Необузданные Желания

36 ДЕКЛАН

Три с половиной дня спустя

— Где она? — реву я, врываясь в двери конференц-зала. — Где, черт возьми, она?

— Полегче, здоровяк, — говорит Грейсон, поднимаясь со своего стула за длинным столом красного дерева. Он поднимает руки, на его лице извиняющаяся улыбка. За столом сидят еще десять человек, некоторых из них я узнаю, некоторых — нет.

Но я сразу замечаю этого уродливого ублюдка, Фому Аквинского, главу группы по допросу особо ценных задержанных.

Грейсон прыгает передо мной, когда я с рычанием бросаюсь в его сторону.

— Деклан! Остынь, черт возьми!

Он пытается заставить меня притормозить, толкая и оттесняя меня назад каждой унцией своей немалой силы, но в моих венах засел демон ярости, жаждущий крови. Ничто на этой земле не помешает мне пустить кровь.

Я отталкиваю Грейсона в сторону и бью Томаса по лицу.

Он с криком откидывается на спинку стула, ноги разводит в разные стороны. Он с глухим стуком падает на пол конференц-зала, перекатывается набок и начинает молотить руками, пытаясь подняться на четвереньки, чтобы отползти подальше. Гребаный таракан.

Прежде чем я успеваю пнуть его в живот, на меня набрасываются трое мужчин.

Они опускают меня на пол. Я встаю через несколько секунд и направляюсь обратно, чтобы вышибить дух из их босса.

Я резко останавливаюсь, когда оставшиеся за столом мужчины — теперь уже все на ногах — достают пистолеты из кобур под пиджаками и направляют их на меня.

— Всем успокоиться! — командует Грейсон, протягивая руки. — Он дружелюбный! Уберите свое оружие! Это приказ!

Мужчины неохотно подчиняются ему. Они сердятся и ворчат, но подчиняются.

Этот парень всегда был гребаным миротворцем.

Тяжело дыша от ярости, я указываю на него.

— Я возлагаю на тебя ответственность за это. Если на ней будет хоть крошечная гребаная царапина, если появится хоть один крошечный синяк, я убью тебя и твоего дерьмового босса.

Мужчина, о котором идет речь, все еще пытается подняться на ноги. Он хватается за край стола для совещаний, как за спасательный круг, и смотрит на меня так, что видны белки его глаз, зажимает кровоточащий нос.

— Я засажу тебя в тюрьму, ты, маньяк! — визжит он. — Ты не можешь приходить сюда и нападать на членов федерального правительства!

— Я могу, и я это сделал, и если ты не заткнешься, я сделаю еще хуже. Где она?

— Она в камере предварительного заключения, — говорит Грейсон успокаивающим тоном. Вместо этого он водит ногтями по классной доске.

— В камере предварительного заключения? — Я гремлю, взбешенный. — Ты посадил мою женщину в чертову камеру предварительного заключения?

— Она в порядке. На самом деле, прямо сейчас она спит. Хорошо? Успокойся, брат. Успокойся.

— Не надо мне этого чертова «братского» дерьма, ты, предательский ублюдок. О чем, черт возьми, ты думал, когда забирал ее? Я совсем свихнулся, черт возьми!

— Я знаю, и мне жаль. Но это был единственный способ, которым мы могли проверить ее. Мы не могли сообщить тебе об этом заранее. Ты знаешь, что к чему.

Проверить ее? О, чертов Иисус Христос.

— Я сказал, что потенциально хотел бы сделать ее своим активом! Потенциально! Я никогда не давал тебе зеленый свет!

Он смущенно пожимает плечами.

— Я же говорил тебе, что должен был поднять его на флагшток. Это то, чего хотело высшее руководство. И теперь мы знаем.

Тяжело втягивая воздух в легкие, я сжимаю руки в кулаки и пытаюсь сдержать желание убить его, отчего мне хочется несколько раз ударить этого ублюдка ножом в лицо, пока он не станет таким же неузнаваемым, как фунт мяса для гамбургера.

— Что ты знаешь? О чем ты вообще говоришь?

— Он говорит о твоей маленькой подружке! — визжит Томас, все еще стоя на коленях на полу. — Она такая же сумасшедшая, как и ты!

Я указываю на него, кровь пульсирует у меня перед глазами.

— Скажи это еще раз. Продолжай. Назови ее сумасшедшей еще раз.

— Что он имеет в виду, — успокаивающе говорит Грейсон, кладя ладонь на мою вытянутую руку, — так это то, что она прошла проверку с честью.

Я опускаю руку. Когда я просто смотрю на него, он кивает.

— Она отказалась признать, что вообще тебя знает, даже когда мы показали ей фотографии.

— Какие фотографии?

— Не встревай во все это. Ты знаешь, как это работает. Хочешь, чтобы я рассказал тебе подробности или предпочитаешь продолжать изображать разъяренную гориллу?

— Ты можешь рассказать мне по дороге туда, где ты ее держишь. И да поможет мне бог…

— Знаю, — сухо говорит он. — Если у нее будет хоть малейший синяк, ты меня убьешь. Принято.

Он направляется к двери, зная, что я последую за ним. Выходя из комнаты, я замечаю, что у одного из мужчин, наставивших на меня пистолет, два синяка под глазами и белая полоска медицинской ленты поперек распухшей переносицы.

О, детка. Мой свирепый маленький лев. Подожди еще немного, я иду.

Мы идем по лабиринту коридоров, наши шаги эхом отдаются от пола. Морские пехотинцы в военной форме кивают нам, когда мы проходим мимо. Мы спускаемся на лифте вниз, затем выходим в небольшую комнату с видом на грузовой отсек судна.

Это огромное пространство. Три этажа укрепленных сталью стен длиной с футбольное поле. Основную часть пола занимают металлические транспортные контейнеры, сверху и по бокам окрашенные в белый цвет буквой и цифрой.

— Она в С-9, — говорит Грейсон, указывая на красный металлический контейнер без окон.

— Я убью тебя за это.

— Чувак, ты же знаешь, что я не командую. Ты начинаешь говорить о том, чтобы сделать кого-то ценным сотрудником, и колесики начинают вращаться.

— Почему ты ждал почти четыре чертовых дня, прежде чем сказать мне, где ты ее держишь?

— Стандартная оперативная процедура. Большинство людей сдаются во время собеседования при приеме на работу. Те, кто проходит это, должны быть изолированы без пищи и воды на семьдесят два часа, чтобы посмотреть, сломает ли это их. Что почти всегда и происходит.

— Без еды и воды?

Он поворачивается ко мне с полуулыбкой.

— Ты сосредотачиваешься не на том дерьме, Дек. Она прошла. Чертовски твердолобая. Она даже не прогнулась.

— Я мог бы сам сказать тебе это, чертов придурок.

Он хихикает.

— Она сломала Клиффу нос по пути сюда. Сбила Аквинского с ног ударом ноги в коленную чашечку во время ее допросов. Заместитель директора впечатлен.

Он снимает трубку висящего на стене телефона и набирает номер.

— Выгрузка на С-9. Документы оформлены. — Он слушает мгновение, затем говорит: — Принято, — и вешает трубку. Он поворачивается ко мне. — Это займет некоторое время. Они приведут ее в порядок, допросят и дадут что-нибудь поесть. После этого она вся твоя.

Я смотрю на кладбище транспортных контейнеров с таким чувством, словно мне на грудь давят сто фунтов мешков с песком.

— Она никогда не простит мне этого.

— Она простит.

Его голос звучит уверенно. Я бросаю на него вопросительный взгляд. Он лишь улыбается.

— Ни одна женщина не поддержит мужчину так, как она поддержала тебя, если только это не настоящая любовь, брат. Просто дай ей немного побыть одной, когда привезешь ее домой. Она это переживет.

Я бормочу:

— Хватит этого дерьма с «братом», — но на самом деле я думаю о двух словах, которые он сказал прямо перед этим.

Одно можно сказать наверняка. Если она меня не любит, я быстро это выясню.

В ту минуту, когда она вонзит нож мне в грудь.