Немая смерть

Детство

Лето, несмотря на частые дожди и влажную, удушающую жару, нравится мне больше местной зимы. В январе и феврале, стоит промокнуть, как единственным спасением от промозглой зябкости становится горячая ванна, а попадают под водичку младшие часто. Или с неба капает, или на тренировках пропотеем, иногда наставники новую программу обучения придумают, да и просто жизнь на острове пребывания в сухости не гарантирует.

Теплой одежды у меня не очень много, сирота же, пусть и из правящей ветви клана. Только и название, что принцесса. Химе.

— Куши-чан, пойдем на подмостки, — подергала меня за рукав Мику.

— Что мы там забыли?

— В салки играть с мальчишками, — заулыбалась подружка щербатой улыбкой. И в качестве беспроигрышного аргумента добавила. — Тошики-кун тоже придет.

Среди сверстников моего тела Тошики — самый вменяемый. Может, и не слишком умный, хотя для своего возраста соображает неплохо, однако в отличие от прочих мальчишек и девчонок продумывает последствия своих действий, пусть и на один шаг. Неудивительно, что общаться я предпочитаю именно с ним. В результате окружающие считают нас парочкой и умиляются.

— У Юмико-сама отпросилась?

— Да, она разрешила. Пойдем!

Юмико-сама была подругой моей матери и после её смерти закономерно стала мне кем-то вроде опекунши. Кормила, присматривала, научила читать и писать. Женщина она строгая, даже суровая, так что без особой надобности лучше её не злить.

Детям, в принципе, разрешают гулять по всей деревне, нельзя только в лес уходить и в море без взрослых купаться. Чужаков здесь нет, бояться некого, все друг другу родичи. Однако равенства тоже нет — есть правящая ветвь, состоящая из четырех семей, есть побочные ветви, плюс двенадцать вассальных кланов разной численности принесли присягу и живут вместе. Раньше правящих семей было пять, но одна, скажем так, незадолго до моего рождения переоценила свою значимость и была по приказу правителя уничтожена. Во время тех событий мой отец и погиб. Спустя три года матери принесли неизвестную печать, снятую с тела убитого наемника откуда-то с запада, она стала разбираться, печать сработала… Ирьенины не смогли быстро идентифицировать хранившийся под давлением яд, и я осиротела.

Ждали только нас. Дети, с визгами-писками носившиеся по деревянному помосту, быстро выбрали с помощью считалки первого воду и продолжили прерванное занятие, правда, на сей раз более организованно. За мелочью с усмешкой наблюдала пара чунинов — на центральную площадь деревни всегда назначают считающийся синекурой пост. Делать парням ничего не надо, знай себе, сиди, наблюдай за горожанами да присматривай за расшалившейся малышней. Среди девяти-десятилеток многие уже умеют на примитивном уровне использовать чакру, инстинктивно пытаются то тело усилить, то рукой на мгновение к чему-нибудь прилипнуть, так что травмы неизбежны. Нас ругают, конечно, но так, без огонька, зато медосмотр в школе проводится минимум раз в неделю.

Мне — восемь. И в классе я самая младшая.

Юмико-сама подписала разрешение на учебу три года назад, когда я окончательно достала её просьбами. Система чакроканалов к тому времени еще не сформировалась окончательно, но с учетом её устойчивого развития, высокого интеллекта и того факта, что в первый год даются только общие знания, директор школы Кагами-сама тоже не возражал. В результате я наконец-то нашла людей, готовых круглосуточно отвечать на мои вопросы, и бонусом заполучила репутацию маленького гения и надежды клана.

— Ой, а там кто? — внезапно спросила Мику. Навалившись на перила и поджав ноги, она таким образом не касалась земли и потому считалась «вне игры».

— А, это, — ответил Сато, мельком взглянув в сторону делегации из двадцати пышно разодетых фигур, — делегация из Конохи. Союзный договор собираются подтверждать.

К внутренностям словно приложили лёд, желание играть и веселиться исчезло, будто его не было. Да, точно, они же собирались приехать и взрослые даже шептались, зачем.

Союзный договор. Биджу.

Джинчуурики.

В двадцать пять лет о смерти не думаешь. Это старшеклассники, обуреваемые гормонами, заигрывают с мыслью «живи ярко и умри молодым» и становятся эмо-готами-кто там еще есть со странностями, или просто вскрывают себе вены от неудавшейся первой любви, оставив родне записку, столь же пафосную, сколь же и наивную. Люди постарше озабочены более приземленными вещами. Работа, окончание универа, дальнейшая карьера, женитьба — словом, им не до душевных терзаний.

Впрочем, смерть в любом случае приходит тогда, когда сама сочтет нужным. И плевать ей на твои планы.

Я всего ожидала: светящегося туннеля, затягивающего душу и с сияющим существом в конце, или сурового судью с шестью белоснежными крыльями, даже чему-то вроде чистилища не удивилась бы. Но оказаться внутри темного, влажного места, под отдаленные женские крики выталкивающего меня куда-то вверх, была вовсе не готова. Потом последовали новая боль от рези в глазах, первый глоток холодного воздуха, чьи-то мягкие руки положили мое маленькое тельце на что-то теплое, и я отрубилась.

Потом память исчезла, заснула, возвращаясь урывками, только чтобы оглядеться в изумлении и снова потухнуть под валом новых впечатлений. Оно и к лучшему — не знаю, что со мной стало бы, осознай я в годовалом возрасте, что попала в детский мультик. Сошла бы с ума, наверное. Почему слово «Узумаки» кажется знакомым и почему маги-артефакторы называют себя шиноби, до меня дошло года в три, и тогда я конкретно перетрусила. Тот японский мультик, «Наруто», я не смотрела, просто однажды разговорилась с фанатом аниме из нашей студенческой группы и он вкратце пересказал мне сюжет. Сначала один раз, потом второй, третий… Нравилось ему то аниме, а рассказчиком он был талантливым.

Здесь тоже была Коноха — как и в мультике. Правил той деревней человек с титулом Хокаге, а меня звали Кушиной — как и мать главного героя. Короче говоря, совпадений набралось слишком много, пусть я и не помнила почти ничего, но понять, где очутилась, смогла. И какая судьба меня ждет, если ничего не изменить.

Мир очень сильно отличался от привычного, люди тоже. Во-первых, здесь царил махровый феодализм и ни о каком равенстве речи не шло. Правитель спокойно мог обменять жизни десятков тысяч крестьян на одного аристократа и все, даже сами простолюдины, воспринимали это нормально. Во-вторых, есть чакра, и она определяет, кто есть кто. Если бы шиноби не жили относительно уединенно, именно они являлись бы высшим сословием, и неважно, что думают на этот счет феодалы и сановники. Реальная сила у скрытых деревень и великих кланов, чьи правители фактически определяют политику стран и меняют дайме по своему желанию. Но необходимость сохранения кеккей-генкай плюс особая психология заставляют шиноби держаться подальше от простых людей, а самураи служат неплохой прослойкой.

Осознав, где я оказалась и во что вляпалась, поначалу впала в уныние. Здесь все по-другому, вообще все. Впрочем, одна вещь осталась неизменной — уважение к силе. Это, по-видимому, вещь универсальная для всей человеческой расы, в любом месте позволяющая устроиться с относительным комфортом, вне зависимости от уровня развития и происхождения. Хотя как раз мне-то на происхождение грех жаловаться.

И я стала тренироваться.

Поначалу пришлось очень сложно, все-таки в первой жизни занятия спортом не были моим коньком. Мать вашу, да я на юриста училась! Время занимала посиделками с подругами, путешествиями на курорты и другой ерундой, порхала от развлечений к развлечениям. Слава богу, хватило мозгов понять, что здесь вам не тут — вот как только казнь вражеского лазутчика увидела, так сразу дошло. Вид с присвистом хлещущей крови из гладкого среза на месте шеи мозги прочищает качественно. Потихоньку втянулась, всё-таки взрослое сознание оказалось сильнее детских гормонов. Мало-помалу воспитатели и другие взрослые привыкли, что я постоянно занята чем-то полезным, в отличие от других детишек, склонных к шалостям и проказам, поэтому и на вопросы отвечали охотно, и помочь могли, если что-то не получалось.

Мест, представлявших особый интерес, в клане было три. Школа, библиотека и больница. Хотя все три места сильно отличались от привычных мне, потому что школа больше походила на военное училище, только курсантов после учебы домой отпускали, библиотеку правильнее назвать хранилищем свитков сомнительной ценности, а больница занимается примерно тем же, чем и госпитали времен Великой Отечественной. То есть как можно скорее ставит в строй раненых.

Кстати, по поводу чакры. Система циркуляции формируется еще до рождения, а осознанно развивать её можно лет с пяти, хотя ирьенины советуют подождать до девяти-десяти во избежание эксцессов. Мощь очага нарастает ступенчато, по мере перестройки организма из детского в подростковый и из подросткового во взрослый, каналы кейракукей развиваются линейно, причем как количественно, так и с точки зрения пропускной способности. В принципе, искусственными методами очаг можно раскачивать и дальше, и шиноби занимаются этим в обязательном порядке, но после лет двадцати пяти — тридцати эффективность методик падает и прибавка невелика.

Отношения с ирьенинами у меня сложились неплохие, благодаря репутации девочки умненькой и послушной, поэтому Оками-сама, глава отделения патологий кейракукей и по совместительству куратор школьников, дала согласие на начало тренировок с чакрой. Мне тогда еще и семи не исполнилось. Конечно, ни о каких техниках речи не шло — только медитация, неподвижная или динамическая, для повышения контроля и чувствительности собственного организма. Заодно детишкам давали тесты на наличие сенсорных способностей и предрасположенность к инь-свойству, редкому у Узумаки и потому ценному. С инь я пролетела — несмотря на хорошие запасы, для создания гендзюцу она не подходила по ряду параметров, так что не быть мне иллюзионистом, а вот слабенькие сенсорные способности нашлись. Настолько слабенькие, что развивать их наставники начали исключительно из дружелюбия да уважения к просьбе представительницы правящей ветви.

Лучше бы не развивали, наверное.

Сенджу в деревне появляются часто. Союз между нашими кланами заключен так давно, что никто уже и не помнит, когда Узукаге и глава Сенджу впервые распили церемониальную чару. Мы часто роднились — их кеккей генкай, мокутон, очень нестабилен, а наша кровь способствует сохранению наследия — настолько, что иногда Сенджу называют младшей ветвью Узумаки, и совершенно неправильно. Это самостоятельный великий клан, пусть и малочисленный благодаря непрерывным войнам и идиотизму старейшин. Генетикой они увлеклись, придурки…

В тот день Юмико-сама вернулась домой необычайно рано. Она когда-то была довольно многообещающим чунином, пока на одном из заданий не получила серьезные травмы, неизлечимые лучшими медиками. Сейчас занимается изготовлением печатей на продажу и работает в администрации, общается с купцами (в силу характера — не слишком успешно). Обычно она приходит домой часов в восемь, когда служанка Кана-обаа-сан уже накормит нас ужином, и около часа проводит в додзё, сидя в медитации. Поэтому нас с Мику несколько удивило, когда вдруг её мать внезапно забрала нас с занятий, привела домой и, крепко сжав губы, с напряженным лицом начала обряжать в дорогие праздничные кимоно.

— Ока-сама, мы куда-то идем? — первой не выдержала Мику.

— Мито-сама желает вас видеть, — без выражения ответила опекунша.

— Мито-сама?! Жена Хаширамы Сенджу?! — воскликнула подружка, за что тут же получила подзатыльник.

— Да, она. И правильно говорить — вдова Сенджу Хаширамы-сама.

— А зачем ей мы? — влезла с вопросом я.

— Она хочет познакомиться со всеми новыми родственниками, поэтому пригласила всех детей на маленький прием.

— Да, точно, она же правнучка Ашины-сама, — воскликнула Мику, — значит мне она… э… Пятиюродная сестра?

— Потом посмотришь родственное древо. Не дергайся.

То есть зовут не только нас, а все младшее поколение. Не совсем понятно, правда, зачем такому важному лицу устраивать детский праздник, но причина наверняка есть. В конце концов, может ведь женщина просто захотеть познакомиться с родней? Только странно, к чему такая спешка.

— Их срочно вызвали в Коноху, поэтому завтра посольство уезжает, — ответила Юмико-сама на вопрос. — Сегодня последний день, когда Мито-сама может на вас посмотреть.

Что характерно, судя по сухости тона, перспектива знакомства с влиятельной родственницей опекуншу не радовала. Юмико-сан негласно исповедовала принцип «поближе к кухне — подальше от начальства», по-видимому, было у неё что-то своё в прошлом. Вот и сейчас кимоно на нас дорогие, из тонкой ткани, но неяркие, и получаемые указания сводятся к одной повторяемой в разных вариациях фразе «не высовываться». Да я и сама не хочу.

Торжество проводилось не абы где, а в зале Хризантем дворца Феникса. Лично я до того во дворце Феникса, обиталище Узукаге и его ближайших родственников, была всего трижды — сразу после рождения, когда меня представляли главе рода, и после смертей родителей на торжественных церемониях похорон. Из соображений безопасности сюда пускают очень ограниченный круг людей. Так что детишки активно крутили головенками, перемигивались, шептались, указывали пальцами на интересные вещи и успешно игнорировали замечания сопровождающих. Узумаки, что ж вы хотите, у нас у всех шило в попе и проблемы с концентрацией.

Посмотреть было на что! Едва ли не каждый дюйм стен оказался покрыт выжженными печатями, печати же проглядывали в вышитых узорах занавесок и флагов, печати свивались в узоры девизов и гимнов, защитные круги перед входом грозно давили скрытой мощью. Фактически, дворец — это зримое воплощение сути клана. Какими бы сильными рукопашниками или стихийниками не были Узумаки, именно печатям мы обязаны своим возвышением и величием. История клана тянется из времен до Рикудо, из легендарной имперской эпохи, от которой сейчас остались только смутные перевранные легенды да осколки технологий, основанных на непонятных принципах. Сейчас уже почти не осталось никого, сравнимого с нами возрастом и накопленными за прошедшее время знаниями.

Поэтому нас и боятся.

Просто так войти во дворец нельзя. Сначала мы прошли через внешний защитный круг, пропускавший только тех, в ком течет кровь Узумаки, потом с помощью арки-сканера нас проверили часовые на предмет неучтенных печатей, следующим этапом стало короткое общение с менталистами и напоследок мы с Мику и Юмико-сама попали в руки ирьенинов. Все было очень вежливо и быстро, система явно отработана за столетия. Конечно, кто-то назовет такие меры предосторожности параноидальными, учитывая тот факт, что чужаки на сегодняшнем приеме не присутствуют, однако никто и не подумал возмутиться. Элита клана должна быть защищена от всего и всегда, точка.

Первой, кого мы увидели внутри помещения, оказалась сидящая — хотя правильнее сказать восседающая, настолько величаво она держалась — на специальном троноподобном возвышении женщина. Отстраненно оценив её, признала — это тот случай, когда возраст красоте не помеха. У неё были черные глаза и традиционные для Узумаки красные волосы, завязанные с боков в пучки, очень гладкая, холеная кожа шеи и рук, за исключением набитых мозолистых костяшек на внешней стороне ладони. Взгляд невольно задерживался на фиолетовом ромбе посредине лба Мито-самы, своеобразном символе высокого мастерства и отметке принадлежности к элите сразу двух великих кланов. Для создания Печати Силы Сотни требуется равномерное вливание чакры на протяжении нескольких лет, без перерыва, даже во сне. На это способен только человек, обладающий огромными запасами чакры, хорошим знанием одновременно фуиндзюцу и медицины, да еще и ведущий относительно спокойный образ жизни. Единицы, короче.

Одетая в белоснежное кимоно, Мито-сама оттягивала на себя внимание, так что сидящий рядом с ней Акира-сама оказывался как бы в тени. Тем более, что его серая одежда скрадывала очертания и делала нынешнего главу Узушиогакуре менее заметным. Затруднюсь сказать, кто из этой парочки менее опасен, они стоят друг друга. Акира-сама правит кланом скоро как двадцать лет, под его руководством мы успешно прошли через Великую Войну Деревень, ряд конфликтов с Облаком и Туманом и подавили внутренний бунт, в то время как его троюродная сестра является одной из крупнейших рыб в том бассейне с акулами, каким стала с момента своего основания Коноха. Взрослые ведь часто обсуждают свои дела, не обращая внимания на крутящихся рядом детей, так что о наших «союзниках» я знаю многое.

Постольку, поскольку мы с Мику, во-первых, дети, во-вторых, родственницы, в-третьих, прием как бы неофициальный, становиться на колени не надо. Мы с подружкой глубоко склонились, почти под девяносто градусов, чинно сложив ручки на ножках, и дружно пожелали:

— Долгих лет жизни и процветания, Мито-сама, Узукаге-сама!

— Здравствуйте, дорогие! — милостиво улыбнулась женщина. — Подойдите поближе, дайте вас разглядеть получше!

Мы сделали несколько шагов вперед, причем Мику шагала быстрей и потому выдвинулась примерно на полкорпуса. Мне почему-то не хотелось приближаться к госпоже Мито. Слабо развитая сенсорика реагировала на сильных шиноби, но здесь чувствовалось нечто иное, в отличие от других соклановцев чакра женщины казалась жгучей, опасной. Это и есть плененный биджу? Возможно. Как бы то ни было, Мику стояла первой, за её плечом скромненько притулилась я, и сзади, на приличном расстоянии, осталась Юмико-сама. Фактически перед знатной гостьей и нашим абсолютным монархом мы с подружкой остались без поддержки взрослых, вот так.

— Как тебя зовут?

— Я — Мику, Мито-сама, а это Кушина-чан! — надолго спокойствия Мику не хватило, и она едва не подпрыгивала на месте.

— И сколько тебе лет, Мику-тян?

— Семь лет, Мито-сама!

— О, ты уже большая, Мику-тян, — дама наклонилась и погладила Мику по голове. — Наверное, скоро в школу пойдешь?

— Да, в следующем году! — кивнула подружка, и тут же сдала меня с детской непосредственностью. — А Куши-чан туда уже два года ходит. Она очень умная!

Я мысленно чертыхнулась, про себя прокляв ее любовь к справедливости. Конечно, на меня тут же обратили внимание:

— О, значит, ты и есть маленькая надежда нашего клана? Ну что же ты боишься, Куши-тян! Покажись, я хочу рассмотреть тебя получше, — поманила Мито-сама. — Ты уже можешь сделать хенге?

Курс обучения в школе считается законченным после сдачи экзаменов, на которых в числе прочего нужно продемонстрировать две простые техники — хенге и каварими. Чего-то серьезного от выпускников требовать глупо, поэтому разрабатывавшие программу предки мудро решили сосредоточиться на том, что поможет начинающим убивцам сбежать от опасности. Меня ни тому, ни тому ещё не учили, в чём я и призналась тихим голоском.

— Ну, не волнуйся, — утешительно заметила Мито-сама. — Я уверена, у тебя всё получится. — И ласково погладила по руке.

В тот момент, когда она ко мне прикоснулась… Когда-то давно, в первом детстве, я дотронулась до оголенного провода под напряжением. Меня тогда здорово тряхнуло, в глазах плавала чернота, было трудно шевелиться и почему-то долго болели зубы. Очень неприятное состояние, хотя боли как таковой не ощущалось. Так вот, сейчас пришлось намного хуже. От пальцев Мито-самы по телу рванула обжигающая волна, огнем опалившая вены и заморозившая воздух в легких. В ушах словно загрохотали барабаны, послышался яростный рык и ненависть, чистая, концентрированная ненависть ткнулась в сердце, заставив его замереть на половине удара. Судорожно дернувшись, я отшатнулась обратно назад, рефлекторно отвернувшись и прижав пострадавшую руку к боку.

— Ну-ну, милая, не нужно волноваться, — зажурчал в ушах довольный голос женщины на троне. — Ничего страшного не произошло, просто у тебя очень интересная чакра. Очень полезная, я бы сказала. Не бойся, скоро неприятные эффекты пройдут, а пока сходи к столикам и съешь парочку данго. Ты любишь данго, Куши-чан?

— Да, Мито-сама, — с трудом разлепила я пересохшие губы.

— Вот и хорошо, милая. Идите, развлекайтесь.

Какое уж тут развлекайтесь! Поддерживаемая подружкой, я поклонилась и пошла в зал. Странно, но тело казалось легким, мышцы звенели, наполненные силой, и если бы не потеря координации, я наверняка захотела бы бегать, размахивать руками и что-то делать. Узумаки сами по себе активные, но тут — словно дозу наркоты получила.

Уже уходя, краем глаза уловила выражение лица главы клана. Довольное, словно у словившего мышку кота.

За год, прошедший с того случая, кое-что удалось выяснить. Мито-сама уже в немалом, по меркам обычных шиноби, возрасте, и руководство Конохи все настойчиво советует ей подобрать преемницу. На всякий случай. Сама фактическая глава клана Сенджу не против, ведь обучение займет много времени. Та или тот, кого изберут будущим джинчурики, впоследствии станет главой довольно крупного представительства клана в скрытой деревне и проводником интересов Узумаки у ближайшего союзника. Очень важный пост, особенно учитывая плачевное состояние Сенджу.

Требований к кандидату много. Во-первых, личные качества — ум, верность, храбрость. Во-вторых, обязательна принадлежность к правящей ветви, ибо общество у нас сословное и те же Хьюга не станут воспринимать на равных простого шиноби, пусть и из великого клана. В-третьих, из-за особенностей чакры Узумаки хорошо сопротивляются влиянию биджу, но Лис есть Лис, к его носителям требования выше.

Неприятно сознавать, что я подхожу по всем пунктам. Да еще и сирота, сильно плакать никто не станет.

Вроде бы кажется, что горевать не о чем — у джинчуурики по умолчанию есть сила, высокий статус, колоссальная живучесть… Тот факт, что их организм изнашивается намного раньше, чем у других Узумаки, в расчет не берем. Сколько шиноби доживает хотя бы до тридцати? Вот то-то же. И тот факт, что в мультике Коноху разрушали не один раз, тоже можно проигнорировать — неизвестно, насколько точно сценарист описал местные события, да и просто будущее переменчиво. В конце-то концов, раз Наруто жил один и не под присмотром, значит, родственников у него не было вовсе, то есть судьба Водоворота тоже под вопросом. Неизвестно, где безопаснее.

На самом деле все перечисленные аргументы не важны. Я не хочу быть джинчуурики, потому что одна только мысль о том, чтобы впустить в себя ЭТО, приводит меня в ужас. До вставших дыбом волос, до дикой паники.

Все, что угодно, только не Лис.

Любая участь лучше.

— Куши-чан, помоги с уроками, — страдающий глас, раздавшийся над ухом, вырвал меня из тяжелых дум.

— Самой слабо?

— Я не понимаю!

— Чего ты не понимаешь?

— Вот этого!

Вдохновленная моим примером, Мику пошла в школу на один год раньше. Энтузиазм быстро угас, что учителей волновало слабо, нагрузка постоянно повышалась, так что постепенно подружка начала капризничать. Мать на стоны и жалобы не реагировала, если не считать реакцией подзатыльники, а попытка переключиться на меня встречного понимания не нашла. Поэтому девочка сменила тактику.

— Мику, — вздохнула я, осознанно опуская суффикс. — Я тебе всегда готова помочь, но делать за тебя домашку не буду. Иначе ты привыкнешь, провалишься на экзамене, останешься на второй год, на тебя начнут указывать пальцем на улицах и называть дурой. Ты этого хочешь?

— Ты всегда так говоришь!

— Цыц! Не спорь с тем, кто лучше знает!

— Я старше тебя на два месяца!

— И что?

Как всегда, сработало безотказно. Мику недовольно попыхтела, посжимала кулачки, однако смирилась, что халявы не будет и перешла к конструктивному диалогу. Все она прекрасно понимает, просто неусидчивая и слегка ленивая девочка, больше интересующаяся играми и болтовней с подружками, чем учебой. Сама хотела бы быть такой, да нельзя.

С грехом пополам разобравшись с домашкой, отправились на кухню. По своему статусу Юмико-сама имела право на проживание вблизи от обиталища правителя, однако предпочла отдельный домик в менее престижном районе. Готовкой и уборкой занимается приходящая служанка Кана-сан, которую мы с Мику зовем бабулей. Добродушная старушонка не обидится, если мы позаимствуем у неё немного мёда для вкусняшек.

— Мука и молоко есть, — полазав по шкафчикам, доложила подружка. — Хворост сделаем?

— Давай, — согласилась я. — Только пару яиц поищи.

Медовый хворост якобы изобрела я, и считалось это блюдо у окрестных хозяек «богатейским». Коров на острове мало, творог и сметану в небольших количествах привозят с материка, мёд тоже стоит дорого, так что люди со скромным достатком часто готовить сдобу позволить себе не могут. Только изредка, детишек по праздникам побаловать. Мы, слава богу, не бедствуем, поэтому готовим чаще, но большие порции делать все равно не стоит.

— Куши-чан, а экзамены действительно сложные? — внезапно спросила подружка.

— На первом году — не особенно. С чего ты вдруг заинтересовалась?

— Ну, вы же с мамой меня постоянно пугаете, — пожала Мику плечиками.

— Просто ты ленишься. Задачки на экзаменах простые, но их много, поэтому сведений надо запомнить тоже много. Ну и тренироваться каждый день, само собой.

— Как ты?

— Примерно.

— Я не смогу, — состроила девочка жалостливую мордашку. — Я столько не выдержу.

— Да ладно, ты же в больнице не учишься. Справишься!

Мои слова её чуть успокоили, и Мику принялась болтать, фантазируя о том, какой крутой она станет, когда вырастет. Я же призадумалась о своём графике. Подъём в шесть утра, легкий завтрак и умывание, час на развитие контроля (слабое место всех Узумаки, особенно правящей ветви), затем занятия в школе. Уроки идут всего одну свечу, то есть около сорока минут, причем утром всегда первыми ставят физические тренировки, а потом уже каллиграфию, законодательство, географию, литературу, счет, актерское мастерство и многое другое. Продолжаются занятия примерно до часу дня, потом обед, можно немного порыться в хранилище свитков, и я бегу в больницу. В обмен на разную мелкую помощь ирьенины соглашаются отвечать на вопросы, дают советы и разрешают присутствовать на вечерних курсах, которые время от времени проводятся для генинов или решивших побольше узнать о лечении чунинов. Как десять-двенадцать человек запишутся, так занятия и назначают. Ну и вечером снова тренировка, зачастую в присутствии Юмико-сама и под её присмотром, в последнее время — вместе с Мику.

Один день из семи считается выходным. Школа закрыта, можно посидеть с друзьями в лапшичной или устроить импровизированный пикник. Почему именно лапшичная? В другие заведения, числом восемь, малышню без родителей не пускают.

А ведь я имею право в этом году сдать выпускные экзамены. То есть вряд ли директор разрешит, для начала практики организм нужен покрепче, чем у восьмилетки, но право такое есть. Всего-то надо показать хенге и каварими, запечатать кунай в свиток, создать два барьера, защитный и маскировочный, сдать боевку и написать письменный тест. Не так уж и сложно. Проблемы могут возникнуть разве что на боевке, на фоне более старших одноклассников мои физические данные вызывают уныние, всё остальное я могу продемонстрировать хоть сейчас.

Подтверждение в том, насколько я слаба по сравнению с однокашниками, представилось буквально на следующий день. Мацуда-сенсей решил, что давненько у нас не было поединков, разбил класс на пары и начал вызывать на площадку. Серьёзным вещам в школе не учили, клановый стиль Узумаки в плане рукопашки предполагает активное использование нашитых на одежду или вытатуированных печатей. Обычно на боевке мы в основном занимались гимнастикой, метанием всего, что метается, основам работы с оружием — танто, меч и короткий шест — ну и началам тайцзюцу. Перемещения там, десяток ударов и десяток блоков, доводимых до автоматизма.

Тем не менее, раз в месяц или около того назначался день кумите, когда в присутствии ирьенина из больнички малышня совсем не по-детски мутузила друг друга. Ни о каком «до первой крови» речи не шло — схватка продолжалась, пока бойцы стояли на ногах или до команды сенсея. Подозреваю, что в нас воспитывались упорство и умение терпеть боль, потому что никакого иного объяснения такому методу обучения не нахожу.

— Первая пара — Сая-чан против Тоширо-куна, — скомандовал сенсей. — Поклон! Начали!

Само собой, делений по возрасту, полу и весовой категории нет. Сая ниже и легче своего сколькотоюродного родича, зато немного пошустрее, что, впрочем, не особо ей помогает. Если бы сейчас дрались с оружием, результат мог бы быть иным, а так — от сильного удара по голове девочка «поплыла», и сенсей остановил бой. После них дрались еще две пары (сломанная ступня и удар в пах), а четвертыми вызвали меня и Монтаро-куна.

— Поклон! Начали!

Первым делом Монтаро попытался стоптать меня, сбить плечом на землю и там придушить или взять на болевой. Не такая уж и глупая тактика, учитывая, что он где-то на треть тяжелее и на полголовы выше. Один раз я уже так попалась, так что сейчас была готова и в последний момент успела отступить в сторону, не позволяя зацепить себя рукой и одновременно пиная ногой в нижнюю часть живота. Попала, но, к сожалению, недостаточно.

Ладно, хотя бы первый натиск удалось сбить.

Мы закружили по площадке, периодически делая ложные замахи. Кто первый раскроется, поддастся на провокацию, тот и проиграл, потому что усиливать удар чакрой мы умеем оба, а вот защищаться с её помощью — пока что нет. Ну, как усиливать? Деревья не ломаем, удар получается на уровне обычного взрослого человека, ребенку хватит за глаза.

До поры, до времени мне удавалось уворачиваться, но долго так продолжаться не могло. Руки у Монтаро длиннее моих, так что в конце концов он сумел зацепиться за одежду и притянуть к себе, причем попутно увернулся от тычка пальцами между ребрами. Удар головой в грудь тоже не принес особого успеха, и в следующую секунду мое сильное, но, увы, легкое тельце подняли в воздух и с силой шмякнули о землю. Да ещё и сверху шлепнулся, гад, для надежности.

— …едил Монтаро-кун! — с трудом я расслышала сквозь шум в ушах. — Сакура-сан, прошу вас.

«Опасается, что сломан позвоночник», — отстраненно отметила я. — «Иначе заставил бы вставать самостоятельно».

Светящиеся зеленью ладони мягко прошлись по всему телу, уделив особое внимание рёбрам. Боль стала легче, и я наконец-то смогла втянуть столько воздуха, сколько требовалось горящим легким:

— Хха!

— Потерпи немного, малышка, — утешительно проворковала Сакура-сан. — Мацуда-сенсей, я, пожалуй, отправлю Кушину-чан в больницу. Всё-таки удар был слишком силен, стоит убедиться, что нет осложнений.

— Как скажете, Сакура-сан, — кивнул учитель. — Тоширо-кун, Кай-кун, возьмите носилки и отнесите Кушину-чан в больницу. Следующая пара…

Вот так я оказалась на госпитальной койке. Ирьенины прилепили на спину фиксирующую печать и велели лежать до вечера, с учетом треснувших ребер и частично отбитых внутренностей можно сказать, легко отделалась. Хорошо ещё, свитков дали почитать. В госпитале я примелькалась, меня знали, да, собственно, местные врачи всех знают. Всего в Водовороте живет около десяти тысяч людей, из них примерно четверть — действующие шиноби, остальные либо в резерве, либо старики и дети. Есть ещё особо ценные мастера, которым вовсе запрещено покидать остров, но их не больше двух десятков.

— Как дела, Куши-тян? — уже вечером ко мне подошел дежурный врач и по совместительству один из моих кураторов, Акено-сенсей. Он тоже принадлежал к старшей ветви, и потому такое обращение не являлось непочтительностью.

— Вам лучше знать, сенсей. Ребра чешутся, но по ощущениям, чакра течет свободно.

— Ничего, за ночь пройдет, — он закончил диагностику и присел рядом. — Куши-тян, ты думала о своем будущем?

— Ну, да, — немного замешкавшись, кивнула я. — Думала. Меня, наверное, оставят еще на год, потому что по боевке оценки слишком низкие. Значит, через три года пройду практику, дослужусь до чунина, выйду в отставку и буду делать медицинские печати. Я не очень знатная, поэтому мужа смогу выбрать сама. Примерно так.

О своих подозрениях говорить не стала. Может, ещё обойдется.

— Ты не хочешь стать ирьенином?

— Полевым — да, хочу. Для работы в госпитале характер неподходящий.

— Характер со временем меняется, — улыбнулся сенсей. — Куда важнее, что ты уже сейчас понимаешь необходимость учебы и не возражаешь против нашей профессии. Знаешь, большинство твоих сверстников недооценивают ирьендзюцу, мечтают о крутых техниках и чине джонина.

— Я совсем не против чина джонина!

— Да, но ставишь его далеко не на первое место.

— Чунином проще, — слегка пожала я плечиками. — Обязательный срок отслужил, команду подготовил — и все, занимайся, чем хочешь. У джонинов свободы меньше.

— Вот об этом я и говорю, — с умудренным видом покивал Акено-сан. — Очень разумный подход, даже странно. У нас, Узумаки, в силу большого количества ян-чакры повышена нервная активность, поэтому дети активные, шумные, лезут, куда ни попадя.

— Я б тоже полезла, если бы силы оставались.

Сенсей расхохотался. Могу его понять — вероятно, суровое и трагичное выражение забавно смотрелось на круглой детской мордашке.

— То, что ты усердно занимаешься, это правильно. Больница имеет право договориться о прохождении практики наиболее талантливыми выпускниками школы в своих стенах, знаешь ли.

— Вы думаете, мне разрешат?!

Для меня такой вариант был бы идеальным. Ирьенинов ценят и защищают в первую очередь, зарабатывают они тоже хорошо, уважением пользуются нешуточным — чего ещё желать? Им, конечно, приходится очень много работать над собой, развивая контроль чакры и просто изучая массу разнообразной информации, но мне к труду не привыкать. Справлюсь.

— Кого ещё брать-то? — риторически вопросил Акено-сан. — Только тебя да Марико-чан с её целебной чакрой, других кандидатов нет. В общем, подумай, только не торопись, посоветуйся с Юмико-сан и скажи свое решение.

— Благодарю за совет и участие, сенсей!

Да, хорошо было бы пристроиться в больнице. Почет, достаток, безопасность… Насколько в принципе жизнь может быть безопасной в этом мире с его постоянными войнами всех против всех. Единственным препятствием против успешной врачебной карьеры может стать моя брезгливость (какашки выносить, бее!), но ничего, привыкну.

Хороший вариант. Только кажется почему-то, что не для меня.

Вызов во дворец всегда заставляет волноваться. Вызов во дворец к могущественному монарху, прежде виденному тобой считанное количество раз, причем по большей части издалека, имея к тому же неприятные подозрения о причине вызова… Ничего доброго от встречи с царственным родичем я не ждала и, забегая вперед скажу, правильно делала.

Лучшее кимоно. Сложная прическа. Впервые нанесённая на лицо косметика.

Признаю, церемонию они обставили торжественно. Узукаге-сама ожидал меня в большом Хризантемовом зале, сидя на возвышении, отгороженном от основной части полупрозрачной тканью, вдоль стен расположилась церемониальная охрана. Точнее, шесть джонинов в церемониальных одеждах, не слишком подходящих для боя. Я простерлась ниц при входе, коснувшись лбом кончиков пальцев, затем, не поднимая глаз и не вставая с колен, в сейдза переместилась вперед и, не доходя десяти шагов до занавески, снова простерлась ниц. Дважды.

— Узумаки Кушина! Ты обратила на себя наше внимание. Мы с величайшим интересом следили за твоими усилиями и довольны успехами, о которых нам доносят наставники школы и больницы. По их словам, нет у них лучшего ученика!

Короткая пауза дала понять, что от меня ждут ответа.

— Наставники слишком добры. Мои успехи преувеличены и не стоят вашего внимания, Узукаге-сама.

— Не стоит себя недооценивать, Кушина-чан! Скромность хороша, но в меру. Мы, Узумаки — шиноби, а шиноби всегда должен точно оценивать свои способности. Много ли восьмилетних учится в одном с тобой классе? Нет ни одного! Клан гордится тобой, Кушина-чан.

— Хоть эти слова и кажутся незаслуженными, от всего сердца благодарю за них, Узукаге-сама.

— Мы решили, что ты достойна награды, — справа неслышимой тенью возник один из охранников, держащий в руках покрытый платком поднос. — Прими её.

Опять хлопнувшись лбом о пол (по направлению к возвышению, само собой), я повернулась к шиноби и обеими руками взяла поднос. Под покрывалом оказался кунай в ножнах, который Узукаге описал так:

— Это оружие позволяет запечатывать любые техники до В ранга включительно и возвращать их обратно. Мы надеемся, в твоих руках оно сокрушит не одного врага Водоворота.

— Это очень ценный подарок, Узукаге-сама, недостойная дочь клана не заслужила его…

Все время разговора Узукаге прекрасно играл голосом. Искусно сплетая покровительственные и ласковые нотки, он умудрялся производить впечатление любящего умудренного правителя, этакого всеобщего дедушки, решившего поощрить особо отличившуюся внучку. Окажись на моем месте обычный ребенок, уже растаял бы и заранее согласился на любую подлянку. К сожалению или счастью, назвать меня обычной нельзя. Я была слишком напугана и слишком долго ждала этого вызова, хотя и надеялась никогда его не получить.

Поэтому все фразы, произнесенные мной в этом зале, были произнесены с совершенно одинаковыми интонациями. Отстранённая вежливость. Никакой разницы между приветствием, благодарностью, восхвалением мудрости правителя и другими, положенными по протоколу, славословиями. Я просто сидела и готовилась сломать свою жизнь.

— …и Совет клана счел тебя достойной великой чести, Кушина-чан. Скажи, ты помнишь госпожу Сенджу Мито, нашу родственницу из Конохи.

Вот оно. Не ошиблась, значит…

— Да, Узукаге-сама, я помню Мито-саму.

— Ты, конечно же, знаешь о великой жертве, принесенной ей на благо клана и всех людей этого мира. Мито-сама является хранительницей запечатанного биджу, сильнейшего из Девяти Хвостатых Зверей, Демона-Лиса. Это очень большая честь и ответственность.

Да, а ещё это огромная сила и влияние. Хотели бы избавиться от Зверей — запечатали бы их в особые сдерживающие свитки и, пока звери пытаются вырваться, создали бы пространственный разлом. Задача сложная, но Узумаки справятся. Демона убить нельзя, зато исторгнуть из мира вполне реально.

Всем нужно оружие.

— К сожалению, здоровье нашей благородной родственницы ухудшилось. Она уже не так сильна, как прежде, и со временем не сможет сдерживать Лиса с той же уверенностью, что и сейчас. Ей нужна замена. Преемница, что однажды займет её место и примет на себя её бремя. Кушина-чан! Совет избрал тебя для исполнения этой почетной миссии! Тебе предстоит стать гордостью клана Узумаки и однажды занять место Мито-сама…

Распинался он ещё минут пять, прежде чем замолчал. В принципе, понятно, почему замолчал — ждал благодарности за оказанное доверие. Местная культура не предполагала иного ответа, чем почтительное согласие, пожелания и просьбы главы клана приравнивались к приказам и должны были исполняться со всем старанием. Исключения, конечно, случаются, но они всегда имеют серьезные причины и ещё более серьёзные последствия.

Плевать на последствия. Лис пугает меня больше.

— Возможно, мои слова покажутся вам глупыми и необдуманными, Узукаге-сама, хотя это не так. Однако я не чувствую в себе достаточных сил для той ноши, которую несет в себе Мито-сама, и потому вынуждена отказаться от столь почетного предложения.

Кажется, в первое мгновение Узукаге просто не поверил услышанному. Местный менталитет, повторюсь, не предполагает возможности отказа, тем более — от ребенка. Затем, осознав произошедшее, правитель разозлился.

— Думаю, ты ошибаешься, Кушина-чан. Твоя чакра идеально подходит для усмирения Лиса, поэтому ты станешь джинчурики, это решено.

Зря он упомянул Девятихвостого. Избавиться от воздействия яки можно, заблокировав воздействие собственной волей, более опытные шиноби «пропускают» вражескую энергию сквозь себя, отстраняясь от эмоций. Мне же хватило воспоминания о сгустке живой ненависти, виденном лишь однажды и запомненном навсегда.

Впервые за все время разговора я подняла голову от досок пола и взглянула прямо на Узукаге.

— Я не стану джинчуурики.

Сижу. Жду. Казнят или не казнят?

Вроде не должны. Пусть мой поступок и запредельная непочтительность, однако слово «приказ» ведь не прозвучало. Да и возраст тоже роль играет. Здесь нет такого понятия, как несовершеннолетие, однако клан Узумаки очень стар и у него есть свои законы, нарушать которые каге без очень веской причины не станет. Ему просто не позволят. Наши дети, не окончившие школу и не получившие знак хитай-ате, считаются как бы неполноценными и в полной мере ответственности за свои поступки не несут. За них отвечают их родители.

Значит, будут убеждать и давить.

Слишком я удобна для правящей верхушки. Заступиться некому, биджу вырвется — не жалко, для ментальных закладок возраст подходящий. Комбинация стимуляторов, менталистики и доброго слова любого сделает патриотом или, наоборот, изменником, спасибо больничной библиотеке за информацию. Надо сделать что-то такое, что убедит их в моей непригодности, но что?

Я поёжилась и передернула плечами. План у меня был, вот только очень уж он… Так ведь нет другого. Вздохнула поглубже, изгоняя сомнения и напрягая изо всех сил невеликие свои сенсорные способности. Вокруг никого, помещение, в которое меня привели после закончившегося тихим скандалом разговора, представляет собой нечто вроде комфортабельного карцера — на стенах мощные глушащие печати. Лучше буду считать, что за мной наблюдают. Ведь не оставят же будущее стратегическое оружие без присмотра?

Страшно. Только мысль о том, что придется впустить в себя Лиса, ещё страшней.

Я наклоняюсь вперед, скрывая лицо от возможных наблюдателей, высовываю сколько получается язык и, зажмурившись, расслабляю челюстные мышцы. Еще глубже наклон. Сильно, не позволяя задуматься или испугаться, бью себя ладонями в челюсть снизу. Со стороны должно казаться, что девочка отчаялась и плачет, распластавшись по полу, хотя на самом деле я не утираю слезы. Так и катятся из глаз. Все силы уходят на то, чтобы не заорать в голос от боли, да ладошки зажимают рот, не позволяя красным соленым каплям пролиться на пол.

Не знаю, насколько правдива та байка о самураях, в плену откусывавших себе язык и глотавших кровь до самой смерти. При отсутствии медицинской помощи она вполне может оказаться правдой. Я до летального исхода доводить не намерена, однако в данном случае возраст и проявленная решительность, можно сказать, упёртость, играют на моей стороне. Узукаге должен поверить в попытку самоубийства.

Глоток. Соленая жидкость льётся по пищеводу.

Выпрямляюсь и сажусь поудобнее, заодно прячу откусанный кусок языка во внутренний карман широкого рукава. Острая боль прошла, однако окончательно не исчезла. По сравнению с прошлым телом у этого болевой порог намного выше. Впрочем, от потока слез никуда не деться, представляю себе, как сейчас выгляжу — с потекшей-то косметикой.

Если наблюдателя нет, мне конец. Кровопотеря убьёт меня.

Жаль, что ничего умнее я не придумала. Слишком разные у нас весовые категории, чтобы спорить с правителями Водоворота, единственная надежда — сделать так, чтобы сами отстали. Приходится рисковать. Это в комнате печати разрядились или в глазах потемнело? Глупо как получилось. Всё вокруг кружится, зато не больно совсем…

Темнота.