Ненавистник полицейских. Клин. Тайна Тюдора.

.

ГЛАВА I

От реки, окаймляющей город с севера, взору открывается великолепная картина линии горизонта. Всматриваешься в нее и испытываешь что-то вроде благоговейного трепета, иногда даже дух захватывает — настолько величествен этот пейзаж. Четкие силуэты зданий рассекают небо, ослабляя его голубизну; перед вами плоские и длинные фигуры строений, грубые прямоугольники и остроконечные шпили, минареты и пики; все они накладываются одна на другую, создавая на фоне бело-голубого неба причудливое геометрическое единство.

А ночью, когда вы идете вдоль реки Хайуэй, вас захватывает картина ослепительной россыпи сверкающих алмазных солнц, паутина огоньков, тянущихся от реки к югу и охватывающая город блистательной игрой электрического волшебства. Повсюду вспыхивают, отражаясь в темных подах реки, мелькающие огни автострад, окаймляющих город Окна строений своими светящимися прямоугольниками устремляются ввысь, к звездам, и сливаются с неоновыми огнями красного, зеленого, желтого и оранжевого цвета реклам, которыми окрашено небо. Яркими глазами мигают дорожные огни, а дальше вниз по Стему ослепительно яркое зрелище переходит в феерию красок и света, пеструю до боли в глазах.

Город лежит, словно сияющее созвездие из самоцветов, мерцающее как бы слоями, каждый из которых со своей интенсивностью пульсации.

Здания здесь похожи на театральные декорации. Фасадной стороной они обращены к реке и сияют разноцветным блеском. И вас невольно завораживает эта картина, и нет сил оторвать взгляда и перевести дыхание.

А за зданиями, за огнями идут улицы, на них мусор и грязь.

Будильник прозвенел в одиннадцать часов вечера. Майк Реардон протянул руку, нащупывая в темноте рычажок выключателя, и нажал его. Звон прекратился. В комнате снова воцарилась глубокая тишина. Рядом с собой он слышал ровное дыхание Мей. Окна были распахнуты настежь, но в спальне было жарко и душно, и он опять вспомнил о кондиционера, который собирался купить еще в начале лета, но так и не купил. Нехотя он сел в постели и протер глаза своими массивными кулаками.

Это был крупный мужчина, < прямыми светлыми волосами, взъерошенными в данный момент. Его глаза, обычно серые, в темноте казались совсем бесцветными и 'немного припухшими ото сна. Он встал и выпрямился. Спал он в одних пижамных штанах и, когда поднял руки над головой, штаны сползли с его плоского и упругого живота. Он что-то буркнул, поправил штаны и снова взглянул на Мей.

Простыня сбилась к ее ногам и лежала влажной безжизненной массой. Мей спала свернувшись калачиком, ночная рубашка туго обвилась вокруг бедер. Он шагнул к постели и положил руку на ее бедро. Она во сне что-то пробормотала и повернулась на другой бок. Он усмехнулся в темноте и пошел в ванную бриться.

Он давно знал по времени, сколько минут у него уходит на бритье, на одевание, на глоток кофе. Прежде чем начать бриться, он снял с руки часы и положил их на раковину, чтобы изредка поглядывать на них. В одиннадцать десять начал одеваться. Он надел рубашку-алоху, которую ему привез брат с Гавайских островов, натянул широкие рыжевато-коричневые суконные брюки и светлую поплиновую ветровку, положил носовой платок в левый задний карман брюк, взял бумажник и мелочь, лежавшие на туалетном столике.

Открыв верхний ящик столика, он вынул кольт тридцать восьмого калибра, который лежал рядом со шкатулкой драгоценностей Мей, большим пальцем провел по твердой коже кобуры, затем засунул ее с кольтом в правый задний карман брюк под куртку. Он прикурил сигарету, сходил в кухню поставить воды для кофе и пошел взглянуть на детей.

Мики спал как обычно, держа большой палец во рту. Он погладил мальчика по головке. О боже, вспотел как поросенок. Нужно бы снова поговорить с Мей о покупке кондиционера. Это не дело держать детей, как в закупоренном ящике. Он прошел к кроватке Кэти и повторил тот же ритуал.

— Она не так сильно вспотела, как ее братишка. Наверно, потому что девочка, — размышлял он. Тут до него донесся громкий свист закипевшего чайника. Он взглянул на часы и усмехнулся.

Он прошел на кухню, насыпал в большую чашку две чайные ложки растворимого кофе и налил в нее кипяток. Он пил черный кофе без сахара. После него почувствовал себя проснувшимся и уже в сотый раз поклялся больше не ложиться спать перед дежурством, ведь это же просто глупо.

Но ему все-таки пришлось лечь спать, черт возьми. И сколько же он спал? Пару часов? А потом подошло время вставать. Нет, все это глупо. Нужно было поговорить с Мей и об этом. Он проглотил кофе и снова пошел в спальню.

Ему нравилось смотреть на спящую жену. Но всегда его не покидало чувство, что он поступает немного бесчестно и бестактно, поскольку пользуется этим преимуществом перед ней. Ведь сон — это что-то очень личное, и никому не дано право вторгаться в эту сферу. Но боже, как она была прекрасна, когда спала, поэтому какая разница, было ли это справедливо или нет.

Несколько секунд он любовался ею, глядя на темные волосы, разметавшиеся по подушке, на крутой изгиб бедра, на соблазнительно завернувшуюся сорочку, обнажившую белое тело. Он подошел к постели и погладил ее волосы, легонько поцеловал, стараясь не разбудить, но она пошевелилась и спросила:

— Майк?

— Спи, спи, дорогая.

— Ты уходишь? — сквозь сон пробормотала она.

— Да.

— Будь осторожен, Майк.

— Постараюсь. — Он усмехнулся. — А ты будь умницей.

— Угу, — ответила она и повернулась на другой бок, уткнувшись в подушку.

У двери он украдкой еще раз взглянул на нее и, пройдя через гостиную, вышел из дома. Посмотрел на часы. Было одиннадцать тридцать. Все шло точно по плану. На улице, к счастью, стало гораздо прохладнее.

В одиннадцать часов сорок одну минуту, когда Майк Реардон отошел на три квартала от своего дома, его настигли две пули, пробившие затылок навылет и срезавшие половину лица. Он успел почувствовать удар и внезапную невыносимую боль, потом до его сознания смутно донеслись звуки выстрелов, затем все погрузилось во мрак, и он, скорчившись, рухнул на тротуар.

Он падал уже мертвым.

Он был гражданином этого города, а теперь его кровь лилась из размозженного лица, растекаясь вокруг него и превращаясь в липкую красную жижу.

Другой гражданин обнаружил его в одиннадцать пятьдесят шесть и поспешил позвонить в полицию. Почти не было разницы между гражданином, который мчался по улице к телефонной будке, и гражданином по имени Майк Реардон, который лежал, скорчившись, на голом асфальте без признаков жизни.

За исключением одного:

Майк Реардон был полицейским.

ГЛАВА II

Двое полицейских по расследованию убийств разглядывали тело, лежащее на обочине. Ночь была душная, и мухи тучами вились вокруг лужицы липкой крови на асфальте. Судебный эксперт, опустившись на корточки рядом с трупом, сосредоточенно осматривал его. Фотограф из Бюро опознания деловито щелкал фотовспышкой. Здесь же, вдоль улицы, припарковались патрульные машины под номерами 23 и 24. Дежурные этих машин безуспешно пытались собрать свидетелей.

Сигнал об убийстве поступил на один из двух коммутаторов Главного управления полиции, где полусонный дежурный равнодушно принял информацию и передал ее по пневматической связи в радиоотделение. Диспетчер радиоотделения, сверившись с огромной картой города, висевшей на стене позади него, послал патрульную машину номер 23 для выяснения обстоятельств гибели человека, лежавшего на улице и истекающего кровью. Передав сообщение сотрудникам машины номер 23 о факте убийства, диспетчер связался с машиной номер 24 и выслал ее на место преступления. Одновременно дежурный на коммутаторе оповестил Северное отделение по расследованию убийств, а также 87-й полицейский участок, на территории которого было найдено тело.

Труп лежал неподалеку от заколоченного досками заброшенного кинотеатра. Когда-то, много лет назад, здесь шли кинопремьеры, тогда этот район города слыл самым фешенебельным. Со временем, по мере разорения жителей этой округи, в театре стали показывать повторные фильмы, потом старые, и под конец — фильмы на иностранных языках. С левой стороны кинотеатра была дверь. Одно время эта дверь была заколочена досками, но потом отдельные планки кто-то оторвал, и лестничная площадка при входе в здание постепенно замусорилась окурками, полпинтовыми бутылками из- под виски и другими отбросами.

Над входом в кинотеатр висел продырявленный во многих местах тент, в который не раз бросали камни, консервные банки, окурки и другие ненужные предметы.

На противоположной стороне улицы стояло тоже заброшенное полуразрушенное здание. Когда-то оно славилось своими дорогими меблированными комнатами. В те давние времена из дверей, отделанных под мрамор, чинно выплывали дамы в норковых манто. Но постепенно ползучие растения, завоевывая кирпич за кирпичом, цепко обвили его со всех сторон, захватывая себе все больше и больше пространства. Одряхлевшее строение сдалось, превращаясь в трущобу, и люди уже редко вспоминали, что когда-то оно было великолепным сооружением. Оно разрушилось до основания, и теперь внутреннее помещение стояло светлым и открытым, только в некоторых местах все еще валялись обломки кирпичей. По слухам, на этом месте собираются развернуть жилищное строительство. А пока сюда часто забегают дети, в основном по своим естественным нуждам, отчего в воздухе постоянно стоит ужасная вонища. Жаркой летней ночью она особенно усиливается и распространяется до самого театра, задерживаясь и скапливаясь под тентом у входа, заполняя улицу удушливым смрадом жизни и смешиваясь с дыханием смерти на асфальте.

Один из полицейских отошел от трупа и начал осматривать тротуар. Второй встал, заложив руки в задние карманы брюк. Судебный эксперт продолжал обычную процедуру проверки и подтверждения факта смерти человека, который, вне всякого сомнения, был уже мертв. Вернулся первый полицейский.

— Видишь? — спросил он.

— Что это у тебя?

— Пара стреляных гильз.

— М-м?

— Ремингтоновские пули. Сорок пятый калибр.

— Положи их в конверт и подпиши. Уже заканчиваете, док?

— Еще минутку.

Фотовспышка продолжала щелкать. Фотограф трудился, будто газетный корреспондент на музыкальном хит-концерте. Он кружился, как вокруг шоу-звезды, снимая в разных ракурсах и сохраняя при этом абсолютно бесстрастное выражение лица. Пот градом лился у него по спине, рубашка прилипла к телу. Судебно-медицинский эксперт вытер пот со лба.

— Какого дьявола задерживаются эти парни из 87-го полицейского участка? — спросил первый полицейский.

— Наверное, в покер по-крупному играют. Нам лучше не мешать. — Он повернулся к судебному эксперту.

— А что вы скажете, док?

— У меня все. — Он устало поднялся.

— Что удалось узнать?

— Только то, что очевидно. Ему дважды выстрелили в затылок. Вероятно, смерть наступила мгновенно.

— Можно ли определить время?

— По огнестрельной ране? Бросьте шутить.

— А мне казалось, ваши ребята творят чудеса.

— Творят. Но только не летом.

— Но хоть предположить можете?

— Конечно, предположить нетрудно. Трупного окоченения еще нет, так что я бы сказал, что убит он был, возможно, полчаса назад. Хотя при такой жаре… Черт побери, ведь нормальная температура тела у него может поддерживаться в течение нескольких часов. Не заставите же нас вскрывать труп при такой температуре. Даже после того, как вскрытие будет…

— Ну хорошо, хорошо. Не возражаете, если мы попробуем установить его личность?

— Только осторожнее, еще лаборантам работать. Я ухожу. — Судебный эксперт посмотрел на часы. — Согласно хронометру сейчас двенадцать тридцать.

— Как быстро пролетел сегодня день, — сказал первый полицейский. Он кратко фиксировал время по графику, который начал вести с момента прибытия на место преступления.

Второй полицейский опустился на колено рядом с трупом. Неожиданно он поднял голову и сказал:

— Он был вооружен.

— Да?

Судебно-медицинский эксперт уходил, хмуря брови.

— Похоже, что кольт тридцать восьмого калибра, — сказал второй полицейский, вынув кольт из кобуры и осмотрев его.

— Да. Специальный для сыскной полиции. Опишешь?

— Конечно. — Первый полицейский услыхал, как к остановке на противоположной стороне улицы подъехала какая-то машина. Передняя дверца открылась, вышли двое мужчин и направились к столпившимся вокруг трупа. Это были детективы из 87-го полицейского участка.

— В самый раз к чаю, — сухо произнес второй полицейский. — Кто их прислал?

— Кажется, это Карелла и Буш. — Первый полицейский достал из правого кармана пиджака пачку этикеток, стянутых резинкой. Одну из них вынул, остальные отправил обратно в карман. Этикетка представляла собой желтоватый прямоугольник размером три на пять, с отверстием на одном конце, через которое продевалась тонкая проволока, закрученная несколькими витками, оставляющими концы свободными. На этикетке значилось: «Полицейское управление», а ниже более жирным шрифтом: «Вещественное доказательство».

Карелла и Буш из 87-го полицейского участка приближались не спеша. Полицейский по расследованию убийств окинул их беглым взглядом и вновь уткнулся в строку «Где обнаружено», которую начал заполнять. Карелла шел в синем костюме с серым галстуком, аккуратно приколотым к белой рубашке. На Буше была оранжевая тенниска и брюки цвета хаки.

— Это тебе не Скорый Гонзалес или Вихрь, — заметил второй полицейский. — Наши ребята куда как расторопнее. — Вы что, были у бочки с порохом?

— Оставим это взрывникам, — сухо ответил Карелла. — Чем занимаетесь?

— Чудак ты, — сказал полицейский.

— Запоздали. Были на задержании.

— Вижу.

— Я шел на задержание один, когда услыхал пронзительный крик, — сказал Карелла. — Буш с Фостером в это время разбирались с инцидентом поножовщины в баре. Реардон еще не показывался. — Карелла помолчал. — Так ведь, Буш? — Буш кивнул.

— Если вы были на задержании, то какого черта явились сюда? — спросил первый полицейский.

Карелла усмехнулся. Он был крупным, но не грузным. Производил впечатление очень сильного человека, хотя и не выглядел мясистым, обладая мышечной силой и красивой мускулатурой. Его каштановые волосы были коротко подстрижены. Необычный разрез карих глаз, как бы немного скошенных книзу, придавал ему черты мужчины восточного типа. Широкоплечий, с узкими бедрами, он всегда выглядел элегантным и одетым с иголочки, даже когда на нем была брезентовая куртка для работы в порту. У него были крепкие кулаки и большие руки, которые он сейчас развел в стороны и сказал:

— Можно подумать, мы в состоянии ответить по телефону, где, какое убийство совершается. — Он еще ехиднее усмехнулся. — Оставил Фостера на задержании. Он на деле оказался почти новичком, черт бы его побрал.

— Каковы успехи за эти дни? — спросил второй полицейский.

— Как сказать, — сухо ответил Карелла.

— Кому-то из парней здорово везет, а тут что с трупа возьмешь?

— Кроме tsores*,— заметил первый полицейский.

— Изъясняйтесь по-английски, — мягко попросил Буш. Он всегда говорил тихо и его спокойный голос как-то не соответствовал его высокому росту в шесть футов четыре дюйма. Весил он, по крайней мере, двести двадцать фунтов и'выглядел сухопарым. Его волосы торчали в разные стороны, и возникало впечатление, будто само Мудрое Провидение нарочно сотворило его непокорную копну волос и подписало его фамилией. Ярко-рыжий цвет волос создавал гармонию с оранжевой тенниской, что была на нем. Из-под ее коротких рукавов выходили мускулистые и крепкие руки. Вдоль его правой руки протянулся неровный ножевой шрам.

Фотограф направился к тому месту, где разговаривали полицейские.

— Чем вы тут занимаетесь? — сердито спросил он.

— Пытаемся установить, кто он, — ответил второй полицейский. — Ну, в чем дело?

— Я еще не сказал, что работа с ним закончена.

— Неужели?

— Да, нужно было спросить.

— Ради бога, на кого ты работаешь? На Коновера?

— Ох, уж эти сыщики по делам убийств, вы у меня вот где сидите…

— Ступай домой и прояви негативы, ладно?

Фотограф посмотрел на часы. Он что-то проворчал и намеренно помедлил, так что- первому полицейскому тоже пришлось взглянуть на свои часы, прежде чем зафиксировать время прибытия Кареллы и Буша в своем графике. Он пометил время, отбросив несколько минут.

Карелла осмотрел затылок убитого. Его лицо не изменило выражения, только на мгновение в глазах пробежала едва заметная тень скорби, затем сразу исчезла.

— Из чего они стреляли? — спросил он. — Оружие?

— Кольт сорок пятого калибра, — ответил первый полицейский.

— Мы нашли гильзы.

— Сколько?

— Две.

— Да, арифметика, — проговорил Карелла. — А почему бы нам не перевернуть его на спину?

— Медслужба едет? — тихо спросил Буш.

— Да, — ответил первый полицейский. — Сегодня все опаздывают.

— Сегодня все обливаются потом, — сказал Буш. — Можно пива глотнуть.

— Ну-ка, давай, помоги мне, — сказал Карелла второму полицейскому. Вместе они перевернули тело. Мухи яростно взвились и снова облепили тротуар и окровавленное месиво, которое недавно было лицом. В темноте Карелла видел зияющую дыру на месте левого глаза. Немйрго ниже правого глаза была другая дыра. Скуловая кость раздробилась на мелкие кусочки, обломки черепных костей, прорвав кожу, торчали наружу.

— Бедняга, — скорбно произнес Карелла. Он не мог привыкнуть смотреть в лицо смерти, хотя служил полицейским уже двенадцать лет, и в мельчайших нюансах познал испытываемые, всеохватывающие, просто физически ощутимые удары смерти. Он никогда не сможет свыкнуться с другой стороной смерти — с вмешательством в сугубо личное, что происходит при наступлении смерти, — превращение пульсирующей жизни в кучу кровавого месива из плоти.

— У кого-нибудь есть фонарик? — спросил Буш. Первый полицейский полез в левый карман брюк, нащупал кнопку фонарика, и на асфальте вспыхнул круг света.

— На лицо, — попросил Буш.

Луч света переметнулся на лицо убитого.

Буш сглотнул слюну.

— Это Реардон, — проговорил он упавшим голосом. Потом добавил почти шепотом — Господи, это же Майк Реардон.

ГЛАВА III

На территории 87-го полицейского участка работало шестнадцать детективов. Дэвид Фостер был одним из них. По правде говоря, на этом участке даже если бы работало сто шестнадцать детективов, их все равно бы не хватало. К югу от реки Хайуэй располагались кварталы с высотными зданиями, в которых служили гордые швейцары и лифтеры, район Стем с его гастрономами и кинотеатрами. Они простирались до Калвер-авеню и Ирландского сектора, дальше на юг располагался Пуэрториканский сектор, еще дальше Гровер-парк, где обитали фигляры и насильники. С востока на запад этот участок простирался на всю длину тридцати пяти городских улиц. В этом прямоугольнике с севера на юг (от реки до парка) и с востока на запад (на протяжении тридцати пяти кварталов) проживало 90 тысяч человек.

Дэвид Фостер был одним из них. Дэвид Фостер был негром.

Он родился и вырос на территории этого полицейского участка. При здравом рассудке и крепком телосложении, имея рост на четыре дюйма выше минимального стандарта, равного пяти футам и восьми дюймам, при остроте зрения 20/20 без очков, и не имея ни единого замечания от полиции, он был допущен к сдаче конкурсного экзамена на должность полицейского по гражданской службе, после чего он был назначен патрульным. Тогда ему исполнился 21 год.

Сначала заработок Фостера составлял 3725 долларов в год, и он усердно его отрабатывал. Он настолько преуспел, что через пять лет его перевели в сыскное подразделение. Он стал сыщиком третьего разряда и уже получал 5230 долларов в год и по-прежнему заслуженно.

24 июля в час ночи, когда его коллега по имени Майк Реардон лежал, окрашивая своей кровью асфальт, Дэвид Фостер зарабатывал свой хлеб, допрашивая человека, которого они с Бушем задержали в баре за участие в поножовщине.

Допрос проводился на третьем этаже 87-го полицейского участка, на котором располагались кабинеты управления. Справа от дежурного помещения на втором этаже висела неприметная и грязноватая белая табличка, на которой черными буквами было написано: «Сыскное подразделение». Изображенная на табличке указующая рука сообщала посетителям, что детективы находятся этажом выше.

Туда вела узкая, но безупречно чистая металлическая лестница. Нужно было подняться на шестнадцать ступенек, затем повернуться и пройти еще шестнадцать ступенек, чтобы оказаться в узком, слабо освещенном коридоре. Справа от открытой лестничной площадки — две двери с табличками, на которых написано: «Раздевалки». Надо повернуть налево и пройти по коридору мимо скамьи из деревянных планок, стоящей слева, мимо скамейки без спинки, встроенной в узкую нишу перед опечатанными дверьми, которые когда-то открывались в кабину лифта. На двери справа будет висеть табличка «Мужской туалет», а на двери слева — небольшая вывеска «Канцелярия».

В конце коридора располагается сыскной отдел.

Войдя, увидишь перед собой дощатую перегородку. За ней видны рабочие столы с телефонами, доска для бюллетеней с различными фотографиями и подписями, висячий круглый светильник, и под ним еще столы. Заделанные решетками окна выходят на фасадную сторону здания. Зато не разглядишь, что там, за перегородкой с правой стороны, поскольку два огромных металлических шкафа с документами скрывают столы, стоящие в этой части комнаты. Именно здесь Фостер допрашивал мужчину, задержанного поздним вечером в баре.

— Ваша фамилия? — спросил он мужчину.

— Но абло инглес[2],— ответил задержанный.

— О дьявол! — проговорил Фостер. Он был плотный, с темно-шоколадным цветом кожи и добрыми карими глазами. На нем была белая форменная рубашка с расстегнутым воротничком. Закатанные рукава открывали мускулистые руки.

— Как тебя зовут? — неуверенно спросил он по-испански.

— Томас Перилльо.

— Твой адрес? — Тот молчал, раздумывая. — Адрес? — ^- по-испански добавил он.

— Три-три-четыре Мей-сон, — по-испански ответил мужчина.

— Возраст? — снова по-английски, затем по-испански спросил Фостер.

Перилльо пожал плечами.

— Ну ладно. Где нож? Так мы ни к чему не придем. Послушай, — по-английски сказал Фостер и добавил по-испански — Где нож? Говорить будешь?

— Нет.

— Почему нет? Ведь у тебя был нож, так?

— Не было.

— Сукин ты сын, ты же прекрасно знаешь, что нож у тебя был. И больше десятка человек видели его у тебя. Что теперь ты скажешь?

Перилльо молчал.

— У тебя есть нож? — спросил Фостер по-испански.

— Нет.

— Лжешь! Есть у тебя нож. Куда ты его дел после того, как ударил того парня в баре? — продолжал Фостер.

— Где здесь туалет? — спросил Перилльо.

— Какая тебе разница, где он, — Фостер щелкнул пальцами. — Встань прямо. Ты думаешь, что находишься в бильярдной? Вынь руки из карманов.

Перилльо вынул руки из карманов.

— Так где же нож?

— Нету. Не знаю.

— Не знаю, не знаю, — передразнил его Фостер. — Хорошо, убирайся отсюда. Сядь на ту скамью. Я приведу сюда полицейского, который действительно говорит на твоем языке. Иди и садись. Ну, пошел.

— Хорошо, — ответил Перилльо. — А где туалет?

— По коридору налево. И не усаживайся там на всю ночь.

Перилльо вышел. Фостер состроил гримасу. Парень, которого тот ударил ножом, сильно не пострадал. Если бы парни, всякий раз берясь за ножи, сбивали друг друга с ног, тогда полицейские больше ничем и не занимались, кроме поножовщины. Он подумал, как это будет выглядеть, если завести на него дело, ведь здесь в отделении на резню смотрят как на нечто, имеющее отношение к индейке. Он усмехнулся над собой, выкатил пишущую машинку и начал печатать рапорт о краже, которой занимался несколько дней назад.

Вошедшие Карелла и Буш, казалось, были очень расстроены. Карелла прошел прямо к телефону и начал звонить.

— Что стряслось? — спросил Фостер.

— То убийство, — ответил Карелла.

— Да?

— Это был Майк.

— Что ты хочешь этим сказать? А?

— Майк Реардон.

— Что? — вскричал Фостер. — Что?

— Две пули в затылок. Вызываю лейтенанта. Надо поскорее сообщить ему.

— Эй, он не шутит? — Фостер обратился к Бушу, но по выражению его лица понял, что сейчас не до шуток.

Лейтенант Бирнс руководил сыскной группой 87-го полицейского участка. Он был невысок ростом, плотен телом, с крепко посаженной головой. Его маленькие голубые глаза замечали все, не пропуская ни единой мелочи из того, что происходило вокруг. Лейтенант прекрасно знал, что этот участок был самым напряженным и сложным, и именно этим он ему нравился. Он любил повторять, что именно в опасном районе нужны полицейские, и гордился, что принадлежит к той команде, которая этот участок охраняет. Вчера в его подчинении находилось шестнадцать человек, а теперь их осталось пятнадцать.

Пятеро находились на задании, а десять столпились вокруг него в служебном кабинете. Кто сел в кресло, кто примостился на краю стола, кто остановился у зарешеченных окон, кто облокотился на архивные шкафы — все выглядело так, как бывает всякий раз, когда происходит что-то необычное, нарушающее привычный порядок, за исключением лишь того, что на этот раз не было слышно двусмысленных шуточек. Все уже знали, что Майк Реардон мертв.

Заместитель руководителя сыскной группы Линч стоял рядом с Бирнсом, который в этот момент молча набивал свою трубку. Пальцы у Бирнса были толстые и ловкие. Большим пальцем он разминал табак, стараясь ни на кого не смотреть.

Карелла наблюдал за ним. Он восхищался лейтенантом. Даже несмотря на то, что другие называли его старой занудой. Карелла знал таких полицейских, даже пожилых, в голове которых вместо мозжечка был кнут. Ничего хорошего нет работать с тираном. А Бирнс совсем другой, он хороший и толковый полицейский, поэтому Карелла все внимание обратил на него, хотя тот еще и не произнес ни слова.

Бирнс чиркнул спичкой и прикурил трубку. Со стороны он производил впечатление человека, который, не торопясь, выпивает рюмочку портвейна после сытного обеда, но на самом деле в его голове шла невидимая работа, и каждая клеточка его тела наполнялась яростью при мысли о смерти одного из лучших его людей.

— Не надо сочувствующих слов! — вдруг заорал он. — Просто идите и отыщите это: > мерзавца. — Он выпустил облачко дыма и развеял его своей короткой и широкой рукой. — Если вы завтра прочитаете газеты, то узнаете, что полицейские ненавидят убийцу полицейских. Вот закон джунглей. Вот закон выживания. Газеты заполняются всяким бредом, как только им покажется, что появился повод для мести. Мы не должны допускать, чтобы убивали полицейских, потому что они являются символом Закона н порядка. Если уничтожить этот символ, по улицам будут разгуливать звери. У нас и сейчас их хватает.

Я хочу, чтобы вы нашли убийцу Реардона, даже не потому, что он служил на этом полицейском участке и был хорошим полицейским. Я хочу, чтобы вы нашли того подлеца, потому что Реардон был человеком — и чертовски хорошим человеком.

Действуйте сами как хотите, свою работу вы знаете. Сообщайте мне о ходе расследования, о том, что удастся раскопать в архивах и что обнаружите в городе. Но найдите его. Это все.

Бирнс и Линч ушли в кабинет лейтенанта. Одни полицейские отправились в фонд оперативных данных и приступили к поиску информации об убийцах, ранее применявших кольт сорок пятого калибра. Другие пошли в архив, в котором хранится документация обо всех известных в этом районе преступлениях, и начали просматривать дела мелких воров, которые когда-либо могли перейти дорогу Майку Реардону. Кто-то из полицейских занялся документацией осужденных и начал отбирать карточки с описанием всех преступлений, совершенных на данном полицейском участке, обращая особое внимание на дела, к расследованию которых был причастен Майк Реардон. Фостер вышел в коридор и приказал задержанному, которого он только что допрашивал, убираться домой ко всем чертям. Остальные полицейские разошлись по улицам, среди них были Карелла и Буш.

— Заел он меня уже своим занудством, — выругался Буш. — Тоже мне, Наполеон нашелся.

— Он порядочный человек, — ответил Карелла.

— По крайней мере, он в это искренне верит.

— Все тебя заедает, — сказал Карелла, — неуживчивый ты.

— Вот что я тебе скажу. Я наживаю язву желудка в этом забытом Богом участке. До этого у меня никогда не было неприятностей, но с тех пор, как меня сюда прислали, я и наживаю язву. Что ты на это скажешь?

Причин для появления язвы желудка у Буша было предостаточно, но ни одна из них ни в коей мере не была связана с назначением его в этот полицейский участок. Но в тот момент Карелле совсем не хотелось с ним спорить, и он промолчал. Буш только удрученно кивнул головой.

— Хочу позвонить жене, — сказал он.

— В два часа ночи? — удивился Карелла.

— Ну и что такого? — упрямо спросил Буш. В нем вдруг взыграл дух противоречия.

— Да ничего. Иди, звони.

— Я только хочу проверить, — сказал Буш. — Проверить.

— Конечно.

— А что тут такого, если позвоню ей и скажу о случившемся?

— Послушай, ты предлог ищешь? — спросил Карелла с улыбкой.

— Нет.

— Тогда звони своей жене и иди от меня ко всем чертям.

Буш выразительно кивнул. Они остановились у входа открытой в этот поздний час кондитерской на Калвер-авеню, и Буш вошел в нее. Карелла остался на улице, повернувшись спиной к двери.*

Город погрузился в тишину. Башни жилых домов, будто торчащие закопченные пальцы, уходили ввысь, упираясь в мягкий, ласкающий бархат неба. Иногда то тут, то там вспыхнет огонек в какой-нибудь спальне, будто откроется зажмуренный глаз. Мимо кондитерской прошли две молоденькие ирландки, громко стуча по асфальту высокими каблучками. Он непроизвольно скользнул взглядом по их ногам, тонким летним платьям. Одна из девушек развязно подмигнула ему, и обе захихикали. А ему почему-то вспомнились другие ирландские девчонки так ярко и выразительно, что казалось, они хранились где-то в его подсознании, или как будто он уже читал о них. Ирландские девушки… Да, действительно, он что-то такое читал об очаровательных ирландках. Интересно, а что Буш читает? Да ему, наверное, некогда этим заниматься. Он слишком поглощен заботами о жене. Уж очень беспокоится.

Он оглянулся. Буш все еще стоял в кабине и о-что быстро говорил. Мужчина за прилавком сосредоточенно склонился над карточкой тотализатора[3], в углу его рта застыла зубочистка. Чей-то ребенок сидел в конце стойки и пил яичный коктейль. Карелла вдохнул застоявшийся воздух. Дверь телефонной кабины наконец открылась, Буш вышел, хмуря брови, кивнул мужчине за прилавком и подошел к Карелле.

— Ужасно душно в этой кабине, — сказал он.

— Все в порядке? — спросил Карелла.

— Конечно. — Буш подозрительно посмотрел на Кареллу. — А почему должно быть иначе?

— Да так. Какие-нибудь соображения есть? С чего начнем?

— А вот тут уже будет не так просто, — ответил Буш. — Какой-то сумасшедший сукин сын сделал это из мести.

— Или кто-то решил совершить преступление.

- Этим обязаны заниматься следователи по делам убийств. С нас уже хватит.

— Мы еще даже не приступали, а ты говоришь, с нас уже хватит. Что с тобой творится, Хенк?

— Ничего, — сказал Буш, — только я никогда не считал, что полицейские семи пядей во лбу, вот и все.

— Нечего сказать! И это говорит полицейски?

— Да это правда! Послушай, этот ярлык детектива — куча ерунды, и ты это прекрасно знаешь не хуже меня. Все, что тебе надо как детективу, это пара сильных ног и железные нервы. Ноги носят тебя по разным свалкам, где ты обязан побывать, а железные нервы спасают от стрессов. Ты идешь по каждому следу механически. Если тебе повезет, тебе за это заплатят. А не повезет, то нет.

— И мозги здесь совсем не нужны, а?

— Разве что чуть-чуть. Большого ума не надо, чтобы быть полицейским. *

— О’кей.

— Что о’кей?

— О’кей, я не хочу спорить. Если Реардон пытался помешать кому-то совершить преступление^.

— Это совсем другое дало, которое не дает мне покоя, когда я думаю о полицейских, — сказал Буш.

— Ты убежденный ненавистник полицейских, не так ли? — спросил Карелла.

— Этот проклятый город полон ненавистников полицейских. Ты думаешь, кто-нибудь уважает полицейского? Символ закона и правопорядка! Ерунда!.. Этому старикану нужно убраться отсюда и посмотреть жизни в глаза. Любой, кто хоть когда-нибудь получал штрафной талон за парковку в неположенном месте, автоматически становится ненавистником полицейских. Вот так-то!

— Ну, такого не может быть, — стал горячиться Карелла.

Буш пожал плечами и сказал:

— Что тревожит меня относительно полицейских? Так это то, что они не умеют говорить по-английски.

— Как это?

— «В совершении преступления», — насмехаясь, сказал Буш. — Так полицейские говорят. Ты когда-нибудь слышал, чтобы кто-нибудь из них сказал: «Мы поймали сто»? Нет. Он говорит: «Мы арестовали его».

— Никогда не слышал, чтобы полицейский говорил: «Мы арестовали его», — возразил Карелла.

— Я говорю об официальной публикации, — сказал Буш.

— Ну, это другое дело. Все изощряются, когда речь идет об официальной публикации.

— А полицейские в особенности.

— А почему ты на себя не обрушиваешься? Лучше всех, что ли?

— Просто забавляюсь этими мыслями. — Буш неожиданно улыбнулся. Всю тираду он произносил своим обычным приглушенным голосом и теперь, когда улыбнулся, трудно было понять, сердится он или нет.

— Как бы там ни было, но бары не выходят у меня из головы, — сказал Карелла. — Я имею в виду, что если это преступление совершено действительно на почве мести, то надо искать именно там. В барах мы сможем что-нибудь разведать. Правда?

— И, кстати, выпьем пива. Хочу пива еще с вечера.

Бар «Трилистник» был одним из миллионов баров, разбросанных по всему миру с таким же названием. Он располагался на Калвер-авеню между ломбардом и китайской прачечной. Это был круглосуточный притон, обслуживающий ирландскую клиентуру, обитающую на Калвер-авеню. Иногда в «Трилистник» заходили пуэрториканцы, но такие посещения обычно пресекались завсегдатаями бара, обладающими вспыльчивым нравом и крепкими кулаками. Полицейские часто останавливались около этого бара, но не затем, чтобы промочить горло, поскольку выпивать при исполнении служебных обязанностей строжайше запрещалось правилами и инструкциями, а для того, чтобы следить и не допускать смешения большого числа вспыльчивых с большим количеством виски или кулаков. Разноцветные огоньки, вмонтированные внутрь ярко разукрашенных стен бара, теперь поредели, а скорее, были не столь частыми, как в добрые старые времена, когда вся округа впервые не устояла перед волной натиска пуэрториканцев. В те дни, не владея в достаточной мере английским, не умея правильно читать вывески, пуэрториканцы при полном их неведении начали с удивительной быстротой забредать в «Трилистник». Непоколебимые защитники Америки для американцев, случайно забывшие, что пуэрториканцы были и остаются американцами, потратили много вечеров в спорах, доказывая свою точку зрения. Частенько бар окрашивался пролитой кровью. Но то было в добрые старые времена. А в худое нынешнее время можно ходить в «Трилистник» хоть неделю подряд и увидеть лиш: одну- две разбитые головы.

В витрине бара появилась вывеска: «Приглашаются дамы», но желающих принять приглашение оказалось немного. Зато здесь были пьяницы-мужчины, живущие неподалеку, которым до чертиков надоело сидеть в четырех стенах своих унылых квартир и которые искали ни к чему не обязывающую компанию таких же, как они, собеседников. Их жены выезжали по вторникам играть в бинго или ходили в кино, по средам собирались на чай, а по четвергам — в швейном клубе. Так оно и шло.

Так что же случилось с дружной компанией в соседней таверне? А ничего. Кроме того, что там появились полицейские.

В наше время люди видели что-то неприятное в поведении полицейских вообще и в их разговорах в частности. Прежде можно было подойти и спросить: «Ну как поживаешь, офицер Дуган?»— ну и подобную чепуху, и тебя еще могли угостить глоточком виски в честь какого-нибудь новичка-полисмена. А сегодня уже не скажешь, что сидящий рядом полицейский, глядя на тебя, полупьяного, почувствует хоть какое-то смущение и готовность ссудить деньгой. Не то чтобы кто-то был против полицейских. Просто не хочется, чтобы они слонялись по барам и портили честную мужскую попойку. Не надо, чтобы они околачивались и вокруг игорных притонов и портили честную мужскую игру. Нечего им делать и вокруг борделей и мешать честным мужским- устремлениям, полицейским просто не надо тут шляться, вот и все.

Да и сами полицейские изменились, стали хуже.

И что нужно тем верзилам в конце бара?

— Пива, Хэрри, — попросил Буш.

— Сейчас подам, — ответил бармен. Он быстро налил пива и принес туда, где уселись Буш и Карелла.

— Самое подходящее времечко для пива, не правда ли? — спросил Хэрри.

— Не встречал ни одного бармена, который бы не расхваливал пиво, когда заказываешь его в ночной духоте, — тихим голосом заметил Буш. .

Бармен рассмеялся, но только потому, что клиент был полицейским. Двое мужчин, сидевших за столиком для игры в шафлборд, спорили о свободном ирландском государстве. По телевизору шла поздняя передача о русской императрице.

— А вы, ребята, здесь по делам?

— А что? — спросил Буш. — У тебя какие-нибудь новости для нас?

— Нет, просто спросил. Я имею в виду, что нечасто по… что нечасто детективы бывают здесь, — ответил Хэрри.

— Это все потому, что у вас приличное заведение, — сказал Буш.

— Приличнее на Калвер нет.

— Но не после того, как разбили у вас телефонную кабину, — вставил Буш.

— Да, но у нас очень часто разговаривают по телефону.

— Уж очень много пари у вас тут заключается, — ровным голосом сказал Буш.

Он взял кружку с пивом, коснулся верхней губой пены и затем осушил ее.

— Нет, я правду говорю, — сказал Хэрри. Ему не хотелось вспоминать о недавнем теМефонйом разговоре из этой проклятой кабины с прокурором штата. — Вы, ребята, кого-нибудь ищете?

— Вроде сегодня все тихо, — ответил Карелла.

Хэрри улыбнулся, сверкнув золотым зубом.

— О! Здесь всегда тихо, вы же знаете.

— Конечно, — подтвердил Карелла, кивая головой. — Дэнни Джимп заходил?

— Нет, сегодня его не видел. А что? Что-то случилось?

— Отличное пиво, — заметил Буш.

— Еще не желаете?

— Нет, спасибо.

— Простите, на самом деле ничего не случилось? — забеспокоился Хэрри.

— Что с тобой, Хэрри? Кто-то здесь вызывает подозрение? — спросил Карелла.

— Ну что вы, надеюсь, по мне этого не скажешь. Просто немного странно, что вы объявились здесь, хотя у нас ничего не произошло, все в порядке.

— Ну, это хорошо, — сказал Карелла, — С оружием никого не заметил в последнее время?

— С оружием?

— Да.

— С каким оружием?

— Ас каким ты видел?

— Я ни с каким не видел, — Хэрри на глазах покрывался потом. Он придвинул к себе пиво и жадно выпил.

— Никакого хулигана с обрезом или самодельным оружием^ или чем-то вроде этого? — спокойно спросил Буш.

— Ну да, обрезы, — подхватил Хэрри, промокая с губ пену от пива, — они попадаются на глаза постоянно.

— А покрупнее ничего?

— Покрупнее чего? Вроде револьверов тридцать второго и тридцать восьмого калибров?

— Ну, например, сорок пятого калибра, — ответил Карелла.

— Последний раз кольт сорок пятого калибра я видел здесь… — проговорил Хэрри раздумывая, — один парень возвращался из армии… — Хэрри покачал головой. — Нет, это ни чем вам не поможет. А в чем, собственно, дело? Кого-то убили?

— Возвращался когда? — не отступал Буш.

— В пятидесятом — пятьдесят первом, должно быть. Парень, демобилизованный из армии. Входит сюда, размахивая кольтом сорок пятого калибра. Напрашивался на неприятности, как пить дать, тот парень. Дули утихомирил его. Вы не помните Дули? Он обычно всегда сюда заглядывал до того, как его перевели на другой полицейский участок. Славный парень. Любил остановиться и…

— Он все еще живет в этом районе? — продолжал выспрашивать Буш. — Тот парень, что размахивал кольтом.

— А, тот. — Брови Хэрри сосредоточенно нависли над глазами. — Ну?

— Я тебя спрашиваю, — сказал Буш. — Живет или нет?

— Да. Полагаю. Ну?

— Где?

— Послушайте, — сказал Хэрри, — я никого не хочу впутывать в неприятности.

— Ты никого и не впутываешь в неприятности, — ответил Буш. — У этого парня до сих пор имеется кольт?

— Понятия не имею.

— Что было в тот вечер, когда Дули утихомиривал его?

— Ничего. У того парня кольт был заряжен. Сами понимаете, только из армии, как это бывает.

— А как это бывает?

— Судя по тому, как он размахивал оружием, я даже не думал, что он у него заряжен, полагал, что он самодельный. Но сейчас считаю, что кольт был заряжен.

— Уверен в этом?

— В общем, нет.

— Дули отобрал у него оружие?

— Ну… — Хэрри помолчал и насупился. — Ну, я не думаю, чтобы Дули вообще заметил кольт.

— Если он утихомиривал его…

— Ну ладно, — уступил Хэрри, — кто-то из посетителей заметил, как Дули шел по улице, и они как-то успокоили парня и увели его отсюда.

— До того как Дули вошел?

— Ну да. Да.

— И парень, уходя, забрал кольт с собой?

— Да, — ответил Хэрри. — Послушайте, я не хочу вмешиваться ни в какую историю, понятно?

— Понятно, — сказал Буш. — Где он живет?

Хэрри заморгал глазами и уставился в стойку бара.

— Где? — повторил Буш.

— На Калвер.

— В каком месте на Калвер?

— Дом на углу Калвер и Мэйсон. Послушайте, ребята…

— Этот парень ничего не говорил о своей нелюбви к полицейским? — спросил Карелла.

— Нет, нет, — поспешно заверил Хэрри. — Он отличный малый, в тот вечер он только взял у меня пару сигарет, вот и все.

— Ты знаешь Майка Реардона?

— О, конечно, — ответил Хэрри.

— А тот парень знает Майка?

— Не могу сказать. Послушайте, тот парень только нализался тогда, и все.

— Как его зовут?

— Послушайте, он тогда напился вдрызг, вот и все. Черт возьми, это было в пятидесятом.

— Как его зовут?

— Фрэнк. Фрэнк Кларке. С буквой «е» на конце. -

— Что ты об этом думаешь, Стив? — Буш обратился к Карелле.

Тот пожал плечами. Все кажется слишком просто. Ничего хорошего, когда все кажется таким простым.

— Как бы то ни было, давай проверим, — предложил Буш.

ГЛАВА IV

Чем только не пахло в этом жилище. И не только капустой. Кстати, запах капусты для многих есть и всегда будет признаком домашнего уюта, и они никогда не согласятся с мнением, хотя и устойчивым, что запах капусты — это запах бедности.

Запах в этом жилище — запах самой жизни.

В нем соединены запахи каждой жизненной функции: пота, стряпни, отходов и испражнений. Все эти запахи объединяются в один господствующий над всем н повсюду запах, который ударяет в нос сразу же, как вступаешь на лестницу. Десятилетиями он отстаивался в этом здании. Он просачивался сквозь щели в полу и въедался в стены. Этот загах стойко держится на перилах и покрытых линолеумом ступеньках лестницы. Он прячется в углах и повисает на электрических лампочках всех этажей. Этот запах вечно живет здесь — и днем, и ночью. Это зловоние жилья, никогда не видящее дневного света и неведомого хрупкого сияния звезд.

Этот запах по-прежнему был там и 24 июля в три часа утра. И даже еще больше усилился, как будто дневной зной запек его в стены. Он мгновенно сразил Кареллу, как только они с Бушем вошли в здание. Карелла поводил носом, зажег спичку и поднес ее к почтовым ящикам.

— Вот здесь, — проговорил Буш. — Кларке. 3«Б».

Карелла погасил спичку и они направились к лестнице. Мусорные ящики сутками стояли здесь, собранные все вместе на первом этаже за лестницей и источавшие зловоние. Весь дом был погружен в сон, только запахи бодрствовали. На третьем этаже кто-то (то ли мужчина, то ли женщина) громко храпел. На каждой двери, ближе к полу, находилось круглое гнездышко для замка от ящика с молочными бутылками, который сейчас висел без дела в ожидании прибытия разносчика молока. На одной из дверей висела пластинка с надписью: «Верим только в Бога*. За этой дверью, несомненно, находится негнущийся стальной брус полицейского замка, вмонтированный в пол и установленный под наклоном к двери, подпирая ее.

Карелла и Буш с трудом пробрались на четвертый этаж. Лампочка там не горела. Буш чиркнул спичкой.

— Вперед по коридору.

— Хочешь сразу быка за рога? — сказал Карелла.

— У него при себе «сорок пятый калибр», не так ли?

— Пока что.

— И какого дьявола моей жене не нужны деньги, которые она могла бы получить на мою страховку, — сказал Буш.

Они подошли к двери и встали с обеих сторон. Привычным движением взвели курки служебных револьверов. Карелла ни на минуту не сомневался, что оружие им не понадобится, но осторожность никогда не повредит. Он спрятал левую руку за спину и постучал в дверь.

— Вероятно, спит, — предположил Буш.

— Признаки бодрствующего сознания. — Карелла снова постучал.

— Кто это? — послышался голос.

— Полиция. Будете открывать?

— О, ради бога, — пробормотал голос. — Минутку.

— Нам это не нужно, — ответил Буш. Он первым убрал оружие, за ним Карелла. В глубине комнаты послышался скрип кроватных пружин, а затем женский голос спросил: «Что случилось?». Потом они услышали шаги в направлении двери. Вслед за этим внутри кто-то завозился с тяжелым замком и тяжелый стальной брус загрохотал, падая на пол. Дверь слегка приоткрылась.

— Что вам нужно? — спросил голос.

— Полиция. Нам бы хотелось задать вам несколько вопросов.

— В такой ранний час? О Господи, нельзя ли подождать?

— Боюсь, что нет.

— Ну хорошо, в чем дело? Какая-нибудь кража в доме?

— Нет. Мы бы хотели задать несколько вопросов. Вы — Фрэнк Кларке, так?

— Да. — Кларке помолчал, затем спросил — Позвольте взглянуть на ваши удостоверения.

Карелла полез в карман и вынул кожаный бумажник, к которому была прикреплена его бляха. Он показал ее в образовавшуюся щель.

— Я ничего не вижу, — сказал Кларке. — Минутку.

— Кто это? — спросила женщина.

— Полисмены, — пробормотал Кларке. Он отступил от двери, и в квартире вспыхнул свет. Вернулся к двери. Карелла снова показал свою бляху.

— Да, о’кей, — сказал Кларке. — Так чем могу быть полезен?

— У вас имеется кольт сорок пятого калибра, Кларке?

— Что?

— «Сорок пятый калибр» имеется?

— Господи, именно это вы и хотите узнать? И ради этого вы пришли среди ночи? У вас осталась хоть капля здравого смысла? Утром мне на работу идти.

— У вас есть кольт сорок пятого калибра или нет?

— Кто сказал, что он у меня есть?

— Какая разница, кто. Ну так, как?

— Зачем вам это знать? Я всю ночь здесь был.

— Кто-нибудь может это подтвердить под присягой?

Голос Кларке притих.

— Послушайте, парни, я тут не один, вы меня понимаете? Послушайте, дайте мне отдохнуть, прошу.

— А как насчет оружия?

— Да, ну есть у меня.

— «Сорок пятый»?

— Да. Да, кольт сорок пятого калибра.

— Не возражаете, если мы взглянем на него?

— Зачем? У меня есть на него разрешение.

— В любом случае мы бы хотели взглянуть на него.

— Ну вы посмотрите, что это, черт возьми, за процедура такая? Я уже сказал вам, что у меня есть разрешение на хранение оружия. Что я нарушил? Что вам от меня надо в конце концов?

— Мы хотим посмотреть кольт сорок пятого пимбра, — сказал Буш. — Дайте его мне.

— У вас есть предписание на обыск? — спросил Кларке.

— Не беспокойтесь об этом, — ответил Буш, — давайте оружие.

— Вы не имеете права приходить сюда без предписания на обыск. И также не имеете права принуждать меня выдать вам оружие. Я не хочу показывать этот кольт, так что можете подавать сигнал.

— Сколько лет женщине, находящейся здесь? — спросил Буш.

— Что?

— Вы меня слышали. Проснитесь, Кларке!

— Ей двадцать один год, а вы не там ищете, — ответил Кларке. — Мы помолвлены.

Откуда-то из холла кто-то закричал:

— Эй, закройте рот, ну! Ради Христа! Убирайтесь в свою полицейскую дежурку! Видал, они хотят поговорить!

— А как насчет того, чтобы впустить нас, Кларке? — мягко обратился Карелла. — Мы так разбудим ваших соседей.

— Никуда я вас не обязан впускать. Идите и берите разрешение на обыск.

— Знаю, что не обязан, Кларке. Но убит полицейский, и убит из кольта сорок пятого калибра. И, если бы я был на вашем месте, я не стал бы разыгрывать эту дурацкую заботу об удобствах. Ну так как насчет того, чтобы открыть дверь и показать нам, что вы тут ни при чем? Ну как, Кларке?

— Полицейский? О Господи, полицейский! Господи, почему вы сразу не сказали об этом? Подождите… только минутку. Одну минутку. — Он метнулся от двери. Карелла слышал, как он разговаривал с женщиной и как она шепотом ему отвечала. Кларке вернулся к двери и снял тфедохро- нительную цепочку. — Входите, — сказал он.

На кухне в раковине высилась гора грязной посуды. Сама кухня была прямоугольной, размером шесть на восемь футов. Смежной с ней была спальня, в дверях которой стояла женщина невысокого роста, немного коренастая, со светлыми волосами. На ней был мужской банный халат. Глаза ее немного припухли ото сна, на лице не было ни следа косметики. Она поморгала глазами и уставилась на Кареллу и Буша, направившихся на кухню.

Кларке оказался низкорослым, с густыми черными бровями и карими глазами. У него был длинный нос, резко переломленный посредине, толстые губы, давно не бритое лицо. Он стоял в ярко освещенной кухне, обнаженный по пояс, в пижамных штанах и босиком. Кран на кухне подтекал, вода барабанила по немытым тарелкам, сложенным в раковине.

— Позвольте посмотреть оружие, — попросил Буш.

— У меня есть на него разрешение, — ответил Кларке. — Не возражаете, если я закурю?

— Это ваша квартира?

— Глэдис, — позвал Кларке, — на туалетном столике пачка лежит. Захвати и спички, а? — Женщина удалилась в темноту спальни и Кларке зашептал. — Ну, братцы, вы как раз выбрали подходящее время для прихода, — попытался улыбнуться, но, видя, что ни Карелла, ни Буш не расположены к его шуткам, он сразу сник. Женщина вернулась с пачкой сигарет. Одну сигарету она держала уже во рту, а пачку протянула Кларке. Он закурил и передал спички блондинке.

— Какое у вас разрешение, — продолжал разговор Карелла. — На'«ношение оружия или только на его хранение?

— На ношение, — ответил Кларке.

— Как получено?

— Я зарегистрировал кольт, когда демобилизовался из армии. Это был подарок, — быстро сказал он. — От моего капитана.

— Продолжайте.

— Вот я и получил разрешение на хранение оружия после демобилизации. Все по закону, не правда;«и?

— Вы рассказываете нам сказки, — проговорил Буш.

— Так я и думал, что вы мне не поверите. Ну, либо так, как я рассказал, либо мне изготовили это оружие, я уже сейчас не помню. Как бы то ни было, разрешение у меня есть.

— Так оружие самодельное?

— Нет. К чему мне было, иметь разрешение на бездействующее оружие? У меня имелось разрешение на его хранение, а потом я поступил на работу к ювелиру, понимаете? Так как я имел дело с поставкой ювелирных изделий, я поменял это разрешение на другое, дающее право ношения оружия.

— Коада это было?

— Пару месяцев назад.

— У какого ювелира вы работаете?

— Я ушел оттуда, — сказал Кларке.

— Ну ладно, давайте оружие. И разрешение тоже.

— Конечно, — ответил Кларке. Он подошел к раковине, подставил сигарету под струйку из крана и тут же бросил набухший окурок в груду посуды. Он прошел мимо женщины в спальню.

— Ничего не скажешь, подходящее время выбрали ночью задавать вопросы, — сердито бросила она.

— Нам очень жаль, мисс, — ответил Карелла.

— Разумеется.

— Нам не хотелось нарушать ваши прекрасные сны, — хмуро добавил Буш.

Женщина подняла бровь:

— Тогда зачем вы tyfl— она выпустила облачко дыма на манер, как это делают красотки в кино. Кларке вернулся на кухню, держа в руке кольт. Рука Буша непроизвольно потянулась к правому карману брюк, где была кобура.

— Положите на стол, — попросил Карелла. Кларке положил оружие на стол.

— Он заряжен? — спросил Карелла.

— Думаю, да.

— А что, вы точно не знаете?

— Я даже и не взглянул на него с тех пор, как ушел с той работы. .

Карелла положил на ладонь носовой платок и взял кольт. Он вынул магазин. — Конечно, заряжен, — проговорил он. Затем быстро обнюхал ствол.

— Вы ничего не учуете, — сказал Кларке. — Я не стрелял чз него с тех пор, как вернулся из армии.

— Хотя однажды чуть было не пришлось, нс так ли?

— Хм?

— В тот вечер в «Трилистнике».

— А, то, — протянул Кларке. — Так вы из-за этого и пришли? Здорово я напился в тот вечер. Но я никому не хотел причинить зла.

Карелла с шумом вставил магазин на место:

— А где разрешение, Кларке?

— О, да. Я тут поискал, что-то не могу найти.

— А вы уверены, что оно у вас есть?

— Да, уверен. Я просто не могу его найти.

— Лучше еще поищите. И на этот раз хорошенько.

— Я и так хорошенько поискал, но не смог найти. Послушайте, разрешение у меня есть. Можете проверить. Я зря не буду морочить вам голову. Кто был тот полицейский, которого убили?

— Хотите еще раз поискать разрешение или нет?

— Я вам уже сказал, я не могу найти его. Но поверьте, оно у меня есть.

— Оно у вас было, дружок, — сказал Карелла. — Вы его просто потеряли.

— А? Что? Что вы сказали?

— Когда полицейский просит показать ему разрешение, вы его либо предъявляете, либо теряете.

— О боже, я ведь временно переложил его в другое место. Послушайте, вы все это можете проверить. Я имею в виду-, послушайте, ребята, да в чем дело в конце концов? Я ни в чем не виноват. Я тут всю ночь был. Можете Глэдис спросить. Правда ведь, Глэдис?

— Он здесь всю ночь, — подтвердила Глэдис.

— Оружие мы забираем, — сказал Карелла. — Выдай ему расписку, Хэнк.

— Из него уже много лет никто не стрелял, — продолжал Кларке. — Вот увидите. И проверьте, что разрешение есть. Я его получал, вот проверьте.

— Мы сообщим вам об этом, — сказал Карелла. — Вы не собираетесь уехать из города?

— Что?

- > Не собираетесь вы…

— Нет. Куда мне ехать?

— Снова лечь спать — ничуть не хуже, чем куда-то съездить, — сказала блондинка.

ГЛАВА V

Разрешение на этот кольт лежало на рабочем столе Стива Кареллы, когда он отчитывался о ходе расследования в четыре часа дня 24 июля. В тот день он работал до восьми часов утра, потом пошел домой поспать часов шесть и сейчас шел снова трудиться. Глаза у него были немного мутноватые, но в общем выглядел он неплохо.

Жара одолевала весь день, словно толстым желтым одеялом душила она город, не выпуская его из своих цепких мохнатых объятий. Карелла не терпел жару. Он вообще не любил лето, даже когда был маленький, тем более теперь, когда повзрослел и стал полицейским. При мысле о лете, единственное, что приходило ему в голову, так это то, что летом разложение трупов происходит гораздо быстрее.

Он немного ослабил галстук, когда входил в кабинет группы розыска. Подойдя к своему столу, засучил рукава рубашки и взял разрешение на кольт.

Быстро пробежал глазами формуляр:

Этого было больше, чем достаточно. У Кларке действительно было разрешение на кольт, но это еще не значило, сто он не использовал оружие против полицейского пс имени Майк Реардон.

Карелла небрежно отбросил разрешение к краю стола, посмотрел на часы и по привычке потянулся к телефону. Он быстро набрал номер домашнего телефона Буша, немного подождал. Только после шестого гудка голос ответил:

— Хэлло!

— Элис?

— Кто это?

— Стив Карелла. *

— О, привет, Стив.

— Я не разбудил вас?

— Да.

— Хэнка все еще нет. У него все в порядке?

— Он ушел совсем недавно, — сказала Элис, моментальна проснувшись. Элис Буш была женой полицейского, которая обычно спала только тогда, когда спал ее муж, то есть старалась приспосабливаться к его распорядку дня. Карелле приходилось много раз звонить ей рано утром я поздно вечером, и он всегда удивлялся ее способности мгновенно просыпаться в течение трех-четырех фраз. И всякий раз, когда она брала трубку, ее голос испуганно замирал, будто она ждала и боялась услышать известие о неминуемой смерти. По мере продолжения разговора он приобретал звучание,

Лицензия Np Дата Полицейское управление Год Ношение Хранение

РАЗРЕШЕНИЕ НА ПРИМЕНЕНИЕ ОРУЖИЯ

(в двух экземплярах)

Ношение мной револьвера или пистолета или его хранение

37–12 Калвер-авеню

По следующим причинам Сопровождение поставок товара ювелирной фирмы

Фамилия Имя Инициалы

Номер

Улица

Клерке Френсис Д.

37–12

^: Калвер- авеню

а затем становился призывно-завлекающим, даже приводящим в замешательство, таким, каким оьычно говорила жена Хэнка с мужчинами. Карелла только один раз видел ее, когда он и Хэнк очень поздно ужинали вместе с ней, знал, что она энергичная блондинка с изумительной фигурой и такими темными карими глазами, каких он никогда в жизни не встречал. Из того, что Буш рассказывал о своей семейной жизни, Карелла знал, что Элис любила спать в тонких облегающих черных ночных рубашках. Эта подробность волновала его, и каждый раз, когда ему приходилось своим звонком поднимать ее с постели, перед ним непроизвольно в мыслях возникала Элис, пухленькая блондинка, всегда одетая так, как описывал Хэнк.

Поэтому обычно он заканчивал разговор с Элис, чувствуя себя немного виноватым за свою склонность к такому образному мышлению. Хотя в это утро она казалась в хорошем настроении.

— Я, конечно, понимаю, что одного из ваших коллег убрали, — сказала она.

Карелла улыбнулся, несмотря на серьезность темы разговора. Иногда в разговоре Элис употребляла непривычную для слуха смесь королевских форм английского языка с непечатными выражениями и полицейским жаргоном.

— Да, — сказал Карелла.

— Мне ужасно жаль, — ответила она, сменившись в настроении и в голосе. — Пожалуйста, будьте осторожны — вы и Хэнк. Если подонки стреляют прямо на улице….

— Мы будем осторожны, — сказал он. — Ну, я должен идти, Элнс.

— Я оставляю Хэнка в надежных руках, — проговорила она и положила трубку, не попрощавшись.

Карелла усмехнулся и пожал плечами, а затем положил трубку на рычаг. Дэвид Фостер — его коричневое лицо сияло будто начищенное — подошел к столу.

— Добрый день, Стив, — сказал он.

— Привет, Дэйв. Что у тебя?

— Результаты баллистической экспертизы кольта сорок пятого калибра, изъятого прошлой ночью.

— Что-нибудь важное?

— Из него не стреляли со времен Царя Гороха.

— Ну, это меняет дело, — сказал Карелла. — Теперь нам осталось проверить только девять миллионов девятьсот девяносто девять тысяч в этом честном городе.

— Не нравится мне, когда полицейских убивают, — проговорил Фостер. Его брови угрожающе нахмурились, придавая ему вид разъяренного быка, готового ринуться головой на мулету. — Майк был моим напарником. Отличный был парень.

— Знаю.

— Я все пытался додуматься, кто бы это мог сделать, — сказал Фостер. — Я запросил идентификационный бюллетень и прямо здесь начал просматривать фотографии убийц, внимательно останавливаясь на каждом лице. — Он побарабанил пальцами по темени. — Листаю, листаю, изучаю каждого, и так ничего не нашел, только время потерял. А ведь кто-то же убил Майка! Ну, попадись мне этот подлец, Аляска ему мечтой покажется!

— По правде говоря, — сказал Карелла, — я бы хотел там оказаться прямо сейчас.

— Жарко, да? — спросил Фостер, просто классически оценив удручающую жару и духоту.

— Да. — Уголком глаза Карелла увидел шедшего по коридору Буша. Вот он миновал заграждение и вошел. Подошел к столу Кареллы, пододвинул вращающееся кресло и с мрачным видом плюхнулся в него.

— Тяжеловатая ночка выдалась? — спросил, усмехаясь, Фостер.

— Тяжелейшая, — ответил Буш своим тихим голосом.

— Кларке чист, — сообщил ему Карелла.

— Я догадывался. Теперь в каком направлении мы двинемся?

— Вот это хороший вопрос.

— Заключение Коронера готово?

— Нет.

— Наши задержали нескольких хулиганов для допроса, — сказал Фостер. — Можем взглянуть на них.

— Где они? Внизу? — спросил Карелла.

— В Уолдорфе, — ответил Фостер, подразумевая камеры предварительного заключения для задержанных на первом этаже здания.

— Почему ты их не вызываешь?

— Да, да, сейчас, — ответил Фостер.

— А где Скиппер?

— Он в Северном отделении по расследованию убийств. Пытается подтолкнуть их на какое-нибудь реальное действие в связи в этим расследованием.

— Утренние газеты сегодня видел? — спросил Буш.

— Нет, — ответил Карелла.

— Вся первая полоса посвящается Майку. Взгляни. — Он положил газету на стол Кареллы. Тот взял ее так, чтобы было видно и Фостеру, говорившему в этот момент по телефону.

— Выстрелили в затылок, — пробормотал Фостер. — Какой-то мерзкий подонок! — проговорил он и положил трубку. Мужчины закурили, а Буш позвонил и попросил принести кофе. Все расселись по местам и заговорили. Задержанных привели раньше, чем подали кофе.

Это были двое мужчин, оба высокие, на обоих спортивные рубашки с короткими рукавами. На этом и заканчивалось их внешнее сходство. У одного из них было красивое лицо с правильными чертами и белые ровные зубы. Другой выглядел так, будто его лицо вступило в единоборство с бетономешалкой и проиграло. Карелла мгновенно узнал обоих. Мысленно он перебирал их учетные карточки из архива криминальной документации.

— Они были задержаны вместе? — спросил он у полицейского в униформе, который Привел их в отдел.

— Да, — ответил полицейский.

— Где?

— На углу Тринадцатой и Шипп. Они сидели в припаркованном автомобиле.

— А что, запрещено каким-нибудь законом? — спросил красивый.

— В три часа ночи, — добавил полицейский в униформе.

— О’кей, — сказал Карелла. — Благодарю.

— Как вас зовут? — обратился Буш к красивому.

— Вы знаете, как меня зовут.

— Повторите. Хочу услышать от вас.

— Я устал. ‘

— Еще не так устанете, пока мы все это закончим. А теперь прекращайте ломать комедию и отвечайте на вопросы. Как зовут?

— Терри.

— Какой Терри?

— Терри Маккарти. Черт возьми, что все это значит? Это шутка? Вы же знаете, как меня зовут.

— А как насчет твоего дружка?

— Его вы тоже знаете. Кларенс Келли.

— Что же вы делали в машине? — спросил Карелла.

— Рассматривали нехорошие картинки, — ответил Маккарти.

— Владение порнографическим материалом, — мрачно констатировал Карелла. — Запиши это, Хэнк.

— Эй, подождите, — поспешил Маккарти. — Я же пошутил.

— Не шути с моим временем^— прикрикнул Карелла.

— О’кей, о’кей, не огорчайтесь.

— Что вы делали в машине?

— Сидели.

— Вы всегда сидите в припаркованной машине в три часа ночи? — спросил Фостер.

— Иногда, — ответил Маккарти.

— Что вы еще делали?

— Разговаривали.

— О чем?

— Обо всем.

— О философии? — спросил Буш.

— Да, — ответил Маккарти.

— Ну и что же вы решили?

— Мы решили, что нехорошо сидеть в припаркованных машинах в три часа ночи, потому что всегда рядом окажется полицейский со своей книжечкой для штрафов.

Карелла постукивал карандашом по столу.

— Не выводите меня из себя, Маккарти, — предупредил он. — Мне не удалось сегодня выспаться, поэтому нет желания слушать ваши басни. Вы знали Майка Реардона?

— Кого?

— Майка Реардона. Детектива из этого полицейского участка.

Маккарти пожал плечами. Он повернулся к Келли:

— Мы знаем его, Кларенс?

— Да, — ответил Кларенс. — Реардон. Который звонит в колокол.

— Какой колокол? — спросил Фостер.

— В малюсенький такой колокольчик, — сказал Келли и засмеялся. Смех мгновенно прекратился, как только до него дошло, что полицейские явно не оценили его юмор.

— Видели его прошлой ночью?

— Нет

— Откуда вы знаете?

— Мы не встретили ни одного полисмена прошлой ночью, — ответил Келли.

— А обычно встречаете?

— Ну, иногда.

— Вы не были вооружены, когда вас задержали?

— Что?

— Ну-ну, продолжайте, — сказал Фостер.

— Нет.

— Это мы проверим.

— Валяйте, — ответил Маккарти. — У нас с собой даже водяного пистолета не было.

— Так чем же вы занимались в машине?

— Я только что сказал, — ответил Маккарти.

— Бабушкины сказки. Начни снова, — предложил Карелла.

Келли вздохнул. Маккарти глянул на него.

— Ну? — выжидательно спросил Карелла.

— Я следил за своей дамой, — сказал Келли.

— Да? — спросил Буш.

— Правда, — начал Келли. — Помоги, Господи, да умереть мне на этом месте, если я вру.

— Зачем вы следили? — спросил Буш.

— Ну, вы понимаете.

— Нет, не понимаю, объясните.

— Я заподозрил, что она бегает от меня.

— Бегает с кем? — спросил Буш.

— Как раз это я и хотел узнать.

— А что ты делал с ним, Маккарти?

— Я помогал ему вести слежку, — ответил Маккарти улыбаясь.

— И она действительно от вас бегает? — спросил Буш с выражением усталости на лице.

— Нет, не думаю, — ответил Келли.

— Чтобы больше не следили, — сказал Буш. — А то еще чего доброго задержат вас с орудиями взлома.

— Орудиями взлома? — возмутился Маккарти.

— Вот видите, детектив Буш, — вставил свое слово Келли, — вы нас лучше знаете.

— Убирайтесь отсюда, — сказал Буш.

— Нам можно идти домой?

— Хоть к чертям, — разрешил Буш.

— А вот и кофе, — сказал Фостер.

Допрошенные не спеша вышли из отдела. Оставшись втроем, детективы заплатили посыльному за кофе и придвинули стулья к одному из столов.

— Вчера вечером Хороший анекдот слышал, — сказал Фостер.

— Послушаем, — предложил Карелла.

— Парень работает строителем-высотником. Понимаете?

— Так.

— Работает на высоте около шестидесяти этажей на ферме-балке.

— Да?

— Раздается сигнал на обед. Он срывается с места и бежит на самый конец фермы. Усаживается и раскрывает коробку с едой. Вынимает сэндвич и очень осторожно разворачивает бумагу. Откусывает сэндвич. — Проклятье! — говорят он. — Арахисовое масло! — И бросает сэндвич с высоты шестидесятого этажа на улицу.

— Что-то нс доходит, — отпив кофе, признался Буш.

— Это еще не все, — ответил Фостер, усмехаясь и едва сдерживая веселье.

— Продолжай, — попросил Карелла.

— Он опять лезет в коробку, — продолжал Фостер, — и берет другой сэндвич. Очень аккуратно разворачивает бумагу. Открывает сэндвич. — Проклятье! — снова возмущается он. — Опять арахисовое масло! — И бросает второй сэндвич на улицу.

— Так, — проговорил Карелла.

— Он открывает третий сэндвич, — продолжал рассказывать Фостер, — на этот раз попался с ветчиной. Это его устраивает и он уплел его весь.

— Ну. это теперь на всю ночь, — перебил Буш, — надо тебе пойти поспать, Дэйв.

— Нет, минутку, минутку, — сказал Фостер. — Он открывает четвертый сэндвич. Откусывает и восклицает — Проклятье! Снова арахисовое масло! — И он снова выбрасывает сэндвич с шестидесятого этажа на улицу. А тут другой строитель сидит, только чуть выше. Он смотрит вниз и говорит: «Эй, парень, я тут смотрю на тебя с этими сэндвичами» — «Ну и что?»— парень отвечает. «Ты женат?»— спрашивает второй. «Женат». Второй парень качает головой: «Давно ли?»—'«Десять лет», — отвечает первый. «И твоя жена до сих пор не знает, какие сэндвичи ты любишь?» Первый парень, указывая пальцем на того, кто сидит выше, говорит: «Послушай, сукин сын, оставь мою жену в покое. Я сам делаю эти чертовы сэндвичи!»

Карелла расхохотался, чуть не захлебнувшись кофе. Буш глядел на Фостера с каменным выражением на лице.

— Так и не понял, — сказал Буш. — Что тут смешного, если парень женат десять лет, а его жена так и не знает, какие сэндвичи он любит? Ничего смешного тут нет. Это же трагедия.

— Так он сам делал эти сэндвичи, — ответил Фостер.

— Тогда это какая-то психологическая шутка. Такне шуточки не по мне. Нужно быть чокнутым, чтобы разбираться в них.

— А мне они нравятся, — сказал Карелла.

— Вот как? Это только подтверждает мои слова, — ответил Буш.

— Хэнк сегодня не выспался, — констатировал Карелла, обращаясь к Фостеру. Тот подмигнул.

— Я прекрасно выспался, — возразил Буш.

— Х-ха, — засмеялся Карелла, — тогда все понятно.

— Да что ты этим хочешь сказать? — с раздражением вскинулся Буш.

— О, забудем. Пей кофе.

— Мужчина не будет так шутить, если у него в сексуальном плане все в порядке. Я же не интересуюсь у тебя, сколько ты спал и спал ли вообще.

— Нет, — согласился Карелла.

— О’кей, о’кей.

В кабинет отдела вошел полицейский.

— Дежурный по отделению просил передать вам это, — сказал он. — Только что поступило из Даунтауна.

— Может заключение Коронера, — предположил Карелла, беря в руки конверт из манильской бумаги. — Спасибо.

Полицейский кивнул головой и вышел. Карелла вскрыл конверт.

— Да? — спросил Фостер.

— И еще что-то. — Он вынул карточку. — А, заключение; экспертизы пуль, извлеченных из стены театральной кассы.

— Ну-ка, посмотрим, — сказал Хэнк.

Карелла дал ему карточку. >

ПУЛЯ

Калибр Масса

Вращение Коивпество нарезов

16 л 6

45 23 г

Ширина следа: .071

Ширина нарезной отметки .158

Металл оболочки

Смятость вершины

Латунь

Нет

Убитый: Майк Реардон

Дата: 24 июля

Примечания:

Ремингтоноеская пуля извлечена из деревянной будки позади тела Майка Реардона

— Так, так, ну и что это нам — проговорил Буш, все еще чувствуя себя задетым недавним подтруниванием.

— Ничего, — ответил Карелла, — пока мы не найдем того кольта, из которого были произведены выстрелы.

— А заключение Коронера? г— спросил Фостер.

Карелла достал его из конверта.

Предварительное заключение

посмертного обследования

тела Майка Реардона.

Мужчина, на вид 42 года; хронологический возраст 38 лет. Приблизительный вес 210 фунтов, рост 182 см.

Общее обследование:

Голова: Отверстие округлой формы размером 1,0Х 1.25 см, на 3,1 см смещено влево от затылочного бугра. Края раны несколько вывернуты. В первичной и вторичной зонах повреждения наблюдаются обильные вкрапления пороховых частиц. Катетер № 22, введенный внутрь через отверстие раны в затылочной области черепа, выходит из правой глазницы. Место выхода образует зияющую рану с ровными краями размером 3,7 см в диаметре.

Второе отверстие расположено в 6,2 см в сторону от конца сосцевидного отростка височной кости размером 1,0Х 133 см. Катетер № 22, введенный внутрь этой второй раны, проходит спереди и выходит через отверстие размером около 3,5 см в диаметре в верхней челюсти с правой стороны. Края оставшейся части правой стороны челюсти раздроблены. Тело: При общем обследовании оставшейся части тела видимой патологии не обнарулдено.

Примечание: При вскрытии черепа и исследовании мозга наблюдается внедрение мельчайших осколков челюстной кости в ткани мозга. . -

Исследования: помощью микроскопа: Исследование тканей мозга показывает наличие в них мельчайших инородных частиц и костных осколков. При исследовании под микроскопом тканей мозга какой-либо патологии не обнаружено.

— Хорошо поработал, подлец, — заметил Фостер.

— Да, — согласился Буш.

Карелла вздохнул и посмотрел на часы:

— А у нас еще длинная ночь впереди.

ГЛАВА VI

С тех пор, как убили Майка, Стив Карелла еще не встречался с Тедди Франклин.

Обычно, когда, выпадала свободная минутка, он забегал навестить ее, чтобы опять умчаться по своим служебным делам. И уж, конечно, все свое свободное время старался проводить с этой девушкой, потому что любил ее.

Он встретил ее примерно полгода тому назад, когда она работала (подписывала адреса на конвертах) в одной небольшой фирме, которая располагалась на самом краю территории его полицейского участка. Однажды в фирме произошла кража со взломом и Кареллу послали туда. Он мгновенно был покорен ее красотой, назначил свидание. С этого все и началось.

Он сумел тогда и преступление раскрыть, хотя сейчас это вряд ли имело какое-то значение.

Значение имела сейчас только Тедди. Даже фирма, разделив участь большинства таких же мелких фирм, растворилась в бездне испытавших крах предприятий и оставила ее без работы, хотя и с кое-какими сбережениями, достаточными на первое время. Он искренне верил, что это будет временно и совсем ненадолго. Именно на этой девушке он хотел жениться. Именно такая ему нужна.

Размышляя о том, как ужасно медленно сменяются огни светофоров, которые не дают ему быстро подъехать к ее дому, он проклинал заключения о баллистике, отчеты Коронера и подлецов, стреляющих в затылок, он проклинал дьявольское изобретение — телефон, а заодно и то, что это изобретение абсолютно бесполезно в общении с такой девушкой, как Тедди. Он взглянул на часы. Уже приближалась полночь, а она не знает, что он придет. Однако, как бы то ни было, ему было жаль упускать такой случай. Очень уж хотелось увидеть ее.

Подъехав к жилому дому на' Риверхед, он припарковал машину и замкнул ее. На улице стояла глубокая тишина. Старый и неприметный дом был почти сплешь увит плющом. Редко светящиеся окна будто подмигивали широко расставленными глазами в ночной духоте. Почти все обитатели дома спали или собирались заснуть. Он взглянул на ее окно, обрадованный тем, что в нем еще горел свет. Быстро поднявшись по ступенькам, остановился у дверей.

Но не постучал.

Тедди не любила стука в дверь. Он взялся за ручку и медленно повернул ее из стороны в сторону. Через несколько секунд послышались шаги, дверь сначала приоткрылась, а потом широко распахнулась.

Ош стояла в арестантской пижаме в черно-белую полоску, смешно закатав штанины. Черные, как смоль, волосы ярко блестели в свете прихожей. Он закрыл за собой дверь, и в тот же миг ош оказалась в его объятиях. Потом она немного отступила назад, и он изумился особенной выразительности ее глаз и губ. Губы раскрылись в улыбке, обнажая маленькие белые зубки. Она подняла к нему лицо, и он поцеловал ее, ощущая теплоту тела под пижамой.

— Привет, — сказал он, и слова его потонули в ее поцелуе. Затем она, держа его за руку, повела в мягко освещенную гостиную.

Она подняла указательный палец к лицу, желая привлечь его внимание.

— Да? — произнес он, но в ответ она покачала головой, тут же передумав и желая, чтобы он сначала сел. Она поправила подушку, и он уселся в удобное кресло, а сама она опустилась на подлокотник, склонив голову на бок, и вновь повторила тот же текст.

— Продолжай, я слушаю, — ответил он.

Она внимательно смотрела на его губы, потом улыбнулась. Указательный палец опустился. На левой стороне груди к ее арестантской пижаме был пришит белый ярлычок. Она провела по нему указательным пальцем. Он пригляделся.

— Я вообще-то не рассматриваю подробности, из которых состоит твоя привлекательность, — с улыбкой сказал он, на что она понимающе закивала головой. На этом ярлычке, в подражание тюремному стандарту, она чернилами вывела цифры. Он внимательно их посмотрел.

— Это же номер моей бляхи, — воскликнул он, и улыбка моментально расцвела на его губах. — За это тебя стоит поцеловать, — сказал он.

Ош покачала головой.

— Не хочешь?

Снова покачала головой.

— Почему?

Ош сжала и разжала пальцы правой руки.

— Ты хочешь что-то сказать?

Ош кивнула.

— О чем?

Неожиданно она встала с кресла. Он смотрел, как она шла по комнате, невольно следя за движениями ее аккуратненького округлого зада. Подойдя к приставному столику, она взяла газету. Поднесла к нему и указала на помещенную на первой странице фотографию Майка Реардона, нежащего на асфальте с размозженной головой.

— Да, — грустно сказал он.

Теперь в ее лице отразилась печаль, чрезмерная печаль, поскольку Тедди не умела ни произносить слова, ни слышать их. Поэтому лицо ее служило единственным говорящим инструментом, отражавшим ее мысли и чувства несколько преувеличенно, даже для Кареллы, который умел понимать малейший нюанс в выражении ее глаз и губ. Но эта утри- рованность не была фальшивой, так как отражала ее истинное страдание. Она никогда не видела Майка Реардона, но Карелла часто о нем рассказывал, и ей казалось, что она его хорошо знала.

Тедди подняла брови и протянула одновременно обе руки, как бы спрашивая Кареллу: «Кто?» И он, сразу поняв, ответил:

— Мы еще не знаем. Поэтому я и не приходил. Мы расследуем это. — Он заметил некоторое замешательство в ее глазах. — Я слишком быстро говорю? — спросил он.

Оца покачала головой.

— Что с тобой?

Она бросилась к нему и неожиданно безутешно заплакала, а он только и смог произнести — Эй, ну, ну, не надо, успокойся. — И тут же осознал, что она, уткнувшись головой ему в плечо, не поймет его по движению губ. Он приподнял ее подбородок:

— Всю рубашку мне замочишь, — пошутил он.

Она кивнула головой, пытаясь унять слезы.

— Так что же случилось?

Она медленно подняла руку и так легко коснулась его щеки, словно мимо прошло легкое дуновение ветерка, потом ее пальцы нежно погладили его губы.

— Ты беспокоилась обо мне?

Она кивнула.

— Не стоит так волноваться.

Она снова кивнула в сторону первой страницы газеты.

— Наверное, это какой-то сумасшедший, — сказал Карелла. .

Она подняла лицо и встретилась с ним своими карими, широко раскрытыми глазами, все еще мокрыми от слез.

— Я буду осторожен, — пообещал он. — Ты меня любишь?

Она закивала и быстро опустила голову.

— Ну что с тобой?

Она пожала плечами и улыбнулась смущенно и робко.

— Ты по мне скучала?

Она снова кивнула.

— Я тоже соскучился по тебе.

Она снова подняла голову, и что-то еще промелькнуло в ее глазах. Если бы в этот момент он внимательно пригляделся, то прочитал бы в ее глазах нечто вроде вызова ему, поскольку она действительно по нему скучала, но этот момент ускользнул от его внимания. Он пристально всматривался в выражение ее глаз и наконец понял, что она хотела ему сказать.

— О, — только и произнес он.

Она поняла, что до него дошел смысл ее выражения и, приподняв бровь, медленно и кокетливо-выразительно кивнула головой, повторяя его «о», беззвучно округляя губы.

— Ты прямо кокетка, — шутливо сказал он.

Она кивнула.

— Ты меня любишь только за мое сильное молодое тело.

Она кивнула.

— Ты выйдешь за меня замуж?

Снова кивнула.

— Я ведь десятки раз просил тебя об этом.

Она пожала плечами и опять кивнула, необычайно повеселев.

— Когда? ’

Она показала к него.

— Ну хорошо, я назначу день. У меня будет отпуск в августе. Тогда мы и поженимся, о’кей?

Она сидела застыв и пристально глядя на него.

— Да, так и будет.

Казалось, она вот-вот опять заплачет. Он обнял ее и сказал:

— Так будет, Тедди. Тедди, дорогая, так и будет. Не волнуйся об этом, Тедди. Ведь я искренне желаю, чтобы так было. Я люблю тебя и хочу на тебе жениться, я уже давно мечтаю об этом, что если я и дальше буду просить тебя, то с ума сойду. Я люблю тебя такой, какая ты есть, я бы ничего не изменил в тебе, дорогая, так что не тревожься, пожалуйста, не беспокойся. Это… это ничего для меня не значит, Тедди. Маленькая Тедди, моя маленькая Теодора, это ничего для меня не значит, понимаешь? Ты для меня значишь больше, чем любая другая женщина, гораздо больше, поэтому прошу тебя, выходи за меня замуж.

Она взглянула на него, желая что-то сказать, поскольку не могла поверить своим глазам, удивляясь, почему такой красивый мужчина, как Стив Карелла, такой замечательный, как Стив Карелла, такой смелый и сильный, такой обаятельный, как Стив Карелла, хочет жениться на такой девушке, как она, на девушке, которая никогда не сможет сказать ему: «Я люблю тебя, дорогой. Я обожаю тебя». Но он, держа ее в крепких объятиях, снова попросил об этом. И теперь она поверила, что для него она такая же, как была бы любая другая женщина, даже больше, чем любая другая, как сказал он.

— О’кей? — спросил он. — Разрешишь мне заверить тебя?

Она кивнула, на этот раз слегка.

— Прямо сейчас?

Она уже не кивнула, а подняла голову и ответила губами, его руки еще крепче прижали ее, убедив в том, что он ее понял. Она высвободилась из его объятий — он только и успел проговорить «Эй!»— как она уже быстро шла на кухню.

Когда она вернулась, держа в руках бутылку шампанского, он произнес:

— Ну, я пропал!

Она вздохнула, соглашаясь, что он, несомненно, пропадет, и игриво шлепнула себя по бедру.

Она подала ему бутылку, сделав при этом глубокий реверанс, что выглядело очень забавно в ее арестантской пижаме, и уселась на пол, скрестив ноги, пока он открывал бутылку.

Шампанское выстрелило оглушительным хлопком, хотя она не слышала звука. Зато видела, как пробка вылетела из горлышка бутылки и ударилась в потолок, и вслед за ней брызнул пенящийся фонтан, обливая колени и руки.

Она захлопала в ладоши, потом поднялась и пошла за бокалами. Он налил сначала немножко в свой бокал, приговаривая:

— Вот так делают, чтобы снять налет, всяких жучков и прочее. Затем наполнил ее стакан и вновь свой, долив его до краев.

— За нас, — произнес он.

Она медленно развела руки в стороны.

— За долгую, долгую счастливую любовь, — добавил он.

Тедди счастливо кивнула.

— И за нашу свадьбу в августе. — Их стаканы сблизились, издав мелодичный звон. Они отпили по глотку, и она от удовольствия широко раскрыла глаза и восторженно подняла голову.

— Ты счастлива?

— Да, — ее глаза красноречиво твердили — да, да.

— Это правда, что ты говорила?

Она вопросительно подняла бровь.

— О том, что ты… скучала обо мне?

— Да, да, да, — говорили ее глаза.

— Ты красивая.

Тедди снова сделала реверанс.

— И все в тебе красиво. Я люблю тебя, Тедди. Боже, как я люблю тебя.

Она поставила стакан и взяла его за руку. Сначала поцеловала ладонь, потом тыльную сторону руки. Затем повела его в спальню. Легкими движениями она расстегнула ему рубашку, сняла брюки. Он лег на постель, и она выключила свет. Без застенчивости и смущения она разделась и подошла к нему.

А тем временем, когда они предавались неге и ласке в маленькой комнатке большого жилого дома, по улице шел человек по имени Дэвид Фостер. Он возвращался домой, где жил с матерью. По дороге он размышлял о своем напарнике Майке Реардоне и настолько погрузился в тяжелые мысли, что не услышал шагов позади себя. А когда, наконец, услышал их, было слишком поздно.

Он только хотел обернуться, как в тот же миг автоматический кольт сорок пятого калибра выплюнул в темноту ночи оранжевое пламя — раз и второй, потом еще и еще раз. И Дэвид Фостер, схватившись за грудь коричневыми пальцами, окрасившимися кровью, упал на асфальт, бездыханный.

ГЛАВА VII

Какими словами можно утешить мать, сына которой уже нет в живых? Вообще вряд ли можно найти подходящее для такого случая слово.

Карелла сидел в раскладном полотняном кресле и смотрел на миссис Фостер. Утреннее солнце проникало сквозь опущенные жалюзи в небольшую опрятную гостиную полосками сверкающих лезвий на фоне прохладного полумрака. На улице по-прежнему стоял невыносимый зной, и было приятно посидеть в этой прохладной гостиной. Однако в данном случае сюда его привела смерть, и он бы предпочел лучше остаться на жаре.

Миссис Фостер была невысокой худенькой женщиной. Лицо ее, покрытое морщинами и оспинками, было таким же коричневым, как у Дэвида. Она, сгорбившись, сидела в кресле, изнуренная маленькая женщина с увядшим лицом и сморщенными руками, и Карелла «одумал, что ее, бедняжку, может и ветром унести. Он видел ее безграничное горе, спрятанное будто под маской застывшего изможденного лица.

— Дэвид был добрым мальчиком, — сказала она. Голос у нее был глухой и мрачный. Он пришел поговорить о смерти, и теперь ему чувствовался запах смерти, исходящий от этой женщины, слышался голос смерти в ее надтреснутом голосе, и он подумал, как странно, что Дэвид Фостер, ее сын, который всего несколько часов назад был живой, сильный и молодой, теперь был мертв, а его мать, вероятно, не раз мечтавшая о том, чтобы заснуть вечным сном, была жива и беседовала сейчас с ним, Кареллой.

— Всегда был хорошим мальчиком… Вот так растишь их, — продолжала миссис Фостер, — и боишься, как бы с ними чего не случилось. Мой муж был хорошим работником, но умер еще молодым, и мне всегда нелегко приходилось добиваться, чтобы Дэвид не знал нужды. Но он всегда был хорошим, всегда. Бывало придет домой и расскажет, чем другие ребята занимаются — воровством или чем-нибудь вроде этого. А я всегда была уверена, что с иим будет все в порядке.

— Да, миссис Фостер, — сказал Карелла.

— И его все здесь любили, — продолжала миссис Фостер, качая головой. — И все ребята, с которыми он рос, н все взрослые. Люди в округе, господин Карелла, не очень-то жалуют полицейских. Но они любили Дэвида, потому что он вырос среди них, и он был частью их самих и, думаю, они даже немного гордились им так же, как и я гордилась им.

— Мы все им гордились, миссис Фостер, — ответил Карелла.

— Ведь правда, он был хорошим полицейским?

— Да, он был отличным полицейским.

— Тогда почему кому-то захотелось убить его? — спросила миссис Фостер. — О, я знаю, у него была опасная работа, но это другое дело. Ведь он даже не дежурил в тот момент. Шел домой. Кому захотелось застрелить моего мальчика, господин Карелла? Кому захотелось убить моего мальчика?

— Именно об этом мне бы хотелось с вами поговорить, миссис Фостер. Думаю, вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов?

— Если это поможет найти того, кто убил Дэвида, я готова весь день отвечать на ваши вопросы.

— Он когда-нибудь рассказывал о своей работе?

— Да. Он всегда рассказывал мне, что случилось на участке, над чем он работал. Он рассказывал мне о том, как убили его напарника, как он мысленно перебирал фотографии убийц, надеясь напасть на верный след.

— Он больше ничего не рассказывал об этих фотографиях? Он не говорил, подозревал ли кого-нибудь?

— Нет.,

— Миссис Фостер, а что можно сказать о его друзьях?

— У него все были друзьями.

— А у него не было какой-нибудь записной книжки, где были бы их адреса и фамилии?

— Не думаю, чтобы у него была такая книжка с адресами, но у телефона лежит какой-то блокнот, он всегда им пользовался.

— Можно его взять с собой?

— Конечно.

— У него была девушка?

— Нет, постоянной не было. Он встречался со многими девушками.

— А дневник он вел?

— Нет.

— А фотографии не собирал?

— Нет. Он очень увлекался музыкой. Он всегда крутил пластинки, когда бы ни…

— Нет, не фонограммы, а фотографии.

— О нет, он носил несколько фотографий в своем бумажнике, но это и все. '

— Он вам когда-нибудь рассказывал о том, где проводил свободное время?

— О, в самых различных местах. Он очень любил театр. Постановки я имею в виду. Он туда часто ходил.

— А друзья детства? Часто он с ними встречался?

— Нет, не думаю.

— Он выпивал?

— Несильно.

— Часто или нет он ходил в бары поблизости? То есть, выпивал ли в публичных местах?

— Не знаю. .

— Получал ли он какие-нибудь письма с угрозами?

— Он никогда не говорил об этом.

— Не замечали ли ничего необычного в его поведении при разговоре по телефону?

— Необычного? Что вы имеете в виду?

— Ну, что-нибудь такое, что он пытался бы скрыть от вас. Или был обеспокоен… ну, что-нибудь вроде этого. Звонки с угрозами, например, миссис Фостер.

— Нет, не припоминаю ничего необычного в его разговорах по телефону.

— Понятно. Да— Карелла посмотрел в свои записи. — Думаю, достаточно. Мне пора идти, миссис Фостер, поскольку большая работа предстоит. Если позволите, я бы взял тот телефонный блокнот.

— Да, конечно, — она встала, и он проводил взглядом ее хрупкую фигурку, направившуюся из гостиной в одну из спален. Вернувшись, она подала ему блокнот и сказала — Держите его у себя сколько понадобится.

— Спасибо, миссис Фостер, пожалуйста, знайте, что мы все разделяем ваше горе, — запинаясь проговорил он.

— Найдите убийцу моего мальчика, — попросила миссис Фостер. Она протянула свою худенькую руку и крепко пожала его руку. Он невольно удивился силе этого рукопожатия и той стойкости, которая отразилась в ее глазах и лице. И только когда он был на лестничной площадке, дверь за ним захлопнулась, он услышал приглушенные рыдания, доносившиеся из глубины квартиры.

Он спустился по ступенькам вниз к машине. Подойдя, снял форменку, вытер лицо и сел на заднее сиденье обдумать свою схему расследования:

Показания свидетелей: Нет.

Мотив: Месть? Связь с Майком? Проверить заключение экспертизы по баллистике.

Число убийц; Двое? Один Майка, один Дэвида. Или все это связано?

Справочный банк данных: Повторная работа.

Оружие: Автоматический кольт сорок пятого калибра.

Путь движения убийцы: *

Дневники, журналы, письма, адреса, номера телефонов, фотографии: Установить с помощью матери Дэвида.

Связи, родственники, любовницы, враги и т. ди Тоже с помощью матери.

Места частого посещения: Тоже с помощью матери. Привычки: Тоже через мать.

Следы н улики на месте преступления: Отпечаток каблука на собачьем помете. В лаборатории четыре гильзы, две пули. Обнаруженные отпечатки пальцев: Нет.

Карелла почесал затылок, вздохнул, мысленно кляня жару, и поехал в Управление полицейского участка посмотреть, не поступило ли новое заключение экспертизы по баллистике.

Вдова Майка Реардона была полногрудой женщиной в возрасте около сорока лет, с темными волосами и зелеными глазами. Ее ирландского типа носик был усеян веснушками. Такое лицо, как у нее, обычно можно встретить на рекламе для каруселей или каких-нибудь морских прогулочных аттракционов, лицо, которое, кажется, в любую минуту готово рассмеяться или развеселиться как у девчонки, которую на пляже неожиданно обрызгали водой. Девушкой она была такой, которая способна опьянеть от одного только запаха пробки вермута, такой, которая по воскресеньям посещала церковь, такой, которая принадлежала к Ньюмен клубу, и такой, которая еще два дня оставалась девственницей после того, как Майк объявил ее своей невестой. У нее были красивые ноги, очень белое и хорошо сложенное тело. Звали ее Мэй.

В тот жаркий день 25 июля она, одетая в черное, сидела, сложив руки на коленях. И никакого смеха не было на ее лице, будто созданном специально для рекламы морских прогулочных аттракционов. '

— Я еще не сказала детям, — проговорила она, обращаясь к Бушу. — ^ети не знают. Как я им скажу? Что я могу сказать?

— Нелегкое дело, — ответил Буш своим спокойным голосом. Его голова вспотела и волосы слиплись. Он уже давно не стригся, и его непослушные рыжие волосы в такую жару выглядели просто вызывающе.

— Да, — сказала Мэй, — принести вам пива или еще чего-нибудь? Очень жарко. Майк любил выпить пива, когда приходил домой. Сколько бы не было времени, он всегда пил пиво. Он был очень организованным человеком. Я имею в виду, что он все делал аккуратно и вовремя. Мне кажется, он даже не смог бы заснуть, если бы не выпил стакан пива, придя домой.

— Он заходил в бары поблизости?

— Нет, он всегда дома пил пиво. Виски — никогда. Только стакан — два пива. '

— Майк Реардон, — размышлял Буш. — Он был полицейским и моим другом. А теперь стал жертвой и трупом, и я расспрашиваю о нем

— Мы все собирались купить кондиционер, — сказала Мэй. — Наконец, поговорили об этом. В квартире бывает невыносимо жарко, видимо потому, что соседнее здание стоит очень близко.

— Да, — произнес Буш. — Миссис Реардон, не было ли у Майка каких-нибудь врагов? Я имею в виду людей вне службы.

— Нет, не думаю. Майк был очень общительным. Ну вы работали с ним, знаете.

— А не могли бы вы мне рассказать, что было в ту ночь, когда его убили? Перед тем, как он вышел из дома?

— Я спала, когда он ушел. Обычно, когда он уходит на службу с двенадцати ночи до семи утра, мы всегда спорили, ложиться нам хоть немного поспать перед его уходом или нет.

— Спорили?

— Ну, вы понимаете, мы обсуждали это. Майк предпочитал не спать, а на мне двое детей, и уже к десяти часам я просто валюсь с ног. Поэтому он обычно уступал, и в такие ночи мы ложились спать рано, наверное, около дейяти.

— Вы спали, когда он собирался уходйть?

— Да, но * сразу проснулась перед тем, как ему уйти.

— Он что-нибудь вам сказал? Что-нибудь, что может свидетельствовать о предполагаемой засаде? Получал ли он угрозы или что-либо в этом роде?

— Нет. — Мэй Реардон взглянула на свои часы. — Мне уже пора идти. Я должна быть в похоронном бюро. Хотела бы попросить вас об одном. Я знаю, что вы исследуете… тело и… но семья… Ну, семья придерживается старомодных традиций, и мы хотели бы… хотели бы сделать некоторые приготовления. Не могли бы вы сказать, когда… вы закончите с телом?

— Скоро, миссис Реардон. Мы не хотим терять ни единого шанса. Тщательное исследование тела может приблизить нас к обнаружению убийцы

— Да, я знаю. Мне не хочется, чтобы вы думали… это только из-за семьи. Они задают вопросы. Они не понимают. Им неведомо, что это такое, когда его уже нет в живых, когда просыпаешься утром и не… не находишь его рядом. — Она закусила губу и отвернулась. — Простите меня. Майку бы™ бы это не понравилось. Майку бы не хотелось, чтобы я.. — Она покачала головой и непроизвольно проглотила слюну. Буш наблюдал за ней, чувствуя внезапный прилив сострадания к этой женщине, которая была женой, ко всем женам, от которых насильно отрывали мужей. Его мысли перенеслись на Элис, и непроизвольно он подумал, что бы она чувствовала, если бы пуля остановила его, но он постарался выбросить эту мысль из головы. Ничего хорошего — иметь такие мысли. Особенно в эти дни. Особенно после двух убийств подряд. Господи, может это какой-нибудь псих, болтающийся на свободе и взявший на мушку весь штат нашего проклятого участка?

Да, возможно.

И очень возможно, поэтому ничего нет хорошего в мыслях о том, как будет реагировать Элис в случае его собственной смерти. Только начни думать, и такие мысли заполонят рассудок, а когда потребуется ясный ум, чтобы быстро среагировать на возможную опасность, у тебя его уже не будет. Вот тогда-то ты становишься совершенно беспомощным, как котенок в реке.

О чем думал Майк Реардон, когда его настигла пуля?

А какие мысли были у Дэвида Фостера, когда четыре пули разорвали его тело?

Конечно, возможно, что обе эти смерти не связаны между собой. Возможно, но не очень верится. Уж очень совпадает способ совершения этих убийств, и когда придет заключение экспертизы по баллистике, будет совершенно ясно, дело ли это рук одного человека или др-

Буш был склонен предпо. мн'ать, что "^>то совершил один и тот же человек.

— Если больше ничего не хотите у меня спросить, я пойду, — проговорила Мэй. Она взяла себя в руки и прямо посмотрела ему в лицо, побледнев и широко раскрыв глаза.

— Разве что если вы соберете какие-нибудь записные книжки с адресами, номерами телефонов, фотографии, вырезки из газет, которые у него, может быть, хранились, — все, что могло бы дать нам ниточку, которая бы привела к его друзьям или даже родственникам, я буду вам очень признателен

— Да, я сделаю Ло, — ответила Мэй.

— Так вы ничего необычного не можете вспомнить, что могло бы пролит'' хоть какой-то свет на все это, не так ли?

— Нет, ничего. Детектив Буш, а что мне детям сказать? Я проводила их в кино. Сказала, что папа еще на службе. Но сколько я могу скрывать это? Как сказать двум ребятишкам, что их папа умер? О Господи, что же мне делать?!

Буш молчал. Через несколько минут Мэй Реардон ушла.

Днем 25 июля в три часа сорок две минуты на стол Кареллы легло заключение экспертизы по баллистике. Под микроскопом проводилось сравнительное исследование гильз и пуль, обнаруженных на месте убийства Майка Реардона, гильз и пуль, которыми был убит Дэвид Фостер.

Из этого заключения следовало, что в обоих случаях применено одно и то же оружие.

ГЛАВА VIII

В ту ночь, когда был убит Дэвид Фостер, по мусорным ящикам беспечно слонялась в поисках пищи какая-то дворняга, которой вдруг приспичило подзадержаться на одном из тротуаров. Аккуратностью она, надо полагать, не отличалась, но столь же неосмотрительным оказался человек, оставивший на этом месте свой след от каблука, над которым теперь трудились лаборанты, хотя и не без некоторого отвращения.

Отпечаток каблука сразу сфотографировали, не потому что лаборантам захотелось пощелкать фотоаппаратом, а просто потому, что преступления часто раскрываются с помощью фотографий оставленного следа. Отпечаток поместили на черную картонку со шкалой, измерили его в дюймах. С помощью треножника фотоаппарат установили так, что его линзы располагались параллельно поверхности следа во избежание малейшего искажения. Довольные тем, что след теперь увековечен для потомков, по крайней мере, фотографически, лаборанты принялись за более грязную работу — отливку отпечатка.

Один из них налил в пластмассовую чашечку около стакана воды, потом осторожно стал насыпать гипс не перемешивая, а давая ему осесть на дно. Он продолжал добавлять гипс до тех пор, пока вода не перестала его пропитывать. Затем он передал чашку другому лаборанту, который подготавливал отпечаток следа к нанесению на него смеси.

Поскольку отпечаток был на мягком материале, его сначала опрыскали шеллаком, а затем, покрыли тонкой пленкой масла. Гипсовую смесь перемешали и осторожно нанесли специальной ложечкой на подготовленный отпечаток. Когда толщина покрытия достигла одной трети дюйма, лаборанты равномерно распределили по поверхности кусочки шнура и мелкие щепочки для придания слепку прочности, стараясь не нарушить отпечаток. Затем они нанесли еще слой гипса и оставили затвердевать. Время от времени они пробовали прочность гипса, пытаясь по его температуре определить степень его затвердения.

Поскольку это был единственный отпечаток, и даже не полный, и поскольку невозможно по одному отпечатку определить всю схему походки по формуле:

с помощью которой рассчитывается полная картина походки человека — длина и частота шага, наибольшая ширина и длина левой и правой ступней, наличие или отсутствие каблуков, — то лаборанты сделали все возможное на том материале, которым они располагали.

Тщательно все взвесив, они пришли к выводу, что каблук был сильно сношен с внешнего края. Эта особенность дала основание предположить, что хозяин каблука, несомненно, ходит по-утиному, вразвалочку. Кроме того, они установили, что каблук уже побывал в починке и подбит резиной, и что третий гвоздь со стороны подошвы слева согнут. Наверное, это произошло, когда прибивали новую набойку.

И совершенно случайно, если только этот отпечаток действительно оставлен убийцей, на каблуке четко различалось фирменное клеймо «О’Салливан»— знак самой лучшей американской обувной фирмы.

Давно знакомая шутка судьбы. Но лаборантам было не до улыбок.

Газеты тоже не смеялись.

Они восприняли факты убийства полицейских с особой серьезностью. Две утренние информационные газеты удивительно по-разному озаглавили материал об одном и том же происшествии в связи со смертью Дэвида Фостера: «Второе yбиство полицейского» и «Убийца сражает второго полицейского».

Вечерняя газета, не желая отставать от утренних информационен, выплеснула на свои полосы дерзкий заголовок: «Убийца бродит по улицам». А потом, поскольку именно эта газета стремилась быть в курсе всех событий и отражать то, что в данный момент интересовало читателя — будь то Даниэл Бун или теплое белье — лишь бы завоевать побольше Читателей, на первой странице поместила большой красный заголовок, буквально кричавший: «Полицейские джунгли. Что происходит в нашем районе?». Затем более мелкими белыми буквами по красному фону: «См. Мюррей Шнейдер, стр. 4».

И тот, у кого хватило мозгов пробраться через полуголых красоток и бесстрастный либерализм первых трех страниц, на четвертой обнаружил, что Мюррей Шнейдер обвинял в смерти Майка Реардона и Дэвида Фостера «наше коррумпированное, погрязшее во взятках, управляемое мерзавцами гестапо». «

А тем временем в отделе «погрязшей во взятках» сыскной группы «коррумпированного» 87-го полицейского участка стояли два детектива Стив Карелла и Хэнк Буш, высыпаз на стол фотокарточки, отобранные из архива по делам бывших заключенных такими же «коррумпированными» как они, коллегами.

— А давай-ка так прикинем, — предложил Буш.

— Я слушаю, — ответил Карелла.

— Предположим, что какого-нибудь хулигана Майк и Дэйв на чем-то поймали, может же такое быть?

— Допустим.

— А судья дает ему срок, и он получает полный пансион вдали от штата на пять — десять лет. О’кей?

— О’кей.

— Потом он выходит. У него было много времени подумать об этом, масса времени, чтобы превратить свое раздражение во всеобъемлющую ненависть. И первое, что он решает, это убить Майка и Дэйва. И вот он выходит на них. Сначала он убивает Майка, потом спешит побыстрее расквитаться с Дэйвом, пока еще не улеглась его ненависть. И убивает его.

— Все это складно, — произнес Карелла.

— Вот почему я не доверяю этому подонку Фланнагану.

— Почему не доверяешь?

— Ты только посмотри на фотографию. Его дела: кража со взломом, хранение орудий взлома, изнасилование — все в 1947 году. Майк и Дэйв поймали его на последнем преступлении — краже со взломом. В процессе следствия раскрылись и остальные. Он получил десять лет. А месяц тому назад после пяти лет заключения его выпустили на свободу условно.

— Так.

— И все же я не понимаю, почему ему сократили срок заключения с десяти до пяти лет? Не может быть, чтобы он исправился за это время. Но между прочим, Фланнаган никогда на дело не носил с собой оружие. У него не было ничего. Он был джентльменом.

— Оружие достать не трудно.

— Конечно. Но что-то он мне не кажется таковым.

— Тем не менее надо бы его проверить, — сказал Карелла.

— О’кей. Но я бы хотел сначала проверить другого. Ордиз. Луис. «Диззи». Взгляни на портрет.

Карелла поднес карточку ближе к глазам. Это был белый прямоугольник размером 4Х 6, поделенный на меньшие формы и размеры.

— Наркоман, — заметил Карелла.

— Да. Представляю, какую ненависть может взрастить наркоман за четыре года.

— Он никуда не уехал?

— Скрылся куда-то в начале месяца, — ответил Буш. — На этот раз, думаю, попалась индейка, несущая золотые яйца. Уж этот не будет лелеять братскую любовь к полицейским, которые его арестовали.

— Не будет.

— Взгляни на эту карточку.* Он был задержан в 1952 году по обвинению в насилии. Но это, если верить ему на слово, было еще до того, как он пристрастился к наркотикам. И он носил с собой кольт сорок пятого калибра. Оружие имело глушитель, но тем не менее оно оставалось кольтом. Вернемся к 1949 году. Опять насилие, перестрелка в баре. При нем опять был кольт того же калибра, на этот раз без глушителя. Ему тогда повезло, легко отделался — был осужден условно.

— Кажется, везет всем, у кого есть кольт сорок пятого калибра.

— Как и тому, кто убил Майка и Дэйва. Что скажешь?

— Скажу, что мы еще не прекратили поиски. Где же он?

Буш пожал плечами.

— Твои предположения не лучше моих.

Дэнни Джимп в детстве перенес полиомиелит. Ему еще повезло, что тот его не очень искалечил. После болезни он стал слегка прихрамывать, за что и получил кличку, прилипшую к нему теперь до конца его дней. Настоящую его фамилию — Нельсон — редко кто знал, и во всей округе его звали Дэнни Джимп. Даже письма адресовали на это прозвище.

Дэнни было уже пятьдесят четыре года, но ни по лицу, ни по фигуре этого нельзя было сказать. Роста он был очень маленького, да и все в нем было мелковато: кости, черты лица, глаза, телосложение. Двигался он своеобразной развинченной в бедрах походкой, и принять его можно было скорее за подростка. Говорил он высоким пронзительным голосом, и на лице его не было ни морщин, ни каких-либо других примет, которые бы свидетельствовали о возрасте.

Дэннн Джимп был осведомителем.

Он был очень ценным человеком. Детективы 87-го участка регулярно заходили к нему, и Дэннн всегда был готов услужить им чем мог. Редко бывало, когда Дэнни не мог получить какую-либо нужную им информацию. В таких случаях они обращались к другим осведомителям. Где-то кто-то всегда владел нужной информацией, и вопрос заключался лишь в том, чтобы в нужный момент найти нужного человека.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ

Полиц. участок (Фамилия, имя и нниц.)

87-ой ОРД ИЗ Луис <Диззи»

Дата и время ареста Адрес заключенного

Май, 2, 1952 19.00 6-я Южная улица, 635

Пол Цвет кожи Дата рожден. Место рожд. Вид на жи-

Мес. День Год Сан-Хуан тельство

Мужск. Белый 8 12 1912 Пуэрто-Рико Приезжий

Сои/тальное пол.

Женат Холост

Читает и пишет Род занятий

Да Нет Мойщик посуды

Имеет ли постоянную работу Да Нет

Обвинение

Насилие

ПЛ 1751

Раздел I

Отягчающее обстоятельство

Хранение наркотиков с попыткой продажи

Дата-время совершения 512152 19XX)

Номер иска

ЗЗА-411

Номер уголовного дела

ДД 179-52

Место совершения преступления

6-я Южная улица, 635

Полицейский участок 87-ой

Фамилия истца

Адрес истца офицеры

(фамилии) Майк Реардон и Дэвид Фостер

Звание Дет. 3-го разряда Дет. 2-го разряда

Подразделение Сыскное Бюро

Заключение под стражу Жалоба Поручительство

Решение суда

Приговорен к четырем годам заключения в государственной тюрьме, Осининг, Нью-Йорк

Дата 7/6/52

Судья Суд

Филдс

Обычно Дэнни проводил время в баре под названием «Эцдиз Паб» в третьем отсеке с правой стороны. Он не только не был алкоголиком, но даже никогда не выпил лишнего. Просто ходил в бар как на службу. Это было дешевле, чем снимать какое-то помещение в городе, к тому же дополнительным удобством здесь был телефон, которым он часто пользовался. Да и сам бар служил прекрасным местом для подслушивания, что составляло половину бизнеса Дэнни, другую половину — разговоры.

Дэнни сидел напротив Кареллы и Буша и слушал. Потом он заговорил. .

— Диззи Ордиз, — сказал он. — Да, да.

— Ты знаешь, где он?

— А что он натворил?

— Не знаем.

— Последний раз слыхал, что он в тюрьме.

— Он освободился в начале месяца.

— Условно?

— Нет.

— Ордиз, Ордиз. О да. Он наркоман.

— Вот именно.

— Можно найти. А что он наделал?

— Может ничего, — ответил Буш. — А может, такого натворил!

— О! Вы подозреваете его в этих убийствах полицейских? — спросил Дэнни.

Буш пожал плечами.

— Это не Ордиз. Попали пальцем в небо.

— Откуда ты знаешь?

Дэнни отхлебнул пива и взглянул на вращающийся над головой вентилятор.

— И не подумал бы даже, что здесь есть вентилятор, такая духота, правда? И ведь конца этой жаре еще не видно. В Канаду собираюсь поехать. Друг у меня там. В Квебеке. Бывали когда-нибудь в Квебеке?

— Нет, — ответил Буш.

— Там хорошо. Прохладно.

— Так как насчет Ордиза?

— С собой беру. Хочет поехать, — сказал Дэнни и рассмеялся собственной остроте.

— Сегодня он в ударе, — сказал Карелла.

— А я всегда в ударе, — ответ и- Дэнни. — Вон у моего порога «выстраивается в очередь столько дам, сколько вам не насчитать и на панели. Остроумнее меня и нет.

— А мы и не знали, что ты такой сводник.

— Я — нет. Все это по любви.,

— Так сколько любовниц ты обеспечил Ордизу?

— Не подглядывал за ним. Ды и вы не беспокойтесь. Меня тошнит от наркоманов.

— О’кей. Тогда где он?

— Пока не знаю. Дайте время.

— Сколько?

— Час, два. За наркоманами нетрудно проследить. Поговорить с толкачами наркотиков, свистнуть, и вот он, берите. Прибежит, высунув язык. Это значит, что он вернулся к прежнему и еще сильнее увяз. На это можно нажать.

— Может, он уже завязал с этим, — предположил Карелла. — И на это уже не нажмешь.

— Никогда не бросит, — ответил Дэнни. — Не слушайте сказки. Ему, вероятно, тайно привозят наркотики по реке. Я найду его. Но если вы думаете, что он укокошил ваших дружков, то ошибаетесь.

— Почему?

— Я нигде его не видел. Его здесь нет. Настоящий тром- беник, если выразиться по-иностранному. Он не знает даже, как от бомбы спрятаться. Единственное, в чем он вообще разбирается, это лошади. Такой он, Ордиз. Один только Белый Бог правит им.

— Реардон, и Фостер посадили его, — сказал Карелла.

— Ну и что? Думаете, наркоманы могут вынашивать зло? Да ему об этом и думать некогда. Ему бы только найти, у кого порошочек добыть. Этот парень, Ордиз, уже наполовину ослеп от наркотиков. Прямо перед собой он почти ничего не видит и не в состоянии выстрелить даже в большой палец своей ноги. И он-то пойдет убивать полицейских? Уж не смешите.

— Как бы там ни было, нам надо его увидеть, — сказал Буш.

— Понятно. Я не собираюсь указывать вам, как поступать. Это не мое дело. Но я знаю только, что парень этот из Скваресвиля. У него и в помине нет «сорок пятого калибра».

— За всю жизнь у. него их было немало, — возразил Карелла.

— Только играл в них, только играл. Если он когда-нибудь выпускал пулю из этой штуковины, хотя бы за сотню ярдов, его потом целую неделю разбирал понос. Уж, поверьте мне, он ни о чем, кроме героина, и не помышляет. Не зря же ему дали кличку Диззи — дурнота. Ему всегда дурно. Сейчас он где-нибудь бабочек ловит. Гоняется за ними, воодушевленный героином.

— Не доверяю я наркоманам, — сказал Буш.

— Я тоже, — ответил Дэнни. Но этот парень не убийца, поверьте мне. Он не знает даже, как время убить.

— Сделай нам одолжение.

— Да.

— Найди его. Наш телефон ты знаешь.

— Само собой. Позвоню через час или около того. Это не составит труда. Наркомана в два счета можно найти.

ГЛАВА IX

26 июля в двенадцать часов дня жара достигла 95,6 градусов по Фаренгейту. В управлении полицейского участка два вентилятора перемалывали тяжелый душный воздух, вползающий в открытые окна с решетками. Все в отделе сыскной группы, казалось, поникло под постоянно гнетущим напором духоты. Только шкафы с документами и рабочие столы «выглядели бодро». А что касается отчетов, архивных карточек, картона, конвертов, докладных записок — все эти бумаги стали влажными и липкими на ощупь, сразу приставали туда, куда их клали, цеплялись и слипались, становясь прозрачными от влажности.

Мужчины в отделе работали в летних рубашках, промокших от пота, пятна которого как большие темные амебы пожирали ткань, все дальше расплываясь от подмышечных впадин и позвоночника. От вентиляторов в такой жаре не было никакого проку. Повсюду они неустанно и тщетно подавали воздух задыхающемуся городу. И мужчинам-полицейским ничего не оставалось, как вдыхать этот воздух и продолжать печатать свои донесения в трех экземплярах, проверять рабочие планы и мечтать о летнем отпуске где-нибудь в Белых Горах или в Атлантик-Сити, где океанская волна бьет прямо в лицо. А между тем они продолжали выслушивать истцов, вызывать подозреваемых, держа вспотевшей рукой черную пластмассовую телефонную трубку и воспринимая жару как нечто живое, наводняющее их тела и обжигающее миллионами раскаленных кинжалов.

Лейтенанту Бирнсу было так же жарко и душно, как и всем присутствовавшим в отделе сыскной группы. Его кабинет находился как раз слева от дощатой перегородки, и в нем было большое угловое окно. Хотя и раскрытое настежь, оно не давало ни малейшего дуновения свежего ветерка. Однако репортер, сидевший напротив него, похоже, не страдал от жары. Его звали Сэвидж. На нем был костюм из легкой полосато-голубой ткани и синяя панама. Он сидел, покуривая сигарету, и время от времени выпускал дым в потолок, где духота обволакивала его и удерживала плотной сизой массой.

— Вот и все, что я могу сказать вам, — сказал Бирнс. Репортер ужасно раздражал его. Он ни на минуту не мог поверить, чтобы кто-нибудь еще на этой земле жил с таким именем — Сэвидж[4]. Еще он не мог поверить, чтобы кому- нибудь еще на этой земле в этот день не было бы жарко, как это пытался показать Сэвидж.

— Больше ничего, лейтенант? — спросил Сэвидж вкрадчивым голосом. С виду он казался обаятельным мужчиной, с коротко подстриженными белокурыми волосами и прямым, почти женским, носом. Глаза у него были серые, холодные. И сам он весь был какой-то холодный.

— Ничего, — подтвердил лейтенант. — А что бы вы хотели? Если бы мы знали, кто это совершил, он бы уже сидел здесь. Как вы считаете?

— Понимаю, — ответил Сэвидж. — Кого-нибудь подозреваете?

— Мы занимаемся расследованием.

— Есть кто-нибудь на подозрении? — повторил Сэвидж.

— Несколько. Подозреваемые — это наша тайна. Вы выплеснете их на первую страницу, и они сбегут в Европу.

— А не предполагаете ли вы, что это дело рук ребяток?

— Кого вы подразумеваете под словом «ребятки»?

— Подростков.

— Да, кто-то совершил это, — сказал Бирис. — Насколько мне известно, это были не вы.

Сэвидж улыбнулся, обнажив ослепительно белые зубы.

— В этом районе много банд из подростков. Не так ли?

— Всех их мы держим под наблюдением. Этот район, хоть и не парк культуры и отдыха, но мы делаем все возможное, чтобы меньше совершалось преступлений. Мы действительно честно стараемся, Сэвидж, выполнять нашу незаметную, на первый взгляд, работу. Ваша газета может обидеться за такие слова.

— В ваших словах я чувствую сарказм, лейтенант, — ответил Сэвцдж.

— Сарказм — оружие интелектуалов, Сэвидж. Все, особенно ваша газета, считают полицейских дураками, с трудом несущими свое тяжкое бремя.

— Моя газета этого никогда не писала, лейтенант.

— Разве нет? — Бирнс пожал плечами. — Ну, тогда можете еще успеть наверстать упущенное в завтрашнем номере.

— Мы пытаемся вам помочь, — сказал Сэвидж. — Мы больше не хотим, чтобы убивали полицейских. — Сэвидж помолчал. — А как насчет идеи о подростковой банде?

— Мы даже и не думали об этом. Это не тот почерк. И какого дьявола ваши писаки все, что происходит в городе, пытаются свалить на подростков? У меня сын — подросток, и он не бродит по улицам и не убивает полицейских.

— Это обцаделщвает, — сказал Сэвидж.

— Феномен банд не так просто понять, — сказал Бирнс. — Я не говорю, что мы справились с ними, но мы держим их под контролем. Если бы мы смогли прекратить уличные драки, поножовщину и перестрелки между шайками подростков, то они превратились бы просто в общественные клубы. Пока дело обстоит не так, но я спокоен. Это не они.

— У вас необоснованно оптимистический взгляд на эти вещи, — холодно проговорил Сэвидж. — Моя газета не верит, что все уличные драки между бандами прекратятся. Мы придерживаемся мнения, что следы убийства этих двух полицейских наверняка приведут прямо к этим «общест: нным клубам».

— Вот как?

— Да.

— Так что же, по вашему мнению, я должен сделать? Взять в окружение каждого подростка и сбить его с ног? А ваша паршивая газетенка толкнет на продажу еще с миллион экземпляров.

— Нет. Мы ведем свое собственное расследование. И если нам удастся раскрыть это дело, то 87-е управление будет бледно выглядеть.

— Да и Северное отделение по расследованию убийств будет выглядеть не лучше. И также специальный уполномоченный полиции. И все до одного в управлении будут выглядеть любителями по сравнению с супердетективами вашей газеты.

— Да, возможно, — согласился Сэвидж.

— Хочу дать вам совет, Сэвидж.

— Да?

— Здешние ребятишки не любят, когда им задают лишние вопросы. Это вам не подростки из Сноб Хилла, у которых верхом чудачества и развлечений считается выпить несколько банок пива. А здесь вы можете столкнуться с такими ребятками, у которых совершенно другие принципы, чем у вас или у меня. Смотрите, чтоб вас не убили.

— Я не собираюсь с ними сталкиваться, — сказал Сэвидж, ослепительно улыбаясь.

— И еще вот что.

— Да?

— Не путайтесь под ногами на моем участке. У меня достаточна головных болей и без. вас и ваших ослоумных репортеров, доставляющих еще больше хлопот.

— А что для вас важнее, лейтенант, — спросил Сэвидж, — не путаться у вас под ногами или чтобы меня не убили?

Бирнс улыбнулся и стал набивать свою трубку.

— Это одно и то же, — ответил он.

Звонок от Дэнни Джимпа раздался через пятьдесят минут Дежурный принял сигнал и сразу переключил на телефон Кареллы.

— 87-й полицейский участок, отдел розыска, — сказал он. — Карелла слушает.

— Дэнни Джимп.

— Хелло, Дэнни, ну что у тебя?

— Я нашел Ордиза.

— Где?

— По дружбе или по службе? — спросил Дэнни.

— По служба, — »* коротко ответил Карелла. — Где встретимся?

— Заведение «У Дженни» знаешь?

— Шутишь?

— Я серьезно.

— Если Ордиз наркоман, то что он делает на улице проституток?

— Баддеет в одном из номеров. Тебе здорово повезет, если он будет хоть что-то способен пробормотать.

— В чьем номере?

— Вот для этого мы и встречаемся с тобой, Стив.

— Зови меня Стивом только с глазу на глаз, иначе зубов не досчитаешься, дружок, — сказал Карелла.

— О’кей, детектив Карелла. Хочешь получить этого идиота? Так я буду у «У Дженни» через пять минут. Захвати деньги.

— Ордиз вооружен?

— Может быть.

— До встречи, — сказал Карелла.

Улица Ла Виа де Путас протянулась с севера на юг на целых три квартала. Возможно, у индейцев было свое название этой улицы, когда вдоль дороги стояли вигвамы. И, вероятно, уже тогда, в те богатые времена бобровых шкур и раскрашенных бус, процветал этот бизнес. Со временем, когда индейцы ушли в поисках благодатных для охоты земель, а истоптанные тропы превратились в асфальтированные дороги, вигвамы уступили место жилым домам, а представительницы древнейшей на свете профессии объявили обитые плюшем каморки своей собственностью. Потом было время, когда итальянские эмигранты стали называть эту улицу Пи- ацца Путана, а ирландские эмигранты — Хасси Хоул. При наплыве пуэрториканцев изменилась речь на этой улице, но источник доходов остался прежним. Они-то и назвали эту улицу Ла Виа де Путас. А полицейские называют улицей Проституток. На любом языке — платишь деньги и выбираешь.

Девицы, торговавшие собой, именовали себя Мама такая-то.

Самой известной на этой улице была Мама Тереза, а самой мерзкой — Мама Кармен.

Маму Луз шестнадцать раз приводили в полицию за некоторые делишки, которые она проделывала в стенах за кирпичным фасадом с облупившейся штукатуркой. Полицейские не очень-то были склонны посещать разных этих Мам даже по жалобам граждан города. Они приходили туда, чтобы кого-нибудь задержать или получить комиссионные. Иногда облавы, устраиваемые там, выявляли довольно любопытные вещи, но обычно они проводились членами отряда по борьбе *с проституцией, которым не был известен характер работы, проводимой некоторыми детективами 87-гб полицейского участка с привлечением проституток. Ничто так не усложняет дело, как неосведомленность полицейского.

Вероятно, Карелла и был таким несведущим полицейским. Или честным, в зависимости от того, как на это посмотреть. Он встретился с Дэнни Джнмпом в заведении «У Дженни», которое представляло собой небольшое кафе на углу улицы Проституток. В этом кафе, ни для кого не секрет, подавали старинный абсент, изготовленный только из полыни и воды, в который добавляли наркотики. Еще ни одного знатока старинного абсента не удалось провести на этом зелье Дженни, но тем не менее, кафе продолжало обслуживать посетителей, будто находясь на необитаемом острове между мщюм будней честных тружеников и греховными затемненными будуарами борделей. В заведение «У Дженни» приходишь, вешаешь шляпу, выпиваешь и чувствуешь себя как на дружеском пикнике. А после третьей рюмки пытаешься сообразить, как ты сюда попал. Это заведение являлось неотъемлемым атрибутом жизни улицы. Точнее сказать, служило тем же целям, что и подарки в медовый месяц.

26 июля, когда жара запекала черную краску, покрывавшую нижнюю половину фасадной витрины кафе, — витрины, десятки раз разбиваемой со времен открытия заведения, — Карелла и Дэнни не интересовались вопросами преодоления социальных барьеров в забегаловке «У Дженни». Они интересовались человеком по имени Луис Ордиз «Диззи», который, может, а может и нет, всадил шесть пуль в двух полицейских. Буш в это время ушел на розыски вора-взломщика по имени Фланнаган. Карелла подъехал на служебной машине, которую вел новичок Клинг. Машина остановилась в сторонке, Клинг вышел и облокотился на крыло, прямо держа голову. Он изнемогал от жары, несмотря на то, что был одет в летнюю униформу. Из-под легкой фуражки выбились светлые пряди волос. Ему было жарко. Чертовски жарко.

Карелла сидел в машине и тоже страдал от жары.

— Так где же он? — спросил он у Денни.

Дэнни сделал выразительный жест, потерев между собой подушечки большого и указательного пальцев.

— Давно уже не обедал как следует, — сказал он.

Карелла вынул из бумажника десять долларов и протянул ему.

— Он у Мамы Луз, — сказал Дэнни. — Он там с девицей, как они ее называют, Ла Фламенка. Она не такая горячая.

— Что он там делает?

— Пару часов назад он был у торговца. Три порции ероина купил. Поплелся к Маме Луз с любовными намерениями, но героин его победил. Мама Луз говорит, он уже час как дремлет.

— А Ла Фламенка?

— Она с ним, вероятно, чистит его бумажник. У нее большая рыжая голова, два передних зуба золотые. Прямо ослепляет своими зубами. И такие бедра у нее бесстыдные, прожженная проститутка, по всему видно, прожженная. Будь осторожнее с ней, а то в один миг проглотит.

— Он вооружен? — спросил Карелла.

— Мама Луз не знает. Полагает, что нет.

— И эта рыжая не знает?

— Я не спрашивал у нее, — ответил Дэнни. — Предпочитаю не иметь дело с наймитками.

— Тогда откуда ты знаешь, какие у нее бедра? — спросил Карелла.

— За твои десять бумажек я обязан выкладывать тебе о моих интимных делах, — сказал Дэнни улыбаясь.

— О’кей, — ответил Карелла, — спасибо.

Он оставил Дэнни сидящим за столиком и пошел туда, где стоял Клинг, облокотившись на крыло автомобиля.

— Жарища, — сказал Клинг.

— Хочешь пива, пойди выпей, — предложил Карелла.

— Нет, просто домой хочется.

— Всем домой хочется, — произнес Карелла. — Дом — это там, где можно разрядить револьвер.

. — Никогда я не понимал детективов, — сказал Клинг.

— Давай поспешим, нам еще предстоит нанести визит, — предложил Карелла.

— Где?

— На этой улице. К Маме Луз. Только направь машину, она сама знает, куда ехать.

Клинг снял фуражку и провел рукой по белокурым волосам.

— Фу, — выдохнул он и, снова надев фуражку, забрался на сиденье за руль.

— Кого мы ищем?

— Человека по имени Луис Ордиз, с прозвищем «Диззи».

— Никогда о таком не слышал.

— А он — о тебе, — сказал Карелла.

— Да, — сухо произнес Клинг, — буду признателен, если вы меня ему представите.

— Хорощо, — ответил Карелла и улыбнулся. Клинг в это время запустил мотор.

Мама Луз стояла у входа, когда они подъехали. На лицах детей, бегавших на улице, появились выразительные ухмылки в нетерпеливом ожидании нового инцидента. Мама Луз улыбнулась и ска зала:

— Хэлло, детектив Карелла. Жарко, не правда ли?

— Жарко, — согласился Карелла, недоумевая, почему все сплошь и рядом взялись комментировать погоду. Ведь это и так очевидно для всех. Разве что одному дураку не ясно, что сегодня очень жарко и ужасно душно, даже жарче, чем в Маниле, а если считается, что в Калькутте бывает жарче, то все равно здесь гораздо жарче, чем там.

Мама Луз стояла, облаченная в шелковое кимоно. Крупная полная женщина с копной черных волос, собранных на затылке в узел. Мама Луз слыла известной проституткой, даже, как говорили, самой лучшей в городе, а теперь она стала солидной дамой и уже не развлекалась, разве что только с друзьями. Она отличалась исключительной чистоплотностью и всегда благоухала сиренью. Мама Луз обладала удивительно белой кожей лица, потому что редко выходила на солнце, аристократическими манерами и обаятельной улыбкой. Она управляла самым распутным борделем на Улице, а со стороны ее можно было бы принять за чыо-то заботливую мамашу.

Но она не была таковой.

— Вы явились по жалобе от общественности? — обратилась она к Карелле, подмигивая.

— Если вы не сможете уделить мне времени, Мама Луз, — сказал Карелла, — то никто другой мне не нужен.

Клинг заморгал глазами и вытер пот со лба.

— Для тебя»— ответила она, снова подмигнув, — Мама Луз сделает все. Для тебя Мама Луз снова молоденькая девушка.

— Ты всегда молоденькая девушка, — сказал Карелла, шлепнув ее по заду, и затем спросил:

— А где Ордаз?

— С рыжей, — по-испански ответила Мама Луз. — Она увлекла его, — добавила Мама Луз и пожала плечами. — Эти новенькие девки ничем не интересуются, кроме денег. А вот раньше… — Мама Луз задумчиво склонила голову. — А вот раньше иногда случалось и любить, знаешь? Что же теперь случилось с любовью, а?

— Вся она заперта в твоем разжиревшее сердце, — сказал Карелла. — У Ордаза есть оружие?

— Что я, трясу своих клиентов, что ли? — ответила Мама Луз. — Не думаю, чтобы у него было оружие, Стиви. Ты же не собираешься стрелять в клиентов, а? Сегодня такой спокойный день.

— Нет, в клиентов стрелять не собираюсь, — сказал Карелла. — Покажи мне, где он.

Мама Луз кивнула. Когда Клинг проходил мимо нее, она глянула сверху вниз на erq гульфик и вызывающе расхохоталась, заметив, как он покраснел от смущения. Она провела обоих полицейских внутрь помещения и, обгоняя их, бросила:

— Туда. Наверх.

Ступеньки сотрясались под ее тяжестью. Она повернула голову и через плечо подмигнула Карелле:

— Я доверяю тебе, когда ты идешь следом за мной, Стиви.

— Грасиас[5]— по-испански ответил Карелла.

— Не разглядывай мое платье.

— Соблазнительно, надо сказать, — заметил Карелла и тут услыхал, как Клинг издал не то всхлип, не то вздох.

Мама Луз остановилась на первой площадке.

— Дверь в конце холла. Только не надо крови, Стиви, пожалуйста. Хватит с тебя и этого. Он и так будет чуть живой от страха.

— О’кей, — сказал Карелла, — спускайся вниз, Мама Луз.

— Только, пожалуйста, после, когда они управятся, — добавила Мама Луз, толкнув Кареллу своим толстым бедром и чуть не сбив его с ног. Она прошла позади Клинга со смехом, раздававшимся на всю лестницу.

Карелла вздохнул и посмотрел на Клинга.

— Ну, что поделаешь, друг, я влюбился, — сказал он.

— Никогда я не понимал детективов, — ответил Клинг.

Они пошли по холлу. Клинг вынул свой служебный револьвер, когда увидел, что у Кареллы он был уже в руках.

— Она сказала не стрелять, — напомнил он Карелле.

— Пока что она правит только борделем, — ответил Карелла, — а не Полицейским управлением.

— Конечно, — сказал Клинг.

Карелла постучал в дверь рукояткой своего револьвера.

— Кто это? — спросил по-испански женский голос.

— Полиция, — ответил Карелла. — Откройте.

— Минутку, — донеслось по-испански.

— Наверное, она одевается, — предположил Клинг.

Через несколько секунд дверь открылась. Перед ними стояла большеголовая девушка с рыжими волосами. Она не улыбалась, поэтому Карелла не смог убедиться в наличии у нее двух золотых передних зубов.

— Что вам надо? — спросила она.

— Выйди отсюда, — произнес Карелла. — Нам надо поговорить с этим человеком.

— Понятно. — Она бросила на Кареллу взгляд оскорбленной невинности, затем резко повернулась и, проскользнув мимо них, вышла в холл. Клинг проводил ее взглядом. Когда он повернулся к двери, Карелла был уже в комнате.

Там стояли кровать, ночной столик и металлический таз. Занавеси на окнах были опущены. Тяжелый дух стоял в комнате. На кровати лежал мужчина в одних брюках, вытянув босые ноги. Он, голый по пояс, лежал с закрытыми глазами и открытым ртом. Мухи с жужжанием носились над его носом.

— Открой окно, — попросил Карелла. — Боже, как здесь воняет.

Мужчина на кровати зашевелился. Он поднял голову и посмотрел на Кареллу.

— Кто вы? — спросил он.

— Тебя зовут Ордиз? — в свою очередь задал вопрос Карелла.

— Да. Вы полицейские?

— Да.

— Что я такое натворил?

Клинг открыл окно. С улицы внизу доносились детские голоса.

— Где ты был в воскресенье ночью?

— В какое время?

— Ближе к полуночи.

— Не помню.

— Лучше тебе, Ордиз, побыстрее начать вспоминать. Вставай сию минуту.

— Не понимаю, чего вы хотите.

— Ты наркоман, Ордиз, и мы знаем это. И нам известно также, что несколько часов назад ты достал три пачки героина. Ты что, окаменел или все-таки до тебя доходит, о чем я говорю?

— Я слышу, — ответил Ордиз.

Он провел рукой по глазам. У него было худое лицо с резко очерченным носом и- толстыми, будто резиновыми, губами. Он давно не брился.

— О’кей, рассказывай.

— В пятницу ночью, вы сказали?

— Я сказал, в воскресенье.

— В воскресенье. Ах, да, я жрал в покер.

— Где?

— Четвертая Южная. А что случилось, вы мне не верите?

— У тебя есть свидетели?

— Пятеро игравших. Можете спросить у любого из них.

— Назови их фамилии.

— Понятно. Луис Дескала и его брат Джон, парнишка по имени Пит Диас. И еще один парень, они называли его Пепе. Я не знаю его фамилии.

— Так четверо.

— Я был пятым.

— А где живут эти парни?

Ордиз назвал адреса.

— О’кей. А что было в понедельник вечером?

— Я был дома.

— Кто-нибудь был с тобой?

— Моя хозяйка.

— Что?

— Моя хозяйка в это время была дома. В чем дело, вы плохо слышите?

— Заткнись, Диззи. Как ее зовут?

— Ольга Пацио.

— Адрес?

Ордиз назвал адрес.

— В чем меня обвиняют? — спросил он.

— Ни в чем. Оружие есть?

— Нет. Послушайте, я чист с тех пор, как освободился из тюрьмы.

— А как насчет тех трех пачек наркотиков?

— Не знаю, откуда вы взяли эту чепуху. Кто-то дурачит вас.

— Несомненно. Одевайся, Диззи.

— Зачем? Я оплатил эту каморку.

— О’кей. Ты уже пользовался ею. Одевайся.

— Ну послушайте, зачем? Говорю же вам, что я чист с тех пор, как вышел. Какого дьявола?

— Хочу взять тебя в участок*, пока не проверю эти фамилии. Не возражаешь?

— Они подтвердят, что я был с ними, не беспокойтесь. А насчет тех наркотиков — о боже, не знаю, откуда вы все это взяли. Я их уже столько лет не употребляю.

— Это не трудно проверить, — ответил Карелла. — Полагаю, что эти струпья на руке — от авитаминоза или чего-то вроде этого.

— А? — спросил Ордиз.

— Одевайся.

Карелла проверил тех мужчин, которых назвал Ордиз. Каждый из них готов был поклясться, что тот играл 23 июля в покер с десяти тридцати вечера до четырех утра 24 июля. Хозяйка Ордиза неохотно подтвердила, что он провел ночь с 24 на 25 июля в своей комнате. У Ордиза было безупречное алиби на то время, которое кто-то использовал для убийств Реардона и Фостера.

Когда вернулся Буш со своей информацией о Фланнагане, полицейские поняли, что откуда они ушли, туда и пришли, ничуть не продвинувшись в своем расследовании.

— У него алиби. Причем прочное.

Карелла вздохнул, пригласил с собой Клинга выпить пива, потом поехал к Тедди. Буш еще раз ругнул жару и отправился домой к жене.

ГЛАВА X

Со своего места в конце бара Сэвиджу была хорошо видна надпись на спине яркой куртки какого-то парня. Сэвидж сразу заметил его, как только вошел в бар. Тот сидел в кабинке с темноволосой девушкой, и они пили пиво. Сэвиджу бросилась в глаза пурпурная с золотом куртка, он сел у стойки и заказал джин и тоник. Время от времени он поглядывал на эту пару. Парень был худой, с бледным лицом, его голову венчала копна черных волос. Воротник его куртки был поднят, и сначала Сэвиджу не было видно надписи на спине, поскольку парень сидел, прислонившись к мягкой обивке кабинки. .

Девушка допила пиво и ушла, а парень остался сидеть в кабинке. Он слегка повернулся, и в этот момент Сэвидж увидел надпись. И тут же настойчивая мысль, до сих пор блуждавшая где-то в его подсознании, начала обретать определенные очертания.

На куртке было выведено: «Гроверы».

Несомненно, что эта надпись связана с названием парка, который окаймлял 87-й полицейский участок. Это название колоколом звенело в голове Сэвиджа, отзываясь многократным эхом. На совести у «Гроверов» много уличных драк в этом районе, включая почти ожесточенную схватку в одном из секторов Гровер-парка с применением ножей, разбитых бутылок, оружия и бейсбольных дубинок. Как рассказывают, «Гроверов» удалось утихомирить только с помощью полиции. И эта неотступная мысль, что в убийствах Реардона и Фостера виновна такая банда, не покидала Сэвиджа.

И вот теперь здесь сидит один из «Гроверов».

С ним можно было бы поговорить.

Сэвидж допил джин с тоником, встал и прошел к кабинке, где сидел парень.

— Привет, — небрежно бросил он.

Парень не повернул головы. Только поднял глаза. И ничего не ответил.

— Не возражаешь, если я присяду? — спросил Сэвидж.

— Валяй, мистер, — ответил парень.

Сэвидж полез в карман пиджака. Парень молча наблюдал за ним. Он вынул пачку сигарет, одну из них предложил парню и, встретив его молчаливый отказ, взял себе.

— Меня зовут Сэвидж, — представился он.

— А мне какое дело? — ответил парень.

— Мне надо поговорить с тобой.

— Да? О чем же?

— О «Гроверах».

— Мистер, вы, наверное, не местный, не так ли?

— Нет.

— Тогда, отец, проваливай.

— Я же тебе сказал, хочу поговорить.

— Я не хочу. Жду, вот придет подруга. Так что убирайся, пока ноги целы.

— Ты меня не испугаешь, детка, так что прекрати грубости.

Парень холодным взглядом окинул Сэвиджа.

— Как тебя зовут? — спросил Сэвидж.

— Угадай, блондинчик.

— Пива хочешь?

— Ты покупаешь?

— Естественно, — ответил Сэвидж.

— Тогда закажи ром с кока-колой.

Сэвидж повернулся к бару.

— Ром с кока-колой, — заказал он, — и еще джин с тоником.

— Джин пьешь, а? — спросил парень.

— Да. Как зовут тебя, сынок?

— Рафаэль, — ответил парень, не переставая в упор разглядывать Сэвиджа. — Ребята зовут меня Рипом.

— Рип. Хорошее имя.

— Не хуже любого другого. А что, тебе не нравится?

— Нравится, — ответил Сэвидж.

— Ты сыщик?

— Кто?

— Полисмен?

— Нет.

— Тогда кто?

— Я репортер.

— Да?

— Да.

— Так что тебе от меня надо?

— Хочу, поговорить.

— О чем?

— О вашей банде.

— Чьей банде? — спросил Рип. — Я не состою ни в какой банде.

Официант принес напитки. Рип пригубил свой и сказал:

— Этот бармен — плут. Не доливает. На вкус будто крем- сода.

— Вот удача, — произнес Сэвидж.

— Она тебе еще пригодится, — ответил Рип.

— Насчет «Гроверов»…

— «Гроверы»— это клуб.

— Не банда?

— На что нужна нам банда? У нас клуб. Вот и все.

— Кто президент? — спросил Сэвидж.

— Мое дело знать, а твое — докопаться, — ответил Рип.

— Ав чем дело? Ты стыдишься своего клуба?

— Вовсе нет.

— Не хотел бы ты, чтобы о нем написали в газете? Еще ни об одном клубе в этом районе газеты подробно не писали.

— Нам не нужно никакой писанины. У нас и так известная репутация. Разве найдется в городе хоть один, кто бы не слышал про «Гроверов»? Кому ты пытаешься запудрить мозги, мистер?

— Никому. Я только подумал, что вам, возможно, захочется поучаствовать в деле по налаживанию контактов с обществом.

— На кой черт?

— Чтобы привлечь на свою сторону прессу.

— Ты имеешь в виду… — Рип нахмурил брови, — что ты этимгкочешь сказать?

— Написать статью, рассказывающую о вашем клубе.

— Нам не нужны никакие статьи. Лучше убирайся отсюда.

— Рип, я пытаюсь стать твоим другом.

— У меня их полно среди «Гроверов».

— Сколько же?

— Ну, по крайней мере… — Рип вдруг осекся. — Ну, ты и хитер, каналья, не правда ль?

— Ну, если не хочешь, не рассказывай. А почему ребята зовут тебя Рипом?

— У нас у всех есть клички. У меня такая.

— Но почему?

— Потому что я лезвием хорошо владею.

— Тебе приходилось его применять?

— Применять? Шутишь? Просто в нашем районе, если у тебя нет с собой ножа или «штучки», ты уже не человек. Мертвец.

— Что такое «штучка», Рип?

— Оружие. — Рип округлил глаза. — Ты не знаешь, что такое «штучка»? Тогда ты не мужчина.

— И много у «Гроверов» таких «штучек»?

— Хватает.

— Какого типа?

— Всех видов. А что тебя интересует? У нас все есть.

— А кольт сорок пятого калибра?

— Почему ты спрашиваешь о нем?

— Хороший кольт. Сорок пятого калибра.

— Да, большой он, — ответил Рип.

— Тебе когда-нибудь приходилось пользоваться этими «штучками»?

— Просто вынужден ими пользоваться. Ты думаешь, эти побрякушки для развлечений? Ты вынужден ими пользоваться, если только успеешь выхватить. Иначе тебя подстрелят. — Рип еще немного отпил рома.

— Эта округа тебе не взбитые сливки, отец. Постоянно надо быть начеку. Вот почему безопаснее, когда принадлежишь к «Гроверам». Увидят на улице такую куртку и уже смотрят с уважением. Каждый понимает, что, связываясь со мной, он будут иметь дело со всеми «Гроверами».

— Ты имеешь в виду полицию?

— Нет, кому нужны неприятности от Закона? Мы держимся от них подальше. Пока они нас не доймут.

— В последнее время кто-нибудь из полицейских донимал вас?

— У нас с полицейскими уговор. Они нас не трогают, мы не тревожим их. Здесь уже столько месяцев не было драк. Все тихо.

— Вам так нравится?

— Конечно, а почему бы нет? Кому хочется, чтобы продырявили черепок? «Гроверы» стремятся к миру. Мы никогда не трусим, но и не ищем приключений на свою голову. Только тогда выступаем, когда нас допекают или когда какой-нибудь хахаль из другого клуба пытается приставать к нашей девчонке. Такое мы не потерпим.

— Так что, у вас в последнее время не было неприятностей с полицией?

— Несколько мелких встреч, о которых даже сказать нечего.

— Каких встреч?

— Один парень накурился, и занесло его, понимаешь? Разбил витрину в магазине, просто так. Полисмен остановил его. Осудили условно.

— Кто остановил его?

— А зачем тебе?

— Просто интересно.

— Какой-то полисмен, не помню кто.

— Детектив?

— Я сказал «полисмен»…

— А как «Гроверы» на это смотрят?

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ну, на того детектива, задержавшего одного из ваших парней.

— Тот мальчишка юниором считается, мне до него дела нет. Его никто не заставлял курить марихуану, а потом искать приключений. Если не умеешь обращаться с такой сигареткой… ну, понимаешь, тот парень еще совсем мальчишка.

— И у вас нет неприязни к тому полисмену, который задержал его?

— А?

— Ничего не имеете против полицейского, что задержал его?

Внезапно в глазах Рипа мелькнуло подозрение.

— К чему это ты клонишь, мистер?

— Ни к чему конкретно.

— Как ты сказал, тебя зовут?

— Сэвидж.

— Почему спрашиваешь, как мы относимся к полицейским?

— Просто так.

— А для чего тогда спрашиваешь?

— Просто любопытствую.

— Ага, — произнес Рип без всякого выражения. — Ну, мне пора идти. Думаю, моя подруга уже не придет.

— Послушай, задержись на минутку, — сказал Сэвидж, — хотелось бы еще поговорить с тобой.

— Да?

— Да, хотелось бы.

— Бесполезно, приятель, — ответил Рип. — Я не хочу. — Он вышел из кабинки. — Спасибо за угощение. Увидимся.

— Конечно, — сказал Сэвидж.

Он наблюдал, как парень неуверенной походкой вышел из бара. Дверь за ним закрылась, и он исчез.

Сэвидж уставился на содержимое своего стакана. Наверняка была какая-то стычка между «Гроверами» и полицейскими или детективами, вне всякого сомнения. Так что складывается несколько иное впечатление, чем это пытался представить добрый лейтенант. Размышляя, он потягивал джин, а когда допил его, заказал себе новую порцию. Сэвидж вышел из бара приблизительно через десять минут после Рипа, минуя двух аккуратно одетых молодых людей, стоявших у выхода.

Этими молодыми людьми были Стив Карелла и дежурный полицейский, одетый в штатское, по имени Берт Клинг.

ГЛАВА XI

Буш совсем ослаб от жары, пока добрался до своей квартиры. Он терпеть не мог запутанные дела, но только потому, что чувствовал себя бестолковым, чтобы справиться с ними. Он вполне серьезно поделился с Кареллой своими мыслями о том, что детективы особенно не блещут умом. Он искренне верил в это, и как только возникало новое трудное дело, он еще больше утверждался в своем мнении.

— Быстрые ноги и упорство — вот к чему все сводилось в этой работе, — считал он.

Но пока что быстрые ноги ничуть не приблизили их к убийце.

Упорство? Опять что-то не то. Конечно, они будут сохранять эти качества. Пока не наступит предел. А когда он наступит? Сегодня? Завтра? Никогда?

— К черту дела, — размышлял он. — Я дома. Человек имеет право доставить себе удовольствие отложить в сторону свои проклятые дела. Человек имеет право побыть несколько часов в спокойной обстановке со своей женой.

Ои вставил ключ в замок, повернул его и открыл дверь.

— Хэнк? — окликнула Элис.

— Да. ,

Ее голос звучал холодно. Элис всегда говорила холодным тоном. Удивительной женщиной она была.

— Хочешь чего-нибудь выпить?

— Да. А где ты?

— В спальне. Проходи. Здесь легкий ветерок.

— Ветерок? Ты шутишь.

— Нет, я серьезно.

Он снял пиджак и бросил его на спинку стула. На ходу снимая рубашку, он вошел в спальню. Буш никогда не носил маек. Он не верил, что они впитывают пот. Он считал, что майка — это просто дополнительный предмет одежды, а в такую погоду надо надевать на себя как можно меньше. Он почти с ожесточением стянул с себя рубашку. У него была широкая грудь, покрытая вьющимися волосами, такими же рыжими, как и копна волос на голове. Вдоль правой руки тянулся кривой ножевой шрам.

Элис лежала в шезлонге около открытого окна. На ней была белая блузка и прямая черная юбка. Босыми ногами она упиралась в подоконник, а юбка мягко шелестела от легкого ветерка, веявшего из окна. Ее белокурые волосы были стянуты на макушке подобно конскому хвосту. Он подошел к ней, н она подняла лицо для поцелуя. Еле заметные капельки пота блестели у нее над верхней губой.

— Где же коктейль? — спросил он.

— Я приготовлю, — ответила она. Быстрым движении она сняла ноги с подоконника, на мгновение обнажив бедро, будто подмигнувшее ему. Он молча смотрел на нее, пытаясь понять, что же есть в этой женщине такое, что так притягивает к ней, подумав при этом, все ли женатые мужчины испытывают такие же чувства к своим женам, прожив с ними десять лет в браке.

— Не смотри такими маслеными глазами, — сказала она, будто читая его мысли.

— Почему?

— Ужасно жарко.

— Я знаю одного парня, который заслуживает самого лучшего™

— Знаю про того парня.

— Которому в самый жаркий день пришлось сидеть в запертой комнате с запечатанными окнами да еще под четырьмя одеялами.

— Джин с тоником?

— Отлично.

— Я слышала, что водка с тоником еще лучше.

— Как-нибудь попробуем.

— Трудный был день?

— Да. А у тебя?

— Сидела и о тебе беспокоилась, — сказала Элис.

— Вижу, сколько еще седины прибавилось.

— Не преуменьшай моих забот, — ответила Элис. — Вы еще не нашли того убийцу?

— Нет.

— Хочешь немного липы добавить?

— Если хочешь.

— Это значит, надо идти на кухню, будь умницей и пей так.

— Буду умницей, — сказал Буш.

Она подала ему коктейль. Буш сел на край постели, отпил глоток, затем наклонился вперед, держа на весу стакан своими длинными мускулистыми руками.

— Устал?

— Совершенно выдохся.

— По виду не скажешь.

— Настолько выдохся, просто не могу н пикнуть.

— Ты всегда так говоришь, — ответила Элис, — Хочется, чтобы ты пореже говорил так. Кое-что ты постоянно повторяешь.

— Например? ’

— Ну, например, то, что сейчас сказал.

— А еще?

— Когда едем в машине и дорожные знаки не меняются. Всегда, когда ты, стремясь попасть в нужную волну движения, неизменно повторяешь — Были б мы тут с нашими ребятами.

— Ну и что в этом такого?

— Ничего, только сотни раз это повторяешь.

— О черт.

— Но это правда.

— Хорошо, хорошо, не выдохся. И даже не устал.

— Как жарко, — сказала Элис.

— Мне тоже.

Она стала расстегивать блузку, и еще прежде, чем он взглянул на нее, сказала:

— И не мечтай.

Она сняла блузку и повесила ее на спинку шезлонга. Бе пышную грудь обтягивал тонкий белый лифчик. Сверху на нем были прозрачные нейлоновые вставки, сквозь которые просвечивали соски. Это напоминало ему рекламу, виденную им в «Нэйшнэл Джеогрэфик» в кабинете зубного врача, который он периодически посещает. Девушки с острова Бали. Ни у кого нет такой груди, как у девушек с Бали. Кроме, может быть, Элис.

— А чем ты занималась весь день? — спросил он.

— Ничем особенно.

— Дома сидела?

— В основном.

— И что же ты делала?

— В основном сидела.

— Мм. — Он не мог оторвать взгляда от ее лифчика.

— Ты скучала по мне?

— Я всегда по тебе скучаю, — без выражения произнесла она.

— Я соскучился по тебе.

— Пей свой коктейль.

— Нет, в самом деле.

— Ну хорошо, — отозвалась она. улыбнувшись. Он изучающе разглядывал ее улыбку, которая погасла почти мгновенно, и его не покидало ощущение, что это была не более чем дежурная улыбка.

— Почему бы тебе не поспать? — спросила она.

— Не сейчас, — ответил он, наблюдая за ней.

— Хэнк, если ты думаешь…

— Что?

— Ничего.

— Я должен сегодня опять идти, — сообщил он.

— Они в самом деле решили поднажать, правда?

— Напряжение огромное, — сказал он. — Мне кажется, Старик боится, что может оказаться следующей жертвой.

— Держу пари, что на этом все закончится, — успокоила Элис. — Не думаю, что еще кого-нибудь убьют.

— Предсказать невозможно, — ответил Буш.

— Хочешь поесть что-нибудь перед уходом? — спросила она.

— Я еще не ухожу.

Элис вздохнула.

— Ну никуда не денешься от этой жары, — сказала она. — Что бы ты ни делал, она постоянно с тобой. — Ее рука легла на пуговицу сбоку юбки. Расстегнула ее, потом молнию. Юбка соскользнула на пол, и Элис переступила через нее. Она осталась в белых нейлоновых трусиках, отделанных рюшами из тонких прозрачных словно паутина кружев. Подошла к окну. Он не сводил с нее глаз. У нее были длинные и гладкие ноги.

— Иди ко мне, — позвал он.

— Нет. Не хочу, Хэнк.

— Ну хорошо, — ответил он.

— Ты знаешь, к ночи не посвежеет?

— Вряд ли. — Он внимательно следил за ней. У него сложилось впечатление, что она разделась для него, и тем не менее отказала… Он озадаченно потер нос.

Она отвернулась от окна. Ее матово-белая кожа казалась еще светлей на фоне белоснежного нижнего белья. Грудь соблазнительно выпячивалась в слабомерцающем свете бра.

— Тебе надо постричься, — сказала она.

— Постараюсь это сделать завтра. У нас ни минуты свободной не было.

— О, будь проклята эта жара, — сказала она и потянулась к выключателю бра. Он наблюдал, как полуобнаженная Элис расхаживала по комнате и выключала другие бра. Потом она пошла приготовить себе еще один коктейль, а он все не мог отвести от нее глаз.

— Чего она добивается? — думал он. — Чего же она от меня хочет?

Хэнк быстро встал и прошел туда, где она стояла. Обнял ее.

— Не надо, — произнесла она.

— Малышка…

— Не надо. — Голос ее звучал твердо и несколько отчужденно.

— Почему?

— Потому что я так хочу.

— Тогда какого дьявола ты устраиваешь этот парад?

— Убери руки, Хэнк. Дай мне пройти.

— О детка…

Она выскользнула из его объятий.

— Поспи немного, — предложила она. — Ты очень устал. — Что-то странное промелькнуло в ее глазах, какой-то почти злой огонек.

— Не могла бы…

— Нет.

— Ради бога, Элис„.

— Нет.

— Ну хорошо.

Она быстро повернулась.

— Ну хорошо, — повторила она.

— Ну… — Буш помедлил. — Я лучше… Я лучше пойду спать.

— Да, тебе лучше поспать.

— Я не могу взять в толк, так это почему…

— Тебе даже простыня не понадобится в такую жару, — перебила Элис.

— Думаю, не понадобится.

Он подошел к постели, медленно снял туфли и носки. Он не хотел раздеваться, потому что не желал, чтобы она снова видела свою «победу» над ним, поскольку отвергла его, прекрасно зная, что соблазняла его. Он снял брюки и быстро лег в постель, натянув простыню до подбородка.

Элис с улыбкой наблюдала за ним.

— Я читаю сейчас «Анапурну», — сказала она.

— Вот как?

— Просто я только что вспомнила.

Буш перевернулся на бок.

— Мне все так же жарко, — сказала Элис. — Думаю, пойти принять душ. А потом, может, удастся посмотреть какой- нибудь увлекательный фильм. Ты не против, а?

— Нет, — пробормотал Буш.

Она подошла к краю постели и остановилась, глядя на него сверху вниз.

— Да, думаю принять душ. — Она провела руками по бедрам. Медленными движениями она спустила трусики с плоского живота на белизну бедер. Трусики упали на пол, она перешагнула через них и встала у постели, продолжая глядеть на Буша сверху вниз и улыбаясь.

Он не шелохнулся, уставившись глазами в пол. Однако ему были видны ее ноги и ступни, но он даже ие шевельнулся.

— Крепкого сна, дорогой, — прошептала она и пошла в ванную.

Ему слышно было, как зашумел душ. Он лежал на влажной простыне и прислушивался к ровному барабанящему шуму падающей воды. Вдруг сквозь этот звук раздался телефонный звонок, расколовший тишину комнаты.

Он сел в постели и потянулся к трубке.

— Хэлло?

— Буш?

— Да?

— Это Хавиленд. Тебе бы надо поскорее прибыть сюда.

— Что случилось?

— Ты знаешь того новичка по имени Клинг?

— Да.

— Так вот его только что подстрелили в баре на Калвер.

ГЛАВА XII

Когда Буш приехал, отдел сыскной группы 87-го полицейского участка напоминал раздевалку юношеского клуба. За перегородкой, должно быть, толпилось человек двадцать подростков. Плюс к тому еще с десяток детективов, обрушивавших на них град вопросов, ответы на которые сыпались на двух языках. И все это столпотворение было похоже на хаос после взрыва водородной бомбы.

Все подростки были одеты в яркие контрастные пурпур- но-золотые куртки, каждую и; которых украшала надпись «Гроверы». Буш поискал глазами в толпе Кареллу и, заметив его, быстро двинулся к нему. Хавиленд, громадный полисмен с лицом, как у херувима, кричал одному из парней.

— Ты мне не ври, оболтус, иначе я сломаю твою паршивую руку.

— Только попробуй, — ответил парень, и Хавиленд ударил его по губам. Тот отлетел назад, врезавшись в проходившего мимо Буша. Буш только двинул плечом и парень, будто отброшенный носорогом, опять отлетел, теперь уже в руки Хавиленда.

Карелла разговаривал с двумя парнями, когда к нему подошел Буш.

— Кто стрелял? — спросил Карелла.

Молодые люди пожали плечами.

— Мы бросим всех вас в тюрьму как сообщников, — пообещал он.

— Что тут происходит? — поинтересовался Буш.

— Я пил пиво с Клингом. Прекрасное было пиво, просто необыкновенное. Оставил Клинга там, а через десять минут, когда он уходил из забегаловки, эта шпана напала на него. Один из них выстрелил в него.

— Что с иим?

— Он сейчас в больнице. Пуля двадцать второго калибра прошла сквозь правое плечо. Похоже, оружие самодельное.

— Полагаешь, что это как-то связано с теми убийствами?

— Сомневаюсь. Не тот почерк.

— Тогда за что стреляли?

— Откуда мне знать? Похоже, весь город открыл сезон охоты на полицейских. — Карелла повернулся к парням. — Вы были все вместе, когда в полицейского стреляли?

Они rie ответили.

— О’кей, ребята, — сказал Карелла, — хорошенько пораскиньте мозгами. Подумайте, что вас ожидает. Сами увидите, долго ли «Гроверы» походят на свободе при таком обвинении.

— Мы никакого полицейского не убивали, — сказал один из парней.

— Нет? Тогда в чем же дело? Он сам себя подстрелил?

— Думаете, мы совсем свихнулись? — добавил другой. — Стрелять в полицейского?

— Это был патрульный, — сказал Карелла, — даже не детектив.

— Он был в штатском, — возразил первый парень.

— Вне службы полицейские носят гражданскую одежду, — пояснил Буш. — Так как же?

— Никто не убивал полицейского, — повторил первый парень.

— Никто, кроме одного.

Из своего кабинета вышел лейтенант Бирнс и закричал:

— Ладно, хватит, заканчивайте с ними! Кончайте с ними!

Внезапно воцарилась тишина.

— Кто у вас главный? — спросил Бирнс.

— Я, — ответил высокий парень.

— Как тебя зовут?

— До-до.

— А полное имя?

— Сальвадор Хесус Сантес.

— Прекрасно. Подойди сюда, Сальвадор.

— Ребята зовут меня До-До.

— О’кей, подойди.

Сантес прошел к тому месту, где стоял Бирнс. Он шел шаркающей походкой, демонстрируя свою независимость и самообладание. Парни явно почувствовали облегчение. Это был их парламентер, парень, которому они доверяли. До-До уж сообразит, как повести этот нудный и трудный разговор.

— Так что же произошло? — спросил Бирнс.

— Небольшая стычка, вот и все, — ответил Сантес.

— Из-за чего?

— Просто так. Услышали слово и полезли в драку.

— Какое слово?

— Ну, вы знаете, что-то вроде того, что поблизости шпион ошивается.

— Нет, не знаю. О чем ты болтаешь в конце концов?

— Послушай, отец… — начал было Сантес.

— Еще раз назовешь меня так, — предупредил Бирнс, — изобью до полусмерти.

— Ну, оте… — Сантес замолчал. — Что вы хотите знать?

— Я хочу знать, почему вы наскочили на полицейского.

— Какого полицейского? О чем это вы?

— Послушай, Сантес, не строй из себя идиота. Вы нэпали на одного из наших патрульных полицейских, коц).' ;выходил из бара. Избили его, а один из вас выстрели.) <*му в плечо. Что за история стоит за этим?

Сантес всерьез задумался над вопросом Бирнса.

— Ну?

— Он что, полицейский?

— А ты думал кто?

— На нем был летний голубой костюм! — сказал Сантес, округляя глаза.

— Какое это имеет отношение к делу? Почему вы напали на него? Почему стреляли в него?

Из-за спины Сантеса донеслось бормотание. Бирйс услыхал и прикрикнул — Закройте рот, у вас есть парламентер, пусть он и говорит.

Сантес все еще молчал.

— Так как, Сантес?

— Ошибка вышла, — ответил тот.

— Это безусловно так.

— Мы не знали, что он полицейский.

— Почему же вы напали на него?

— По ошибке, я же сказал.

— Начни с самого начала.

— О’кей, — ответил Сантес. — Мы тревожили вас в последнее время?

— Нет.

— О’кей. Мы не лезли в чужие дела. Так? И вы о нас ничего плохого не слышали, кроме тех случаев, когда мы отстаивали свои права, не так ли? Та последняя драка, которую вы остановили на территории Силвер Калвере, возникла из-за того, что кое-кто прицепился к одному из наших юниоров. Разве не так?

— Продолжай, Сантес.

— О’кей. Сегодня утром какой-то тип здесь околачивался. Подловил в баре одного из наших старших и начал выуживать сведения.

— Какого старшего?

— Забыл, — ответил Сантес.

— А кто был тот тип?

— Сказал, что он из газеты.

— Что?

— Да. Сказал, что зовут его Сэвидж, знаете его?

— Знаю, — ответил Бирнс, посуровев.

— О’кей, так вот он начал расспрашивать вроде того, что сколько «штучек» мы имеем, да есть ли у нас револьверы сорок пятого калибра, да уважаем ли мы Закон, и все в том духе. Этот старший — настоящий парень. Он сразу смекнул, что тот тип пытается пришить «Гроверам» убийство двух полицейских на этой территории. Раз он из газеты, нам пришлось защищать свою репутацию. Но мы не хотим никаких неприятностей с Законом. Если этот подонок начнет распространять в своей газете вранье, что мы вмешаны в это дело, ничего хорошего нам это не сулит.

— И что же вы решили делать, Сантес? — устало спросил Бирнс, размышляя о Сэвидже и о том, с каким удовольствием он свернул бы этому писаке шею.

— Так что, когда старший возвратился, мы решили припугнуть репортера, прежде чем он примется сочинять какую-нибудь ахинею. Мы пришли в бар и стали его ждать. Когда он вышел, мы напали на него. Но он выхватил револьвер и поэтому кто-то из наших выстрелил в него из соображений самозащиты.

— А кто его знает? — ответил Сантес. — Один из парней пальнул в него.

— Приняв его за Сэвиджа?

— Конечно. Откуда нам было знать, что это полицейский, а не репортер? Одет он был в голубой костюм, с такими же светлыми волосами, как и у того гада-репортера. Так мы и стреляли в него. Это была ошибка.

— Вот ты все повторяешь это, Сантес, но я чувствую, что вы даже не представляете, как велика ошибка, которую вы совершили. Кто же стрелял?

Сантес неопределенно пожал плечами.

— Кто был тот старший, разговаривавший с Сэвиджем?

Сантес пожал плечами.

— Он здесь?

Казалось, Сантес язык проглотил.

— Ты же знаешь, что у нас есть список всех членов вашей группы, не так ли, Сантес?

— Конечно.

— О'кей. Хавиленд, принесите список. Хочу сделать перекличку. Кого здесь на месте не окажется, будем ловить.

— Эй, минутку, — сказал Сантес. — Я же сказал вам, что все это недоразумение. Вы хотите задержать кого-то только потому, что мы по ошибке попали в полицейского?

— Послушай, Сантес, и внимательно послушай. В последнее время ваша банда не имела неприятностей с полицией, и это превосходно. Но никогда не думай, запомни, Сантес, никогда, что тебе или твоим парням можно стрелять в этом районе в кого бы то ни было и при этом избежать наказания. Насколько мне известно, вы — шайка хулиганов, Сантес. Вы — шайка бандитов в карнавальных костюмах. К тому же, семнадцатилетний хулиган не менее опасен, чем пятидесятилетний. И единственно, почему мы еще не применяли к вам санкций, то только потому, что вы сносно вели себя. Ну, а сегодня вы уже перестали вести себя сносно. Вы выстрелили в человека на территории вверенного мне полицейского участка — это значит, что вы уже влипли в историю и что у вас начнутся колоссальные неприятности.

Сантес заморгал глазами.

— Проведите их вниз и сделайте там перекличку, — распорядился Бирнс. — А потом задержите всех тех, кого здесь не окажется.

— Хорошо. Пошли, — скомандовал Хавиленд и вывел парней из отдела.

Мисколо, один из дежурных канцелярского отдела, с трудом пробирался через толпу к лейтенанту.

— Лейтенант, какие-то парни хотят вас видеть, — сказал он.

— Кто?

— Молодой человек по имени Сэвидж. Говорит, что он репортер. Хочет знать, что там за драка была сегодня…

— Спусти его с лестницы, сказал Бирнс и возвратился в свой кабинет.

ГЛАВА XIII

Убийство, если оно не касается твоего дома, довольно интересная вещь для детектива.

Можно принять участие в расследовании факта убийства, поскольку это довольно редкое явление в будничной жизни полицейского участка. Это самое редкое по своей сути преступление, поскольку оно связано с похищением самого уникального — человеческой жизни.

К сожалению, в полицейском участке приходится иметь дело с менее интересными и более земными преступлениями. И в таком полицейском участке, как 87-й, разбор этих земных дел занимает основную массу времени. Это и насилия, и азартные игры, и похищения, и поножовщина, и разбои, и кражи со взломом, и угон автомобилей, и уличные драки, и облавы на проституток, и тому подобное. Основная масса из этого разнообразия преступлений сразу передается на расследование в специальные отделы Управления, но первые сигналы о противоправных действиях, тем не менее, поступают прежде всего в полицейский участок, на территории которого совершены эти преступления. И вот эти поступающие сигналы никому не позволяют расслабиться и заставляют постоянно быть начеку.

Но нелегко быть начеку, когда стоит такая жара.

Что же касается полицейских, то они, как это ни возмутительно покажется на первый взгляд, тоже такие же люди. Они так же потеют, как мы с вами, и так же не любят работать в жару. Конечно, кое-кто из них не любит работать и в холод. Но все без исключения не любят ходить на процедуру освидетельствования преступников, особенно когда стоит жара.

Стиву Карелле и Хэнку Бушу предстояло идти на процедуру освидетельствования преступников в четверг, 27 июля.

Они были особенно не довольны этим обстоятельством, поскольку процедуры освидетельствования проводились только в понедельник и четверг, и если бы они не пошли в этот четверг, то им бы пришлось идти туда на следующей неделе, а к тому времени, возможно, жара спала бы.

Утро началось так же, как и любое другое утро на этой неделе. Сначала царила обманчивая прохлада, такая прохлада, которая вопреки прогнозам телевизионных метеорологов — мужчин и женщин — предвещала восхитительный денек. Но иллюзии и фантастические надежды развеялись почти мгновенно. Уже через полчаса стало ясно, что наступает еще один знойный день, и что опять знакомые при встречах будут спрашивать — Ну как, жарко? — или мягко замечать — Дело не в жаре, а во влажности.

Но как бы то ни было, опять наступал зной.

Жара царила и там, где жил Карелла, на окраине Риверхеда, и в самом сердце города — на Хай-стрит, где располагалось Главное управление полиции, и там, где ожидалась процедура освидетельствования преступников.

Поскольку Буш жил на другой окраине — в Калме Пойнте, к западу и немного к югу от Риверхеда, они договорились встретится в Управлении в восемь сорок пять, за пятнадцать минут до начала процедуры. Карелла был уже на месте, когда в восемь пятьдесят подошел Буш. Точнее сказать, он плелся, сгорбившись, направляясь туда, где стоял Карелла, попыхивая сигаретой.

— Теперь я знаю, что представляет из себя дьявол, — сказал он.

— Подожди, вот еще солнышко как следует начнет светить, — ответил Карелла.

— Такие юмористы вроде тебя только ранним утром способны на шутки, — парировал Буш. — Сигаретку не дашь, а?

Карелла посмотрел на часы.

— Пора отправляться.

— Давай еще немножко постоим. У нас еще несколько минут есть. — Он взял протянутую Кареллой сигарету, прикурил и выпустил струйку дыма. — Новых трупов нет сегодня?

— Пока нет.

— Жаль. А то я уже начинаю привыкать к ежедневным трупам, как к утреннему кофе.

— Город, — произнес Карелла.

— Что?

— Посмотри на него. Какое проклятое чудовище.

— Косматый дьявол, — согласился Буш.

— Но я люблю его.

— Да, — уклончиво ответил Буш.

— Слишком жарко, чтобы работать сегодня. Денек выдался — только бы на пляж.

— Пляжи сегодня будут переполнены. А вот тебе повезло, что выдался случай сходить на освидетельствование.

— Конечно. Кому нравится прохладный песчаный пляж с накатывающимися бурунами волн…

— Ты случайно не китаец?

— А?

— Уж очень хорошо знаешь, чем пытать меня.

— Пошли наверх.

Они бросили окурки и вошли в здание Главного управления полиции. Само здание когда-то гордилось своими стенами из гладкого кирпича и современной архитектурой. А теперь кирпичи покрывала пыль пяти десятилетий, а архитектура была такой же «современной», как и пояс целомудрия.

Они вошли в фойе, отделанное мрамором, поднялись на второй этаж, миновали отдел сыскной полиции, лабораторию, различные регистрационные кибинеты. Далее затемненный коридор вел к двери из матового стекла с указателем: «Комиссар полиции».

— Держу пари, что уж он точно на пляже, — сказал Карелла.

— Да он, небось, прячется за столом, — предположил Буш. — Боится, как бы маньяк не выбрал его следующей жертвой из 87-го полицейского участка.

— Может, он и не на пляже, — поправился Карелла, — ведь в подвале этого здания есть плавательный бассейн.

— Даже два, — добавил Буш и поспешил к лифту. Они подождали в душной тишине несколько секунд. Двери лифта раздвинулись. Стоявший в лифте патрульный истекал потом.

— Входите в этот железный гроб, — пригласил он.

Карелла усмехнулся. Буш поморщился. Они вместе вошли в кабину.

— На освидетельствование? — спросил патрульный.

— Нет, в плавательный бассейн, — бросил Буш.

— В такую жарищу шутки что-то до меня не доходят, — сказал патрульный.

— Ну, тогда и не спрашивай, — ответил Буш.

— Со мной еще Эббот и Костелло, — сообщил патрульный и замолчал. Лифт медленно полз по кишечнику здания. Поскрипывал. Повизгивал. Стены его увлажнялись от выдыхаемого воздуха пассажиров.

— Девятый, — произнес патрульный.

Наконец, двери раскрылись. Карелла и Буш шагнули в залитый солнцем коридор. Они одновременно начали доставать кожаные бумажники с прикрепленными на них бляхами. И так же одновременно прикололи к своим воротничкам полицейские знаки и подошли к столу, за которым сидел другой патрульный.

Патрульный взглянул на знаки, кивнул головой, и они, минуя стол дежурного, вошли в просторное помещение, служившее в управлении для многих целей. Помещение имело пропорции, рассчитанные для гимнастического зала, и в нем на противоположных стенах были установлены баскетбольные кольца. Огромные окна защищены металлическими решетками. Этот зал использовали для занятий спортом, чтения лекций, проведения церемоний присяги для новичков, периодических совещаний Благотворительной ассоциации полицейских, Почетного легиона полицейских и, конечно, для проведения процедур освидетельствования преступников.

Для проведения регулярных «парадов» уголовных преступников в дальнем конце зала под баскетбольным кольцом установлено специальное возвышение. Оно ярко освещено. Позади него находится белая стена с нанесенной на ней шкалой с черными цифрами для измерения роста преступников, рядом с которой они становились.

В центре зала, между этим возвышением и входными дверями, стояло рядов десять откидных кресел, и, когда Карелла и Буш вошли, большая часть из них уже была занята детективами из других участков города. Шторы на. окнах были уже опущены, установлена трибуна для выступающих, и Карелла с Бушем поняли, что шеф сыскной полиции был уже на месте и через несколько минут «клубничный фестиваль» начнется. Слева от возвышения стояли уголовные преступники, сбившись в кучку, которую охраняли несколько патрульных и детективов, проводивших аресты. Каждый уголовник, которого задержали в городе в прошлые сутки, будет сегодня стоять на этом возвышении.

Существует распространенное ошибочное мнение о том, что целью такой демонстрации является опознание подозреваемых потерпевшими, имеющее смысл только с теоретической точки зрения, но никак не с практической. Однако действительная цель такой процедуры — познакомить как можно больше детективов с людьми, творящими зло в их городе. Было бы идеальным, если бы каждый детектив имел возможность присутствовать в каждом полицейском участке на каждой запланированной процедуре освидетельствования преступников, но множество других неотложных дел не позволяли осуществить это.

Поэтому ежедневно от каждого полицейского участка посылают двух представителей, поскольку если уж нет возможности знакомить всех полицейских с преступниками регулярно, то можно, по крайней мере, знакомить хоть некоторых из них.

— Ну, хорошо, — сказал в микрофон шеф сыскной полиции, — начнем.

Карелла и Буш сели в пятый ряд и тут же первые два преступника пошли к помосту. Обычно их показывали так, как они были задержаны: вдвоем, втроем, вчетвером и так далее. Это требовалось для установления modus operandi: если преступник однажды орудовал в паре, он обычно и в дальнейшем будет действовать с сообщником.

Полицейский стенограф держал наготове ручку над чистым листом бумаги. Шеф сыскной полиции нараспев оглашал — Даймондбэк, один, — называя сначала территорию города, на которой произведен арест, и порядковый номер зарегистрированного преступления, — Даймондбэк, один. Ансельмо, Джозеф, 17, и Ди Палермо, Фредерик, 16. Взломали дверь квартиры на углу улицы Кембридж и Гриббл. Хозяин квартиры, оказавшийся дома, позвал на помощь и привел патрульного на место преступления. Примечаний нет. Ну, так как, Джо?

Джозеф Ансельмо — высокий худой парень с темно-карими глазами и тусклыми черными волосами. На фоне бескровного,' побелевшего лица глаза казались еще темнее. Эта бледность объяснялась только волнением и ничем иным. Джозеф Ансельмо был испуган

— Ну, так как, Джо? — снова спросил шеф сыскной полиции.

— Что вы хотите знать? — спросил Ансельмо.

— Ты взламывал дверь в квартиру?

— Да.

— Почему?

— Не знаю.

— Так. Ты взлЬмал дверь, значит, у тебя, по всей вероятности, была причина для этого. Ты знал, что кто-то есть в квартире?

— Нет.

— Ты один взламывал?

Ансельмо молчал.

— Ну, а ты что скажешь, Фреди? Ты был с ним, когда он сломал замок?

Фредерик Ди Палермо, голубоглазый блондин, был чуть ниже ростом, чем Ансельмо, и выглядел опрятнее. Два момента объединяли его со своим приятелем. Во-первых, его тоже поймали на уголовном преступлении. Во-вторых, он тоже был напуган.

— Я был с ним, — ответил Ди Палермо.

— Как вы взломали дверь? -

— Мы сбили замок.

— Чем?

— Молотком.

— А вы не боялись наделать шуму?

— Мы только слегка ударили по нему, — сказал Ди Палермо. — Мы не знали, что кто-то был в это время дома.

— Что вы намеревались делать в квартире? — спросил шеф сыскной полиции.

— Не знаю, — ответил Ди Палермо.

— Послушай, — терпеливо стал разъяснять шеф сыскной полиции, — вы оба ворвались в квартиру, теперь мы знаем это, и вы только что подтвердили это. Так что должна быть какая-то причина. Что вы на это скажите?

— Девчонки сказали нам, — ответил Ансельмо.

— Какие девчонки?

— Да цыпочки, — ответил Ди Палермо.

— И что же они вам сказали?

— Выломать дверь.

— Зачем?

— Им так захотелось, — ответил Ансельмо.

— Что захотелось?

— Просто ради удовольствия.

— Только ради удовольствия?

— Не знаю, зачем мы ломали дверь, — сказал Ансельмо и мельком взглянул на Ди Палермо.

— Взять что-нибудь из квартиры? — продолжал спрашивать шеф.

— Может быть… — пожал плечами Ди Палермо.

— Что может быть?

— Пару долларов, понимаете, ну что-нибудь вроде этого.

— Значит, вы планировали ограбление со взломом, не так ли?

— Полагаю, да.

— Что вы сделали, когда обнаружили, что в квартире кто-то есть?

— Женщина закричала, — начал Ансельмо.

— Ну, мы и убежали, — добавил Ди Палермо.

— Следующее дело, — объявил шеф сыскной полиции.

Задержанные, шаркая ногами, побрели с возвышения туда, где их уже ожидал офицер. По правде говоря, они сказали гораздо больше, чем от них требовалось. Они имели право вообще не отвечать на вопросы во время процедуры освидетельствования. Не зная этого, они с удивительной наивностью отвечали шефу сыскной полиции, хотя их положение немного улучшилось бы вследствие того, что они не дали никаких показаний при задержании. Хороший адвокат с помощью простого обвинения в незаконном использовании их неосведомленности или, доказав недостаточную обоснованность квалификации их действий как кражи во взломом, мог бы свести виновность своих подзащитных к мелкому хулиганству. Однако шеф сыскной полиции спросил парней, планировали ли они совершить кражу со взломом, и парни ответили утвердительно. А статья 402 Уголовного кодекса квалифицирует кражу со взломом первой степени таким образом:

«Лицо, преднамеренно совершающее преступление, в частности, взламывающее дверь и вторгающееся ночью в чужое жилище, в котором находится человек:

1) будучи вооруженным опасным для жизни орудием; или

2) вооружив себя таким оружием; или

3) действуя вместе с сообщником, реально находящимся на месте преступления; или…»

Какая теперь разница? Парни беспечно завязали узел преступления вокруг своих юных шей, вероятно, не осознавая, что кража со взломом первой степени наказуема заключением в государственной тюрьме на неопределенный срок — минимально не менее десяти лет и максимально — не более тридцати.

По всей вероятности, «девчонки» сказали им неправду.

— Даймондбэк, два, — продолжал объявлять шеф сыскной полиции. — Притчет, Виргиния, 34. Ударила своего мужа топором по шее и голове в три часа утра. Примечаний нет.

Виргиния Притчет поднималась на помост, пока шеф сыскной полиции с кем-то разговаривал. Это была невысокая женщина, едва достигавшая ростом отметки пяти футов и одного дюйма, худенькая, с узкой костью и тонкими рыжими волосами. На губах не было следов помады. Она не улыбалась. Глядела потухшими глазами.

— Виргиния? — обратился к ней шеф сыскной полиции.

Она подняла голову, держа у пояса руки, сжатые в кулаки, поставленные один на другой. Ее взгляд продолжал оставаться отсутствующим. Серые глаза не мигая смотрели в одну точку ослепительного света лампы.

— Виргиния?

— Да, сэр. — Голос у нее был очень тихий, почти еле слышный.

Карелла наклонился вперед, чтобы разобрать то, что она говорила.

— Случались ли с вами подобные неприятности раньше, Виргиния? — спросил шеф сыскной полиции.

— Нет, сэр.

— Что же произошло, Виргиния?

Женщина пожала плечами, будто и она тоже не может осознать случившееся. Этот жест был мимолетным, как будто провели рукой по глазам.

— Как же это случилось, Виргинии?

Женщина выпрямилась в полный рост, отчасти чтобы говорить в установленный микрофон, который висел в нескольких дюймах от ее лица на толстой стальной трубке, отчасти потому, что на нее смотрели, и еще оттого, что стоит, опустив плечи. В зале наступила мертвая тишина. На улице не было ни ветерка. А по другую сторону ослепительного света ламп сидели детективы

— Мы спорили, — сказала она тяжело вздохнув.

— О чем?

— Мы спорили с самого утра, как только встали. Жара. Очень… ужасная жара в квартире. Прямо с утра. В жару быстро выходишь из себя.

— Продолжайте.

— Он начал придираться ко мне из-за апельсинового сока. Сказал, что сок не совсем охлажден. Я ответила, что сок всю ночь стоял в ящике со льдом, и я не виновата, что он не охладился. Даймондбэк не отличается роскошью, сэр. У нас в Даймондбэке нет холодильников, а при такой жаре лед тает очень быстра Вот с апельсинового сока все и началось.

— Вы замужем за этим мужчиной?

— Нет, сэр.

— Сколько вы жили с ним вместе?

- Семь лет, сэр.

— Продолжайте.

— Он сказал, что спустится вниз, в кафе, позавтракать, а я говорю, что ему не следует идти, потому что глупо тратить деньги, когда в этом нет особой нужды. Он остался, но продолжал ворчать об апельсиновом соке все время пока ел. Так и пошло, и поехало на весь день.

— Об апельсиновом соке, хотите сказать?

— Ну, там и другое. Уже не помню что. Он смотрел игру в мяч по телевизору, пил пиво и весь день придирался по мелочам. Он сидел в трусах из-за жары. Да и на мне едва что-то было надето.

— Продолжайте.

— Вечером мы поужинали. Только холодной вырезкой. Он все время ко мне придирался. Не захотел спать в спальне в тот вечер, все собираясь улечься в кухне на полу. Я сказала, что это глупо, даже если в спальне очень жарко. Он ударил меня.

— Что вы имеете в виду, говоря, что он ударил вас?

— Ударил меня по лицу. Один глаз заплыл. Я сказала, чтобы он меня больше не трогал, иначе я его из окна выброшу.

Он засмеялся. В кухне на полу у окна он расстелил одеяло и включил радио, а я пошла в спальню и легла спать.

— Продолжайте, Виргиния.,

— Я никак ие могла заснуть из-за духоты. А он еще включил радио на полную громкость. Я пошла на кухню попросить его приглушить радио, но он мне ответил, чтобы^ я шла спать. Я пошла в ванную, умылась и тут-то заметила топор.

— Где был топор?

— Среди инструментов — гаечных ключей, молотка — на полке в ванной лежал и топор. Я подумала, надо пройти и еще раз попросить, чтобы уменьшил громкость, так как не могла заснуть из-за ужасной жары и радио, гремевшего на всю мощность. Мне не хотелось, чтобы он снова ударил меня, и я взяла топор для защиты в случае, если он снова начнет хулиганить.

— И что вы потом сделали?

— Я пошла на кухню, держа в руках топор. С пола он встал и уже сидел в кресле около окна, слушая радио. Спиной ко мне.

— Да?

— Да. Я подошла к нему, он не обернулся, и я ничего ему не сказала.

— Что было потом?

— Я ударила его топором.

— Куда?

— По голове и по шее.

— Сколько раз?

— Точно не помню. Я просто продолжала наносить ему удары.

— А потом?

— Он упал с кресла, и я выронила топор. Пошла к соседу, мистеру Аланозу, и рассказала, как ударила мужа топором. Он мне не поверил. Вошел в квартиру, посмотрел, потом вызвал полицию. Пришел офицер.

— Вы знаете, что вашего мужа отвезли в больницу?

— Да.

— Известен ли вам исход?

Ее голос совсем притих. — Слышала, что он скончался, — ответила она, опустив голову и больше не глядя на свет лампы. Ее кулачки все так же были прижаты к поясу. И глаза по-прежнему глядели безжизненно.

— Следующее дело, — объявил шеф сыскной полиции.

— Она убила его, — дрогнувшим голосом произнес Буш. Карелла кивнул.

— Маджеста, один, — объявил шеф сыскной полиции. — Бронкин, Дэвид, 27. Прошлым вечером в десять двадцать четыре был получен сигнал о повреждении уличных фонарей на углу улиц Вивер и Шестьдесят девятой Северной. Электрическая компания сразу сообщила об этом, в полицию, а затем о таком же разбое двумя кварталами южнее. Потом поступил сигнал о стрельбе из оружия. Патрульные задержали Бронкина на углу улиц Дисен и Шестьдесят девятой Северной. Пьяный, он шел по улице, расстреливая уличные фонари.

— Так что ты на это скажешь, Дэйв?

— Дэйв я только для друзей, — ответил Бронкин.

— Ну и что?

— Что вы от меня хотите? Ну, обалдев, расстрелял несколько фонарей. Да заплачу я за эти паршивые фонари.

— Что ты делал с оружием?

— Вы же прекрасно знаете, что я делал. Расстреливал уличные фонари.

— Именно это и придумал? Стрелять в фонарные столбы?

— Да. Послушайте, мне нечего вам сказать. Я хочу, чтобы пригласили адвоката.

— Ты получишь прекрасную возможность иметь адвоката.

— Я не буду отвечать ни на один вопрос, пока не получу его.

— Кто тут задает вопросы? Мы пытаемся выяснить, что заставило тебя заниматься дурацкими вещами вроде стрельбы по фонарям.

— Я был под парами. Черт возьми, вы когда-нибудь были под кайфом?

— Я не хожу стрелять по фонарям, когда я под парами, — ответил шеф сыскной полиции.

— Ну, а я хожу. Именно в этом вся прелесть скачек.

— А теперь об оружии.

— Да, я знал, что рано или поздно вы спросите об этом.

— Твое? '

— Конечно, мое.

— Где ты его взял?

— Брат прислал домой для меня.

— Где твой брат?

— В Корее.

— Разрешение на оружие есть?

— Это подарок.

— Я ничуть не сомневаюсь в том, что ты сам смастерил его! Разрешение есть?

— Нет.

— Тогда почему ты решил, что можешь бродить, таская его с собой?

— Просто пришла такая мысль. Масса людей носит оружие. За что, в конце концов, вы придираетесь ко мне? Всего-то, во что я стрелял — несколько фонарей! Почему вы не ловите подлецов, которые в людей стреляют?

— Откуда нам знать, что ты не один из них, Бронкин?

— Может быть, один из них. Может, я Джек-Потрошитель.

— Может и нет. Но, может, ты носил тот кольт сорок пятого калибра и планировал злодеяние похуже, чем стрелять по фонарям.

— Конечно. Собирался застрелить мэра.

— Сорок пятый калибр, — Карелла шепнул Бушу.

— Да, — ответил Буш. Он уже встал из своего кресла и подходил к шефу сыскной полиции.

— Ну ладно, ловкий парень, — сказал шеф. — Ты нарушил Закон Салливана, тебе известно, что это значит?

— Нет, так что же это значит, ловкий парень?

— Потом увидишь, — ответил шеф. — Следующее дело.

Стоя у его локтя, Буш сказал — Шеф, мы бы хотели задать еще несколько вопросов тому человеку.

— Продолжаем, — объявил шеф. — Хиллсайд, один. Матисон, Петер, 45…

ГЛАВА XIV

Дэвид Бронкин вовсе не горел желанием задерживаться перед посещением Уголовного Суда, куда его должны были отвести для предъявления обвинения, когда Карелла и Буш перехватили его.

Это был высокий мужчина, ростом почти до шести футов и трех дюймов, с громким голосом и недовольным лицом. Ему совсем не понравилась первая просьба Кареллы.

— Поднимите ногу, — попросил Карелла.

— Что?

Мужчины находились в отделе розыска Главного управления полиции в комнате, во многом напоминающей помещение с таким же названием в 87-м полицейском участке. Небольшой вентилятор, стоящий на одном из архивных~шка- фов, из последних сил старался взмутить воздух в комнате, но тот геройски удерживал состояние тонкой прозрачности.

— Поднимите ногу, — повторил Карелла.

— Это еще зачем?

— Потому что я так прошу, — твердо ответил Карелла.

Бронкин, посверлив его взглядом, сказал:

— Сними этот знак, тогда я…

— Я его не снимаю, — ответил Карелла. — Поднимите ногу.

Бронкин что-то пробормотал и поднял правую ногу. Карелла держал его ногу за щиколотку, а Буш осматривал каблук.

— Совсем не то, — сказал Буш.

— У вас есть другие туфли? — спросил Карелла.

— Безусловно, у меня еще есть туфли.

— Дома?

— Да. Ну и что?

— Как давно у вас этот кольт сорок пятого калибра?

— Пару месяцев будет.

— Где вы были в воскресенье вечером?

— Послушайте, мне нужен адвокат.

— Обойдетесь без адвоката, — ответил Буш. — Отвечайте на вопросы по существу.

— О чем вы спросили?

— Где вы были в воскресенье вечером?

— В какое время вечером в воскресенье?

— Около одиннадцати сорока или около того?

— Полагаю, в кино.

— В каком кино?

— В Стрэнде. Да, я был в кино.

— У вас с собой был кольт сорок пятого калибра?

— Не помню.

— Да или нет?

— Не помню. Если вам надо «да» или «нет», то «нет». Я не идиот.

— Какой фильм вы смотрели?

— Старый.

— Как назывался?

— «Чудовище из Черной Лагуны».

— О чем он?

— О монстре, который выходит из воды.

— Какой был дополнительный фильм?

— Не помню.

— Вспоминайте.

— Что-то с Джоном Гарфилдом.

— Что именно?

— Призовая картина.

— Как она называлась?

— Не помню. Там он бродяга, потом становится чемпионом по боксу, а затем получает заранее подготовленный нокаут.

— «Тело и душа»?

— Да, вот, вот.

— Позвони в Стрэнд, Хэнк, — попросил Карелла.

— Эй, а это еще зачем? — спросил Бронкин.

— Проверить и убедиться, что эти фильмы шли в воскресенье вечером.

— Да шли, точно.

— Еще мы проведем баллистическую экспертизу вашего кольта, Бронкин.

— Зачем?

— Чтобы убедиться, насколько он соответствует пулям, имеющимся у нас. Ты можешь сэкономить нам уйму времени.

— Каким образом?

— Чем вы занимались вечером в понедельник?

— Понедельник… Понедельник? Господи, кто помнит?

В это время Буш отыскивал нужный номер в телефонной книге и стал набирать его.

— Послушайте, — сказал Бронкин, — вам незачем звонить туда. Эти картины шли тогда, точно вам говорю.

— Что вы делали в понедельник вечером?

— Я… я ходил в кино.

— Опять в кино? Два вечера подряд?

— Да. В кино кондиционированный воздух. Это лучше, чем слоняться н задыхаться от духоты, не правда ли?

— Что вы смотрели?

— Еще несколько старых лент.

— Увлекаетесь старыми фильмами, а?

— Мне безразлично, какие картины смотреть. Я просто пытался пересидеть жару. На старые фильмы билеты дешевле.

— И какие же это были картины?

— «Семь невест для семи братьев» и «Страстная суббота».

— Вы их хорошо помните, правда?

— Конечно, это же было совсем недавно.

— Почему вы сказали, что не можете вспомнить, чем занимались вечером- в понедельник?

— Разве я так сказал?

— Да.

— Ну, мне надо было подумать.

— U каком кинотеатре вы были?

— В понедельник?

— Да.

— В одном из Р.К.О., в том, что на Восьмидесятой Северной.

Буш опустил трубку на рычаг. — Проверил, Стив, — сказал он. — «Чудовище Черной Лагуны» и «Тело и душа». Как он и сказал. — Буш промолчал о том, что он также осведомился о репертуарном плане театров и что точно узнал, в какое время начинается и заканчивается демонстрация каждой картины. Он коротко кивнул Карелле, переходя на вопросы.

.— А в какое время вы ходили?

— В воскресенье или в понедельник?

— В воскресенье.

— Около восьми тридцати.

— Точно в восемь тридцать?

— Откуда мне точно помнить? Становилось жарко, и я отправлялся в Стрэнд.

— А откуда вы знаете, что это было восемь тридцать?

— Не знаю. Что-то около того.

— Когда вы вышли?

— Около… Должно быть, без четверти двенадцать.

— Куда вы потом отправились?

— Выпить кофе.

— Куда?

— В «Белую Башню».

— Сколько вы там пробыли?

— Полчаса, полагаю.

— Что вы ели?

— Я же сказал, кофе с…

— Кофе с чем?

— О боже, с пончиком и повидлом.

— Это заняло у вас полчаса?

— Еще выкурил сигарету пока был там.

— Встретили кого-нибудь из знакомых?

— Нет.

— Ав кино?

— Нет.

— Это правда, что у вас с собой не было оружия?

— Думаю, не было.

— Обычно берете его с собой?

— Иногда.

— Когда-нибудь нарушали Закон?

— Да.

— Конкретнее.

— Отсидел два года в Синг-Синге.

— За что?

— Вооруженное нападение.

— Что за оружие было?

Брон кин помолчал в нерешительности.

— Слушаю вас, — произнес Карелла.

— Кольт сорок пятого калибра.

— Этот?

— Нет.

— А какой?

— Другой у меня был.

— Он все еще у вас?

Бронкин снова заколебался.

— Так он по-прежнему у вас? — повторил Карелла.

— Др.

— Как это вышло? Разве полиция?..

— Я закопал его. Они никогда не найдут. Мой друг достал его мне.

— Как вы применили его — стреляли?

— Нет, ударил рукояткой.

— Кого?

— Какое это имеет значение?

— Хочу знать. Кого?

— Одну даму.

— Женщину?

— Да.

— Сколько лет ей было?

— Сорок. Пятьдесят.

— Так сколько же?

— Пятьдесят.

— Но вы же славный парень.

— Да, — ответил Бронкин.

— Кто задержал вас? На каком полицейском участке?

— Думаю на девяносто втором.

— Точно?

— Да.

— Кто были те полицейские?

— Не знаю.

— Те, кто арестовал вас?

— Он был один.

— Детектив?

— Нет.

— Когда это было? — спросил Буш.

— В пятьдесят втором.

— А где тот, другой кольт сорок пятого калибра?

— В моей комнате.

— Где?

— Хэвен, 831.

Карелла тут же записал адрес.

— Что еще у вас там есть?

— А что, ребята, собираетесь помочь мне?

— Какая вам нужна помощь?

— Ну, держу у себя несколько стволов.

— Сколько же?

— Шесть, — ответил Бронкин.

— Что?

— Да.

— Перечислите их.

— Два кольта сорок пятого калибра, есть люгер и маузер, даже пистолет Токарева имеется.

— Что еще?

— О, еще ствол двадцать второго калибра.

— Все это в вашей комнате находится?

— Да, почти коллекция.

— Туфли ваши тоже там?

— Да, а при чем здесь туфли?

— И никакого разрешения ни на один ствол, а?

— Нет. Просто из головы вылетело.

— Не сомневаюсь. Хэнк, свяжись с девяносто вторым. Узнай, кто задержал Бронкина в пятьдесят втором году. Предполагаю, что Фостер начал работать у нас, а Реардона могли к нам перевести.

— О, — вдруг произнес Бронкин.

— В чем дело?

— Ах, вот в чем дело-то. Те двое полицейских?

— Да.

— Пролетели мимо, — сказал Бронкин.

— Может быть. А в какое время вы вышли из Р.К.О.?

— Почти в то же. Одиннадцать тридцать — двенадцать.

— Еще проверь, Хэнк.

— Да.

— Лучше позвони в Р.К.О. на Восьмидесятой Северной и тоже проверь это показание. Можете идти, Бронкин. Ваше сопровождение ожидает вас в холле.

— Эй, — спохватился Бронкин, — а как же насчет помощи? Я-то вам помог, не так ли? Как насчет того, чтобы замолвить за меня словечко?

Карелла шмыгнул носом.

Ни на одной из туфель, находившихся в квартире Бронкина, не было обнаружено каблука, хотя бы отдаленно напоминающего тот каблук, слепок с отпечатка которого сделали лаборанты.

Заключение баллистической экспертизы показало, что ни из одного ствола, имеющегося у Бронкина, не была выпущена ни одна их тех роковых пуль.

92-й полицейский участок сообщил, что ни Майк Реардон, ни Дэвид Фостер никогда там не работали.

Только в одном следователи были уверены. В том, что стоял зной.

ГЛАВА XV

В тот четверг, в семь двадцать шесть вечера, город, казалось, весь устремился в небеса.

Где-то гулко загрохотало, и город прислушался, пытаясь разобрать, что это за звук. Это были отдаленные раскаты грома.

И одновременно показалось, будто с севера внезапно ворвался легкий свежий ветерок и омыл утомленное лицо города. Зловещее громыхание все приближалось, и уже засверкали всполохи молнии, вспарывая небо беспорядочными зазубренными полосами.

Жители города, подняв лицо к небу, замерли в ожидании.

Казалось, дождя никогда не дождаться. Молния уже безумствовала в своей ярости, исхлестывая во. чвытающиес я над городом строения и дугой уносясь за горизонт. Вслед за гневными вспышками молнии загрохотал гром, разражаясь грозными эпитетами.

И вдруг небо будто раскололось надвое, и на землю хлынул дождь. Огромные капли забарабанили по тротуару, сточным канавам и улицам. Раскаленные зноем асфальт и бетон зашипели под первыми каплями дождя. Жители города с улыбкой смотрели на дождь, на то, как падали крупные капли. О боже, какие огромные капли шлепали по земле. И лица все больше и больше расцветали улыбками, и люди дружески и радостно похлопывали друг друга по спине. Казалось, что все будет прекрасно.

Длилось это до тех пор, пока не кончился дождь.

Он прекратился так же внезапно, как и начался. Он хлынул с неба как прорвавшая плотину вода. Дождь шел всего четыре минуты и тридцать шесть секунд, а потом, словно кто-то вдруг заткнул прорыв в плотине, сразу оборвался. '

Молния все еще сверкала по всему небу, и в ответ продолжал ворчать гром, но дождя уже не было.

Живительная прохладЭ, принесенная дождем, длилась не более десяти минут. Сразу после этого улицы вновь стали накаляться, а жители снова чертыхаться, ворчать и истекать потом.

Никто не любит розыгрыши.

Даже когда за это берется сам Господь Бог.

Она стояла у окна, когда дождь прекратился. Мысленно выругалась и вспомнила, что хотела обучить Стива языку жестов, чтобы он знал, когда она ругается. Он обещал сегодня прийти, и это обещание переполняло ее радостью, и она подумала, что бы надеть для него.

Ничего — вот лучший ответ. Ей понравилась ее шутка.

Нужно ее запомнить и рассказать ему, когда придет.

Улица вдруг стала очень грустной. Дождь, внесший было некоторую бодрость, сейчас прекратился, и осталась только печальная серость улицы, такая же печальная, как смерть.

Смерть.

Двое убитых. Здоровые мужчины, с которыми он работал и которых хорошо знал. Ну почему они не стали дворниками или установщиками транспорантов, или кем-нибудь еще, почему именно полицейскими, почему детективами?

Она обернулась и посмотрела на часы: который час, сколько еще ждать, прежде чем она заметит медленный поворот дверной ручки из стороны в сторону, прежде чем она подбежит к двери и распахнет ее. Часы не утешали. Впереди еще были долгие минуты ожидания, если, конечно, он вообще придет. Если, конечно, ничего не случилось, что могло бы задержать его на службе — опять какое-нибудь убийство или что-нибудь другое…

Нет, я не должна думать об этом.

Несправедливо по отношению к Стиву думать об этом.

Если я буду думать о приближающейся к нему опасности…

Ничего не должно с ним случиться… Ничего, Стив сильный, Стив хороший полицейский, Стив умеет постоять за себя. Но и Реардон был хорошим полицейским, и Фостер, а вот теперь они мертвы. Каким же умелым нужно быть полицейским, когда тебе в спину стреляют из кольта сорок пятого калибра? Чего стоит любой полицейский против убийцы, притаившегося в засаде?!

Нет, не надо думать о таких вещах.

Убийств теперь больше нет. И больше не будет. Фостер был последним. С этим покончено. Покончено.

Стив, торопись.

Она уселась лицом к двери, понимая, что предстоит ждать еще долгие часы, и все же ожидая, что вот повернется дверная ручка, сообщая ей, что он уже пришел.

Мужчина встал. Он был в одних трусах с веселым рисунком, очень ладно сидевших на нем. Прошел от постели к туалетному столику, раскачиваясь, словно утка. Он был высок ростом и отлично сложен. Подойдя к столику, стал внимательно рассматривать свой профиль, отражавшийся в зеркале, потом посмотрел на часы, глубоко вздохнул и опять лег в постель.

— Уже пора, — думал он.

Но продолжал лежать и смотреть в потолок. Вдруг ему захотелось закурить. Он встал и снова направился к столику той же странной утиной походкой, которая портила его при таких внешних данных. Он закурил сигарету и вновь вернулся в постель. Лежал, попыхивая и размышляя.

Он думал о том полицейском, которого собирался убить в этот вечер. '

В этот же вечер, перед окончанием работы, лейтенант Бирнс остановился перекинуться парой слов с капитаном Фриком, командиром полицейского участка.

— Как дела идут? — спросил Фрик.

Бирнс пожал плечами. — Похоже, мы получили единственный глоток свежего воздуха в этом городе.

— А?

— Я о недавнем событии.

— О да, — ответил Фрик. Он выглядел усталым, поскольку уже не был так молод, каким был когда-то, и поэтому действительно устал от всей этой неразберихи. Когда полицейских убивали, вместо них оставались бреши. Сегодня они на месте, завтра их уже нет. Нельзя жить вечно, но и нельзя с этим смириться. Убийцу надо найти, безусловно, но нельзя так давить на человека, нельзя слишком нажимать на него в такую жару, особенно когда он уже не молод, каким всегда был, и когда так устал.

По правде говоря, Фрик был усталым даже в двадцать лет, и Бирнсу это было известно. Он особенно не надеялся на капитана, но был добросовестным полицейским, а добросовестный полицейский всегда и во всем должен согласовывать свои действия с командиром, даже если последний далеко не великий мыслитель.

— Вы на самом деле расследуете случаи с ребятами? — спросил Фрик.

— Да, — ответил Бирнс, подумав, что это ясно даже не эрудиту.

— Я думаю, что это какой-нибудь сумасброд, — продолжал Фрик. — Разозлился да решил кого-нибудь застрелить, как только выйдет на свободу.

— Почему тогда полицейских? — спросил Бирнс.

— А почему бы и нет? Как вы себе представляете, что будет делать сумасброд? Вероятно, он убил Реардона случайно, даже не зная, что тот был полицейским. Потом увидел, какую огласку это получило в газетах и смекнул, что идея неплоха, и уже специально застрелил еще одного полицейского.

— А как он узнал, что Фостер был полицейским? Ведь Фостер был в гражданской одежде, так же, как и Реардон.

— Может, этот сумасброд прежде имел дело с Законом, откуда я знаю? Хотя одно определенно ясно: он — сумасброд.

— Или чрезвычайно хитрый тип, — ответил Бирис.

— Откуда вы это знаете? Много ли надо ума, чтобы нажать на курок?

— Никакого ума не надо, — согласился Бирнс. — Пока во всем не разберешься.

— Не думаю, — ответил Фрик и шумно вздохнул. Он устал. Он постарел. И даже волосы уже поседели. Пожилым людям не следует браться за разгадывание тайн в жаркую погоду.

— Жарко, не правда ли? — спросил Фрик.

— Еще бы, — ответил Бирнс.

— Домой идете?

— Иду.

— Счастливо. Я тоже скоро пойду. Кое-кто из наших сейчас разбирает обстоятельства попытки к самоубийству. Какая-то женщина забралась на крышу и чуть было не бросилась вниз. Хочу узнать, что к чему. — Фрик покачал головой. — Вот сумасброды, а?

— Да, — произнес Бирнс.

— Я отправил жену с детьми в горы, — сказал Фрик. — И очень доволен этим. Такой зной не выносим ни для человека, ни для животного.

— Это уж точно, — согласился Бирнс.

На столе Фрика зазвонил телефон. Фрик поднял трубку.

— Капитан Фрик, — сказал он. — Что? О’кей, прекрасно. — Положил трубку. — Вовсе не самоубийство, — обратился он к Бирнсу. — Оказывается, женщина просто сушила волосы и свесила их с края крыши. Ну, не сумасбродка ли?

— Да. Ну ладно, я пошел.

— Лучше держите оружие наготове. А то можете стать очередным.

— У кого? — спросил Бирнс, направляясь к двери.

— У него.

— А?

— У сумасброда.

Роджер Хавиленд был настоящим полисменом-буйволом. Даже другие полицейские так его называли. У него было мощное телосложение, и ел он как буйвол, и поворачивался как буйвол, и даже сопел как буйвол. Иначе и не скажешь. Он был настоящий буйвол.

Кроме того, человеком он был не очень хорошим.

Когда-то Хавиленд был своим парнем, но никто этого уже не помнил, кроме самого Хавиленда. Было время, когда он часами мог беседовать с заключенными, ни разу не пустив в ход руки. Когда-то Хавиленд не позволял себе произнести ни звука. Когда-то он был тактичным полицейским.

Но однажды ему здорово не повезло.

Случилось так, что однажды, возвращаясь со службы домой, Хавиленд попытался прекратить какую-то уличную драку. Это было как раз в то время, когда он был таким полицейским, который считал себя на службе все двадцать четыре часа в сутки. Как потом оказалось, это была обычная уличная драка, более или менее дружеская форма выяснения отношений, в которой едва ли пахло самодельным оружием.

Хавиленд вмешался и очень вежливо попросил прекратить свалку, вынул револьвер и несколько раз выстрелил в воздух. Но тут, каким-то образом один из хулиганов ударил Хавиленда по правому запястью куском оловянной трубы. Револьвер вылетел из его руки, а потом случилось самое худшее.

Хулиганы, уже переставшие колотить друг друга по башкам, вдруг сообразили, что гораздо веселее было бы поиграть головой полицейского. Они набросились иа него, безоружного, затащили на аллею и с особым остервенением начали его дубасить.

Парень с оловянной трубой переломил руку Хавиленду в четырех местах.

Боль при множественном переломе сама по себе едва терпима, но еще невыносимее она становилась оттого, что из-за неправильного срастания кость приходится повторно ломать и снова вправлять обломки.

Какое-то время Хавиленд даже сомневался, сможет ли он вернуться к своей работе, где требуется физическая сила. Он только что получил звание детектива третьего разряда, поэтому такая перспектива была ему особенно неприятна. Но рука зажила, как у всех, и он вышел из этой передряги почти таким же, каким попал в нее. За исключением того, что его характер несколько изменился.

Существует старинная примета, что одному приходится расплачиваться за всю компанию. Так парень с оловянной трубой определенно расплатился за всю компанию, если не за весь город. Теперь Хавиленд кое-чему научился. Он стал полисменом-буйволом. Больше уже он не будет сентиментальничать.

В заповеди Хавиленда предусматривался только один способ слома сопротивления заключенного. Забыть слова «сбить с ног», а только сосредоточиться на том, чтобы «бить противника до конца».

Немногим заключенным нравился Хавиленд.

Также немногим и полицейским нравился он.

Не знаю, нравился ли Хавиленд самому себе.

— Жарища, — сказал он Карелле, — это все, о чем можно думать.

— Мои мозги так же истекают потом, как и сам я, — ответил Карелла.

— Если я скажу тебе, что как раз в этот момент ты сидишь на льдине посредине Северного Ледовитого океана, ты почувствуешь, как тебе становится прохладнее.

— Что-то я не чувствую, что мне прохладнее, — ответил Карелла.

— Это потому, что ты болван, — ответил Хавиленд крича. Хавиленд всегда кричал. Когда он говорил шепотом, то все равно кричал. — Ты просто не хочешь, чтобы тебе было прохладнее. Тебе хочется испытывать жару. Это заставляет тебя думать, что ты работаешь.

— Я и так работаю.

— А я иду домой, — резко выкрикнул Хавиленд.

Карелла посмотрел на часы. Было десять часов пятнадцать минут.

— Ав чем дело? — заорал Хавиленд.

— Ни в чем.

— Это потому ты так кисло выглядишь, что уже четверть одиннадцатого? — проревел Хавиленд.

— Вовсе я не выгляжу кисло.

— Ну, мне наплевать, как ты выглядишь, — ревел Хавиленд. — Я иду домой.

— Ну и иди. А я подожду, когда меня сменят.

— Что-то не нравится мне, как ты это сказал, — ответил Хавиленд.

— Почему?

— Этим ты хочешь сказать, что я будто бы не жду своей смены.

Карелла пожал плечами и беспечно ответил:

— Поступай, как подскажет твоя совесть, браток.

— А ты знаешь, сколько уже я на дежурстве?

— Сколько?

— Тридцать шесть часов, — ответил Хавиленд. — Так хочется спать, что, кажется, заполз бы в какую-нибудь сточную канаву н не проснулся бы до самого рождества.

— Ты же загрязнишь наше водоснабжение, — ответил Карелла.

— Ну как хочешь! — орал Хавиленд. Он сделал прощальный жест рукой и уже уходил, когда Карелла окликнул его:

— Эй!

— Ну?

— Смотри, чтоб тебя там не убили.

— Как хочешь, — снова ответил Хавиленд и вышел.

Мужчина оделся тихо и быстро. Он надел черные брюки, чистую белую рубашку и галстук в черно-золотую полоску. Натянул темно-синие носки и нагнулся за туфлями. Каблуки на них имели фирменное клеймо «О’Салливан».

Он надел черный пиджак, подошел к туалетному столику и открыл верхний ящик. Иссиня-черный кольт сорок пятого калибра, несущий смерть, лежал на его носовых платках. Он вставил новую обойму и сунул его в карман пиджака.

Он прошел к двери раскачивающейся утиной походкой, открыл ее, уходя, окинул взглядом комнату, выключил свет и вышел в ночь.

Стива Кареллу в одиннадцать тридцать три сменил детектив по имени Хол Виллис. Карелла передал ему все, что на всякий случай могло потребоваться, затем вышел и стал спускаться.

— На свидание к девушке, Стив? — спросил дежурный.

— Да, — ответил Карелла.

— Хотелось бы стать таким же молодым, как ты, — сказал сержант.

— Ты еще сойдешь за молодого, — ответил Карелла. — Тебе не дашь и семидесяти.

Дежурный рассмеялся — Ни днем больше.

— Добрей ночи, — попрощался Карелла.

— Добрей.

Карелла вышел из здания и направился к своей машине, стоявшей за два квартала в зоне «Парковка запрещена».

Хэнк Буш покинул Управление полицейского участка в одиннадцать пятьдесят две, когда пришел его сменщик.

— Думал, уж ты никогда не придешь, — сказал он.

— Я тоже так думал.

— Что случилось?

— Просто очень жарко вести машину.

Буш поморщился, подошел к телефону и набрал свой домашний номер. Подождал несколько секунд. Телефон звонил на другом конце провода.

— Хэлло?

— Элис?

— Да. — Она помолчала. — Хэнк?

— Я еду домой, дорогая. Почему бы тебе не приготовить кофе-гляссе?

— Хорошо, сделаю.

— Там очень душно?

— Да. Может, по пути мороженого купишь?

— Хорошо.

— Нет, не обязательно. Нет. Сразу возвращайся домой. Кофе-гляссе будет.

— О’кей.

— До встречи.

— Да, дорогая.

Буш положил трубку и повернулся к сменщику, сказав —

— Наверное, ты и не отдохнул до девяти, негодник.

— Наверняка жара ему в голову ударила, — произнес детектив, ни к кому не обращаясь.

Буш усмехнулся, козырнул и вышел из здания.

Мужчина с кольтом притаился в тени.

Его рука вспотела от соприкосновения с шерстяной тканью кармана, под которой он все время нащупывал кольт сорок пятого калибра, лежащий там. Одетый в черное, он знал, что сливается с темнотой у входа в аллею, но, тем не менее, нервничал, испытывая некоторый страх. И все же это должно быть доведено до конца.

Послышались звуки приближающихся шагов. Длинные, уверенные шаги. Человек спешил. Мужчина в черном всмотрелся. Да. Несомненно, именно тот, кто нужен.

Его рука сжала кольт.

Полицейский был уже совсем близко. Мужчина в черном внезапно шагнул из темноты аллеи. Полицейский остановился. Они были почти одного роста. Уличный фонарь на углу отбрасывал тени на тротуар.

— Закурить не найдется, мужик?

Полицейский уставился на мужчину в черном. Затем молниеносным движением сунул руку в задний карман брюк. Мужчина в черном мгновенно разгадал этот жест и быстро выхватил из кармана кольт. Оба выстрелили одновременно.

Он почувствовал, как пуля полицейского вонзилась в его плечо, но кольт продолжало дергать опять и опять, и он увидел, как полицейский схватился за грудь и упал на тротуар. Служебный револьвер отлетел на несколько футов от тела полицейского.

Убийца повернул назад, намереваясь бежать.

— Ты сукин сын, — произнес полицейский.

Тот стремительно обернулся. Полицейский стоял на ногах, готовый броситься на него. Убийца снова выхватил кольт, но выстрелить не успел. Полицейский схватил его, скрутив своими мощными руками. Мужчина отбивался, всячески стараясь вырваться, но полицейский крепко зажал ему голову и тот почувствовал, как у него вырываются волосы, как пальцы полицейского царапают лицо, разрывая кожу.

Он снова выстрелил. Полицейский согнулся и упал на тротуар, уткнувшись лицом в шершавый асфальт.

Плечо убийцы сильно кровоточило. Он проклинал полицейского и стоял над ним, капая кровью на его безжизненные плечи. Он снова поднял кольт на расстояние вытянутой руки и нажал курок. Голова полицейского дернулась и замерла.

Мужчина в черном убегал вниз по улице.

Полицейским, оставшимся лежать на тротуаре, был Хэнк Буш.

ГЛАВА XIV

Сэм Гроссман служил лейтенантом полиции. И еще он был специалистом по экспертизе. Рослый и нескладный, его скорее представишь на ферме‘где-нибудь в скалистой Новой Англии, чем в стерильной чистоте и порядке криминалистической лаборатории, которая занимает почти половину всей длины второго этажа Главного управления полиции.

Гроссман носил очки, сквозь которые смотрели открытые голубые глаза. В его манере чувствовались учтивость и спокойствие, излучающие тепло. Все это напоминало давно ушедшие времена. Хотя в его речи и присутствовали готовые штампы, присущие человеку, привыкшему иметь дело с сухими научными фактами.

— Хэнк был толковым полицейским, — сказал он, обращаясь к Карелле.

Карелла кивнул. А ведь именно Хэнк когда-то сказал, что не нужно большого ума, чтобы быть детективом.

— Насколько я представляю, — продолжал Гроссман, — раненый Хэнк считал себя обреченным. Посмертная экспертиза показала четыре ранения, три — в области груди, одна — в затылок. Думаю, можно заключить, что последний выстрел был сделан в затылок.

— Продолжайте, — попросил Карелла.

— Полагаю, в него уже выстрелили два или три раза, и, зозможно, он знал, что обречен на смерть еще до того, как все это произошло. Как бы то ни было, он позаботился о том, чтобы мы получили больше информации о том подлеце, который стрелял.

— Волосы, имеете в виду? — спросил Карелла.

'— Да. Мы обнаружили пряди волос на тротуаре. Все волосы имеют живые корни, поэтому понятно, что вырваны они были с силой, даже если мы не обнаружили их на ладонях и пальцах Хэнка.

Он также выдрал приличный кусок мяса с лица напавшего на него убийцы. Это тоже нам кое о чем говорит.

— А что еще?

— Кровь. Хэнк подстрелил этого типа, Стив. Ну, безусловно, вы уже об этом знаете?

— Да. Что это дает нам еще?

— Многое, — ответил Гроссман. Он взял со стола заключение.

— Вот то, что мы знаем точно. На основании этого можем соединить разрозненные факты вместе, и эту возможность нам дал Хэнк.

Гроссман кашлянул и начал читать.

— Убийца — лицо мужского пола, белый, рослый, в возрасте примерно не более 50 лет. Механик. Возможно, высокой квалификации и высоко оплачиваемый. Цвет лица смуглый, цвет кожи оливковый, густая растительность на лице, которую он пытается замаскировать с помощью талька. Волосы у него темно-каштановые. Рост приблизительно шесть футов. Около двух дней назад сделал стрижку и укладку волос. Ловок, что, возможно, свидетельствует об отсутствии лишнего веса. Судя по волосам, он должен весить около 180 фунтов. Ранение, по всей вероятности, выше пояса и не столь поверхностное.

— Расскажите, как вам это удалось узнать? — попросил Карелла, несколько удивленный тем, сколько информации могут выудить из какого-то кусочка кожи или пучка волос.

— О’кей, — сказал Гроссман. — Мужчина. В такой жаркий день и при таком возрасте это иногда трудно установить, особенно если мы располагаем только волосами с головы. К счастью, все это Хэнк решил для нас. Волосы с головы мужчины или женщины имеют средний диаметр менее 0,08 мм. О’кей, имея только образец волос с головы, можно получить другие измерения и определить, принадлежат ли волосы мужчине или женщине. Длина исследуемых волос вообще-то является достоверным критерием. Если их длина больше 8 см, то можно предположить, что принадлежат они женщине. Но сейчас женщины стригутся так коротко, иногда короче мужчин. Так что мы могли бы ошибиться, судя по этим волосам, если бы Хэнк не расцарапал лицо этому-типу.

— Какое отношение к этому имеет то… что он расцарапал лицо?

— Это дало нам образцы кожи для начала. Вот как мы узнали, что это белокожий человек, со смугло-оливковым цветом. Это также дало нам основание судить о характере растительности на лице.

— Откуда вы узнали, что это были волосы бороды?

— Просто, — ответил Гроссман, — с помощью микроскопа, который показал, что волос в поперечном сечении имеет треугольную форму с вогнутыми краями. Только волосы бороды имеют такую форму. Диаметр также был более чем 0,1 мм. Значит волосы бороды.

— А как вы узнали, что он механик?

— На волосах головы обнаружены частицы металлической пыли.

— Вы сказали, что он, возможно, высококвалифицированный и высокооплачиваемый. Почему?

— Волосы головы пропитаны лосьоном для волос. Мы растворили его и сравнили с имеющимися у нас образцами. Оказалось, что это очень дорогостоящее средство. Оно стоит долларов пять за флакон или десять в наборе с тальком после бритья. А этот тип применял и жидкость для волос, и тальк после бритья. Какой механик может себе позволить такую роскошь за десять долларов, если только он не высокооплачиваемый. А если он высокооплачиваемый, он высококвалифицированный.

— А откуда вы узнали, что ему не более пятидесяти? — спросил Карелла.

— Опять же по диаметру волоса и характеру пигментации. Вот, взгляните на эту карточку. — Он протянул Карелле листок.

Возраст

Диаметр

12 дней

0,024 мм

6 месяцев

0,037 мм

18 месяцев

0,038 мм

15 лет

0,053 мм

Взрослые

0,07 мм

— У этого типа волосы с головы имели диаметр 0,071 мм, — сказал Гроссман.

— Это показывает, что он взрослый.

— Безусловно. Но если к нам попадет волос с живым корнем, в коре которого едва ли заметны зерна пигмента, мы можем быть вполне уверены, что такой волос принадлежит пожилому человеку. В волосе этого мужчины обнаружено много пигментных зерен. Хотя мы редко беремся определять возраст человека по единственному факту, тем не менее известно, что у пожилых людей наблюдается тенденция к истончению волос. А у этого мужчины волосы жесткие и толстые.

Карелла вздохнул

— Я не слишком быстро говорю?

— Нет, — ответил Карелла. — А насчет стрижки и укладки?

— Укладка простая. Волосы завили, слегка тупировали и осветлили под седину. Не настоящая седина, понимаете?

— А что насчет стрижки?

— Если бы этот тип подстригся непосредственно перед нападением, волосы на концах имели бы четкий срез. Через сорок восемь часов срез начинает округляться. Мы можем довольно точно определить, когда человек стригся последний раз.

— Вы сказали, что он был ростом в шесть футов.

— Да, и в этом помогла баллистическая экспертиза.

— Выкладывайте, — попросил Карелла.

— Нам пришлось заняться и исследованием крови. Я не сказал, что у этого парня была нулевая группа крови?

— Вы, ребята… — начал Карелла.

— Вот смотрите, Стив, это очень просто.

— Да? — произнес Карелла.

— Да, — сказал Гроссман. — Так вот, сыворотка крови человека обладает способностью свертываться… — Он помолчал. — Это значит, образовывать сгустки или склеивать красные кровяные тельца других людей. Различаются четыре группы крови: группа 0, группа А, группа Б, группа АБ. Понятно?

— Понятно, — ответил Карелла.

— Берем образец крови, часть его смешиваем с образцом каждой из четырех групп… Да, вот еще карточка, взгляните. Он протянул ее Карелле.

Группа О — свертывания не происходит ни в какой сыво-

ротке крови.

Группа А — свертывание происходит только в сыворотке крови группы Б.

Группа Б — свертывание происходит только в сыворотке крови группы А.

Группа АБ — свертывание происходит в сыворотке крови обеих групп.

— Кровь этого мужчины — а он оставил значительный след, когда убегал, кроме пятен крови на спине рубашки

Хэнка — не свертывается ни в одном из образцов. Следовательно, это группа 0. И еще одно подтверждение, что этот человек белый. Группы А и 0 чаще всего встречаются у людей белой рассы. Сорок пять процентов всех белых имеют кровь группы 0.

— А как вы предположили, что он шести футов ростом?

Вы так и не сказали.

— Как я уже говорил, показала экспертиза по баллистике. В дополнение к тому, чем мы уже располагаем. Пятна крови на рубашке Хэнка не имели особого значения при определении высоты, с которой капала кровь, поскольку хлопчатобумажная ткань при попадании на нее крови сразу ее впитывает. Но пятна крови, оставленные на асфальте, кое-что сказали нам.

— Что же они сказали?

— Во-первых, что убийца двигался довольно быстро. Видите ли, чем быстрее идет человек, тем уже и длиннее становятся капли крови и зубчики на оставляемых пятнах. Они несколько напоминают маленькие шестеренки, если можете так представить, Стив.

— Могу.

— О’кей. Они были узкие и, кроме того, разбрызгивались на множество мелких капель. Это говорит о том, что он двигался быстро и что капли падали с высоты около двух ярдов или около того.

— Так?

— Поэтому, если он двигался быстро, значит, он не мог быть ранен в ноги» или живот. В таком случае человек не может быстро двигаться. Если капли падали с высоты примерно двух ярдов, то предполагается, что человек имел ранение выше пояса. Экспертам по баллистике удалось извлечь из кирпичной стены здания пулю, выпущенную Хэнком, и предположить, что Хэнк, стреляя с этой высоты, едва успев выхватить револьвер, должно быть, ранил убийцу в область плеча. Это свидетельствует о той, что мужчина был высокого роста, если сопоставить данные о каплях крови и пуле…

— Откуда вам стало известно, что его ранение не поверхностное?

— Судя по количеству крови. Он ведь оставил длинный след.

— Вы сказали, он весит около ста восьмидесяти футов. Как?..

— По волосам. Такие волосы принадлежат здоровому человеку. Мужчина шел быстро. Скорость его движений свидетельствует об отсутствии лишнего веса. Здоровый мужчина шести футов ростом должен весить около ста восьмидесяти, не так ли?

— Вы многое мне открыли, Сэм, — сказал Карелла. — Спасибо.

— Не стоит. Рад, что я не обязан проверять заключения врачей об огнестрельных ранах или что я не тот самый отсутствующий механик. Между прочим, те лосьон для волос и тальк после бритья называются «Скайларк»[6].

— Хорошо, спасибо.

— Не меня благодарите, — ответил Гроссман.

— А?

— Благодарите Хэнка.

ГЛАВА XVII

Срочное сообщение было передано по телетайпу в четырнадцать штатов: ПОДОЗРЕВАЕТСЯ УБИЙСТВЕ

ТЧК НЕИЗВЕСТНЫЙ МУЖЧИНА БЕЛОЙ РАСЫ ВЗРОСЛЫЙ МОЛОЖЕ ПЯТИДЕСЯТИ ТЧК

ПРЕДПОЛАГАЕМЫЙ РОСТ ШЕСТЬ ФУТОВ ИЛИ ВЫШЕ ТЧК ПРЕДПОЛАГАЕМЫЙ ВЕС СТО ВОСЕМЬДЕСЯТ ТЧК ТЕМНЫЕ ВОЛОСЫ СМУГЛЫЙ ЦВЕТ ЛИЦА ЖЕСТКАЯ БОРОДА ТЧК ИСПОЛЬЗУЕТ ЛОСЬОН ДЛЯ ВОЛОС И ТАЛЬК ПОСЛЕ БРИТЬЯ ФИРМЕННОЕ НАЗВАНИЕ «СКАЙЛАРК» ТЧК ТУФЛИ МОГУТ ИМЕТЬ КАБЛУКИ С ФИРМЕННЫМ КЛЕЙМОМ «О’САЛЛИВАН» ТЧК ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО МУЖЧИНА КВАЛИФИЦИРОВАННЫЙ МЕХАНИК МОЖЕТ ИСКАТЬ СООТВЕТСТВУЮЩУЮ РАБОТУ ТЧК ОГНЕСТРЕЛЬНАЯ РАНА ВЫШЕ ПОЯСА ВОЗМОЖНО ВЕРХНЕЙ ОБЛАСТИ ПЛЕЧА МУЖЧИНА МОЖЕТ ИСКАТЬ ВРАЧА ТЧК ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ОПАСЕН И ВООРУЖЕН АВТОМАТИЧЕСКИМ КОЛЬТОМ СОРОК ПЯТОГО КАЛИБРА ТЧК

— Уж эти многочисленные «возможно», — ворчал Хавиленд.

— Многовато, — согласился Карелла.

— По крайней мере есть с чего начать.

Но начать было нелегко.

Конечно, можно начать с посещения врачей города, допуская, что один или некоторые из них не сообщили об огнестрельном ранении вопреки предписанию Закона. Однако врачей в городе было совсем немного. Точнее говоря, их было:

4283 врача в Калме Пойнте,

1975 врачей в Риверхеде,

8728 врачей в Айсоле (включая территории Даймондбэк и Хиллсайд),

2614 врачей в Маджесте, и 264 врача в Беттауне. Всего сосчитайте! 17864 врача.

Множество врачей. Небольшие расчеты показали, что если на каждый визит к врачу будет затрачено около пяти кинут, то потребуется 89320 минут. Конечно, на службе находилось 22 тысячи полицейских. Если каждый из них посетит четырех врачей, и учитывая, что каждый визит потребует двадцатиминутного ожидания… А у многих полицейских своих дел полно по расследованию других преступлений. Поэтому, столкнувшись с несметным числом лекарей, детективы решили выждать, пока кто-нибудь из врачей сам не сообщит об огнестрельном ранении. Но поскольку пуля вышла из тела убийцы и рана, по всей вероятности, была чистой, то могло статься, что убийца никогда не прибегнет к помощи врача. В таком случае ожидание оказывалось бессмысленным.

Если в городе 17864 врача, то фактически невозможно определить и число механиков, занимающихся своим ремеслом. Поэтому такой подход также был отвергнут.

Оставался лосьон для волос и тальк после бритья с безобидным названием «Скайларк».

Даже беглый осмотр прилавков показал, что эти косметические средства для мужчин продаются почти в каждой аптеке города. Попадались они так же часто, как и таблетки аспирина.

«Они хорошо освежают».

«Если они вам не нравятся…»

Вместо этого полиция обратилась к собственной документации в Бюро опознания и к объемистым архивам Федерального бюро расследования.

И начали искать мужчину белой расы в возрасте до пятидесяти лет, темноволосого, со смуглым цветом лица, шести футов ростом, весившего сто восемьдесят футов, возможно, применявшего автоматический кольт сорок пятого калибра.

Возможно, иголка и была в стоге сена.

Но таким стогом являлась вся территория Соединенных Штатов.

— Какая-то женщина хочет тебя видеть, Стив, — обратился Мисколо к Карелле.

— По какому поводу?

— Сказала, что хочет поговорить с человеком, ведущим расследование по делу об убийстве полицейских. — Мисколо вытер бровь. В канцелярии работал мощный вентилятор, и ему страшно не хотелось уходить оттуда. Просто Мисколо сильно потел, а Стиву не хотелось, чтобы форменная рубашка Мисколо лишний раз изнашивалась под рукавами раньше времени от бесцельного разговора.

— О’кей, приведи сюда, — попросил Карелла.

Мисколо удивился, затем вновь появился с миниатюрной, похожей на птичку, женщиной, которая резко вертела головой по сторонам, с любопытством разглядывая сначала перегородку, затем шкафы с документами, за ними столы и зарешеченные окна, занятых телефонными разговорами детективов, многие из которых были одеты с разной степенью портновской небрежности. '

— Это детектив Карелла, — сказал Мисколо. — Он один из тех, кто занимается расследованием. — Мисколо тяжело вздохнул и возвратился в небольшую канцелярию к мощному вентилятору. '

— Прошу, входите, мадам, — сказал Карелла.

— Мисс, — поправила женщина. Карелла был в рубашке с короткими рукавами, и она отметила это с явным неудовольствием и, снова окинув комнату резким взглядом, спросила — А что, у вас нет личного кабинета?

— Полагаю, нет, — ответил Карелла.

— Не хочу, чтобы они меня слушали.

— Кто?

— Они, — ответила она. — Нельзя ли нам отойти в сторонку к какому-нибудь столу?

— Конечно, можно, — ответил Карелла. — Как вы сказали, вас зовут?

— Ореата Бейли, — ответила женщина. .

Ей было приблизительно лет пятьдесят пять, как предположил Карелла, лицо с резкими чертами, как у всех ведьм. Он провел ее через проход в перегородке к свободному столу в дальнем углу отдела с правой стороны, куда не долетало ни малейшего ветерка из окон.

Когда они сели, Карелла спросил — Чем моту помочь, мисс Бейли?

— А у вас тут в углу жучка, случайно, нет?

— …Жучка?

— Ну, потайного диктофона.

— Нет

— Так как вы сказали вас зовут?

— Детектив Карелла.

— И вы говорите по-английски?.

Карелла сдержал улыбку. — Да, знание английского языка у нас передавалось из поколения в поколение.

— Я бы предпочла разговаривать с американским полисменом, — со всей серьезностью сказала мисс Бейли.

— Ну, иногда я могу сойти зе такого, — ответил Карелла, явно забавляясь.

— Очень хорошо.

Последовала долгая пауза. Карелла выжидал.

Мисс Бейли не проявляла ни малейшего желания продолжать разговор.

— Мисс?..

— Шш-ш! — резко сказала она.

Карелла ждал.

Помолчав несколько секунд, женщина проговорила:

— Я знаю, кто убил трех полицейских.

Карелла подался вперед, заинтересовавшись. Ведь самые значит 1ьные ключи к разгадке иногда появляются из самых неожиданных источников.

— Кто? — спросил он.

— Никогда и не подумаете даже, — ответила она.

Карелла все выжидал.

— Они собираются прикончить гораздо больше — полицейских, — сказала мисс Бейли. — Такой у них план.

— Чей план?

— Если они смогут устранить давление Закона, остальное будет куда легче, — сказала мисс Бейли. — Такой у них план. Сначала убрать полицию, потом Национальную Гвардию, а потом и регулярную Армию.

Карелла смотрел иа мисс Бейли с подозрением.

— Они посылали мне сообщения, — продолжала мисс Бейли. — Они думали, что я одна из них, только не зиаю почему. Они выходят из стен и отдают мне свои послания.

— Кто выходит из стен? — спросил Карелла.

— Люди-тараканы. Вот почему я спросила у вас, нет ли в этом углу припрятанного диктофона.

— О… люди-тараканы.

— Да.

— Да, да, понимаю.

— А что, я тоже похожа на таракана? — спросила она.

— Нет, — ответил Карелла. — Не особенно.

— Тогда почему они приняли меня за свою? Они все похржи на тараканов, понимаете?

— Да, понимаю.

— Они разговаривают с помощью радио-ядерно-тепловых лучей. Полагаю, что они, должно быть, с другой планеты, не правда ли?

— Возможно, — согласился Карелла.

— Удивительно, что я могу понимать их. Возможно, они подчинили мой разум. Как вы думаете, такое может быть?

— Все возможно, — согласился Карелла.

— Они сказали мне о Реардоне за сутки до его убийства. Они сказали, что начнут с него, потому что он был комиссаром третьего сектора. Они применили к нему термо-дезинтегратор, вы знаете, что это такое, правда ведь? — Мисс Бейли помолчала, а потом кивнула. — Сорок пятого калибра.

— Да, — ответил Карелла.

— Фостер был черным принцем Аргаддона. Им пришлось убрать его. Вот что они мне сказали. Сигналы, которые они мне посылают, удивительно ясные, учитывая то, что они передаются на незнакомом языке. Мне бы очень хотелось, чтобы вы были американцем, мистер Карелла. Сейчас столько недругов вокруг, что едва ли можно кому-либо доверять.

— Да, — ответил Карелла. Он чувствовал, как взмокла на спине рубашка. — Да.

— Они убили Буша[7], потому что он не был кустом, а был замаскированным деревом. Они терпеть не могут всего, что растет.

— Понимаю.

— Особенно деревьев. Им нужен углекислый газ, понимаете, а растения его поглощают. Особенно деревья. Они потребляют огромные массы углекислого газа.

— Несомненно.

— Вы остановите их теперь, когда уже все это знаете? — спросила мисс Бейли.

— Мы сделаем все, что в наших силах, — обещал Карелла.

— Лучший способ остановить их… — Мисс Бейли помолчала и встала, прижимая сумочку к своей узкой груди.

— Ну, не буду поучать, как вам выполнять свои обязанности.

— Мы признательны вам за помощь, — сказал Карелла. Он пошел проводить мисс Бейли к выходу. Они остановились.

— А вам не хотелось бы узнать, как лучше всего справиться с тараканоподобными? Оружие против них бесполезно, понимаете? Ведь они обладают термическими лучами.

— Я этого не знал, — ответил Карелла. Они стояли как раз у заграждения при выходе. Карелла открыл дверь.

— Есть только один способ остановить их, — сказала она.

- Какой же? — спросил Карелла.

Мисс Бейли подлита губы — Наступить на них! — сказала она и, повернувшись на каблуках, пошла мимо канцелярии, затем по ступенькам спустилась на второй этаж.

В тот вечер Берт Клинг, казалось, пребывал в прекрасном настроении.

Когда Карелла и Хавиленд вошли в палату, он сидел в постели. И если бы не толстая марлевая повязка на его правом плече, никто бы не поверил, что с ним что-то случилось. Он сиял широкой улыбкой и болтал со своими коллегами.

Жевал сладости, которые они ему принесли, и рассказывал, что такие больничные будни как тут — настоящее удовольствие, чего стоят одни только медсестрички в своих облегающих белых униформах.

Казалось, он вовсе не держал зла на того мальчишку, стрелявшего в него. Такие у них забавы, размышлял он. И продолжал жевать конфеты, шутить, рассказывать, пока не пришло время гостям уходить.

Как раз перед тем, как им уйти, он вспомнил анекдот про мужчину с тремя семенниками…

Берт Клинг был в прекрасном настроении в тот вечер.

ГЛАВА XVIII

Третьи похороны последовали за вторыми с удивительной быстротой. Зной не благоволил соблюдению принятых погребальных церемоний. Пришедшие на похороны родственники медленно шли за гробом, обливаясь потом. Сатанинское, злобно ухмыляющееся и опаляющее своей гримасой солнце. Све- жевыкопанная земля, которая, наверное, была прохладной и влажной, приняла гроб с сухим пыльным равнодушием.

Пляжи на той неделе были набиты до отказа. В Калме Пойнте на острове Мотта баталер зарегистрировал рекордное число — два миллиона четыреста семьдесят тысяч желающих покататься на серфе. У полиции были свои проблемы. У полиции были трудности с дорожным движением, поскольку каждый, кто имел хоть какой-нибудь драндулет, непременно отправлялся в дорогу. У полиции также возникли проблемы с пожарными гидрантами, потому что дети по всему городу включали насосы, закрывая их выходное отверстие расплющенными банками из-под кофе, и устраивали шумную возню под импровизированным душем. У полиции были проблемы с кражами, потому что люди спали, открыв окна, припарковывали свои автомобили, забыв их замкнуть, а окна закрыть. Продавцы на минутку перебегали через улицу, чтобы глотнуть пепси-колы. У полиции возникли проблемы с «поплавками», потому что опаленные зноем и измученные духотой жители искали облегчения в загрязненных потоках рек, окаймляющих Айсолу, и кто-то из них тонул, бывали случаи, когда некоторые из них всплывали с раздутыми телами и выпученными глазами.

У полиции в районах Уолкер Айленд н Ривер Дикс были тюремные проблемы, потому что заключенные считали, что жара — это уж слишком много, чтобы вынести, и они стучали оловянными плошками по запотевшим решеткам своих душных камер, а полицейские слушали этот грохот и хватались за оружие.

В общем, полиции хватало всяких проблем.

Карелла боялся увидеть ее в черном. Но он знал, что это будет так. Когда муж умирает, жена всегда надевает черное.

В спокойные часы ночных дежурств они с Хэнком часто разговаривали, и Хэнк много раз описывал Элис в черных ночных рубашках. И Карелла изо всех сил пытался, но не мог разъединить понятия черного цвета. С одной стороны, черный как прозрачное невесомое одеяние соблазнительницы, а с другой, черный как одежда траура.

Элис Буш сидела напротив него в гостиной одной из квартир Калме Пойнта. В открытые настежь окна ему были видны высокие готические строения Колледж Кампус, врезающиеся в безжалостную сияющую голубизну неба. Он много лет проработал вместе с Бушем, но в его квартире был впервые и, видя перед собой Элис Буш, одетую в черное, испытывал чувство вины перед покойным Хэнком.

Квартира оказалась совсем не похожей на ту, в которой, по его представлению, должен был бы жить такой человек, как Хэнк. Хэнк был крупным, грубо вытесанным. А квартира была какая-то утонченная, типично женское жилище. Ему не верилось, что Хэнку было удобно в этих комнатах. Его глаза рассматривали шкафы, изящные атрибуты обстановки, кресла, диваны, в которых Хэнк никогда не мог сесть, выпрямив нога. На окнах висели шторы из жатого чинтца. Стены гостиной имели болезненный бледно-лимонный оттенок. Приставные столики были перегружены завитушками и инкрустированными узорами. В углах комнаты размещались полки для безделушек, заставленные хрупкими стеклянными фигурками собачек и кошечек, гномов и Маленького Бо Пипа, держащего изящно сделанный стеклянный пастуший рожок.

Комната, как и вся квартира, казалась Карелле хитро запутанной композицией для постановки комедии нравов. Хэнк, должно быть, не вписывался в эту обстановку, он был лишним, как водопроводчик на литературной встрече за чаем.

Другое дело миссис Буш.

Она сидела на роскошном мягком зеленовато-желтом двухместном диванчике, откинувшись, подобрав под себя длинные ноги. Миссис Буш была неотъемлемым атрибутом этой комнаты. И сама комната была задумана для миссис Буш, предназначена для женственности, и существа мужского пола здесь чувствовали себя лишними.

Она, одетая в черный шелк, сидела перед ним, с необычайно пышным бюстом и невероятно тонкой талией. Ее широкие тазовые кости, прекрасно оформленные, будто специально предназначались для вынашивания детей, но, так или иначе, она оказалась женщиной совсем другого типа. Он никак не мог представить ее рождающей новую жизнь. Он видел ее только такой, как ее описывал Хэнк — в роли соблазнительницы. Черное шелковое платье еще больше усиливало это впечатление. Вычурность комнаты не бросалась в глаза. Это была своеобразная сцена, декорированная специально для Элис Буш.

Платье без глубокого выреза. Его и не должно быть.

Не было оно и особенно облегающим, оно и не должно быть таким.

Оно не было дорогим, но прекрасно сидело на ее фигуре. Он не сомневался, что все, что она носила, прекрасно сидело на ней. И также не сомневался, что даже мешковина выглядела бы интересной тканью на этой женщине, которая была женой Хэнка.

— Что я сейчас делаю? — спросила Элис. — Застилаю постели на территории полицейского участка. Обычное дело для вдовы полицейского, разве не так?

— Хэнк не оставил каких-нибудь накоплений? — спросил Карелла.

— И говорить нечего. Полицейским нелегко копить, не правда ли? Кроме того… Стив, он ведь был еще молод. Кто думает о таких вещах? Кто думает, что такое может случиться? — Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Они у нее были темно-карие, а волосы очень светлые, обрамлявшие лицо с безупречно белой и нежной кожей. Красивая женщина. Ему не хотелось рассматривать ее по частям. Лучше, если бы она была безвкусно одетой, жалкой и несчастной. Ему не нравилось, что она выглядела свежей и привлекательной. Дьявольщина! Что же было в этой комнате такого, отчего человек начинал задыхаться? Он чувствовал себя здесь будто последним оставшимся в живых мужчиной в окружении красоток с обнаженными грудями на тропическом острове, вокруг которого плавают акулы-людоеды. Бежать отсюда некуда. Остров называется Амазонией или как-то вроде этого и безраздельно принадлежит женщинам, а он — последний из мужчин, оставшийся в живых.

Комната и Элис Буш.

Женское начало царило повсюду, обволакивая его пресыщенным цепким объятием.

— Отвлекитесь, Стив, — сказала Элис. — Выпейте.

— Ладно, — ответил он.

Она поднялась, на миг обнажив длинную белую полосу бедра, выказывая этим почти непристойную забывчивость относительно манеры своего поведения.

— У нее это, наверное, уже давным-давно вошло в привычку, — предположил он. — Ее уже больше не занимала соблазнительность таких жестов. Она привыкла к ним, сжилась с ними, а другие пусть изумляются сколько угодно. Бедро есть бедро, ну и что! Что такого особенного в бедре Элис Буш?

— Скотч?

— Пожалуй.

— Что можно чувствовать в такой ситуации? — спросила она. Элис стояла около бара напротив него. Стояла в позе манекенщицы, расслабив бедро, хотя совсем на нее не походила, потому что в его воображении манекенщицы рисовались тоненькими, хрупкими и с плоской грудью. Элис Буш не походила ни на одну из них.

— В какой ситуации?

— Расследуя смерть своего коллеги и друга.

— Превратности судьбы.

— Уж это точно.

— А вы хорошо держитесь, — заметил Карелла.

— Обязана, — коротко ответила Элис.

— Почему?

— Иначе я развалюсь на мелкие кусочки. Он в земле, Стив. Рыдания и причитания мне тут не помогут.

— Полагаю, что так. '

— А мы должны жить дальше, не так ли? Мы же не можем просто так взять и умереть только потому, что тот, кого мы любим, умер, правда ведь?

— Не можем, — согласился Карелла. *

Она подошла к нему и подала напиток. На мгновенье их пальцы соприкоснулись. Он взглянул на нее. Встретил совершенно бесхитростное выражение лица. — Случайное касание, — подумал он.

Она прошла к окну и посмотрела в сторону колледжа.

— Как тут одиноко без него, — произнесла она.

— Одиноко и в Управлении без него, — сказал Карелла, сам себе удивившись. До этого он не осознавал, насколько он действительно был привязан к Хэнку.

— Я думаю, не отправиться ли мне в путешествие, — сказала Элис, — уехать подальше от всего, что напоминает о нем.

— От чего «всего»? — спросил Карелла.

— О, не знаю, — ответила Элис. — Например… прошлым вечером я увидела его расческу на туалетном столике, и в ней запутались его непокорные рыжие волосы, и все это сразу напомнило мне о нем, о его пылкости. Он был буйным человеком, Стив. — Она помолчала. — Диким.

Это слово было сказано тоже как-то по-женски. Оно снова напомнило тот словесный портрет, который когда-то написал Хэнк, а теперь перед ним был и живой портрет, стоящий у окна, окруженный царящей повсюду на этом острове женственностью. Ее нельзя было винить в этом. Она всего-навсего была сама собой, была Элис Буш, была Женщиной. Она была только заложницей в руках судьбы, девушкой, автоматически воплотившей в себе все женское, девушкой, которая… дьявольщина!

— Что уже удалось обнаружить? — спросила она. Отвернувшись от окна, она возвратилась к диванчику и повалилась на него. Неприятный жест. Какой-то кошачий. Она небрежно сидела на своем диванчике, как большая дикая кошка, поджав под себя ноги, и он не удивился бы, если бы она вдруг замурлыкала. Он поделился с ней тем, что им удалось узнать о подозреваемом убийце. Элис кивнула.

— Кое-что есть для начала, — сказала она.

— Не совсем.

— Но если он обратится за помощью к врачам?

— Пока не обратился. И скорее всего не обратится. Вероятно, сам делает себе перевязки.

— Он сильно ранен?

— По всей вероятности, да. Но рана, должно быть, чистая.

— Хэнку надо было его убить, — сказала она. Удивительно, что в ее словах не чувствовалось никакой злости. И хотя сами по себе слова содержали смертоносный потенциал взведенного автомата, но то, как они были сказаны, делали их безобидными.

— Да, — согласился Карелла. — Надо было бы.

— Но он не убил.

— Нет.

— Что вы дальше собираетесь предпринять? — спросила она.

— О, не знаю. Северное отделение по расследованию убийств попало в затруднительное положение с этими преступлениями. Думаю, что и мы тоже. Хотя у меня есть несколько соображений, правда, беспорядочных.

— Есть какая-нибудь зацепка?

— Нет, просто идеи.

— Какие идеи?

— Вам это скучно будет.

— Все-таки мой муж убит, — холодно заметила Элис. — Уверяю вас, мне ничто не наскучит, что могло бы помочь найти убийцу.

— Однако я бы предпочел не высказывать своих мыслей до тех пор, пока не буду знать точно, о чем говорю.

- Элис улыбнулась — Это другое дело. Вы даже не притронулись к напитку.

Он поднес стакан к губам. Коктейль был очень крепкий.

— Какой крепкий, — сказал он. — Не жалеете спирта, а?

— Хэнк любил такой крепкий, — ответила она. — Он все любил крепкое.

И снова, будто с помощью горящего бикфордового шнура, сделала движение, которое могло выглядеть не иначе, как вульгарно призывным. Элис Буш невольно подожгла другой запал. У него было такое ощущение, что она вот-вот неожиданно взорвется и разлетится на тысячи мелких осколков от грудей, бедер и ног, разбрызгавшись на фоне ландшафта, как на картинах Дали.

— Пожалуй, я пойду. Город мне не за выпивку платит.

— Посидите еще, — ответила она. — У меня самой есть несколько соображений.

Он быстро взглянул на нее, почти улавливая двойственность смысла ее слов. Ошибся. Она отвернулась от него и снова стала смотреть в окно. Теперь он видел ее лицо и фигуру в профиль.

— Готов выслушать, — ответил он.

— Ненавистник полицейских, — бросила она.

— Возможно.

— Должно быть, так. Кто же еще способен так бессмысленно забрать три жизни?! Это наверняка человек, ненавидящий полицейских, Стив. Разве Северное отделение по расследованию убийств думает иначе?

— В последнее время я не встречался с ними. Именно так они полагали вначале, насколько мне известно.

— А как сейчас считают?

— Трудно сказать.

— А что думаете вы?

— Может быть, ненавистник полицейских. Относительно Реардона и Фостера — да, ненавистник полицейских. Но Хэнк… не знаю.

— Не совсем вас понимаю.

— Ну, Реардон и Фостер были напарниками, поэтому можно предположить, что какой-нибудь идиот вынашивал зло против них. Они работали вместе… может, они с каким-нибудь идиотом обошлись не так?

— Да?

— Но ведь Хэнк никогда с ними не работал. Может, когда-то и пришлось. Разве что раз или два на дежурстве по городу или что-то вроде этого. Но он никогда не производил крупных арестов ни с одним из них. Наши протоколы свидетельствуют об этом.

— А почему убийцей должен быть обязательно кто-то с личной неприязнью, Стив? Это может быть просто какой-нибудь сумасшедший. — Казалось, она начинала злиться. Ему было непонятно, почему она злится, ведь до сих пор она была относительно спокойна. Но теперь ее дыхание стало учащеннее, и грудь стала выдавать волнение.

— Просто какой-то сумасшедший, мерзкий безумец, которому пришло в голову убрать всех полицейских в 87-м полицейском участке. Разве это звучит таким уж далеким от истины?

— Нет, совсем нет. Дело в том, что мы проверяли все психиатрические заведения в этом районе в поисках таких больных, которые были бы незадолго до этого выписаны, у кого, возможно, были симптомы… — Он покачал головой. — Понимаете, мы предполагали шизофреника или того, кто способен приходить в неистовство при виде полицейской униформы. Но эти полицейские были как раз в штатском.

— Да, они были в штатском. И что вы думаете?

— У нас была одна версия. Это вовсе не неиавистиик полицейских, а молодой парень, не ладивший с офицерами в Армии. Его недавно выписали из Брэмлука как практически здорового, хотя это еще ничего не значит. Мы встретились с психиатрами этой лечебницы, и они считают, что болезнь этого пациента не может проявиться ни в акте насилия, ни в продолжительном стремлении к насилию.

— И вы это так оставили?

— Нет, мы осмотрели парня. Безобидный. Всестороннее алиби.

— Кого вы еще проверяли?

— Наши парни пытаются связаться с представителями преступного мира. Предполагаем, что совершены эти убийства преступной группой, в которой какой-нибудь подонок затаил злобу против полицейских за то, что они упекли его за решетку, и теперь пытается убедить нас, что мы не настолько недосягаемы и всесильны. Возможно, он нанял гангстера и начал методично убирать нас из жизни. Но до сих пор не было никаких фактов, хотя месть преступного мира — совсем не то, что может долго утаиваться.

— Что еще?

— Все утро я копался в фотографиях архива ФБР. О боже, вы себе представить, не можете, сколько мужчин соответствуют возможному описанию, которым мы располагаем. — Он еще отпил глоток коктейля.

И понемногу начал чувствовать себя более уверенно в присутствии Элис. Может, в конце концов, она была и не настолько самкой, как казалось. Или, возможно, ее женская притягательность охватывала только в первые мгновения, лишая способности объективно мыслить. Как бы то ни было, но обстановка уже не угнетала его.

— Что-нибудь удалось выкопать из фотографий?

— Еще нет. Половина людей, изображенных на них, находится в заключении, а остальные разбросаны по всей стране. Видите ли, самое главное здесь то, что… да, ладно.

— Что?

— Откуда убийце было известно, что эти мужчины-полицейские? Все они были в гражданской одежде. Если он не встречался с ними раньше…

— Да, понимаю, что вы имеете в виду.

— Может, он сидел в стоящей машине напротив здания нашего полицейского участка и следил, кто туда входит и выходит. Если он немного понаблюдал, то уже знал, кто там работает, а кто нет.

— Должно быть, он так и сделал, — задумчиво проговорила Элис. — Да, должно быть. — Она по привычке скрестила ноги. Карелла отвел взгляд в сторону.

— И тем не менее, есть кое-какие факты, противоречащие этой версии, — ответил Карелла. — Именно из-за этого дело становится таким сучьим.

Последнее слово было сказано как бы между прочим, и он с опаской взглянул на нее. Элис Буш, казалось, не возражала против богохульства. Вероятно, она достаточно наслышалась этого от Хэнка. Она по-прежнему сидела, скрестив ноги. Исключительно красивые ноги. На юбке были эффектно волнующие складки… И он сноба отвел глаза.

— Видите ли, если бы кто-нибудь наблюдал за зданием, мы бы его заметили. То есть, если бы он вел наблюдение достаточно долго, чтоб узнать, кто работал, а кто просто посещал… На это требуется время. Мы бы наверняка его заметили.

— Не заметили, если бы спрятался.

— Напротив здания нет никаких строений. Только парк.

— Наверное, он укрылся где-нибудь в парке… с биноклем, может быть.

— Несомненно. Но как тогда он мог отличить детективов от патрульных?

— Что?

— Он убил трех детективов. Может, случайно. Но я так не считаю. Как же, черт побери, он мог отличить патрульных О’, детективов?

— Очень просто, — ответила Элис. — Предположим, что он наблюдал и видел этих мужчин, когда они приходили, и видел их после поверки, когда они выходили на свои участки. Тогда они были в униформах. Я говорю о патрульных.

— Да, полагаю, так. — Он снова отпил коктейль, сделав большой глоток. Элис пошевелилась на своем диванчике.

— Мне жарко, — сказала она.

Он не взглянул на нее. Он знал, что тогда ему снова придется отвести глаза и смотреть в пол. В общем, ему не хотелось видеть то, что демонстрировала Элис неосознанно, не отдавая себе в этом отчет.

— Не думаю, чтобы такая жарища способствовала расследованиям, — сказала она.

— Эта жара ничему не способствует.

— Я сейчас же переоденусь в шорты и топ, как только вы уйдете.

— Намек, как я понимаю? — спросил Карелла.

— Нет, я не имела в виду… О, черт побери, Стив, я бы переоделась сейчас, если бы знала, что вы еще побудете. Я просто подумала, что вы скоро уйдете. Я хотела сказать… — Она сделала неопределенный жест рукой.

— Я уже ухожу, Элис. Предстоит пересмотреть кучу фотографий. — Он поднялся. — Спасибо за коктейль. — Карелла направился к двери не оглядываясь, так как не желал снова смотреть на ее ноги. Она тоже вскочила со своего места.

У двери она протянула ему свою мягкую, пухленькую руку. Ее пожатие оказалось крепким и теплым.

— Удачи, Стив. Если я чем-нибудь могу помочь…

— Хорошо, я дам знать. Еще раз спасибо.

Он вышел из квартиры и зашагал по улице. Было по- прежнему очень жарко.

Странно и любопытно то, что ему вдруг захотелось переспать с кем-нибудь.

С кем угодно.

ГЛАВА XIX

— Вот кого я считаю настоящим красавцем, — сказал Хол Виллис, указывая на фотографию. Он действительно был самым маленьким из детективов, которых Карелла когда-либо знал. Он едва достигал минимально допустимого стандарта роста, равного пяти футам восьми дюймам. И в сравнении с внушительными верзилами — остальными полицейскими в дивизионе — он выглядел скорее балетным танцовщиком, чем суровым полисменом. А в том, что он был суровым полисменом, приходилось сомневаться. Его хрупкое телосложение, худощавое лицо производили такое впечатление, будто для него целая проблема — муху прихлопнуть. Но всякий, кто хоть когда-нибудь имел дело с Холом Виллисом, не хотел бы вновь испытать это сомнительное удовольствие. Хол Виллис бы специалистом по дзю-до.

Он мог пожать руку и сломать позвоночник одним и тем же движением. Стоит только проявить неосторожность по отношению к Холу Виллису, и тут же окажешься скрученным мучительной болью всего лишь от захвата большим пальцем. А если допустишь еще большую небрежность, тут же почувствуешь, как со свистом летишь в воздухе молниеносным броском регби или дальневосточным опрокидыванием. Броски за лодыжки, броски с захватом рук на плече, перекат на спине — все это такие же неотъемлемые компоненты личности Хола Виллиса, как и горящие карие глаза на его лице.

Эти глаза сейчас с интересом были обращены на фотографию из архива ФБР, которую Хол передал через стол Карелле.

Мужчину с фотографии можно было действительно назвать «настоящим красавцем». Его нос был переломлен по крайней мере в четырех местах. Через всю левую щеку протянулся шрам, прикрывший глаз. У него были изуродованные ушные раковины, а во рту едва ли остался хоть один зуб. Звали его, конечно, Симпатяга Краях.

— Просто загляденье, — сказал Карелла. — Зачем они его нам прислали?

— Темные волосы, шесть футов два дюйма, весит сто восемьдесят пять. А как тебе нравится встретиться с ним тихой темной ночью?

— Ну уж нет. Он в городе?

— Он в Лос-Анджелесе, — ответил Виллис.

— Тогда мы оставим его для Джо Фрайди, — пошутил Карелла.

— Вот тебе еще один «Честерфилд», — продолжал комментировать Виллис. — Единственная живая сигарета с 60 тысячами пор в фильтре.

Карелла рассмеялся. Зазвонил телефон. Виллис поднял трубку.

— 87-й полицейский участок, — сказал он. — Детектив Виллис.

Карелла поднял глаза.

— Что? — спросил Виллис. — Укажите адрес. — Он что-то быстро записал в свой блокнот. — Задержите его там, сейчас же прибудем.

Он положил трубку, открыл ящик стола и вынул кобуру со служебным револьвером.

— Что там произошло? — спросил Карелла.

— Врач в Тридцать Пятой. У него в кабинете мужчина с пулевым ранением в левое плечо.

Полицейская машина уже стояла перед роскошным особняком на Тридцать Пятой Северной, когда прибыли Карелла и Виллис.

— Новички опередили нас, — сказал Виллис.

— Если только они взяли его, — ответил Карелла, изменив голос, будто читая молитву. Пластинка на двери сообщала:

«Доктор принимает, позвоните в колокольчик и, пожалуйста, садитесь».

Они позвонили в колокольчик, открыли дверь и вошли в офис. Он располагался немного в стороне от небольшого внутреннего дворика и стоял на улице рядом с особняком. Патрульный сидел на длинной кожаной кушетке и читал «Эсквайр». Он закрыл журнал, когда вошли детективы, и представился — Патрульный Куртис, сэр.

— Где? — спросил Виллис прямо с порога.

— Где доктор? — спросил Карелла.

— В кабинете, сэр. Кантри кое-что у него спрашивает.

— Кто это Кантри?

— Мой напарник, сэр.

— Пошли, — сказал Виллис. Он и Карелла вошли в кабинет доктора. Кантри, высокий долговязый парень в гривой черных волос, быстро принял стойку «смирно».

— До свидания, Кантри, — сказал Виллис сухо. Патрульный направился к двери и вышел из кабинета.

— Доктор Расселл? — спросил Виллис.

— Да, — ответил доктор Расселл. Это был мужчина лет пятидесяти, с головой, покрытой серебристо-белой сединой, ложно увеличивающей его возраст. Он стоял, как телеграфный столб, широкоплечий, безукоризненно чистый в своем белом медицинском халате. Красивый мужчина, он производил впечатление очень компетентного специалиста. Карелла понимал, чувствовал, что будь этот человек в прошлом хоть мясником, он все равно бы доверил ему вырезать свое сердце.

— Где он?

— Ушел, — ответил доктор Расселл.

— Как…

— Я позвонил сразу же, как только увидел рану. Извинился, вышел в свой личный кабинет и набрал номер. Когда вернулся, его уже не было.

— Дерьмо, — не сдержался Виллис. — Не хотите ли вы рассказать нам с самого начала, доктор?

— Конечно. Он вошел… о, не более двадцати минут назад. Кабинет был свободен, что необычно для этого времени. Полагаю, что сейчас люди с более легкими заболеваниями стремятся лечиться на морском побережье. — Улыбка промелькнула на его лице. — Он сказал, что выстрелил в себя, когда чистил охотничье ружье. Я привел его в смотровой кабинет — именно в эту самую комнату, господа, — и попросил его снять рубашку. Он снял.

— А что было потом?

— Я осмотрел рану. Спросил, когда произошло ранение. Он ответил, что это случилось сегодня утром. Я сразу понял, что он говорит неправду. Рана, которую я осмотрел, не была свежей. Она уже значительно инфицировалась. Вот тогда-то я и вспомнил сообщения из газет.

— Об убийстве полицейских?

— Да, я вспомнил, как читал что-то о мужчине с огнестрельным ранением выше пояса. Именно тогда я решил позвонить вам.

— Это определенно было огнестрельное ранение?

— Несомненно. Он был перевязан, но очень неумело. Я не успел хорошенько осмотреть рану, вы понимаете, я поспешил позвонить. Но мне кажется, для дезинфекции был использован йод.

— Йод?

— Да.

— Но тем не менее рана инфицировалась?

— Да. Рано или поздно мужчине придется прибегнуть к помощи другого врача.

— Как он выглядит?

— Так себе. С чего мне начать?

— Сколько ему лет?

— Тридцать пять или около того.

— Рост?

— Немного выше шести футов, я бы сказал.

— Вес?

— Около ста девяноста.

— Волосы черные? — спросил Виллис.

— Да.

— Цвет глаз?

— Карие.

— Какие-нибудь шрамы, родинки, другие особые приметы?

— Лицо было сильно исцарапано.

— Он ни к чему не прикасался в кабинете?

— Нет. Хотя подождите, да.

— К чему?

— Я посадил его за стол. Когда начал исследовать рану, он вздрогнул и ухватился за планку, соединяющую ножки стола.

— Здесь может повезти, Хол, — сказал Карелла.

— О Господи, похоже на то. В чем он был, доктор Расселл?

— В черном.

— Черном костюме?

— Да.

— Какого цвета рубашка?

— Белого. Испачкана над раной.

— Галстук?

— Полосатый. Золотые и черные полоски.

— Зажим на галстуке?

— Да. Какой-то рисунок на нем.

— Какого типа? Рог?

— Что-то вроде этого.

— Труба, охотничий рог, рог изобилия?

— Не знаю. Не мог разобрать. Он только отпечатался в памяти, что необычный. Я заметил его, когда он раздевался.

— А туфли какого цвета?

— Черные.

— Чисто выбрит?

— Да. То есть, вы хотите спросить, носит ли он бороду?

— Да.

— Тогда да, он был без бороды.

— Носит какие-нибудь кольца?

— Нет, насколько я заметил.

— Майка?

— Без майки.

— Не могу сказать, что я его осуждаю за это в такую жару. Не возражаете, если я позвоню, док?

— Пожалуйста. Вы думаете, это тот самый человек?

— Надеюсь, — ответил Виллис. — Надеюсь, что это так.

Когда человек нервничает, он потеет — даже если температура и не доходит до девяноста градусов.

На кончиках пальцев имеются поры потовых желез, и вещество выделяемого секрета содержит 98,5 % воды и 0,5–1,5 % твердого вещества. Оно распадается почти на одну треть неорганического вещества — главным образом, соли — и на две трети органических веществ, таких как мочевина, альбумин, муравьиная, масляная и уксусная кислоты. Частицы пыли, грязи, жира прилипают к секрету, выделяемому кончиками пальцев человека.

Пот, смешиваясь с любыми веществами, прилипающими к пальцам в данный момент, оставляет тонкий отпечаток на всех предметах, к которым прикасается человек.

Предполагаемый убийца случайно прикоснулся к гладкой хромированной поверхности планок под столом в кабинете доктора Расселла. А один из специалистов технической экспертной группы посыпал невидимые отпечатки пальцев черным порошком, лишнее количество которого оказалось на листе бумаги. Отпечатки легонько расчистил кисточкой из страусиного пера, затем сфотографировал.

Получилось два четких отпечатка больших пальцев обеих рук, которыми подозреваемый нажал на поверхность планки. Отчетливо также были видны отпечатки второй фаланги пальцев обеих рук на нижней поверхности планки.

Отпечатки были посланы в Бюро опознания. Тщательный поиск нужной документации, произведенный там, оказался безрезультатным, и отпечатки были отосланы в Федеральное Бюро Расследования, а детективам опять оставалось ожидать результатов.

А тем временем художник полиции отправился к доктору Расселлу. По словесному описанию доктора он начал набрасывать портрет подозреваемого, по ходу делая поправки, на которые указывал доктор Расселл. — Нет, нос немножко длинноват. Да, так лучше. Попробуйте слегка изогнуть линию губ вот здесь. Да, да, вот так. — И наконец художник принес готовый портрет, соответствующий описанию внешности того мужчины, которого осматривал доктор Расселл. Фотокопии, портрета с приложением словесного описания разыскиваемого разослали во все ежедневные газеты и студии телевидения каждого района города.

А тем временем детективы ждали заключения ФБР по своему запросу. Ждали они и на следующий день.

Виллис рассматривал рисунок, опубликованный на первой полосе одной из утренних газет.

Заголовок кричал: «Вы не видели этого человека?>

— А он неплох собой, — заметил Виллис.

— Симпатяга Краяк, — ответил Карелла.

— Нет, я серьезно.

— Он, может, и красавец, но все равно сукин сын, — сказал Карелла. — Чтоб у него рука отсохла.

— Очень даже может быть, — сухо произнес Виллис.

— Где же это чертово заключение ФБР? — спросил Карелла раздраженно. Он все утро отвечал на телефонные звонки жителей города, якобы встречавших убийцу. Каждый звонок, безусловно, должен проверяться, но вряд ли можно было видеть одного и того же человека одновременно во всех точках города. — Наверное, эти нищие быстро бегают.

— Похоже, — ответил Виллис.

— Пойду проверю у лейтенанта.

— Иди, — сказал Виллис.

Карелла подошел к двери лейтенанта. Постучал, и Бирнс ответил — Входите. — Карелла вошел в кабинет. Бирнс разговаривал по телефону. Он жестом показал, чтобы тот подождал, потом кивнул и сказал:

— Но, Гарриет, я ничего не вижу в этом плохого.

— Да, но…

Карелла подошел к окну и стал смотреть на парк.

— Нет, я не вижу никакой причины для…

Семейная жизнь, — подумал Карелла. И сразу вспомнил о Тедди. — У нас все будет по-другому. '

— Гарриет, отпусти его, — попроси^ Бирнс. — Он хороший мальчик и ни в какие неприятности не попадет. Послушай, даю слово. Ради бога, отпусти, ведь это только парк аттракционов.

Бирнс вздохнул, не теряя надежды.

— Ну хорошо. — Он слушал. — Я еще не уверен, дорогая. Ждем заключения ФБР. Когда пойду домой, позвоню, дорогая. Нет, ничего особенного. Слишком жарко, есть не хочется. Да, дорогая, пока.

Он положил трубку. Карелла отошел от окна.

— Вот женщины, — добродушно сказал Бирнс. — Мой сын хочет пойти с ребятами сегодня вечером в Джолиленд. А она не хочет. Не понимает, почему он решил пойти среди недели. Она говорит, что читала в газетах о том, что ребята ввязываются в драки с другими парнями в этих местах. Но ведь это парк для развлечений. А нашему ребенку уже семнадцать.

Карелла вздохнул.

— Если будешь сторожить их каждую минуту, они будут чувствовать себя как заключенные. Ну какие могут быть причины для драк в таком месте? Ларри достаточно умен, чтобы избежать неприятностей. Он хороший парнишка. Вы видели его, Стив?

— Да, — ответил Карелла. — Он производит впечатление уравновешенного парня.

— Конечно, вот и я то же самое сказал Гарриет. А, эти женщины вечно готовы держать нас под своим крылыш- * ком. Нас растит одна женщина, когда мы взрослеем, то переходим в руки другой.

Карелла улыбнулся, — Не иначе как тайный заговор, — сказал он,

— Вот и я иногда так думаю, — согласился Бирнс. — Но что бы мы без них делали, а? — Он грустно покачал головой, человек, зажатый между двумя жерновами социальной структуры.

— Ничего нет еще от ФБР? — спросил Карелла.

— Нет, еще ничего нет. Господи, я уже молю, чтобы нам повезло.

— Ммм.

— Мы заслужили удачу, так ведь? — спросил Бирнс. — Мы ведь прямо в землю врылись. Мы заслужили, чтобы нам по' езло.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Бирнс.

В комнату вошел Виллис с конвертом в руках. — Только что получено, сэр, — пояснил он.

— ФБР?

— Да.

Бирнс взял конверт. Торопливо оторвал клапан конверта и вынул сложенный листок.

— Проклятье! — взорвался он. — Дьявол и проклятье!

— Неудача?

— У них нет никаких данных о нем! — кричал Бирнс. — Проклятье! Черт подери!

— Даже в учетно-служебной документации нет его отпечатков? .

— Ничего. Сукин сын этот «4-Ф»!

— Мы знаем все об этом типе, — возмущенно произнес Виллис и зашагал по кабинету. — Мы знаем, как он выглядит, мы знаем его рост, вес, группу крови, когда он в последний раз стригся, даже размер его прямой кишки! — Он с силой ударил кулаком одной руки о ладонь другой.

— Единственное, чего мы не знаем, кто же он такой! Кто он, черт бы его взял, кто же он?

Ни Карелла, ни Бирнс не ответили.

В ту ночь был задержан подросток по имени Мигель Аретта, которого привели в отделение для несовершеннолетних преступников. Полиция арестовала его, как одного из отсутствующих на перекличке «Гроверов». Полиции ничего не стоило установить, что Мигель оказался тем самым подростком, который стрелял в Берта Клинга.

В тот вечер, когда был раней Берт Клинг, у Мигеля было с собой оружие. Когда старший из «Гроверов» по имени Рафаэль Дезанга с кличкой «Рип» рассказал дружкам о том, что какой-то досужий тип интересуется их компанией, Мигель пошел со всеми проучить его.

Как потом оказалось, досужий тип, или тот, кого они приняли за того типа, вынул револьвер. Мигель выхватил свое оружие и выстрелил.

Берт Клинг, конечно, не был тем досужим типом. Кроме того, оказалось, что он еще и полицейский. Так что Мигель Аретта сидел теперь в отделении для несовершеннолетних преступников, а служащие пытались выяснить, что побудило его к таким действиям, чтобы потом более точно представить его дело иа суде для несовершеннолетних преступников.

Мигелю Аретте было пятнадцать лет. Можно предположить, что ничего лучшего он не мог придумать.

А настоящему досужему типу — репортеру по имени Клиф Сэвидж — было тридцать семь, и ему следовало бы хорошенько подумать.

Но он не подумал.

ГЛАВА XX

На следующий день в четыре часа дня Сэвидж дожидался Кареллу, которого в это время не было в отделении.

На репортере был коричневый чесучовый костюм, золотистый галстук и коричневая соломенная шляпа с кремовой лентой.

— Привет, — сказал он.

Завидя Кареллу, он отделился от стены здания.

— Чем могу быть полезен? — спросил Карелла.

— Вы ведь детектив, не так ли?

— Если у вас жалоба, — сказал Карелла, — оставьте ее дежурному сержанту. Я сейчас уже должен быть дома.

— Меня зовут Сэвидж.

— О, — ответил Карелла, мрачно разглядывая репортера.

— Вы тоже в братстве? — спросил Сэвидж.

— В каком братстве?

— В братстве против Сэвиджа. Эта Пси[8] Клиф.

— Я сам Фи Бета Каппа. *

— В самом деле?

— Нет. — Он направился к своей машине. Сэвидж преградил ему путь.

— Как я понимаю, вы тоже сердиты на меня, — спросил Сэвидж.

— Вы суете свой нос куда не следует, — ответил Карелла. — Из-за вас полицейский оказался в госпитале, а мальчишка — в отделении для несовершеннолетних преступников, ожидает суда. Что вы от меня хотите? Чтобы я вас медалью наградил?

— Если мальчишка стреляет в человека, он получает то, чего заслуживает.

— Может, он ни в кого бы не стрелял, если бы вы не совали свой нос куда не просят.

— Я репортер. Моя обязанность — добывать факты.

— Лейтенант говорил мне, что однажды он уже доказывал вам маловероятность версии о причастности подростков к убийствам полицейских. Тем не менее, вы форсировали события и зале зли-таки своим толстым пальцем в пирог. Доходит до вас или нет, что Клинга могли убить?

— Но его же не убили. А вы понимаете, что меня могли убить? — сказал Сэвидж.

Карелла не ответил.

- Если бы ваши люди сотрудничали с прессой…

Карелла было пошел, но опять остановился. — Послушайте, — сказал он, — что вы делаете в этом районе? Напрашиваетесь на еще большие неприятности? Если кто-нибудь из «Гроверов» узнает вас, то у нас будет еще один скандал. Почему бы вам не убраться в свой газетный офис и не написать колонку о серии краж со взломом?

— Ваш юмор…

— Даже не собираюсь шутить, — ответил Карелла, — да и вообще не намерен что-либо обсуждать с вами. Мой рабочий день окончен. Иду домой принять душ, потом на свидание — к невесте. Теоретически я нахожусь на службе двадцать четыре часа в сутки, каждый день недели, но, к счастью, в мои обязанности не входит источать любезности для любого заблудшего в городе газетчика-молокососа.

— Молокососа? — Сэвидж не на шутку оскорбился. — Послушайте…

— Какого черта еще вам от меня нужно? — спросил Карелла.

— Хочу поговорить об убийствах.

— А я не хочу.

— Почему же?

— О Господи, вы что, на самом деле пиявка, а?

— Я репортер, и очень даже неплохой. Почему вы не хотите поговорить об убийствах?

— Очень хотел бы поговорить с тем, кто понимает, о чем идет речь.

— Я умею слушать, — сказал Сэвидж.

— Безусловно. Вы отлично навострили уши, расспрашивая Рипа Дезангу.

— О’кей. Я совершил ошибку, готов признать это. Думал, что это дети, а они оказались взрослыми. Теперь мы знаем, что тот парень тоже взрослый. Что еще мы о нем знаем? Знаем ли мы, почему он так поступил?

— Вы что, собираетесь следовать за мной до самого дома?

— Хотелось бы пригласить вас выпить что-нибудь, — ответил Сэвидж. Он выжидающе смотрел на Кареллу. Тот взвешивал предложение.

— Ну, ладно, — сказал он.

Сэвидж протянул руку. — Друзья называют меня Клифом. Я не уловил ваше имя.

— Стив Карелла.

Они обменялись рукопожатиями. — Рад познакомиться с вами.

Кондиционированный воздух в баре превращал это заведение в желанное убежище от удушливого зноя улицы. Они заказали напитки и сели друг против друга в одной из кабинок, расположенных вдоль левой стены.

— Что мне хотелось бы узнать, — сказал Сэвидж, — это то, что вы обо всем этом думаете.

— Лично я или Управление?

— Вы, конечно. Я не надеюсь на то, что вы станете высказываться за все Управление.

— Это для' публикации? — спросил Карелла.

— Нет. Просто я пытаюсь сверить свои размышления. Раз это случилось, значит, будет много сенсационных репортажей. Чтобы подготовить достоверный материал, я хочу ознакомиться с каждым шагом расследования.

— Непрофессионалу трудно понять каждый шаг расследования, — ответил Карелла.

— Конечно, конечно. Но вы могли бы по крайней мере рассказать мне о своем мнении.

— Несомненно. При условии, что это не для публикации.

— Клянусь честью скаута, — сказал Сэвидж.

— Управление не любит, когда отдельные полицейские пытаются предполагать…

— Ни слова из этого не попадет в печать, — заверил Сэвидж. — Поверьте мне.

— Так что же вы хотите узнать?

— Мы знаем факты, нам известны средства, — сказал Сэвидж. — Но каков же мотив преступления?

— Любому полицейскому во всем городе хотелось бы получить ответ на этот вопрос, — ответил Карелла.

— Маньяк, наверное.

— Может быть.

— А вы так не думаете?

— Нет. Но некоторые из нас думают. Я — нет.

— Почему нет? .

— Просто так.

— На это есть причины?

— Нет, просто интуиция. Когда поработаешь какое-то время над расследованием дела, то интуитивно выстраивается версия. Я просто не верю, что это дело рук какого-то маньяка.

— А что вы предполагаете?

— Ну, у меня есть несколько соображений.

— Например?

— Лучше я не буду сейчас рассказывать.

— Ну, пожалуйста, Стив.

— Послушайте, работа полиции такая же, как и всякая другая работа, за исключением того, что мы имеем дело с преступлениями. Если вы занимаетесь делами импорта — экспорта, то в этой области у вас вырабатывается определенная интуиция, а в других областях ее нет. То же самое и у нас. Если вы обладаете интуицией, йы не рискнете вступать в крупную сделку, пока не проверите свои предположения.

— Так у вас есть предположение, которое вы хотите проверить?

— Даже не предположение. Просто мысль.

— Какая же мысль?

— По поводу мотива.

— И что же насчет мотива?

Карелла улыбнулся. — А вы довольно настырный парень, а?

— Я хороший репортер. Уже говорил вам это.

— Ну хорошо, считайте так. Эти люди были полицейскими. Все трое убиты один за другим. Какой вывод напрашивается?

— Кому-то не нравятся полицейские.

— Правильно. Ненавистник полицейских.

— Так?

— Снимите с них униформы. Что остается в таком случае?

— На них не было униформ. Никто из них не был в униформе полицейского.

— Знаю. Я просто образно выразился. Представьте их обычными гражданами. Не полицейскими. Что получится тогда? Определенно, что это вовсе не ненавистник полицейских.

— Но ведь они были полицейскими.

— Прежде всего они были мужчинами. Полицейскими только по совпадению и во вторую очередь.

— Тогда вы предполагаете, что они убиты совсем не потому, что были полицейскими.

— Возможно. Именно это я и хочу раскопать.

— Не уверен, что понимаю вас правильно.

— Но это именно так, — сказал Карелла. — Мы хорошо знали этих людей, мы работали с ними каждый день. Мы знали их только как полицейских. Мы не знали каждого как конкретного человека, возможно, они были убиты потому, что были мужчинами, а не потому, что были полицейскими.

— Интересно, — задумчиво произнес Сэвидж.

— Это значит, что надо более подробно изучить их личную жизнь. Ничего развлекательного в этом не предвидится, поскольку убийство обладает странной особенностью вытаскивать скелеты из самых чистоплотных клозетов.

— Вы хотите сказать… — Сэвидж помолчал. — Ну, скажем, Реардон встречался с другой женщиной или Фостер был любителем грубых шуток, или Буш собирал деньги от рэкетеров, ну что-то вроде этого.

— Грубо говоря, да.

— Таким-то образом их деловые или семейные отношения были связаны, вероятно, с одним и тем же человеком, который по разным причинам хотел, чтобы все они умерли. Это вы хотите сказать?

— Немного сложновато, — ответил Карелла. — Я не уверен, что эти смерти связаны так сложно.

— Но мы же знаем, что всех троих убил один и тот же человек.

— Мы почти уверены в этом.

— В таком случае есть определенная связь между этими убийствами.

— Да, конечно. Но, возможно… — Карелла пожал плечами. — Трудно обсуждать эти вопросы с вами, поскольку я не уверен, что сам знаю, о чем говорю. У меня есть только предположение. И больше ничего. И сводится оно к тому, что мотив убийств может скрываться гораздо глубже, чем говорят те бляхи, которые носили эти мужчины.

— Понимаю, — Сэвидж вздохнул. — Ну, вы можете утешить себя знанием, что у каждого полицейского в городе, вероятно, имеется свое соображение по поводу решения этой трудной задачи.

Карелла кивнул, не совсем соглашаясь с Сэвиджем, но не желая ввязываться в длинную дискуссию. Ои посмотрел на часы.

— Мне пора, — сказал он. — У меня свидание.

— С вашей подругой? Как ее зовут? _г

— Тэдди. Полное имя Теодора.

— Теодора… Как ее фамилия?

— Франклин.

— Прекрасно, — сказал Сэвидж. — Это серьезно?

— Вполне серьезно.

— Эти ваши соображения, — проговорил Сэвидж, — насчет мотива. Вы их уже докладывали начальству?

— Нет. Вы ведь не говорите о каждом осеняющем вас вдохновении. Вы сначала взвесите его со всех сторон, а потом, если увидите что-либо обнадеживающее, придаете вашей идее законченную форму.

— Согласен. Вы это уже обсудили с Тедди?

— Тедди? Нет, еще нет. _ч

— Думаете, она будет за это?

Карелла смущенно улыбнулся и сказал — Она считает, что неверного шага я не сделаю.

— Похоже, она замечательная девушка.

— Самая замечательная. И лучше я пойду к ней, иначе потеряю ее.

— Конечно, — понимающе ответил Сэвидж. Карелла снова взглянул на часы. — А где она живет?

— В Риверхеде, — ответил Карелла.

— Теодора Франклин из Риверхеда, — произнес Сэвидж.

— Да. ,

— Хорошо, я вам признателен за ваши идеи.

Карелла поднялся. — Ничего из этого не должно быть опубликовано, запомните, — сказал он.

— Конечно, — ответил Сэвидж.

— Спасибо за коктейль, — добавил Карелла.

Они подали друг другу руки. Сэвидж остался сидеть в кабинке и заказал себе еще порцию «Тома Коллинза». Карелла отправился домой принять душ и побриться перед свиданием с Тедди.

Она была одета просто восхитительно, когда открыла дверь. Немного отступив назад, она ждала, когда он налюбуется ее нарядом. На ней был белый льняной костюм, на лацкане жакета сверкала брошь с красными камнями, в тон ей в ушах горели ярко-красные серьги. Туфли-лодочки из белой соломки дополняли наряд.

— Вздор, — воскликнул он, — а я-то думал, что застану тебя уже в нижнем белье.

Она с улыбкой начала было расстегивать жакет.

— У нас места заказаны, — сказал он.

— Где? — спрашивало ее лицо.

— В «А-Лум-Фонге», — ответил он.

Она радостно закивала головой.

— А где же твоя губная помада? — спросил он.

Она засмеялась и подошла к нему, он обнял ее и поцеловал, а она прижалась к нему так, будто он через какие-нибудь десять минут уезжал в Сибирь.

— Подкрасься и пошли, — предложил он.

Она вышла в другую комнату, подкрасила губы и вернулась, держа в руках маленькую красную сумочку.

— Такие носят на Улице[9],— сказал он. — Символ определенной профессии, — добавил он, а она за это шутливо шлепнула его пониже спины, и они вышли из квартиры.

Китайский ресторанчик, в который они пришли, славился изысканной кухней и экзотическим декором. Когда Карелла обедал в китайском ресторане, ему было недостаточно одних только блюд, всегда хотелось, чтобы во всем чувствовалось китайское. Он не мог оценить роскошный вариант вагона- ресторана в духе Калвер-авеню.

Они заказали уонтон-суп, колобки из омара, бараньи ребрышки, поджаренные на вертеле, дешлеяка «хон-шу-гай», мясное блюдо «стейк кью» и острое блюдо из свинины. Уон- тон-суп похрустывал китайскими овощами, сочным белоснежным горошком, водяными каштанами, грибами и кореньями, — всего этого Карелла же смог бы и перечислить, если бы даже и попытался. Суп был насыщенным и пикантным на вкус. Они почти не разговаривали во. время еды. После супа они сосредоточенно ели колобки из омара, потом принялись за поджаренные бараньи ребрышки.

— Ты знаешь, что такое барашек? — спросил он. — Диссертация Ои.

Она кивнула и опять занялась ребрышками.

Цыпленок «хон-шу-гай» оказался изумительно хрустящим, и они съели его без остатка. Казалось, что есть место еще и для другого мясного блюда «стейк кью», но как ни старались, все же вкусные кусочки мяса остались нетронутыми, что вызвало молчаливое осуждение официанта Чарли, подошедшего убрать посуду.

По их заказу на кухне он разрезал королевский ананас. Сумел сделать это так, что его корка снималась целиком, обнажая спелую золотистую мякоть. Ананас был нарезан тонкими длинными ломтиками. Они пили чай, наслаждаясь его ароматом и теплом, пребывая в приятном состоянии сытости и расслабленостн.

— Что ты скажешь насчет девятнадцатого августа?

Тедди пожала плечами.

— Это суббота. Не хотела бы ты выйти замуж в субботу?

— Да, — говорили ее глаза.

Чарли принес им печенье с сюрпризом и вновь наполнил чайник. Карелла взял одно и разломил. Потом, прежде чем прочитать написанное на узкой полоске бумаги, сказал — Ты не знаешь анекдот о том, какой сюрприз выпал одному из посетителей китайского ресторана?

Тедди покачала головой.

— Там говорилось: «Не ешь суп. Доброжелатель».

Тедди рассмеялась и жестом показала на его «послание судьбы». Карелла прочитал вслух:

— «Вы самый счастливый человек из всех живущих, что собираетесь жениться на Теодоре Франклин».

Она беззвучно выразила восхищение «О!» и взяла у него записку. Тонкими буквами там было написано: «Вам повезло с фигурой».

— Это про твою фигуру»— сказал он весело

Тедди улыбнулась и разломила свое печенье. Ее лицо мгновенно помрачнело.

— Что там? — спросил он.

Она покачала головой.

— Дай мне взглянуть.

Она держала листок, не желая отдавать ему, но он дотянулся и, выхватив из ее рук, прочитал

«Лев зарычит — больше не уснешь».

Карелла уставился на клочок бумаги. — Какую-то чертовщину положили в печенье, — сказал он. — Что бы это значило? — Он на минуту задумался. — Ах, да, Лев. Лев — это знак зодиака. С 22 июля по какое-то августа, не так ли?

Тедди кивнула.

— Тогда значение этого предельно ясно. Когда мы поженимся, то спать тебе будет некогда.

Он улыбнулся, и беспокойство вмиг улетучилось из ее глаз.

Она тоже улыбнулась, кивнула и через стол достала его руку.

А на столе рядом с их руками лежали половинки разломанного печенья и белый бумажный завиток, предсказывающий их судьбу.

«Лев зарычит — больше не уснешь».

ГЛАВА XXI

Этого мужчину звали не Львом.

Этого мужчину звали Петер.

Фамилия — Бирнс.

Он рычал.

— Что это за чертовщина, Карелла?

— Что?

— В сегодняшнем выпуске этой… этой паршивой газетенки! — кричал он, тыкая пальцем в газету, лежащую на столе. — Четвертое августа!

— Вот он, Лев, — подумал Карелла. — Что… что вы хотите этим сказать, лейтенант?

— Что я хочу этим сказать? — ревел Бирнс. — Видали его, что я хочу этим сказать! Какой черт уполномочил тебя передавать всю эту галиматью тому идиоту Сэвиджу?

— Что?!

— Вот как некоторые полицейские становятся сенсацией благодаря разглагольствованию всякой чепухии вроде…

— Сэвидж? Ну-ка, дайте посмотреть… — заговорил наконец Карелла.

Бирнс с яростью развернул газету. — Полицейский бросает вызов Управлению! — орал он. — Вот это заголовок! «Полицейский бросает вызов Управлению!» В чем дело, Карелла, тебе что, плохо жилось тут?

— Дайте взглянуть…

— А под этим: «Возможно, знаю, кто убийца, — говорит детектив».

— Возможно, знаю…

— Ты рассказывал это Сэвиджу?

— Что, возможно, я знаю, кто убийца? Конечно, нет. О Господи, Пит…

— Не называй меня Пит! Вот, читай эту проклятую галиматью.

Карелла взял газету. Странно, но почему-то у него дрожали руки.

Действительно, статья была помещена на четвертой странице и озаглавлена:

«ПОЛИЦЕЙСКИЙ БРОСАЕТ ВЫЗОВ УПРАВЛЕНИЮ» «Возможно, знаю, кто убийца, — говорит детектив».

— Но это же…

— Читай, читай, — сказал Бирнс.

Карелла стал читать дальше.

«В баре было прохладно и сумрачно.

Мы сидели друг против друга, детектив Стефен Карелла и я. Он поигрывал стаканом с коктейлем, и мы беседовали о разном, в основном, об убийстве.

— Мне каМегся, я знаю, кто убил трех полицейских, — сказал Карелла. — Хотя такую мысль Нельзя сообщать начальству. Они не поймут.

Итак, блеснул первый луч надежды в раскрытии тайны, которая занимала умы детективов Северного отделения по расследованию убийств и которая связывала руки упрямого, самоуверенного детектива — лейтенанта Петера Бирнса из 87-го полицейского участка.

— Сейчас я не могу вам рассказать больше этого, — сказал Карелла, — поскольку я все еще продолжаю докапываться до истины. Но версия о ненавистнике полицейских абсолютна не верна. Надо искать связь в личной жизни этих трех мужчин. В этом я уверен. Это потребует большой работы, но мы раскроем тайну.

Так говорил детектив Карелла вчера вечером в баре, который находится в том районе, где совершены убийства. Он человек робкий, замкнутый, такой, кто, по его словам, не ищет славы.

— Работа в полиции — такая же, как и любая другая работа, — сказал он мне, — за исключением того, что мы имеем дело с преступниками.

Когда интуитивно возникает догадка, начинаешь думать о ней с разных сторон. Если это удается, тогда сообщаешь начальству, а они могут прислушаться, а могут и нет.

Тем не менее, он поделился епо секрету» своим предположением только с невестой, прелестной молодой особой по имени Теодора Франклин, живущей в Риверхеде. Мисс Франклин считает, что Карелла «неверного шага не сделает», и конечно же, раскроет это преступление, несмотря на нерасторопность Полицейского управления.

— Скелеты в клозетах, — сказал Карелла. — И эти скелеты указывают на подозреваемого нами человека. Мы должны докопаться до истины. Сейчас это просто вопрос времени.

Мы сидели в прохладном сумраке бара, и я чувствовал спокойную силу, исходящую от этого человека, который отважился продолжить свои расследовании, несмотря на версию о существовании ненавистника полицейских, которая распространилась в замороченных умах работающих рядом с ним людей.

— Этот человек обязательно найдет убийцу, — думал я.

Этот человек освободит город от постоянного страха, вызванного слоняющимся по улицам неизвестным убийцей с автоматическим кольтом сорок пятого калибра.

Этот человек…»

— Боже! — воскликнул Карелла.

— Да, — г ответил Бирнс. — Ну так как же?

— Я ничего подобного не говорил. Было совсем не так. И он уверял меня, что это не будет опубликовано! — Карелла вдруг взорвался;— Где телефон? Я привлеку этого сукиного сына за клевету! Он не открутится!

— Успокойся, — сказал Бирнс.

— Зачем он втянул Тедди в эту историю? Он хочет сделать ее приманкой для этого безмозглого подонка с «сорок пятым»? Он, кажется, совсем из ума выжил.

— Успокойся, — повторил Бирнс.

— Успокоиться? Я никогда не говорил, что знаю, кто убийца! Я никогда…

— А что ты сказал?

— Я только сказал, что интуитивно догадываюсь и хочу продолжить разработку одной версии.

— Ав чем заключается эта версия?

— В том, что, вероятно, этот тип охотился за ними вовсе не как за полицейскими. А просто как за мужчинами. А может, даже и не так. Возможно даже, он охотился только за одним из них.

— Которым из них?

« — Откуда я. могу знать? Почему он упомянул Тедди? О боже, что же творится с этим типом?

— Ничего, и никакой врач не в силах вылечить его дурную башку, — сказал Бирнс.

— Послушайте, мне надо поехать к Тедди. Кто знает…

— Который час? — спросил Бирнс.

Карелла посмотрел на стенные часы. — Пятнадцать минут седьмого.

— Подожди до половины седьмого. К этому времени Хавиленд должен вернуться с перерыва.

— Если мне еще когда-нибудь попадется этот тип Сэвидж, — пообещал Карелла, — я разорву его пополам.

— Или по крайней мере оштрафуешь за превышение скорости, — подтрунил Бирнс.

Мужчина в черном костюме стоял, прислушиваясь, у двери квартиры. Из правого кармана пиджака торчал свежий номер газеты. Он чувствовал пульсирующую боль в плече и вес кольта сорок пятого калибра, оттягивающего его карман. Придерживая оружие, он слегка наклонился влево, чтобы уменьшить боль в плече.

Из глубины квартиры не было слышно ни единого звука. Полчаса тому назад он внимательно прочитал имя и фамилию в газете — Теодора Франклин, затем удостоверился, что она живет в районе Риверхед, и пришел по названному адресу. Ему хотелось поговорить с этой девушкой, узнать, что Карелле известно о нем. Ему было необходимо это знать.

— Очень тихо, — подумал он. — Что она там делает?

Он осторожно нажал на ручку двери. Медленно повернул ее из стороны в сторону. Дверь была заперта.

Послышались легкие шаги. Он хотел было отпрянуть от двери, но было уже поздно. Он нащупал в кармане кольт. Дверь медленно открывалась все шире и шире.

На пороге стояла девушка, крайне удивленная. Симпатичная, невысокого роста, с темными волосами и широко раскрытыми карими глазами. На ней был белый халат из шенили, на халате проступали мокрые пятна. Он понял, что она только что из ванной. Ее взгляд остановился на его лице, затем скользнул на оружие, направленное в нее. Она от удивления открыла рот, но не издала ни звука. И тут же попыталась захлопнуть дверь, но он успел поставить ногу в образовавшуюся щель, затем рывком толкнул дверь.

Она попятилась вглубь комнаты. Он закрыл за собой дверь и запер ее.

— Мисс Франклин? — спросил он.

Она кивнула испуганно. Ей вспомнился рисунок, помещенный на первой полосе всех газет и показанный по всем программам телевидения. Ошибки быть не могло, это именно тот, кого разыскивал Стив.

— Давайте немного поговорим, а? — обратился он к ней.

У него был приятный голос, мягкий, почти вкрадчивый. И внешне он выглядел интересным мужчиной. Ну, для чего ему было убивать тех полицейских? Из-за чего такому человеку, как он?..

— Ты меня слышишь? — спросил он.

Она кивнула. По движению его губ она поняла все, что он сказал, но…

— Так что же знает твой дружок? — спросил он.

Он держал кольт так свободно, будто привык к его смертоносной силе и будто считал его скорее игрушкой, чем опасным оружием.

— Что с тобой, испугалась?

Она поднесла руки к губам и тут же отняла их, выразив этим жестом тщетность его усилий. '

— Что?

Она повторила жест.

— Ну же, — настаивал он, — говори, ради бога. Ведь не так уж ты напугалась!

Она снова повторила свой жест, на этот раз покачав головой.

Он с любопытством смотрел на нее.

— Будь я проклят, — сказал он, наконец. — Глухонемая! — И он захохотал. Хохот наполнил всю квартиру, эхом отражаясь от стен. — Глухонемая! Лучше некуда! — Вдруг его хохот оборвался. Он пристально вглядывался в нее — А ты меня случайно не дурачишь, а?

Девушка отрицательно замотала головой.

Она подняла руки к вороту халата, еще плотнее закутываясь шенилью.

— В таком случае есть определенные преимущества, не правда ли? — сказал он, ухмыляясь. — Ты не закричишь, <не позвонишь, ты ничего не сможешь сделать, разве не так?

Тедди сглотнула слюну, наблюдая за ним. >

— Так что же Карелле известно? — спросил он.

Она покачала головой.

— В газете сказано, что у него есть ключ к разгадке этой тайны. Он знает обо мне? Известно ли ему что-либо обо мне?

Она снова покачала головой.

— Я тебе не верю/ у

Она закивала, пытаясь убедить его, что Стив ничего не знает. В какую газету он обращался? Что он хотел этим сказать? Она широко развела руки, выражая этим полную неосведомленность, надеясь, что он поймет.

Он полез в карман пиджак^ и швырнул ей газету.

.— Четвертая страница, — сказал он. — Читай. Я сяду. Это проклятое плечо…

Он уселся, направив кольт на нее. Она открыла газету и стала читать, качая головой по поводу того, что читала.

— Ну и как? — спросил он.

Она продолжала качать головой. Нет, все это неправда. Нет, Стив никак не мог такое сказать. Стив вы^.— думала она.

— Что он тебе говорил? — спросил мужчина.

Она широко раскрыла глаза, с мольбой глядя на него. — Ничего, он ничего не говорил мне, — выражал ее взгляд.

— А газеты говорят».

Она бросила газету на пол.

— Врут, а?

— Да, — кивнула она.

Его глаза сузились. — Газеты не врут, — произнес он.

— Врут! Врут! — хотела бы сказать Тедди.

— Когда он сюда пожалует?

Она стояла не двигаясь, пытаясь сохранить самообладание, боясь выдать себя выражением лица этому человеку, угрожающему оружием.

— Он собирается прийти?

Она покачала головой.

— Врешь. По лицу вижу. Он придет, не правда ли?

Она бросилась к двери. Он схватил ее за руку и швырнул через всю комнату. Халат завернулся, оголив ноги, когда она падала на пол. Она быстро поправила халат и уставилась на него.

— Больше не смей, — предупредил он.

Ей стало трудно дышать. Она чувствовала, что в этом человеке скрыта зловещая, взведенная до предела пружина, готовая сразу же сорваться, как только Стив откроет дверь. Но он сказал, что придет не раньше полуночи. Он так сказал ей, и с этой минуты до полуночи предстоит прождать целую вечность. В то время…

— Ты только что Из-вод душа? — спросил он.

Она кивнула.

— Красивые ноги, — сказал он, и Тедди сразу почувствовала на себе его взгляд, — Женщины… — проговорил он задумчиво. — Что там надето под халатом?

Она широко раскрыла глаза.

Он засмеялся. — Так я и думал. Отлично. Хороший способ бороться с жарой. Когда Карелла придет?

Она не ответила.

— Семь, восемь, девять? Он сегодня дежурит? — Мужчина не отрывал от нее взгляда. — Ничего не отвечаешь, а? Когда он заканчивает? В двенадцать? Конечно, иначе он бы уже примчался к тебе. Ну, мы можем удобно расположиться, нам еще долго его ждать. Чего-нибудь выпить тут найдется?

Тедди кивнула.

— Что у тебя есть? Джин? Хлебная водка? Бербон? — Он пристально наблюдал на не*.— Джин? Тоник есть? Нет, а? А содовая? О’кей. Смешай мне «Коллинз». Эй, куда пошла?

Тедди показала на кухню.

— Я пойду с тобой, — сказал он и последовал за ней на кухню. Она открыла холодильник и достала уже начатую бутылку содовой.

— Свежей иет у тебя, что ли? — спросил он. Она стояла к нему спиной и не могла разобрать по губам сказанное им. Он схватил ее за плечо и рывком повернул лицом к себе, не отпуская.

— Я спросил, есть ли у тебя свежая бутылка? — недовольно произнес он.

Она кивнула и наклонилась, чтобы достать закупоренную бутылку с нижней полочки холодильника. Она взяла лимоны из ящика для фруктов, затем подошла ч шкафу за бутылкой джина. '

— Женщины… — снова сказал он.

Она налила двойную порцию джина в высокий стакан. Ложкой насыпала сахар, потом подошла еще к одному ящику.

— Эй! Ничего не вздумай. Только разрежь лимон.

Он увидел в ее руках нож.

Она разрезала лимон и выжала обе половинки в стакан. Налила содовой, на три четверти наполнив стакан. Потом вернулась к холодильнику за кубиками льда. Когда коктейль был готов, она подала ему.

— Себе тоже сделай коктейль, — сказал он.

Она покачала головой.

— Я сказал, сделай и себе! Не люблю пить в одиночку.

С усталым видом она приготовила коктейль и для себя.

— Иди. Назад в гостиную.

Они вошли в гостиную, и он уселся в мягкое кресло, морщась от боли и выбирая удобное положение для ноющего плеча.

— Когда раздастся стук в дверь, — сказал он, — ты сиди и не двигайся, понятно? А сейчас пойди и отопри дверь.

Она сделала, что приказали. И теперь, зная, что дверь открыта и что, войдя, Стив увидит направленное на себя дуло кольта, она почувствовала, как в ее сознание, словно пауки, заползает страх.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

Она пожала плечами. Вернулась в комнату и села напротив него, повернув лицо в сторону двери.

— Хороший коктейль, — сказал он. — Давай, пей.

Она отпила маленький глоток «Коллинза», а мысли ее забежали вперед, к тому мгновенью, когда придет Стив.

— Я собираюсь' убить его, ты знаешь, — сказал он.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Какая теперь разница, правда ведь? Одним полицейским больше, одним меньше. Зато немного лучше будет, как ты думаешь?

Она смутилась, и ее замешательство сразу отразилось hi лице.

— Так будет лучше, — начал объяснять он. — Если ему что-то известно, то в живых его оставлять нельзя. А если он ничего не знает, то это будет просто последним штрихом в картине. — Он заворочался в кресле.

— Господи, мне ведь нужно забинтовать плечо. Как вам нравится этот ничтожный докторишка? Что-то там было не так, правда? Я думал, они там и вправду лечением занимаются.

— Разговаривает он так же, как и все, — размышляла она. — Если не считать того, что он так просто говорит о смерти и собирается убить Стива.

— Мы решили уехать в Мексику во что бы то ни стала Отправляемся сегодня, как только заявится твой дружок со своими блестящими идеями. Хотя мы можем отправиться и утром. Срдзу, как только я улажу это дело. — Он помолчал. — Как ты думаешь, удастся мне найти в Мексике хорошего врача? Боже, и все это один парень провернет, а? — Он пристально следил за выражением ее лица. — Ты кого-нибудь любила?

Она изучающе посмотрела на него в смущении и замешательстве. Он ие был похож на убийцу. Она утвердительно кивнула.

— Кого? Этого полисмена?

Она снова кивнула.

— Да, обидно. — Казалось, он искренне сочувствовал ей. — Ужасно жаль, дорогая, но чему быть, того не миновать.

Другого выхода нет, ты же видишь, не так ли? Я имею в виду, что с самого начала не было другого пути, с той самой минуты, когда я затеял это. А уж когда что-то начал, надо довести до конца. В этом заключается принцип выживания, понимаешь? Боже, и это все совершит один человек! — Он помолчал. — Ты за него готова убить меня. Разве нет?

Она была в нерешительности.

— Чтобы спасти его, ты готова пойти на убийство, не так, что ли? — повторил он.

Она кивнула.

— Так? Конечно, так. — Он улыбнулся. — Знаешь, я ведь не профессиональный убийца. Я механик. Вот это мое дело. Причем, чертовски неплохой механик. Как ты считаешь, смогу я найти работу в Мексике?

Тедди пожала плечами.

— Несомненно, ведь у них там, наверное, есть автомобили. Они везде есть. А потом, позже, когда все забудется, мы вернемся в Штаты. Черт возьми, должно же рано или поздно все успокоиться. Но что я хочу сказать тебе? То, что я не профессиональный убийца, ты не думай. Я обычный парень.

В ее глазах читалось недоверие к его словам.

— Не веришь, а? Я тебе говорю. Иногда складывается так, что другого выхода просто нет. Если ты видишь абсолютную безнадежность, но кто-то подсказывает тебе малейшую возможность, ты за эту соломинку обязательно уцепишься. Я никогда никому не причинял зла, пока не убил этих полицейских. Думаешь, мне хотелось убивать их? Стремление выжить, вот и все. Для этого ты вынужден кое-что совершить. А какого черта ты в этом смыслишь? Ты — глухонемая.

Она сидела, не шелохнувшись, наблюдая за ним.

— Женщина проникает в самую душу. Бывают такие женщины. Послушай, я повидал, я много всяких повидал. У меня было столько женщин, что невозможно пересчитать. Но эта — совсем другая. С самого начала другая. Она просто проникла в самую душу. В самое сердце. И когда тебя вот так захватывает, не можешь ни есть, ни спать, ничего не можешь делать. Только думаешь о ней днями напролет. И что же ты будешь делать, когда поймешь, что она никогда не станет по-настоящему твоей, если… ну… пока ты… черт, разве она не просила у него развода? Разве я виноват, что он оказался таким упрямым сукиным сыном? Ну, он и остался упрямым, только теперь он мертв.

Тедди отвела глаза от его лица. Теперь они были обращены на дверь, находящуюся за ним, и остановились на ручке.

— И еще двух дружков прихватил с собой. — Он не мигая смотрел в свой стакан. — Те попали по ошибке. Ему бы следовало прислушаться к ее доводам. Такая женщина, как она… Боже, ты на все пойдешь ради такой женщины. На все! Даже находясь с ней в одной комнате тебе хочется…

Тедди не отрываясь смотрела на дверную ручку, надеясь только на чудо. Неожиданно она встала. Взяла свой стакан и швырнула в него. Удар пришелся по лбу, выплеснувшееся содержимое растеклось по плечу. Он вскочил на ноги с перекошенным от ярости лицом, держа наготове кольт, нацеленный на нее.

— Безмозглая дура! — заорал он. — Какого черта ты это сделала?

ГЛАВА XXII

Карелла вышел из Управления полицейского участка ровно в шесть тридцать. Хавиленд еще не вернулся с перерыва, но он уже больше не мог ждать. Ему не хотелось оставлять Тедди одну в квартире, особенно после наглого дурацкого трюка, выкинутого Сэвиджем.

Он мчался в Риверхед, по пути не обращая внимания на светофоры и дорожные знаки. Он ни на что не обращал внимания. Все его сознание было охвачено единственной мыслью о вооруженном преступнике и любимой немой девушке.

Подъехав к дому, он взглянул на ее окно. Жалюзи не были опущены. Казалось, в квартире все спокойно. Он вздохнул с некоторым облегчением и вошел в дом. Стал подниматься по лестнице. Сердце заколотилось. Он сознавал, что ему нельзя сейчас спугнуть преступника, но никак не мог избавиться от неотвязной мысли, что это он, Сэвидж, своей статьей навлек опасность на Тедди.

Подойдя к двери, он остановился. До него донеслись монотонные звуки голоса, будто в квартире работало радио. Он осторожно взялся за дверную ручку. Привычным движением медленно повернул ее сначала в одну, потом в другую сторону в ожидании ее шагов, зная, что она подойдет к двери сразу же, как увидит его сигнал.

До него донесся звук отодвигаемого кресла и незнакомый голос закричал — Безмозглая дура! Какого черта ты это сделала?

Его сознание сразу ожило. Он достал свой револьвер и в одно мгновение раскрыл дверь.

Мужчина обернулся.

— Ты!.. — вскрикнул он и вскинул кольт.

Карелла выстрелил понизу, мгновенно бросившись на пол, как только шагнул в комнату. Двумя первыми выстрелами он попал в бедро мужчины и тот упал лицом вниз, выронив оружие. Карелла взвел курок револьвера, ожидая.

— Ты ублюдок, — произнес лежавший на полу. — Ты ублюдок.

Карелла вскочил на ноги. Подобрал кольт и засунул его в задний карман.

— Поднимайся, — сказал он. — С тобой все в порядке, Тедди?

Тедди кивнула, с трудом переводя дыхание, глядя на мужчину, лежащего на полу.

— Спасибо за предупреждение — сказал Карелла. — Он снова повернулся к мужчине. — Вставай!

— Не могу, ты ублюдок. Зачем ты стрелял в меня? Ради бога, зачем в меня стрелял? Скажи, зачем ты стрелял в меня?

— А зачем ты стрелял в троих полицейских?

Мужчина замолчал.

— Как тебя зовут? — спросил Карелла.

— Мерсер. Поль Мерсер.

— Тебе не нравятся полицейские?

— Я люблю их.

— Тогда в чем же дело?

— Полагаю, вы будете проверять мое оружие и сопоставлять данные с имеющимися у вас уликами.

— Чертовски верно, — ответил Карелла. — У тебя нет шансов, Мерсер.

— Она подтолкнула меня к этому, — сказал Мерсер со злобным выражением на смуглом лице. — Это она — настоящий убийца. Все, что я делал, так это только спускал курок. Она сказала, что мы должны убить его, сказала, что это единственный выход. Мы убрали других только для вида, только чтобы создать впечатление, что какой-то ненавистник полицейских вырвался на свободу. Это была ее идея. Почему я должен получать приговор?

— Чья это идея? — спросил Карелла.

— Элис, — ответил Мерсер. — Понимаешь… мы хотели сделать так, чтобы это выглядело, как дело рук убийцы, ненавидящего полицию. Мы хотели…

— Так было, — произнес Карелла.

Когда привели Элис Буш, она была в сером. Спокойный серый цвет. Она сидела в отделе сыскной группы, положив ногу на ногу.

— Сигаретки не найдется, Стив? — спросила она.

Карелла дал ей одну. Но прикурить не предложил. Она сидела, держа сигарету в губах, пока ей не стало ясно, что прикуривать придется самой. Как ни в чем не бывало, она чиркнула спичкой.

— Ну, что теперь скажете? — спросил Карелла.

— А что сказать? — переспросила она, пожимая плечами. — Все кончено, не так лн?

— Вы, должно быть, действительно ненавидели его, как отраву.

— Ваше право, вы тут распоряжаетесь, а я здесь новичок.

— Перестаньте болтать, Элис! — сердито отрезал Карелла. — Никогда в жизни я не поднимал руки на женщину, но клянусь богом…

— Успокойтесь, — сказала она ему. — Все кончено. Вы получите свою Золотую Звезду, потом вы…

— Элис…

— Какого дьявола вы хотите от меня? Чтобы я не выдержала и разрыдалась? Я ненавидела его, понятно? Я ненавидела его здоровенные лапы и дурацкую рыжую гриву, я все в нем ненавидела, понятно?

— Мерсер сказал, что вы просили о разводе. Это правда?

— Нет, я не просила о разводе. Хэнк никогда бы на это не согласился.

— Почему вы не попытались обратиться к нему и этим дать ему шанс остаться в живых?

— Зачем?. А он когда-нибудь давал мне какой-то шанс? Сидеть в заперти в проклятой квартире и ждать, когда он придет с какой-нибудь кражи или поножовщины, или ограбления? Что это за жизнь для женщины?

— Вы же знали, что он полицейский, когда выходили за него замуж.

Элис промолчала.

— Вы, наверное, просили о разводе, Элис. Возможно, вы пытались это сделать.

— Я не хотела этого, черт побери. Я хотела, чтобы он умер.

— Ну, теперь он мертв. Он и двое других. Можете теперь веселиться.

Элис неожиданно улыбнулась — А я не особенно й тревожусь, Стив.

— Нет?

— В составе суда присяжных найдутся настоящие мужчины. — Она помедлила — Мужчины, подобные мне.

В состав суда присяжных действительно входило восемь мужчин.

Суд вынес вердикт ровно через шесть минут.

Мерсер рыдал, когда старшина присяжных зачитывал решение и судья объявил приговор. Элис слушала его слова со спокойным безразличием, расправив плечи и высоко подняв голову.

Суд присяжных установил, что они оба виновны в совершении убийств первой степени, и судья приговорил их к смертной казни на электрическом стуле.

19 августа собрался небольшой круг друзей и родственников, которые стояли и смотрели повлажневшими от слез глазами на Стефена Кареллу и Теодору Франклин, вступающих в брачный союз.

— Известна ли причина, — сказал городской служащий, — по которой вы оба не могли бы сочетаться законным браком, или находится здесь кто-либо из присутствующих, кто мог бы назвать убедительную причину невозможности заключения брака? Представляем слово или же помолчим.

Лейтенант Бирнс молчал. Детектив Хол ничего не сказал.

Городской служащий обратился к Карелле:

— Вы, Стефен Луис Карелла, берете ли вы эту женщину своей законной женой для совместной жизни в браке? Будете ли вы любить, почитать и беречь ее как подобает преданному мужу здоровье и болезни, благополучии и несчастье, отказавшись от других и принадлежа ей, единственной, до конца своих дней?

— Да, — ответил Карелла. — Да, буду. Да.

— Вы, Теодора Франклин, берете ли вы этого мужчину своим законным мужем для совместной жизни в браке? Будете ли вы любить, почитать и заботиться о нем как подобает верной жене в здоровье и болезни, благополучии и несчастье, отказавшись от других и принадлежа ему, единственному, до конца своих дней?

Тедди кивнула. В ее глазах стояли слезы, но она не могла сдержать восторженной улыбки.

— Поскольку вы оба дали согласие на законный брак и признали это перед свидетелями, я на основании вверенных мне Законом этого штата полномочий объявляю вас мужем и женой. Да благословит Бог ваш союз.

Карелла обнял и поцеловал ее. Служащий мерин улыбнулся. Лейтенант Бирнс кашлянул. Виллис посмотрел в потолок. Священник поцеловал Тедди, когда Карелла отпустил ее из объятий. Потом Бирнс поцеловал ее, затем Виллис. Все мужчинь — родственники и друзья — подошли поцеловать ее.

Карелла смущенно улыбался.

— Быстрее возвращайся, — сказал ему Бирнс.

— Быстрее возвращаться? У меня же медовый месяц, Пит!

— Ну все равно возвращайся. Как мы будем управляться на участке без тебя? Ты единственный полицейский в городе, кто посмел проигнорировать решения упрямого, самоуверенного детектива — лейтенанта Бирнса из…

— О, пошел к дьяволу, — со смехом сказал Карелла.

Виллис пожал ему руку — Желаю счастья тебе, Стив. Она удивительная девушка.

— Спасибо, Хол.

Тедди подошла к нему. Он обнял ее за плечи.

— Ну, — сказал он, — пойдем.

Они вышли из зала вдвоем.

Бирнс задумчиво смотрел им вслед.

— Стив — отличный полицейский, — сказал он.

— Да, — ответил Виллис.

— Пошли, — позвал Бирнс, — поедем посмотрим, что там в Управлении делается.

Они вместе вышли на улицу.

— Хочу газету купить, — сказал Бирнс. Он остановился у киоска и взял номер утренней газеты. Информация о судебном процессе заполняла всю первую полосу. Это были самые важные новости.

Заголовки были простые:

«ВОЛНА СТРАСТЕЙ СПАДАЕТ!»

«СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ»