Неизведанные гати судьбы [СИ]

Глава 68

Поселение «Урманное». В Алтайском Белогорье.

Проснувшись утром, я не обнаружил рядом с собой Яринки. Куда она могла уйти в такую рань, мне было не понятно. Единственная мысль пришедшая на ум, подсказывала, что возможно опять кого-то спозаранку привезли в нашу поселянскую больничку. Выйдя во двор я заслушался пением птиц, и полной грудью с наслаждением вдыхал утренний воздух наполненный лесными запахами. Посетив баньку, я не спеша привел себя в порядок и направился завтракать в летнюю трапезную. В ней я увидел младшего сына Ивана, который готовился что-то пожарить на чугунной сковородке.

— Доброго утра, Ванечка, — поздоровался я с сыном. — Ты никак решил на завтрак зайчатинки пожарить?

— И тебе доброго утра, отец. Ты ошибся, я не зайчатину, а рыбку сейчас буду жарить.

— Енто кто из артельных рыбаков с тобой уловом поделился? Наверное Мирослав или Стась?

— Никто со мной уловом не делился. Я сам на утренней зорьке хорошо порыбачил. Поклёвка дюже хорошая была, так что я два полных ведра рыбы наловил.

— Что-то я раньше не замечал у тебя желания рыбачить, Ванечка?

— Так у меня тяга и желание, к рыбному лову, на прошедших военных сборах обнаружилась. Командование же мне на охоту ходить не дозволяло, вот я и сподобился, пока все в палатках спят, каждую утреннюю зорьку с удочками в руках встречать. Благо речушка недалече от наших палаток протекала. Ну не мог я без дела находиться, вот и нашёл себе занятие по душе, и оно мне дюже понравилось.

— А отцы-командиры не против твоей рыбалки были?

— Нет, отец. Ведь большая часть моего улова к ним на обеденные столы уходила. Вот они и не стали запрещать мне рыбачить.

— Понятно. Сынок, давай я тебе помогу остальную рыбу почистить? — предложил я Ивану.

— Так я уже всю рыбу почистил, когда домой возвернулся. Зараз пожарю нам троим рыбки на завтрак, а остальная пойдёт для ухи на обед. Всю требуху и мелкую рыбёшку я уже отдал Урчане с её новым потомством. Если хочешь с ними пообщаться, то всё рысье семейство кушает за нашей летней трапезной.

— Ну и пусть спокойно кушают. Не буду им мешать. Пообщаться мы завсегда успеем. Ты мне вот что скажи, Ванечка. Ты чего енто вчерась допоздна у себя в комнате свет жёг? Важное дело какое на будущее продумывал али решил почитать что-то интересное на ночь глядючи?

— Да в большом старом сундуке мне старинные харатейные книги на глаза попались, вот я и решил вспомнить, как рунические письмена читать и глубинные образы их воспринимать. Я ведь, отец, многие старые тексты, рунами писаные, больше шести лет в руках не держал. Вот и решил освежить свою память.

— Темнишь ты что-то, Ванюшка, ох темнишь, — сказал я сыну улыбаясь, — да ладно, пусть так будет, как ты сказал. Ежили надобность в рунах образовалась, то читай себе на пользу. Ты мне вот что скажи… Мать-то куда рано утром ушла?

— Так её в больничку спозаранку вызвали, кого-то в Лесхозе опять брёвнами покалечило, вот их к нам на подводах в больничку и привезли. Обещала подойти к началу завтрака, — сказал мне Иван, и положил на большую разогретую на огне сковородку, несколько рыбин, которые он успел обвалять в муке.

— Погоди, Ванечка. В каком ещё «Лесхозе»? — спросил я, впитывая появившиеся ароматные запахи, исходящие от летней печи.

— Так власти ещё прошлой осенью, в соседней деревне Лесхоз организовали. Они валят лес на среднем и дальнем урмане. Я ведь навроде бы тебе уже рассказывал, что когда мы охотились на среднем урмане, то повстречали трёх деревенских парней. Они ловчие петли и силки на зайцев в лесу проверяли, — спокойно ответил сын, переворачивая ножом и деревянной лопаточкой рыбу на сковородке. — Енти самые парни в соседней деревни проживают, а работают они в Лесхозе на лесозаготовках. Ты вспомни, отец. Я тебе тогда ещё рассказывал, что енти трое парней не хотят идти служить в армию, и тем паче сражаться за нынешнюю Советскую власть, ибо все их семьи от ентой самой власти пострадали…

Что дальше хотел сказать сын я так и не узнал, ибо в летнюю трапезную зашла моя Яринка. Увидев пришедшую матушку, Иван сразу прекратил что-либо говорить, ибо он прекрасно знал, что Яринка не любит когда при ней ведутся разговоры о политике. Поэтому Ванечка со всем усердием сосредоточился на рыбе, источающей умопомрачительные запахи. По хмурому лицу Яринки было понятно, что у них в больнице что-то произошло.

— Лада моя, что у вас там в больничке случилось? Неужели кто-то из привезённых больных селян помер?

— Никто у нас пока не помер, Демидушка, — устало ответила Яринка, — но до смертного случая, от сердечного приступа, чуть дело не дошло.

— Так что случилось-то?

— Арина наша отличилась. Она в ночь в больничке дежурила, с двумя молодыми лекарками. К нам ещё затемно привезли на подводах из Лесхоза шестерых мужчин, их лесинами придавило и покалечило. Там пятеро рубщиков было и один охранник. Вот ентому мужчине, в военной форме, наша Арина и заявила, что ему «ноги по колено отрезать придётся». А у него на ногах были всего лишь сильные ушибы и две небольшие кровоточащие раны. Видать ему сухими сучками кожу на голенях порвало. От услышанного охраннику из Лесхоза плохо стало, он сначала весь побледнел, а потом и вовсе сознание потерял. Хорошо ещё, что одна из девчат-лекарок за мной быстро сбегала, и я успела ентого лесхозовского охранника в чувство привести, иначе бы он от сердечного приступа помер. Арину я сразу же домой отправила, и запретила ей появляться в больнице, пока мы ентих шестерых не вылечим. Не понимаю, что на неё нашло?!

— Возможно, она до сих пор не может простить, тем кто носит военную форму, гибели своего мужа на зимней войне.

— Так Финская война ещё весной закончилась, да к тому же, ентот лесхозовский охранник, к ней вообще никакого отношения не имеет.

— За такие деяния надобно наказывать по всей строгости. Иначе сама знаешь, что о нашей больничке все окрестные селяне говорить будут. Они быстро все старые слухи про Ведьмовскую деревню вспомнят и по соседям разнесут. Думаю, Ярина, ты для начала, должна забрать у Арины все документы о прохождении медицинских курсов при нашей поселянской больнице. Пусть ей енто послужит уроком на будущее.

— Так всё дело в том, что Арина была единственной, из всех жителей нашего поселения, кто на медицинские курсы не пожелал ходить. Она всем нашим поселянам сразу заявила о том, что ей вполне хватает тех древних знаний по травничеству и целительству, которые она уже получила от бабушки с матушкой. Вот и получилось, что у Арины Родаславны, никаких нынешних документов о медицинском образовании нету и никогда не было. Представляешь, она даже паспорт себе не захотела выправлять, но когда замуж выходила, пришлось ей паспорт получать. Вот такое у неё упрямство внутри сидит.

— А способности-то к целительству и лечению у Арины Родаславны хотя бы есть?

— В том то и дело, Демидушка, что способности у неё есть, и довольно хорошие. Вот только её непонятный бзик насчёт всех военных, меня дюже смущает. Ведь скоро наших мужчин заберут служить в армию. А что случится, когда они со службы назад по домам вернутся? Я уже заранее начинаю переживать о том, что как бы её ента неприязнь к носящим военную форму, на наших поселянских мужчин не перешла.

— Так ты для того и поставлена старшей в нашей поселянской больничке, чтобы у тебя все лекарки и целительницы правильный подход к сельским и городским жителям заимели. Выходит, тебе самой придётся, мозги на место вправлять нерадивым лекаркам и целительницам, иначе я ентим делом займусь. Неужели Арина сама не понимает, что своими бзиками может беду на всё поселение накликать? Ежели она и дальше не изменит своего поведения и отношения к людям, то придётся отправлять её жить в ту деревню, откуда родом Василий был. Нам нарушающие древние Устои предков в Урманном не надобны. Потому-то, решение о выселении Арины, не я один буду принимать, а все жители нашего поселения на общем Сходе обсуждать и принимать будут.

— А как же Аринины девочки?! — удивилась моя Яринка. — Их же в соседней деревне могут не принять родичи погибшего Василия.

— Девчат никто выселять не собирался. Они хоть и малышки, но за нашей артелью записаны. Сами подымем и воспитаем, как наши древние предки завещали. Девочки не виноваты в том, что их родная мать перестала со своей головой дружить.

— Ты не волнуйся так, Демидушка, и не принимай решений сгоряча. Я попозже сама схожу к Арине домой, и поговорю с ней по душам. Надеюсь она образумится.

— Отец, матушка, может быть вы отложите свои обсуждения на потом? — неожиданно для нас спросил Ванечка. — Рыбка-то уже пожарилась и зарумянилась нежной корочкой. Она ждёт когда её употребят на завтрак. Я же для вас старался, — с грустью в голосе добавил Иван, и поставил перед нами на стол большую сковородку с жареной рыбой, от которой источались непередаваемые запахи.

— Ты прав, сыночка, — сказала улыбнувшись Яринка, — такую рыбку надобно употреблять пока она ещё не остыла, — и супруга начала перекладывать жареную рыбу со сковородки по тарелкам. Одну рыбку она положила мне, вторую Ивану, а третью себе…

Как прошёл разговор Яринки и Арины в тот день, мне доподлинно неизвестно. Супруга мне ничего не рассказывала, а я не стал расспрашивать, ибо поведение Арины Родаславны полностью изменилось. Видать Ярина что-то такое по-женски сказала, что та за ум взялась, либо передала ей мои слова. Арина сама должна понимать, что за такие фортели в отношении больных и военных, её по головке никто не погладит. Нарушающую древние Устои целительницу, решением общего Схода поселян, запросто могут отправить на постоянное жительство в соседнюю деревню.

О том, что поведение Арины очень сильно изменилось, я узнал от Ванечки, ибо он частенько бывал у Златовых дома, помогая им по мере сил по хозяйству. Вереслава всё так же продолжала бегать за Иваном хвостиком. При походах сына в лес, когда он проверял свои силки и ловушки на зайцев, девочка не только ему во всём помогала, но и собирала различные лекарственные травы.

Окончательно я поверил, что Арина стала прежней, лишь в начале осени, когда в поселение на двух полуторках привезли с военных сборов наших артельных охотников и рыболовов. Как мне рассказал Ванечка, у младшего командира сопровождающего машины были боли в руке, вот он и сопроводил его до нашенской поселянской больнички. В тот день дежурила Арина Родаславна, вот она-то и вылечила военного.

Дома, после обеда в летней трапезной, когда мы чаёвничали, я спросил сына:

— Ванечка, а чего енто ты сам вызвался проводить младшего командира до больнички? Ведь любой их наших вернувшихся артельных мог енто сделать. Али ты с ним подружился на сборах?

— Ты прав, отец. Мы с ним подружились, и частенько встречали утреннюю зорьку с удочками в руках. Михась Ильич потом часть нашего улова относил на кухню, где готовили еду для старших командиров. А до нашенской больнички я его решил сопроводить, после того, как он мне поведал радостную весть.

— И что такого радостного тебе сказал Михась Ильич?

— Там, на военных сборах, после возвращения старшего политрука, состоялось рассмотрение моего личного дела. Михась Ильич в тот день был помощником дежурного по части, и находился у командирской палатки. Вот он и услышал, что там происходило. Старший политрук выслушал всех присутствующих командиров в палатке, и долго шелестел какими-то бумагами. А вот когда он услышал про наши соревнования и его результаты, начал громко ругаться, в том числе и матерно.

— За что же он на тебя начал матерно ругаться, сынок?

— Так он не меня матерно обложил, отец, а своего младшего политрука. Михась Ильич мне даже повторил одно из высказываний старшего политрука, которое было самое приличное.

— И что енто за высказывание?

— Старший политрук сказал, что «Родине нужны герои и знающие люди, такие как призывник Скоробогатов, а бабы почему-то рожают самовлюблённых дураков навроде Шмулевского».

— Со словами старшего политрука трудно не согласиться. Вот только я одного не понял, в чём состояла радостная весть?

— Так старший политрук озвучил командирам своё мнение, что «призывнику Скоробогатову Ивану Демидовичу, присваивается воинское звание младший лейтенант запаса. С пометкой, по призыву на действительную военную службу, направить в разведку, рангом не ниже полковой». Понимаешь, отец, мне не сержантское звание на сборах присвоили, а сразу лейтенантское. Я как услышал об ентом, сразу же начал благодарить Михась Ильича и трясти его руку. Увидев, что он скривился от боли, я спросил «что с ним?», вот тогда-то он мне и признался, что у него на правой руке соскочил громадный чиряк. Именно поентому я его в нашу больничку и сопроводил. А там уже Арина Родаславна ему руку-то и вылечила. Она быстро вскрыла чиряк, вычистила всё от гноя и удалила стержень чиряка, а далее, непонятным способом заживила рану. Младший командир удивлённо смотрел на свою правую руку, где на месте чиряка у него виднелся не шрам, а молодая розовая кожа. Михась Ильич сердечно поблагодарил Арину Родаславну, а потом сбегал до своей машины и принёс нашей целительнице какие-то консервы. Та приняла подарок с лёгкой улыбкой на лице. Видать ей понравились слова благодарности, которые от чистого сердца сказал младший командир.

— Ежели Арина с улыбкой приняла подарки, значит она действительно изменилась, — сказал я сыну и налил нам в кружки свежего горячего взвару…

Жизнь в поселении начала налаживаться и входить в привычный ритм. Добыча мяса и рыбы только за первую неделю, после возвращения артельщиков, увеличилась вдвое. Видать, мужчины соскучились за два месяца по привычному делу на военных сборах.

У меня вновь появилось время посетить дальний урман и знакомую сопку. Мне захотелось своими глазами увидеть, что там происходит. Сообщений Урчаны о том, что «там появилось много чужих, которые роняют большие деревья и жгут огонь в разных местах», мне было недостаточно.

Район дальнего урмана. В Алтайском Белогорье.

Свежий лесной воздух и вступающая в свою силу осенняя пора, начинающая менять окраску дальнего урмана, как всегда навевали у меня прекрасное настроение. Когда до ягодной полянки нам оставалось пройти по лесной тропинке каких-то десятка два саженей, красавица Урчана резко остановилась и принюхалась.

«Что случилось, Урчана?», — мысленно спросил я рысь.

«Впереди опасность. Ветер до меня донёс сильные запахи чужаков. Двое чужих затаились на краю поляны в дальних кустах. От них веет злобой».

«Понял тебя, красавица. Спрячься, а я пойду проверю, кто тут на нас с тобой охоту устроил».

«Хорошо».

Переведя свой защитный кокон в режим невидимости, я начал обходить стороной лесную тропинку ведущую к ягодной полянке с родником. Когда я почти добрался до дальнего кустарника дикой смородины, о котором меня предупреждала Урчана, то сначала до меня лесной ветерок донёс запахи давно не мытых тел, а потом, из ближайших кустов послышались тихие голоса.

— Ну, что ты там притих, Француз? — спросил старческий голос. — Кого ты там узрел, погоню из мусоров али ещё кого?

— Да непонятка какая-то, Клест, — ответил ему более молодой голос. — Сначала кто-то по тропе неслышно шёл в нашу сторону, а потом вдруг растворился в воздухе и исчез. Не нравится мне вот такой расклад, особенно на чертовщине замешанный.

Подойдя вплотную к кустам, я увидел двоих, седого старика в деревенской одежде и парня, который был одет как городской щеголь. Видать, молодой парень всем своим видом старался оправдать данное ему прозвище «Француз». Всё бы ничего, вот только обрез из винтовки, который держал в руках молодой, мне очень не понравился, ибо он целился в сторону лесной тропинки.

— А я тебя предупреждал, Француз, — сказал седой старик, растирая свою ногу, — что этот урман нужно стороной обходить, но ты же мне не поверил, что тут чертовщина всякая творится.

— Клест, ты хоть и авторитетный вор, но мне голову туманить чертовщиной не надобно. Это вам, ворам, стволы в руки брать не по масти будет, а я любого с винтаря завалю, даже чёрта.

— Мы стволы в руки не берём, так как нам головой полагается думать, в отличие от других, а вот ты зря чёрта помянул. Это тебе аукнуться может. Ты тут присмотри за тропинкой, а я по нужде ненадолго отойду.

— Не ожидал я, что такого авторитетного вора, какая-то чертовщина до нужды доведёт. Иди, справляй свою нужду, а меня не пытайся запугать, пуганый уже…

Дальше я не стал слушать парня, а просто нанёс ему удар прикладом «Винчестера» в голову. Тот без сознания распластался на земле, а обрез выпал из его рук. Убрав оружие в потаённый карман кокона, я снял невидимость на защитной одежде.

Увидев как я появился прямо из воздуха, вставший вор опешил, и похоже даже забыл про свою больную ногу.

— Ну здравствуй, Клест, — поздоровался я со стариком. — Что опять нога к перемене погоды ныть начала? Я смотрю, ты так и не научился, за столько лет, подбирать себе напарников.

— И тебе здравия, мил человек, — немного пришёл в себя старик. — Вот только я не помню, чтобы мы раньше встречались. Я тебе даже больше скажу, за всю прожитую жизнь, меня память никогда не подводила. Как меня звать, ты мог и сейчас услышать. А вот твои слова насчёт выбора напарников и упоминание про мою больную ногу заставляют задуматься. Может подскажешь, где наши пути-дорожки пересекались?

— Отчего же не подсказать, старому знакомцу, подскажу. Наши пути-дорожки пересекались, когда ты отправился с дружками на дело, и на лесной тропе свою ногу подвернул, пока Калёный искал старую гать через болото. Видать, с тех давних пор, тебя судороги и тянущие боли в ноге постоянно мучают перед переменой погоды. А насчёт выбора напарников, ты наверное уже и сам смог догадаться. Что выбор Рваного, в старые времена, что выбор Француза нынче, мне говорит лишь одно, что разбираться в людях ты так и не научился, Клест. Последний Иван не понял бы такого безалаберного подхода к делу. Вот ты только что мне сказал, что тебя «память никогда не подводила», а как же так получилось, что ты совершенно забыл сказанное Калёным? Ведь он же предупреждал, когда вы грелись у костра, и вынутого из ловушки зайца жарили, что «Тут недалеко Ведьмовская деревня средь урмана стоит, а живут в ней, лишь ведьмы и колдуны. Чужих людей они вообще не празднуют, и в своих урманных лесах видеть не желают». Ну как, теперь вспомнил?

— Погоди, мил человек. Дай минутку, чтобы порядок в мыслях навести. Ежели ты сказал про Калёного и Рваного, не забыв напомнить о том, где и когда я свою ногу повредил, да ещё и Ивана Иваныча мимоходом упомянул, то напрашивается лишь один вывод! Что я сподобился лицезреть перед собой Князя Ведьмовской деревни, который порученное дело вместо нас сделал. Я прав?

— Прав, Клест. Память тебя действительно не подвела. Так что, со свиданьицем. Ты как, ещё по нужде хочешь сходить али прошло уже всё?

— Да мне и не требовалось до ветру, вообще-то. Это я для Француза сказал, чтобы пока он тут лежит, мне удалось бы подальше уйти. Недалеко мужики лес валят, вот и не хотелось мне, чтобы они нас вместе видели.

— Странно мне слышать, Клест, что ты своего напарника бросить решился. Чем он тебе так не угодил?

— Да не напарник он мой. Залётный мокрушник, причём мутный какой-то. Есть у меня мысль, что кто-то его хотел ко мне поближе подвести. Этот Француз за мной увязался, после того, как наш конвой в Барнауле начисто пером порешил.

— Не понял. Какой-такой конвой?

— Обыкновенный мусорской конвой. Мне на сходку уважаемые люди приглашение прислали и только я на малине появился, как минут через пять облава началась. Смотрящий нас только друг другу представить успел. Вот нас там всех и повязали. Я как сердцем чувствовал, что приглашение может быть липовым, поэтому пришёл на встречу в старенькой деревенской одежде. Меня когда взяли, я не сопротивлялся и сказал мордатому мусору, что мол «приехал с деревни и ищу дом, где моя внучка живёт, поэтому и зашёл по этому адресу». Тот лишь сказал «разберёмся», и отправил меня с Французом под конвоем в ментовку, так как для нас не хватило места в чёрных воронках. Представляешь, Князь, нас никто даже не подумал связывать. Я выглядел как дряхлый крестьянин, а Француз изображал из себя испуганного городского интеллигента, который на минутку к своему знакомцу зашёл. Поэтому мы сначала просто шли по улице, как положено, мы спереди, а конвой позади. Когда отошли от малины на квартал и свернули в переулок, Француз достал непонятно откуда серьёзное перо, и порешил обоих конвойных. Они даже винтовки с плеч снять не успели. Я сразу же понял, что надо уходить из Барнаула, и переждать какое-то время на хате в Томске. Вот только уже за городом я обнаружил, что следом за мной Француз увязался.

— Что-то не сходится всё в твоём рассказе, Клест. Вот ты мне говоришь, что Француз ножом зарезал конвой, а откуда тогда у него обрез появился?

— Так это вчера он обрезом обзавёлся. Представляешь, Князь, мы одну небольшую деревню лесной тропой обходили и вдруг из кустов вылез какой-то хмырь с обрезом, и требует у нас, чтобы мы выворачивали карманы. Француз перед ним сразу залебезил, и достал из кармана лопатник. А когда хмырь подошёл к нему, чтобы забрать протянутый лопатник с деньгами, мокрушник ему тут же перо в сердце замострячил, тот даже пикнуть не успел, не то чтобы выстрелить.

— Может быть всё так и было, как ты рассказываешь, отрицать не буду, ибо меня с вами не было. Мне вот какой момент непонятен, Клест. Почему ты Француза «мокрушником» называешь? Ведь у самого небось личный погост имеется.

— Вот тут ты ошибаешься, Князь. Я за свою жизнь, ни одного человека жизни не лишил, ради рыжья или какого-то хабара. На меня, уважаемые люди в обчестве, возлагали совершенно другое дело. Именно мне приходилось продумывать все ходы на сто шагов вперёд.

— Так вот почему портмоне с деньгами и половинкой купюры у тебя оказались. Ты тогда был главным в группе, а не Калёный или Рваный. Я прав?

— Прав, Князь. Всё как есть в масть сказал. Позволь и мне тебе вопрос задать?

— Спрашивай, Клест, ежели смогу, то отвечу.

— Ты ненароком обмолвился про последнего Ивана. Откуда ты про него знаешь?

— Так Иван Иваныч родился в нашей Ведьмовской деревне. Иван во время Крымской войны, при обстреле города англичанами, семьи лишился, а когда рядом с ним большой пороховой склад взорвался, то он, из-за контузии, почти всю память потерял. Вот и скитался Иван по всему миру пока в Барнауле не обосновался. Вот только не повезло ему однажды. Во время прогулки перед сном, он услышал выстрелы и пошёл посмотреть, что там случилось. Из-за своего любопытства он оказался в камере. Чекисты его в подвал ГПУ определили.

— Слышал я про его потерю памяти и как он в подвалах ГПУ оказался. Вот только обчество так и не узнало, как он оттудова выбрался.

— Так к нему в камеру вскоре моего помощника чекисты посадили. Они там поговорили меж собой и выяснилось, что они родичи. А когда мои старые знакомые из аптеки на Петропавловской, их вызволили из камеры, то Иван Иваныч к нам в поселение переехал жить. Много лет у меня в артели помощником по снабжению трудился.

— Князь, ты сказал что последний Иван у тебя в артели трудился. Значит его уже нет в живых, или я что-то не так понял?

— Нет его больше, Клест. Несколько лет назад помер, прожив больше ста десяти лет. Уснул и не проснулся. Его мой младший сын поутру обнаружил. Принёс ему пойманного ушастика, а тот в постели лежит с улыбкой на лице. Сын подумал, что дед Иван ещё спит и захотел его разбудить, а тот уже холодный был и не дышал.

— Дай бог нам всем такой уход, Князь, — с грустью сказал Клест и перекрестился. — Царствие ему Небесное. Хорошим человеком Иван был и долгую жизнь прожил. Многому он меня в жизни научил, но самая главная его заслуга состоит в том, что приучил меня пользоваться своей головой, а не пером или волыной. Что теперь со мной будет, Князь?

— Сие от тебя зависит. Ты пойдёшь дальше своим путём, а я своим. Примерно, через версту увидишь небольшую речушку. Мой тебе совет, Клест, искупайся в речке. Там вода всегда тёплая, даже зимой иногда речушка не замерзает. Сам же понимать должен, запашок от тебя идёт такой ядрёный, что любая деревенская собака за три версты учует.

— Значит ты меня отпускаешь?! — удивился Клест.

— А я тебя и не задерживал, Клест, разве что отвлёк ненадолго разговором. Перед нашим расставанием, дай мне твою левую руку посмотреть.

— Для чего это? — спросил старик, но всё же протянул мне левую руку.

— Сам вскоре узнаешь, — ответил я, и быстро нажал несколько точек на руке старика, после чего отпустил её.

Старик задумчиво стоял и прислушивался к своим ощущениям. Спустя минуту он произнёс:

— Не знаю, что ты сотворил со мной, Князь, но вся боль в ноге полностью ушла, а моё тело словно силой наполнилось. Благодарю тебя за всё. Теперь я могу идти.

— Иди с богом, Клест, и постарайся дальше жить по совести. А вот твой «напарник» Француз, уже никуда не пойдёт самостоятельно, а тут останется, пока я не решу, что с ним дальше делать. Иначе никак, ибо он нарушил закон.

— Не понял тебя, Князь. Какой закон нарушил Француз?

— Он мой закон нарушил, Клест, — со сталью в голосе ответил я вору. — Ты же сам, наверное, прекрасно помнишь, что «на моей земле и в моих лесах, только я и мои люди могут с оружием ходить». А он поганец, не только на мою землю с оружием пришёл… Француз енто оружие против меня направил. Я понятно объяснил?

— Я всё понял, Князь. Счастливо оставаться.

— И тебе доброго пути, Клест. Постарайся прожить свою жизнь так, чтобы потом не краснеть при встрече с Иван Иванычем.

Седой старик согласно кивнул мне, и подхватив заплечный мешок, направился через урман в сторону Томска, а я достал кожаные ремешки и крепко связал Француза, после чего, положил рядом с ним обрез. Сделал я это вовремя, так как неподалёку послышались голоса.

Посмотрев через кустарник, я увидел как в мою сторону от сопок, идут три милиционера с «Наганами» в руках. Один из них был мне хорошо знаком. Выйдя из кустарника дикой смородины, я закинул свой «Винчестер» за спину и поздоровался.

— Здравствуй, Кирьян Степанович, и вам доброго дня, товарищи. Что привело вас в наш лес?

— Здравствуй, Демид Ярославич, — поздоровался наш участковый, а остальные лишь кивнули мне головами. — Я как посмотрю, ты несмотря на возраст, сам продолжаешь на охоту в лес ходить.

— Так моих артельщиков скоро в Красную армию служить заберут, вот и приходится самому запасы на будущее делать.

— Демид Ярославич, ты случаем никого постороннего сегодня в лесу не встречал? — спросил меня участковый. — Я имею в виду, помимо лесхозовских лесорубов, что возле сопок на дальнем урмане работают. В нашем районе вчера убийство произошло, деревенского жителя зарезали ножом в сердце. Он скотником в деревне работал. Да ещё из Барнаула нам сообщение пришло, о побеге бандитов, которые убили двух конвойных.

— Было дело, Кирьян Степанович. Повстречал я в лесу одного типчика. Если бы моя подруга меня вовремя не предупредила, то у вас на одно убийство в районе больше было бы. Сейчас он в кустах дикой смородины связанный лежит. Я его прикладом сзади оглушил, пока он тут беды не натворил.

Милиционеры сразу кинулись в указанный кустарник. Один начал осматривать Француза, а другой обрез, что лежал рядышком.

— А что у вас за подруга? — тут же спросил меня один из милиционеров, что обрез винтаря рассматривал. — Вам её паспортные данные известны?

— Да рыська мне помогает охотиться, уважаемый товарищ, Урчаной её зовут. Вот она меня и предупредила, что впереди чужой спрятался. Пришлось обходить по кругу и лишать его сознания. Ежели есть желание на мою рысь посмотреть, могу позвать, вы только оружие приберите от греха подальше. Она кроме меня, лишь мою супругу и младшего сына признаёт.

— Звать её не нужно. Вы лучше нам расскажите, каким образом у вас получилось лесную рысь приручить? — задал вопрос второй милиционер.

— Так мы её и не приручали. Спасли её из ямы, когда она ещё совсем кутёнком была, а потом подкармливали, когда ей голодно было. Вот она к нам и привыкла. В стародавние времена наши предки всегда так поступали. За такое доброе отношение, рысь верным помощником становилась и лучшую дичь на охотника из лесу выгоняла, — ответил я, и сразу сменил тему разговора. — Енто тот самый злыдень, которого вы так усердно искали, Кирьян Степанович?

— Он самый, Демид Ярославич. Мы у него в сапоге нож нашли со следами крови, да и обрез именно тот, про который нам деревенские жители рассказали. В нём как раз пять патронов.

— Мне одно непонятно, Кирьян Степанович. Почему вы у деревенского жителя обрез раньше не забрали?

— Так скотник из него зимой волков отпугивал. А после вчерашнего убийства скотника, его жена нам призналась, что муж, как напьётся самогонки, выходил на дорогу и у путников деньги отымал. Вот только ни в кого из обреза не стрелял, так как у него пять патронов в подотчете были.

— Да уж, наказала скотника судьба. Вернула ему чужое горюшко с лихвой.

— Тут я с вами полностью согласен, Демид Ярославич. Благодарим за помощь в задержании опасного преступника. Я к вам, потом, в Управу загляну, протоколы надобно будет подписать.

— Приходите, Кирьян Степанович, мы не только протоколы подпишем, но и хорошего чайку с лесными травами попьём.

— Ваш чай мне очень понравился, — сказал участковый. — Так что от него не откажусь. Скажите, Демид Ярославич, а вы сейчас к сопкам пойдёте?

— Там мне делать нечего. Лесхозовские работники всё зверьё поразогнали, так что пойдём мы с Урчаной к соленым камням. Ежели будет удача, то марала добудем. А вы чего про сопки-то спросили, Кирьян Степанович?

— Да военные к сопкам понаехали. Решили вход в пещеру взорвать, чтобы всякие бандитские элементы не могли снова в пещере свой схрон устроить, — словно подтверждая слова участкового, до нас долетел звук большого взрыва.

— Вот теперь мне всё понятно стало. Военные похоже со своими делами уже справились. Ну что же, не буду отвлекать от важных дел, ни вас, ни лесхозовских работников. Всего вам доброго, товарищи.

— И вам всего доброго, — попрощались со мной милиционеры.

А дальше мы пошли каждый в свою сторону. Огорчало меня одно, что доступа к портальным вратам у меня снова не будет. К тому порталу, что где-то возле озера Байкал находится, ещё надо путь-дорожку найти. Ну что же, постараемся дальше жить без помощи свыше…

Поселение «Урманное». В Алтайском Белогорье.

Через неделю после празднования Новолетия, пришлось снова накрывать столы напротив Управы, ибо почтальонша привезла нашим мужчинам повестки об их призыве в Красную армию. Во время застолья, мне пришлось произнести речь, в которой я дал своё напутствие призывникам нашего поселения и рассказал им, как они должны воспринимать свою службу в армии и кого они идут защищать. Меня все выслушали внимательно, а потом началась прощальная трапеза.

На следующий день, после обеда, к поселянской Управе подъехали несколько грузовиков, в кузовах которых были видны лавки. Из кабин вылезли командиры, зачитали списки призывников и приказали им грузиться в машины. Наших мужчин провожали все жители поселения. Женщины и девчата плакали не скрывая своих слёз. У меня возникло такое ощущение, что они прощаются с ними навсегда.

После того, как машины уехали, в нашей артели осталось всего лишь пятеро мужчин. На Яре с Ванечкой лежала ответственность за охоту, а Мирослав со Станиславом остались единственными в нашем поселении рыбаками. А на мне лежала ответственность за всех жителей Урманного…