Вчера на приеме в честь вождя Англии корпорация «Голиаф» возобновила кампанию по поддержанию канцлера Гана. На пышном обеде, где присутствовали более пятисот крупных бизнесменов и главы государственных департаментов, «Голиаф» объявил о своем намерении и впредь продолжать оказывать канцлеру всяческое содействие. В ответ мистер Ган поблагодарил корпорацию за поддержку и сообщил о комплексе мероприятий, призванных помочь «Голиафу» в трудных, но горячо приветствуемых преобразованиях, нацеленных на переход компании к статусу объекта поклонения. Также канцлер намерен финансировать несколько текущих программ по разработке вооружения, детали которых не разглашаются.
Приехав домой, мы с Гамлетом обнаружили у дверей телевизионщиков с канала «Суиндон-5».
— Мисс Нонетот, — затараторил репортер, — расскажите нам, пожалуйста, где вы провели последние два года?
— Без комментариев.
— Можете задавать вопросы мне, — встрял Гамлет, сообразивший, что здесь он вроде как знаменитость.
— А вы кто? — озадаченно спросил репортер.
Я уставилась на принца, и тот помрачнел.
— Я… я… ее кузен Эдди.
— Прекрасно. Кузен Эдди, вы можете рассказать, где мисс Нонетот провела последние два года?
— Без комментариев.
И мы направились по садовой дорожке к парадной двери.
— Где вас носило? — набросилась на нас мама, как только мы вошли.
— Извини, мам, я опоздала. Как малыш?
— Утомительно. Говорит, что тетя Мел горилла и что она умеет чистить бананы ногой, качаясь на люстре.
— Говорит?!
Пятница вечным международным детским жестом потребовал, чтобы его взяли на ручки, и, будучи подхвачен, обслюнявил меня и неразборчиво зачирикал.
— На самом деле он такого не говорил, — согласилась мама, — но он нарисовал мне тетю Мел весьма убедительно.
— Тетя Мел горилла? — засмеялась я, разглядывая картинку, на которой была красноречиво изображена… горилла. — Ну и воображение у него!
— Да уж. Я застукала его на серванте — он собирался покачаться на занавесках. Когда я сказала ему, что так делать нельзя, он показал мне портрет тети Мел, из чего я сделала вывод, что она ему это позволяла.
— Да неужто… в смысле, неужто он выдумал такое?
Вошла Пиквик. Вид она имела весьма раздраженный, а на голове у нее красовалась шляпа, сложенная из картона и склеенная скотчем.
— Пивкик очень терпеливый товарищ по играм, — сказала мама, которая не слишком разбиралась в настроениях дронтов.
— Героя явно пора отдавать в ясли. Ты меняла ему подгузники?
— Трижды. Они протекают моментально.
Я понюхала ближайшую детскую штанину.
— Ага. Насквозь.
— Ладно, мне пора на курсы по кузовным работам, — заявила мама, надевая шляпку, беря сумочку и снимая с крючка сварочные очки. — Лучше подыщи кого-нибудь более профессионального в смысле присмотра за ребенком, дорогая моя. Я могу в свободное время посидеть пару часов, но не целый день. А уж подгузников с меня точно хватит.
— Как думаешь, леди Гамильтон согласится присмотреть за ним?
— Не исключено, — отозвалась моя родительница тоном, подразумевавшим нечто совершенно обратное. — Спроси у нее сама.
Она открыла дверь, и на нее сердито запликал Алан. Посаженный на привязь, он методично обрывал цветы в палисаднике. С невероятной скоростью она схватила дронта за шею и, невзирая на возмущенное пликанье и брыкание, бесцеремонно сунула его в сарай и заперла дверь.
— Мерзкая птица! — сказала мама, целуя нас с Пятницей. — Я не забыла кошелек?
— Он у тебя в сумочке.
— А шляпа у меня на голове?
— Да.
Мама улыбнулась, предупредила, что Бисмарка беспокоить не велено, напомнила мне ничего не покупать у разносчиков, разве что сделка покажется по-настоящему выгодной, и удалилась.
Я сменила Пятнице подгузник и отпустила малыша развлекаться самостоятельно. Затем сделала нам с Гамлетом чаю. Принц включил телевизор и уткнулся в шекспировский канал по «КРОТ-ТВ». Я сидела на диване и смотрела в окно на сад. В мой последний приезд все посадки повытоптал мамонт, и теперь мама, по моим наблюдениям, предпочитала те растения, которые не слишком по вкусу хоботным, — весьма разумно, учитывая неизменность путей миграции. Пока я смотрела, мимо проковыляла вразвалочку Пиквик, видимо недоумевая, куда запропастился Алан. В смысле дневной выработки сделано было очень мало. Я так и осталась литтективом, двадцать тысяч фунтов долга по-прежнему висели на мне, и Лондэна я до сих пор не вернула.
Мама воротилась домой около восьми, а первые ее приятели из Общества анонимных утратотерпцев стали появляться около девяти. Их было всего десять, и они начинали болтать о «своих потерях», не успев переступить порог. Мы с Эммой Гамильтон оказались не единственными, чьи мужья испытывали определенные сложности с воплощением. Но в то время как мои воспоминания о Лондэне и воспоминания Эммы о Горацио были яркими, другим повезло гораздо меньше. У некоторых осталось только смутное ощущение, что кто-то должен быть рядом, но его нет. Честно говоря, мне они не понравились, но я обещала маме поприсутствовать и вдобавок жила в ее доме, так что деваться было некуда.
— Спасибо вам, леди и джентльмены! — воскликнула мама, хлопнув в ладоши. — И если вы займете свои места, то мы сможем начать нашу встречу.
Все уселись, взяли в руки по чашке чая и по куску кекса и замерли в ожидании.
— В первую очередь я хотела бы поприветствовать новых членов нашего общества. Как вам известно, моя дочь провела два года вдали отсюда и, чтобы закрыть вопрос раз и навсегда, не в тюрьме!
— Спасибо, мама, — еле слышно пробормотала я под сдержанный смех всех присутствующих, моментально пришедших к выводу, что именно там-то я и обреталась.
— Она любезно согласилась присоединиться к нашему обществу и сейчас скажет нам несколько слов. Давай, Четверг.
Я глубоко вздохнула, поднялась и быстро сказала:
— Всем привет. Меня зовут Четверг Нонетот, и мой муж не существует.
В ответ раздались аплодисменты, и кто-то сказал:
— Продолжайте, Четверг!
Но мне ничего больше не приходило в голову, да и говорить не хотелось, так что я просто села. Воцарилось молчание, все смотрели на меня, вежливо ожидая продолжения.
— Это все. Конец.
— Я бы выпила за это! — сказала Эмма, безнадежно пожирая глазами запертый бар.
— Вы очень отважны, — подала голос миссис Битти, сидевшая рядом с нами. Она ласково погладила меня по руке. — Как его звали?
— Лондэн. Лондэн Парк-Лейн. Он был убит Хроностражей в тысяча девятьсот сорок седьмом году. Завтра я отправляюсь в голиафовский Покаянариум и попробую добиться отмены его устранения.
Послышался шепот.
— В чем дело?
— Понимаете, — произнес высокий и болезненно худой человек, до тех пор сидевший молча, — для достижения успеха в нашей группе вам нужно принять тот факт, что все дело в нарушении памяти. Никакого Лондэна нет. Вы просто думаете, что он есть.
— Тут несколько суховато, вы не находите? — громко прошептала Эмма, по-прежнему не сводя взгляда с бара.
Вы хотите сказать, мистер Холмс, что по научной случайности мы находимся не в той книге?
— Когда-то и я пережила то же самое, — заворковала миссис Битти, перестав похлопывать меня по руке и снова взявшись за спицы. — Мы с Эдгаром прекрасно жили, но однажды утром я проснулась совсем в другом доме, и рядом со мной лежал Джеральд. Он не поверил моим объяснениям, и я десять лет сидела на лекарствах, пока не попала в эту группу. И только теперь, в вашем прекрасном обществе, я прихожу к пониманию, что это было всего лишь умственное расстройство.
Я ужаснулась.
— Мама!
— Мы должны взглянуть в лицо фактам, дорогая.
— Но ведь папа навещает тебя!
— Ну, я в это верю, пока он здесь, — изрекла мама, напряженно шевеля извилинами, — но когда он уходит, остается одно воспоминание. Никаких реальных доказательств его существования нет.
— А как же я? А Джоффи? Антон, наконец? Мы-то как родились без папы?
Она пожала плечами, констатируя неразрешимость данного парадокса.
— Может, в конце концов, вы плоды моей юношеской неосмотрительности, воспоминания о которой я изгнала из памяти?
— А Эмма? А герр Бисмарк? Как ты объяснишь их пребывание здесь?
— Ну, — крепко задумавшись, сказала мама, — я уверена, что имеется рациональное объяснение всему этому… какое-нибудь…
— Так вот чему тебя учат в твоей группе? — гневно воскликнула я. — Забывать о тех, кого любишь?
Я окинула взглядом собравшихся, которые, похоже, отступили перед лицом безнадежного парадокса, заполнявшего каждую минуту их жизни. Я уже открыла рот, дабы красноречиво описать, откуда я узнала, что Лондэн некогда был женат на мне… и вдруг поняла, что трачу время впустую. Ведь я не могла предъявить им ничего, ровным счетом ничего, кроме собственной памяти. Я вздохнула. Честно говоря, все это действительно присутствовало только в моих воспоминаниях. Ничего не было. Я просто помнила о том, как все могло бы быть. Высокий худой мужчина, тот самый реалист, начал убеждать всех, что они являются жертвами не временного сдвига, а галлюцинации.
— Вы хотите доказательств…
Меня прервал возбужденный стук в дверь. Кто бы то ни был, времени они попусту не тратили, а просто вошли прямо в дом и протопали в гостиную.
Женщина средних лет в платье в цветочек держала за руку смущенного и совершенно растерянного мужчину.
— Привет, ребята! — радостно воскликнула она. — Это Ральф! Я вернула его!
— А! — воскликнула Эмма. — Это надо отметить!
Никто не слушал ее.
— Извините, — сказала мама, — а вы дом не перепутали? Или группу взаимопомощи?
— Нет-нет! — убежденно сказала женщина. — Я Джули! Джули Хватт! Я ходила в эту группу каждую неделю последние три года!
Воцарилось молчание. Слышалось только быстрое пощелкивание спиц миссис Битти.
— Я вас никогда не видел, — заявил высокий тощий мужчина. Он обвел взглядом группу. — Кто-нибудь узнает эту особу?
Все безразлично помотали головами.
— По-вашему, это очень смешно? — сердито обратился к женщине тощий. — У нас группа взаимопомощи для людей с серьезными расстройствами памяти, и мне не кажется ни забавным, ни конструктивным, когда какие-то шутники издеваются над нами! Будьте любезны, покиньте нас!
Женщина замерла, прикусила губу, но тут заговорил ее муж:
— Пойдем, дорогая. Идем домой.
— Но подождите!.. — сказала она. — Теперь, когда он вернулся, все стало как раньше, а значит, мне не пришлось ходить в эту группу, так что меня тут и правда не было, но… я же помню…
Голос ее дрогнул, она разрыдалась. Муж обнял ее и повел прочь, бормоча на ходу извинения.
Как только они ушли, тощий с негодованием сел.
— Удручающая картина! — проворчал он.
— Всем эта старая шутка кажется забавной, — добавила миссис Битти. — Это уже второй случай за месяц.
— У меня аж во рту пересохло, — подхватила Эмма. — А у вас?
— Может, им создать собственную группу? — предложила я. — Назвали бы ее «Дважды анонимные утратотерпцы».
Предложение никому не показалось смешным, и я спрятала улыбку. Возможно, у нас с Лондэном все же есть шанс.
После этого я не слишком активно участвовала в обсуждении, да и разговор быстро перешел от устранений к более земным материям вроде последних ТВ-шоу, невероятно размножившихся за время моего отсутствия. Первую строку в рейтинге занимала викторина «Знаменитость, назови этот фрукт!», которую вел Фрэнки Сервелад. Ноздря в ноздрю с ней шли «Сам себе тостер» и «Подстава» — самые забавные программы розыгрышей. Эмма уже отбросила все ухищрения и пыталась вскрыть замок бара отверткой, когда Пятница испустил один из тех ультразвуковых воплей, которые слышат только родители (вот так и начинаешь понимать, как овцы различают своих ягнят), и я радостно воспользовалась этим предлогом, чтобы удалиться. Он стоял в своей кроватке и тряс решетку. Я взяла его к себе и читала ему до тех пор, пока мы оба не уснули.