Неизвестный сепаратизм. На службе СД и Абвера

БАСМАЧ

Басмаческое движение в Средней Азии, целью которого было провозглашено отделение Туркестана от России и создание исламского государства тюркских народов, изначально опиралось на политическую и материальную поддержку из-за рубежа. Отряды басмачей в первые послереволюционные годы контролировали значительные территории, оказывая ожесточенное вооруженное сопротивление власти. Уже тогда басмачество привлекло внимание иностранных держав, которые усматривали в нем средство достижения своих военно-политических целей.

К весне 1920 года основные силы басмачей были подавлены в результате проведения крупных войсковых операций и агентурно-оперативных мероприятий. Но уже на следующий год последовала новая вспышка их активности. Связано это с именем известного турецкого генерала Энвер Паши, которому удалось объединить разрозненные отряды басмачей в сильную группировку.

Энвер Паша заявил о себе еще во время младотурецкой революции как о приверженце идеологии пантюркизма, затем поддерживал участие Турции в Первой мировой войне на стороне Германии. Он был инициатором турецкой интервенции на Кавказе в годы Гражданской войны, пытался противопоставить себя Кемаль Паше, который становился признанным национальным лидером. Потерпев в этом соперничестве неудачу, он уехал в Берлин. Вот он-то и возглавил формирования басмачей, которые захватили власть в тогдашней Бухарской народной республике. Но и эта попытка оторвать среднеазиатские территории не удалась. Сам генерал был убит в одном из боев.

Отряды его сподвижников Ибрагим-бека и Джунанд-хана перебазировались на территорию Персии и Афганистана .

В начале тридцатых годов басмачи вновь активизировали свою деятельность, перейдя к тактике глубоких рейдов на советскую территорию. Мобильный, хорошо вооруженный конный отряд в полтораста сабель, действовавший в привычной среде и знакомой местности, был способен натворить немало бед. Басмачи совершали неожиданные налеты на пограничные заставы, учреждения местной власти, хозяйственные объекты, учиняли расправы над неугодными.

В этих условиях результативность действий пограничных и внутренних войск, органов внутренних дел и регулярных частей РККА во многом зависела от наличия упреждающей информации о планах налетчиков (именно так переводится басмач с туркменского), маршрутах их движения, местах перехода государственной границы, их численности, вооружении, наконец, агентуре как в пограничной зоне, так и в более удаленных районах. Оперативная работа на этом участке содействовала успеху мер по ликвидации басмачества. Немаловажным было и то обстоятельство, что внедрение агентуры в басмаческую среду позволило более предметно отслеживать устремления иностранных разведок в части использования этого контингента. Некоторые спецслужбы, даже такие экзотические в этом регионе, как японские, занимались вербовкой бывших басмачей на предмет подготовки из их числа диверсионных групп, которые предполагалось задействовать в случае вовлечения СССР в большую войну. Одним из них стал «Громов».

«Громов» родился в Тедженском районе Туркмении. Юношей, как и многие его сверстники, стал басмачом, попал к Ибрагим-беку, правда, в серьезных делах ему участвовать не пришлось. Когда отряд развалился, вернулся в родной аул, а потом перебрался в Теджен, стал совслужащим и мирно жил лет десять. В период коллективизации был арестован, его судили за содействие баям в срыве хлебозаготовок и приговорили к десяти годам исправительно-трудовых лагерей. Басмаческое прошлое, очевидно, сыграло свою роковую роль.

В силу каких объективных причин выбор пал на «Громова», из просмотренных архивных документов неясно, но в 1932 году он был уже выведен с разведывательным заданием в Мешхед .

По легенде бежал из заключения — такое бывало — и с помощью контрабандистов ушел на сопредельную сторону. Был, конечно, риск, что «Громов», оказавшись за рубежом, откажется от сотрудничества, но этого, как показали дальнейшие события, не случилось. Он, познавший на собственном опыте проявления крайнего национализма и осознавший его пагубность для нации, стал одним из идеологически преданных нам людей.

Мешхед был выбран потому, что, во-первых, в этом городе базировались значительные силы басмачей и, во-вторых, что было еще важнее, там находился его приятель по басмаческому отряду Шукур, который по наведенной нашей резидентурой в стране справке сотрудничал с английской разведкой. Именно поэтому была надежда, что он поможет устроиться и своему другу, во всяком случае, ввести его в круг своих связей.

Шукуру многие завидовали, поскольку англичане платили ему приличные по тамошним меркам деньги, по этой причине кое-кто и недолюбливал. А ему хотелось иметь компаньона, тем более что он чувствовал бы себя старшим в этой связке. В общем, все так и получилось.

«Громова», конечно, проверяли и те, кто его послал, и те, кто принял в свой стан. Его мешхедское начальство вышло через надежных людей на родственников перебежчика, их опрашивали. Все говорили одно и то же: басмачествовал, был на рядовой работе, посадили, бежал, куда — не известно, наверное, за кордон.

От «Громова» тем временем стала поступать информация о людях из числа активной части эмиграции, которая реализовывалась различными службами госбезопасности с соблюдением должных мер по безопасности источника. Поступали сведения и об интересе иностранных разведок к басмачам.

Как то Шукур сказал «Громову», что им заинтересовался его шеф, сотрудник английской разведки майор Дженкинс, и дал несколько советов, как вести себя в разговоре с англичанином. Пошли вдвоем: Шукур, представляя друга, сказал, что это тот самый туркмен, о котором он много рассказывал. Английский офицер был очень приветлив, заметил, что слышал о собеседнике много хорошего и уверен, что тот станет своим человеком в их кругу. Не преминул подробно расспросить о прошлом, службе в отряде, работе на родине, причинах ареста чекистами, обстоятельствах побега, обстановке и порядках в лагере. Очевидно, ответами был удовлетворен.

В следующий визит «смотрины» продолжились. На беседе присутствовал еще один англичанин, не считавший нужным называть себя, очевидно, начальник Дженкинса. Рекомендуя ему «Громова », майор подчеркнул, что это надежный человек, работает хорошо. Аудиенция включала лирическое отступление. Вошла дама, оказавшаяся женой английского офицера, которая сделала две карандашные зарисовки «Громова». Еще бы — экзотика, живой басмач, да к тому же совсем недавно ускользнувший от большевиков. Она так много наслышана об этих людях от мужа и других британских офицеров. И то сказать: непривычный облик, воинственное выражение лица, неизменная баранья шапка-папаха, надвинутая на самые брови. Все впечатляло и просилось на ватман.

А потом началась интенсивная работа. Особый интерес майор проявлял к перебежчикам-туркменам, служившим в Красной Армии, и поставил перед «Громовым» задачу сообщать ему характеризующие их данные. Затем, как установил «Громов», англичанин лично беседовал с каждым из них, причем много внимания уделял сведениям о национальных частях, которые тогда существовали в РККА. Подробно расспрашивал перебежчиков о командном составе и настроениях военнослужащих. Одобрительно прореагировал на сообщение о том, что командиры в национальных частях в основном, как он сам выразился, из националов, улыбнувшись при этом, как показалось «Громову», каким-то своим сокровенным мыслям.

В дальнейшем майор переложил часть работы на «Громова» — ему надлежало проводить первичный опрос перебежчиков по той же схеме, какой придерживался сам английский разведчик.

Однажды в разговоре с «Громовым» Шукур поделился сведениями о том, что англичане направляют в Ашхабад ходока к родственникам политрука, проходящего службу в одной из национальных частей, — что-то, видимо затевается. О сигнале от «Громова» была информирована военная контрразведка. Оперативная информация поступала от него и в последующем.

Постепенно за «Громовым», так же, как и раньше за Шукуром, в туркменской колонии укрепилась репутация человека англичан. С одной стороны, это было неплохо, так как надежно прикрывало его. С другой, были основания опасаться, что такая увязка в какой-то момент может вызвать вопросы у местной службы безопасности. Но это было предпочтительнее, чем слухи и подозрения о возможной связи «Громова» с советской разведкой, что, как правило, случалось с перебежчиками поздней волны. Но все равно ухо надо было держать востро: военный комендант Гулям Реза и адъютант штаба расквартированной в Мешхеде дивизии не раз интересовались у «Громова», что хотят знать англичане. Кое-какими сведениями приходилось делиться : все-таки персы — хозяева.

Эти расспросы не прошли бесследно. Со временем штаб дивизии сам наладил работу с перебежчиками и стал привлекать к их допросам «Громова». Его возможности получения нужной информации расширились.

Был и еще один момент, существенный с точки зрения оперативной отдачи. Персидские власти зачастую закрывали глаза на то, что басмаческие отряды совершают вылазки на ту сторону госграницы, а по завершении набега возвращаются на свои базы. Но в то же время они желали быть в курсе предполагавшихся акций, и эта информация зачастую попадала в руки «Громова».

По возвращении «домой» басмачи, особенно под командованием Хан Казы и Хан Яйлы, не брезговали грабежом подданных шаха, в основном крестьян, что, естественно, вызывало возмущение населения. Полиция и армейские подразделения иногда даже принимали меры по ликвидации наиболее одиозных бандгрупп. Это соответствовало интересам советских органов госбезопасности по разложению зарубежного басмачества изнутри. Действия «Громова» в этом плане оценивались положительно.

Параллельно «Громов» сумел войти в эмигрантскую организацию, возглавляемую Саареддин-ханом. В связи с намечавшимся приездом в Мешхед Пулат Ходжи, о связях которого с японской военной разведкой в Центре стало известно, был разработан подробный план вывода «Громова» на этого деятеля с целью последующего внедрения его в агентурную сеть японской разведки. Но эту задумку осуществить не удалось.

1937 год ознаменовался неожиданным поворотом в судьбе «Громова». К этому времени заметная активность англичан в стране, да к тому же их неуступчивость в части отчисления доходов от добываемой в иранском Абадане нефти (двумя годами раньше Персия стала Ираном) раздражали Реза Шаха. Кроме того, было хорошо известно о симпатиях шаха к гитлеровскому режиму, так что какие-то демонстративные щелчки англичанам не исключались, более того, их следовало ожидать. Хотя, конечно, никто не мог предположить, что высокая политика коснется скромной персоны «Громова».

В числе нескольких туркменских эмигрантов «Громов» был арестован иранской полицией по обвинению в недозволенной связи с иностранными представителями. Их, как стало известно, жестко допрашивали, хотя лично к «Громову» особых претензий высказано не было. Сказывались, возможно, его прежние услуги местным службам.

На каком-то этапе в туркменской колонии Мешхеда стали поговаривать, что узников, мол, можно вытащить за приличную взятку и надо сброситься. Но многие сразу же отказались сделать пожертвования: пусть о них позаботятся хозяева.

Англичане, конечно, позаботились о своих людях. Когда «Громова», отсидевшего к тому времени полгода, привели к начальнику тюрьмы, в его кабинете было еще два господина: полковник Наваи из «назмие» — местного отдела службы безопасности и сотрудник английского консульства в Мешхеде. Вначале «Громова» попугали, объявив, что вышлют в СССР, когда же тот взмолился, упрашивая не делать этого, так как ему не миновать расстрела, полковник, обменявшись парой фраз с англичанином, сказал, что по просьбе британской миссии он высылается в Индию.

Связь с «Громовым» на время была утеряна. Как выяснилось позже, в индийском городе Кветта, куда его доставили, он находился недолго и был переправлен в Афганистан, где местопребыванием ему был определен Герат. «Громова» рекомендовали тамошним авторитетам туркменской эмиграции Аина Кули, Курбан Сеидову и Саареддин Хану, с которым он познакомился еще в Иране. Вскоре его устроили переводчиком управляющего имением начальника гератской полиции. Мамед Азим Шейх Мухаммед оглы был из знатного рода, характеристика нанятого работника как активного басмача, вырвавшегося от большевиков и проверенного англичанами, его вполне устраивала. «Громова» и его кураторов на родине — тоже.

Для организации связи с ним были использованы агентурные возможности наркомата внутренних дел Туркмении, заинтересованного в получении информации из Афганистана по линии эмиграции. Нарком направил по этому поводу специальное письмо начальнику внешней разведки ГУГБ НКВД Фитину.

Начавшаяся Великая Отечественная война внесла неизбежные коррективы в деятельность разведок. Великобритания и Советский Союз стали союзниками в борьбе с гитлеровской Германией, их разведывательные службы в течение всех военных лет сотрудничали в проведении совместных агентурно-оперативных мероприятий по Германии и странам, где действовала германская агентура. Одной из них был Афганистан, с территории которого немцы пытались вести работу по дестабилизации обстановки в тыловых районах СССР и инспирированию сепаратистских выступлений в восточных областях тогдашней английской колонии Индии (ныне эти территории входят в состав Пакистана). Так что и Великобритания в полной мере ощутила опасность сепаратизма, особенно в момент, когда возможность прорыва немцев на Ближний Восток, а затем в Индию была вовсе не гипотетической.

Усилия советской и английской разведок в военные годы в Афганистане и Иране были направлены на ликвидацию германской агентурной сети и срыв планов гитлеровцев использовать сепаратизм как инструмент осуществления захватнических планов. Эти задачи были решены .

К концу войны казалось, что миссия «Громова » исчерпала себя. Но всего через год после победы над Германией начался отсчет долгих лет холодной войны: союзники стали противниками. Оживилась на этой почве и эмиграция, получившая в военные годы пополнение. Внешняя разведка продолжала отслеживать действия иностранных спецслужб по использованию эмиграции и перемещенных лиц в своих интересах, хотя масштабы этой работы постепенно сокращались.

В 1952 году «Громов» отметил двадцатилетие своей секретной службы за рубежом, вскоре его оперативное дело ляжет в архив .