Неопалимая купина

Как земледел над грудой веских зерен,

Отобранных к осеннему посеву,

Склоняется, обеими руками

Зачерпывая их, и весит в горсти,

Чуя

Их дух, их теплоту и волю к жизни,

И крестит их, —

так я, склонясь над Русью,

Крещу ее — от лба до поясницы,

От правого до левого плеча:

И, наклонясь, коленопреклоненно

Целую средоточье всех путей —

Москву.

Земля готова к озимому посеву,

И вдоль, и поперек глубоким плугом

Она разодрана, вся пахоть дважды, трижды

Железом перевернута,

Напитана рудой — живой, горючей, темной,

Полита молоньей, скорожена громами,

Пшеница ядрена под Божьими цепами,

Зернь переполнена тяжелой, дремной жизнью,

И семя светится голубоватым, тонким,

Струистым пламенем…

Да будет горсть полна,

Рука щедра в размахе

И крепок сеятель!

Благослови посев свой, Иисусе!

Из крови, пролитой в боях,

Из праха обращенных в прах,

Из мук казненных поколений,

Из душ, крестившихся в крови,

Из ненавидящей любви,

Из преступлений, исступлений —

Возникнет праведная Русь.

Я за нее за всю молюсь

И верю замыслам предвечным:

Ее куют ударом мечным,

Она мостится на костях,

Она святится в ярых битвах,

На жгучих строится мощах,

В безумных плавится молитвах.

И скуден, и неукрашен

Мой древний град

В венце генуэзских башен,

В тени аркад;

Среди иссякших фонтанов,

Хранящих герб

То дожей, то крымских ханов —

Звезду и серп;

Под сенью тощих акаций

И тополей,

Средь пыльных галлюцинаций

Седых камней,

В стенах церквей и мечетей

Давно храня

Глухой перегар столетий

И вкус огня;

А в складках холмов охряных —

Великий сон:

Могильники безымянных

Степных племен;

А дальше — зыбь горизонта

И пенный вал

Негостеприимного Понта

У желтых скал.

Войны, мятежей, свободы

Дул ураган;

В сраженьях гибли народы

Далеких стран;

Шатался и пал великий

Имперский столп;

Росли, приближаясь, клики

Взметенных толп;

Суда бороздили воды,

И борт о борт

Заржавленные пароходы

Врывались в порт;

На берег сбегали люди,

Был слышен треск

Винтовок и гул орудий,

И крик, и плеск,

Выламывали ворота,

Вели сквозь строй,

Расстреливали кого-то

Перед зарей.

Блуждая по перекресткам,

Я жил и гас

В безумьи и в блеске жестком

Враждебных глаз;

Их горечь, их злость, их муку,

Их гнев, их страсть,

И каждый курок, и руку

Хотел заклясть.

Мой город, залитый кровью

Внезапных битв,

Покрыть своею любовью,

Кольцом молитв,

Собрать тоску и огонь их

И вознести

На распростертых ладонях:

Пойми… прости!

Бог наш есть огнь поядающий. Твари

Явлен был свет на реке на Ховаре.

В буре клубящейся двигался он —

Облак, несомый верховными силами —

Четверорукими, шестерокрылыми,

С бычьими, птичьими и человечьими,

Львиными ликами с разных сторон.

Видом они точно угли горящие,

Ноги прямые и медью блестящие,

Лики, как свет раскаленных лампад,

И вопиющие, и говорящие,

И воззывающе к Господу: «Свят!

Свят! Вседержитель!» А около разные,

Цветом похожи на камень топаз,

Вихри и диски, колеса алмазные,

Дымные ободы, полные глаз.

А над животными — легкими сводами —

Крылья, простертые в высоту,

Схожие шумом с гудящими водами,

Переполняющими пустоту.

Выше же вышних, над сводом всемирным,

Тонким и синим повитым огнем,

В радужной славе, на троне сапфирном,

Огненный облик, гремящий, как гром.

Был я покрыт налетевшей грозою,

Бурею крыльев и вихрем колес.

Ветр меня поднял с земли и вознес…

Был ко мне голос:

«Иди предо Мною —

В землю Мою, возвестить ей позор!

Перед лицом Моим — ветер пустыни,

А по стопам Моим — язва и мор!

Буду судиться с тобою Я ныне.

Мать родила тебя ночью в полях,

Пуп не обрезала и не омыла,

И не осолила и не повила,

Бросила дочь на попрание в прах…

Я ж тебе молвил: живи во кровях!

Выросла смуглой и стройной, как колос,

Грудь поднялась, закурчавился волос,

И округлился, как чаша, живот…

Время любви твоей было… И вот

В полдень лежала ты в поле нагая,

И проходил и увидел тебя Я,

Край моих риз над тобою простер,

Обнял, омыл твою кровь, и с тех пор

Я сочетался с рабою Моею.

Дал тебе плат, кисею на лицо,

Перстни для рук, ожерелье на шею,

На уши серьги, в ноздри кольцо,

Пояс, запястья, венец драгоценный

И покрывала из тканей сквозных…

Стала краса твоя совершенной

В великолепных уборах Моих.

Хлебом пшеничным, елеем и медом

Я ль не вскормил тебя щедрой рукой?

Дальним известна ты стала народам

Необычайною красотой.

Но, упоенная славой и властью,

Стала мечтать о красивых мужах

И распалялась нечистою страстью

К изображениям на стенах.

Между соседей рождая усобья,

Стала распутной — ловка и хитра,

Ты сотворяла мужские подобья —

Знаки из золота и серебра.

Строила вышки, скликала прохожих

И блудодеяла с ними на ложах,

На перекрестках путей и дорог,

Ноги раскидывала перед ними,

Каждый, придя, оголить тебя мог

И насладиться сосцами твоими.

Буду судиться с тобой до конца:

Гнев изолью, истощу свою ярость,

Семя сотру, прокляну твою старость,

От Моего не укрыться лица!

Всех созову, что блудили с тобою,

Платье сорву и оставлю нагою,

И обнажу перед всеми твой срам,

Темя обрею; связавши ремнями,

В руки любовников прежних предам,

Пусть тебя бьют, побивают камнями,

Хлещут бичами нечистую плоть,

Станешь бесплодной и стоптанной нивой…

Ибо любима любовью ревнивой —

Так говорю тебе Я — твой Господь!»

И когда приблизился праздник Пасхи,

В первый день опресноков в час вечерний

Он возлег за трапезу — с ним двенадцать

В горнице чистой.

Хлеб, преломивши, роздал:

«Это тело Мое, сегодня в жертву приносимое.

Так творите».

А когда окончили ужин,

Поднял Он чашу.

«Это кровь Моя, за вас проливаемая.

И рука прольющего между вами».

Спор возник между учениками:

Кто из них больший?

Он же говорит им:

«В этом мире цари первенствуют:

Вы же не так — кто больший, будет как меньший.

Завещаю вам Свое царство.

Сядете судить на двенадцать тронов,

Но одним из вас Я буду предан.

Так предназначено, но предателю горе!»

И в смущеньи ученики шептали: «Не я ли?»

Он же, в соль обмакнув кусок хлеба,

Подал Иуде

И сказал: «Что делаешь — делай».

Тот же, съев кусок, тотчас же вышел:

Дух земли — Сатана — вошел в Иуду —

Вещий и скорбный.

Все двенадцать вина и хлеба вкусили,

Причастившись плоти и крови Христовой,

А один из них земле причастился

Солью и хлебом.

И никто из одиннадцати не понял,

Что сказал Иисус,

Какой Он подвиг возложил на Иуду

Горьким причастием.

Так размышлял однажды некий священник

Ночью в древнем соборе Парижской Богоматери

И воскликнул:

«Боже, верю глубоко,

Что Иуда — Твой самый старший и верный

Ученик, что он на себя принял

Бремя всех грехов и позора мира,

Что, когда Ты вернешься судить землю,

И померкнет солнце от Твоего гнева,

И сорвутся с неба в ужасе звезды,

Встанет он, как дымный уголь, из бездны,

Опаленный всею проказой мира,

И сядет рядом с Тобою!

Дай мне знак, что так будет!»

В то же мгновенье

Сухие и властные пальцы

Легли ему на уста. И в них узнал он

Руку Иуды.

Ходит по полям босой монашек,

Созывает птиц, рукою машет,

И тростит ногами, точно пляшет,

И к плечу полено прижимает,

Палкой как на скрипочке играет,

Говорит, поет и причитает:

«Брат мой, Солнце! старшее из тварей,

Ты восходишь в славе и пожаре,

Ликом схоже с обликом Христовым,

Одеваешь землю пламенным покровом.

Брат мой, Месяц, и сестрички, звезды,

В небе Бог развесил вас, как грозды,

Братец ветер, ты гоняешь тучи,

Подметаешь небо, вольный и летучий.

Ты, водица, милая сестрица,

Сотворил тебя Господь прекрасной,

Чистой, ясной, драгоценной,

Работящей и смиренной.

Брат огонь, ты освещаешь ночи,

Ты прекрасен, весел, яр и красен.

Матушка земля, ты нас питаешь

И для нас цветами расцветаешь.

Брат мой тело, ты меня одело,

Научило боли и смиренью, и терпенью,

А чтоб души наши не угасли,

Бог тебя болезнями украсил.

Смерть земная — всем сестра старшая,

Ты ко всем добра, и все смиренно

Чрез тебя проходят, будь благословенна!»

Вереницами к нему слетались птицы,

Стаями летали над кустами,

Легкокрылым кругом окружали,

Он же говорил им:

«Пташки-птички, милые сестрички,

И для вас Христос сходил на землю.

Оком множеств ваших не объемлю.

Вы в полях не сеете, не жнете,

Лишь клюете зерна да поете;

Бог вам крылья дал да вольный воздух,

Перьями одел и научил вить гнезда,

Вас в ковчеге приютил попарно:

Божьи птички, будьте благодарны!

Неустанно Господа хвалите,

Щебечите, пойте и свистите!»

Приходили, прибегали, приползали

Чрез кусты, каменья и ограды

Звери кроткие и лютые и гады.

И, крестя их, говорил он волку:

«Брат мой волк, и въявь, и втихомолку

Убивал ты Божия творенья

Без Его на это разрешенья.

На тебя все ропщут, негодуя:

Помирить тебя с людьми хочу я.

Делать зло тебя толкает голод.

Дай мне клятву от убийства воздержаться,

И тогда дела твои простятся.

Люди все твои злодейства позабудут,

Псы тебя преследовать не будут,

И, как странникам, юродивым и нищим,

Каждый даст тебе и хлеб, и пищу.

Братья-звери, будьте крепки в вере:

Царь Небесный твари бессловесной

В пастухи дал голод, страх и холод,

Научил смиренью, мукам и терпенью».

И монашка звери окружали,

Перед ним колени преклоняли,

Ноги прободенные ему лизали.

И синели благостные дали,

По садам деревья расцветали,

Вишеньем дороги устилали,

На лугах цветы благоухали,

Агнец с волком рядышком лежали,

Птицы пели и ключи журчали,

Господа хвалою прославляли.

Встану я помолясь,

Пойду перекрестясь,

Из дверей в двери,

Из ворот в ворота —

Утренними тропами,

Огненными стопами,

Во чисто поле

На бел-горюч камень.

Стану я на восток лицом,

На запад хребтом,

Оглянусь на все четыре стороны:

На семь морей,

На три океана,

На семьдесят семь племен,

На тридцать три царства —

На всю землю Свято-Русскую.

Не слыхать людей,

Не видать церквей,

Ни белых монастырей, —

Лежит Русь —

Разоренная,

Кровавленная, опаленная

По всему полю —

Дикому — Великому —

Кости сухие — пустые,

Мертвые — желтые,

Саблей сечены,

Пулей мечены,

Коньми топтаны.

Ходит по полю железный Муж,

Бьет по костём

Железным жезлом:

«С четырех сторон,

С четырех ветров

Дохни, Дух!

Оживи кость!»

Не пламя гудит,

Не ветер шуршит,

Не рожь шелестит —

Кости шуршат,

Плоть шелестит,

Жизнь разгорается…

Как с костью кость сходится,

Как плотью кость одевается,

Как жилой плоть зашивается,

Как мышцей плоть собирается,

Так —

встань, Русь! подымись,

Оживи, соберись, срастись —

Царство к царству, племя к племени.

Кует кузнец золотой венец —

Обруч кованный:

Царство Русское

Собирать, сковать, заклепать

Крепко-накрепко,

Туго-натуго,

Чтоб оно — Царство Русское —

Не рассыпалось,

Не расплавилось,

Не расплескалось…

Чтобы мы его — Царство Русское —

В гульбе не разгуляли,

В плясне не расплясали,

В торгах не расторговали,

В словах не разговорили,

В хвастне не расхвастали.

Чтоб оно — Царство Русское —

Рдело-зорилось

Жизнью живых,

Смертью святых,

Муками мученных.

Будьте, слова мои, крепки и лепки,

Сольче соли,

Жгучей пламени…

Слова замкну,

А ключи в Море-Океан опущу.