Темные отражения. Немеркнущий

Глава шестая

Нас с Джудом отправили в Бостон на рассвете. Мы устроились на откидных сиденьях пузатого грузового самолета. Модель была еще древнее, чем та, на которой мы летели из Филадельфии, и по запаху Джуд предположил, что в ней раньше перевозили мясо.

Я смотрела на огромные ящики перед нами, пытаясь не обращать внимания на то, как они поскрипывают, когда натягиваются удерживающие их стропы. Каждый ящик были маркирован логотипом с элегантным золотым лебедем «Леды-корпорейш» – словно Вселенная подмигивала нам с жутковатой ухмылочкой. Конечно, в этом ничего такого не было, и дурным предзнаменованием это тоже считать было глупо. Мы все время летали на «ледовских» самолетах. Корпорация, как тот теленок, партнерствовала и с Греем, и с Федеральной коалицией, получая особые «привилегии», позволявшие перевозить свои грузы в Калифорнию и обратно. Упертому Грею, который не шел ни на какие соглашения, пришла в голову «блестящая» идея попытаться заморить Федеральную коалицию в Калифорнии голодом, запретив ввоз и вывоз товаров из штата. Однако пострадали как раз все остальные, потому как в Калифорнии производилась большая часть фруктов и овощей, а еще имелся легкий доступ к нефти, которую добывали на Аляске.

Однако Федеральная коалиция была нашим партнером. Мы летали в обмен на то, что, по сути, являлись их тайным оружием. Албан считал это «справедливой платой» за сведения, которые мы собрали, и за бесчисленные операции, которые не один год проводили от их имени, хотя я знала, что он хотел большего. В частности: уважения, денег и места в новом правительстве, когда Грей отойдет от дел.

По ту сторону завернутых в пластиковую упаковку ящиков сидела команда «Бета». Они продолжали хохотать над какой-то шуткой, которую заглушило непрекращающееся рычание двигателей.

Я прижала к щекам заледеневшие ладони, пытаясь унять их дрожь. Крохи тепла, что еще сохранялись в грузовом отсеке, должно быть, поднялись к потолку и совсем не ощущались. Сгорбившись, я завернулась в черную дутую куртку, насколько позволяли ремни безопасности.

– Глубокий вдох, – монотонно бубнил Джуд, – глубокий выдох. Глубокий вдох, глубокий выдох. Ты не в самолете; ты плывешь по небу. Глубокий вдох…

– Думаю, чтобы это сработало, надо действительно глубоко дышать, – предположила я.

Самолет нырнул в воздушную и сразу подпрыгнул.

– Это… – голос Джуда надломился. – Это нормально?

– Просто небольшая турбулентность, – объяснила я, пытаясь освободить руку из его тисков. – Так бывает во время каждого полета.

Джуд водрузил на голову шлем члена опергруппы и на глаза – защитные очки. У меня не хватило духу объяснить, что, если самолет начнет падать, последствия окажутся гораздо трагичнее, чем шишка на голове.

Господи. Он же боится летать! И пока не справляется с этим страхом.

Это было ошибкой – надо было сильнее бороться, спорить, стучать по столу, но отмазать Джуда от этой операции. Там, в Штабе, когда я думала о том, что все это время, пока я буду разыскивать Лиама, Джуда придется тащить за собой, эта мысль выводила меня из себя, раздражала. Но я понимала, что так уж случилось, и мне придется это принять. Но теперь… теперь я просто боялась. Нам придется прятаться от Роба и от «Беты», и как с этим справится Джуд, если он и пяти минут не может посидеть спокойно? Если от разыгравшегося воображения мгновенно улетучивалась вся его смелость?

«Возможно, я смогу найти способ оставить его с Бартоном», – размышляла я, потирая лоб. Вот только… откуда мне знать, не был ли Бартон на стороне Роба в споре о способах нападения на лагеря? Откуда мне знать, что кто-нибудь из его товарищей по команде не пустит мальчишке пулю в голову?

– Все будет отлично. Все будет круто. – Папка с деталями операции, которую выдали Джуду, была заляпана пятнами того, чем он поужинал накануне вечером. Вид у парня был раскисший.

Мне хотелось кричать. Кричать. Лишний рот, лишняя спина, которую придется прикрывать. Джуд был воплощением всего, что могло мне помешать. Но что я могу с этим сделать? Отправить его обратно в эту дыру, надеясь, что он доживет до моего возвращения, а Коул сумеет привести в действие свой план?

Нет. Джуд был лишним грузом, который мне предстоит нести на себе всю дорогу, благо я стала сильнее. Я сделаю это. Найду Лиама и буду защищать их обоих – потому что другого варианта все равно не было. И я была готова его принять.

– Бартлет. Как ты думаешь, чем он занимается? – спросил Джуд. Страницы летали под его пальцами. – Здесь еще много тех, кого я знаю. Фрэнсис милая – как-то угостила меня шоколадным батончиком. Лебровски, Голд и Филлиен мне тоже нравятся. Крутые парни. Научили меня раскладывать пасьянс. И командир мне тоже нравится. Я рад, что выдвинули Бартона. Но кто, черт возьми, этот Бартлет?

– Не знаю и знать не хочу, – заявила я, фокусируясь на стоящих перед нами ящиках с лекарствами. Вообще-то я знала, кто такой Бартлет, – новичок, которого перевели к нам из Штаба в Джорджии. В раздевалке я подслушала каких-то Зеленых девочек, обсуждавших, каким он был «прекрасным экземпляром». Заметив меня, они разбежались, прежде чем я смогла узнать хоть что-нибудь полезное.

Теперь Джуд что-то мурлыкал себе под нос, отстукивая одной ногой безумный ритм по лежащим на полу матам. Компас, висевший у него на шее, выбился из-под рубашки и раскачивался в такт. Похоже, все пять часов, что мы проведем в воздухе, мальчишка не успокоится.

– Бартлет учился в Вест-Пойнте – как думаешь, значит ли это, что он хорош в деле?

– В твоей папке есть все личные дела, почему ты спрашиваешь меня?

– Потому что люди – это не только документы или файлы. То, что Бартлет специализируется в ножевом бою, мне неинтересно. Хочу сказать… не пойми, блин, меня превратно, но я бы предпочел знать, почему он присоединился к Лиге и что думает об этом решении сейчас. Что любит есть…

Я повернулась к нему, наполовину удивленная, наполовину встревоженная его словами.

– Ты считаешь, его любимая еда важнее того, какой он выберет способ убить тебя в бою?

– Ну да, это что-то вроде…

Я сама не понимала, что заставило меня так разозлиться, но остановиться уже не могла.

– Хочешь больше узнать о команде «Бета»? – Я слышала, как мое сердце бьется где-то в ушах. – На ближайшие двенадцать часов эти шестеро – единственные, кто не станет пытаться тебя убить. Но и защищать не будут, тем более если это помешает операции. Поэтому слушай приказы командира и, блин, не высовывайся. Это все, что ты должен знать.

– Господи, – моргнув, пробормотал Джуд. – Не каждый же взрослый мечтает о нашей смерти.

Я прикусила язык. «Думаешь, худшее, что могут с тобой сделать, это убить?»

– Мне просто хочется больше знать о людях, – объяснил он. – Что тут такого?

– Ну извини, – буркнула я. – Мало кто из них захочет что-то узнать о тебе.

– Нет, я хочу сказать… – Мальчишка замахал руками, словно так ему было легче донести до меня важную истину. – Просто в наше время люди сразу спешат разобрать тебя на примитивные, понятные схемы и встроить в какую-то систему, понимаешь? А я думаю: никто и никогда не узнает другого человека, пока по-настоящему не обратит на него внимания.

Он замолчал, вытянув длинную шею, чтобы осмотреться, но наш Наставник в этой операции был занят – играл с Фрэнсис в карты.

– Посмотри, к примеру, на Роба. Его личное дело идеально: учился в Гарварде, был армейским рейнджером, даже немного поработал агентом ФБР. Рост – сто восемьдесят сантиметров, вес – девяносто два килограмма. Он отлично обращается с огнестрельным оружием и неплохо говорит по-испански. Но зная это, мы никогда не догадаемся, что он… – Джуд затих. – Я хочу не просто видеть чье-то лицо; я хочу знать, какова его тень.

Похоже, что Блейк стал для Джуда первой утратой. Конечно, парнишка знал о том, что не все агенты возвращались с заданий, погибая то от выстрела, то от взрыва. Когда ты навсегда разлучаешься с тем, кого знал как самого себя, постепенно приспосабливаешься к этой особой боли и уже не пытаешься с кем-то снова сблизиться.

– Да? – переспросила я. – А мою тень ты видел?

Джуд посмотрел вниз, туда, где пятки его комично больших ботинок подпрыгивали на мате.

– Нет, – сказал он так тихо, что его голос почти потерялся в нескольких километрах прозрачного синего воздуха под нами. – Иногда мне кажется, я и лица-то твоего не видел.

Я никак не отреагировала на это признание. Мои руки застыли, но только из-за холода, а не из-за толщи льда, что намерз между нами за эти несколько секунд. Челюсти сжались, только чтобы не стучали зубы, а не для того, чтобы удержать меня от жалкого бессильного крика. Я не нуждалась в том, чтобы меня любили, хотели или заботились обо мне, не нуждалась в друзьях и определенно не нуждалась в ребенке, который однажды обвалил всю компьютерную сеть Лиги, запутавшись в собственных огромных ногах. А теперь он пытался заставить меня стать той, кем на самом деле я не была. Со мной все было в порядке. Просто немного замерзла.

Я еще глубже зарылась в куртку, уголком глаза наблюдая, как мальчик ерзает, докрасна выкручивая себе руки.

– «Бета» – хорошая группа, – наконец сказала я. – Будешь выполнять их приказы, и они тебя не обидят. «Альфе» на все начхать, и тогда старайся держаться рядом с другим ребенком, который сможет прикрыть твою спину. «Дельтой» руководит Фарбрингер, он любит детей.

– Правда? – переспросил Джуд, но его голос прозвучал безжизненно. Мальчишка изучал обрывок черной ткани, прицепившийся к его колену. – Руби, – произнес он так тихо, что за ревом самолета я с трудом его услышала. – Роб взял меня на операцию, чтобы убить?

Впервые я встретила Роба сразу после того, как Кейт вытащила меня из Термонда. Два агента Лиги договорились встретиться на заброшенной бензоколонке и привести с собой детей, которых сумеют освободить. Роб утверждал, что не смог вытащить своих и, пока его не обнаружили лагерные инспекторы, был вынужден сбежать один. Кейт, у которой с ним закрутился роман, не сомневаясь, ему поверила. Но один промах, одно небрежное касание, и его разум открылся моему. Я увидела правду.

В те ночи, когда я не лежала без сна, изводя себя мыслями о том, что случилось с Лиамом, Толстяком, Зу и девочками, которые остались в Термонде, мои сновидения заполнялись воспоминаниями Роба. Я видела лежащего на земле мальчика в капюшоне, забившегося в конвульсиях, когда агент выстрелил в него в упор. Видела лицо девочки, видела, как дрожат, умоляя о пощаде, ее губы и как сотрясается мусорный контейнер, когда Роб швыряет в него тело. Под конец я просыпалась совершенно разбитой не только потому, что на моих глазах снова и снова погибали люди, но и потому, что чувствовала, будто сама их убила. Так-то, малыш: хочешь «узнать чью-то тень» – попробуй сам побыть его тенью.

– Я все время вспоминаю Блейка. Думаю о нем каждый день, каждую минуту. Мы должны были об этом рассказать, – продолжал Джуд. – Джарвина и остальных выгонят, и Лига станет прежней… такой же, какой была до того, как все это произошло. Они плохие. Если ты избавишься от них…

Если бы справиться со злом было так легко. Иногда гниль въедается слишком глубоко, чтобы избавиться от нее, просто вскрыв нарыв. Роб, Джарвин и остальные могли оказаться всего лишь верхушкой айсберга. Меня так и подмывало рассказать Джуду правду: все, чем поделился со мной Коул, но пугать мальчишку, чтобы просто доказать свою правоту, – глупее не придумаешь. Если все сработает, ему и знать не нужно о том, что мы запланировали. Я не могла позволить Джуду проколоться и выдать нас Робу и остальным.

– С тобой все будет в порядке, – заверила я мальчика. – Я все время буду рядом.

Джуда трясло – кажется, он вообще не слушал меня.

– Как они могли? Чем мы им не угодили? За что они так нас ненавидят?

Я зажмурилась от раскатистого ржания Роба, почти оглушившего меня.

– Может, попробуешь заснуть? – спросила я. – Лететь еще несколько часов. Надо набраться сил.

– Хорошо, – согласился мальчик, – Я просто хотел…

– Чего?

– Можно мы лучше поговорим? – уставившись в колени, предложил он, неловко подтаскивая ноги к сиденью.

– Ты действительно не можешь находиться в тишине? – поинтересовалась я. – Она тебя что, убивает?

Джуд ответил не сразу, как будто пытался показать мне, что я не права.

– Нет, – наконец сказал он. – Просто я не люблю тишину. Мне не нравится, что я в ней слышу.

«Не спрашивай. Не спрашивай. Не спрашивай».

– Что… например?

– Чаще всего то, как они ссорятся, – прошептал мальчик. – Как он кричит на нее, а она плачет. Но… я слышу это через закрытую дверь. Знаешь, мама обычно прятала меня в шкафу, потому что, когда меня не было видно, он не так злился. Я не помню, как на самом деле звучал ее голос, в памяти сохранилось только это.

Я кивнула:

– Такое и со мной бывает.

– Это не странно? Прошло уже восемь лет, а я слышу их и думаю, как было темно и тесно, и мне снова нечем дышать. Я слышу их постоянно, будто они меня преследуют, и не могу от них скрыться, никогда. Они не хотят меня отпускать.

Я понимала, что мальчишка измучен, и не понаслышке знала, что это делает с твоим разумом. Какие шутки это проделывает с тобой, стоит только зазеваться. Людей преследуют не призраки – воспоминания.

– Поговоришь со мной, пока я не засну? Просто… просто, пока не засну. И не могла бы ты никому об этом не рассказывать… никогда?

– Конечно. – Я положила голову на спинку кресла, размышляя, что же рассказать ему, чтобы успокоить.

– Маленькой я очень любила эту историю, – негромко начала я, чтобы только он мог расслышать меня за ревом двигателей. – О кроликах. Может, ты ее раньше слышал.

Я начала с начала, с побега. Вот мчишься через лес, и опасности подстерегают тебя на каждом шагу, и подступает отчаяние, когда пытаешься защитить всех, но понимаешь, что и себя-то толком защитить не можешь. Мальчик с бездонными темными глазами, предательство, огонь, дым. К тому времени, как я поняла, что рассказываю собственную историю, Джуд уже крепко спал, провалившись в свои сны.

Что я могу сказать о таких местах, как Бостон: неважно, какими они были раньше, что представляли собой их жители, какой процветал бизнес, какие родились в них великие люди, – города, какими их знали прежде, исчезли. Это все равно как смотреть в зеркало заднего вида на того, кого ты любишь. Видеть, как он становится все меньше и меньше, пока уже не становятся неузнаваемыми очертания его фигуры.

Краснокирпичные здания все еще прочно врастали в землю, но окна в них были разбиты. Трава на лужайках Общественного парка местами пожухла, местами сильно вымахала, а там, где раньше росли деревья, – выгорела до корней. Великолепные таунхаусы были заперты и заколочены, лед и снег выбелили их темные камни. На мостовых были оставлены узкие проезды для машин и велосипедов, но большинство улиц старого центра были уставлены импровизированными палатками, в которых ютились люди.

Эти самодельные укрытия из разноцветных старых зонтов и детских простынок выглядели пугающе. Беднейшие из беднейших спасались от холодного воздуха в спальных мешках или просто прижавшись к стене.

– Не понимаю, – пробормотал Джуд, глядя сквозь тонированные стекла.

Уличные фонари не работали, зато пылали костры, и нам было видно все – и то, как закружила первая метель, – из машины «скорой помощи», услужливо предоставленной больницей в обмен на привезенное нами оборудование от «Леды-корпорейшн».

– Многие люди потеряли свои дома, когда обвалился рынок, – терпеливо объяснила я. – Правительство не смогло погасить свой долг, из-за этого люди лишились работы и не смогли сохранить то, чем владели.

– Но если так обстоят дела везде, почему банки не позволят людям оставить то, что у них есть, пока жизнь не наладится? Разве людям не нужно помогать?

– Потому что мир так не работает! – крикнул Роб с водительского сиденья. – Привыкай.

На мужчине была темно-синяя униформа санитара «скорой помощи», и он, казалось, наслаждался возможностью мигать фарами и сигналить тем, кто недостаточно проворно давал ему дорогу. Рядом с ним сидел один из членов команды «Бета», Рейнольдс, назначенный помогать нашей половине опергруппы. И когда они с Робом похлопали друг друга по спинам, мне хватило одного взгляда на лицо Джуда, чтобы понять: Рейнольдс – один из участников заговора против нас, это их разговор подслушал Джуд.

Остальные семеро членов «Беты» ехали впереди на приличном от нас расстоянии в кузове старого пикапа. Они были похожи на протестующих, ни чем не отличаясь от другой молодежи этого возраста: кепки «Ред Сокс», всклокоченные волосы и толстые куртки, под которыми было легко скрывать оружие.

Профессор, которого мы искали, жил в Кембридже, прямо за Чарльз-ривер. Гарвардская медицинская школа, где он проводил свои исследования, удачно располагалась в центре самого Бостона. Роб, который мудростью никогда не отличался, решил разделить операцию на два одновременных нападения. Команде «Бета» предстояло вывести из строя лабораторию, нам с Джудом – проникнуть в дом и «задержать» профессора для допроса.

По крайней мере, так думал Роб.

По мосту Лонгфелло мы переехали через реку под бесконечные вопросы Джуда о бейсболе, о реке, о липкой гадости на полу автомобиля, о том, как мы планируем возвращаться домой, пока, наконец, в наушниках наших коммуникаторов не зажужжал голос Бартона.

– Это Командир, готов начать операцию в двадцать два тридцать. Доложите о местоположении, Наставник.

– В пяти минутах от Гусиного гнезда, – ответил Роб, и я почувствовала, как «скорая» рванула вперед. Во мне разгоралось нетерпение. Я выпрямилась, подтянула колени к груди и обхватила их руками.

– Мы контачим с тылом?

– Тыл на связи. Линия защищена, я отслеживаю обе группы. Даю добро начинать в 22.30. Судя по спутниковым данным, помехи у Второй Цели минимальны. Но в вашем, Наставник, секторе замечена значительная активность.

Даже не знаю, кто испытывал большее отвращение, когда Роба называли «Наставником», – он или я. У Роба не было своей команды детей, как у Кейт, но этот ярлык навешивали на любого, кто руководил чудными детьми на операции.

– Да тут просто митингуют, – проговорил мужчина.

Встав на четвереньки, чтобы дотянуться до заднего окна, я выглянула наружу. Роб оказался прав. Мы проезжали обсаженный по периметру деревьями университетский парк, изборожденный дорожками. Сотни, может, и тысячи человек, не обращая внимания на мокрый снег, столпились вокруг огромного костра. Единственным, что разделяло протестующих и небольшое кольцо раздраженных полицейских вокруг, были плакаты и барабаны, валявшиеся здесь же в снегу. Люди замерли на краю небольшого парка, словно ожидая, когда подвернется возможность прорвать линию мундиров и пистолетов.

– Против чего они протестуют? – прошептал Джуд, затуманив дыханием стекло. Я не ответила, только махнула ему пригнуться, и принялась считать кварталы, которые мы проезжали: один, два, три, четыре, пять.

«Скорая помощь» резко остановилась недалеко от профессорского симпатичного белого домика с покатой шиферной крышей. Роб отстегнул ремень безопасности, встал и, слегка потянувшись, полез в кузов.

– Мы на месте, – сказал он, прижимая руку к уху. Я почувствовала, как его глаза заскользили по мне, но сама сосредоточилась на Джуде, который снова затрясся.

«Этот ребенок сам себя угробит», – подумала я, потирая переносицу.

– У вас все чисто, – предупредил агент, руководивший операцией из Штаба. – Гусиное Яйцо идет.

– Роджер, – сказал Бартон, и Роб повторил.

Вид у него был усталый, квадратная челюсть заросла щетиной, но взгляд говорил о полной боевой готовности. Роб бросил мальчику куртку и кепку фельдшера, словно это могло скрыть, что Джуд выглядел еще на пару лет младше, чем был на самом деле.

– Все время молчи, не суетись, иди прямо за мной, а потом тащи свою задницу обратно, – напутствовал мальчишку Роб. Потом, повернувшись ко мне, спросил: – Ты знаешь, что делать?

Я поймала взгляд его темных глаз:

– Знаю.

Джуд должен был отключить сигнализацию и выкатить профессора на каталке, на тот случай, если любопытные соседи решат в самый неподходящий момент раздвинуть занавески. Нам предстояло долгие пятнадцать минут возить профессора по городу, чтобы я смогла с ним поработать, потом, стерев память, выбросить его на тротуаре. Если сразу расколоть ученого окажется непросто, у Роба была явочная квартира, где, догадываюсь, мы могли бы подвергнуть его более… болезненным методам убеждения.

Роб открыл заднюю дверь, впуская порыв морозного воздуха. Они с Рейнольдсом спустили на землю каталку и мешок. Джуд снова начал выкручивать руки.

Я схватила его за запястье, прежде чем мальчишка спрыгнул вслед за Робом:

– Будь осторожен.

Джуд отсалютовал мне, стиснув зубы в попытке то ли ободряюще улыбнуться, то ли не облевать самого себя.

– Поки, кроки.

Дверь за ними захлопнулась. «После двух, подсолнух».

Даже в самых невероятных фантазиях о том дне, когда я наконец-то соберусь убежать, я даже представить не могла того, что должно было случиться сейчас. И я не ожидала, что буду настолько спокойна. В мой первый побег от Кейт и Роба страх обуял меня мгновенно, как настоящее пламя, и ноги пустились наутек еще до того, как мозг успел принять какое-то решение. Тогда я понятия не имела, куда направляюсь и что собираюсь делать. Просто бежала. Мне крупно повезло, что я наткнулась на Зу и на остальных.

Но второй раз полагаться на удачу я не могла. И у меня не было времени на то, чтобы испугаться того, что произойдет, если меня поймают. Самообладание сделало меня намного сильнее, чем неконтролируемые эмоции, которым я поддалась тогда на заправке. У меня было дело, которое я должна была закончить, люди, которых поклялась защитить, и никто – уж в особенности Роб Мидоус – не мог остановить меня, пока я еще жива.

Когда трое поднялись на крыльцо, включилась лампа. Джуд быстро взглянул на меня через плечо и исчез, завернув к маленькому щитку, обслуживавшему дом.

Наконец свет погас, и Роб склонился над золотистым дверным замком. Я же стянула тяжелую черную куртку Лиги, вытащила зажигалку и швейцарский армейский нож, спрятанные в одном из карманов, и распихала их по ботинкам. Старая кожаная куртка Лиама вряд ли спасет от холода, зато в ней не водилось «жучков».

Я выбралась наружу через водительское сиденье, и только мои ботинки коснулись снега, как со стороны задних дверей «скорой» показался Джуд.

– Что ты?..

Я ринулась вперед, зажимая ладонью его рот. Глаза мальчишки расширились от страха, пока я не прижала палец к губам. Джуд был слишком сбит с толку, чтобы сразу разобраться в происходящем. Схватив парнишку за руку, я подтащила его к себе, туда, где нас не могли увидеть.

– Мы внутри, – гаркнул в ухо грубый голос Роба. – Готовность, Командир?

– Все по графику, Наставник.

Я взглянула на уличный знак – Гарфилд-стрит – и попыталась сориентироваться. Нужно оторваться от Роба, прежде чем этот урод поймет, что мы слиняли. Я быстро бегаю, но не быстрее машины, а сейчас со мной еще и Джуд. Если успеем добраться до парка с теми протестующими, можно попробовать скрыться от Роба с Рейнольдсом в толпе. Роб не догадается искать там, где поймать нас легче легкого. Он жесток и злобен, но не слишком сообразителен.

Джуд тяжело дышал мне в затылок – сегодня ему досталось, но в общем-то он был в норме. Ветер трепал его шапку и пытался сорвать мою, и я натянула ее пониже, так чтобы из-под нее не выбивались мои длинные волосы. Голоса обеих опергрупп сразу сделались глуше.

В Вирджинии никогда не было такого холода: резкий, кусающий за каждый сантиметр открытой кожи. Я постепенно увеличивала скорость, смаргивая слезы и снег, Джуд, как мог, старался не отставать. Под ногами сверкали кусочки льда, когда я пробиралась через растущие между домами деревья, трещали ветки, скрытые под настом. На юг, на юг – просто продолжать двигаться на юг, найти Гарвард-ярд, митингующих и сбежать.

– Цель захвачена. Мандарин, периметр чист?

Джуд в страхе метнулся ко мне, но я предупреждающе покачала головой.

Голос Роба прошелся по моему позвоночнику, словно спичка по коробку. Огонек вспыхнул небольшой, но достаточный, чтобы мне пришлось напрячься, чтобы ответить.

– О да, – подтвердила я, надавив пальцем на коммуникатор. – Горизонт совершенно чист.

Я знала, что Роб уже обнаружил наше исчезновение – в ту же секунду, как открыл дверь «скорой». На его конце линии повисла тишина, он молчал и тогда, когда Штаб и Бартон запросили у него обновление статуса. Я могла представить себе его лицо: белое, быстро багровеющее от усилий, чтобы сдержать ярость. Еле заметная улыбка изогнула уголки моего рта. Он не мог вызвать меня, не раскрывая, что потерял. Самая важная часть работы Наставника состояла в том, чтобы держать фриков под постоянным наблюдением.

– Ман… – начал было Рейнольдс, но тут же осекся.

– Эй, Роб, – позвала я тихим, спокойным голосом.

Я увидела во дворе свет от костра, и небо, окрашенное новым оттенком оранжевого. Джуд ухватился за полу моей куртки – длинные пальцы вцепились в ее кожу: мальчишка изо всех сил пытался держаться моей скорости. Снег усилился. Пересекая последнюю улицу, я натянула на голову капюшон поддетой под куртку флиски, засунула руки в карманы.

– У меня к тебе вопрос.

– Ру, – зашептал Джуд. – Что мы творим? Куда идем?

– Мандарин, не засоряй сеть разговорами, не касающимися операции, – подал голос Бартон.

Отлично. Я хотела, чтобы он услышал. Хотела, чтобы все они услышали.

Круг полиции и национальных гвардейцев был разорван, и протестующие готовились рвануть в открывшуюся брешь, сжимая в руках плакаты, колотя в барабаны. «Полуночный марш, – подумала я, хотя знать не знала, к чему он приурочен. Быстро оглядев разномастные плакаты, я поняла, что собравшиеся и сами не очень-то знали, против чего протестуют. Против всеобщего призыва в СПП? Нежелания президента Грея вести переговоры с правительством Западного побережья? Против общего состояния ужаса, расползавшегося по стране, как загрязнение по Лос-Анджелесу?

Вокруг нас собралась в основном молодежь – подростков среди них не было. Большая часть университетов и колледжей страны была временно закрыта из-за отсутствия финансирования, но, если бы где-то еще оставались средства, полагаю, Гарвард был бы одним из таких мест.

«МЫ – ИЗМУЧЕННЫЙ, БЕДНЫЙ, ЗАБИТЫЙ НАРОД…» – гласила табличка рядом со мной. Я позволила протестующим обогнать нас, немного отставая, чтобы никто не услышал треск коммуникатора. Подождав, пока на площади никого не останется, я снова тронула коммуникатор, активируя микрофон.

– Я просто хочу знать – как их звали?

– Мандарин, – напряженно проговорил Роб, казалось, он слегка запыхался. – Я понятия не имею…

– Мандарин, прекрати… – Голос женщины из Штаба тоже звучал недовольно.

– Что, черт возьми, происходит, Наставник? – Бартон по-прежнему нас слушал.

– Те два ребенка, которых ты вытащил из лагеря в ночь перед тем, как мы с тобой встретились, – продолжала я, не отрывая взгляда от молодого парня в дредах – он махал руками, показывая нам всем идти вперед. – Мальчик и девочка. Уверена, ты их помнишь: столько усилий, чтобы их вытащить, не говоря уж о том, чтобы крепко связать по рукам и ногам.

Джуд уставился на меня, его темные брови сдвинулись в замешательстве.

– Я никак не могу понять. Ты их вывел, а потом убил в переулке и бросил – зачем? Какой в этом был смысл? Что они сказали или сделали, чтобы так тебя разозлить? Девочка умоляла тебя. Она не хотела умирать, но ты забрал ее из лагеря и казнил. И даже не снял маску с того мальчика.

Я сжала кулаки, чтобы унять дрожь в руках. И в ту же секунду в моем ухе внезапно затрещал голос Албана.

– Что происходит? – Он глубоко вдохнул. – Я хочу, чтобы вы оба явились к Командиру. Если ты не хочешь возвращаться в Штаб с Наставником…

– Мы не вернемся в Штаб, – заявила я, – пока он не уйдет навсегда.

Опасная игра: если Албан проглотит наживку и вышвырнет Роба, остальные из его кровавой стаи все еще могут нанести ответный удар по детям, которые оставались в Штабе. Но – но – теперь, когда Албан знал, что Роб – чудовище, он сам и те агенты, которым мы могли доверять, станут внимательнее присматриваться к остальным, по крайней мере, в ближайшие несколько недель. В то же время Джарвин и другие заговорщики, зная, что Джуд сбежал и не может их заложить, будут считать себя в безопасности. Мне и не требовалось много времени – через несколько недель я бы вернулась со всем необходимым, чтобы от них избавиться.

– Роб, слушай, я просто хочу знать их имена. Просто интересно, удосужился ли ты узнать их, прежде чем убить этих детей.

– Думаешь, все это шутки? Прекрати, черт возьми, свое вранье! Когда я тебя найду…

– Молись, чтобы никогда меня не найти, – сказала я, чеканя каждое слово. Мне не нужно было закрывать глаза, чтобы увидеть лицо той девочки. Я чувствовала, что она идет рядом со мной, с открытыми глазами, навсегда застывшими на дуле пистолета и на руке, которая твердо его сжимала. – Ибо то, что я с тобой сделаю, будет гораздо хуже пули в черепе.

Я не стала дожидаться ответа. Сдернув коммуникатор, я бросила его на землю, и его сразу раздавила толпа, следующая за нами. Я показала жестом Джуду не отставать и припустила бегом, догоняя протестующих. Нас прибило к потоку людей, хлынувшему на пустынную Массачусетс-авеню. Меня толкали со всех сторон – отовсюду тянулись руки, люди скандировали и кричали. Но за многие месяцы я вдруг ощутила себя в безопасности. Устремившись вперед, я оглянулась, ожидая увидеть бледное лицо Джуда – вот он: глаза широко раскрыты, щеки и нос покраснели от лютого холода. Я плыла на волне кипящей энергии и власти. Мы уже оказались достаточно далеко, и никто уже не обращал на нас внимания.

Я почувствовала, как Джуд снова вцепился в мою куртку, и двинулась дальше, лавируя вместе с толпой. Барабаны впереди воодушевленно выбивали бешеный ритм, и тут я ощутила первый укол паники. Мне показалось, кто-то сзади окликает меня по имени, но ярость, затопившая разум, заглушала даже лозунги митингующих.

Толпа вокруг меня все увеличивалась, и чем дальше мы продвигались по улице, тем, казалось, сильнее росло возбуждение протестующих. В их крови ревело в унисон: «Больше, больше, больше, больше». Это было единственным, что их объединяло. Единственное, чего они хотели все: больше еды, больше свободы, больше денег, больше…

Я уже поняла, куда мы направляемся: в самое сердце Бостона. Впереди виднелся мост Массачусетс-авеню – и знакомые синие и красные сигнальные огни полицейских машин, его перекрывавших.

Люди продолжали свой марш.

В защитном снаряжении стояли десятки полицейских, национальные гвардейцы направили на толпу автоматы, но ни один из протестующих даже не остановился. И когда я попыталась замедлить шаг, инерция толпы толкала меня идти дальше.

Один из полицейских, седовласый мужчина, который стоял перед строем автоматчиков и смотрел, как толпа приближается, поднял мегафон:

– Говорит сержант Бауэрс из Бостонского полицейского управления. Вы нарушили Конституцию Массачусетса, главу двести шестьдесят шестую, раздел двадцать первый, и подлежите аресту. Вы собрались незаконно. Я требую, чтобы вы немедленно и мирно разошлись. Если этого не произойдет, вы будете арестованы. Это последнее предупреждение.

Я не видела, кто бросил первый камень. Не видела, как пролетели второй и третий. Но слышала грохот ударов по прозрачным щитам полицейских.

– Тогда стреляйте! – выкрикнул кто-то. – Стреляйте! Стреляйте! Стреляйте!

Девушки вокруг меня подхватили его слова и тоже начали выкрикивать.

– Стреляйте! Стреляйте! Стреляйте! – надрывалась толпа.

Я шагнула назад, пробиваясь сквозь давку, которая только усиливалась. Они хотят, чтобы полиция открыла по ним огонь?

Чтобы показать превосходство или…

Снять расстрел на видео. Я увидела портативные устройства, зажатые в негнущихся окоченевших пальцах. Снежинки липли к стеклянным глазкам камер, следивших за траекторией каждого камня, снежка и кирпича, запущенных в сторону женщин и мужчин в униформе. Я пригнулась, держа руки над головой, пробиваясь к задним рядам. Шальной локоть прошелся по моему затылку, и этого оказалось достаточно, чтобы я снова начала соображать.

Я обернулась, хватая Джуда за руку – но человек, цеплявшийся за мою куртку, оказался невысокой азиаткой в толстых темных очках, таращившейся на меня с таким же удивлением, как, должно быть, и я – на нее.

– Извини! – крикнула она. – Думала, ты – моя подруга.

«Черт, – я завертела головой, сканируя толпу. – Где он?»

Выстрел оказался единственным звуком, который пробился сквозь непрерывное скандирование и заставил их замолчать. Мы с девушкой обе рванулись назад, натолкнувшись на тех, кто все еще двигался вперед. Возможно, стрелявший, кем бы он ни был, офицером или солдатом, надеялся таким образом разогнать толпу, но серьезно недооценил гнев, подпитывавший этих людей. Протестующие во главе шествия явно привыкли к подобным запугиваниям. Я оглянулась, чтобы увидеть, как они бросились на черные щиты, преграждавшие им путь, навалились на капоты полицейских машин. Тех, кому не повезло, отпихнули назад, сбив на землю дубинками.

– Джуд! – кричала я, чуть не падая на колени, придавленная чувством вины. – Джуд!

Зловеще зашипел первый баллончик слезоточивого газа, но и этого оказалось недостаточно, чтобы толпа рассеялась. Волна протестующих рванулась в сторону офицеров. Я почувствовала, как кто-то попытался схватить меня за руку и развернуть, но вырвалась.

«Это был плохой план, Руби, – думала я, давясь отравленным воздухом. – Плохой, плохой, плохой план».

И тут – чудом – я увидела его. Я уже отворачивалась, чтобы посмотреть в другую сторону, как вдруг заметила курчавую голову.

Синяя куртка санитара хлопала по ветру, один из рукавов порвался. Джуд стоял на цыпочках, одной рукой вцепившись в уличный фонарь, другую сложив рупором у рта, непрерывно голося: «Руби! Ру!»

Теперь я понимала, что получалось, когда соединялись вместе нетерпение и страх, – полный хаос. За облаком слезоточивого газа, за толпой, внезапно рванувшей в разные стороны, пытаясь убраться подальше от выстрелов, дыма, моста, фигурка Джуда пропала из вида. Люди кричали, выстрелы не смолкали. Добавился и новый шум – над нами, обрушивая вниз свет прожектора, завис вертолет. Трещавшие винты разогнали дым, расчищая национальным гвардейцам путь. Впервые в общей мешанине показались черные униформы.

Если бы не ночь, если бы слезы не застилали глаза, если бы я слышала хоть что-нибудь, кроме гулкого буханья собственного сердца, то заметила бы это раньше. Воздух словно завибрировал, касаясь моей кожи, и я ощутила запах озона секундой позже того, как успела что-либо сделать.