Необузданные Желания

14 ДЕКЛАН

Знаю, это плохая идея, но у этой женщины сверхъестественная способность точно знать, что сказать, чтобы надавить на мои кнопки.

ФБР должно нанять ее в группу по допросу террористов. На земле нет ни одного мужчины, чью волю к жизни она не смогла бы сломить.

Держа Слоан за голову и игнорируя тихий возглас удивления, я глубоко вонзаюсь в ее рот. Сладкий, мягкий, теплый рот.

Ее восхитительные, женственные, невероятные губы, чью привлекательность превосходит только ощущение пышных сисек, прижатых к моей груди. И легкая дрожь, пробегающая по ее телу, когда углубляю поцелуй. И, может быть, то, как напряжение в ее теле начинает таять, пока Слоан не прижимается ко мне, перенося на меня вес и откидывая голову назад, когда мой язык скользит по ее.

Когда Слоан обвивает руками мою шею и вздыхает от удовольствия, из моей груди вырывается победный рык.

Не умею целоваться, да чтоб меня.

Я обнимаю ее одной рукой за спину, другой — за талию и притягиваю ближе. Она идеально прилегает к моему телу, мягкая везде, где я тверд. Податливая везде, где касаются мои пальцы. И изгибы во всех нужных местах.

Желание повалить Слоан на пол и трахать до тех пор, пока она не начнет выкрикивать мое имя, настолько сильно, что потрясает до глубины души.

Я отстраняюсь, тяжело дыша. Она тоже тяжело дышит. Какое-то мгновение мы стоим молча, наши лица в нескольких сантиметрах друг от друга, сердца бешено колотятся, пока Слоан не облизывает губы и хриплым шепотом не произносит:

— Пять из десяти.

— Чушь собачья. Это был лучший поцелуй в твоей жизни, и ты это прекрасно знаешь.

— Я думаю, ты можешь лучше.

Слоан притягивает мою голову вниз и прижимается своими губами к моим.

На этот раз поцелуй более медленный. Мягче, но почему-то глубже. Он продолжается и продолжается, становясь все горячее и голоднее, пока Слоан не начинает извиваться напротив меня, а член не превращается в пульсирующий стальной прут.

Я прижимаюсь восставшим стволом к ее лону. Из глубины горла Слоан вырывается тихий стон. Когда отрываюсь на этот раз уже я, тяжело дышу и у меня более чем слегка кружится голова.

Слоан открывает глаза и смотрит на меня снизу вверх. Щеки раскраснелись, губы влажные, она выглядит потрясающе. Сатана хорошо поработал, когда создавал ее.

— Шесть, — выдыхает она. — Давай, гангстер. Только не говори мне, что это все, на что ты способен.

— Это была гребаная десятка. И ты здесь не главная.

Слоан поддразнивающе говорит:

— Ты продолжаешь это повторять, но не уверена, кого ты пытаешься убедить в этом — меня или себя.

Я запускаю руку в волосы Слоан, другую прижимаю к мягкой ягодице и, удерживая ее голову ровно, снова целую и не останавливаюсь, пока Слоан не прижимается тазом к моему и не мяукает, как котенок.

— Десять, — рычу я ей в губы.

Не открывая глаз, она еле слышно произносит:

— Семь с половиной. И это проявление великодушия.

Когда я отпускаю поток яростных ругательств на гэльском, Слоан смеется. Смех выходит низким, приятным и столь же сводящим с ума, сколь и сексуальным. Мое сердцебиение учащается, я прижимаюсь губами к ее уху.

— Тебе нравится жить в опасности, не так ли, девочка?

— Живи опасно, и ты будешь жить правильно.

Я отстраняюсь и удивленно смотрю на нее.

— Гете? Теперь ты цитируешь гребаного Гете?

Слоан улыбается.

— Только потому, что у меня симпатичное личико, еще не значит, что у меня мозг размером с горошину. — Затем она отталкивает меня, упирает руки в бока и бросает на меня взгляд, полный ледяного презрения, которым могла бы гордиться любая королева.

— О. Я только что вспомнила.

— Что?

— Я ненавижу тебя.

Мы пристально смотрим друг на друга. Слоан спасает от перспективы быть придушенной трель моего телефона. Когда я вижу номер на экране, протягиваю ей телефон и рявкаю:

— У тебя тридцать секунд. — Затем разворачиваюсь и ухожу, тяжело выдыхая и проводя дрожащей рукой по волосам. Пытаюсь взять себя в руки. Мне не следовало вынимать кляп у нее изо рта.

— Привет? Нат! О боже, я так волновалась за тебя. — Позади меня Слоан замирает, прислушиваясь. Потом смеется. — Я? Не смеши! Ты же знаешь, я всегда приземляюсь на ноги. — Еще одна пауза. — Да, я уверена, что это выглядело плохо. Но камеры слежения делают все еще хуже. На самом деле все было гораздо менее драматично… Да, я действительно ударилась головой. Да, все стреляли друг в друга, но… О, детка. Я в порядке. Честно. — Слоан слушает некоторое время, затем твердо говорит, — Натали. Вдохни и выдохни. Меня никто не принуждал. Меня не расчленяли. Меня похоронили не в неглубокой могиле.

Я смотрю на нее через плечо с горящими от злости глазами.

Слоан корчит гримасу и пренебрежительно машет рукой в воздухе, как будто я веду себя глупо.

— Нет, нет, со мной обращаются очень хорошо. Нет, прямо сейчас у него нет пистолета, направленного мне в голову. Серьезно… — В ее глазах появляется новое выражение. В нем сквозит хитрость и уверенность, и это беспокоит меня. — Ну, если тебе так уж хочется знать подробности, он уже наполовину влюблен в меня. — У меня отвисает челюсть. Слоан смеется в трубку. — Верно? Бедный парень. Он был конченым человеком с нашей первой встречи.

Знаю, Слоан просто пытается разозлить, но это именно то, что она сказала о Ставросе. Кажется, я сейчас что-нибудь сломаю. Может быть, ее коленные чашечки.

Я направляюсь к Слоан, протягивая руку за телефоном, но она отступает, отмахиваясь от меня, как от надоедливой мухи.

— Нет, скажи Кейджу, чтобы он этого не делал. В этом нет необходимости.

Я останавливаюсь в шаге и смотрю на нее сверху вниз, резко выдыхая. Я бы выхватил у нее телефон, но упоминание Кейджа заставляет меня колебаться. Хочу услышать, к чему выведет этот разговор. Понять, что он запланировал.

Слоан спокойно смотрит на меня, глядя прямо в глаза, когда говорит:

— Деклан никогда бы не причинил мне вреда, вот почему. Даже если бы захотел. Что он обычно и делает. Откуда я знаю? — На ее губах играет мягкая улыбка. — Потому что он дал мне слово.

Я говорил, что солгал. Слоан высовывает язык.

— А теперь послушай, Нат. Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала для меня. Скажи своему парнишке, чтобы отозвал кавалерию. Скажи, что Деклан хочет сесть и разобраться во всей этой истории с войной. Скажи ему, что…

Я выхватываю у нее телефон, прикрываю трубку рукой и рявкаю:

— Какого черта, по-твоему, ты делаешь?

Слоан бесстрашно встречает мой разъяренный взгляд.

— Спасаю твою задницу, гангстер.

— К твоему сведению, мой зад не нуждается в том, чтобы его спасали.

— Возможно, ты изменишь свое мнение, когда услышишь, что Кейдж назначил награду в тридцать миллионов долларов за твою голову за мое похищение. Та из семей, которая пришьет тебя первой, получит деньги, а также восстановит доступ к доставке и беспрепятственному распространению. — Слоан одаривает меня самодовольной улыбкой. — Еще тридцать миллионов тому, кто вернет меня в целости и сохранности в Нью-Йорк. Так что теперь ты — единственный, у кого мишень на спине. Забавно, как быстро может измениться эта игра, не правда ли?

Когда я просто смотрю на Слоан, взбешенный ее высокомерием, она вежливо говорит:

— Расскажу тебе об этом позже, но сейчас, могу я вернуться к телефонному разговору, если ты не против?

Я поднес телефон к уху. Глядя Слоан в глаза, я говорю:

— Скажи Казимиру, что если он не отменит оба вознаграждения в течение часа, изуродованное тело Слоан будет подброшено к порогу его дома к полуночи.

Я отключаюсь и свирепо смотрю на Слоан. Она складывает руки на груди и сердито смотрит в ответ.

— Это было неразумно.

Кипя от злости, я тихо говорю:

— Ты понятия не имеешь, в какую игру здесь играют, девочка. Ни малейшего понятия. Ты абсолютно, блядь, невежественна. И, сказать по правде, мне надоело слушать, как ты открываешь этот чертов рот.

Я засовываю телефон в карман пальто и, когда начинаю возиться с узлом на галстуке, она отступает, качая головой.

— Не смей даже пытаться заткнуть мне рот, гангстер. — Я срываю галстук и направляюсь к ней. — Предупреждаю тебя! — кричит Слоан, отшатываясь назад. — Я надеру тебе задницу!

Я делаю выпад. Слоан вскрикивает и разворачивается, чтобы убежать, но я слишком близко. Хватаю ее за шиворот и прижимаю к груди.

И мне прилетает за этот выпад ее каблук прямо на ступню. Тяжелый удар. Хороший. Но нужно гораздо больше, чтобы остановить меня, когда выхожу из себя.

И я наконец-то потерял самообладание. Честно говоря, чудо, что продержался так долго.

Я толкаю Слоан лицом вниз на кровать. Извиваясь, как зверь в клетке, Слоан брыкается и кричит, когда оседлываю ее. Она в ярости, что не может сдвинуть меня с места. Когда заламываю ей руки за спину, она ударяет пяткой и попадает мне прямо в почку.

Я забываю о желании запихнуть галстук в горло Слоан и вместо этого обвязываю его вокруг ее запястий.

Наказание, которое собираюсь применить, не требует ее молчания.

Слоан кричит. Взбрыкивает, как дикий бык, пытаясь сбросить меня с себя. Я понимаю, что она терпеть не может того, что не контролирует ситуацию, почти так же сильно, как ненавидит проявлять что-либо, отдаленно похожее на слабость.

Мне доставляет глубокое удовлетворение то, что я подвергаю ее и тому, и другому.

— Да пошел ты со своим самодовольным смехом! — кричит Слоан.

— Давай, чертовка. Разве не ты грозилась надрать мне задницу? Пока что я ставлю тебе пять баллов из десяти.

— Придурок!

— Только не говори мне, что это все, что у тебя есть. Я думаю, ты можешь добиться большего в этом.

Расстроенная тем, что бросаю ей в ответ ее же слова, Слоан издает крик. Она кричит громче, когда снова смеюсь.

Я сажусь на край кровати и сажаю ее к себе на колени, удерживая одной рукой за шею сзади, а другой за бедро. Делать это нелегко. Слоан упорно сопротивляется мне. И сильнее, чем кажется. Я должен отдать ей должное за это. Но она не может сравниться со мной по силе, как бы упорно ни сопротивлялась мне.

Я стягиваю ее нижнее белье — мое нижнее белье — до середины бедер и наношу серию резких, жалящих ударов открытой ладонью по ее голой заднице.

Слоан втягивает воздух, спина напрягается.

— Ты заслуживаешь всего этого, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — И каждый, кто придет за тобой.

Я шлепаю ее снова и снова, пока ладонь не становится горячей, а попка Слоан — ярко-красной. Я так поглощен тем, что делаю, что не замечаю, что Слоан больше не сопротивляется. Она лежит неподвижно, прижавшись щекой к матрасу с закрытыми глазами, и дышит так же тяжело, как и я.

И дрожит. Все ее тело бьет мелкая дрожь. А мой член тверд, как камень.

Через мгновение Слоан прерывисто шепчет:

— Три из десяти.

Это вызов. Мое дыхание рвано вырывается из груди. Я смотрю вниз на ее обнаженную задницу, упругую, круглую, вишнево-красную, и меня почти одолевает дико сильное желание взять ее.

Высвободить ноющий член из брюк и засунуть его в нее как можно глубже. Прижать к себе и жестко трахнуть, пока кусаю за шею. Слушать, как Слоан кричит, когда я кончаю в нее, дергая за волосы. Наказать ее, доминировать, заставить подчиниться мне.

Сделать своей.

Слоан медленно открывает глаза, поднимает на меня взгляд. Что бы она ни увидела на моем лице, по ее телу пробегает дрожь.

Я рычу:

— Ни единого гребаного слова.

Слоан сглатывает. Облизывает губы. Пытается сделать свое боксовое дыхание, чтобы успокоиться, и терпит неудачу.

Мне она такой нравится. Послушной и милосердно молчаливой, явно возбужденной. То, что Слоан позволяет мне держать ее у себя на коленях, не сопротивляясь и не пытаясь вырваться, говорит о том, что она наслаждалась поркой так же сильно, как и своим прерывистым дыханием и раскрасневшимся лицом.

Или, может быть, дело в том, как сильно дрожит Слоан. Или в этом диком взгляде, застывшем в ее глазах, как будто не уверена, что я собираюсь делать дальше, и не может решить, нравится ли ей не знать это или же ненавидит это.

Внимательно наблюдая за ее лицом, я говорю:

— У меня есть вопрос, чертовка. И если с тех пор, как мы встретились, и было время, когда тебе нужно было сказать мне правду, то оно наступило прямо сейчас. — Слоан крепко зажмуривается. — Нет, не прячься от меня. Открой глаза.

Она отворачивает лицо к простыням. Я понижаю голос и произношу ее имя. Это предупреждение, и она это знает.

— Пожалуйста, не заставляй меня говорить это. — Ее голос приглушен простынями.

— Ты не знаешь, о чем я собирался спросить.

После паузы она говорит несчастным шепотом.

— Да, знаю. И мы оба знаем ответ. И я бы не вынесла, если бы ты заставил меня произнести это вслух. Я буду ненавидеть себя вечно. Пожалуйста, не заставляй меня говорить это, Деклан. Пожалуйста.

Ах, черт. Что это делает со мной.

Как будто она воткнула меня в розетку. По телу пробегают электрические разряды. Адреналин разливается по венам. Я покрываюсь потом, и сердцебиение становится аритмичным. Член саднит, яйца напряжены, и, черт возьми, я так сильно хочу эту женщину, что у меня слюнки текут.

И все, что потребуется, — это заставить Слоан признать, что она хочет, чтобы я продолжал.

Что Слоан и делает… но в то же время и не делает.

Я медленно выдыхаю, собираясь с духом. Переворачиваю Слоан, устраивая между своих раздвинутых бедер, и беру ее за подбородок рукой.

Я целую Слоан. Глубоко.

Она отвечает, откидываясь на мою руку, которую обвил вокруг ее спины, и издает мягкий, женственный звук удовольствия, идущий из глубины горла.

Затем я спихиваю ее с колен, встаю и выхожу из комнаты.

В жизни, полной трудных моментов, эта женщина входит в топ-пять самых трудных вызовов.