Ненужное зачеркнуть

Глава 10 Тупорылые поросята

Точку поставить не удалось. Пропал Макс, который должен был подтвердить все мои догадки. Это тем не менее не нагнало туч на чистое небо моей души. Я покинул территорию дома отдыха в некотором смятении, не зная, как поступить. Позвонить Ирине или же нагрянуть к ней без всякого приглашения и там уже рассказать обо всем, что стало мне известно?

Пока я стоял так, привлекая внимание прохожих своими малиновыми трусами, мне в голову стала настойчиво проситься какая-то занудная мыслишка. Точнее, это была даже не мыслишка, а смутный раздражитель, всплывающий откуда-то из глубин памяти. Вот эта «грязь» от картриджа, оставленная на поле записки с угрозой, почему-то занимала мое внимание… Мне казалось, что подобное пятно, похожее на лошадиную голову, я уже где-то видел. Но где?

Стоило мне обратить мыслительные процессы в сторону этой проблемы, как память тотчас ушла в непостижимые глубины и затаилась там, словно я потревожил морскую раковину, и она захлопнула свои створки и притворилась мертвой. Я ничего не мог вспомнить, а лошадиная голова уже не представлялась мне чем-то знакомым… Да хрен с ней, с головой! Я ведь думал об Ирине! Звонить или нагрянуть без приглашения?

Решить этот вопрос сразу не удалось, и я бодро зашагал по набережной. Цветы и шампанское! Вот обязательный атрибут всякого примирения. Шампанское я куплю рядом с ее домом, а вот цветы…

Я свернул к цветочному киоску, похожему на свежую могилу, щедро заваленную розами, хризантемами и пионами всех цветов и оттенков. Торговал этой живой красотой мрачного вида небритый детина, будто нарочно поставленный тут, чтобы своей непритягательной внешностью оттенять яркую прелесть товара. От навязанной мне услуги «сделать шикарный букет» я отказался и долго стоял у стеклянной витрины, прикидывая, какая цветовая гамма точно передаст мои чувства и настроение. Возьму я несколько темно-бордовых роз, которые будут символизировать глубину моего духовного мира, а по краям добавлю несколько пионов, огненно-красных, лохматых, как мое взбалмошное и неуправляемое настроение. А в середину… в середину надо воткнуть…

Вдруг витринное стекло прямо на моих глазах со звоном лопнуло, раздробилось на куски и посыпалось на цветы. Я машинально отскочил в сторону, не понимая, что произошло. Сзади истошно загудел прогулочный теплоход, поторапливая пассажиров с посадкой. Мимо прохаживались люди, многие не замечали разбитой витрины.

– Ты что сделал?! – опешил детина, дурными глазами глядя на порезанные битым стеклом букеты. – Ты, ишак, зачем стекло выбил?!

Я на мгновение растерялся и едва не признал свою вину. Я выбил стекло? Но как я мог его выбить, если даже не прикоснулся к нему? Оно просто взорвалось передо мной, как если бы было раскалено, а на него брызнули холодной водой. Пятясь к стальной двери киоска, я смотрел на суету вокруг теплохода. Матросы уже готовились убрать трап, а по причалу еще бежали опаздывающие пассажиры, и счастливая, восторженная детвора шлепала сандалиями по горячему асфальту…

Продавец схватил меня за плечо.

– Ты что наделал, псих?! – кричал он мне прямо в ухо. – Посмотри, сколько цветов поломал!!

Я озирался по сторонам. Горячая волна заливала меня, мешала дышать, обжигала сердце и легкие… Я топтал кроссовками битое стекло и лепестки роз, похожие на брызги крови.

– Я тебе сейчас в морду дам!! – все громче кричал торговец, наверное желая собрать вокруг побольше свидетелей. – Ты знаешь, на какие бабки попал?!

Я скинул с себя потную руку торговца, оттолкнул его от двери и зашел внутрь киоска… Я выбил стекло? Смешно. Нелепо. Я не прикасался к нему, я только дышал на него и смотрел на цветы, а по стеклу скользили призрачные контуры отражающегося теплохода… Я отодвинул в сторону ведро с пионами. Треугольный кусок стекла застрял в нем, словно клин, и эта стеклянная гильотина перерубила пополам крепкие зеленые стебли. Вот она! А вот еще… С прибытием, голубчики… Я поднял с пола две тусклые пули. У одной была чуть сплющена головка, вторая уцелела и выглядела, как новенькая… Странная радость хлынула на меня, как бывает при новости неимоверно шокирующей, и, чтобы не закручиниться до умопомешательства, остается только радоваться многогранности жизни…

– Что ты тут воруешь, ишак?! – хрипло закричал торговец и попытался пнуть меня ногой. Я ударил его кулаком в подбородок, с короткого разворота. Торговец повалился на банки и ведра с цветами, разбивая и ломая их своим весом. Остро запахло свежескошенной травой. Зажав пули в кулаке, я выскочил из киоска, обуреваемый необузданным желанием драться. Теплоход отчалил и медленно пятился в открытое море. Несколько людей, привлеченных скандалом в цветочном киоске, обступили меня.

– Он вас обсчитал? – заговорщицки прошептала дама с комковатым лицом и замотанной ситцевым платком шеей. Она напрашивалась мне в союзники.

Кто-то поглядывал на меня как на бешеного пса – со страхом и отвращением. Двум пацанам, которые одновременно и энергично лизали мороженое, я понравился, и они с одобрением поглядывали на мои сжатые кулаки. Должно быть, я представлялся им суперменом. Знали бы они, что творилось у этого супермена на душе! По счастливой случайности я задержался в этом мире. Стреляли мне в голову – в этом я ничуть не сомневался. Но мой палач промахнулся, в последнее мгновение господь щелкнул по кончику оружия, и пули пошли выше.

Сжимая в кулаке две металлические капли, которые должны были сидеть в моем теле, я побежал к причалу, который находился как раз напротив цветочного киоска. Торговец что-то кричал мне в спину, но он вместе со своими проблемами представлялся мне сейчас необыкновенно ничтожным созданием. Мысли мои были спутаны, разбросаны, словно бумаги на столе Макса… Вот-вот, именно на столе Макса…

Я добежал до кассы, где продавались билеты на морские прогулки, прижался спиной к расписанию. Теплоход, накрывшись серым облачком дыма, удалялся в открытое море. С чего я взял, что по мне стреляли с теплохода? Нет, скорее из-за колонны, поддерживающей крышу над причалом. А потом этот человек наверняка забежал на теплоход. У трапа было полно людей, он легко затерялся среди них, а потом прошел на борт. Так что он сейчас далеко, качается на волнах, смотрит на тающий в дымке берег и кружащих над палубой чаек… Я вздрогнул и стал приглаживать ладонью упавшую на глаза челку. Этого человека, стоящего на палубе, я представлял не в виде абстрактного размытого силуэта, а конкретно, в мельчайших деталях, как мог представить себе собственное лицо…

Я разжал кулак и посмотрел на пули. У вас, тупорылые поросята, нет никаких причин ненавидеть меня. Но вы едва не оборвали мою жизнь. Да-да, в этом уже можно не сомневаться. Меня дважды хотели убить: сначала на сцене в «Балаклаве», потом здесь. Обязательно наступит третий раз. Я доживаю свои последние дни, если не часы.

Вся моя недавно отстроенная, еще пахнущая свежей краской версия рухнула из-за невидимых мне погрешностей в конструкции. И восстановлению она не подлежала. Солнце зашло за тучи, все цвета поблекли. Я кругом ошибался. Истина оказалась совершенно иной, чем представлялась мне. Недавние страхи, над которыми я смеялся, вернулись. И жвачка в замочной скважине, и погрузившаяся во мрак квартира, и человек, который стоял в кабине лифта… Человек… «Это он? – спрашивал я себя. – Ты уверен, что это он? Но чем я ему не угодил? Какой ему резон убивать меня?»

Я, обжегшись на молоке, теперь дул на воду и не хотел даже мысленно назвать имя.

– Вы не подскажете, в тринадцать часов будет прогулка в открытое море?

Передо мной стоял пожилой мужчина с водянисто-светлыми веселыми глазами. Я заслонил собой расписание.

– Теплоход только что отошел.

– Какая жалость, – вздохнул мужчина. – Не знаете, сильно укачивает? Я с недавних пор плохо переношу качку. А сегодня ветер и волна. Самому не верится, что когда-то служил на флоте. Ходил в походы. Два и три месяца в море пролетали как один день. Шторм, болтанка – все было нипочем. Мучили только две вещи: все время хотел кушать и спать.

Я его подожду. Я его обязательно встречу – здесь, на причале, среди многолюдья. Место узкое, ему некуда будет деться. Разве что прыгнуть с причала в море.

Я отошел к открытому кафе, сел за крайний столик, откуда причал был как на ладони. Официантка в черной юбке и белой блузке, своей классической расцветкой похожая на чайку, протерла тряпкой стол и поставила передо мной пепельницу. Я вынул из кармана мобильный телефон, посмотрел на пупырышки клавиатуры. Господи, сделай так, чтобы… чтобы… А что я хочу? Чтобы это оказался он? Или я не хочу этого? Не хочу узнать, что моим палачом стал мой хороший знакомый и, в общем-то, милый парень?

Я набрал номер его квартиры.

– Макс!! Макс!! Это ты?! – ударил мне в ухо громкий женский голос. – Алло?! Я ничего не слышу!! Максим, где ты?!

Официантка принесла меню и встала рядом.

– Сколько я вам должен? – растерянно спросил я, отключая трубку и думая о том, что если на свете есть совершенно несчастные женщины, то эта, чей голос я только что слышал, – из их числа.

– Для того чтобы быть моим должником, вам как минимум надо что-нибудь заказать, – ответила официантка.

– Как минимум? – переспросил я. – А как максимум?

Официантка усмехнулась. Ее и без того маленький ротик стал еще меньше. Она взяла меню и захлопнула его.

– Пригласите меня сегодня вечером к себе в гости, и получите максимум… Пиво нести?

Пригласить тебя к себе? Нет, девочка, держись от меня подальше, как от порохового погреба. Как от мишени на стрельбище. Как от камикадзе, опоясанного поясом смертника. И к Ирине я теперь не сунусь. Вокруг меня, словно большой черный плащ, колышется смерть. Она тащится за мной, как зараза, передающаяся воздушно-пулевым путем. Где я – там и она… Порыв ветра сдул пену с бокала, и она поползла по столу, играя перламутровыми пузырями. Я сделал глоток. Коричневые мальчишки в длинных, до колен, трусах прыгали с причала в воду. Приближающийся теплоход по-коровьи замычал на них, медленно причалил, ухватился за кнехты петлями швартовов… Официантка кинула на стол свою тень, старательно и неторопливо вытерла лужицу со стола.

– Сядьте напротив, – попросил я.

– На работе вообще-то нам не положено, – зачем-то предупредила она, но все-таки села, поставила локоть на стол, подбородок на кулак и все внимание – на меня. Я смотрел на причал из-за нее, словно разведчик из-за куста. Матросы выдвинули деревянный, с поперечными рейками трап и стали помогать пассажирам сходить. К мужчинам они не прикасались, детей и пожилых женщин поддерживал под руку кто-нибудь один, а вот красивых девушек хватали под мышки одновременно. Девушки визжали, трап угрожающе скрипел.

– И долго мы так будем сидеть? – спросила официантка.

Женщины в панамах… Дети в ярких костюмах… Бритоголовому мальчику стало плохо, он едва успел сойти, как тотчас склонился над краем причала. Пухлая мамаша, помахивая у красного лица газетой, закричала на него, что он, засранец, испортил ей всю поездку, да еще ее опозорил. Мальчика выкручивало, он не мог выпрямиться… Сухощавый парень, показывая свою удаль, спрыгнул на причал через борт теплохода, приготовил фотоаппарат и стал снимать, как по трапу сходит его подруга… Потянулась вереница пассажиров, укачанных, обрызганных морем, проветренных свежим бризом. Мой взгляд скользил по людям, словно палец слепого по рельефным буквам книги. Сейчас я его увижу. Догадывается ли он, что я могу следить за причалом?.. Вот сошла целая группа. Девушки от хохота едва передвигали ноги, их шатало из стороны в сторону. Главный шутник прыгал на одной ноге впереди группы, оттягивал свои уши и показывал язык, что вызывало новые приступы хохота… Еще несколько семейных пар, безэмоциональных, равнодушных к пережитым ощущениям…

Теплоход опустел. Матросы задвинули трап.

Странно, я не мог его пропустить. Я положил перед официанткой какую-то купюру и встал из-за стола.

– У меня не будет сдачи, – предупредила она.

Очень странно. Выходит, он не забежал на теплоход после того, как выстрелил в меня. Или же я ошибся, грешным делом подозревая невинного человека. В любом случае все плохо. Все очень плохо.