему все не испортила? Да, но тогда нас в любом случае должны были предупредить о таком задании».

— Хорошо, — бормочу я, — но во вторник утром Роксана звонила мне и просила немедленно к ней приехать… Я был у нее, однако она ничего не сказала мне об этом.

Визиру, кажется, доволен таким направлением разговора.

— Я ее тоже об этом спросил, — отвечает Матей Диникэ. — «Почему же, — говорю, — ты ничего не сказала майору Атанасиу?» Ее сбил с толку отъезд Михая, его обещание вернуться с доказательством того, что он не негодяй… Она не хотела компрометировать его раньше времени, надеялась, что он вернется и докажет свою правоту. Но он не возвращался, и она решила, что он разбился где-нибудь на дороге. Впала в панику и позвонила мне… просила помочь.

Майор Визиру задумчиво листает свой блокнот и кивает:

— Логично! Жаль, что она не рассказала нам этого сама… Майор Атанасиу, у вас есть какие-нибудь вопросы? Мы не можем так долго злоупотреблять доброй волей товарища Диникэ.

Матей Диникэ пожимает плечами, как бы говоря: «Ну что вы, товарищи, какое там злоупотреблять! Раз уж все так вышло…» Голос его слаб и беззащитен:

— Да не думал я… Сестра была такой счастливой, когда выходила замуж…

Хотя Визиру уже дал мне понять, что пора отпустить Матея Диникэ, поскольку беседа, как видно, исчерпала все его силы, я решаю только уточнить кое-что напоследок:

— Ваша сестра, по словам ее соседки…

— Да, Лика Грама…

— Вы с ней знакомы?

— Мне о ней рассказывала Роксана — это ее близкая приятельница.

— Так вот, по словам Лики Грама, Роксана Владу уехала из военного городка примерно в час дня… — Я специально передвигаю время, чтобы проверить его память. — А почему вы не приехали за ней домой?

— Извините, ради бога, но я должен уточнить… Лика Грама немного ошиблась. Когда я приехал к мосту, было половина четвертого. Мы договорились еще утром, когда Роксана мне позвонила и я обещал за ней приехать, что доеду до городка Н. и оттуда позвоню ей еще раз.

— А для чего это было нужно? Ведь вы могли сразу приехать в гарнизон?

— Она так предложила, и я согласился, не особенно раздумывая. Роксана все еще надеялась на возвращение Михая, и если бы он действительно вернулся, то какой бы был смысл мне ехать дальше, чтобы забрать ее? Она должна была сказать, ехать мне дальше или нет… Ну а когда я узнал, что Михай не вернулся… Роксана сказала, что выйдет ко мне на мост, что не нужно ехать в гарнизон — ей стыдно перед людьми. Я же вам говорил: она была не в состоянии обдумывать все хладнокровно, а я тогда еще не был в курсе происшедшего. Позвонив из Н., я поехал дальше, в гарнизон. На мосту меня уже ждала Роксана. Выглядела она ужасно…

— Благодарю вас, — говорю я вставая. — Позвольте еще раз выразить вам наше соболезнование.

Мы пожимаем друг другу руки. Визиру тоже прощается с Матеем Диникэ. Возле дверей Матей еще раз печально улыбается:

— Я еще постою здесь в коридоре, покурю.

В коридоре его ждет младший офицер, который должен проводить его к выходу.

— Ну и что ты думаешь делать? — спрашивает Визиру, как только мы остаемся одни.

— Во-первых, нужно связаться с начальством и выяснить прежде всего, не давал ли кто-нибудь, минуя штаб дивизии, спецзадания Михаю Владу.

Умные, проницательные глаза моего нового друга смотрят на меня внимательно, изучающе.

— Если хочешь звонить им только для этого, то можешь не утруждать себя. Я тебе сам отвечу. Прежде чем меня перебросили в Констанцу, мы там, в Бухаресте, навели справки, чтобы исключить возможность спецзадания по какой-то другой линии. К сожалению, ни от кого никаких заданий Михай Владу не получал.

Лучиан Визиру кладет в рот очередную ментоловую карамель, а я говорю:

— Ну что тебе сказать, майор? Жалко! Я, признаться, надеялся на положительный ответ. Теперь все связывается в цепочку, все прояснилось. Хочешь не хочешь, придется принять версию майора Винтилэ, что Роксану убил ее муж, майор Владу.

— Да, брат летчик, все указывает на то, что так оно и есть.

— Может, дашь и мне конфету?

— С удовольствием. Вижу, я тебя обратил в свою веру.

Я рад сделать ему приятное:

— Эта карамель — стоящее дело. Приятно охлаждает рот… Продолжай, я тебя слушаю…

— Весь мой опыт всегда подсказывал и подсказывает — если хочешь, учись, ведь ты говорил, что тебя интересует мой опыт, что окончательные выводы можно сделать только после того, как мы все довели до конца, когда проведено полное расследование, все проверено, сопоставлено.

— А ты считаешь, что мы еще далеки от того, что можно подвести черту?

— Э-э, ты не забывай об одном: этот старый лис, майор Винтилэ, еще не закончил следствие…

— А ты допускаешь еще такое чудо, что вдруг подтвердится невиновность Михая Владу?

— Честно говоря, нет… Я не очень-то верю в чудеса. Но, видишь, ли, интуиция подсказывает мне, что рано подписываться под окончательными выводами. Нужно проверить все, самые мельчайшие детали, чтобы исключить сомнения. Ну, например, мы не знаем, зачем Владу по крайней мере дважды брал с собой Роксану на ночные встречи с «мерседесом», когда ему было гораздо удобнее обойтись без свидетеля. Что ты на это скажешь? Конечно, мне есть что сказать по этому поводу. Подумав, я отвечаю:

— Возможно, он ее недооценил. Хотел использовать жену как прикрытие, чтобы не вызывать подозрений у наших, из гарнизона. А может быть, намеревался постепенно вовлечь ее в шпионскую деятельность.

Лучиан Визиру улыбается:

— Ну, брат летчик, не такой уж ты неопытный! А как ты думаешь, неизвестный в «мерседесе» знал, что Владу приедет на встречу с женой?

— Думаю, что да, — отвечаю я уже менее уверенно.

— Конспиративная встреча в присутствии третьего лица? Тебе это не кажется странным?

— Послушай, майор, а ты не боишься запутаться в дебрях этих многочисленных вопросов, как в трех соснах? — шучу я.

— Нет! — отвечает он серьезно. — Здесь что-то не стыкуется. Не знаю что, но что-то мне не нравится.

Я вижу, что он повеселел, и это немного разряжает тягостную атмосферу, воцарившуюся после ухода Матея Диникэ.

— Мы доведем это дело до конца! — ободряюще подмигивает мне Лучиан. — Я сейчас ухожу… пойду к майору Винтилэ, посмотрю, что у них там. Пока я хожу, ты посиди тут, сосредоточься, прокрути в голове еще раз весь сюжет с «одиноким летчиком», сопоставь все, что ты знаешь об этом происшествии в гарнизоне, с тем, что происходило в Констанце. Может быть, найдешь несоответствие. Меня интересует все, что не совпадает, все нестыковки — при анализе все это пригодится. Ну как, согласен?

— Согласен, профессор!

— Ого! Ну давай размышляй, прилежный ученик!

Он смеется, хлопает меня по плечу и выходит из кабинета все с тем же блокнотом в руках. В эту минуту я ему ужасно завидую. Хотя у меня виски уже начали серебриться, я действительно готов стать учеником этого человека.

Точно следуя его совету, я шаг за шагом, кадр за кадром мысленно прокручиваю фильм, которому мы дали условное название «Одинокий летчик». И в самом деле, внимательный анализ позволяет мне открыть несколько нестыковок и неувязок. Анализирую то, что видел и слышал сам, что узнал от Лики Грама, Матея Диникэ, присоединяю к этому мнение полковника Мареша, сопоставляю и привожу все это в некий порядок. И вот что у меня получается в результате этого математико-кинематографического анализа.

1. Матей Диникэ показал, что Роксана позвонила ему во вторник, около шести утра. Именно в этот день я просил сержанта Георгиу дать мне список всех междугородных разговоров, зарегистрированных им с начала дежурства, то есть с 7.00. Чтобы проверить заявление Диникэ, я тут же позвонил в часть и попросил дежурного просмотреть регистрационный журнал перед дежурством Георгиу, не звонила ли Роксана Владу в Констанцу и если да, то во сколько. Дежурный подтвердил, что в 6.10 Роксана звонила по номеру 2-41-14 в Констанцу. Так что заявление Матея Диникэ вполне соответствовало действительности.

2. В разговоре со мной Роксана Владу меня заверяла, что часов в десять по моему совету звонила в Бухарест родителям Михая Владу, после чего сообщила, что Владу у них не появлялся. Однако этот междугородный разговор не был зарегистрирован в журнале. Отсюда ясно следовало, что Роксана сознательно ввела меня в заблуждение. Зачем? Каковы были ее намерения? Может быть, она знала, где в тот момент находился Владу со своей зеленой «дачией»? Если она это знала, то считала какие-либо выяснения в Бухаресте бессмысленными. А может, она просто-напросто из родственных чувств не хотела волновать свекровь? И в том и в другом случае здесь возникает большой знак вопроса.

3. Из того же журнала следовало, что в 10.30 мужской голос из Констанцы просил соединить его с квартирой Владу. Его соединили. Кто это был? С кем говорила Роксана? С братом? Нет. Матей Диникэ засвидетельствовал, что в течение этого дня он разговаривал по телефону с Роксаной дважды: первый раз утром, до семи часов, и второй — по общественному телефону в ресторане около полчетвертого. Это подтверждалось данными нашего регистрационного журнала. Кем же был тот мужчина, который звонил Роксане из Констанцы? Владу? Теоретически этого нельзя исключать. Если он прятался, например, в этом доме в Дульчешти… Но это предположение наводит нас на следующий вывод: Роксана, естественно, должна была бы рассказать брату о том, что Владу звонил ей из Констанцы. Почему она этого не сделала? А может, она рассказала, но он был так подавлен и взволнован, что забыл нам об этом сказать? Во всяком случае это заслуживает внимания.

4. В 14.15 Роксана Владу просила коммутатор соединить ее с абонентом 1-14-24. Это телефон в зале ресторана «Дунайские волны» в Н. С кем она говорила? С кем-нибудь из персонала? С посетителем, ждавшим ее звонка? Ответ на этот вопрос следовало бы искать еще тогда, когда я находился у себя в части. Впрочем, и сейчас еще не поздно сделать это, но тогда я должен немедленно поехать в Н.

5. В регистрационном журнале были учтены два междугородных заказа на номер Владу: в 16.00 и в 17.00. В обоих случаях к телефону подходила Лика Грама. И в обоих случаях связь была прервана. Возможно, некто ожидал, что трубку возьмет Роксана, и, услышав посторонний голос, не стал продолжать разговор. Значит, это мог быть только человек, который хорошо знал ее голос. То есть Владу, который еще из утреннего телефонного разговора должен был узнать, что Роксана уезжает в Констанцу. Может быть, именно поэтому она так торопилась убежать из дому?

Красивые версии! Но они разбиваются об одно и то же препятствие: почему Роксана не сообщила брату о том, что Владу находится в Констанце?

Тут на меня скатывается лавина других вопросов. Если предположить, что Владу весь вторник скрывался в Констанце, то спрашивается: был ли он в контакте с Матеем Диникэ? Если да, то какую цель преследовал Диникэ, скрыв это от нас? И если это так, то почему для Владу было легче связаться о шурином, чем позвонить в часть? От ответа, который сразу пришел мне в голову, меня обдает холодом: потому что Владу чувствовал себя виноватым! Но если он знал свою вину — и какую! Измена родине! — то почему он, находясь в отчаянном положении, не пытался избавиться от единственного свидетеля своего падения? Принимая версию, что он обдуманно совершал преступление, мы должны задать себе вопрос: зачем ему понадобился еще один свидетель — Диникэ? Логически можно прийти только к одному ответу: ни сам Владу, ни Роксана не были искренни с Матеем Диникэ. Они что-то скрывали. Что именно?..

Когда Лучиан Визиру возвращается, я стою в глубокой задумчивости возле окна и наблюдаю оживленную городскую суету внизу.

— Ну, брат летчик, как дела? Задание выполнил? Звуковой барьер прошел? Перехват был удачным?

Визиру вернулся в настроении гораздо более веселом, чем до ухода. Он протягивает мне коробку с леденцами:

— Ну, говори, что надумал? Я тебя слушаю.

— Ты, майор, со своими леденцами что дрессировщик с тиграми — дрессируешь, командуешь «ап!», и если прыгнут, то даешь леденец.

— Видишь, в нашей профессии не вредно иногда и отдохнуть! — улыбается Визиру. — Можно и пошутить.

Я начинаю неторопливо рассказывать, к каким мыслям пришел, пока анализировал дело «одинокого летчика». С первой же минуты я замечаю, что он слушает меня внимательно, точь-в-точь как профессор, экзаменующий студента. Когда я наконец заканчиваю, Визиру, к моему крайнему огорчению, сухо бросает: «Интересно», — и все. После короткой паузы он спрашивает:

— А ты знаешь, как выглядит этот ресторан «Дунайские волны»? Он большой? Много там посетителей? Сколько там официантов?

— Вообще-то Н. небольшой городок. Ресторан с претензиями, но необоснованными. Три или четыре официанта. Полный сбор там бывает только в те дни, когда летчики, в основном молодежь, выезжают поразвлечься. Там и потанцевать можно. А ты почему спрашиваешь?

— Хочу у тебя попросить помощника. Ты сам должен остаться здесь, без тебя мы не обойдемся. У тебя есть сообразительный парень, которого можно было бы послать в Н.?

— У меня все сообразительные.

— Мы дадим ему задание выяснить все обстоятельства, связанные с телефоном в ресторане «Дунайские волны». Может быть, удастся узнать приметы того, кто разговаривал с Роксаной.

— Да, конечно. Я уверен, что официанты должны были запомнить приметы.

— В конце концов, не так уж часто клиента вызывают к ресторанному телефону.

— Нет, в «Дунайских волнах» как раз часто. Там ведь бывают летчики. Их-то обычно и вызывают из части.

— Ну, как бы там ни было, дело должно проясниться.

— Думаешь?

— Уверен.

Я настроен более скептически, тем не менее тут же звоню в часть. Майор Лучиан Визиру на ночь в гостиницу ехать не собирается. Меня он, впрочем, предупреждает, что будет отсутствовать. Куда он собрался, майор не говорит, а я ничем не выдаю своего любопытства.

Встречаемся мы на следующий день в здании инспекции, в выделенном для нашей группы помещении. У Визиру вытянувшееся, усталое лицо невыспавшегося человека. Выглядит он неважно. Я уверен, что он провел ночь в своей компании, даже, возможно, довольно весело, а может быть — кто знает? — он провел ночь не с друзьями, а с женщиной. Эти предположения меня огорчили, потому что я уже успел составить о нем собственное мнение, и неплохое.

Он пожимает мне руку и спрашивает:

— Ты получил ответ из части?

Я вытаскиваю из папки с надписью: «К докладу» записку, написанную мною накануне ночью, и протягиваю ему:

— Ты разберешь мой почерк?

— Почему бы нет? Написано вполне разборчиво.

Он берет мою писанину, углубляется в чтение, а я обвожу глазами наш кабинет. На письменном столе Визиру лежит пухлая папка с надписью от руки: «Дело «одинокого летчика». «Ого, — думаю я, сдерживая удивленный возглас. — Откуда же оно взялось? Кто его собрал?»

— Все в порядке, — объявляет Визиру, довольный прочитанным, и не находит ничего лучшего, как положить мою записку на свою пухлую папку, прикрыв название, которому мог бы позавидовать не один автор шпионских романов. — А теперь, товарищ майор, у меня к вам просьба, — обращается он ко мне официальным тоном. — И я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Я пригласил к нам на повторную беседу Матея Диникэ. Я бы хотел, чтобы в течение нашей беседы вы нас не прерывали и в этой беседе не участвовали.

«Ага, — думаю я, — теперь он стал обращаться ко мне на «вы», за ночь решил перейти на официальный тон, браво!»

— И что же, я должен сидеть и, как дурак, таращить на вас глаза? — обиженно спрашиваю я.

— Я потом объясню, для чего это.

— Могу и вообще выйти…

Лучиан Визиру не дает мне продемонстрировать до конца возмущение человека, уязвленного в своем самолюбии.

— Атанасиу, это не тот случай, чтобы ты обижался. Если не ошибаюсь, за результат нашего следствия отвечаю в основном я, а потому… прошу тебя слушать молча и делать заметки.

— Какие заметки?

— Какие твоей душе угодно!

Я проглатываю и это: нужно помнить, что при всех обстоятельствах я должен сохранять хладнокровие и самообладание. Я спокойно усаживаюсь за стол, ожидая прихода Матея Диникэ, и пока перелистываю материалы из своей папки «К докладу». К счастью, ожидание не затягивается. Когда в наш кабинет входит брат Роксаны Владу, майор Лучиан Визиру поднимается ему навстречу и дружеским жестом протягивает руку.

— Извините нас, товарищ Диникэ, что мы вас опять побеспокоили, да еще в такие тяжелые для вас дни… Садитесь, пожалуйста… Жизнь обрушила на вас тяжелое испытание.

От усталости и бессонницы темные круги под глазами Диникэ увеличились. Как и вчера, он одет в темный элегантный костюм, цвет которого еще больше подчеркивает его бледность.

— Я стараюсь держаться… Надо выдержать.

— От всего сердца желаю вам справиться со своим горем, — сочувственно говорит Визиру.

Я наблюдаю эту сцену с напускным равнодушием, а пальцы мои нервно теребят авторучку.

— Благодарю вас, — тихо говорит Диникэ. — Не знаю, смогу ли я жить после всего этого.

— Мы с майором Атанасиу от имени учреждения, которое представляем, выражаем вам благодарность за те сведения, которые вы нам предоставили устно и письменно.

Это вступление моего «начальника» меня удивляет. «Ты смотри-ка, вещает, как радио, и от моего имени, да что там от моего — от имени управления, даже не посоветовавшись, даже не предупредив меня». Но свое раздражение я стараюсь не показывать.

— Считаю, что я только выполнил свой долг, — говорят Диникэ.

— Вчера, после того как вы от нас ушли, — продолжает Визиру тем же дружеским тоном, — товарищ Атанасиу вернулся самолетом в гарнизон и произвел обыск в квартире супругов Владу…

Майор кивает в мою сторону, а я, с трудом скрывая негодование, делаю вид, что поглощен просмотром бумаг на столе.

— Обыск выявил несколько предметов, подтвердивших ваши заявления.

Под напряженным взглядом Диникэ майор направляется к сейфу и вытаскивает оттуда сберкнижку на предъявителя, которую мы обнаружили во время вчерашнего обыска.

— Вот она… Мы обнаружили сумму денег, о которой вам говорила ваша сестра, бедняжка.

Майор кладет книжку на стол перед Диникэ и возвращается к сейфу, откуда вытаскивает форменный китель Владу — еще один сюрприз — и держит несколько секунд на весу.

— Вот наш второй «трофей»… Благодаря вашему заявлению, — говорит Лучиан Визиру, довольный произведенным эффектом, — мы проверили одежду… Когда Роксана взяла китель, чтобы его почистить, она едва не «наступила на мину». Вообразите, под петлицами экспертиза обнаружила два предмета, которые являются доказательствами шпионской деятельности вашего бывшего зятя.

Из кармана кителя на свет божий появляются два миниатюрных микрофона. У Диникэ не выдерживают нервы, и он спрашивает сдавленным голосом:

— Что это?

— Ваша сестра была права! Она случайно обнаружила, что муж ведет преступную деятельность: это миниатюрные микрофоны… японского изготовления… Владу зашил их в углах лацканов, под петлицами.

Майор по-хозяйски раскладывает на письменном столе китель, микрофоны, сберкнижку.

— Господи! — безнадежно шепчет Диникэ. — Владу был шпионом?! Нет, нет, не могу в это поверить!.. Хотя понимаю, что эти предметы доказывают его виновность… Боже…

Нужно сказать, что даже на меня этот парад-алле производит впечатление.

— Мы нашли даже кое-что… кое-что из вещей, принадлежащих вам.

— Мне?! — немедленно и в крайнем изумлении реагирует Диникэ. — Книги, может быть…

— Нет-нет, это открытка из Гамбурга.

Лучиан Визиру протягивает ему открытку и занимает свое место за письменным столом. В мою сторону он даже не смотрит. Полностью игнорирует меня. Как будто меня вообще здесь нет. При виде открытки на лице брата Роксаны появляется грустная, покорная улыбка. Не дожидаясь вопроса, он говорит:

— Да, это моя открытка… Я читал какой-то роман — уж не помню, что именно, — и открытку использовал вместо закладки. Я его не успел дочитать, Роксана взяла книгу себе примерно месяц назад, а то и раньше. Они тогда приезжали ко мне вместе с Владу.

— Если хотите, можете забрать свою книгу.

Интересно, получил ли Визиру ответ из управления порта? Почему он мне ничего не сказал? «Ну и черт с тобой», — думаю я, переключая свое внимание на Диникэ, который продолжает говорить:

— Я бы хотел, если это возможно, получить в свое распоряжение все вещи, оставшиеся после сестры!

— Конечно. Закон вам дает такое право, — успокаивающе кивает Визиру, а поскольку Диникэ уже положил открытку на стол, майор берет ее в руки, восхищенно любуется ночной иллюминацией Гамбурга, после чего все с тем же восхищением переворачивает открытку, бросает мимолетный взгляд на текст и кладет обратно на стол. — Как это замечательно — путешествовать, своими глазами видеть мир! К сожалению, ни у меня, ни у моего коллеги, майора Атанасиу, — в этот момент он даже не удостаивает меня взглядом, — не было возможности слишком часто выезжать за границу… Гамбург… Марсель… Касабланка… Порты, известные всему миру!

Диникэ улыбается второй раз за время сегодняшнего разговора — это короткая и горькая улыбка — и говорит:

— Для того чтобы их увидеть, нужно быть моряком, как Мирча Василою — мой друг детства.

— Жизнь моряка тоже нелегка… Днем и ночью у тебя перед глазами одно и то же — волны, небо и снова волны… Да, эта профессия полна опасностей и лишений… Мне нравится, как он написал о том, что не поддается обманному сверканию портовых огней. Он разбирается в жизненных противоречиях. Как хорошо он тут вот написал… — Визиру берет со стола открытку и читает: — «Порт и город живут тяжелой, трудовой жизнью… Во всех портах нас больше всего поражают социальные контрасты», — по лицу Визиру блуждает улыбка. — Эх, я тоже хотел бы увидеть социальные контрасты Гамбурга! А знаете почему? Потому что это один из городов, в котором в гитлеровские времена шеф военной контрразведки Канарис — вы слышали, наверное, об адмирале Канарисе? — организовал крупный центр шпионажа… У меня тоже есть маленькие профессиональные пристрастия.

Диникэ не находит, что сказать, и повторяет:

— Вам надо было стать моряком, как Мирча.

— Морским волком! — весело смеется Визиру. Наверняка он воображает себя в этот момент в виде бравого капитана, со шкиперской бородкой, с трубкой в углу рта.

— Мирча, это… — Визиру как будто вдруг припоминает что-то. — Не тот ли это моряк, в которого Роксана когда-то была влюблена?.. Ну тот, про которого вы рассказывали?

— Да, это он… Он придумал для Роксаны прозвище — Бобо.

— И Роксане это нравилось? — разочарованно тянет Визиру. — У нее ведь такое красивое имя!

— Это ее забавляло, — грустно объясняет Диникэ.

Лучиан Визиру открывает папку с делом, достает протокол, подписанный накануне Матеем Диникэ, и быстро просматривает его, как бы в поисках нужной ему фразы. Взгляд его, полный сочувствия, вновь устремляется на собеседника.

— Я еще немного вас задержу, товарищ Диникэ, вы уж извините, вам и так тяжело… Но нам нужно закрыть дело. Поэтому придется вернуться к нашим, как говорится, баранам. Я бы хотел попросить вас кое-что прояснить или дополнить, даже сам не знаю, как точнее выразиться…

— Прошу вас, я в вашем распоряжении, — великодушно предлагает свои услуги брат несчастной Роксаны все с той же глубокой грустью и горечью.

— Вы заявили, что по дороге в гарнизон остановились возле телефонной станции и оттуда позвонили сестре. Правильно?

— Да, верно…

— Далее, мы тут вот записали, что вы поехали дальше.

— Да, да, — поспешно соглашается Диникэ.

— Вы еще где-нибудь останавливались?

Внимание! Майор Визиру незаметно пустил в работу мою информацию из записки, которую я ему утром представил.

— Да, я заехал перекусить в ресторан «Дунайские волны».

Верно. Он действительно вошел в ресторан, заказал яичницу, биточки и бутылку минеральной воды.

— Я вам не сказал об этом маленьком привале, чтобы не загромождать свои показания ненужными деталями… Например, я не сообщал, что, пока я сидел за столиком в ресторане, зазвонил установленный в холле ресторана телефон и, к моему крайнему удивлению, ко мне подошел официант и спросил, не я ли Матей Диникэ, если да — то меня просит к телефону сестра. Он заметил мое удивление и объяснил, что это аппарат для летчиков. То же самое мне чуть позже сказала и Роксана.

Ну что ж. Полное совпадение с показаниями официанта.

— А что побудило Роксану звонить вам по этому телефону?

— Когда я ей звонил с почты, то сказал, что зайду перекусить в ресторан, потому что умираю от голода. Она знала, откуда я говорю, но не предупредила, что между «Дунайскими волнами» и военным городком существует такая связь. Я был весьма удивлен, когда официант пригласил меня. Зачем мне звонила Роксана? Чтобы сообщить, что она подойдет к мосту, потому что к ней пришла соседка, и что от Михая нет никаких вестей. Как видите, ничего особенного, и потому я не упомянул о них в моем вчерашнем заявлении. То, что общественный телефон в «Дунайских волнах» называют телефоном для летчиков, может подтвердить, по-видимому, товарищ майор Атанасиу.

Визиру едва заметно кивает мне, давая понять, что я могу ответить.

— Да, это так.

Больше я ничего не говорю и сижу уверенный, что Визиру полностью использовал мою записку, больше из нее ничего не выжмешь. Он, однако, делает еще один вираж, совсем сбивая меня с толку:

— Благодарю вас, товарищ Диникэ. Ваши объяснения мы внесем в протокол. У нас есть еще одна неясность, и прежде, чем мы расстанемся, я попрошу вас ее пояснить.

И Диникэ еще раз подтверждает свое бесконечное терпение и искреннее желание помочь следствию:

— Да, пожалуйста…

Майор листает протокол:

— Здесь вы пишете, что Роксана звонила вам часов около шести утра… Вы кроме нее с кем-нибудь еще говорили по телефону?

Здесь для меня уже начинается terra incognita — неизвестная земля. Я понятия не имею, чем вызван вопрос и почему он ни слова мне не сказал об этом. Может быть, за ночь я стал нежелательным элементом?

— Да, разговаривал. Мне звонили еще раньше, в половине пятого утра, — отвечает Диникэ без колебаний.

— Ах, вот как…

— Но я не думаю, что этот звонок может представлять для вас какой-либо интерес.

— Почему? Это не Роксана звонила?

— Нет, — улыбается Диникэ, — мне звонила женщина… Не думаю, что нужны все подробности…

По моим сведениям, это и не могла быть Роксана — она бы звонила через наш коммутатор, а у меня есть сведения обо всех разговорах в ту ночь.

— Это замужняя женщина? — понимающе спрашивает Визиру.

— Я рад, что вы меня правильно поняли.

— Как мужчина мужчину…

Майор нажимает звонок, дверь немедленно открывается, и лейтенант Дэнилэ, которого я не видел с нашей первой встречи, по-военному вытягивается:

— По вашему приказанию явился!

— Введите Николету Бружан, пожалуйста. А как там у вас с ордером на арест? Прокурор подписал?

— Да, товарищ майор, по вашему приказанию все подготовлено.

Не знаю, насколько удалось ошеломить всем этим Матея Диникэ, но на меня это произвело впечатление. Кто эта женщина, которую лейтенант Дэнилэ должен ввести в наш кабинет, я и понятия не имею. Имя это я слышу в первый раз. А что за ордер на арест? На кого он? На Николету Бружан? На Диникэ? Я пытаюсь поймать взгляд майора Визиру, чтобы уловить в нем ответ, но напрасно. Он ловко избегает моего взгляда. Чтобы не взорваться, я склоняюсь над своим столом, «делая заметки».

Лейтенант Дэнилэ выполняет приказ, и в кабинет входит ярко накрашенная брюнетка, часто моргая длинными накладными ресницами. Из-под шляпы, будто прилепленной к затылку, на плечи падают длинные густые волосы. Тонкое синее демисезонное пальто — она его почему-то не сняла. Синяя сумка через плечо. Лет двадцать пять, не больше. Визиру не приглашает ее сесть и вообще как офицер мог бы быть с ней повежливее. Без всякого вступления, явно торопясь, он сразу показывает ей на Диникэ:

— Николета Бружан, вы знакомы с этим человеком?

Визиру как-то весь сразу изменяется. Исчезает дружеский тон и вся эта дружеская манера обращения к Диникэ.

— Да, я его знаю, — отвечает женщина, даже не взглянув в сторону Диникэ.

— Кто это?

— Как это кто? — Николета Бружан взволнованно хлопает огромными ресницами. — Ах да, понимаю! Это Матей Диникэ.

— Гражданин Диникэ, вы знакомы с этой женщиной?

— Да, я ее знаю, — отвечает гражданин Диникэ почти шепотом.

— Николета Бружан, где и с кем вы провели ночь на 14 октября?

— В постели с Матеем Диникэ… у него дома.

— Где это — дома? — спокойно интересуется Визиру. — В Дульчешти? Или в его квартире в Констанце?

— В квартире. В Констанце.

— Повторите, пожалуйста, вкратце ваши письменные показания.

— Вы имеете в виду про телефон?..

— Да…

Лицо Матея Диникэ покрывается землистой бледностью. Прикрыв глаза, он опускает голову на грудь, как будто им внезапно овладела непреодолимая сонливость.

— Я осталась у него на ночь, — начинает Николета. — Не в первый раз, конечно. В четыре с чем-то, утром, зазвонил телефон. Приятного мало. Мы оба проснулись, Матей выругался, но все же встал, чтобы взять трубку. Он думал, что какая-нибудь неприятность в этих… ну, в гостиницах, за которые он отвечает. Но звонили не с работы.

— А кто звонил? Мужчина, женщина?

— По имени он не называл. Но по тому, как он разговаривал, это, конечно, была не женщина. «Ты что, — заорал он, — спятил? Что тебя стукнуло? Ладно, — говорит, — жди меня у вокзала». И после этого выгнал меня на улицу — это посреди ночи-то!

— Значит, вы подтверждаете свои предыдущие показания?

— А почему ж нет? Подтверждаю.

— Благодарю вас.

Дверь открывается — видимо, Визиру нажал кнопку, но я не заметил когда. Снова появляется лейтенант Дэнилэ и приглашает Николету Бружан к выходу. С самого начала аудиенции и до своего выхода она не удостаивает любовника ни единым взглядом.

— Ну что, гражданин Диникэ, вы на это скажете?

— Она… она не расслышала. И вообще, хочет мне отомстить. Я сказал: «Ты что, спятила», а не «спятил». Я разговаривал, повторяю вам, с замужней женщиной. Она только что приехала из Бухареста и не хотела возвращаться домой. Заявила, что приедет ко мне, что ей нужно где-то пересидеть хотя бы сутки…

— А ее имя вы сообщить нам, конечно, не можете?

— Товарищ майор…

— Теперь уже не товарищ, — ледяным тоном прерывает его Визиру.

Театральные эффекты теперь следуют один за другим с головокружительной, как говорится, быстротой. Но Матей Диникэ пока еще держится под напором стремительных атак майора Визиру.

— Гражданин майор, я считаю своим долгом сохранить в тайне имя этой женщины, матери двоих детей, — заявляет Диникэ с достоинством.

— Значит, вам нечего добавить к своим показаниям?

— Нечего.

Матей Диникэ выпрямляется и откидывается на спинку стула.

— В таком случае я вам задам еще один вопрос. Не говорила ли вам сестра по дороге в Констанцу, где, по ее предположениям, мог находиться ее муж, после того как он покинул гарнизон?

— Да, говорила… Она была уверена, что он нашел себе пристанище в доме некоей аптекарши, которая живет в Н. До свадьбы она была его любовницей, он часто к ней ездил. Думаю, что товарищ Атанасиу в курсе дела… Насколько мне известно, мой зять не делал большой тайны из этой любовной истории.

Матей Диникэ уже второй раз бессознательно выводит меня из роли безмолвного свидетеля, которую запланировал для меня Лучиан Визиру. Тем не менее я, следуя данному слову, еще ни разу не раскрыл рта без знака Визиру.

— Да, действительно, Михай Владу более года состоял в интимной связи с аптекаршей из Н.

— Ага! — восклицает Визиру так, как будто он в первый раз услышал о существовании аптекарши из Н. — И как это нам не пришло в голову?!

Это уже чистой воды театр. В моей папке есть все материалы на эту тему. Один из моих ребят побеседовал с аптекаршей. Она утверждала, что не видела Владу со дня его знакомства с Роксаной.

— Надо его там поискать, верно? — говорит Визиру, драматически выделяя каждое слово.

— Откуда я могу знать? — Диникэ бессильно пожимает плечами.

Майор задумывается и через некоторое время, как бы что-то решив, вытаскивает из ящика стола пакет с четырьмя фотографиями, вынимает их из пакета, рассматривает, потом кладет перед Диникэ:

— Что вы можете сказать по поводу этих снимков?

Брат Роксаны наклоняется, чтобы их посмотреть, и в следующую минуту откидывается назад. Лицо его нервно застывает, взгляд делается бессознательным, на лбу выступают капли пота.

— Итак, что вы можете сказать?

С моего места не видно, что на фотографиях. Что там такое может быть? Откуда Визиру их взял? Я терзаюсь жгучим любопытством, но не могу выйти из роли. Терпение! Что еще я могу себе предложить? Не ругаться же с представителем управления. Лучиан Визиру наставительно объясняет:

— Идея поисков в этом направлении принадлежит не мне, а моему другу и коллеге майору Атанасиу. Именно он настаивал на поисках машины майора Владу среди машин под чехлами и под другими номерами. Как видите, нам удалось найти «дачию», и где бы, вы думали? Под чехлом вашей машины. Теперь вы не можете утверждать, что не знаете, где ваш зять. Наш фотограф запечатлел вас в тот момент, когда вы выезжаете на «Дачии-1300», зеленого цвета, о бухарестским номером.

Майор протягивает руку и нажимает кнопку звонка. Лейтенант Дэнилэ появляется в дверях.

— Что с ордером на арест?

— Уже готов. Прокурор подписал.

— Принесите.

Лейтенант исчезает. В гнетущем молчании майор останавливает долгий взгляд на Матее Диникэ и строго продолжает:

— Это далеко не единственное доказательство вашей виновности, которым мы располагаем. Мы навели справки относительно парохода «Дунай», гражданин Диникэ, на котором якобы плавает бывший возлюбленный Роксаны. Так вот, это судно уже долгое время, начиная с апреля прошлого года, находится в доках порта Галац на ремонте… Кроме того, мы узнали, что в составе команды «Дуная» никогда не было моряка по имени Мирча Василою, вам ясно?.. А теперь будьте любезны сообщить нам, где находится Владу!

Я давно уже не отрываю взгляда от Матея Диникэ. На моих глазах лицо его бледнеет, и он тяжело, как мешок с мукой, падает со стула.

Я бросаюсь к нему с отчаянным криком:

— Цианистый калий!

— Спокойно, летчик! — невозмутимо останавливает меня майор. — Обычный обморок… ничего более. Он слишком труслив, чтобы решиться раздавить зубами капсулу с цианистым калием.

Мы поднимаем Диникэ — он тяжел, действительно как мешок с мукой. С трудом сажаем его обратно на стул. Майор похлопывает его по щекам. Диникэ начинает приходить в себя. Вот он открывает глаза и тупо смотрит куда-то мимо нас. Потом взгляд его делается осмысленным, Диникэ узнает нас, я лицо его искажается.

— Ну хватит играть, уважаемый! — восклицает майор Визиру. — Говорите, где Владу?

— В подвале… в моем доме в Дульчешти. На крышке люка стоит кухонный стол.

Десять минут спустя мы мчимся в машине в сторону Дульчешти. Лучиан Визиру, устало улыбаясь, объясняет мне свое странное поведение на допросе.

— Ты меня извини, летчик, так было надо. По двум причинам. Вчера, пока ты связывался со своей частью, чтобы получить необходимую информацию из Н., мы с майором Винтилэ проанализировали со всех сторон результаты нашего расследования. В это время, весьма кстати, пришел ответ на наш запрос из управления порта. Да, должен тебе сказать, что полковник Мареш был прав, предлагая нам проверить вещи, казалось бы, очевидные и не вызывающие подозрения. Ответ из управления порта показал нам, что Диникэ был самым активным образом замешан в событиях, происшедших в семье Владу. Далее, милиция, оперативно взявшись за дело, быстро установила, с кем Диникэ провел ночь на 14 октября. Вот так и появилась Николета Бружан, которая охотно дала свидетельские показания. Все эти материалы, подкрепленные содержимым твоей записки, которая появилась сегодня утром, привели нас к выводу о несомненной вине Матея Диникэ.

Лучиан Визиру делает паузу, чтобы бросить в рот ментоловую карамель.

— Ладно, хватит об этом. Лучше скажи, почему ты поставил меня в такие невыносимые условия?

— Ты же еще вчера готов был признать мой богатый опыт. А он в данном случае подсказывал, что нужно сделать именно так. Ты толковый офицер-контрразведчик и наверняка поймешь, что я тебе скажу. Буду откровенен: я опасался, что во время допроса ты не сможешь сдержаться. Если твое возмущение лицемерием Диникэ будет слишком велико, ты сорвешься и разрушишь всю структуру допроса.

— Ладно, майор, а почему ты мне не мог этого объяснить перед допросом? Я не такой уж дурак, а нервы… я все-таки летчик, а не только контрразведчик, уж как-нибудь сдержался бы, — мягко упрекаю я его.

— Была еще и другая причина, друг мой летчик. По моим расчетам, у нас наметился цейтнот. По всему получалось, что Владу находится где-то поблизости, на побережье, ты ведь тоже вначале так думал. Нужно было торопиться. Понял? Простил меня? Ну хватит дуться, скажи, что простил.

Я смотрю на него с восхищением. И со стыдом вспоминаю свои собственные мысли на его счет, когда увидел его утром.

— Ты всю ночь трудился?

— Вот это самое подходящее слово! Да, брат летчик, я всю ночь трудился.

Всю остальную дорогу до Дульчешти мы сидим молча, думая об одном и том же: жив ли еще Владу?

ПОКАЗАНИЯ МАТЕЯ ДИНИКЭ (в сокращении)