Я ставлю посуду в посудомоечную машину, когда он низким голосом позади меня произносит:
— Вижу, ты освоилась здесь.
Поворачиваюсь и вижу Деклана, стоящего в углу кухни. Его не было весь день, он не оставил записки и не написал мне, куда собирается или когда вернется, и я злюсь на себя за то, что хотела, чтобы он это сделал.
Или это нормально? Без понятия. Я никогда раньше не бывала в Эмоционвилле. Пока что все довольно запутанно. Жаль, что у меня нет карты.
— Ты оставил дверь спальни незапертой, так что я решила, что мне можно выйти. Или была неправа?
Возясь с узлом галстука, Деклан раздевает меня взглядом. На мне штаны для йоги и эластичный укороченный топ без рукавов, а ноги босые. Судя по голодному выражению его глаз, можно было подумать, что я — совершенно голая.
— Это не было ошибкой, — говорит Деклан хриплым голосом. — Но не наводи здесь уют. Мы переезжаем.
Это меня удивляет.
— Переезжаем? Почему? Куда?
Деклан подходит ближе, избавляясь от галстука. Когда он бросает его на стойку и расстегивает две верхние пуговицы на воротнике белой рубашки, я отвлекаюсь от надвигающейся бомбы, которую он только что сбросил.
Встревоженная, я спрашиваю:
— Это кровь у тебя на воротничке?
— Ага.
— Твоя?
— Нет.
У него отстраненное выражение лица. Или это же просто спокойствие, я не могу сказать точно.
— Ты в порядке?
— Теперь лучше. Иди сюда.
Протягивая руку, Деклан ждет, когда подойду к нему. Я так и делаю, гадая, чья кровь у него на рубашке, и радуясь, что она не его.
Когда подхожу достаточно близко, Деклан протягивает руку и хватает меня, заключая в крепкие объятия. Утыкается лицом мне в шею и делает глубокий вдох.
Встав на цыпочки и обхватив его руками за плечи, я шепчу:
— Спасибо за розы.
— Не стоит благодарности.
— И бриллиантовый браслет. Он безумно красивый.
— Не такой «безумно красивый», как ты. Почему ты его не надела?
— Подумала, что ты, возможно, захочешь быть тем, кто наденет его мне на руку.
Ему нравится мой ответ. Деклан бормочет:
— Хорошая девочка. Может быть, в следующий раз я куплю тебе бриллиантовый ошейник.
Деклан наклоняется и сжимает мою задницу. Затем целует в шею, посасывая и покусывая кожу. Когда я вздрагиваю, он прижимает меня спиной к стойке и завладевает моими губами, целуя так неистово, что у меня перехватывает дыхание.
Эрекция не оставляет сомнений в том, к чему это приведет.
Когда Деклан задирает мою футболку и наклоняется, чтобы пососать сосок, я говорю:
— У меня начались месячные.
— Как мило с твоей стороны упомянуть об этом.
Деклан стягивает мою футболку через голову, отбрасывает в сторону, берет грудь в большие грубые ладони и возвращается к посасыванию соска.
Я стону от удовольствия, выгибаясь навстречу его жадному рту.
— Я имею в виду, у меня внутри тампон.
— Принято к сведению. А теперь помолчи.
Очевидно, ему наплевать на тампон, но секс во время месячных — это просто не мое. Те несколько раз, когда пробовала заниматься им в эти дни, получалось так грязно, что я не могла сосредоточиться ни на чем, кроме того, как смыть всю кровь с простыней.
— Я замолчу после того, как скажу одну вещь. Секс во время месячных не заставляет меня чувствовать себя сексуальной. — Деклан останавливается и смотрит на меня. — Прости. Просто хочу быть честной.
— Не извиняйся. Спасибо, что рассказала мне. Протяни руки. — Деклан отступает назад, ожидая.
Пульс начинает учащаться. Не знаю, что он планирует, но могу сказать, что он не в настроении для какой-либо дерзости.
Я вытягиваю руки перед собой, не удивляясь, что они дрожат. Количество адреналина, циркулирующего сейчас по венам, могло бы убить меня разрядом электрического тока.
Деклан берет галстук и обматывает его вокруг моих запястий, завязывая концы узлом. Затем толкает меня вниз, пока не оказываюсь на коленях на полу перед ним.
Деклан расстегивает молнию на брюках, берет твердый член в руку, а другой запускает кулак мне в волосы.
Глядя на меня сверху вниз горящими глазами, он рычит:
— Я весь день был одержим твоим ртом, детка. Отсоси у меня. Если ты будешь вести себя хорошо и не прольешь ни капли, я заставлю тебя кончить. Если нет, будешь наказана.
Дрожь пробегает по телу от властных, грязных слов.
Это рай. Я умерла и попала на небеса.
Обхватив член связанными руками, я провожу языком по набухшей головке, наслаждаясь слегка солоноватым вкусом кожи. Я закрываю глаза и беру в рот, дрожа от удовольствия, когда слышу низкий стон.
Деклан обхватывает мою голову обеими руками и выгибается мне навстречу, медленно скользя твердым членом по моему горлу. Я беру и беру, пока рот не оказывается настолько хорошо открыт, что Деклан входит в меня на всю длину.
— Черт возьми, — хрипло шепчет он. — Моя милая девочка. Ты великолепна.
Я принимаю всю длину, а Деклан снова издает стон.
Установив медленный, устойчивый темп, я беру его в рот и вынимаю, посасывая, облизывая головку и поглаживая твердый ствол, скользя языком по пульсирующей вене, которая проходит под ним по всей длине. Я сосу, кружу языком и поглаживаю. Голова покачивается, а соски саднят, я так возбуждена, что, думаю, смогла бы кончить только от трения трусиков о клитор.
Деклан хрипит:
— Перестань тереться бедрами друг о друга. Ты кончишь, когда я тебе позволю.
Я хнычу, изнывая от потребности. От этого звука Деклан лишь крепче перехватывает мою голову руками.
Деклан трахает рот до тех пор, пока не начинает задыхаться. Низкие, беспомощные стоны вырываются из глубины его груди. Он обхватывает дрожащей рукой мое горло.
— Ах, черт. Я близко, детка. Ты готова?
Когда издаю тихий звук согласия, Деклан начинает толкаться сильнее и быстрее, пока не начинает громко стонать, запрокинув голову и закрыв глаза. Он кончает с криком, изливаясь на мой язык короткими толчками, каждый из которых проглатываю, глядя на него снизу вверх в тумане вожделения.
Знаю, что это я стою на коленях, но, черт возьми, прямо сейчас чувствую себя могущественной. Он так в этом нуждался, что даже не потрудился снять пиджак или расстегнуть ремень.
Деклан замирает на несколько мгновений, тяжело дыша, пока не открывает глаза и не смотрит на меня сверху вниз, вылизывающую его дочиста.
— Я была хороша… сэр?
Деклан лишь улыбается. Затем поднимает меня за подмышки, разворачивает к большому мраморному островку, наклоняет меня над ним и стягивает штаны для йоги и трусики до середины бедер.
Стоя сбоку от меня, Деклан просовывает левую руку мне под бедра, оказываясь между ног. Он поглаживает пульсирующий клитор большим и указательным пальцами. Я задыхаюсь от удовольствия.
Держа левую руку у меня между ног, Деклан проводит правой рукой по обнаженной попке. Он смотрит на нее с плотно сжатой челюстью.
Шлепок по заднице оказался жестким и неожиданным. Чувствуя, как подрагивает плоть, я делаю глубокий вдох. Жар разливается по обнаженной коже. Деклан продолжает лениво поглаживать клитор, глядя на меня сверху вниз полуприкрытыми глазами, мускул на его челюсти напрягается.
Я говорю, затаив дыхание:
— Ты злишься на меня?
— Нет.
Деклан шлепает меня снова, сильнее. Я дергаюсь и стону. Он теребит клитор, и ноги начинают дрожать.
— Меня наказывают?
— Нет.
Он снова шлепает меня по голой заднице, один-единственный жгучий удар, от которого вскрикиваю. К этому времени я уже задыхаюсь. И сбита с толку.
— Ты позволишь мне кончить?
— Ага. Как только перестанешь болтать.
Я прикусываю губу и закрываю глаза, прижимаясь щекой к прохладному мрамору. Я схожу с ума от предвкушения, дрожу всем телом. Бедра покачиваются под его пальцами, пока Деклан продолжает ласкать клитор.
— Хорошая девочка, — грубо говорит он, затем отпускает серию быстрых шлепков по нежному заду, обрушивая их на одну половину, затем на другую, в то время как проводит левой рукой у меня между ног.
Очень стараюсь не издавать ни звука, но ничего не могу поделать с тем, что тяжело дышу. Крепко зажмуриваюсь, пока нарастает удовольствие. Жар волнами пробегает по нижней части тела, усиливаясь с каждым обжигающим ударом и поглаживанием его пальцев. Вскоре я прикусываю нижнюю губу, стараясь удержаться от стона.
Когда больше не могу этого выносить и всхлипываю, произнося его имя, Деклан приказывает:
— Разрешаю тебе кончить.
И шлепает меня прямо во время оргазма.
Я дергаюсь и кричу, беспомощно содрогаясь в конвульсиях. Деклан рычит что-то по-гэльски, что звучит непристойно, но я не могу сосредоточиться ни на чем другом, кроме удовольствия, разливающегося по телу. Плотское наслаждение, которым он управляет, используя только свои руки.
Когда наконец прихожу в себя, я ослаблена, меня всю трясет, и я чувствую себя эмоционально опустошенной.
Деклан вынимает из меня пальцы и смачно их облизывает. Он проводит другой рукой по разгоряченной попке, наклоняется и целует меня в щеку, убирая волосы с моего лица, и хрипло спрашивает:
— Кому ты принадлежишь?
— Тебе.
— Кто твой хозяин?
— Ты.
Его голос смягчается.
— А кто думает, что ты самый драгоценный ангел в мире?
Я сглатываю, внезапно борясь с подкатывающими слезами. Его голос такой теплый и полный чувств, что ошеломляет меня. С запинкой в голосе я шепчу:
— Т-ты.
Его губы касаются уха.
— Да, детка. И все, что есть во мне, теперь принадлежит тебе, так что позаботься об этом монстре, которого ты поработила.
Деклан поднимает меня на руки, закидывает мои связанные запястья себе за голову и прижимает к своему телу.
Мы молча прижимаемся друг к другу, оба тяжело дышим. Не знаю, почему я чувствую такую боль в груди, но мне становится немного легче, потому что знаю, что он тоже это чувствует.
Деклан целует меня глубоко и тягуче, горячо и медленно. Я прижимаюсь к нему, обезумев от пережитого и эмоций, и позволяю снять с моих губ все, в чем он так отчаянно нуждается.
На каком-то полусознательном уровне осознаю, что мы оба знаем, несмотря на то, что я называю его хозяином, он здесь не главный и никогда им не был. Вместо ощущения самодовольства, как это было бы с любым другим мужчиной, это понимание вызывает у меня глубокое чувство смирения и благодарности.
Я даю молчаливую клятву, что никогда не причиню ему вреда, даже если придется выбирать между этим и причинением боли себе.
Когда Деклан прерывает поцелуй, говорю:
— Я беспокоюсь о тебе.
— Не стоит.
— Ты выглядишь расстроенным.
— Тяжелый день.
В его голосе слышится нотка сарказма. Инстинктивно понимаю, что он говорит о крови на воротничке и о том, что случилось, из-за чего она там оказалась.
— Ты не хочешь рассказать мне об этом?
Деклан смотрит на меня сверху вниз, проводя рукой по моим волосам. Выражение его лица слегка удивленное.
— Ты действительно хочешь знать?
— Если тебе от этого станет легче, то да.
Деклан медленно качает головой, затем нежно целует меня.
— Просто услышав, как ты это говоришь, я чувствую себя намного лучше. А теперь давай-ка оденем тебя. Мы уезжаем отсюда через тридцать минут. — Деклан наклоняется, чтобы натянуть мои трусики и штаны для йоги обратно. Я позволяю это сделать, кладя руки ему на плечи. Когда все возвращается на свои места, он нежно целует каждую мою грудь, затем берет мое лицо в ладони и целует в губы.
Пристально глядя мне в глаза, Деклан говорит:
— Если ты снова откроешь дверь в полуголом виде, то познаешь силу моего недовольства.
— О. Ты разговаривал с Кираном?
— Ага. И слышал, как у него встает по телефону. Ты — не ребенок, поэтому я никогда не буду указывать тебе, как одеваться, но я — ревнивый человек. Я не делюсь. И я — не Ставрос. Если бы рядом с тобой тем вечером в «Ла Кантина» был я, и другой мужчина шлепнул тебя по заднице, когда мы проходили мимо, он был бы мертв прежде, чем смог бы сделать привычный вдох. Не из-за моего эго, а потому, что любой, кто проявит к тебе неуважение, заплатит цену. И если они проявят неуважение к тебе в моем присутствии, цена будет крайне высокой.
Деклан напряжен и убийственно серьезен. Думаю, что его слова звучат очень романтично, и это свидетельствует о том, насколько хреновой является наша ситуация.
— Услышала тебя, — мягко говорю я, улыбаясь. — И обещаю надеть халат, прежде чем снова открою дверь, если буду в спортивной одежде. Но тебе также следует принять во внимание, что я склонна доставлять неприятности, куда бы ни пошла, и, возможно, способна вернуть склонность любого пещерного человека к гиперопеке. Это способствует нормализации твоего кровяного давления.
Деклан кривится.
— Да, ты — чертова нарушительница спокойствия, это верно.
Я поддразниваю:
— Но ты знал, на что идешь.
— Во всем виновата пачка Динь-Динь Белл.
Его улыбка внезапна и ослепительно красива. Этот мужчина так красив, что это причиняет мне боль на физическом уровне.
— Могу я спросить — почему мы переезжаем?
— Теперь каждый гангстер и его брат знают, где я живу. Здесь больше небезопасно. Если бы речь шла только обо мне, я бы не торопился переезжать, но недавно я приобрел кое-какой ценный груз, которым не хочу рисковать.
— Оу. Как мило. Назови меня еще раз словом «груз», и посмотрим, сколько времени пройдет, прежде чем тебе сломают нос. Можешь спросить Кирана, он тебе скажет.
Удивленный моим едким тоном, Деклан коротко выдыхает через нос. Затем он, ухмыляясь, шлепает меня по заднице.
— Надень пальто и ботинки.
Я хлопаю ресницами в его сторону и поднимаю руки.
— Я даже надену рубашку, если ты просто развяжешь меня. Сэр.
Деклан бормочет:
— Башковитая чертовка, — и развязывает узел на галстуке. Затем он быстро и крепко целует меня и отворачивается. Его галстук болтается в пальцах, пока Деклан проходит в гостиную, берет пульт дистанционного управления с большого стеклянного журнального столика, включает телевизор и переключает канал на новостной блок.
Когда я поворачиваюсь, чтобы выйти из кухни и направиться в спальню одеваться, мужчина-репортер мрачным тоном рассказывает об ужасном обнаружении еще одного обезглавленного тела на городской свалке, предположительно, это человек, известный властям как лидер местной транснациональной банды MС-13.
Я замираю. По рукам пробегают мурашки.
MС-13 была той бандой, которая преследовала нас от аэропорта. Банда, о которой говорил Деклан, убила бы нас, если бы поймала.
Были ли они и той бандой, ответственной за убийство его босса Диего, обезглавленное тело которого подобным же образом бросили на городской свалке?
Думаю о татуировке, которую Деклан сделал над сердцем, и мурашки по рукам распространяются по всему телу.
«Мне отмщение», гласит надпись.
Возможно, это не только часть отрывка из библейского писания.
Может быть, это больше похоже на заявление о миссии.
Когда я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него, Деклан неподвижно стоит посреди гостиной и смотрит репортаж с мрачной, довольной улыбкой.