Необузданные Желания

33 ДЕКЛАН

Когда я вхожу в дом, уже поздно. Почти три. Я ожидаю найти Слоан спящей в постели, но вместо этого она в медиа-комнате, свернулась калачиком на диване с бокалом красного вина. На кофейном столике стоят две бутылки вина, одна из них пустая, другая на четверть полная.

Телевизор настроен на круглосуточную новостную станцию.

Она меня не замечает. Я стою в дверях и наблюдаю за ней, пока она делает глоток из бокала с вином и грызет ноготь на большом пальце. Она выглядит измученной. Взвинченной. Обезумевшей от беспокойства.

Я чувствую укол вины, но все равно рад, что не позвонил.

Не то чтобы это было легко.

Слоан ни на секунду не выходила у меня из головы с тех пор, как я уехал. Если бы еще не знал, что одержим, то с разницей в три дня довел дело до конца с тонкостью топора.

Схватив пульт дистанционного управления, она начинает переключать каналы, перескакивая с канала на канал, делая паузы всего в несколько секунд между каждым перескоком. Что-то ищет.

Я знаю, что именно.

— Попробуй CNN. Они обожают эту чертовщину.

Слоан вскакивает на ноги, роняя бокал с каберне на пол. Вино разливается по всему кремовому ковру, оставляя узор, похожий на брызги из перерезанной яремной вены.

Сжав руки в кулаки, она смотрит на меня широко раскрытыми немигающими глазами.

— Ты жив.

— Ах, снова эта удивительная наблюдательность.

Ее глаза вспыхивают.

— Не смей вести себя со мной беспечно. Не смей быть болтливым. — Она указывает трясущимся пальцем на диван. — Я сижу здесь уже три гребаных дня, слушая репортажи об убитых гангстерах. Три. Дня. Ты хоть представляешь, через что я прошла? Почему ты не позвонил? Где, черт возьми, ты был?

С каждым вопросом ее голос повышается. Она чертовски зла.

Это не должно меня радовать, но радует. Ее реакция дарит мне такое счастье, что я мог бы парить.

— Работал.

Я бросаю взгляд на телевизор, затем снова на нее. Я знаю, она понимает, когда с ее лица сходит краска.

— Ты… ты…

Я тихо говорю:

— Высшее военное искусство состоит в том, чтобы подчинить врага без боя.

Закрыв глаза, Слоан качает головой.

— А теперь ты цитируешь Сунь-цзы, — с горечью в голосе замечает она. — Как будто в этом есть хоть какой-то смысл.

— Просто проверяю твой превосходный IQ. Ты прошла. На этот раз.

Слоан распахивает глаза. Сверлит меня взглядом, полным такой ярости, что я почти улыбаюсь.

— Какого хрена, Деклан?

Я прислоняюсь к стене и складываю руки на груди.

— Ты ругаешься необычно часто, девочка, даже для себя. Что это значит? — Позволяю улыбке расползтись как змеиным кольцам. — Только не говори, что скучала по мне.

Воздух вокруг ее головы мерцает от ярости, граничащей с безумием. Я ожидаю, что у Слоан глаза вылезут из орбит. Она выглядит так, словно направляет призрак Чарльза Мэнсона.

Она подходит к тому месту, где я стою, и дает мне пощечину.

Когда моя голова перестает кружиться, я смотрю на нее и улыбаюсь.

— Как ты смеешь улыбаться мне, сукин ты сын?

— Это риторический вопрос? Я думал, они тебе не нравятся.

— Я сидела здесь, думая, что ты мертв!

— Нет, не я. Только главы всех остальных синдикатов. Кроме Казимира. Я сохранил ему жизнь, потому что ты меня об этом попросила.

Слоан так сильно втягивает воздух, как будто пытается не утонуть. Она морщится и краснеет. Я думаю, потому что она не знает, что еще сделать, и снова дает мне пощечину.

Я хватаю ее и крепко целую.

Она разражается слезами.

— Ты — засранец! Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя!

— Знаю, детка, — говорю я, посмеиваясь и крепко обнимая ее. — Ты ненавидишь меня до чертиков. Только ты этого не делаешь. Ты без ума от меня. Ты так влюблена в меня, что разрыдалась, потому что я жив.

Всхлипывая мне в плечо, она колотит кулаком по моей груди.

Я шепчу ей на ухо:

— Милая девочка. Моя свирепая маленькая королева львов. Подставь свои губки.

Слоан шмыгает носом и хнычет, когда я целую ее, прижимаясь ко мне так, словно никогда не отпустит.

Я никогда в жизни не был так счастлив, как сейчас, в этот момент.

То есть до тех пор, пока она не отталкивает меня. Слоан поворачивается и уходит, схватившись руками за голову, раздраженно рыча.

Я наблюдаю, как она медленно ходит кругами по комнате, глубоко вдыхая, а затем медленно выдыхая. Она вытирает щеки трясущимися руками, продолжая наматывать круги по комнате. Когда к ней возвращается самообладание, она останавливается и смотрит на меня.

— Спасибо тебе за Казимира. И пошел ты на хуй за то, что оставил меня в подвешенном состоянии. Никогда больше так со мной не поступай.

— Не буду.

— Отлично. Господи иисусе, кажется, у меня инсульт. Что теперь будет?

— Теперь я жду, пока мужчина твоей подружки не позовет меня на встречу, чтобы обсудить прекращение огня.

— Откуда ты знаешь, что он позвонит?

— Это единственный способ, которым сможет затащить меня в комнату, чтобы попытаться убить.

Помолчав, Слоан говорит:

— Так будет всегда?

— Ага. Такова жизнь. Война. Смерть. Убить или быть убитым. Теперь ты понимаешь, почему я большую часть времени пребываю в таком хорошем настроении.

Она умоляюще смотрит на меня.

— Не надо сарказма. Сейчас я не могу справиться с сарказмом. Просто скажи мне это прямо. Он собирается убить тебя?

Я щелкаю языком.

— Как мала вера.

— Процитируй мне Библию еще раз и посмотри, что произойдет с твоими двумя передними зубами.

— Он не собирается убивать меня.

Слоан недоверчиво смотрит на меня.

— Я собираюсь дать ему вескую причину не делать этого.

— Например?

— Что Натали никогда не простила бы, если бы он убил любовь всей твоей жизни. — Она закрывает один глаз и морщит нос, пытаясь разобраться в происходящем.

— Почему Натали решила, что ты любовь всей моей жизни?

— Потому что ты убедишь ее в этом.

Ее лицо разглаживается. Слоан приподнимает брови.

— Прости. Должно быть, я тебя неправильно расслышала. Ты только что предложил сказать моей лучшей подруге, что ты, — она оглядывает меня с ног до головы, — любовь всей моей жизни?

— Ты меня прекрасно слышала.

— Значит, ты хочешь, чтобы я солгала ей.

Я наклоняю голову и смотрю из-под полуприкрытых век на Слоан.

— Извини, гангстер. Распаляйся сколько хочешь, но она — любовь всей моей жизни.

Меня не было три дня, и она позабыла, с кем имеет дело.

— Понимаю. Значит, ты хочешь, чтобы Казимир отрезал мне яйца и придушил меня ими до смерти?

Когда она бледнеет, я улыбаюсь.

— Это то, в чем он спец. Русские так любят драматизировать.

— Ты шантажируешь меня. Это эмоциональный шантаж!

— Так и есть. Я нехороший человек. Упс.

Слоан упирает руки в бока и смотрит на меня свысока, как будто я крестьянин с сочащимися язвами.

— Что ж, очень жаль. Я не буду этого делать. Если ты не можешь выжить сам, без моей помощи, значит, ты не тот гангстер, за которого я тебя принимала.

О, как бы мне хотелось отшлепать ее по этой прекрасной заднице, пока она не начнет визжать.

Но ей бы это понравилось, так что мне нет смысла этого делать.

Я пожимаю плечами и выхожу из комнаты.

Она следует за мной по пятам.

— Что означает это пожатие плечами? Куда ты направляешься?

— В постель.

Я направляюсь в спальню, ее гнев витает у меня за спиной, как ядовитое облако. В хозяйской ванной я сбрасываю ботинки, раздеваюсь и встаю под душ.

Я несколько мгновений стою под горячими струями с закрытыми глазами, позволяя горячей воде скользить по моей коже. Слоан стоит за дверью и сердито смотрит на меня через стекло.

— Я не скажу ей, что ты любовь всей моей жизни.

— Я слышал тебя.

— И я знаю, что тебе это тоже не нужно. Ты просто хочешь, чтобы я это сделала. Ты всего лишь пытаешься заставить меня снова сказать, что я к тебе чувствую.

— Если это то, что ты думаешь.

— Это то, что я думаю.

— Верно. Тогда все.

— Верно.

Не обращая на нее внимания, я беру кусок мыла и намыливаю грудь. Я не тороплюсь мыться, намыливая руки, грудь и пресс. Затем я ополаскиваюсь, поворачиваюсь и снова подставляю голову под струю.

Я чувствую ее жадный взгляд на своем теле.

Она бормочет:

— Выпендрежник.

— Тащи сюда свою задницу, женщина.

— Пффф.

— Сейчас же.

— Прошу прощения, но я не терьер. Ты не имеешь права выкрикивать приказы.

Отрывистая тирада Слоан заканчивается, когда я открываю дверь и тащу ее, полностью одетую, в душ.

Я прижимаю Слоан к стене, зажимаю ее запястья над головой и завладеваю ее ртом. Поцелуй жесткий и голодный.

Она так же голодна, как и я. Слоан целует меня в ответ, как будто это ее последние две минуты на земле.

Затем начинается безумная гонка за тем, чтобы раздеть ее. Ее шмотки наполовину мокрые и липнут к ее коже, но это нас не останавливает.

— Тампон?

— Нет, месячные закончились.

Я поднимаю Слоан и прижимаю спиной к стене. Она обхватывает ногами мою талию и опускается между нами, чтобы ввести меня внутрь.

— Черт, детка. Поторопись.

— Да, о… там….

Я протискиваюсь внутрь, издавая глубокий грудной стон, эхом отражающийся от кафельных стен. Слоан выгибается назад с тихим стоном. Ногтями впиваясь в мои плечи.

Я трахаю Слоан, прижимая к стенке душа, разбрызгивая воду во все стороны, пока она не вскрикивает.

— Боже, я близко. Я уже так близко, Деклан… о…

Ее киска конвульсивно сжимается вокруг моего члена. Такое ощущение, что меня доят кулаком.

Я целую Слоан, когда кончаю, языком проникая глубоко в нее, дотягиваясь до горла, а руки кладу под ее задницу, мои бедра горят, а сердце в огне.

Не имеет значения, если Слоан не скажет, что я любовь всей ее жизни. Не имеет значения, что она вообще никогда не скажет мне о своих чувствах.

Никакие слова не могут сравниться с этим.

Когда мы оба тяжело дышим и дергаемся, спускаясь с высоты, она опускает голову и прячет лицо у меня на плече.

Она шепчет:

— Возможно, ты на втором месте после Нат. Очень далеко. Придурок.

Моя грудь расширяется. Я начинаю смеяться, просто чтобы было куда выплеснуть все эмоции.

Выйдя из тела Слоан, я ставлю ее на ноги и беру лицо в свои ладони. Моим, хриплым от удовольствия голосом, я говорю:

— Достаточно хорошо.

Затем я целую Слоан, крепко прижимая к себе, преисполняясь радости, когда чувствую, как сильно бьется ее сердце у моей груди.

И оно бьется в том же темпе, что и мое.