Ненавижу блондинов

Глава 14

На часах шесть утра. В спальне ещё сумрачно, но уже не так темно. Аккуратно стаскиваю с себя руку безмятежно спящего Яра и встаю с кровати. На кухне почему-то гораздо светлее. Подхожу к окну и любуюсь рассветом. Октябрь выдался на удивление тёплым, но такое же солнечное начало ноября — самое странное и прекрасное, что дала нам погода в этот раз. Деревья переливаются всеми оттенками оранжевой палитры, небо безоблачное — наслаждаясь пейзажем, пеку сырники и варю кофе.

Яру сегодня вставать гораздо позже, чем мне: ему-то на работу к десяти, а мне в институт к первой паре, плюс ко всему ещё и домой надо заскочить переодеться. Оставляю его порцию в сковороде, а сама сижу и пытаюсь хоть немного взбодриться. Все же, чем дальше лето, тем сильнее хочется в спячку, даже несмотря на то, что за окном все ещё не пахнет приближающимися холодами.

— Ты уже встала? — в кухню вползает Нечаев, нещадно зевая.

— Да, сегодня пары рано начинаются. — поморщилась и зевнула в ответ. — Ты чего не спишь? — удивляюсь. Пропустить пару часов такого драгоценного для нас сна — большая жертва.

— Скрашиваю твое одиночество. — пододвигает стул и садится напротив меня. — Ир. — берет за руку, поглаживая тыльную сторону ладони пальцем. Не отрываясь от пережевывания ароматного завтрака, поднимаю взгляд на парня и жду, что его мозг воспроизведет дальше. — Ты не устала? — спрашивает.

— От чего? — перестаю жевать и настороженно вглядываюсь в лицо напротив.

— От того, что практически каждое утро ты уезжаешь отсюда еще до рассвета, едешь к родителям в этом душном метро с пересадками, потом опять в универ, только уже в час пик. Вечером та же карусель. — Да ну, мне уже не нравится этот разговор. — У тебя здесь есть личный огромный шкаф в гардеробной. Малышка, он уже полностью забит твоими вещами, напоминаю. — сделал паузу и улыбнулся. — Ванная уже давно похожа на минное поле из твоих масок, скрабов и пилингов. — как это мило, он даже запомнил названия всех этих тюбиков! — В холодильнике наконец-то появилась еда, а в доме уют. Переезжай, а? — скорчил милую рожицу.

— Это все из-за еды, да? — прищурилась. Точно не из-за уборки, потому что сюда трижды в неделю приходит убираться милая гиперактивная бабулька, но готовить есть Яр ей не доверяет.

— И из-за нее тоже. — ухмыльнулся, поведя носом в сторону сковороды с сырниками. — Ты и мне сделала? — с надеждой в глазах поинтересовался.

— Да, возьми варенье в холодильнике.

— Мы будем дольше спать, — начал рассуждать, — я смогу тебя периодически отвозить на учебу и даже забирать, да и тебе самой отсюда ближе ездить. — мечтательно возвел глаза к потолку, перечисляя, по его мнению, положительные стороны. — А в обмен ты будешь меня кормить. — заключил.

— Яр, это все конечно чудесно. — нервно постучала пальцами по столешнице стойки. — А еще ты весь такой замечательный, будешь обеспечивать мои хотелки? — подняла бровь, взывая к его рациональной части, не порабощенной желанием спать (и совсем немного моими кулинарными способностями). — Все же родители есть родители, и им от меня никуда не деться, а ты — другое дело.

— Маленькая, — усадил меня к себе на колени, не дав мне дозагрузить посудомойку, — я вполне достаточно зарабатываю, чтобы обеспечить себя и тебя, ну и твои хотелки. — усмехнулся, продолжая расправу над сырниками. — Машину, конечно, я тебе сейчас не куплю, — задумчиво провел ладонью по щетине, — Антон предложил вложиться в один проект, но через пару месяцев возможность точно появится. — потерся носом о скулу, пока я холодела на глазах.

— Стой, Нечаев! Стой! — заверещала. — Я не хочу машину! Мне она вообще не нужна, а то с тебя станется. — проворчала.

— Ну Антон же с Элей живут, и нормально все. — совсем отчаявшись, напомнил про наших лучших друзей.

— Ты мне этих двух полоумных в пример не ставь. — здраво рассудила. — Они были готовы съехаться меньше, чем через неделю после знакомства. А я безумно хотела тебя пристрелить как минимум первый месяц, да и до сих пор иногда не прочь. — вспомнила, как неделю назад мы лежали на диване, я показывала Яру какие-то фотографии, и тут пришло сообщение от какого-то парня. Оказалось, что это был мой друг детства, который, когда нам было лет по десять, переехал в Калининград, а теперь вернулся и хотел встретиться. Мне хватило одного разозленного взгляда, чтобы написать этому возмужавшему красавчику какой-то бред про то, что очень занята и никак не получится.

А ведь парень стал действительно красив, хотя сложно было ожидать чего-то другого, когда в детстве все девчонки двора были в него влюблены. Ваша покорная слуга — не исключение, но Яру знать об этом не обязательно. Одному Создателю известно, что он еще себе напридумывает из-за детской симпатии.

— В общем, — вновь обратил мое ускользнувшее внимание на себя, — на выходных можно будет перевезти оставшиеся вещи, мне как раз к этому сроку обещали починить машину.

— Яр, я не сказала «да». — напомнила. — Мне надо подумать. — поцеловала в губы, даря всю нежность, на которую была способна. — Пожалуйста, не обижайся. — провела ладонью по несменной щетине.

— Солнышко, пойми меня. — прижался к волосам. — Я устал думать о том, где ты, как добралась до дома и все ли у тебя в порядке. Я хочу приходить домой и знать, что ты здесь или, по крайней мере, что вот-вот будешь. Так однозначно будет проще всем, чем разрываться и жить на две квартиры.

— Хорошо. — вздыхаю. — Но в любом случае мне нужно поговорить с родителями. Я не собираюсь их ставить перед фактом.

— Разумеется. — довольно улыбается своей победе.

— Черт, опаздываю! — шиплю и спрыгиваю с колен.

— Возьми такси. — доносится вслед. — Наличка в тумбочке.

— Я на метро. — выкрикиваю, проводя расческой по волосам.

— На такси. — раздается совсем близко.

— На метро, Яр, на метро. — тычу расческой ему в грудь.

— На такси, моя девочка, на такси. — показывает язык и усмехается. — Я только что оплатил. — показывает экран телефона.

— Ты невыносим! — проверяю сумку буквально на ходу. — Закроешь за мной. — коротко целую в губы и выскакиваю из квартиры.

Это так странно — осознавать, что теперь нет уроков, которые можно спокойно прогулять, учителей, с кем налажен идеальный контакт. Теперь все заново и совершенно по-другому, но если честно, то мне безумно нравится. Нет, минусы все же есть, куда же без них. Приходится приходить в эти стены каждый день, чтобы не вылететь с бюджетных мест, тратить гораздо больше времени на дорогу, вместо того, чтобы выходить из дома в 8:25, зная, что занятия начинаются ровно в половине девятого. Единственные два предмета, на которые в школе лучше было вообще не приходить, чем опоздать хоть на минуту — английский и ОБЖ. До сих пор в кошмарных снах снится, как старый военный заставляет каждого по десять раз репетировать правильное извинение при опоздании.

Слышу последнее на сегодня: «Всем спасибо. Все свободны» и радостно выхожу уже из таких привычных стен. Неторопливо бреду к метро, считая проплывающие облака и откидывая опавшие листья мыском сапога. Как быстро все меняется: меньше, чем полгода назад я разрисовала лицо парню, который отказался спать на полу. Теперь он тот, кого я люблю всем сердцем. Мой безумно упертый, ревнивый, но такой нежный и заботливый Яр.

Мысленно возвращаюсь к нашему утреннему разговору и непроизвольно улыбаюсь. Как просто согласиться на предложение переехать, стоит осознать, что оно весьма формально, потому что ты и так у него уже живешь. За прошлую неделю я ночевала дома лишь два раза, и мне очень повезло, что мои родители — понимающие люди, реагирующие адекватно. Что и говорить, будь на месте Нечаева кто-то другой, не факт, что все бы обернулось так радужно для меня.

Возможно, им стало проще меня отпустить, потому что они сами наблюдали за его отношением ко мне в критические минуты. Они доверяют ему, и за это моя благодарность родителям расширяется до, по истине, неимоверных размеров.

— Я дома! — сбрасываю рюкзак на ламинат и иду в гостиную. Папа похрапывает в кресле, а мамы не видно, но это и логично, в будний день раньше восьми вечера ее ждать не стоит. Будто почувствовав мое присутствие, родитель перестает спать и открывает глаза.

— О, блудная дочь вернулась! — радостно восклицает, вызывая острое желание закатить глаза.

— Ну, пап. — тяну. — Я такая голодная, у нас есть что-нибудь? — с надеждой ожидаю положительного ответа.

— Нет. — качает головой. — Только пельмени в морозилке. Мама написала список, чтобы я заехал после работы, но так хотелось спать, что не сложилось. — повинно пожал плечами.

— Сойдет. — машу рукой, направляясь в кухню. Закидываю полуфабрикаты в кипящую воду и наблюдаю, как за стол присаживается не менее голодный отец, в надежде получить свою порцию.

— Как дела? — спрашивает, заваривая чай.

— Все хорошо. — улыбаюсь, но одновременно в голове прокручиваю, когда сказать папе о планах на будущее.

— Все же что-то случилось, да? — заглядывает в лицо. — Ты залетела, — округляет глаза, — то есть, я хотел сказать, забеременела? — исправился.

— Типун тебе на язык! — возмутилась, стукнув родителя ложкой по лбу. — Пап, ты как скажешь!

— А, ну тогда не страшно. — резюмировал. Действительно, все остальное — не так уж и проблемно. — А что тогда?

— Яр предложил мне переехать к нему. — закусываю губу, не забывая про несчастные пельмени.

— Помнишь, реклама такая была: «Десять лет, двенадцать, ваш малыш вырос»? — произносит с легким налетом грусти.

— Помню. Это мой любимый шоколад. — улыбаюсь, беря родителя за руку. — Что скажешь?

— А разве ты все равно не поступишь так, как считаешь нужным? — философски изрекает.

— Возможно. — не считаю нужным отпираться. — Но мне действительно важно мнение и твое, и мамы.

— Если ты уверена в своих чувствах, то я думаю, стоит попробовать. — как же я благодарна судьбе за то, что она подарила мне таких чудесных родителей. — Все равно последний месяц у меня складывается ощущение, что ты здесь не живешь. — О, и он это заметил. — Только я прошу вас, не залетайте! — кашлянул. — Поживите для себя.

— Пап, в ближайшие лет семь буду предельно осторожна. — целую отца в щеку и иду раскладывать «питание холостяка» по тарелкам. — Маме ничего не говори, хочу сама с ней объясниться.

Только успеваем доесть, как папин телефон начинает буквально разрываться телефонным звонком. Номер незнакомый — единственное, что успеваю отметить, прежде, чем папа последует своей профессиональной привычке — отвечать на все звонки — и выйдет из кухни.

Его нет буквально пару минут, но когда он возвращается, то жесткое, сосредоточенное выражение его лица явно говорит о том, что случилось что-то не очень хорошее.

— Что случилось? — хмурюсь, ощущая какое-то неясное предчувствие где-то очень глубоко.

— Яр в больнице. У тебя есть две минуты, чтобы собраться. — произносит.

Знаете, быть дочерью человека, напрямую связанного с экстренной медициной, значит очень много. Это стоять полностью готовой в подъезде и ждать отца ровно через минуту, не задавать никаких вопросов, когда понимаешь, что нечаянно можешь отвлечь. Это — стараться оставаться полностью хладнокровной и оставить никому не нужные эмоции на потом, а сейчас мобилизовать всю себя, чтобы быть по-настоящему полезной, если что-то понадобится ради спасения того, кого выбрало твое сердце.

— Мне позвонил мужик, представившись Виталием Нечаевым, и сказал, что готов платить любые деньги, лишь бы вытащил его сына. Я не стал тратить время на объяснения, что не нуждаюсь в его деньгах, а делаю это ради вас. — пресно улыбнулся. — Объяснишь ему это сама. — дал указания, а потом по газам, как только загорелся зеленый. — Как я понял, кто-то выехал на встречку и врезался в Яра. Все зависит от скорости и от защиты. — начал рассуждать уже только сам с собой, переключаясь на профессиональный лад.

В такие моменты ты сам себе начинаешь напоминать автоматическую тень. Вот папа говорит кому-то, чтобы меня не трогали и пускали на любой этаж. Буквально рычит, что снимет голову каждому, кто будет мешать мне, отдает еще какие-то указания персоналу и идет к Виталию Георгиевичу. Тот и еще какой-то человек рядом буквально заполняют собой все окружающее пространство: отец Яра — из-за нервов и отчаяния, его спутник — из-за шкафоподобных размеров.

— Здравствуйте. — пожимают друг другу руки. Стою рядом, чтобы не привлекать особо внимания, но и оставаться в курсе событий. — Опишите ситуацию кратко. — типичный разговор двух людей, привыкших говорить только о самой сути дела.

— Ехал по трассе, и какой-то долбоящер, — исправился, заметив меня, — вылетел на встречку и сбил. Не понимаю, почему Яр не успел среагировать, мотоцикл же более маневренный, да и водит он хорошо. — взъерошил волосы нервным жестом, который я периодически наблюдала у Яра и который присущ многим мужчинам в целом.

— Я сейчас проконсультируюсь с коллегами, огляжу фронт работы и будем решать. — похлопал Нечаева по плечу и удалился в смотровую.

— Ты что здесь делаешь? — будто впервые увидел меня отец Яра. Я аж опешила от того, как уничижительно и сурово это было произнесено.

— Я? — замялась, как пугаюсь каждый раз, когда сталкиваюсь с неприятным отношением. Еще этот шкаф подошел ближе к своему, как я понимаю, начальнику и оглядел меня тем же растворяющим взглядом с ног до головы. Наверное, я стала выглядеть так, будто с минуты на минуту потеряю сознание от испуга, раз лицо Виталия Георгиевича мгновенно поменяло выражение.

— Ира, прости дурака! — взял меня за плечи и повел к креслам. — Гребанные нервы! Снова поседел. — трагично усмехнулся. — Я не это имел в виду. — успокоил. — Как ты узнала? — спросил со ставшим привычным для меня теплым отцовским взглядом. — Ты дочь Исаева, да? — потер виски.

— Да. — кивнула. — Папа сделает все возможное. — сказала, чтобы убедить больше саму себя, чем кого бы то ни было еще.

— Сделает. — подтвердил Виталий Георгиевич. — Он однажды меня с того света достал, а значит сына спасет.

Проходит совсем немного времени, что ощущается просто бесконечным, когда к нам подходит папа:

— Что с ним? — подскакивает отец Яра. Папа вздохнул и начал перечислять:

— Черепно-мозговая травма, разрыв селезёнки с кровопотерей, открытые множественные переломы левой руки, переломы рёбер и открытый перелом большой берцовой кости со смещением. — чем дольше он говорит, тем сильнее меня трясёт. За что?! — На самом деле могло бы быть гораздо хуже, парень в рубашке родился. — заключил.

— От меня сейчас что-то требуется? — спрашивает Виталий Георгиевич.

— Да, вот наш юрист, — показал на интеллигентную женщину лет сорока, — вам необходимо подписать согласие на операцию и переливание. Так как Яр без сознания, на это имеете право только вы.

— Ты. — папа ткнул пальцем в меня. — В обморок не падать и позвонить маме. Мой кабинет в вашем распоряжении, проходите туда, здесь смысла оставаться нет. Как только будут новости, я сразу же сообщу. Все, я пошёл. — поспешил в операционный блок.

«Шкафа» или, как выяснилось, Степана в быту, Нечаев-старший отправил домой, а нам предстояла очередная бесконечная ночь в нашей жизни.

По очереди мы, молча, измеряли кабинет шагами. В какой-то момент я окончательно стала напоминать себе безэмоциональное чучело, и тогда просто села на кресло, уставившись в одну точку. Ни одной слезинки не вышло за все то время, что мой любимый борется за свою жизнь на операционном столе. Ради него мне сейчас жизненно необходимо быть не истеричкой, а оставаться адекватным, здравомыслящим человеком. Той, кем бы он смог гордиться.

— Что стало с другим водителем? — впервые за несколько часов нашего пребывания здесь воздух разрезали звуки моего голоса.

— Он мертв. Он и его жена. Ехали бухие в хлам, вот и поплатились. — желчно выплюнул, а я была с ним согласна. Возможно, моя аналогия будет слишком гиперболизированной, но я считаю, что, если пьёшь, будь готов умереть.

Теперь же, из-за того, что два идиота не смогли вовремя включить мозги, другой человек лежит на операционном столе. Если все пройдёт удачно, то перед нами в любом случае будет стоять вопрос долгой реабилитации. С другой стороны, любое операционное вмешательство — определенные риски, а когда повреждений столько, сколько сейчас на Яре — риски огромны, так как в любой момент что-то может пойти не по плану.

«Ты обещал не оставлять меня!» — мысленно молю. «Ты должен жить!» — голова начинает нещадно болеть. Нахожу у папы в столе обезболивающее и откидываюсь на спинку кресла.

— Ведь это из-за меня он туда поехал. — хмуро произносит Виталий Георгиевич. — Я ему сказал съездить в этот чертов коттеджный посёлок, чтобы забрать документы. Почему не отправил кого-то другого?! — вцепился руками себе в волосы. — Может быть такого и не произошло бы. — вздыхает.

— Этого мы теперь точно не узнаем, но, пожалуйста, не вините себя. — нам нужно держаться, потому что еще ничего не кончено и наша война будет дальше. — Яр бы этого точно не хотел. — улыбаюсь. — Он любит вас.

— И тебя он любит. — пронзительно смотрит в глаза. — Я, честно, был очень удивлён, когда он сказал, что хочет познакомить меня с тобой. Парню всего двадцать два, в таком возрасте не принято знакомить с родителями. — пожал плечами. — Да и я был слегка предубеждён: он вполне обеспечен, мало ли, кто на него позарится. Единственное, что возмущалось в моей голове — обещание, которое я дал себе после смерти жены, что я никогда не пойду против единственного, что есть в моей жизни — сына. — сделал паузу и задумался. — Но знаешь, все сомнения сразу отпали, когда я просто посмотрел на вас. Ваша искренность, то, как ты интуитивно жалась к нему и то, с каким видом он тебе эту защиту давал — это дорогого стоит. — улыбнулся, обдавая легким налетом ностальгии по тому дню.

— Все будет хорошо. — прошептала. — Он сильный.

Только под утро мы заснули: отец Яра как сидел в кресле, так и вырубился, и я, свернувшись комочком на диване, вскоре уснула, окончательно растратив все резервные силы. Проснулась от тихих приглушенных разговоров, и, узнав в одном из мужских голосов отца, моментально встрепенулась.

— Пап. — прошептала хриплым ото сна голосом. — мужчины повернулись, и я увидела спокойное, но дико уставшее лицо какого-то серого цвета и глубокую складку между бровей. — Он жив? — выдавила из себя самый страшный вопрос.

— Жив. — папа сел ко мне на диван и обнял. — И даже будет ходить. — странное чувство — услышать все самое важное, все то, что маяло тебя на протяжении бесконечных часов. И тут я сорвалась. Те слезы, что не находили выход в момент страха, буквально поплыли со словами облегчения. Я судорожно сжимала рабочую футболку отца и орошала ее влагой.

— Спасибо. — прошептала сбившимся голосом.

— Т-ш-ш. — прижал к себе и провел по волосам, как всегда делал в детстве. — Все самое страшное позади. — продолжил укачивать. — Хочешь к нему? — спросил, когда я почти успокоилась.

— А можно? — с безумной надеждой на чудо заглянула в глаза.

— Вообще нельзя, но я имею кое-какие привилегии, как считаешь? — улыбнулся и стер мои слезы с щек. — Вить, возьми халат и кинь мне один. — обратился к отцу Яра.

Так и пошли мы нашей маленькой делегацией вершить нелегальные дела. Я пропустила Виталия Георгиевича вперед, рассудив, что ему в какой-то степени важнее, чем мне.

— А мне можно его касаться? — спросила совершенную ересь, окончательно разволновавшись. Наверное, я бы переживала даже меньше, если бы выступала перед многотысячной аудиторией.

— Только за здоровые конечности. — пошутил.

— Пап, насколько все серьезно? — взяла родителя за руку, чтобы не вздумал в случае чего увиливать.

— Серьезно, дочь. — задумался. — Должно пройти немного времени, чтобы давать более точные прогнозы, но не меньше, чем полгода. Здесь он на два месяца минимум. Все же травмы были очень тяжелые.

— Это неважно. — помотала головой. — Он восстановится? — сухо спросила.

— Вот чтобы прямо совсем до конца — никогда. — поджал губы. — Придется периодически наблюдать голову, еще может прихрамывать, повезло, что на правой руке нет никаких повреждений.

— Хорошо. — выдохнула, рассудив, что это вообще ничто по сравнению с тем, что я могла больше никогда не услышать его голоса и не увидеть серого тумана его глаз. — Он без сознания?

— После наркоза. — кивнул. — Скоро должен отойти. — посмотрел на часы. Тут за нами распахнулась дверь и вышел Виталий Георгиевич.

— Иди. — похлопал меня по плечу.

Глубокий вдох, чтобы хоть немного унять дрожь в руках, и я захожу в палату. Просторное светлое помещение, но я сразу натыкаюсь на монитор с жизненными показателями и часы: пять вечера. С ума сойти, сколько я проспала. Боюсь скользнуть взглядом по больничной койке и увидеть Яра. Мужество, вот чего не хватает каждому из нас в критические минуты. В пару шагов преодолеваю расстояние до изголовья и падаю на колени. Вот он, весь в бинтах, штопанный, но здесь, со мной, рядом. Неверными пальцами касаюсь родного лица и провожу по коже.

— Яр. — выдыхаю, сжимая здоровую руку. — Не смей так больше со мной поступать! — целую тыльную сторону ладони. — Я тебя достану даже на том свете и пристрелю лично! — снова реву, надеясь, что он никогда не услышит мои истеричные всхлипы. — Живой. — снова прижимаюсь губами к сухой коже руки, капая слезами. — Я так тебя люблю. — продолжаю неуравновешенно шептать.

После десяти минут моих невнятных молений, мне кажется, что я сошла с ума, когда услышала ответ его голосом:

— Я тоже люблю тебя, моя маленькая. — ни во что не веря, поднимаю глаза и вижу, как открыты его. — Что случилось? — с трудом спрашивает.

— Ты попал в аварию. — произношу, внимательно следя за его малейшими реакциями. — Я позову кого-нибудь. — встаю, но Яр останавливает:

— Подожди, а то потом не дадут поговорить.

— С ума сошел! — шиплю, улыбаясь тому, что он со мной. Мой.

— Руки, ноги, пальцы, уши на месте? — с полной серьезностью задает вопрос.

— Ты абсолютно целый. — счастливо усмехаюсь, стирая очередные слезы.

— Тише, солнышко, испугалась? — даже в своем чертовом переломанном состоянии он умудряется спрашивать, не испугалась ли я?! Серьезно?

— Теперь все хорошо, правда. — коротко целую в губы. — Сейчас позову персонал.

— Он очнулся. — выхожу к нашим родителям.

Обратно захожу в сопровождении отцов и двух медсестёр. Виталий Георгиевич сразу спешит к сыну:

— Как ты? — неподдельная тревога сочится в его глазах.

— Живее всех мертвых точно. — слабо улыбается.

— Давай проверяться. — к Яру подходит мой отец и начинает проводить тесты. — Что ты помнишь? — спустя бесконечное число манипуляций интересуется. — Начнём с основной информации. Расскажи о себе. — поясняет.

— Ярослав Витальевич Нечаев, двадцать два года, Москва, Россия, не судим, не женат, в подозрительных ситуациях не замечен, детей не имею. По уши влюблён в одну прекрасную девушку, которая сейчас плачет в углу. Ира, не реви! — гаркнул на меня.

— Идиот. — усмехнулась, вытирая ладонями влагу с и без того заплаканного лица.

— Это замечательно. — хохотнул папа. — Продолжим. Что ты помнишь последнее?

— Раннее утро. Я выхожу из спальни, мы с Ирой завтракаем, потом я вызываю такси, и она уезжает. А дальше, — сделал паузу, видимо копаясь в воспоминаниях, — а дальше все.

— Ир? — на меня уставились две пары глаз, по всей видимости ожидая ответа на вопрос, когда это происходило.

— Вчера утром.

— Так. — стучит наше светило медицины по папке. — В принципе, ситуация нормальная, и эта амнезия типична для черепно-мозговой травмы такого типа. Через несколько дней память должна полностью восстановиться. Если вопросов нет, то я поехал домой. Ужасно хочу спать. — пожаловался, скорчив умильную рожицу. — Ир, зайди ко мне в кабинет, пожалуйста.

— Иду. — еще раз обменялась взглядами с Нечаевым-младшим и пошла за папой. В кабинете он сел на стол и включил кофемашину.

— Зная тебя, и то, что ты упертая как стадо баранов, могу сделать тебе больничный, чтобы проблем в универе не было. — начал отец. — Но у меня есть несколько условий. — выдвинул вперед указательный палец.

— Святой! — преувеличенно-пораженно выдохнула.

— Не ерничай! — пригрозил. — Во-первых, не больше, чем на две недели. — я кивнула. — Во-вторых, я хочу быть уверен, что ты ешь, спишь и отдыхаешь. — я еще раз кивнула. — И в-третьих, никаких ночевок здесь! — сказал настолько четко, что у меня даже не осталось сомнений, что я ослышалась.

— Ну, пап, ну хотя бы периодически. — состроила морду одного знаменитого мультяшного кота.

— Хорошо. — потер лоб. — Вот твой пропуск. Второй передай отцу Яра. — допил кофе. — И да, после этого ты точно будешь звать меня святым. — ухмыльнулся своей идеальности. — Чую, что сегодня будет один из случаев под названием «папа, ну хотя бы периодически», поэтому рассказываю: кресло раскладывается и превращается в достаточно удобный диван, так что не поленись и разложи. Держи. — протянул полотенце, футболку и черные спортивные штаны. — Прими душ и стань нормальным человеком. — увидев мой обиженный взгляд, заржал. — Нет, дочь, от тебя не воняет, просто тебе нужно расслабиться, я тебе как гениальный врач говорю. — пафосно заявил.

— Все. — выпроводил меня из кабинета, сунув стопку вещей в руки. — Завтра надеюсь увидеть тебя дома. — помахал рукой и скрылся в лифте.

— Виталий Георгиевич, — подошла к мужчине, который как раз завершил телефонный разговор, — папа вам пропуск передал.

— Спасибо. — сунул в карман. — Я поехал, пока здесь вроде все в порядке. Надо еще дела с органами уладить. Тебя подвезти?

— Я, — слегка замялась, — я останусь здесь, если вы не против. — улыбнулась.

— Конечно. — понимающе усмехнулся. — Так, дай-ка телефон, я тебе свой номер оставлю. — протягиваю смартфон, он набирает номер и перезванивает. — Для обратной связи. Если что-то случится или понадобится, звони в любое время дня и ночи.

Захожу к Яру, которого наконец покинули врачи. Складываю свою стопку вещей на диван и ставлю стул напротив кровати. Яр молча наблюдает за моими действиями, но потом все же не выдерживает:

— Так, я что-то не понял, почему ты не поехала домой? — хмурится.

— Я соскучилась. — прижалась щекой к здоровой руке.

— Моя девочка. — провёл пальцами по волосам.

— Мне папа выписал больничный на две недели, так что эти дни я с тобой. — улыбнулась. — И не вздумай сейчас возмущаться, Нечаев! Это не обсуждается.

— Я рад. — хмыкнул. — Чувствую, я ещё успею взвыть, пока буду находиться в этих чудесных стенах. — устало прикрыл глаза. — Малышка, раз ты свободна завтра, съезди к нам домой, выкинь еду, все, что испортится, полей куст в кабинете и отмени на время уборщицу. Скажи, что я ей позвоню потом. Ещё возьми какие-нибудь вещи и привези ноутбук и зарядку для телефона. Сделаешь? — сонно уставился на меня.

— Сделаю. — прижалась к его щеке. — Спокойной ночи. — поцеловала в родное очертание губ и пошла в душ.